Текст книги "Башни Латераны (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Изольда вздохнула и вышла из своего шатра, пошатываясь и приложив руку к голове – откат не заставил себя ждать… ей нужно подышать свежим воздухом.

Внутри шатра, в тишине и полумраке, ещё долго мерцали руны Мортем Веттис – проклятие, запущенное в мир. Проклятие, нацеленное на Безымянную. Надпись на мертвом языке гласила «смерть за смерть».

Равное за равное.

* * *

Где-то далеко в городе громко чихнула Алисия. Кот, лежащий у нее на коленях, встрепенулся, поднял голову, посмотрел на нее. Она продолжила гладить его. Кот снова опустил голову ей на колени, закрыл глаза и замурлыкал. Старый черный кот совершенно точно знал одну истину – что мертво – умереть не может.

Глава 20

Глава 19

Элеонора Шварц, магистр Школы Огня Третьего Круга, старший преподаватель Академии Магии Вардосы – открыла глаза и уставилась в потолок. Голова болела привычной тупой болью, ломило в висках, сосущая пустота под ложечкой – обычные синдромы перенапряжения каналов управления магической энергией.

Она повернула голову. Свет луны пробивался сквозь легкие шторы, закрывавшие узкое окно башни. Ночь ещё не кончилась. Город спал.

Надо бы выпить зелье, подумала она. Элеонора медленно села, стараясь двигаться осторожно, чтобы не разбудить Мессера. Тот лежал на боку, укрытый одеялом до пояса, одна рука закинута за голову. Дышал ровно, глубоко. Спал крепко – как спят те, кто привык засыпать где угодно и просыпаться в любой момент.

Элеонора посмотрела на него – на широкие плечи, шрам через левую лопатку, старая рана от копья, тёмные волосы, растрёпанные после ночи. В лунном свете он казался моложе своих лет. Был таким… безмятежным и расслабленным.

Она позволила себе улыбнуться. Они не строили иллюзий. Оба знали правила: война, осада, смерть вокруг, завтра может и не наступить. Никаких обещаний, никаких клятв, никаких «навсегда». Просто тепло, близость, утешение в холодной, жестокой реальности.

Он приходил к ней по ночам, когда смена на стене заканчивалась. Она впускала его без слов. Они пили вино (пока оно ещё было), разговаривали, смеялись. Потом – постель, тепло, забвение.

Утром он уходил. Она не останавливала.

Так было проще. Для обоих.

Элеонора осторожно встала, стараясь не скрипнуть половицей, вставила ноги в мягкие тапочки, обитые мехом какого-то восточного пушного зверька, накинула теплый халат. Мессер не проснулся. Она подошла к столу, плеснула водой в таз, умылась. Холодная вода обожгла лицо, но помогла прогнать остатки сна. Она подошла к столу, щелчком пальцев зажгла небольшой огонек. Все-таки магистр Школы Огня, зажигать масляные светильники было бы… несолидно. Морщась от боли в голове – перебрала стеклянные пузырьки, валящиеся в беспорядке на поверхности стола… жемчужно-белая колбочка с притертой пробкой, настойка белого ивового корня, обезболивающее, чтобы голова перестала раскалываться на части. И темно-синий пузырек с эссенцией звездоцвета – для восстановления маны. Отложила в сторону, открыла пробку у колбы с настойкой и выпила. Прислушалась к себе. Боль уйдет. Не сразу, но уйдет. Эта боль – последствие истощения своих каналов, день вышел тяжелым, слишком много огня она выдала на стене… кроме того она постоянно поддерживала на себе этот щит…

Она подняла руку к шее, коснулась кристалла. Оберег Ясного Разума, который она купила сразу после того случая в столице. Он был тёплым. Почти горячим. Слабое голубое свечение пульсировало под её пальцами – ровно, мерно, как сердцебиение. Ментальный щит. Постоянно активный, постоянно жадно поедающий ману. И если ты истратилась на огненный шары по наступающим войскам – напоминающий о себе головной болью, усталостью, тошнотой. По-хорошему ей стоило бы перестать подпитывать кристалл своей маной, дать себе время чтобы восстановиться, но… она не могла.

Постоянный ментальный щит… звучит как паранойя. Слишком много энергии впустую. Она была бы намного эффективнее как маг, у нее было бы больше энергии, в ее заклинаниях – больше жара, мощи, убойной силы… но она не могла заставить себя снять этот щит.

Элеонора сжала кристалл в ладони.

– Никогда больше, – прошептала она хрипло. – Никто и никогда больше не залезет мне в голову.

За спиной Мессер пошевелился, что-то пробормотал во сне, но не проснулся. Элеонора посмотрела на него через плечо, отметила, что командир кавалерийской роты головорезов «Алые Клинки» во сне выглядит донельзя милым. Вздохнула, отпустила кристалл. Подошла к окну, посмотрела на спящий город. Открыла пузырек с эссенцией звездоцвета, выпила, поморщилась от горького привкуса. Выдохнула, поставила пустой пузырек на подоконник. Минута-две и ей станет легче, боль пройдет, мана вновь наполнит ее каналы, это ее ошибка, слишком много затрат маны днем, а вечером она уснула, не выпив зелья, вот ее и «пересушило». Хорошо, что проснулась, а то есть некоторые маги, которые не чувствуют истощения каналов… если такое тебя накроет ночью, то можно из строя на пару месяцев выйти, а то и вовсе – откатиться в прогрессе на круг.

Она посмотрела в окно, сперва – вверх, на полную луну в небе. Потом – вниз, на город. Вардоса лежала в темноте, тихая, затаившаяся. На стенах горели редкие факелы. За стенами, в лагере Арнульфа, тоже было темно. Мерцали в ночи сторожевые костры и факелы. Она перевела взгляд на участок стены, где сегодня днем они отбили атаку наступающих воинов. Вспомнила как некоторые даже сумели перебраться через зубцы на стене. Вспомнила как на стене появилась Безымянная, смазанная тень в серебристых доспехах и с боевым молотом в руках. Страшные, глухие удары. Звон стали о сталь, искры во все стороны. Минута, может две – и на стене больше нет черно-желтых, они сброшены вниз, они отступают.

Элеонора прижала пальцы к вискам. Боль пульсировала в голове. Надо отвлечься, подумала она, нельзя фокусироваться на боли, будет еще хуже. Лучше подумать о Безымянной, например. О ее загадке. Слишком много странностей в этой девушке. Слишком много вопросов. Официально она была паладином Ордена Южного Креста, принёсшей обет молчания. Но Элеонора была не дурой. Она читала отчёты, слушала слухи, наблюдала.

И кое-что знала.

О том, что перед самой осадой умерла Алисия, дочь главы Малой Торговой Гильдии – она знала лучше прочих, в конце концов Алисия была ее ученицей. Одной из лучших. Подающая надежды, всегда готовая впитывать новые знания, всегда встречающая людей с улыбкой, дружелюбная и светлая как утреннее солнышко. Она всегда была центром притяжения для других студентов, казалось, что все ее любили. Элеонора поморщилась вновь, но не от боли в висках, а от воспоминаний о первом штурме, когда погибли пятеро ее студентов. Могла ли она что-то изменить? Наверное могла. Если совсем честно, то смерть ее учеников в бою – ее личный провал как наставника. Она уже участвовала в войнах, магикус Третьего Круга, Школа Огня – такие нарасхват. Она видела лица умирающих людей – и тех, кто стоял на ее стороне и тех, кто был против. Как и Мессер она понимала жестокую реальность о том, что на войне люди умирают. Не те кто этого заслуживает и даже не те, кто не умеет сражаться. На войне умирают все. Молодые, старые, умелые и неумехи, мужчины и женщины. Все, кому не повезло оказаться не в том месте не в то время.

Она помотала головой, отгоняя воспоминания. Безымянная – подумала она, никакая она не Безымянная. Мало кто видел ее так близко, но Элеонора стояла рядом с ней на стене, а потому заметила выбивающиеся из-под шлема огненно-рыжие волосы. Кроме того, этот парнишка рядом с ней, якобы оруженосец, это же Леонард Штилл, тоже один из бывших учеников Академии, ушедший прямо перед осадой. Совпадение? Уже два совпадения. Даже три. Умирает Алисия Линдберг, говорят, что покончила с собой из-за беременности. Это раз. До этого Леонард Штилл уходит из Академии. Два. И наконец три – появляется Безымянная. Молодая, с огненно-рыжими волосами. Она подозревала: Безымянная – это Алисия. Поднятая из мёртвых. Некромантия.

Элеонора знала теорию. Поднятые мертвецы – это пустые оболочки, управляемые волей некроманта. Они не чувствуют боли, не устают, не спят. Выполняют команды механически, без эмоций, без воли.

Безымянная подходила под описание. Почти.

Но было одно «но».

Элеонора чувствовала в ней жизнь. Слабую искорку, тлеющую, как угли под пеплом. Но живую. Она специально сблизилась с Безымянной и ее «оруженосцем» – чтобы подтвердить или опровергнуть свои подозрения. А в результате – запуталась еще больше. Ведь поднятые мертвецы себя так не ведут. Они не кивают. Не гладят кошек. Не фокусируют взгляд на людях, пусть и на мгновение.

Безымянная делала всё это. Редко. Но делала.

И это не укладывалось в теорию. Элеонора перебрала десятки вариантов. Может, проклятие? Может, ментальная магия? Может, какой-то гибрид некромантии и чего-то ещё?

Она не знала.

Но хотела узнать.

Потому и ходила на стену. Потому и заходила в гости к Лео. Наблюдала, спрашивала, изучала.

И молчала. Она никому не рассказывала о своих подозрениях. Ни Мессеру, ни капитану стражи, ни магистрату. Потому что городу нужна была Безымянная и подозрения в некромантии могли бы сломать веру горожан и защитников города. Однако это не значит, что она будет молчать вечно. Алисия Линдберг была ее ученицей и если ее подозрения верны, то она сделает все что нужно чтобы некромант понес ответственность за осквернение тела. За то, что посмел потревожить покой ушедшей.

За спиной послышался шорох. Элеонора обернулась. Мессер сел на кровати, потянулся, зевнул. Посмотрел на неё сонными глазами и почесал подбородок, где курчавилась небольшая бородка.

– Не спится?

Элеонора улыбнулась ему: – Голова болит. Перенапряглась вчера на стене. Ну и… щит.

Мессер кивнул. Он знал о щите. Не спрашивал почему – просто принимал как факт. Наверное, подозревал что-то, но не лез в душу. Она не лезла к нему в душу, не спрашивала почему он боится тесных коридоров и замкнутых пространств, а он – не лез к ней. Простые и понятные правила, установленные без слов двумя людьми, которые повидали жизнь и знают почем фунт лиха. Может быть так. А может быть – они просто слишком хорошо понимают друг друга. Если она хотела бы узнать – она могла бы предположить почему славный капитан Мессер, командир роты лихих головорезов так боится оказаться в тесном помещении. Шрамы на его запястьях… следы от металла. То, как он щурится порой на свет… люди, которые побывали в каменных мешках ведут себя так же. И он… он тоже мог бы сказать почему она так боится магии Мораны, ментальной магии. В отличие от кандалов эта магия не оставляет следов на запястьях, только в душе…

– Ложись. Ещё пара часов до рассвета. – голос Мессера. Тихий, успокаивающий.

– Не усну. Слишком много мыслей. – ответила она. Мессер встал, накинул штаны, подошёл к ней. Обнял сзади, положил подбородок ей на макушку.

– О чём думаешь? – спросил он тихим голосом. Элеонора помолчала. Повела плечом, прижимаясь к нему.

– Ни о чем. – соврала она. Разговаривать не хотелось. Хотелось помолчать.

– Мы выстоим, – сказал Мессер уверенно: – припасов хватает, стены крепки, а эта Безымянная Дейна наводит на солдат врага ужас. Я уверен, что Освальд фон Эйхенвальд уже идет к нам на помощь. Гартман Благочестивый может быть не такой уж и военный гений как Арнульф, но уж в интригах двора он как рыба в воде, оставить Вардосу на растерзание Арнульфа значит дать ему преимущество. И даже если сам Гартман этого не понимает, то Освальд понимает точно, а род Эйхенвальд сейчас очень влиятелен в столице. Третья ударная армия идет сюда, я уверен. Может даже завтра на горизонте появятся алые стяги с серебряной мантикорой, и тяжелая кавалерия пойдет в атаку громовой поступью от которой дрожит земля… ты когда-нибудь видела атаку тяжелой рыцарской конницы? Какая красота! Какое вдохновение!

Элеонора вздохнула и опустила голову ему на плечо.

– Видела. – сказала она: – ужасающее зрелище.

– Ужасающее? Ты все еще злишься на Снежка за то, что он слегка укусил тебя за твою прекрасную попу? Любой бы не устоял перед…

– Я видела тяжелую кавалерию в атаке. Ужасающее зрелище. – тихо повторила она: – может быть если ты в этот момент сидишь в седле это не так… но когда ты стоишь на расчерченном магическом круге, откуда не можешь сойти, а на тебя несется сотня «Крылатых»…

– Ну если смотреть с этой точки зрения… – Мессер зарывается лицом в ее волосы: – все время забываю с какой многоопытной женщиной имею дело. Магистр Третьего Круга. Профессор. Благородная дейна фон Шварц. Ветеран битвы при Кресси и Солано.

– Ты ведь тоже там был.

– Потому и забываю. Подумать только, если бы я тогда бросил свою сотню и поскакал прямо наперерез через поля и фашины щитоносцев – я бы застал одну совсем молодую магичку в ее круге…

– Нас охраняли… тебя бы не подпустили… – прошептала она, чувствуя его мягкие губы у себя на шее: – что ты делаешь…

– Я бы уговорил. Сказал, что ты моя возлюбленная. – прошептал он: – мы с тобой тогда были такими молодыми.

– И такими глупыми… что ты делаешь…

– А на что это похоже, моя дейна? Я собираюсь соблазнить магистра Третьего Круга.

– У тебя это ужасно получается… мммм… и разве тебе не пора уже на твою глупую стену?

– Это и твоя глупая стена… кроме того у меня есть пять минут и…

– Все, иди уже… а то я тебя сейчас не отпущу. – говорит она, отталкивая его от себя: – ступай. Ты же капитан «Алых Клинков», как на тебя будут смотреть подчиненные, если ты будешь опаздывать на ночную смену?

– Эх. Проклятая война. – он пожимает плечами, отступает и собирает свою одежду, раскиданную по полу: – ужасная штука. Я даже не могу обнять любимую женщину.

– У тебя в каждом кабаке любимая женщина, кобель.

– Неправда. – Мессер натягивает свой камзол и привешивает сбоку меч: – например в том кабаке через дорогу пока нет. Досадное упущение. Как только он откроется после осады – обязательно нужно туда зайти. Исправить оплошность.

– Ступай уже. Береги мой город. – она толкает его в плечо.

* * *

Элеонора вышла из башни, прикрыв за собой тяжёлую дубовую дверь. Утренний воздух был свеж и холоден – осень уверенно вступала в свои права, и по ночам уже подмораживало. Она поправила плащ на плечах, взяла посох крепче и двинулась вниз по узкой винтовой лестнице.

Город просыпался.

На улицах появлялись первые люди – торговцы тащили к рынку свои скудные товары, женщины шли к колодцу с вёдрами, дети высовывались из окон, ещё сонные, но уже любопытные. Запахи утра смешивались в единый букет: дым из очагов, затхлость переполненных улиц, слабый аромат монастырской похлёбки, которую раздавали у ворот обители.

Элеонора шла быстро, держа посох перед собой. Её тёмный костюм выделялся среди серых и коричневых одежд горожан – строгий, почти чёрный, с серебряными застёжками и рунами, вышитыми на манжетах. На боку – кожаная сумка с флаконами зелий и амулетами. На шее – кристалл щита, тихо пульсирующий голубым светом под воротником.

Она чувствовала взгляды. Люди узнавали её – магистр Элеонора Шварц, Школа Огня, защитница города. Кто-то кланялся, кто-то просто отводил глаза. Она отвечала коротким кивком, не останавливаясь. Свернула к стене, у подножия одной из башен стояла группа молодых магов, пятеро или шестеро, в простых одеждах, с посохами в руках. Они перешёптывались, нервничали.

Увидев её, выпрямились.

– Магистр! Доброе утро! – хором.

Элеонора остановилась, окинула их взглядом. Петер – худощавый парень с нервным тиком в уголке глаза. Грета – полноватая девушка с серьёзным лицом. Йоханн – самый младший, шестнадцать лет, руки дрожат. Ещё двое – Франц и Лиза, тихие, испуганные.

– Доброе, – сказала Элеонора. – Как вы? Готовы к сегодняшней смене?

Петер шагнул вперёд, старался держаться уверенно:

– Готовы, магистр. Мы… мы не подведём.

Элеонора смотрела на него несколько секунд. Видела, как он старается не показать страха. Видела, как дрожат пальцы на посохе.

– Слушай меня, Петер, – сказала она тихо, но твёрдо. – И все вы – слушайте.

Она подошла ближе, чтобы её слышали только они.

– Если враг полезет через стену – вы не геройствуете. Отходите назад. Бьёте издалека. Если кто-то прорвётся близко – отступаете в ближайшую башню. Вы не пехота, не штурмовики и не пикинеры. Ваше дело – бить издалека. Поняли?

Все кивнули.

Элеонора перевела взгляд на Йоханна. Мальчишка стоял, сжав посох так, что костяшки пальцев побелели. Руки дрожали – мелко, но заметно.

– Йоханн, – позвала она.

Он вздрогнул, поднял глаза:

– Да, магистр?

– Ты боишься?

Йоханн замер. Открыл рот, закрыл. Потом, с трудом, кивнул:

– Да, магистр.

– Хорошо. Страх – это нормально. Глупцы не боятся. Умные боятся, но делают что нужно. Понял?

Йоханн выдохнул, словно сбросил груз:

– Понял.

Элеонора сжала его плечо, отпустила.

– Идите. И берегите себя. Все.

Они кивнули, разошлись. Элеонора смотрела им вслед. Как там сказал Мессер ночью перед сменой? Проклятая война.

Она пошла дальше, к своему месту на стене, мимо казармы наемников. Небольшой двор перед конюшнями, мощённый камнем, окружённый невысокой стеной. Лошади стояли в стойлах – холёные, несмотря на осаду, в красных попонах с чёрной каймой. Пахло конским потом, кожей, маслом для сбруи. На стене висело знамя роты: алый плащ и скрещенные сабли на чёрном фоне.

У входа в казарму стояли четверо всадников.

Элеонора остановилась, оглядела их.

«Алые Клинки».

Лёгкая кавалерия. Не тяжёлые рыцари в железных доспехах, медленные и неповоротливые, а быстрые налётчики, лихие, дерзкие, смертельно опасные в атаке. Головорезы Мессера.

Один высокий, стройный, как тростник. Лет тридцать пять. Лицо узкое, аристократичное, выбритое до синевы – ни единого волоска, кожа гладкая, будто фарфоровая. Тонкие усы, закрученные вверх воском, чёрные, блестящие. Волосы тёмные, гладко зачёсаны назад и собраны в короткий хвост на затылке.

Доспех лёгкий, чёрная кожа, начищенная до блеска, с металлическими пластинами на груди и плечах. Пластины – воронёная сталь. На груди – эмблема роты, скрещенные клинки.

Плащ алый, как кровь, длинный, до колен, подкладка чёрная. Застёжка – серебряная, в виде двух скрещенных клинков. Плащ развевался на лёгком ветру несмотря на то, что человек стоял неподвижно.

На голове – широкополая шляпа, чёрная, с загнутыми краями. И на шляпе – ярко-красное перо, длинное, изогнутое. Перо лейтенанта.

На боку – легкий кавалерийский палаш. Рукоять обмотана красной кожей, эфес – простой, но прочный. Ножны – чёрные, с серебряными наконечниками.

Сапоги высокие, кожаные, до колен, начищенные до зеркального блеска.

Он стоял прямо, руки за спиной, подбородок чуть приподнят. Держался с достоинством, но без высокомерия.

Второй – молодой, лет двадцати. Рыжеволосый, веснушчатый. Лицо открытое, улыбчивое, выбритое – хотя щетина уже пробивалась (молодой, растёт быстро). Волосы рыжие, курчавые, выбивались из-под шляпы.

Доспех такой же – чёрная кожа, металлические пластины. Но чуть потёртый на локтях и коленях. Плащ алый, но края заношены, видно, что стирали много раз.

На шляпе – белое перо. Перо младшего офицера.

Палаш на боку, кинжал в ножнах за поясом.

Третий – рядовой, старый солдат.

Среднего роста, коренастый. Лет сорок или больше. Лицо обветренное, грубое, со шрамами – один через бровь, другой на щеке. Выбрит, но небрежно – пропустил пару мест под подбородком. Усов нет (рядовым не положено).

Доспех старый, потёртый, но крепкий. Пластины заменены несколько раз, видно по разнице в оттенках стали. Плащ залатан в нескольких местах – аккуратно, но заметно.

На шляпе – чёрное перо. Рядовой.

Вместо палаша за пояс заткнут топорик на длинной рукоятке, перемотанной кожаным ремнем и потертой от многолетнего использования. Он стоял молча, руки скрещены на груди, лицо непроницаемо.

Четвёртый – рядовой, молодой.

Лет двадцать, худощавый. Лицо мальчишеское, безусое. Выбрит идеально – старался, чтобы угодить старшим. Волосы светлые, коротко острижены.

Доспех новый – кожа ещё не потёрлась, пластины блестят. Плащ не заношен, края ровные. Все четверо выглядели необычным ярким пятном на серости осажденного города. Несмотря на осаду, несмотря на голод, несмотря на грязь и кровь вокруг – они были идеально чисты. Доспехи начищены. Плащи постираны (или хотя бы вытряхнуты). Сапоги блестят. Лица выбриты до синевы.

Элеонора слышала ходившую в городе поговорку о том, что кавалерист «Алых Клинков» – слегка пьян и до синевы выбрит, а тяжёлый пехотинец Бранибора – слегка выбрит и до синевы пьян.

Лейтенант первым заметил её.

Он выпрямился ещё больше (если это было возможно), снял шляпу с красным пером и низко поклонился – галантно, как на балу, а не в осаждённом городе.

– Магистр Шварц! Какая честь! Доброе утро!

Остальные тоже сняли шляпы, поклонились – каждый по-своему. Корнет – с широкой улыбкой. Старый солдат – коротко, сухо. Молодой – нервно, старательно.

Элеонора кивнула:

– Доброе утро, дейны.

Лейтенант приложил шляпу к груди, говорил мягко, предупредительно:

– Позвольте представиться – лейтенант Рудольф фон Кестен, к вашим услугам. – Он кивнул на остальных. – Корнет Максимилиан фон Эрлих. Рядовые Густав и Франц.

Элеонора кивнула каждому.

– Знакома с вашей ротой, лейтенант. «Алые Клинки» – хорошая репутация.

Рудольф улыбнулся – тепло, но сдержанно:

– Мы стараемся её поддерживать, магистр.

Он сделал паузу, потом добавил:

– Капитан Мессер велел передать – сегодня днём военный совет. В полдень, у магистрата.

Элеонора кивнула:

– Спасибо, лейтенант. Передайте капитану – буду.

Рудольф улыбнулся шире – с лёгким, едва заметным намёком:

– Передам с радостью, хотя, полагаю, капитан и сам вам об этом скажет. Он всегда находит время для важных дел.

Элеонора усмехнулась:

– Лейтенант, вы слишком прозрачны.

Рудольф положил руку на сердце, изобразил на лице деланное раскаяние:

– Виноват, магистр. Но разве можно упрекнуть меня за то, что я восхищаюсь вкусом нашего капитана?

– Лейтенант, вы смущаете благородную дейну фон Шварц! – отметил товарищ Рудольфа, молодой Максимилиан.

Элеонора рассмеялась – негромко, но искренне:

– Не смущает. Я привыкла к вашей роте, господа.

Густав, старый солдат, заговорил – голос низкий, хрипловатый:

– Магистр, позвольте заметить – вчера на стене вы были великолепны. Огненный вал, который вы обрушили на врага… они бежали, как крысы с тонущего корабля.

Элеонора кивнула:

– Спасибо, Густав. Но это была не я одна. Студенты тоже держались молодцами.

Рудольф покачал головой:

– Тем не менее, именно ваш огонь переломил ход боя. Позвольте от лица всей роты выразить благодарность.

Элеонора смотрела на них – на их чистые лица, начищенные доспехи, гордые взгляды.

Но видела и другое.

Они были худыми. Глаза запавшие. Скулы выступают. Руки жилистые – мышцы есть, но мало жира. Плащи чистые, но заплатанные. Сапоги начищены, но стоптанные. Ремни доспехов затянуты туже, чем должны быть – потому что талии стали уже.

Они голодали. Как все в городе. Но держались. Не показывали.

Элеонора спросила тихо:

– Как с припасами, лейтенант?

Рудольф не стал врать:

– Скудно, магистр. Как у всех. Но мы держимся.

– Лошадям хватает?

Рудольф помолчал, потом:

– Едва. Мы урезали свой паёк, чтобы кормить коней. Без них мы не кавалеристы.

Элеонора кивнула. Понимала. Для кавалерии лошади – всё. Без коня кавалерист – просто пехотинец с саблей.

– Если будет совсем туго – дайте знать. Может, что-то найдём.

Рудольф поклонился:

– Благодарю, магистр. Но мы справимся. «Алые Клинки» всегда справляются.

– Всегда слегка пьяные и до синевы выбриты, а? – усмехается она. Гордость легкой кавалерии – это их жизнь, нужно уважать этих людей.

– Слегка пьян – это нормальное состояние кавалериста. Трезвый кавалерист – опасен для себя и окружающих. – кивает Рудольф.

Все засмеялись – даже молодой Франц, который до этого молчал.

Элеонора улыбнулась. Ей нравились «Алые Клинки». Лихие, но не наглые. Гордые, но не высокомерные. Галантные, но не пошлые.

И преданные своему капитану.

Она видела это в их глазах, когда они говорили о Мессере. Видела уважение, почти преклонение. Никто не мог держать этих высокомерных разбойников в узде, только он.

«Что он им говорит? Или дело не в словах?»

Рудольф надел шляпу, поклонился снова:

– Не смеем больше задерживать, магистр. Позвольте откланяться.

Элеонора кивнула:

– Идите, господа. И берегите себя.

Все поклонились, надели шляпы. Перья на шляпах качнулись – красное, белое, два чёрных.

Элеонора пошла дальше, к стене. Поднялась на стену по узкой каменной лестнице. Ноги гудели – ночь была короткой, сил мало. Но она шла. Наверху – ветер, холодный, пахнущий рекой и дымом. Стражники сменялись, наёмники стояли у башен.

Элеонора огляделась. И увидела её. На дальнем участке стены, около угловой башни, стояла фигура, неподвижная как статуя. Безымянная.

Элеонора не подошла. Только смотрела издалека. Серебристый доспех, потрёпанный, помятый, со следами ударов. Наплечники, наручи, поножи – всё на месте, но видно, что доспех повидал битвы. На груди – вмятина от удара молота. На левом наплечнике – глубокая царапина от меча. Шлем надет. Закрытый, с узкой прорезью для глаз, лица не видно.

Плащ серый, потрёпанный, но чистый. Развевается на ветру.

Боевой молот упирается тяжелым бойком в камень у ног, ладони сложены на навершии рукояти. Она стояла, глядя в сторону лагеря Арнульфа. Не двигалась. Совсем.

Рядом – Лео Штилл, сын плотника из Нижнего города, бросивший учебу в Академии… боже теперь кажется, что это было в другой жизни… а ведь даже месяца не прошло.

Элеонора осторожно потянулась магией, ощупывая пространство перед Безымянной. Не явно. Не резко. Просто… почувствовала. Крошечное тепло внутри стального доспеха. Тлеющее. Как угли под пеплом. Слабое, но живое.

Элеонора нахмурилась. Очередной день, очередная загадка от Безымянной. Она заставила себя повернуться к краю стены, посмотрела на лагерь Арнульфа.

Вдалеке – тысячи палаток. Костры дымятся. Солдаты снуют между шатрами. Всё как обычно.

Но что-то было не так.

– Будет буря. – говорит ей стоящий рядом солдат из городской стражи.

– Чего? – не понимает она.

– Вон, на горизонте облака. Да и кости старые ломит. Сегодня точно будет буря. – уверенно кивает он: – так что на штурм не пойдут…

– Будет буря… – шепчет Элеонора фон Шварц, магистр Третьего Круга и смотрит вдаль Нехорошее предчувствие сжало ее сердце.