Текст книги "Башни Латераны (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

«Сколько?»

«Тысяча золотых».

Гартман присвистывает.

«Тысяча. За одно лекарство».

«Оно редкое. Из южных земель. Его…»

«Слушай, Арни, – Гартман откидывается на спинку кресла. – У меня дел полно. Война на севере. Нужно снарядить армию. Казна трещит по швам. Не до твоей матушки, понимаешь?»

«Но… но ты же король! У тебя есть деньги!»

«Есть. И я их трачу на важные вещи. На армию. На дороги. На…»

«Ты вчера купил трёх новых лошадей для охоты! Я видел!»

Гартман хмурится.

«Лошади – это важно. Охота – это политика. Там я встречаюсь с союзниками, веду переговоры. А твоя мать… – он машет рукой. – Она уже старая. Пусть Триада решает».

«Ей сорок два года!»

«Ну и что? Люди умирают. Это жизнь. Смирись».

Арнульф чувствует, как внутри всё сжимается.

«Пожалуйста, – шепчет он. – Я на коленях встану. Умоляю. Она моя мать. Единственная. Пожалуйста».

Гартман смотрит на него – долго. Потом вздыхает.

«Слушай, Арни. Я понимаю, тебе тяжело. Но у меня правда нет денег. Война дорогая. Если бы мог – помог. Но не могу. Извини».

Он снова берётся за бумаги.

«Свободен».

Арнульф стоит. Не может поверить.

«Кузен…»

«Я сказал – свободен, – Гартман не смотрит на него. – Закрой дверь, когда будешь выходить».

Мать умерла через неделю. Тихо. Ночью. Он держал её за руку.

Последнее, что она сказала: – «Не злись на него, Арни… он просто… такой…»

На похороны высокородный кузен не явился. Прислал письмо:

«Искренне скорблю о твоей утрате, кузен. Увы, дела государственные не позволили мне присутствовать. Прими мои соболезнования».

Дела государственные. В тот день Гартман был на пиру. Арнульф видел его – через окно дворца – толстого, пьяного, смеющегося, танцующего с какой-то шлюхой.

Арнульф сжал зубы так сильно, что заболела челюсть.

Нет. Не из-за матери.

Я не из-за неё воюю.

Но воспоминания не отпускали.

Письмо.

Ему двадцать два года.

Он сидит в своих скромных покоях – три комнаты в дальнем крыле дворца, куда никто не заходит.

На столе – письмо. Запечатанное чёрным воском.

Руки дрожат, когда он разворачивает.

'Милорд.

С глубоким прискорбием сообщаю, что ваш отец, достопочтенный граф Арман фон Райхен, пал смертью храбрых под стенами Кальтенберга.

Мы держали крепость три дня. Враг наседал. Мы ждали подкрепления, которое обещал его величество король Гартман. Гонцы уезжали, возвращались с заверениями: «Войска выступят завтра. Ждите».

Мы ждали.

Никто не пришёл.

На третий день стены пали. Ваш отец возглавил последнюю контратаку. Сражался до конца. Убил семерых, прежде чем пал сам. Прошу простить меня за то, что не смог защитить его. Он был великим человеком. Лучшим командиром, которого я знал.

Вечная ему память.

Капитан Бернард Штольц'.

Арнульф читает. Перечитывает.

Не верит.

«Войска выступят завтра. Ждите».

Но не выступили.

Он идёт к Гартману.

На этот раз не просит. Врывается.

«Ты обещал! – кричит он. – Ты обещал прислать подкрепление!»

Гартман сидит в своём кабинете, всё такой же – толстый, пьяный. На этот раз с двумя девками на коленях.

«Обещал, – соглашается он равнодушно. – Но не вышло».

«Не вышло⁈ Мой отец мёртв! Из-за тебя!»

«Не из-за меня, – Гартман отодвигает девок, встаёт. – Из-за врагов. Я не виноват, что он не смог удержать крепость».

«Он держался три дня! Ждал тебя! Ты обещал!»

«Ну, – Гартман пожимает плечами. – Я собирался. Но тут другие дела подвалили. Мятеж в Вестмарке. Нужно было туда войска перебросить. Не до Кальтенберга было».

«Другие дела⁈ Отец умер!»

«Жаль, – Гартман зевает. – Он был хорошим человеком. Верным. Но война – это война. Люди умирают. Смирись, кузен».

Смирись.

Смирись.

Смирись.

Арнульф открыл глаза.

Не заметил, что закрыл.

Руки дрожали. Он сжал их в кулаки – так сильно, что ногти впились в ладони, выступила кровь.

Нет.

Я не из-за этого воюю.

Не из-за вина.

Не из-за матери.

Не из-за отца.

Но вспомнил ещё.

Элизабет. Светлые волосы, смех, похожий на звон колокольчиков. Единственная, кто смотрела на него не с жалостью, а с восхищением. «Ты будешь великим, Арни. Я знаю».

Гартман увидел её на балу. Захотел. Взял. Через месяц бросил.

Она ушла в монастырь. Через год повесилась.

Дядя Рейнхард. Которого Гартман обвинил в измене – ложно, чтобы забрать земли. Казнён. Голова на пике.

Младший брат Конрад. Которого насильно отправили в монастырь – «чтобы не мешался, не претендовал».

Десятки маленьких унижений.

Насмешек.

Пренебрежения.

«Маленький Арни. Бедный Арни. Никчёмный Арни. Думает, что он принц. А он никто».

Арнульф резко встал, прошёлся по шатру.

Хватит.

Хватит вспоминать.

Я воюю не из-за этого.

Он остановился, сжал кулаки.

Я воюю, потому что он разрушает королевство.

Потому что он продажен.

Потому что он не готовит страну к войне с демонами.

Потому что он слаб, жесток к невинным и мягок к виновным.

Потому что…

Он осёкся. Я – оправдываюсь? Зачем? Перед кем? Даже если бы я просто хотел отомстил – кто мне возразит? Идите к черту, я имею право мстить! Имею право! Я хочу посмотреть ему в лицо, когда он поймет, что я одержал вверх, хочу припомнить ему все, хочу видеть как он умоляет о милосердии, потому что милосердия во моем сердце нет. Хочу, чтобы он знал что был никчемным правителем, ужасным мужем и отцом, отвратительным кузеном… и еще – не умел воевать. Так что даже если я хочу отомстить… я имею на это право.

Он выдохнул. Успокоился. Не только месть и несколько месть. Будущее государства стоит на кону. А то что при этом получится и уничтожить толстого борова Гартмана – приятное дополнение.

Арнульф развернулся. Вернулся к столу. Сел. Взял перо. Обмакнул в чернильницу. Начал писать приказы.

Разведке: Выяснить, кто такая «Безымянная». Откуда. Кто её союзники.

Теодориху: Ускорить подготовку ритуала. Если можно раньше трёх дней – сделать.

Изольде: Продолжить переговоры с главами гильдий. Пообещать что угодно.

Эрвину: Готовить штурмовые отряды. На случай, если ритуал не сработает.

Он писал быстро, чётко, без ошибок.

Как всегда.

Как человек, который знает, что делает.

Как король.

Снаружи ветер трепал знамёна.

Чёрно-золотые.

Цвета нового мира.

Или старой мести.

Он закончил последний приказ, отложил перо.

«Я помилую тебя»

Ты не помилуешь меня, кузен. И я тебя – тоже.

Глава 19

Глава 19

Вардоса просыпалась неохотно, с натужным скрипом старых тяжёлых ставень и тяжёлыми вздохами каменных улиц. Было ощущение, будто и сам город устал ждать – устал быть крепостью, устал держать лицо для вражеских разведчиков за дальними холмами. Проснуться полностью он не мог: ночь отступила лишь для вида, оставив за собой слежавшийся туман и остывший воздух внутри стен.

На крепостных башнях часовые начали гасить масляные светильники, в свете занимающейся зари уже был виден лагерь врага, еще одна ночь прожита, враг не пытался прокрасться ночью к стенам города, слава Архангелу и Пресвятой Триаде.

Город ещё не шумел – он как будто прислушивался. К далёким выкрикам за стенами: где-то у южных ворот мужской голос прорывался сквозь стражу – ругательства, мольба, усталый плач ребёнка, который цеплялся за фартук матери и просил пить. На площади у центрального колодца, в утренней тени толпились первые старики и женщины с вёдрами, старый пёс тёрся у ног магистратского писаря: прежний пёс, прежний писарь, но разговор у них – новый, настороженный, о войне и осаде о том, хватит ли сил дотянуть до зимы и о том, что сделает молодой король с городом, буде не удастся его удержать.

Запахи тоже были другие. В прошлой жизни, совсем недавно, на рассвете город пах хлебом, горячей овсяной кашей, сладким ароматом манили булочные, теплой карамелью тянуло от маленьких домиков, где делали леденцы, из таверн и открытых лавок где продавали готовую еду – пахло жаренным мясом и травами. Теперь же ничего этого не было, и если где-то и раздавался запах съестного, так только на монастырском дворе где монахи готовили благословенную похлебку. На всех ее конечно не хватало, да и порции были небольшие, однако никто не жаловался, молча протягивали миску, скороговоркой благодарили Триаду и Святой Престол и быстро уходили в сторону. Святые отцы и так раздавали еду бесплатно, чего от них еще требовать? Разве что помолиться о том, чтобы войска под стенами да на холмах растворились в воздухе, городские двери наконец открылись и город вернулся к своей прежней жизни…

Остатки тумана уже сбивались к городской стене, когда к колодцу начали стекаться новые люди. Здесь, около каменной кружевной ограды, было всегда чуть прохладнее и тише: из глубокой шахты тянуло сыростью. Вардоса хоть и стояла на берегу реки, понимала: вода из колодца и вода из реки – это две разные воды. Воду из реки старались не пить. Вода из колодца была чистой и свежей, в то время как вода из Варды не отличалась ни тем, ни другим, да и люди Арнульфа стояли и выше и ниже по течению… мало ли что в воду бросали, давеча вон покойник проплыл, а сколько в реке на дне лежит?

Первой к колодцу стояла старая трактирщица Хильда, с ведром, перевязанным тремя ремнями: привычным движением она встала чуть сбоку, чтобы солнце не било в глаза, и поставила одну руку на бедро, выжидая. За ней – молодая ремесленница с двумя оцарапанными мальчишками, юркими, как крысы, без обуви. Мальчишки тут же начали пререкаться, кому держать второе ведро, а кто должен стоять в очереди «по заслуге».

– Молчите, – бросила им мать – так, будто больше и не было у неё слов.

К полудюжине душ прибился медник с печальной физиономией, сухощавый, в простом зипуне, рядом с ним стояла его дочка, тоже держала в руке пустое деревянное ведро.

Вслед за ним стояла худая девушка, почти еще девочка из семьи тех, кто бежал от армии Арнульфа, сжигающей деревни на своем пути. Она склонила голову вниз, погрузившись в свои мысли и лицо у нее было мрачнее тучи.

* * *

Чахотка. Все говорят – была бы у них сало, жирное молоко, тёплая курица, крепкий бульон – отец, может, и выкарабкался бы. Но где взять то молоко, если от прежнего скотного двора остался только запах на ладонях? На рынок мама ходить не может, детвору к чужому дыму даже близко не пускают, а лекарства в аптеке стоят столько, сколько никто из беженцев даже во сне не держал в руках.

Лекарь советовала бульон да масло, дешёвое пивко и горячее молоко с яйцом. А ещё – зелье яснотки или корень серой руты. Но где взять деньги на такое? Все что они смогли унести с собой было уже потрачено, цены на продукты в осажденном городе взлетели до небес.

Потому работа в казарме наёмников казалась ей удачей, почти милостью. Пусть приходится начищать сапоги или стирать пропотевшие рубахи. Пусть воняет мужским духом и табачным дымом, и руки ломит от холодной воды. Зато хотя бы миску каши выдают вечером, бывает – и косточку мясную кидали на кухне, если кухарка была в настроении. Наёмники смеялись, помыкали такими девками, шлепали по заду, да так, что она порой равновесие теряла, или игриво щипали за бока, оставляя синяки на коже. А этот отвратительный Бринк пару дней назад прижал ее к стенке в темном углу, воняя запахом чеснока и дешевого винища изо рта

– Два серебрушки. – сказал он, приблизив свое лицо к ней вплотную: – закроемся в кладовке – задерешь юбчонку по-быстрому… чего ты ломаешься? Никто и не узнает.

Тогда она вырвалась и убежала, но… но мысли такие лезли в голову все назойливее. Серебро – вот оно могло бы обернуться и куском сала для отца, и травой для зелья, и нормальным хлебом, а не этими остатками с солдатского стола. Но пока ещё стыд перевешивал. Она не побирушка, не падшая женщина, не блудница чтобы отдаваться за серебро… хотя когда она слышала надрывный кашель отца, который на глазах истаивал словно свечка, видела его бледное лицо…

В тот вечер на дворе пахло холодной золой и дымом. Она впервые за долгое время вымылась, согрела воду на кухне, укрылась за казармами, наконец смыла с себя многодневную грязь и пыль.

После этого – собралась идти домой, но возле кухни к ней подошла женщина. Молодая, с гладкой кожей на ладонях и прямой спиной. Уже по одному этому она поняла, что не из простых. Правда одежда – простая, но слишком чистая для бедняка. Да и руки – без мозолей, ногти аккуратные. Это если кто благородный так и не взглянет, потому что одета просто, а кто из бедноты – сразу поймет, что непростая.

– Ты в казармах наемников убираешься? – спросила женщина, снова убеждая Ярину в том, что она не из простого люда – потому как вот так по-хозяйски только такие и говорят. Те, кто ровня – сперва поздоровались бы, спросили имя, сами сказали бы пару слов, а уж потом к делу. А эта – сразу быка за рога. И чего ей нужно? Ярина торопится, скоро кухня закроется, ей нужно свои объедки получить и домой, к отцу бежать.

– Да, дейна. – наклоняет голову она. Пусть эта странная женщина и одета как простолюдинка, но таковой не является, она же видит. Зачем ей лишние неприятности? Лучше уж на всякий случай поклониться. Если и ошиблась – ничего страшного, голова от лишнего поклона не отвалится.

– Тебе деньги нужны? – в руке у женщины взблескивает золотая монета и Ярина замирает на месте. Золотой⁈ Целый золотой? Но… за что? Как она может заработать столько денег? Разве что…

– Извините, дейна, но я не из таких. – Ярина пытается говорить твердо, хотя коленки у нее начинают дрожать. Золотой! Это же… сотня серебряных монет! На такие деньги можно и мяса купить и суп сварить и лекарства отцу… и даже на чистую рубашку хватит. И еще останется. Много останется. Золотой… однако вот так взять и согласиться? За что такая женщина может золотой отдать? Душу продать? Или…

– Да не бойся, дурочка. – в голосе не было ни насмешки, ни угрозы: только спокойная уверенность: – никому твоя душа не сдалась. Нужно достать немного волос или расчёску Безымянной Дейны. Знаешь такую?

Ярина кивнула – кто же ее не знает. Безымянная Дейна, Паладин Ордена Южного Креста, героиня города, про нее только ленивый не судачил. Невероятной силы женщина, говорят, что обет принесла, отреклась от имени, от облика своего и даже от речи человеческой, до тех пор пока Враг Рода Человеческого не побежден. На стене бьется как демон какой-то, наемники в казармах и те ее уважают, уважают и побаиваются, даже этот отвратительный Бринк.

– Много людей ей зла желают. – продолжает женщина: – а ведь без нее город не выстоит. Я ей амулет на защиту от темных чар хочу сделать. Чтобы никто ее заколдовать не смог. У Арнульфа слышала – Архимаги есть. Она нас защищает, нужно чтобы и мы ее защитили. Достанешь – заплачу золотой.

Ярина чуть не выронила ведро из ослабевших рук– во рту стало сухо, как от соли. Золотой… Сало… луковица! Она могла бы сварить настоящий крепкий суп для отца… и не один. Им на месяцы хватит, даже если цены снова вырастут. Надо будет сейчас скупить запасы… муки, например и сала. Крупы. Можно и дом снять, хватит в палатке жить… отец же мерзнет по ночам.

– Один золотой? – переспросила робко.

– Один золотой. – кивнула женщина: – ну так что? Сделаешь или мне к другим обратиться?

– Да! Конечно! Сделаю… – торопливо выпалила Ярина. В голове промелькнули сомнения – если этой женщине так были нужны волосы Безымянной, так подошла бы к ней сама и попросила бы… может не у нее, та не разговаривает, так у ее оруженосца, тот постоянно в казарме ошивается. Уж у него-то можно было бы спросить. И вообще, что за амулет такой, куда волосы нужно вкладывать и уж больно похоже на чернокнижие…

Но все эти мысли вытеснил страх. Страх того, что эта странная женщина вдруг передумает. Что она действительно пойдет и спросит у оруженосца или у кого другого, а ведь она уже придумала что купит на эти деньги, как сварит крепкий бульон для отца и порадует его вкусной едой, достанет лекарства и снимет теплую комнату в городе.

Узнать, где живёт Безымянная, оказалось неожиданно легко – оказывается у нее была квартира совсем рядом с казармой.

Вечером, набравшись смелости, она постучала в дверь, всем видом изображая смирение и усталость.

– Могу убрать за малое вознаграждение… полы, кладовки, кухню… Прошу, – проговорила она, опустив взгляд, едва только дверь открылась.

На пороге стоял тот самый оруженосец Безымянной, который служил ее голосом. Он быстро окинул ее взглядом и кивнул.

– Хорошо. – сказал он: – много не заплачу, но если так нуждаешься… десять медных монет и… половина буханки. Только наверх не ходи, там Безымянная Дейна отдыхает… я там сам убираюсь. – он отступил, впуская ее внутрь.

Дом, в котором поселились паладин и её оруженосец, был чист, но суров – узкие окна в свете фонарей, потрескавшийся камень у порога. Внутри пахло свежей стиркой, травами и тем особым, напряжённым уютом, который бывает в жилище людей, привыкших к войне: всё по месту, ни одной лишней вещи.

Ярина сняла башмаки и по привычке спрятала руки под подол. Она никогда не позволяла себе разглядывать чужие дома – стыдно: но сейчас старалась запомнить всё сразу. Хозяин протянул ей половину пшеничной буханки, кивнул на ведро с водой и указал, где взять тряпку.

– За кухней последи, ложки мой аккуратно, – сказал он. – Смотри, ничего не трогай на круглом столе у стены, там лечебники и бумаги.

Она молча кивнула, стараясь не глядеть ему в глаза – все же было стыдно. За что? Она и сама толком не знала.

Работа шла мелкими шагами: вытирала грязь у входа, стирала засохшие пятна у очага, не торопясь – чтобы изучить, где можно прокрасться к заветному. Несколько раз Лео (теперь она знала его имя) переглядывался с ней, потом совсем ушёл в свои хлопоты: слышно было, как наверху что-то шуршит и глухо стучит – наверное, Безымянная.

Вдруг взгляд Ярины зацепился за маленькую плетёную корзинку у окна в боковой комнате – ту, что служила прихожей-гардеробной. В ней лежало несколько вещей: запасная рукавица, защёлка для плаща, небольшой брусок мыла, и… простая деревянная расчёска. Она была чуть треснувшая, зубцы в ней – редкие, широкие, а на двух из них, будто в насмешку судьбе, запутались тончайшие волоски: рыжие, как дерево в утреннем свете, а в одном – даже золотистая искорка.

Ярина замерла, чувствуя, как сердце колотится в груди. Тряпка в руке стала липкой и тяжелой – ни поднять, ни уронить.

Под шум воды на кухне она аккуратно, кончиками пальцев вытащила расческу, и быстро – очень быстро – спрятала ее на теле, за пазухой… сердце билось отчаянно, она даже испугалась что оруженосец услышит. Потом протерла пыль у лавки, смахнула пот и с трудом заставила себя продолжать, будто ничего не произошло.

Работа закончилась быстрее, чем надеялась. Лео протянул ей плату – несколько монеток и хлеб.

– Прости, что мало, – сказал он устало. – Просто тут все на счету.

– Спасибо, дейн оруженосец,– кивнула Ярина, – для нас любая работа – большое дело…

Когда вышла на улицу, в рукавах её таилась тяжесть – и от заветного, и от страха. Еще пять шагов, еще одна улица – и она шла уже быстрой походкой, в сторону рынка, где поджидала та женщина с гладкими ладонями, неторопливая, как хищник у волчьей ямы.

Обмен прошёл без слов – просто маленький свёрток, быстрый взгляд украдкой.

– Всё… – тихо прошептала Ярина, протягивая женщине прядь волос, – только не говорите никому, что это была я…

– Будешь тише воды – кто же узнает? – женщина улыбнулась в пол-оборота. – Город маленький, но доброе дело не забудут. Вот твоя награда, – она протянула ей золотой. Ярина торопливо спрятала монету за пазуху. Женщина исчезла в переулке. Ярина же стояла посреди переулков с деньгами, хлебом и надеждой – впервые за многие месяцы. Еда, лекарство, крыша над головой, теплый очаг и одеяла… она должна быть счастлива. Только почему ей было так стыдно?

Девушка вздохнула, помотала головой, выгоняя лишние мысли и заторопилась домой. Ей еще нужно купить лекарства.

* * *

Алисия сидела на низкой табуретке у окна, прямая, неподвижная, как каменное изваяние. Руки лежали на коленях – ладони вверх, пальцы расслаблены. Глаза открыты, смотрят в стену. Не мигают.

Лео стоял позади, осторожно расчёсывая её волосы. Огненно-рыжие пряди, тяжёлые и густые, спадали до середины спины, путаясь в местах, где их прижимал шлем. Он работал медленно, терпеливо, распутывая каждый узелок, стараясь не дёргать.

– Знаешь, старая расчёска пропала, – сказал он, проводя новым гребнем по её волосам. – Не знаю куда. Может, Нокс утащил, этот разбойник. Пришлось купить новую. Торговка на рынке драла как за золото – десять медяков! За деревянную расчёску! Но что делать, нужна была.

Алисия не ответила. Не повернула головы. Даже не моргнула.

Лео вздохнул и продолжил расчёсывать.

– Сегодня на стене было тихо. Арнульф, похоже, решил передохнуть. Наёмники играли в кости весь день, Бринк проиграл половину жалованья и теперь ходит мрачнее тучи. – Он усмехнулся. – Герхард опять торговал яблоками. Я всё думаю, откуда он их берёт. Может, правда в подвале выращивает?

Молчание.

Лео привык. Он говорил не потому, что ждал ответа. Он говорил, чтобы она знала: она не одна. Чтобы хоть какой-то голос пробивался сквозь пустоту, в которой она застряла.

– Я купил хлеба. Свежего. И немного сыра. Завтра попробуем, ладно?

Он отложил расчёску, осторожно собрал волосы в мягкую косу, завязал кожаным шнурком. Потом обошёл её, присел на корточки, чтобы заглянуть в лицо.

Она смотрела сквозь него. Глаза пустые, как у куклы.

Лео сглотнул комок в горле.

– Ты всё ещё там? – прошептал он. – Где-то внутри?

Ничего.

Он вздохнул, поднялся, хотел отойти – и тут в комнату бесшумно прошмыгнул Нокс. Чёрный кот, наглый и вальяжный, как любой кот который нашел себе дом. Он прошёлся по полу, обнюхал край стола, потом запрыгнул Алисии на колени и уселся, свернувшись калачиком.

Лео замер, наблюдая.

Алисия не пошевелилась. Просто сидела, глядя в стену.

Нокс зевнул, потянулся, устроился поудобнее.

И тут Алисия… опустила голову.

Медленно. Очень медленно. Словно каждое движение давалось ей с невероятным усилием.

Она посмотрела на кота.

Лео перестал дышать.

Её правая рука – та, что лежала неподвижно на колене, – медленно поднялась. Пальцы дрогнули, замерли в воздухе. Потом опустились на чёрную шерсть.

Она погладила кота. Один раз. Медленно. Неуверенно.

Нокс замурлыкал.

И Алисия прошептала – хрипло, ломано, едва слышно:

– Мягкий.

Лео замер. Мир вокруг сжался до одного слова, до одного мгновения.

Она говорила. Сама. Без команды.

Он опустился на колени рядом с ней, не в силах оторвать взгляда.

– Алисия? – прошептал он, боясь спугнуть.

Она не ответила. Но её рука продолжала гладить кота – медленно, осторожно, словно она заново училась чувствовать.

Лео почувствовал, как горло сжимается, как глаза щиплет. Он зажмурился, сделал глубокий вдох, потом снова посмотрел на неё.

– Ты здесь, – прошептал он хрипло. – Ты всё ещё здесь.

Алисия не повернулась к нему. Но её губы – едва заметно – дрогнули, словно она пыталась улыбнуться, но забыла как.

Лео осторожно накрыл её свободную руку своей.

– Ты все еще здесь – сказал он твёрдо, сквозь комок в горле. – Ты не тело. Ты живая. Ты человек. Ты – Алисия.

Она не ответила. Но её пальцы – те, что лежали под его ладонью, – едва заметно дрогнули.

Нокс мурлыкал, свернувшись калачиком у неё на коленях, а Лео сидел рядом, держа её за руку, и впервые за долгое время позволил себе поверить:

Она вернётся.

Может быть, не сразу. Может быть, не полностью.

Но она вернётся.

Потому что она всё ещё была здесь. Где-то глубоко внутри, за стеной мрака и пустоты, она всё ещё боролась.

И он будет ждать. Сколько, сколько потребуется.

* * *

Шатёр стоял в стороне от лагеря, там, где никто не ходил без приглашения. Внутри пахло воском, сушёной полынью и чем-то металлическим – будто кровь смешали с золой. Два фонаря горели неярко, отбрасывая мягкие тени на плотные стены из тёмной ткани. Здесь было тихо. Слишком тихо – словно сам воздух боялся дышать.

Посреди шатра, на расстеленном ковре, был начертан круг. Аккуратный, выведенный с почти болезненной точностью: внешний контур – из жёлтой соли, внутренний – из истолчённых корней и синей глины. Между ними вились руны, плавные и старые, какие редко встретишь в современных учебниках. Рауль сразу узнал школу – круг слежения, классика Искорены. Ничего опасного.

У края круга, на небольшом серебряном блюде, лежали несколько тонких волосков – огненно-рыжих, почти неестественно ярких, словно выхваченных из самого пламени. Они светились в полумраке шатра, притягивая взгляд.

– Присаживайся, – сказала Изольда, указывая на край круга.

Она стояла напротив, чуть сбоку от света, и выглядела безупречно. Никакой усталости, никаких следов бессонницы – кожа свежая, осанка прямая. Тёмные волосы, почти чёрные, были аккуратно уложены в строгий узел на затылке. Ни единой лишней пряди. Строгий тёмный костюм подчёркивал её фигуру, а взгляд – спокойный, уверенный – не оставлял сомнений: перед ним маг Пятого Уровня. Одна из лучших.

Рауль почувствовал, как сердце забилось чуть быстрее. Он всегда испытывал смешанное чувство, когда оказывался рядом с Изольдой – восхищение, благоговение и лёгкую неловкость. Она была не просто сильной. Она была красивой. И недосягаемой. Но сегодня она пригласила именно его. Это что-то значило.

– Это новый ритуал? – небрежно спросил он, опускаясь на колени у края круга. Голос звучал чуть бодрее, чем обычно. Он хотел показать, что готов, что способен, что она не ошиблась, выбрав его.

– Круг слежения, – кивнула Изольда. – Нам нужно держать Безымянную в поле зрения. Её маршруты, её действия, её окружение.

Она указала на рыжие волосы на блюде.

– Разведчики добыли её волосы. С ними круг замкнётся идеально – связь будет прямой, устойчивой. Классический метод, но усиленный. Проблема в том, что мои запасы на исходе. Последние ритуалы выжгли почти всё.

Рауль кивнул, стараясь не показывать, как его распирает гордость. Изольда доверяет ему. Изольда нуждается в его помощи. Он не станет задавать лишних вопросов – только дилетанты вечно переспрашивают. Он покажет, что у него достаточно силы, что он полезен.

– Хочешь, чтобы я подпитал круг? – уточнил он, и в голосе прозвучала готовность.

– Да. У тебя достаточно развиты каналы для насыщения такого круга. Наверное, даже больше, чем у меня. Это удивительно, ведь у тебя Третий Круг…

– Что сказать. У меня всегда было больше силы и энергии чем у остальных, – сказал Рауль, стараясь не расплыться в улыбке. Она его похвалила! Сама Изольда фон Райн, магистр, Архимаг Пятого Круга! Огненная Принцесса!

Он закатал рукава и вытянул ладони над кругом. Магия потекла легко – серебристая нить, тонкая и послушная, скользнула в руны. Рауль не скупился. Он хотел, чтобы Изольда увидела: он не слабак, не середнячок. Он достоин её внимания.

Круг ожил. Линии вспыхнули бледно-голубым, побежали по контуру, заполняя узоры один за другим.

И тут, под первым слоем, начало проступать что-то ещё.

Сначала Рауль не понял. Просто тени, игра света. Но потом – чётче, резче – под жёлтой солью и синими рунами начали светиться другие знаки. Старше. Темнее. Плотнее. Они шли не по школе Искорены. Они шли по школе Мортис Аллигатум – «Связывание Смерти».

Рауль замер. Его пальцы задрожали. Сердце ухнуло вниз.

– Это… это не круг слежения, – прошептал он, глядя вниз. Голос сорвался. – магистр? Что это?

Она не ответила сразу. Просто стояла, неподвижная, и смотрела на него сверху вниз – спокойно, почти отстранённо. Как смотрят на инструмент, который выполнил свою функцию.

– Ты прав, – сказала она наконец. – Это не круг слежения.

Рауль попытался отдёрнуть руки, но не смог. Его ладони будто приросли к воздуху. Магия, которую он влил в круг – вся, не жалея, стараясь впечатлить – теперь держала его, как цепь.

– Это круг Мортем Веттис. «Любящая Смерть», – продолжила Изольда ровным, почти безразличным тоном. – Он не убивает тело. Он стирает имя. Растворяет душу. Превращает человека в топливо для проклятия.

Рауль побледнел. Его дыхание участилось. В груди вспыхнула горькая, обжигающая боль – не физическая. Хуже. Боль осознания.

Он был дураком. Он так хотел произвести впечатление, так старался показать себя, что даже не задал ни одного вопроса. Не усомнился. Не проверил. Просто влил всё, что мог – лишь бы она заметила, лишь бы оценила.

– Ты… ты использовала меня, – выдавил он хрипло.

Изольда присела на корточки у края круга, почти на одном уровне с ним. Её лицо было абсолютно спокойным – не злым, не торжествующим. Просто… пустым.

– Не принимай это на свой счёт, – сказала она тихо. – Малефика требует равного обмена, Рауль. Равное за равное. Если результат проклятия – смерть, то кто-то должен умереть. Это не месть. Это просто… правила. Проклятие такого уровня действует мгновенно, Рауль. Ты умрешь тут, а одновременно в городе умрет Безымянная.

Её голос не дрожал. Не повышался. Просто – констатировал факты.

– Ты подходишь идеально, – продолжила она. – Опытный маг, зрелый возраст, достаточно силы. Не слишком ценный, чтобы его искали. Не слишком слабый, чтобы ритуал провалился. И главное – ты сам дал мне всё, что нужно. Без сопротивления. Без вопросов.

Рауль почувствовал, как горечь разливается по венам. Он хотел ей понравиться. Он хотел быть полезным. А она просто… использовала это.

– Ты… знала, – прошептал он. – Ты знала, что я не стану спрашивать.

Изольда слегка наклонила голову, словно изучая его реакцию.

– Конечно, – сказала она просто. – Ты всегда старался произвести впечатление. Это делало тебя предсказуемым.

Рауль попытался что-то сказать, но горло перехватило. Руны под его ладонями светились всё ярче, а второй круг – настоящий – начал затягивать его силу, его волю, его память.

– Все думают, что я исповедую Школу Огня, – Изольда встала, отряхивая подол. – на самом деле мой Пятый Круг – это малефика. Чернокнижие. Я специалист по проклятиям, милый Рауль. Ты же знаешь, что чернокнижники не пользуются популярностью у черни.

Её тёмные волосы не сдвинулись ни на миллиметр.

– Спасибо за твою службу, – сказала она. Вежливо. Мягко.

Круг вспыхнул багровым. Рауль закричал – но звук не вырвался наружу. Его тело начало таять, превращаясь в дым, в пепел, в чистую магическую энергию.

В последние мгновения, когда всё уже уходило, он успел подумать: Какой же я был дурак.

Огненно-рыжие волосы на блюде вспыхнули на мгновение – и погасли, оставив после себя тонкую нить света, соединяющую круг с чем-то далёким, невидимым. Связь установлена.

Когда всё закончилось, в круге не осталось ничего. Только слабый запах гари и едва заметный отпечаток ладоней на ковре.

Изольда выпрямилась, поправила складку на рукаве. Поджала губы, глядя на пепел и отпечатки ладоней. Безымянная умерла. В этот самый момент. Это проклятие – величайшее из тех что она могла создать. «Мортем Веттис»… теперь у нее не будет сил ни на что другое, теперь она будет восстанавливаться в течении долгих месяцев. Но она выполнила приказание своего короля, избавилась от Безымянной, которая могла все испортить.