Текст книги "Ангел тьмы"
Автор книги: Вирджиния Эндрюс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Том не раз намекал в своих письмах, что отец наконец-то занялся чем-то действительно стоящим, о чем мечтал всю жизнь. Так вот, значит, что было его заветной мечтой – этот вонючий второразрядный балаган!
Охваченная отчаянием, я словно во сне пошла дальше, вдоль клеток со львами, леопардами, тиграми и прочими большими дикими кошками, и остановилась возле одного из старинных фургонов, привлеченная изображением тигра на плакате, налепленном на дощатую стенку с облупившейся красной краской.
Мне вдруг вспомнилась наша хижина в горах и моя бабушка, не раз рассказывавшая о точно таком же плакате, который стащил ее младший сын Люк в Атланте, куда он ездил в гости к своему дядюшке. Тот обещал сводить племянника в цирк, но потом забыл об этом. И вот двенадцатилетний Люк Кастил сам отправился пешком за пятнадцать миль от города в цирк и умудрился прошмыгнуть в него без билета.
Я вытерла слезы батистовым платочком и, подняв голову, увидела высокого юношу, направляющегося ко мне с огромной вилкой и большим подносом с сырым мясом в руках. Львы и тигры тотчас стали трясти лохматыми головами и скалить длинные и острые желтые клыки, громко фыркая и ужасно рыча. Они с жадностью набрасывались на кровавые куски, которые швырял им в клетку молодой человек, и с хрустом и чавканьем пожирали их, издавая жуткие утробные звуки.
Но что это? Неужели этот юноша – мой брат Том? О Боже! Да, это действительно был он: ловко пронзая вилкой мясо, Том кусок за куском кидал его между прутьями клеток прямо под оскаленные пасти хищников.
– Том! – бросилась я к нему. – Это я, Хевенли!
На мгновение я вновь превратилась в девочку из горного поселка. И на мне был не дорогой костюм от известного модельера, а старенькое, заношенное, бесформенное платье, посеревшее от стирки дурным мылом на железной стиральной доске. Я была босой и голодной, и мой любимый брат Том медленно обернулся ко мне, и в его изумрудных, глубоко посаженных глазах вспыхнула радость.
– Хевенли! Это ты? Не может быть! Ты все-таки приехала повидаться со мной, проделав такой длинный путь! – закричал он, позабыв о правильном произношении, которому его учили в школе, и переходя на привычный уиллисский говорок. – Слава Богу, это самый счастливый день моей жизни! Как я рад снова видеть тебя, сестренка! – Он бросил на пол пустой поднос и вилку и раскинул руки, чтобы заключить меня в объятия.
Я бросилась в них, обвив руками его шею, и припала к груди своего брата Томаса Люка Кастила, который был на четыре месяца моложе меня, словно бы мы с ним и вовсе не разлучались.
– О Боже праведный, – хрипло прошептал Том, – вот уж не думал, что ты так похорошеешь! – Он откинул голову назад, продолжая сжимать меня в вытянутых руках, и окинул восхищенным взглядом с головы до ног. – Надо же! Ты выглядишь точь-в-точь как эти фантастические девчонки с обложек журналов! – воскликнул он, потрясенный моими золотыми часиками, отполированными ногтями, туфлями за двести долларов и сумочкой за тысячу двести. И, конечно же, моей неотразимой внешностью.
– Я же говорила, что приеду, – сказала я. – Чему же ты удивляешься?
– Признаться, мне в это не верилось, – сказал Том несколько неуверенно. – И если честно, я боялся, что ты испортишь все, чего отец с таким трудом добился. Он простой необразованный человек, Хевенли, и старается в меру сил и возможностей заработать на хлеб для своей семьи. Я понимаю, что тебе его нынешнее занятие скорее всего не по нутру, но отец всю жизнь мечтал работать именно в цирке.
Мне совершенно неинтересно было говорить об отце. Я не ожидала, что Том станет защищать его. Похоже было, что он теперь больше заботился о нем, чем обо мне. Но я не хотела терять брата, не хотела, чтобы и он стал чужим для меня человеком.
– Ты стал как бы выше и крепче, – призналась я, стараясь не замечать его поразительное сходство с отцом. Том знал, как ненавистна мне папашина смазливая физиономия. Брат заметно возмужал, раздался в плечах, темные круги вокруг его глаз исчезли. И вообще он выглядел сытым, счастливым и вполне довольным жизнью.
– Том, я виделась с новой женой отца и его ребенком, Стейси дала мне этот адрес. Но почему ты не объяснил мне, где тебя можно разыскать? И чем конкретно занимается наш папаша?
Он широко улыбнулся и с гордостью произнес:
– Он зазывает публику в цирк, Хевен, и это у него чертовски здорово получается! Он так заводит публику, что она валом валит на представление! Останься до вечера и убедись в этом сама. Люди приезжают издалека, чтобы поглазеть на трюки с дикими животными, на клоунов, уродцев и девочек из кордебалета. И еще у нас есть «чертово колесо», а скоро будет и карусель. Помнишь, как нам в детстве хотелось на ней покататься?
Том взял меня за руку и потащил за собой.
– Пойми, Хевенли, – говорил на ходу он, – отец живет только цирком, он мечтал об этом с самого раннего детства, а мы и не догадывались! Сколько раз убегал он один из дома, чтобы пробраться в цирк! Мне кажется, что там он забывал о всей той ужасной нищете, в которой жил в этой горной хижине. Ты же помнишь, как ненавидел он угольные шахты: из-за этого он и пристрастился к самогону. И еще он хотел скрыться от всеобщего презрения, с которым все глядели на Кастилов, не вылезающих из тюрьмы за хулиганство и кражи. Возможно, их уважали бы больше, если бы они угодили за решетку за нечто серьезное, убийство, например, или что-то в этом роде.
– Хорошо, цирк был мечтой отца! Но разве ты сам мечтал об этом, Том? Ты не можешь пожертвовать своим образованием ради папаши!
– Он надеется в конце концов стать владельцем всего заведения, Хевен. Когда-нибудь цирк будет принадлежать только ему. Признаюсь, впервые узнав о его планах, я удивился точно так же, как и ты сейчас. Я давно собирался написать, но боялся, что тебе не понравится эта затея. Знаешь, я стал лучше понимать отца, и мне хочется помочь ему хотя бы раз в жизни добиться успеха. Я не испытываю к нему такой ненависти, как ты, и не разделяю подобного к нему отношения. Люк хочет обрести самоуважение, Хевенли, и если тебе его занятие кажется ерундой, то для отца это самое грандиозное дело, на которое он смог решиться в своей жизни. Постарайся при встрече не унижать его.
Я вновь огляделась вокруг. Несколько женщин, только что вымывшихся в душевых кабинках, стояли неподалеку, завернувшись в полотенца, и глазели на нас с Томом. Мне стало неприятно, что на меня все обращают внимание. Другие женщины зашивали рваные костюмы для выступлений. Мимо нас пробежала группа девушек-циркачек, оживленно о чем-то переговариваясь и подмигивая Тому. На грязных брезентовых матах репетировали силачи-акробаты, рядом с ними вытворяли забавные трюки карлики. Пожалуй, для такого человека, как наш отец, цирк был самым подходящим местом: здесь никто не интересовался его прошлым и не лез в душу с расспросами. Но в мире Тони и Джиллиан таким людям делать было нечего, поэтому-то Тони и запретил мне приглашать в дом кого-либо из Кастилов.
– Да, ты прав, Том, – проговорила я. – Пусть отец лучше занимается этим делом, так он хотя бы не сопьется. Но для тебя это занятие совершенно не подходит!
Я увлекла его за собой к скамейке под деревьями, чтобы перевести дух в их скудной тени. Прямо у наших ног прыгали и клевали хлебные крошки птички. Меня мутило от жары и дурных запахов. Все мои кольца и колье казались тяжелой ношей.
– Трой дал мне столько денег, что их вполне хватит на оплату твоей учебы в колледже, – нерешительно сказала я. – Ты не должен отказываться от собственной мечты ради того, чтобы отец мог осуществить свою.
Том покраснел и насупился.
– Ты не понимаешь, Хевенли, – тяжело вздохнул брат. – Я пытался поступить в колледж, но провалился на экзаменах. Я знал, что моим мечтам не суждено сбыться. Я всего лишь хотел сделать тебе приятное. Продолжай учиться, получай свой диплом и забудь обо мне. Моя жизнь мне нравится. А когда мы с отцом накопим достаточно денег, чтобы выкупить цирк, и станем его хозяевами, наша с ним жизнь станет еще лучше. Мы сможем выезжать на гастроли в другие города и штаты.
Я молча глядела на брата, совершенно ошеломленная тем, как быстро он отказался от своих идеалов и опустился на самое дно. Заметив мой пристальный взгляд, Том еще гуще покраснел.
– Прошу тебя, Хевен, не смотри на меня так, – смущенно попросил он. – У меня никогда не было таких мозгов, как у тебя, ты просто сама себя убедила, что я такой же умный. Никаких особых талантов у меня нет, а здесь я на своем месте и вполне этим доволен.
– Подожди! – воскликнула я в отчаянии. – Я дам тебе денег! Можешь распорядиться ими, как тебе будет угодно, только выберись из этой ловушки! Оставь отца, пусть он живет как хочет!
– Замолчи, прошу тебя, – зашептал Том, оглядываясь по сторонам. – Отец может случайно тебя услышать, вон он стоит возле кухонной палатки.
Я долго вглядывалась в крепкую фигуру высокого мускулистого мужчины с аккуратно уложенными черными волосами, в белой сорочке свободного покроя, вроде тех, что нравились Трою, и в выцветших джинсах, плотно облегающих его ноги, прежде чем узнала в этом человеке собственного папашу!
Он выглядел чище, свежее и здоровее, чем когда-либо, и совершенно не постарел с тех пор, когда я его в последний раз видела. Сейчас он разговаривал с забавным седым толстяком в красной рубахе, отдавая какие-то распоряжения. Покосившись на Тома, недовольный, что его сын прохлаждается с какой-то девицей, вместо того чтобы кормить зверей, отец скользнул по мне довольно безразличным взглядом мужчины, не интересующегося юными девицами, и, явно не узнав меня, сдержанно кивнул Тому, затем вновь обернулся к человеку в красной рубашке.
– Это нынешний хозяин цирка, мистер Уинден-баррон, – шепотом сообщил мне Том. – Он когда-то работал клоуном в труппе знаменитых братьев Ринглинг. И считает, что у них с отцом есть все шансы расширить дело. Гай Уинденбаррон и сам понимает, что долго не протянет, поэтому хочет оставить тысяч десять долларов жене. Мы с отцом уже скопили семь тысяч, и мистер Уинденбаррон обещал подождать, пока мы наберем всю сумму, чтобы выкупить у него цирк. Он наш настоящий друг.
Лишь теперь я поняла, что Том за минувшие годы завел новых друзей и живет собственными планами и надеждами. Жизнь каждого из нас шла своим чередом.
– Приходи сюда вечером, – сказал Том, словно бы желал, чтобы я поскорее ушла, пока меня не узнал отец. – Посмотришь представление, поглядишь на отца в работе, послушаешь музыку – и тогда, может быть, и ты «заболеешь» цирком, как многие другие.
Я не испытывала к брату ничего, кроме жалости. А что еще можно испытывать к человеку, сознательно разрушающему себя?
Остаток дня я провела в номере мотеля, пытаясь отдохнуть и расслабиться. Похоже было, что мне не удастся переубедить Тома, и все же я хотела попытаться еще раз.
Часов в семь вечера я переоделась в обычное летнее платье и вновь отправилась в цирк. За прошедшие часы там произошли удивительные перемены: медленно вращалось «чертово колесо», украшенное гирляндами лампочек, по всей площадке сверкали разноцветные огоньки, звучала веселая музыка, гуляла нарядная публика, – все это создавало особую, приподнятую атмосферу волшебного праздника. Унылые и обшарпанные днем вагончики и строения теперь выглядели, словно новенькие, радуя глаз яркими золотыми и красными красками. Все новые толпы людей заполняли площадь перед цирковым шатром, и на лицах у них светилась неподдельная радость. Я с интересом разглядывала публику, пришедшую на представление: девушек моего возраста, в коротеньких юбочках, жмущихся к своим парням, растерянных родителей, с трудом удерживающих за руку детей, норовящих вырваться и побегать самостоятельно по территории, где столько необычного, что дух захватывает, пожилых людей, привыкших коротать вечера, сидя в кресле-качалке на веранде.
В свои восемнадцать лет я ни разу не была в цирке. Мое знакомство с ним ограничивалось представлениями, которые показывали по телевизору, но здесь, в непосредственной близости от арены, возникали совершенно иные, новые и сильные, ощущения: шум возбужденной толпы, громкая музыка, запахи животных, сена, пота, опилок и навоза, жареных сосисок и гамбургеров, мороженого и кукурузных хлопьев – все это кружило мне голову, наполняло душу странным возбуждением и восторгом.
Почти голые и вульгарно накрашенные девицы в блестящих купальниках соблазнительно вертели бедрами на небольших помостах, развлекая публику перед началом основного представления. Уродцы с поразительной невозмутимостью демонстрировали всем желающим свои убожества. И глядя на все это, я впервые, кажется, начала понимать, что так потрясло воображение двенадцатилетнего деревенского паренька из горного шахтерского поселка Уиллис и на всю жизнь запечатлелось в его памяти. Только здесь, в цирке, мог забыть он о мрачных угольных шахтах и тускло освещенных прядильных цехах; не думать о самогоне и вездесущих полицейских агентах; отвлечься от тяжких воспоминаний о беспросветном нищенском существовании в ветхих лачугах среди угрюмых гор, обитатели которых знают и помнят все о каждом и никогда ничего не забывают и не прощают. Я почти была готова пожалеть этого наивного и невежественного паренька.
Слава Богу, что отец хоть под старость обрел то, к чему стремился всю жизнь, в его годы уже поздно мечтать о чем-то большем. Но это совершенно не годилось для Тома, весь этот мишурный блеск скоро потускнеет и надоест. Меня, например, он точно не мог соблазнить, не для того я сюда приехала.
Нужно было купить билет, а для этого встать в длиннющую, в один ряд, очередь к человеку на помосте, который зычным голосом расхваливал публике предстоящее на арене цирка представление. Этим человеком был мой отец. Стиснутая очередью, я глядела на него, задрав голову, и видела, по мере продвижения, сперва его черные блестящие сапоги, потом сильные длинные ноги, обтянутые белыми брюками, подчеркивающими его мужские достоинства, – точно в таких же были запечатлены на картинках в школьных учебниках герцоги, генералы и прочие знатные и выдающиеся персоны, тоже, видимо, обожавшие облегающие панталоны. Долгополый ярко-красный пиджак отца был украшен золотыми нашивками на рукавах, эполетами на плечах и двумя рядами золотых пуговиц, а из-под воротничка сорочки выглядывал белоснежный шейный платок. Его красивое лицо не тронули ни следы грехов и пороков, ни время. Ухоженное и гладко выбритое, оно дышало силой и властностью, здоровьем и уверенностью, а его черные глаза сверкали, придавая всему его облику таинственную магнетическую силу. Я заметила, что многие женщины смотрят на отца, как на бога.
Время от времени он снимал с головы черный цилиндр и, величественно взмахнув им, громко восклицал:
– Пять долларов, дамы и господа, всего лишь пять долларов – и вы очутитесь в ином мире! Не упустите свой шанс, он может и не повториться! Вас ждут захватывающие поединки человека и свирепых хищников. Восхитительные красавицы и отчаянные смельчаки исполняют для удовольствия публики головокружительные трюки под куполом цирка! Два доллара пятьдесят центов – цена входного билета для детей до двенадцати лет, малышей на руках можно пронести бесплатно! Спешите видеть неповторимую Леди Годиву – уникальную наездницу, которая на ваших глазах совершит потрясающий прыжок вверх со скачущей лошади! У вас волосы встанут дыбом от этого зрелища, леди и джентльмены, встанут дыбом, смею вас заверить!
Вновь и вновь Люк Кастил повторял свои магические заклинания, расцвечивая их все более фантастическими обещаниями под мелодичный перезвон кассового аппарата и монет. Шаг за шагом приближаясь все ближе и ближе к отцу, я слушала леденящую кровь историю о том, как цари джунглей будут танцевать под свист кнута укротителя. Отец пока еще не заметил меня, да я и не собиралась раскрывать своего присутствия: на голове у меня была широкополая соломенная шляпа, подвязанная под подбородком голубой шелковой лентой. Я также прихватила с собой солнечные очки, но забыла их надеть.
И вот наконец я оказалась прямо перед своим папашей. Он взглянул на меня сверху вниз и, неожиданно нагнувшись, ловко потянул за голубую ленточку, воскликнув при этом:
– Такой очаровательной девушке незачем скрывать свое личико от публики!
Моя шляпа слетела, и мы взглянули друг другу в глаза. Я услышала, как у папаши перехватило дыхание. Он был шокирован и на мгновение замер, потеряв дар речи. Но уже в следующую секунду он снова улыбался, протягивая мне мою шляпу со словами, произнесенными так громко, чтобы слышали все:
– Вот видите, я оказался прав: грех прятать такую красоту!
Как быстро он смог скрыть свое изумление! Почему я лишена такого хладнокровия? Мои коленки тряслись, а ноги стали ватными. Мне хотелось закричать и разоблачить этого негодяя перед всеми этими доверчивыми людьми, чтобы все узнали, какое он чудовище! Но меня уже толкали в спину, требуя поторапливаться и не мешать другим, и я даже не успела опомниться, как очутилась на скамейке трибуны рядом с улыбающимся Томом.
– Ловко наш папаша сдернул с тебя шляпу! – восторженно воскликнул он. – Не надень ты ее, он бы и не обратил на тебя внимания… Хевенли, умоляю, перестань злиться и так смотреть на меня! И не нужно дрожать. Отец и не думал тебя обидеть, он никогда тебя не обидит, уверяю тебя! – Он потрепал меня по подбородку, как всегда делал в детстве, когда я ударялась в панику. – Посмотри, там кто-то за твоей спиной умирает от желания поприветствовать тебя!
Обернувшись, я невольно вскинула к горлу руки, унизанные, назло папаше, кольцами, и встретилась взглядом с выцветшими голубыми глазами дряхлого старика. Это был мой дедушка!
Одетый в модный летний костюм и белые штиблеты, он со слезами на глазах всматривался в мое лицо, пытаясь вспомнить, кто я такая, и наконец, видимо, вспомнил, судя по тому, что на его щеках вспыхнул легкий румянец.
– Так ведь это же Хевен! – радостно воскликнул он. – Взгляни-ка на нее, Энни, – толкнул он локтем в пустое место рядом с собой. – Хевен сдержала свое обещание, она вернулась к нам. И какая она стала хорошенькая, наша милая внучка! – Он обнял правой рукой воображаемую Энни за плечи, как привык это делать за многие прожитые с ней годы. Невыносимо больно было видеть все это и осознавать, что старик до сих пор не может поверить в то, что Энни давно нет в живых. Я обняла дедушку и чмокнула его в щеку.
– Ах, дорогой мой дедушка, как же я рада снова видеть тебя!
– Сперва следует поцеловать бабушку! – наставительно заметил он.
Я послушно обняла тень покойной бабули и поцеловала воздух там, где должна была быть ее щека. Потом я не выдержала и разрыдалась, оплакивая все утерянное, а заодно и то, чего мне предстояло еще добиться. Ну как я могла побороть упрямство и спесь Кастилов и вправить брату мозги?
Тому было не место в этом паршивом балагане, тем более что я могла оплатить его учебу в колледже. Я взглянула на дедушку, и в голову мне пришла идея, как сломать деревенское упрямство Тома.
– Ты все еще скучаешь по горам, дедушка? – спросила я.
Лучше бы я не задавала этого вопроса!
Просветлевшее было лицо старика тотчас же потемнело, он понурился и пробормотал с тоской в дрогнувшем голосе:
– Энни всегда говорила, что на свете нет лучше места, чем родные края… Отвезите меня домой! Назад, в наши родные горы.
16. В погоне за мечтой
Я уезжала от Тома и дедушки совершенно разбитая, злая и исполненная решимости непременно спасти хотя бы Фанни от того вреда, который она могла причинить сама себе. Прощаясь с дедушкой, я сунула ему в карман брюк пачку банкнот, которые он даже не потрудился пересчитать.
– Отдай это Тому, когда я уйду, – сказала я ему. – Пусть он возьмет, это ему пригодится на будущее.
Но только Господу Богу было известно, как распорядится такой кучей денег выживший из ума старик.
Мне снова пришлось лететь самолетом, на этот раз на запад, в Нашвилл, куда перебралась Фанни после того, как продала свою девочку супругам Вайс. В аэропорту я взяла такси, сказала водителю нужный мне адрес и, откинувшись на сиденье, закрыла глаза. Повсюду меня преследовали неудачи, все выходило не так, как мне того хотелось. Трой был единственной моей опорой, именно его поддержки сейчас мне не хватало. Но это дело я должна была сделать сама, потому что не могла допустить Фанни в свою личную жизнь.
В уютном и своеобразном городке, где временно обосновалась моя сестра, было жарко и душно. Над чистыми, утопающими в зелени улочками нависли грозовые тучи. Такси пронеслось мимо старинных зданий в вычурном викторианском стиле, миновало несколько шикарных особняков в стиле модерн и наконец остановилось возле запущенного и облупившегося четырехэтажного строения с перекошенными ставнями. Оно, впрочем, мало чем отличалось от остальных домов в этом худшем из всех районов знаменитого города.
На стук моих каблучков по осевшим ступеням крыльца молодые люди, сидящие в ленивых позах в креслах-качалках на веранде, нехотя обернулись и уставились на меня.
– Вот так чудо! – воскликнул один из них, симпатичный юноша в джинсах и с обнаженным торсом, вскакивая на ноги и шутливо кланяясь мне. – Вы только поглядите, кто к нам пожаловал – высшее общество!
– Меня зовут Хевен Кастил! – решительным тоном начала я, стараясь не выказать робости перед семью парами враждебных глаз, следящих за мной. – Я ищу свою сестру, Фанни-Луизу.
– Я так и подумал, – кивнул тот же молодой человек, который первым вскочил с места при моем появлении. – Я сразу узнал тебя по фотографии, которую мне показывала Фанни. Вот, говорила она, полюбуйтесь-ка на мою богатую сестру, которая ни разу не прислала мне ни цента!
Я даже побледнела от возмущения: ведь Фанни сама ни разу не удосужилась написать мне ни строчки! А фотографию она могла получить только от Тома. Может быть, Энтони намеренно скрывал от меня письма, полагая, что мне лучше их не читать?
– Фанни дома? – спросила я.
– Нет, – процедила смазливенькая блондинка в шортах и в лифчике, с сигаретой в полных красных губах. – Фанни решила, что ей отдадут мой номер, но только у нее ничего не выйдет. Она толком не умеет ни петь, ни танцевать, ни как следует держаться на сцене. Так что я даже не сомневаюсь, что завтра на прослушивание позовут меня.
Это было вполне в духе Фанни – пытаться отбить у кого-то кусок хлеба, но я промолчала. Я заранее предупредила ее по телефону, в котором часу к ней приеду, но она не удосужилась меня дождаться. По-видимому, огорчение отразилось у меня на физиономии, потому что один из молодых людей, тоже довольно симпатичной наружности, попытался утешить меня, пояснив, что Фанни, вероятно, так обрадовалась возможности получить работу, что даже забыла о том, что приезжает ее сестра.
Вокруг меня уже собралась целая толпа молодых людей, желающих поглазеть на сестру Фанни, поэтому я вздохнула с облегчением, когда прогремел гром, и, воспользовавшись всеобщим замешательством, прошмыгнула наконец в дверь.
– Комната 404! – крикнула мне вслед девушка по имени Розмари.
Когда я вошла в незапертую комнату Фанни, дождь уже начался. Комнатка оказалась маленькой, но довольно уютной. Она была бы еще уютней, если бы Фанни не раскидывала повсюду вещи и хотя бы иногда вытирала пыль. Я быстренько отыскала в комоде свежее покрывало и застелила им постель, после чего прибралась немного в комнате и, окинув ее удовлетворенным взглядом, уселась в кресло, глядя в открытое окно, за которым шумела гроза.
Задумавшись о Трое, Томе, Кейте и о Нашей Джейн, я не заметила, что дождь хлещет мне в лицо. Насколько же наивна и глупа я была, что так долго забивала себе голову заботами о других, живя тревогами минувших лет! Лучше было наслаждаться красотой настоящего и всеми открывшимися передо мной возможностями, а не трепать себе нервы попусту, пытаясь изменить судьбу и жизнь тех, кто сам палец о палец не ударил для этого. Нет, никто не страдал так сильно, как я сама, даже Фанни!
Я сжала ладонями пульсирующие виски. Мерный стук капель дождя, отдаленные раскаты грома и всполохи молнии убаюкали меня, и я задремала. Мне снилось, что мы с Троем бежим бок о бок сквозь облака или клубы пара, а за нами гонятся пятеро стариков.
– Беги вперед, – крикнул мне Трой и подтолкнул меня в спину, – я отвлеку их, свернув в другую сторону.
Старики побежали следом за Троем, я испугалась за него и от страха проснулась.
После дождя в душной комнате стало заметно свежее и прохладнее. Густые тени угасающего дня придавали старинным домикам с причудливыми верандами и крылечками налет романтичности. Еще не до конца проснувшись, я с изумлением огляделась вокруг: что я делаю в этой комнатушке с дешевой обстановкой? Как очутилась здесь?
Но не успела я сообразить, дверь распахнулась и в комнату влетела насквозь промокшая Фанни, громко выражая вслух неудовольствие по поводу ужасной погоды и напрасно потраченных последних карманных денег. Моя шестнадцатилетняя сестра заключила меня в свои объятия, чмокнула в щеку, бурно выразила свой восторг в связи с моим появлением и тотчас же переключила свое внимание на себя, воскликнув с негодованием:
– Проклятый дождь! Из-за него мой лучший наряд превратился в тряпку! – Она стянула с себя мокрое красное платье, плюхнулась в кресло и стащила с ног черные полуботинки из искусственной кожи, вокруг которых тотчас же образовалась лужа. – Ноги ломит, аж до самого копчика! – пожаловалась она.
Я остолбенела: Фанни выражалась точь-в-точь как Китти. Значит, все уроженцы Уиллиса употребляют одни и те же фразы!
– Этот проклятый антрепренер вытащил меня отсюда, не дав спокойно дождаться тебя, а когда я туда приехала, оказалось, им всего-навсего требуется, чтобы я им что-нибудь «почитала»! А я предупреждала его, что читаю пока еще неважно. Мне нужна роль, где нужно петь и танцевать! А они дают мне эпизодические роли, вообще без текста! Уже полгода, как я топчу здесь панель!
Выпалив разом все, что накипело у нее на душе, Фанни моментально успокоилась и повеселела, как это всегда с ней бывало. Улыбнувшись мне своей коронной очаровательной улыбкой и лишний раз продемонстрировав свои ровненькие беленькие зубки, которыми Господь наградил всех Кастилов, она спросила:
– Ты ведь что-то приготовила для меня? Ведь правда же? Том писал мне, что у тебя уйма свободных денег и что ты завалила его и деда подарками на Рождество. Только зачем нашему деду подарки и деньги? Лучше бы ты потратилась на меня!
Сестра заметно похудела и похорошела с тех пор, когда я видела ее в последний раз, и даже стала как бы выше ростом, хотя, возможно, у меня складывалось такое впечатление из-за черной обтягивающей комбинации, в которой она походила на отточенный карандаш. Ее черные волосы сбились в длинные мокрые пряди, но и растрепанная она выглядела достаточно привлекательной для мужчин.
Фанни вызывала во мне противоречивые чувства: связанная с ней кровными узами, я должна была бы любить ее и заботиться о ней. Однако мне трудно было побороть неприязнь, когда сестра с откровенной жадностью начала разрывать дорогую и красивую упаковку подарков, которые я один за другим извлекала из своей большой сумки.
– Вот как раз то, о чем я мечтала! – восторженно взвизгнула она при виде ярко-красного нарядного платья. – В нем я и пойду на следующей неделе на вечеринку!
Нетерпеливо отшвырнув платье в сторону, Фанни распотрошила вторую упаковку и завизжала еще громче и пронзительнее: в коробке лежала красная дамская сумочка, украшенная аппликацией из фальшивых бриллиантов. Атласные красные туфельки ей оказались чуточку малы, но она все-таки втиснула в них ноги, а увидев песцовую накидку, едва не лишилась чувств.
– И все это для меня, Хевен? Значит, теперь у меня есть даже собственные меха! Вот уж никогда не думала, что ты и в самом деле любишь меня. Иначе разве подарила бы ты мне такие дорогие вещи?
Прищурившись, она впервые окинула меня с головы до ног оценивающим взглядом, найдя меня, судя по выражению ее индейского лица, сильно изменившейся. Я и сама знала: мне говорило об этом отражение в зеркале. Красота моего лица, лишь обозначившаяся в ту пору, когда мы жили в горной деревне, расцвела в полную силу, а сделанная опытным модельером прическа эффектно обрамляла мою миленькую мордашку. Дорогая одежда, тщательно подобранная для встречи с сестрой, выгодно подчеркивала стройность моей фигуры.
Глубоко вздохнув, Фанни вынесла наконец свой приговор:
– Что ж, сестричка, для старой девы ты смотришься достаточно сексуально.
Кровь ударила мне в лицо.
– В Бостоне девушки не выскакивают замуж в двенадцать или тринадцать лет, как в горах! – фыркнула я. – Так что вряд ли меня можно назвать старой девой.
– Забавно тебя послушать, – с явной враждебностью ухмыльнулась Фанни. – Значит, мне ты привезла одни только шмотки, а деду выслала кучу денег. Только зачем они ему, хотелось бы мне знать?!
– А ты взгляни-ка в сумочку, сестричка, – улыбнулась я.
Фанни заглянула в изящную сумочку ценой в двести долларов и от изумления даже раскрыла рот: внутри лежало десять стодолларовых банкнот. Сестра тотчас же принялась лихорадочно пересчитывать их, бессвязно бормоча себе под нос:
– Боже праведный, ну, ты молодец, Хевен! А то я совсем на мели… Думала, не дотяну до конца этой недели… Спасибо, сестричка! – наконец сообразила она поблагодарить меня, изобразив бриллиантовую улыбку на своем смуглом лице. – А теперь валяй рассказывай, как тебе живется в твоем вонючем Бостоне. Я слыхала, что там все женщины ходят исключительно в синих чулках, а мужчины интересуются больше политикой, чем здоровым сексом. Это правда?
Я снова сваляла дурака, расслабившись и совершенно позабыв, с кем имею дело.
Скорее всего, этому способствовало еще и то, что впервые в жизни Фанни слушала меня внимательно, так что я спохватилась и прикусила язычок, когда уже было поздно и мне только и оставалось, что проклинать себя за то, что я выболтала Фанни почти все свои секреты.
К тому времени, когда я опомнилась, она уже сидела на кровати в одних черных трусиках и лифчике с застежкой на груди, которую то и дело машинально расстегивала и застегивала.
– Объясни мне наконец одну странную вещь! – прищурившись, спросила она. – Как это твоей бабуле Джиллиан удается в ее шестьдесят один год выглядеть молодой? Там у вас что, воздух какой-то особенный?
Я решила, что пора сменить тему, и в свою очередь спросила:
– А как жилось в последнее время тебе? Что слышно о твоей малышке?
Я сделала верный маневр, судя по тому, что Фанни охотно клюнула на мою уловку.
