Текст книги "Океан. Выпуск десятый"
Автор книги: Виталий Коржиков
Соавторы: Андрей Некрасов,Виктор Дыгало,Виктор Федотов,Евгений Богданов,Николай Флеров,Юрий Дудников,Николай Ильин,Александр Миланов,Владимир Павлов,Иван Слепнев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
Не успели яхтсмены прийти в себя, как подошел маленький буксирчик с явно ироническим названием «Геркулес-1» и потянул «Меркурия» по каналу, ведущему в глубь страны, в Ленинград.
Брандо написал два очередных щита из картона: на одном, укрепленном около форштевня и смотрящем вперед, он крупными буквами вывел: «Осторожно – дети!», а на другом, поставленном перед рулевым, – «Не занимай левый ряд!».
За те полчаса, что яхта стояла у причала, Крабик успел где-то разжиться ящиком помидоров, мешком картошки, корзиной рыбы – все наисвежайшее, «только-только», – и приобрести… живого петуха.
Буксирчик вскоре вместе с яхтой влез в деревянный, остро пахнущий прелью шлюз. В камере тихо плескалась зеленая, похожая на болотную вода, совершенно несравнимая с водой морей, недавно пересеченных «Меркурием».
На время, пока яхта тащилась по каналу на поводу у «Геркулеса», все члены ее экипажа, заняв привычные для них места на палубе, в кокпите и на крыше рубки, задумчиво смотрели на воду за бортом – тихую, спокойную, сонную, совсем не такую, какая была рядом целый месяц. Каждый из них обратил внимание на охватившее его какое-то дурацкое психологическое состояние: с одной стороны, вроде бы уже дома, а с другой – вроде бы еще нет. Дома потому, что слева и справа, по берегам канала свои родные березки, избы, люди, голоса, песни, звуки телевизионных передач. А нет – потому, что яхта находилась все еще в пути к Ленинграду, до которого оставалось почти девятьсот миль.
Петух, купленный в Беломорске, символ домашнего быта, около Повенца был порешен, как возмутитель спокойствия, оглашавший окрестности криком во все времена суток без какой-либо системы. А мощностью голоса он превосходил магнитофон Брандо. Суп из представителя куриных оказался на вкус столь же странным, как и его пение.
И по этому поводу Сосняга тоже сделал пометку в ЗКШ.
Неделю спустя «Меркурий», завершая свой бег по орбите вокруг Скандинавии, после того как миновал Беломорско-Балтийский канал, пересек Онежское и Ладожское озера, вошел в Неву и спустился по ней до города, ставшего по воле Петра «окном в Европу».
Итак, все трудности более чем месячного плавания позади. Но все участники похода знают: пройдет немного времени – и каждый из них затоскует по качке, питанию всухомятку, сырости и холоду кубрика, капели с подволока, огромным физическим и психологическим перегрузкам. А вспыхивавшие иногда между членами экипажа яхты конфликты покажутся мелкими и даже забавными, не стоящими серьезного внимания.
Особенно остро эта тоска по дальнему плаванию возникнет, когда с Балтики подуют весенние пронизывающие сырые ветры. Поэтому, еще не окончив одного плавания, но думая уже о следующем, Хоттабыч, прервав предфинишные разговоры, сказал:
– Опять мы очень многословны. И снова нам на помощь приходит поэзия. Прошу минуту внимания, коллеги, мне хочется показать вам то, что произойдет с нами некоторое время спустя. Разрешите?
– Та. Пожальста, – за всех ответил Крабик.
Прикрыв глаза, Хоттабыч начал тихим голосом, чуть покачиваясь:
Опять меня тянет в море, где небо кругом и вода.
Мне нужен только высокий корабль и в небе одна звезда.
И песни ветров, и штурвала толчки, и белого паруса дрожь,
И серый, туманный рассвет над водой, которого жадно ждешь…
Постепенно голос Хоттабыча крепчал и становился звонче, моложавее и задиристей:
Опять меня тянет в море, и каждый пенный прибой
Морских валов, как древний зов, влечет меня за собой.
Мне нужен только ветреный день, в седых облаках небосклон,
Летящие брызги и пены клочки, и чайки тревожный стон…
Открыв глаза, Хоттабыч обвел взглядом товарищей и улыбнулся:
Опить меня тянет в море, в бродячий цыганский быт,
Который знает и чайка морей, и вечно кочующий кит.
Мне острая, крепкая шутка нужна товарищей по кораблю
И мерные взмахи койки моей, где я после вахты сплю!
Хоттабыч откинулся на обортовку кокпита и после короткой паузы выдохнул:
– Так и будет, друзья. Я это испытал на себе уже много раз.
– Та. Так и путет. Я поттвержтаю. Но кто так сторово сказал?
– Джон Мейсфилд. И назвал свои стихи очень точно: «Морская лихорадка».
– Романтик! – решил Сосняга. – Бьет в точку, жрец Нептуна.
– А у меня дружба с Нептуном не состоялась, – грустно глядя на воду, признался Вячек. – Но проектировать или строить суда и корабли я имею право? А?
– Безусловно, имеешь! – поспешил с ответом Хоттабыч.
Его дополнил Брандо:
– Все-таки богу – богово, а кесарю – кесарево.
Крабик осторожно и даже нежно сгреб юношу и прижался к его едва опушенной щеке своей, лишь недавно выбритой до синевы.
– Та. Ты путешь телать корапь. Хороший корапь. И иногта путешь плавать со мной на яхте. Так путет!
– Будет! – оживился Вячек.
– А мальчик-то становится мужем. – Брандо подмигнул Вячеку.
Матрос, молодой, необученный, вдруг зарделся и часто захлопал ресницами.
Позднее Сосняга записал в свою ЗКШ:
«Глубоко убежден, что, какой бы современной ни была техника, флоту нужны моряки, не только знающие корабли, но и любящие море. Воспитание же необходимых качеств моряка возможно только в океане и только в плавании под парусами: лишь так можно прочувствовать все тонкости борьбы со стихией и узнать цену ее покорения, цену победы над ней и… над собой.
И еще: моряки любят в море не воду, а его простор, рождающий ощущение свободы и значимости жизни. Может быть, поэтому прав легендарный путешественник Анахарсис, утверждавший, что в древние времена существовало три категории людей: живущие, умершие и… моряки».
Брандо вытащил на палубу свой «черный ящик» и отстучал всем своим друзьям – радиолюбителям во всех концах света:
«Прибыл домой Ленинград тчк Благодарю внимание помощь тчк Связь закрываю тчк До новых встреч в эфире».
В 16 часов 30 минут по московскому времени «Меркурий» изящно проскользнул под кружевным Кировским мостом, соединяющим старейшую, седую часть города с Петроградской стороной. Справа возвышался неповторимый шпиль звонницы собора Петра и Павла, впереди виднелись горящие чадящим пламенем, словно свечи, две Ростральные колонны. Левее их сверкала острая, воткнувшаяся в голубое небо Адмиралтейская игла.
Сосняга, глядя на эти символы города на Неве, не раз запечатленные на медалях, сувенирах, картинах, эстампах, гравюрах, декорациях, фотографиях и просто в памяти миллионов людей, скупо улыбнулся и тихо, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес:
– А все-таки прав великий странник Фритьоф Нансен: прелесть всякого путешествия – в возвращении домой.
Через четверть часа легкая, хрупкая на вид яхта прошла мимо солидных, внушительных, полных скрытой мощи военных кораблей, стоящих на бочках и якорях на Неве по случаю праздника Дня Военно-Морского Флота, и заняла указанное ей место в парадном строю. Большие корабли с уважением отсалютовали маленькому суденышку, пронесшему флаг Родины через просторы пяти морей и двух океанов.
Убеленный сединами адмирал Анатолий Юрьевич Алексеев, глядя на современные корабли, которые уже не раз познакомились с самыми удаленными районами Мирового океана, провел пальцем по повлажневшим вдруг глазам и пробормотал срывающимся голосом:
– Счастливых вам плаваний, черти!.. И пусть всегда в числе членов ваших экипажей будет обязательно романтик!..
Ю. Дудников
«САНТА-МАРИЯ» МЕНЯЕТ КУРС
Документальная повесть
Фешенебельный лайнер «Санта-Мария» после двух суток стоянки в Ла-Гуайре в Венесуэле должен был отойти 20 января 1961 года в 21 час на остров Кюрасао. Это был обычный круизный рейс. Он начался в Лиссабоне 9 января. Из Лиссабона лайнер следовал на Мадейру, в Ла-Гуайру, на Кюрасао, в Майами и возвращался обратно в Лиссабон. За год он совершал двенадцать таких круизных рейсов. Торная, изученная дорога, рассчитанные по времени переходы, стоянки в одних и тех же портах, четкий график, жесткое расписание. Однако рейс этот оказался необычным. Более того, он стал сенсационным.
Так что же произошло в рейсе, начавшемся 9 января?
«Санта-Мария» и однотипный с ней лайнер «Вера-Крус» при водоизмещении 21 765 тонн и длине 186 метров развивали скорость 20 узлов. Суда отвечали всем требованиям, чтобы считаться одними из самых комфортабельных, современных и надежных. Они предоставляли своим пассажирам (за соответствующую плату, разумеется) максимум удобств. Отличная отделка и планировка, великолепная кухня, вышколенный экипаж, опытные судоводители – все это делало путешествие приятным, хотя и дорогим.
«Санта-Мария» могла принять на борт 1094 пассажира, экипаж лайнера состоял из 348 человек. Это был целый маленький плавучий мирок со своими законами, правилами, уровнем жизни, социальными противоречиями.
Каждый рейс лайнеры доставляли в Лиссабон жаждавших развлечений туристов из Штатов. Из Европы туристы возвращались нагруженные антикварными ценностями, а в судовом гараже стояли приобретенные ими западногерманские, итальянские и французские автомобили: они дешевле американских.
На пассажиров третьего класса офицеры лайнера и пассажиры роскошных кают обращали мало внимания.
Итак, «Санта-Мария» шла на Кюрасао, откуда должна была прибыть 24 января в порт Эверглейдс во Флориде. На этой «жемчужине» Карибского моря, где некогда пираты делили свою добычу, путешественники должны были несколько дней отдохнуть. Для создания соответствующего «колорита» в кинозале лайнера демонстрировались «пиратские» фильмы. Зверские убийства, погони, похищения судов – все это щекотало нервы и возбуждало.
Пассажиры, лениво обсуждая увиденное, расходились по своим каютам. Никто из них не мог даже представить себе, что скоро сам окажется участником и очевидцем одного из самых дерзких захватов судна, которое когда-либо происходило.
* * *
В субботу 21 января в восемь часов утра «Санта-Мария» пришла на Кюрасао. Мост над входным каналом был разведен, и огромное судно медленно в ста метрах прошло мимо окон многоэтажной гостиницы «Бриссе», направляясь к своему пирсу во внутренней гавани Виллемстада. В одно из окон за лайнером наблюдал высокий седой человек с резкими чертами лица. Несмотря на то что до судна было, что называется, рукой подать, он рассматривал его палубу в сильный бинокль, точно кого-то искал. Впрочем, так оно в действительности и было…
Пока пассажиры лайнера наслаждались красотами Кюрасао, его золотыми пляжами, увеселительными заведениями, экипаж занимался подготовкой к переходу во Флориду. Капитану было доложено, что в правой турбине обнаружены неполадки и что, возможно, до порта Эверглейдс дать «фулл спид» (полный ход) будет нельзя. Капитан потребовал во что бы то ни стало неисправность устранить – еще не было случая, чтобы его судно нарушило расписание. Ведь и «Санта-Мария», и «Вера-Крус» были престижными судами салазаровского режима, и нарушение графика плавания грозило капитанам весьма крупными неприятностями.
Тем временем на борт приняли новых пассажиров. В их числе было шестьдесят девять человек, преимущественно молодых, которые разбились на несколько групп: одна из них отправилась в каюты второго класса, другая – в помещения третьего класса и несколько человек заняли две каюты первого класса. Странным казалось то, что все они не пожелали воспользоваться услугами стюардов и предпочли нести свои чемоданы и кофры сами. Кроме того, у внимательного наблюдателя создалось бы впечатление, что джентльмены, забронировавшие каюты на палубе «Б» первого класса, уже путешествовали на «Санта-Марии», ибо уверенно ориентировались в судовых лабиринтах. Так же уверенно чувствовали себя и другие члены этой группы, занимавшие места в каютах второго и третьего классов.
Лайнер отходил в 18 часов. В 16.30 вместе с небольшой группой подвыпивших пассажиров-американцев на борт поднялся высокий худощавый человек с седыми висками и выправкой кадрового офицера. Это он рассматривал лайнер в бинокль. Большие темные очки и «стетсоновская» шляпа скрывали его лицо. Он прошел мимо вахтенного матроса и младшего офицера, спустился во внутренние помещения лайнера и через несколько минут вошел в четырехместную каюту «турист-класса».
Ровно в 18 часов лайнер, обрывая цветные ленты серпантина, под разухабистую старинную матросскую песню «Кливер поднят, за все заплачено» в современной аранжировке, начал отходить от пирса. Медленно проследовав через канал, «Санта-Мария» вышла на простор Карибского моря. Капитану Майя доложили: на борту 526 пассажиров – 238 испанцев, 176 португальцев, 23 американца, 84 венесуэльца, 3 кубинца, 1 панамец, 1 бразилец. Венесуэльцы капитана не интересовали, его внимание было обращено на американцев, занимавших «люксы» и каюты первого класса, на богатых испанцев и своих соотечественников.
Утомленные отдыхом на острове, богатые пассажиры быстренько разошлись по каютам. Только в ночном баре оставалась компания запоздалых гуляк. Вахту на ходовом мостике нес старший офицер, третий помощник капитана, рулевой, рассыльный. Капитан Мария Симоэнс Майя, выведя лайнер из канала, ушел отдыхать в свою каюту палубой ниже. Все было как всегда, как обычно. Необычным было только поведение некоторых пассажиров.
В 1 час 15 минут высокий седой пассажир с военной выправкой, положив в карман крупнокалиберный кольт, покинул каюту и не спеша прошел на общую прогулочную палубу. В это же самое время пассажиры, севшие на Кюрасао, спешно открывали чемоданы, распаковывали ящики: на свет появились автоматы, пистолеты, гранаты и даже два легких ручных пулемета. В считанные минуты все переоделись в форму защитного цвета, черные береты с красными звездами. Погоны украшали нашивки и звездочки – знаки различия неведомой армии. Быстро и сноровисто пассажиры вооружились.
В 1 час 45 минут вооруженные люди выскочили из кают. Не было ни командных выкриков, ни суеты. Каждый точно знал, что ему делать, куда и каким путем бежать. Перед нападением старшие командиры повторили приказ: «По возможности обойтись без кровопролития».
* * *
Иностранным туристам Португалия казалась идеальной страной: прекрасный климат, красивые старинные города, красочные корриды, искусно поставленные карнавалы, зажигательные народные песни. Все это привлекало в страну десятки тысяч туристов. Такой страна представала на рекламных проспектах.
Но существовала еще и другая Португалия – страна нищеты, неграмотности, жесточайшего террора, господства католического духовенства, тайной полиции. Таково было настоящее лицо этой страны. Три десятилетия находилась она под безграничной властью диктатора Антонио Оливейра Салазара. Он занимал посты председателя кабинета министров, министра обороны, министров иностранных дел и финансов! В стране все «благоденствовало и молчало», и ни один из членов оппозиции в так называемое Национальное Собрание не попадал. Зато переполнялись тюрьмы и концлагеря, тысячами выносились смертные приговоры. Тайная полиция совершенно открыто вершила свои кровавые дела.
Энрике Малта Галвао, тот самый седой человек, в молодости, полагая, что сражается за справедливое дело, участвовал в военном путче 1926 года, способствовал приходу Салазара к власти. Он занимал видные посты и даже считался близким другом диктатора, пока в 1947 году не стал инспектором колониальной администрации «империи» Салазара. Вот тогда-то Галвао лицом к лицу столкнулся с подневольным трудом, работорговлей, пиратством, всеобщей коррупцией, кровавым террором в стране. Будучи честным и прямым человеком, он на следующий год представил правительству доклад, произведший впечатление бомбы с подожженным фитилем.
Диктатор Салазар не терпел разоблачений и упреков. Доклад правдолюбца был похоронен в архивах, а сам он уволен в отставку. Тогда упрямый аристократ начал писать книги, политические памфлеты, статьи. Более того, он создал подпольную партию, которая должна была объединить всех противников режима.
Энрике Малта Галвао стал подготавливать заговор с целью похищения или убийства Салазара. Нашелся предатель, и в 1951 году Галвао выследила и арестовала всемогущая ПИДЕ [44]44
ПИДЕ – салазаровская тайная политическая полиция.
[Закрыть]. Целый год этот арест держался в секрете, и лишь в 1953 году суд вынес Галвао суровый приговор «за попытку совершить государственную измену». Этот приговор автоматически вычеркивал его из жизни, ибо приговоренного прямехонько отправили в страшную тюрьму Кашиас, известную большим числом «самоубийств» узников, каменными мешками и затопляемыми соленой водой камерами.
Тюремщики изуверскими методами пытались сломить волю заключенного и наряду с самыми современными средствами пытки применяли старинные способы «снятой» инквизиции. Они достигли своей цели: у Галвао началось нарушение деятельности нервной системы. В марте 1955 года власти перевели его в тюремный госпиталь, Еще два года он провел в строжайшей изоляции, а затем в 1957 году военный трибунал по указанию бывшего «друга» приговорил Галвао к шестнадцати годам тюремного заключения.
Подавать прошение о помиловании он отказался, а вместо этого 13 мая 1959 года совершил невероятно дерзкий побег из тюрьмы. Под носом у полиции, жандармерии и агентов ПИДЕ, переодетый булочником, он пробрался в аргентинское посольство и, переждав там некоторое время, переправился в Бразилию, где с мая 1959 года проживал генерал Умберту Делгаду, глава находящейся в изгнании оппозиции.
Судьба генерала сложилась так же, как и у Галвао. Сначала поддержка переворота в 1926 году, дружба с диктатором, высокие посты, почести в армии и в государственном аппарате. Затем постепенное прозрение, выступление в рядах подпольной оппозиции против диктаторского режима. В конце концов Делгаду публикует свою программу и становится кандидатом на пост президента в 1958 году. Этого диктатор простить, естественно, не мог и обрушил кары на мятежного генерала, его сторонников и его программу. Полученные им голоса избирателей были объявлены подложными, а ему самому было предложено возвратиться в ряды вооруженных сил.
Но, справедливо опасаясь ареста и последующего «самоубийства» в застенках тюрьмы Кашиас, Делгаду пробрался в бразильское посольство, где попросил политического убежища. Затем долгое выжидание, драматический переезд в багажнике посольского автомобиля в аэропорт, «перегрузка» в багажный отсек воздушного лайнера, взлет, переход в салоп и, наконец, благополучная посадка в аэропорту Рио-де-Жанейро.
Там, на бразильской земле, вместе со своими единомышленниками он и разработал дерзкую акцию, имевшую целью привлечь внимание всего мира к драме, происходящей в Португалии, воодушевить португальцев, угнетенных тиранией, показать им, что имеются смельчаки, готовые бороться за свободу, и попытаться вызвать восстание в самой богатой и важной колонии Португалии – Анголе.
Первый этап этой акции был назван «Операция «Дульсинея».
* * *
Для ее осуществления прежде всего требовались средства, а их-то как раз и не было. Нужно было подобрать людей, подготовить их, снарядить, вооружить. Нужно, наконец, было судно. Не просто какое-нибудь, а именно португальское, достаточно быстроходное, чтобы как можно быстрее достигнуть берегов Анголы, и достаточно большое, чтобы на нем можно было до начала акции затеряться среди пассажиров…
Люди, готовые идти на риск, нашлись сразу. Их подбирали тщательно. Нужно было иметь своих штурманов, механиков, электриков, радистов и даже врача. Это препятствие было преодолено довольно успешно: сам капитан Галвао был в прошлом офицером военно-морского флота. Его ближайшие сподвижники Соттомайер и Энрике Пайве также имели морские профессии: первый был отличным штурманом, второй – судовым инженером-механиком. Нашлись радисты, судовые электрики, рулевые, нашелся и врач.
Объектом захвата был избран лайнер «Санта-Мария». Почему именно он? Во-первых, это было новое, отличное судно. Во-вторых, это было престижное судно, и его захват сразу же привлек бы внимание всего мира. И наконец, в-третьих, лайнер ходил на удобной для осуществления задуманной акции линии. Именно от Кюрасао можно было проложить кратчайший путь на Луанду в Анголе.
Тяжелее всего было с финансами. Первоначально расходы на проведение операции «Дульсинея» намечались в 30 тысяч долларов, но все, что смогли набрать участники акции, составило 6 тысяч. И генерал Делгаду, и капитан Галвао вложили в нее почти все свои личные средства.
На эти деньги было приобретено оружие: автоматы, ручные пулеметы, револьверы и ручные гранаты. Увы, все это было безнадежное старье: пистолеты Томпсона и ручные пулеметы Говарда имели почти двадцатилетний возраст, гранаты представляли бо́льшую опасность для своих владельцев, чем для тех, в кого бы их бросали. Были в арсенале и кольты 45-го калибра, выпущенные в самом начале нынешнего века, и охотничья двухстволка 36-го калибра неизвестной фирмы и неизвестного года выпуска. Самыми новыми оказались револьверы 32-го и 38-го калибров. Были еще и мотки колючей проволоки, чтобы защитить борта лайнера от возможного абордажа.
Словом, основной ударной мощью заговорщиков были их убежденность, решимость и мужество.
Подготовка к захвату лайнера началась еще в апреле 1960 года. Заговорщики, прибывая на Кюрасао, встречали лайнер и, посещая его в качестве туристов, знакомились с внутренним расположением, изучали кратчайшие пути к важнейшим точкам, присматривались к офицерам, чтобы определить, кто из них может оказать сопротивление при захвате, так как было известно, что комсостав вооружен пистолетами.
Заговорщики вступали в разговоры с экипажем, прощупывая настроение матросов, стюардов, механиков. Соттомайер, Пайве и некоторые другие специалисты под видом богатых туристов побывали на мостике, в рубке, спускались в машинные отделения. Невольную помощь в этой разведке оказало агентство Общества колониальной навигации, щедро снабжавшее желавших посетить лайнер пропусками и рекламными проспектами с детальными планами «Санта-Марии» и техническими характеристиками.
На основании этих наблюдений был разработан план захвата лайнера. Были предусмотрены все возможные случайности, намечены маршруты движения, каждый точно знал свои обязанности и задачи. Участники нападения были разбиты на три группы захвата: Соттомайер должен был захватить радио– и рулевую рубки; Пайве – машинные отделения; Галвао – блокировать палубу, на которой располагались каюты офицеров и капитана.
Участники акции были разными людьми – от участников гражданской войны в Испании в составе интернациональных бригад до совсем молодых парней. Диего Соуту, например, подпольщик-антифашист, заочно приговоренный к смерти, участвовал в операции «Дульсинея» вместе со своими двумя сыновьями. Всех этих разных по возрасту, характеру, интеллекту людей объединяла одна общая черта: ненависть к тирании вообще и к тирании Салазара в частности.
Было решено по возможности обойтись без кровопролития, но в случае необходимости оружие применять без колебания. Галвао надеялся, что рядовой состав экипажа либо поддержит его, либо не будет препятствовать операции. Сопротивление ожидалось только со стороны офицеров лайнера. Поэтому именно Соттомайер, смелый, решительный человек, и был поставлен во главе группы для захвата мостика. Капитан Галвао рассчитывал также на понимание и сочувствие со стороны пассажиров и на поддержку мирового общественного мнения.
Он также прекрасно сознавал, что шансы на прорыв в Анголу чрезвычайно малы, что против мятежного лайнера могут ополчиться военно-морские силы не только Португалии, но и ее союзников по НАТО. Но тем не менее Галвао был полон решимости идти до конца.
Словом, все было рассчитано, предусмотрено, учтено. И в 1 час 45 минут воскресной ночи 22 января по палубам и трапам фешенебельного лайнера «Санта-Мария» загрохотали ботинки вооруженных людей, одетых в защитную военную форму со знаками различия не существующей пока армии.
* * *
Время было выбрано с учетом, что в момент атаки должна была происходить смена вахт и, следовательно, представлялась возможность захватить в одном месте побольше офицеров.
Радиорубка была захвачена сразу, радисты сопротивления не оказали, настолько они были поражены. После радиорубки отряд Соттомайера ворвался на мостик.
– Всем оставаться на мостах! Руки вверх! – приказал Соттомайер.
Четверо офицеров остолбенели от неожиданности. Только старший помощник капитана Бартоломеу Сильва Камильо выхватил из ящика штурманского стола пистолет… В ответ на его выстрел прогремела автоматная очередь, и старший помощник был убит наповал, третий помощник, Анжелу де Соуза, свалился на палубу тяжело раненным.
Вахтенный рулевой в испуге спрятался за тумбу машинных телеграфов, и лайнер некоторое время шел полным ходом никем не управляемый, пока Соттомайер за шиворот не подтащил рулевого к штурвалу и не заставил снова править по курсу.
– Теперь командую здесь я! – заявил Соттомайер.
Никто из находившихся в рубке офицеров не осмелился ему возражать. Быстро разобравшись в обстановке, Соттомайер по телефону предложил судовому врачу немедленно подняться на мостик: раненому офицеру требовалась немедленная помощь…
Выстрелы на мостике дали знать капитану Галвао, что план нападения необходимо менять: вместо нападения на офицерские каюты он поспешил на помощь Соттомайеру, перекрыв единственный коридор, через который офицеры могли попасть на мостик.
Столь же стремительно действовала группа, возглавляемая инженером-механиком Пайве. Преодолев трапы девяти палуб, повстанцы ворвались в машинные отделения и кочегарки. Здесь ничего не знали о событиях наверху, машинисты и кочегары продолжали выполнять свою работу. Люди с автоматами и револьверами в невиданной военной форме быстро и деловито блокировали выходы, посты управления, важнейшие механизмы. Четко и сжато Пайве объяснил ситуацию, предложив всем оставаться на местах и продолжать выполнять свои обязанности. Машинисты и кочегары встретили сообщение о захвате судна по-разному, но большая часть отнеслась к этому сочувственно, кочегары же – с радостью.
Таким образом, за каких-нибудь тридцать минут огромное судно практически оказалось во власти повстанцев. Как ни странно, последним о захвате лайнера узнал… его капитан! Услышав сквозь сон шум и беготню, а затем и выстрелы, он сначала решил, что это устроили дебош какие-нибудь пьяные пассажиры, но автоматная очередь, донесшаяся сверху, вынудила сеньора капитана позвонить на мостик вахтенному офицеру.
Трубку поднял Галвао и любезно сообщил капитану Майя, что ничего особенного не произошло, кроме того, что он, Галвао, взял лайнер под контроль и теперь командир на борту он. Далее Энрике Галвао предложил капитану сдаться во избежание напрасного кровопролития.
Ошарашенный капитан Маня попросил Галвао спуститься к нему для переговоров. Когда Галвао вошел в каюту капитана Майя, он застал там почти всех не задержанных повстанцами офицеров. Они были подавлены, с младшим штурманом сделалась истерика. Ожидая встретить мужественных, не покорившихся людей, капитан Галвао стоял в замешательстве, не зная с чего начать. Перетрусившие офицеры с изумлением смотрели на по-юношески стройного шестидесятичетырехлетнего мужчину, знакомого всему Лиссабону. Его фотографии, жирно перечеркнутые и извещавшие о том, что он объявлен вне закона, публиковали все португальские газеты!
В конце концов Энрике Галвао убрал пистолет и выдвинул офицерам три предложения:
те, кто разделяет политические взгляды повстанцев и стремится к тому, чтобы Португалия вновь обрела достоинство свободной нации, могут примкнуть к движению;
офицеры могут и дальше выполнять свои обязанности, дав честное слово, что подчиняются обстоятельствам и будут лояльно выполнять все приказы повстанческого руководства;
если первые два предложения будут отвергнуты, офицеры переходят на положение военнопленных.
Посовещавшись, они все решили капитулировать. Галвао убедился, что это слабые люди, не заслуживающие доверия, и от них, следовательно, можно ожидать любой подлости.
Соттомайер, Пайве и несколько повстанцев присутствовали в каюте капитана при подписании «акта о капитуляции». Этот акт и другой, заранее заготовленный документ о захвате судна подписали капитан Майя, капитан Галвао, офицеры лайнера и свидетели-повстанцы. Но офицеры слезно умоляли руководителя повстанцев выдать им документы о том, что все они подчинялись силе оружия и действовали по принуждению. Слишком велик был страх перед вездесущей и всемогущей ПИДЕ – политической полицией Салазара, созданной но образу и подобию гестапо. Она могла жестоко покарать всех в будущем.
Сам переживший все ужасы салазаровских застенков, Галвао хорошо понимал страх, обуревавший офицеров судна, и поэтому выдал просимые свидетельства. Точно такой же документ был выдан и всей команде лайнера. Документы были заверены печатью повстанческого центра, также изготовленной заранее. Кроме того, подпись Галвао была хорошо известна не только ПИДЕ, но и самому Салазару.
После этого Галвао и Соттомайер поднялись в рубку. Курс был проложен заново, за руль встал один из повстанцев, «Санта-Мария» плавно развернулась и взяла курс на Африку.
На борту было спокойно: большинство пассажиров спало, гуляки из ночного клуба посчитали случившееся за… ночной маскарад. Впрочем, и узнав истину, они не испугались, наоборот, некоторые пришли в восторг, что оказались на «настоящем пиратском» корабле.
* * *
Капитан Галвао прекрасно понимал, что самое сложное начнется позже, когда о захвате лайнера узнают друзья и враги. Что же касается пассажиров, то по радиотрансляционной сети Галвао объяснил ситуацию и заверил, что никому не будет причинено никакого вреда и при первой же возможности все будут высажены в каком-либо нейтральном порту. Команде было сказано, что она, кроме персонала, обслуживающего пассажиров, останется на борту, чтобы вести судно.
Капитан Галвао, собрав привилегированных пассажиров в салоне, объяснил причины захвата лайнера и повторил свои заверения.
Вопреки ожиданиям, больше всего понимания повстанцы встретили у иностранных туристов, в том числе и среди большинства американцев. Многие из них, не опасаясь мести со стороны ПИДЕ, оказались впоследствии не только искренними друзьями Галвао, но и его помощниками.
Правда, нашлись и такие, кто возмущался и протестовал, усматривая в случившемся «руку Москвы». Многие страшились того, что «пираты» отберут их багаж, драгоценности, купленные в Европе автомобили. Некоторые вообще заперлись в своих каютах и долго не отзывались даже на уверения знакомых стюардов.
Под контролем одного из повстанцев радист лайнера передал в порт Эверглейдс и в правление «Х. О. Шоу компани» аналогичные радиограммы:
«Правая турбина временно вышла из строя, ход снижен до 17 узлов, в порт Эверглейдс прибудем с опозданием».
Радиограмма вызвала сенсацию: до сих пор «Санта-Мария» никогда не нарушала расписания. Капитану Майя предписали во что бы то ни стало устранить повреждение и завершить рейс вовремя!
