Текст книги "Океан. Выпуск десятый"
Автор книги: Виталий Коржиков
Соавторы: Андрей Некрасов,Виктор Дыгало,Виктор Федотов,Евгений Богданов,Николай Флеров,Юрий Дудников,Николай Ильин,Александр Миланов,Владимир Павлов,Иван Слепнев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Чего же проще?
* * *
Ветер наконец сменился на северо-западный, и ночью клипер пошел со скоростью до пятнадцати узлов к проливу Па-де-Кале. На корабле никто не спал, все находились на палубе. Матросы работали столь быстро и дружно, что капитан Кинг, обычно скуповатый на похвалу, счел нужным подбодрить экипаж:
– Молодцы, ребята! По приходе в Лондон я вдосталь угощу вас ромом!
Он нетерпеливо ходил по палубе, чаще обычного обращался к штурману и своему помощнику и бдительно следил за рулевыми. Ход у корабля был что надо, и у Кинга появилась уверенность, что «Капитан Кук» не сумеет обойти его клипер в последний момент.
На рассвете все молча столпились на корме и ахнули: корабль Джеймса был всего в полумиле от них.
Послышались поспешные команды, боцман забегал по палубе, подгоняя моряков окриками. Поставили все, что было можно, из оснастки, но интервал между клиперами не увеличился. Капитан Джеймс, видимо, решил взять реванш.
Однако вырваться вперед ему все же не удалось – времени не оставалось. «Капитан Кук» приблизился к корме клипера «Поймай ветер» на расстояние в четверть мили, когда на подходе к устью Темзы к борту корабля Кинга подвалил портовый катер. По трапу на палубу поднялись лоцман, два представителя компании, одновременно являющиеся и членами гоночного жюри, и репортеры известных лондонских газет «Тайм», «Ивнинг стандард» и «Санди таймс».
Капитан Кинг уже был одет в парадный сюртук. Лоцман с хронометром в руке засек время, и представители компании поздравили капитана Кинга и его экипаж с победой, репортеры засыпали его вопросами. Кинг, довольный, улыбающийся, чуточку растерянный, отвечал им.
Клипер «Поймай ветер» первым пришел в Англию с грузом чая и победил в гонке. Позади остались четырнадцать тысяч миль и девяносто три дня пути из Фучжоу в Лондон.
«Капитан Кук» пришел позже всего лишь на десять минут. Клипер «Меченый Мавр» задержался на три часа. Около острова Уайт он попал в жестокий шторм.
3
Гавань была полна народа. Огромные толпы заполнили пристань и прилегающие к ней улицы. Чтобы все получше увидеть, люди лезли на заборы, на крыши домов и пакгаузов. Они махали шляпами, платочками, зонтиками и кричали:
– Капитану Кингу – ура!..
– Капитану Джеймсу – ура!..
– Слава морякам Британии!..
– Слава героям океанов!
На причальной стенке, куда подошли клиперы «Поймай ветер» и «Капитан Кук», на флагштоке был поднят государственный флаг Великобритании. Сводный военный оркестр играл гимн, а потом марш. Под звуки марша капитан Кинг сошел на пристань.
– Качать капитана Кинга! – ревела толпа.
Тотчас к нему подбежали рослые молодые мужчины, взяли его на руки и принялись подкидывать в воздух. Модные лакированные капитанские туфли мелькали над головами лондонцев. Егор видел, как Кинг забавно взмахивал руками и неестественно и напряженно улыбался.
Потом Дэниэла Кинга бережно поставили на ноги, к нему подошли пожилые солидные джентльмены и вручили какой-то пакет, перевязанный шелковой синей лентой, и конверт с чеком на пятьдесят золотых фунтов – приз гонок. Молодые изящные леди поднесли победителю красивый букет цветов и расцеловали Кинга.
Не был забыт и капитан Джеймс. Ведь его клипер опоздал только на десять минут! Джеймсу тоже вручили пакет, цветы, но конверта с чеком ему не дали по вполне понятной причине. Джеймс, высокий, стройного вида моряк с черными бакенбардами, в парадном сюртуке, тоже испытал «качку» на берегу и заслужил немалую долю восторгов толпы.
Потом с клиперов на причал стали сходить матросы. Им рукоплескали, бросали цветы, пожимали руки. Наиболее отважные англичанки обнимали и целовали заросших бородами морских скитальцев.
Едва Егор ступил на причал, как и его вдруг подхватили крепкие руки и стали подкидывать вверх, словно баскетбольный мяч. А когда его поставили на ноги, он не сразу пришел в себя от смущения. Тут же к нему подбежали две бойкие мисс, сунули ему в руки букетик и, пытаясь расцеловать его, обслюнявили ему щеки и подбородок. Причиной такого повышенного внимания была, конечно, молодость Егора. Какие-то мужчины во фраках совали ему монеты: дескать, выпей в кабачке рому за успех своего капитана клипера и за наше здоровье! Они, конечно, не могли предполагать, что он русский, и принимали его за чистокровного британца. Но, по правде сказать, и Егор тоже кое-что прибавил к славе английского парусного флота в этом долгом и непривычном для него плавании с таким блистательным концом.
Газеты и модные журналы печатали на первых страницах портреты Кинга, Джеймса и Стоуна и восторженные статьи о высоких мореходных качествах клиперов. В газетах и журналах можно было получить исчерпывающие сведения о капитанах: Кингу тридцать два года, он пока еще холост, но его ждет невеста; Джеймсу тридцать семь лет, дома его ждут любящая супруга и двое детей. Кинг любит играть в теннис, Джеймс предпочитает крокет. Любимое кушанье капитана Кинга – куриная печенка на вертеле, а Джеймс обожает угря с зеленым соусом. Уже и в меню ресторанов немедленно были введены куриная печенка Кинга и угорь с зеленым соусом Джеймса…
О капитане «Меченого Мавра» Стоуне сообщалось, что он холостяк, причем убежденный, на досуге занимается конным спортом, коллекционирует песочные часы и старинное холодное оружие, из кушаний предпочитает бифштекс с кровью, а из напитков – кипрское белое вино.
Публиковали газеты и сведения о пари, заключенных во время гонки: мистер Стирлинг, банковский служащий, ставил на «Поймай ветер» и выиграл триста фунтов. Мистер Дэвид Пул, фабрикант, тоже ставил на клипер Кинга и выиграл триста пятьдесят фунтов. Мистер Голдинг, владелец фешенебельного отеля «Огни Темзы», делал ставку на «Меченого Мавра» и проиграл шестьсот фунтов…
«Меченый Мавр» прибыл тремя часами позже, но толпа на берегу не расходилась до его прибытия.
Вечером капитан Кинг с Эвансом и Тэйлором уехали на банкет, который давал председатель компании в честь капитанов клиперов. Моряки под началом боцмана Ли остались на корабле. Для них на камбузе приготовили плотный ужин из свежих продуктов. Кинг сдержал свое слово и выставил матросам два бочонка рома. Пир продолжался за полночь.
Утром вернулись Кинг с помощником и штурманом, и корабль пошел под разгрузку, продолжавшуюся двое суток. После разгрузки явился кассир компании, выдал матросам жалованье, и тогда их отпустили на берег.
Егор получил расчет и, как ни уговаривали его боцман Ли и Фред остаться на корабле, забрал свой узелок и отправился в ночлежный лом. Майкл решил и дальше плавать на клипере, который должен был отправиться в Австралию. Егор тепло распрощался с товарищем.
Выйдя на пристань, Егор почувствовал себя опять одиноким. «Домой! Скорее домой, в родной Архангельск! – решил он. – Наплавался досыта!»
Тот же меланхолического вида пожилой конторщик, который устраивал Егора на ночлег прошлым летом, спросил у него паспорт. Егор растерялся: в тот раз паспорта у него не спрашивали. Что же делать? У него сохранилась справка капитана «Пассата», и он предъявил ее вместо паспорта. Справка была порядком измята, истерта. Конторщик ознакомился с ней, пожал плечами. Ему нужен был паспорт. Егор, вспомнив русскую пословицу «Не подмажешь – не поедешь», положил перед ним пять шиллингов. Конторщик закрыл монету толстой книгой и глянул на клиента уже приветливей. Он вписал имя Джорджа Пойндексера в эту книгу и отвел ему койку в той же комнате, только в другом углу.
Почувствовав усталость, Егор прилег, незаметно уснул и проснулся только на следующий день. Спохватившись, он проверил, на месте ли узелок и деньги, полученные за рейс. Узелок был на месте, деньги тоже. Он запрятал их подальше.
Наученный горьким опытом, он взял с собой узелок и отправился искать цирюльню, чтобы побрить свой пушок и подстричься на аглицкий манер. Потом пообедал в таверне и пошел в порт.
В порту было довольно оживленно. К причалам подходили парусники и паровые суда с высокими, отчаянно дымившими трубами. Пахло угольной копотью. От торжественной встречи клиперов на пристани остались кое-где клочки бумаги и втоптанные в грязь цветы. Уборщики в фартуках подметали пристань. Моросил дождик, и было холодно. С кораблей шли моряки в плащах и клеенчатых штормовках.
Егор долго бродил тут, надеясь найти русский парусник, спрашивал о нем моряков, но те только руками разводили, ничего не зная. И тут Егор вспомнил, что по времени года русских кораблей здесь быть не должно. Ведь на дворе стоял апрель. Белое море и Северная Двина скованы льдом. Дома весна еще только начиналась! Русские суда можно было в лучшем случае ожидать в конце мая, июне, и то, если ледоход будет ранний. Стало быть, Егору придется месяца два провести в Англии…
Он затосковал…
Делать нечего. Придется искать работу в порту. Быть может, удастся устроиться грузчиком… Надежды на скорое возвращение рухнули.
Опустив голову, Егор тихо брел по узенькой портовой улочке. И тут совершенно неожиданно увидел норвежца Янсена. Крепкий, коренастый и бодрый, он шел ему навстречу с матросским сундучком в руке.
– Хэлло, Пойндексер! – окликнул Янсен. – Ты что тут бродишь, опустив голову? Чего потерял?
Егор обрадовался встрече.
– Да вот… ходил искал парусник из России, – ответил он. – И вспомнил, что рано… Лед стоит на море Студеном…
– Это верно. Там лед еще не вышел, – согласился Янсен. – А тебе, видно, домой хочется?
– Еще как хочется! – вздохнул Егор.
– Где ты ночевал?
– В ночлежном доме.
– Идем со мной на шхуну.
– На какую шхуну? – полюбопытствовал Егор.
– Норвежская шхуна «Тира» позавчера пришла из Бергена. Я попробую договориться с капитаном Роллоном, чтобы он взял и тебя.
– Куда взял? – с живостью спросил Егор.
– В Норвегию. Куда же еще? Оттуда тебе легче будет попасть в Россию. К нам русские корабли ходят чаще. В Лондоне тебе придется ждать полгода, а может, и больше. А у нас ты поживешь с месячишко и уйдешь с первым судном, русским или норвежским, тебе ведь все равно. Лишь бы домой попасть.
– Ой, Янсен, как это ловко ты придумал! – Егор прямо-таки засветился весь от радости. – Ты, значит, ушел с клипера?
– Ушел. Немного подзаработал, чего ж еще? Я тоже не был дома почти два года. Болтаюсь черт знает где… Жена уж, верно, про меня забыла… Тебе в ночлежку не надо заходить?
– За койку я заплатил вперед, вещи с собой в этом узелке.
– Надо тебе завести сундучок. Что ты, как баба, с узелком таскаешься?
– Да вот не завел себе сундучка…
– Ну ничего. В Бергене я тебе дам хороший сундучок. У меня дома есть. Идем на шхуну!
– Идем!
Пока они шли, Янсен продолжал разговор по-английски:
– А тот, Кэв, что ли? Ну, Майкл… Он – англичанин? Ты ведь с ним дружил. Он остался на клипере?
– Он собирается плыть в Австралию с капитаном Кингом, – ответил Егор. – Хороший мужик. Жаль было с ним расставаться. Добрый…
– Только страховидный… Нос у него этакой блямбой!
– Нос – это не важно. Человек хороший.
– Пойдем поживей. Вон, видишь, у стенки стоит наша «Тира»?
– А что значит «Тира»?
– Судовладелец назвал шхуну именем своей дочери.
– А-а…
Шхуна «Тира» была невелика, оснастку имела гафельную [42]42
Га́фельная шху́наимеет косые (на гафелях, а не на реях) паруса.
[Закрыть]. Ее округлые деревянные бока были хорошо просмолены, на палубе со скучающим видом расхаживал вахтенный. Егор и Янсен спустились в каюту капитана.
Там у столика сидел широкоплечий светловолосый мужчина в толстом шерстяном свитере. Он курил трубку с длинным прямым чубуком.
– Я вернулся, господин Роллон, – сказал Янсен.
Господин Роллон вынул трубку изо рта, выпустил струйку дыма и только тогда ответил:
– Вижу.
– Я ходил за сундучком. Теперь больше ничто не связывает меня с Лондоном.
– Тоже вижу.
– Пришел я не один…
– И это вижу.
– Я привел русского парня. Он – архангельский матрос.
– Матрос? О!..
Капитан опять сунул трубку в рот и потянул ее, от чего на щеках его образовались углубления. Он вынул трубку изо рта, углубления расправились, и дым заструился вверх, к закопченному потолку.
– Он хочет домой, – продолжал Янсен. – Из Норвегии в Архангельск попасть легче, чем из Лондона.
– Вижу, что хочет. А что он делал в Англии?
– Плавал на клипере вместе со мной.
– На клипере? О!..
– Возьмите его, господин Роллон! Это крепкий, работящий парень. Я за него ручаюсь.
– А кто поручится за тебя? – Рука капитана с трубкой лениво сделала зигзаг в воздухе, как бы выписав вопросительный знак.
– Ну… – замялся Янсен. – За себя я могу поручиться только сам…
– Этого мало.
– Но вы же знаете меня, господин Роллон! Я ведь из Бергена.
– Знаю.
– Я думаю, этого достаточно.
– Достаточно? О!.. – Капитан с сомнением покачал головой.
– Я поручусь за Янсена! – вдруг выпалил Егор.
Капитан уставился на него с недоумением, потом захохотал.
– Интересно! Он поручается за Янсена, Янсен за него. Круговая порука! Оба птицы перелетные… О!.. Мне становится весело… – Роллон опять посмотрел на Егора. – И сундучка у тебя нет. Какой же ты матрос без сундучка?
– Но он ходил на клипере! – вступился за Егора Янсен.
– Знаю. Но раз без сундучка, значит, не моряк. На клипере может плавать и просто пассажир…
– Он работал с парусами не хуже других.
– С парусами? О!..
Беседа в таком роде продолжалась еще минут пять. Янсен старался убедить капитана, что оба они с Егором славные парни и бывалые матросы. Капитан Роллон не верил или не очень верил этому и на каждую фразу Янсена отвечал неопределенными междометиями. Наконец он выбил пепел из трубки в бронзовую пепельницу и медленно поднялся из-за стола. Подумал, подошел к ним и, положив руки им на плечи, сдвинул их так, что Янсен и Егор чуть не стукнулись головами.
– Ладно. Беру обоих. Выходим завтра в полдень. Только, смотрите, не пьянствовать! А то… – Роллон сделал красноречивый жест, означающим, что, если матросы закутят, он немедленно выставит их со шхуны.
– Как можно! – воскликнул Янсен.
– Ну ладно, – расхохотался капитан. – Идите к боцману… поручители! Он отведет вам места в кубрике.
4
Шхуна «Тира», небольшое частновладельческое судно, отбыла с грузом товаров из Лондона ровно в полдень следующего дня. Егор, как и Янсен, шел матросом, работал у парусов, прибирал на палубе.
В ту пору в Северном море стояли туманы, облачность была низкой и для солнца почти непробиваемой. Часто выпадали дожди. Вначале дули слабые западные, а потом, дальше к северу, северо-восточные ветры.
Дважды на пути из Лондона в Берген «Тира» попадала в шторм. Для такого маленького судна штормы представляли большую опасность, но остойчивость у шхуны была великолепная. Пузатый округлый корпус позволял ей отлично держаться на волне, хотя и швыряло ее, как поплавок, во все стороны. Качка была неимоверной, волны перекатывались через палубу. Егор, уж, кажется, немало повидавший штормов в Атлантическом и Индийском океанах, здесь едва удерживался на ногах, его сильно мутило. Однако он крепился и не подавал вида, что еле-еле переносит качку. Янсен подтрунивал над ним:
– Это тебе не на клипере «Поймай ветер»!
А шторм все бушевал, и в кубрике стало душно от того, что люки были задраены.
Как бы там ни было, шхуна «Тира» под управлением невозмутимого Роллона благополучно пришла в Берген, и Егор, поблагодарив капитана, сошел вместе с Янсеном на берег.
Янсен привел его к себе на окраину города, в небольшой старинный домик с очагом посреди кухни. Жена его, рослая голубоглазая норвежка, конечно, обрадовалась супругу, который вернулся-таки в родные края с приличной суммой заработанных денег. Она приняла и русского матроса, хотя и без особого восторга, но вполне гостеприимно.
У Янсена было много детей. Егор пытался их сосчитать, но они постоянно выбегали на улицу, возвращались и опять убегали, и он сбивался со счета: то ли семеро, то ли восьмеро…
Норвежец сдержал слово, дал Егору старенький, но крепкий, аккуратно сработанный сундучок, и Егор переложил в него скромные пожитки и подарки, купленные в Лондоне перед отплытием.
Русские корабли в Бергене бывали редко, они чаще приходили в порт Варде на полуострове Варангер, и Янсен устроил Егора на рыбацкую шхуну, шедшую в Баренцево море за треской и палтусом. В Варде Егор стал поджидать русские купеческие парусники. Но было еще рано, навигация в Белом море не началась. Он снял угол у одинокой пожилой норвежки и стал работать в рыбном порту, разгружать парусники, приходившие с уловом сельди. Каждый вечер он обходил все шхуны, стоявшие у пристани, в надежде увидеть русский корабль.
И вот однажды, уже в июне, когда началось мягкое скандинавское лето с белыми ночами, под вечер к причалу подошла на буксире за лоцманским катером шхуна из Архангельска. Еще издали Егор увидел на борту знакомое название «Тамица».
С каким нетерпением он ждал, когда она ошвартуется у причала, с какой радостью глядел во все глаза, как русские мужики разгуливали по палубе в сапогах, овчинных безрукавках и треухах! Его слух приятно ласкала родная архангельская речь:
– Эй, Петруха! Какого лешего копаешься там? Спишь на ходу, язви тебя в печенку!
Эти «ласковые» слова, несомненно, принадлежали хозяину, который сам водил судно. А вот и он появился на палубе, в поддевке, в начищенных сапогах-вытяжках, в картузе, и направился к сходням.
– Вахтенным в оба глядеть! На судно никого не пущать! Я иду к портовому начальству… Эй, Петруха! Да што ты, в самом-то деле? Долго я ждать-то буду?
Из люка вылез огромный матрос в бахилах, перехваченных под коленями ремешками, в чуйке и поярковой шляпе, с небольшой кожаной сумкой в руке. Это, видимо, и был тот самый Петруха. Он за торопился к хозяину, и оба они сошли на пристань. Егор нетерпеливо приблизился к ним.
– Здорово, земляки!
Хозяин резко остановился, будто споткнулся, воззрился на Егора с удивлением. Егор, конечно, узнал это доброе мужицкое лицо с крупным носом и спокойными серыми глазами.
– Эт-то што ишо за земляк выискался? Откудова? Кто таков?
Егор с нескрываемой радостью одним духом выпалил:
– Да Егор я, Пустошный. Неужели не узнаете?
– Его-о-ор? Пустошный? – протянул хозяин изумленно. – Не тот ли Егор, который ко мне в команду просился прошлым летом?
– Он самый.
– Ну, здравствуй, Егор. – Хозяин снисходительно подал руку. – Ушел-таки в море? Наплавался?
– Наплавался… досыта…
– Вот дьявол! Ну не дьявол ли? Экой настойчивой! Дед не пускал, а он ушел… Гли-ко ты. Нет, ты глянь, Петруха, ведь ушел… Ну и ну! – восторженно говорил хозяин шхуны, с любопытством оглядывая Егора с головы до ног. – Гли-ко, и одет по-иноземному: башмаки, штаны заморские, шапчонка с шишечкой… Черен, словно грач. Неужто по южным морям скитался?
– Плавал на чайном клипере в Китай, – не без гордости ответил Егор. – Из Лондона.
– А в Лондон как попал?
– Со Смоляной пристани на английском барке.
– Во как! Видали наших? – обратился хозяин опять к Петрухе.
Тот согласно и уважительно кивнул, глядя на Егора с любопытством.
– Ну дак што, домой хошь или как? – спросил хозяин.
– Домой! Так хочется, что слов не нахожу… До слез хочется.
– Ладно. Теперь-то я тебя, пожалуй, возьму. Дед, поди, заждался! Небось слезы проливает старый. Пропал внук! Погоди, а хвоста за тобой нету? С властями здешними в ладах? Не провинился ли чем?
– Нету, дяденька, хвоста. Ничем не провинился. На пристани робил, вас поджидая…
– Н-ну, ладно, коли так. А дед-то, поди, истосковался, – повторил хозяин. – Хошь ты и на клипере ходил, и аглицкие штаны носишь, а все же он тя за уши надерет!
– Пущай дерет. Мне будет только приятно…
– Ладно. Мы отплываем денька через три. Разгрузимся, погрузимся и подымем паруса. Приходи.
– Спасибо… А как вас звать-величать? – поинтересовался Егор.
– Звать меня Митрием, по отчеству Евсеевич. А фамилия известна – Куроптев.
– Спасибо. Можно ли сегодня прийти к вам? Мне уж тут больно надоело…
– Ну ладно, приходи и сегодня. Место в кубрике найдется. Русских щец похлебаешь, про путешествия свои расскажешь. Люблю я слушать про путешествия. И сам, как видишь, путешествую…
5
Ровно через неделю на русской шхуне «Тамица» Егор скоренько добежал до Архангельска.
Хозяин судна Дмитрий Евсеевич Куроптев счел нужным сам доставить путешественника к деду: то ли опасался, что Егор снова куда-нибудь исчезнет, то ли ему просто хотелось порадовать Зосиму Иринеевича. Впрочем, у него нашлось к парусному мастеру и дело.
– Мне надобно заказать новый грот. Старый-то поистрепался. Поедем вместе, – сказал он Егору, когда шхуна стала на якорь.
Дмитрий Евсеевич нанял на берегу подводу, погрузил на нее две штуки парусного полотна.
Всю дорогу Егор молчал и с любопытством смотрел на родной город. В нем все как будто оставалось по-старому. Все так же сверкали маковки церквей. На пристани было шумно и суетно – грузились суда. От складов на подводах везли мешки с зерном и мукой, бочки с рыбой, тюки с разными товарами. На Троицком проспекте взад и вперед катили извозчичьи пролетки. Губернские дамы, разодетые в пух и прах, шли по ярко освещенной солнцем мостовой под разноцветными зонтиками, чтобы уберечь от загара «томную бледность лиц». Дворники, в фартуках, с цигарками на губе, подметали тротуар широкими метлами. Матросы на ходу подшучивали над девушками, любезничали, пытались назначать свидания. Мастеровые, крестьяне из окрестных деревень спешили по своим делам; в пролетках важно восседали гарнизонные пехотные и морские офицеры да чиновники.
Телега пересчитала колесами деревянный настил Кузнечевского моста и втянулась в узкие соломбальские улочки.
Вот наконец и дедовский дом.
Зосима Иринеевич приметил в окно, что по проулку мягко катится по траве чья-то телега. Он вгляделся получше в людей, которые ехали, признал внука и засуетился, заходил по избе, спотыкаясь от радости о разные предметы. Вспомнив о вожжах, давно приготовленных для такой встречи, торопливо снял их с деревянного штыря и вышел на крылечко.
Егор, увидев деда, не сразу заметил зажатые у него под мышкой ременные вожжи. Он смотрел в лицо Зосимы Иринеевича, примечая, не очень ли он постарел, здоров ли… А дед уже размахивал вожжами:
– А ну иди сюды, такой-сякой! Я тя попотчую!
Строптивость в характере деда осталась прежней. Но что-то надорвалось в его старом сердце, и он, выронив вожжи, засеменил к телеге. Егор соскочил с нее и кинулся к Зосиме Иринеевичу, намереваясь заключить его в объятия. Но дед опередил его, вцепился обеими руками в уши внука и стал пребольно тянуть их к себе. Целуя Егора, он тыкался сивой бородой ему в лицо, не выпуская, однако, ушей из цепких пальцев. По щекам у него текли слезы, но дед все равно мял Егоровы уши. Тому было больно, но он терпел…
– Вернулся-таки! Вспомнил, что есть у тя дед! Ах, такой-сякой!
Дед наконец выпустил уши, и они зарделись на солнце, как петушиные гребешки.
– Прости, дедушко, что я самоходом ушел… Прости! – Егор опустился на колени.
– Да чего уж там… Чего уж там… Вернулся, и ладно.
С крыльца, смеясь, кричал Акиндин:
– А вожжи-то, Зосима Иринеевич! Забыл про вожжи-то?
– Да ладно уж, – радостно сказал дед, махнув рукой.
Хозяин «Тамицы», наблюдая эту сцену, хохотал:
– Я еще в Варде говорил, что дед непременно тебе уши надерет! Так оно и вышло. Гли-ко, горят, как маков цвет!
Дед позволил Егору встать с колен и обнять себя. Егор от всей души сделал это и троекратно расцеловал деда. Тот заметил:
– Ишь силы накопил! Что медведь. Женить пора. Крепко на якорь посажу, штобы боле не бегал! Где побывал-то?..
– Во многих морях-океанах, в разных странах побывал, дедушко. Расскажу после…
Акиндин, приковыляв к ним, широко раскинул руки и тоже стал обниматься. Серьга блестела на солнышке.
– Молодец! Моряк! – хвалил он Егора.
Услышав шум во дворе, с огорода прибежала мать – она там окучивала картошку. Увидев сына, вся расцвела и бросилась к нему:
– Что же ты, Егорушко, ни письмеца не прислал, ни депеши какой… Только одну записочку и оставил… У меня все сердце изболелось!
– Прости, матушка. Море меня позвало.
– Море-то позвало, да хоть бы весточку подал!
Скрипнула тихонько калитка, по проулку легко бежала к избе, не таясь, не скрывая радости, Катя, лоцманская дочь. Она, подождав, когда придет ее черед, обвила тонкими руками его шею и поцеловала прямо в губы, а потом вдруг застеснялась, отпрянула в сторону и закрыла глаза рукавом. Дед заметил восторженно:
– Вижу, невеста есть. Посажу на якорь, посажу! Никуды боле не уйдешь!
В тот день в доме Пустошных было весело. Зосима Иринеевич пригласил всех на обед по случаю возвращения внука из дальнего плавания. Парусные мастера прервали работу и сели за стол. Дед не отпустил без угощенья и хозяина «Тамицы» Куроптева. Не обошли приглашением и Катю, которая подросла и заметно похорошела. Егор не сводил с нее глаз.
Он был, конечно, в центре внимания. Не торопясь, по порядку рассказывал о своих странствиях, начав с того, как рано утром убежал из дому на пристань…
Он рассказал о первом для него шторме на «Пассате», о капитане Стронге, о Лондоне, о том, как попал на клипер и ушел в дальний рейс; как трудно ему порой приходилось в этом плавании и как он все трудности перенес и почувствовал себя настоящим матросом. Не умолчал и об испанце, умершем от лихорадки, и о том, как во время шторма упал в море голландец, как Егор пытался помочь ему, спустить шлюпку, но это не удалось…
Дед слушал и покачивал головой.
– Вот ведь как! Жизнь человеческая там и в грош не ставится! Слава богу, что с тобой, Егор, ничего не приключилось.
– Со мной-то не приключилось, А вот другим матросам, что мыкаются по морям, живут без роду без племени, иной раз трудновато приходится, – говорил Егор.
Дед уже больше не осуждал его, а, наоборот, гордился внуком и все повторял:
– Хороший у меня внук вырос! К морю очень привержен. Кровь наших дедов-мореходов в нем шибко играет.
Все были довольны возвращением Егора. За время плавания он возмужал, раздался в плечах. Дед, окончательно подобрев, сказал:
– Вижу, мужиком стал! Принимай теперь парусную. А я на покой. С меня хватит. Отдыхать буду. В церковь ходить да на печи полеживать.
– Твоя воля, дедушко, – согласился Егор.
– А я так думаю: парусам скоро придет конец, – бухнул слегка захмелевший Акиндин. – Теперь паровые суда станут по морям ходить. Ты, Егор, вовремя смотался на клипер. Поймал за хвост вчерашний день…
Егор задумался, полуприкрыл глаза светлыми ресницами, и отчетливо, ярко в памяти его всплыл красавец клипер при полной оснастке, бегущий по шумным волнам теплого южного моря. Ему стало грустно: «Неужто парусники переведутся».
И, словно угадав его мысли, Куроптев степенно возразил:
– На наш век хватит и парусов.
Возражать ему никто не стал, и Егор повеселел.
Пока у Зосимы Иринеевича угощались да слушали Егора, голосистые соломбалки, копавшиеся на огородах в грядках, передавали друг другу очередную новость:
– Егорко Пустошный домой воротилсе!
– Не Зосимы ли внук?
– Он самой.
– А откуль воротилсе-то?
– В Англии был…
– Значит, аглицкой странник?
– Выходит, так.
– Аглицкой Егор…
– Аглицкой! Истинно так. Был Ваня Датской, Сенька Норвецкой, Тимоха Кольской, а этот – Аглицкой.
С тех пор и стали его называть: «Аглицкой Егор».
А про Катю, когда он женился, говорили: «Аглицкого Егора жонка».
