Текст книги "Контра (СИ)"

Автор книги: Виталий Гавряев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 48 страниц)

Однако, обо всём по порядку. Вот уж прошло полгода, как основателя производства, Ивана Семёновича, свела в могилу какая-то неизлечимая хворь. Пышущий здоровьем купец весьма быстро исхудал, стал жаловаться на быструю утомляемость, а последние месяцы своей жизни, страдал частыми приступами падучей. Оба его сына, Иннокентий и Фёдор, не посрамили родителя, не разорвали производство на две части, а весьма успешно продолжили его дело. За это их зауважали все кто знали и помнили их покойного отца.

Так выглядело внешне – для посторонних. А в семье, всё равно шла тихая война. Нет, оба брата были работящими и неглупыми людьми, сызмальства познавшими тонкости отцовой профессии. Фот только младший, Фёдор, имел одну "маленькую" слабость, был охоч до прелестей противоположного пола, да и чрезмерно азартным человеком. Благодаря чему, часто спускал на баб, или проигрывал большие суммы. Так что, с недавних пор, Иннокентий собирался отделить младшенького родича от семейного дела, выплатив братику его долю. Желал, да не успел. За месяц до означенных выше скандалов, Федьки не стало. Было неизвестно, что послужило тому причиной, но, все решили, что непутёвый купец напился дешёвого самогона и скоропостижно скончался. И казалось, что на этом, все семейные беды окончились. Да не тут-то было. На следующее утро после погромов, в сопровождении околоточных и ещё каких-то господ, в доме появились жадные до чужого кредиторы, предъявившие долговые расписки и векселя, оформленные на Федькино имя. Претензия была одна, прошли все означенные сроки выплат, но они так и небыли произведены. Как не упрашивал Кеша процентщиков, чтоб те, хоть ненадолго отсрочили расчёт, ничего не получилось. Купчина даже пытался судиться с ними, да только и из этого ничего не вышло, вот так семейство Аричковых и лишилось своего основного дохода. Впрочем, развязка этой трагедии произойдёт намного позже, но началось семейная трагедия в эти "мутные дни".

Глава 39

Все эти дни, когда вовсю «разгорались» и «бушевали ресторанные войны», Александр провёл в родительском доме и ему, было не до этой искусственно раздутой шумихи. Здесь, в родовом гнезде, не наблюдалось бурного кипения страстей, бушующих в стольном граде, но это, всё равно не приносило Сашке никакого облегчения. Чего только стоило ежедневно видеть немного похудевшую, измученную переживаниями мать и резко постаревшего отца. Пусть они старались держаться как обычно, уверенно и бодро, но это у них не очень-то получалось. Даже личный отцов холоп Проша, этот молодой, шустрый хитрован, в эти дни напоминал побитого пса, желающего поскорее убраться в свою конуру, подальше от любых неприятностей. Резанула сознание ещё одна деталь, обе сестры были «сосланы» в столичный дом, где и проживали под присмотром своих нянек и воспитателей. Что, само по себе, было нонсенсом, потому что мать, просто так, не могла оставить своих дочерей без своего пригляда. Для этого должно было произойти что-то ужасное или как минимум необычное.

Но, обо всём по прядку. На сей раз, Александра, как обычно встретили мать и отец. В этом не было ничего удивительного, если только не обращать внимания на одну странность. Мать, стоявшая рядом с мужем, выглядела обыкновенной, растерянной женщиной, а не всевластной графиней. И это непонятное перевоплощение подчёркивали её нервные руки, неконтролируемо теребящие оборку на её домашнем платье. Не смотря на тёплые слова приветствия, во взглядах родителей, в ритуале встречи доминировала накопленная усталость и тревога. Поэтому, как только граф Мосальский-Вельяминов старший, выпустил сына из своих объятий, тот, наперекор всем светским условностям, поинтересовался:

– Мама, папа, что случилось? Скажите, я о чём-то не знаю? Что с вами? С кем-то стряслась беда?

– С чего ты так решил, что у нас произошло то, о чём мы тебя не соизволили оповестить? – встрепенувшись, поинтересовалась Ольга Олеговна, стараясь одеть флегматичную маску безразличия: однако её взгляд говорил о том, что женщина находится на грани нервного срыва.

– Милая мама, поймите, я давно не тот наивный мальчик, которого можно обмануть, напряжённо растянув губы в вымученной улыбке.

– Юноша, – сдержанно, но строго, проговорил отец, слегка сместившись так, будто желал стать между сыном и женой, – не забывайте, что вы разговариваете с матерью. И не обвиняйте её во лжи, тем более вам для этого не дали не единого повода.

– Простите папа и мама, я повёл себя неподобающе сыну. Может быть, вы пригласите меня пройти в дом, где я смогу с вами побеседовать? Ведь я, в поездке под Царьград, сильно по вам скучал.

– Почему бы и нет? И запомните, Александр, двери родительского дома, для вас, открыты всегда, в любое время. Так что сын, добро пожаловать…

Говоря это, граф, немного посторонившись, скупым, и одновременно неуверенным жестом пригласил сына войти. Тот, в свою очередь, соблюдая правила этикета, посторонился и пропустил вперёд свою мать. А она, восприняла всё как должное. И уже через минуту, оказавшись в коридоре, прямо с порога, начала раздавать челяди необходимые приказания. И всё равно, в атмосфере дома, чуть ли не на физическом уровне, витало давящее напряжение. Силясь понять причину этого ощущения, Саша, следуя за обогнавшим его родителем, прошёл в отцов кабинет, так и не добившись в этом неблагодарном деле гадалки никаких успехов. Впрочем, если можно так выразиться, "подсказка этой загадки", появилась сама. Не успел гость усесться в кресло, как что-то прогрохотало по коридору и в только что прикрытую дверь постучались. После прозвучавшего разрешения войти, обе створки распахнулись, и пожилой но по-прежнему крепкий слуга, вкатил добротный дубовый стул, на ножках которого были установлены колёсики. Ну а на этом необычном, самодельном средстве передвижения, криво улыбаясь и держась обеими руками за подлокотники, восседал Виктор одетый в свой военный мундир, правда без знаков различия. Судя по внешнему виду, старший сын Юрия Владимировича, в последнее время, усиленно придавался дегустации содержимого винных погребов. А увидев удивлённое выражение лица Александра, с показным ехидством поинтересовался: "Значит, отныне так наша молодёжь встречает героев войны? Или вам, молодой человек нечего мне сказать?" – Чем ввёл младшего брата в ещё большее замешательство. Видимо, не удовлетворившись молчанием, инвалид войны продолжил своё монолог: "Что же ты Сашенька, не говоришь мне, одну забитую аксиомку: "Главное, что ты остался живой?" – Давай, говори как мне, несказанно повезло. И ещё это: "У тебя вся жизнь впереди!" – И прочую чушь пролепечи!" – Последние слова Витя выкрикнул, и в этом крике, прозвучало столько боли, и отчаяния что Сашка воспринял его как личную пощёчину.

"А зачем мне тебя жалеть? Ведь тебе и в самом деле несказанно повезло". – ответил он брату, стараясь совладать с лишними эмоциями.

"Мне, повезло?! – возмущённо выкрикнул Виктор, выпрямив ногу, которая в районе голени оканчивалась пустой штаниной. – Вот это убожество ты называешь везеньем? Вот этот обрубок делает меня счастливым? Да лучше бы он меня убил! Да-а-а братец, вы лицемер и лгун!"

"Ты, Виктор, на меня, свой голосок не повышай. Не надо. – неспешно встав, и подав знак отцу, чтоб тот не вмешивался в его разговор с братом, ответил Саша. – Я тебе не мать, и жалеть тебя не собираюсь, не дождёшься. И ещё, "намотай себе на ус", если это потребуется, то могу вразумить тебя парой братских тумаков. От всех щедрот своей души. Имею право".

"Да как ты смеешь?!"

"Смею братик, ещё как смею. Если ты не забыл, я тоже прошёл через нечто подобное. В своё время, вам всем, про это, поведала наша фрау Марта Крайсберг. Я, прекрасно помню, насколько для меня были оскорбительны сочувственные взгляды окружающих меня людей. Все они считали, что меня навек "приковало" к постели. А главное, они не верили в возможность моего исцеления. Пусть они говорили обратное, но их взгляды были красноречивее всех произносимых ими слов. А я, как видишь, назло им хожу и делаю это весьма бодро. И ещё, не смотря ни на что, я по-прежнему живу полноценной жизнью".

"Как ты смеешь сравнивать твою хворь и моё увечье?!" – с надрывом в голосе выкрикнул Виктор.

"А я и не сравниваю. Просто желаю тебе напомнить, что господь даёт человеку только те испытания, которые тот способен преодолеть. И если он тебе оставил жизнь, то это значит одно, тебе оказана великая милость. И ты просто обязан приложить немалые усилия, чтоб стать ещё сильнее и добиться в жизни многого. Есть ещё один вариант событий, ты сдаёшься, продолжаешь ныть и медленно спиваешься, причиняя этим боль всем любящим тебя людям. В итоге, подохнешь от гиподинамии и цирроза печени, сидя, и скуля в этом кресле, как тварь дрожащая. Так что Витя, выбор за тобою".

Впрочем, глядя в замутнённые алкоголем глаза брата, Сашка понимал, что все его попытки "достучаться до его сознания", тщетны. Это всё равно, что подойти к глухой стене дома и надрывая голосовые связки заорать: "Сим-сим откройся!" – Может быть в известной сказке это заклинание и срабатывало, но, в настоящей жизни такого не бывает. Человек может выкрикивать эти слова сколь угодно долго, только не отворится волшебный проход в пещеру с несметными сокровищами. Не поможет в этом деле даже наличие у наивного крикуна эльфийских ушек. Поэтому Саша смолк, и в комнате повисла давящая тишина. Правда, ненадолго.

Безмолвие нарушил Виктор. Он, побагровев от злости, "прошипел" как змей, прям сквозь стиснутые зубы: "Ненавижу вас всех. Все вы лицемеры…". – Договорить, насколько эта ненависть сильна и сколь все окружающие его лицемеры ничтожны, инвалид войны не успел. Дверь распахнулась и в комнату, без стука, как ураган, вбежала графиня. Она, позабыв о манерах, и нормах приличия, метнулась к Виктору и, не смотря на присутствие холопа, должного возить покалеченного барина по дому, с ходу упала на колени, обняв одноногого сына. Её лицо искажала гримаса боли, а глаза были полны слёз. В этот момент, она была простой женщиной, не находящей себе места матерью, страдающей от того, что ничем не может помочь своему несчастному ребёнку. Александру, на несколько секунд даже стало обидно от того, что тогда, после пытки электричеством, когда ему было очень плохо, над ним так не "дрожали". Хотя, нет. Юноша понимал, что этой, проявленной к нему несправедливости он виновен сам, и больше никто другой. Ведь по одному ему известной причине, Саша не пожелал оповещать родню о случившемся с ним "недуге". Вот как-то так. А позднее, когда мать, узнала об этом несчастье из "вторых рук", и приехала к нему, самое страшное было уже "пройдено". Но, даже тогда было видно, каких титанических усилий стоило этой женщине её внешнее спокойствие. Заодно она позабыла, что и её младший сын побывал на этой войне, и тоже имел ранение, правда не оставившее таких тяжких увечий. Да и вообще, стоит ли ревновать Виктора к женщине, которая была матерью лишь его предшественнику. Оказывается, стоит. По крайней мере, благодаря этой семье, уроженец другого мира не чувствовал себя всеми забытым изгоем. Но хватит отвлекаться, необходимо вернуться к конфликту между двумя братьями, который грозил разгореться в любую секунду.

Ольга Олеговна, стоя на коленях и прижимаясь к старшему сыну, сидящему в нелепом стуле-каталке, обернулась к Саше и с упрёком проговорила:

"А от вас, Александр, я, такого жестокосердия не ожидала. Ведь Виктор ваш брат и он нуждается в сострадании и вашей братской поддержке. А вы…".

Вот такой отповеди, Александр не ожидал. Поэтому он так и не нашёлся что сказать. Только и оставалось, что смотреть то на пьяного брата, "сверлившего" его взглядом, полным ненависти, то на мать, то на отца, показательно отвернувшегося к окну. И было непонятно, почему молчит Юрий Владимирович, или ему нечего сказать, или на самом деле, что-то, в данный момент, происходило во дворе, и привлекло его внимание. А быть может, он устал спорить с женой, требующей, особого, повышенного внимания к покалеченному сыну, не желая понимать, что этим, она, делает ему только хуже. Поэтому, Александр, борясь с нахлынувшей на него обидой, впервые в этой жизни, сказал матери то, что ни она, ни кто другой, не ожидали от него услышать.

"Мама, – заговорил Саша, подсознательно приняв в привычную для такого его душевного состояния стойку, а именно, ноги на ширине плеч, руки сцеплены сзади, в районе поясницы, – позвольте с вами не согласиться. Я Виктору не враг. И так же, как и вы, желаю ему помочь. Так что завтра, когда он будет трезвым, я хочу с ним пообщаться, тет-а-тет. А сейчас, позвольте мне удалиться, я устал и желаю немного отдохнуть. Желательно в полном одиночестве". – Сказал, и, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета.

Однако побыть в одиночестве, Александру было не суждено. Не успела дверь Сашкиной комнаты за ним закрыться, как в неё постучали. Пришлось дать дозволение войти. Каково же было удивление, когда в открытой двери появился Юрий Владимирович, который, впервые в Сашкиной памяти, предстал перед сыном в образе провинившегося школяра, боящегося посмотреть в глаза своего педагога. Однако граф быстро "взял себя в руки" и, перевоплотившись в привычный для всех образ, былого, уверенного в своей правоте офицера, посмотрел на сына с укором, и заговорил, прямо с порога:

– Вожу сын, ты и в самом деле повзрослел. Но. Говорить с матерью в подобном тоне, больше не смей.

– Отец, поймите, не в моей якобы достигнутой взрослости дело. И не в том, что я, в общении с ней, из-за каких-то своих амбиций, решил повысить свой голос. Мама не понимает одного, что своей излишней опекой, она только вредит Виктору. И я нахожусь в большой растерянности, не знаю, что мне делать для спасения Виктора. Да-да, брата необходимо спасать, нужно заставить его бороться, а не заливать горе алкоголем. Дать ему цель, и подтолкнуть к ней. Вот только как это сделать, я не знаю.

– Всё я прекрасно понимаю, сын и в чём-то с тобою согласен. Поэтому и не осадил тебя в своём кабинете. Хотя, желание это сделать было огромным. Но, я пришёл по другому поводу. Мне необходимо с тобою поговорить. Но наша беседа будет о тебе, а не о Викторе.

Александр был не готов к такой резкой смене темы разговора, поэтому опешил, точнее сказать, растерялся. И, даже не догадываясь, в чём он мог провиниться перед родителями реципиента и чем это может ему грозить, просто посмотрел на отца. Смотрел прямо в глаза, всем своим видом говоря, что никакой вины, кроме того небольшой перебранки с братом, что произошла в кабинете, он за собою не знает и поэтому, ждёт от отца разъяснений.

"Что ты так на меня так смотришь? – Юрий Владимирович прервал тягостную для обоих мужчин паузу. – Я, как твой отец, просто обязан заботиться о твоём будущем. Так было заведено нашими предками и это правильно".

"Так это…, папа́, вы и так сделали для меня очень многое. – так и не справившись со своею растерянностью, неуверенно проговорил Саша. – Вы, так неожиданно подарили мне отличное поместье, да и своей финансовой поддержкой, облагодетельствовали. За что я, вам, безмерно благодарен".

"Да-а сын, рассмешил ты меня своим ответом. – сдержанно улыбнувшись ответил старший граф. – Да. Я передал в твоё владение уютное семейное гнёздышко. Но, по моему разумению, для полного счастья, в нём должна поселиться прекрасная "лебёдушка". Так что, мне просто необходимо поговорить с тобою о твоей скорой, женитьбе. Точнее о том, что ты должен для этого сделать".

Пусть Александр прекрасно знал о неизбежности своей женитьбы на графине Елизавете Леонидовне Вельской-Самарской, но, это воспринималось как нечто далёкое, не совсем реальное. А сейчас. Как это мягче сказать? Это не очень желанное изменение его статуса, с холостяка на женатого мужчину, грозило воплотиться в жизнь, приобретя конкретную дату его исполнения. Что не добавило молодому человеку особой радости. Пусть какая-то часть сознания утверждала, что нельзя обрекать себя на вечный траур по Алёнке, однако свежая рана от потери по прежнему саднила душу. Опыт человека, прожившего можно сказать долгую и счастливую жизнь, говорил, что ему необходимо как можно скорее перевернуть горестную страницу своей жизни: дар второй молодости наоборот, требовал соблюдения свойственного юности максимализма, не допускающего столь быстрого предательства памяти о любимой женщине. Видимо эта борьба отразилась на лице Александра, и его отец всё правильно понял, потому что он, подойдя к сыну почти вплотную, приобнял его за плечи, и заглянув в глаза, спокойно, и вкрадчиво проговорил:

"Александр, я всё понимаю, вас постигло большое горе, но вы мой сын. А это значит, что вы должны быть сильным. Тем более, именно к этому вы призывали своего старшего брата. А сами поступаете не лучше его, правда, в отличие от Виктора, не топите горе в вине, что не может меня не радовать".

"Отец, так вы…?" – Саша не смог сдержать своё удивление.

"Да-да. Пусть вы сильно изменились, повзрослели, стали скрытным, и, увлёкшись своими железками, отдалились от нас, но всё равно остались нашим любимым ребёнком. И я, и ваша матушка Ольга Олеговна по-прежнему вас любим. А после той беды, стараемся быть в курсе всех ваших дел. Так что мы знаем о вашем романе с этой девицей Алёной. Мы даже ведаем о её беременности и ваших потугах по покупке ей баронского титула. Незачем гадать о том, что бы мы предприняли, если бы ваша афера получилась. Но. Твоя зазноба погибла, и это неоспоримый факт, а жизнь продолжается. Так что сын, у вас есть три недели на то, чтоб навести в имении идеальный порядок. После чего ждите дорогих гостей. Необходимо показывать будущим родственникам ваш дом, и каков достаток в нём".

Беседа отца и сына была непродолжительной. Впрочем, это был даже не диалог, а точнее сказать: "Наставление неразумного великовозрастного чада на путь истинный". – Именно так, или подобным образом, об этом обмолвился сам Юрий Владимирович. Посчитав, что на этом его родительский долг выполнен, старый граф ушёл, оставив сына одного. Так что, у молодого человека появилась возможность обдумать полученную им информацию о его дальнейшей жизни, или как её видят его родители и решить, как ему подобает подготовиться к встрече "дорогих" гостей. И он задумался. Лучше бы он этого не делал. Поначалу, его разговор с родителем казался вполне нормальным, однако вечером, вспоминая события прошедшего дня, Саша был сильно удивлён проявленной им мягкотелости, точнее, нахлынувшему на него приступу рефлексии. Но счёл это небольшим проявлением остатков сознания реципиента, которые, кстати, временами помогали ему не так сильно выделяться среди сверстников. Впрочем, до сих пор, тому, кого раньше звали Кононов Владимир Сергеевич, было непривычно видеть, как молодые люди искренне влюблялись, страдали, если их чувство было безответным и временами казалось, что они были слишком изнеженными, мягкотелыми. Однако. Если это требовалось, то эти же люди могли быть жёсткими, или даже жестокими. И обе эти крайности, для них, являлись поведенческой нормой. Только, лёжа в постели, наш герой предавался этому "увлекательному" занятию недолго, в скором времени, он сам не заметил, как уснул.

Вряд ли стоит описывать остальные дни, проведённые Александром в родительском имении. Все они были меж собою похожи, как братья близнецы. Всё это можно описать несколькими фразами. Женщины, с утра, до вечера занимались рукоделием. Они сидели своим сплочённым единым делом кружком, мать, дочери, и несколько женщин из их приближённой к ним прислуги. Граф, в отличии от жены, сидя в своём кабинете целыми днями, решал хозяйственные вопросы, общаясь с управляющими, или читал принесённую слугами корреспонденцию. А Александр, "воевал" с братом, препятствуя его чрезмерному "поклонению" Дионису, стараясь внушить ему то, что есть более интересные увлечения, а не только планомерное "уничтожение" содержимого винных погребов. К этому стоит добавить семейные трапезы и послеобеденное общение с родственниками. Так что, молодому человеку, всё это быстро надоело и день, когда он, забрав с собою брата, отправился домой, был равнозначен празднику. Который был немного подпорчен недовольным ворчанием Виктора.

Не стоит описывать день возвращения, когда Александру пришлось становиться отцовской копией и вникать в содержимое амбарных книг, выслушивая пояснения управляющих, как, и артельных мастеров. Так же, будут скучны ежедневные диалоги двух братьев. Точнее, это больше всего походило на театр одного актёра, в котором Саша заливался соловьём, а Витя недовольно хмурился и изредка огрызался. Но это, того стоило. Сашка сам не понял, как это ему получилось, но удалось простимулировать брата к борьбе с увечностью. Здесь удалось добиться сразу двух стимулирующих факторов. Первым был примитивным, мальчишеским вызовом: "Что, слабо?" Вторым был спор, что младший брат сможет смастерить не сильно тяжёлую искусственную ногу, совершенно не похожую на современные протезы-костыли. Но для достижения положительного результата, Вите тоже придётся усиленно поработать, чтоб восстановить утраченную из-за длительного безделья силу и былую работоспособность мышц. Так что, пари было заключено, однако через день после этого, Саше пришлось на какое-то время отвлечься от исполнения своей части спора. Прискакал один из холопов прислуживающих его сёстрам в столичном доме. Как выяснилось, его прислала Марта Карловна, чтоб тот донёс молодому графу известие о еврейских погромах, отбушевавших этой ночью в столице. И то, что его сёстры не пострадали. Так как этой ночью, на их улице, как обычно было тихо и весть, о творимых в еврейских торговых рядах безобразиях принесла болтливая молодка – молочница. Как от неё удалось узнать, пострадала только одна из четырёх "лавок", в которых продавались изделия артели молодого графа, там реализовывались "железки" сугубо мирного назначения. Ну и, разумеется, погромщики наведались к ювелиру Кацу, у которого на реализации находились новинки – гражданские револьверы малого калибра. Так что, возникла необходимость срочной поездки в столицу, чтоб всё увидеть своими глазами, и оценить нанесённый погромщиками ущерб.