Текст книги "Кахатанна. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Виктория Угрюмова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 119 страниц)

– Кто это был? – спросил Зу‑Л‑Карнайн у одного из деревенских увальней, учудивших шутку с зеркалом.

– Онгоны, великий император. Самые настоящие онгоны, а это печально, потому что сии твари живучи и злобны. Они жестоко мстят тем, кто сражается с ними. Они в любой момент могут связаться с тем, кто породил их. А повелителем онгонов является Мелькарт. Это его любимые создания – умные, хитрые, расчетливые.

– А мне показалось, вы так легко их убили.

– Они были очень слабы после того, как обнаружилась их сущность. Ведь это не шутка – посмотреть в зеркало Истины. Ох, задаст нам Каэ трепку, если узнает, что мы ее драгоценное имущество уволокли. Лучше ничего ей не рассказывай.

Розовощекий крепыш, в ярком кафтане серебристо‑серого оттенка, подошел к упомянутому зеркалу и внимательно в него посмотрел. Сверкающая поверхность тут же отразила розовые шпалеры, затканные золотыми пчелами, шкаф, заставленный книгами, и кресло с высокой спинкой. Словом, рабочий кабинет аиты. И прекрасного бога с драконьими крыльями за спиной, которые трепетали полупрозрачными облаками.

Тиермес отошел от зеркала и молвил:

– Вот видите, даже я не могу сохранить другой облик.

Зу‑Л‑Карнайн склонил голову перед бессмертным:

– Я признателен тебе, Владыка Ада Хорэ, за то, что ты сегодня для нас сделал. И был бы рад узнать, кого еще я должен благодарить за помощь.

Второй паренек, сидевший на краешке стола, хмыкнул, отряхнулся, словно собака, вылезшая из воды, и миру явилось смуглое и не правильно‑красивое лицо Малаха га‑Мавета со сверкающими желтыми глазами. Он был, по своему обыкновению, в черном, но увечья своего больше не стыдился или просто так привык к нему, что стал понемногу забывать, – в любом случае было видно, что у Бога Смерти нет правой руки.

– Прими мою благодарность за мальчика, – тихо сказал старый визирь, подходя к Черному богу.

– Не за что. Всегда рад. – Га‑Мавет говорил, а сам думал, что, верно, мир перевернулся, а уж он сам себя точно не узнает.

* * *

Практически вся территория Ронкадора была покрыта тропическими лесами. Это буйство красок, звуков и запахов заставляло восхищаться даже тех, кто был к природе, в сущности, равнодушен. А Каэтана, Номмо и полуэльф не могли наглядеться вокруг. Тод находился в состоянии немого восторга. Он бы и вслух высказался, но лаять ему запретили, и он выражал свои чувства, носясь сломя голову по всем зарослям и спугивая стайки птиц и огромных, как птицы, бабочек, сверкавших всеми цветами радуги.

Дорог здесь не было, но подлесок оказался на удивление редким, и кони свободно скакали по шелковой зеленой траве, усеянной такими крупными и яркими цветами, что дух захватывало. Крохотные птицы – размером с муху (наши друзья долго и принимали их за ярких, необычных жуков или мух) – изогнутыми клювиками пили нектар из этих удивительных чаш. Странные животные – пушистые, добродушные и непуганые сидели на нижних ветвях деревьев, прячась среди листьев и лиан, свесив длинные хвосты, и вздыхали. Это получалось у них так забавно, а мордочки были такие скорбно‑потешные, что отряд часто останавливался, чтобы рассмотреть их получше.

Барнаба наелся каких‑то огромных сиреневых ягод, густо усыпавших кусты с плотными широкими листьями, и теперь приставал ко всем и каждому с расспросами, не ядовиты ли они.

– Раньше надо было думать, – дружески успокоила его Каэ. – А теперь если и отравишься, то это будет очень больно, а потому ты точно не пропустишь этот момент, будь спокоен.

Этой отповеди хватило на долгие пять или шесть часов, в течение которых толстяк не пытался сорвать и слопать все, что хоть отдаленно напоминало нечто съедобное.

Страшнее всего было пускать коней пастись: животные могли среди прочих трав действительно съесть ядовитую. А остаться без лошадей посреди тропического леса, за многие десятки миль от человеческого жилья, было бы опасно. Но тут пригодился бесценный опыт Хозяина Лесного Огня. Маленький альв и сам не мог толком объяснить, как это у него получается, но он безошибочно определял, ядовита трава или растение либо нет. Спустя день или два Каэтана тоже научилась узнавать лекарственные растения: у них был свой голос, особенный и неповторимый.

Однажды Рогмо поравнялся с Каэтаной и сказал:

– Можно с вами посоветоваться?

– Конечно.

– Я чувствую что‑то незнакомое и очень странное. Но не неприятное. Это меня немного пугает, немного радует. Мои объяснения вас не смешат своей неуклюжестью?

– Отчего же. Весьма вразумительные объяснения, Рогмо. Бьюсь об заклад, что твои новые впечатления так или иначе связаны с Вещью.

– Правда, – немного смутился полуэльф. – А как вы догадались?

– Это довольно незамысловатая загадка, так что мне нет смысла надувать щеки и пыжиться от гордости, что я такая проницательная и мудрая. Все просто: во‑первых, мы намного приблизились к цели и теперь ответная часть талисмана уже влияет на твой перстень. Уверена, что они чувствуют друг друга и уже тянутся сквозь пространство, чтобы соединиться. Такие вещи с трудом переносят собственную незавершенность и неполноту. Во‑вторых, ты достаточно долго носишь ее при себе. И Вещь привыкла к тебе и признала тебя своим настоящим Хранителем. Это великая честь, особенно если талисман добрый, как в нашем случае. И в‑третьих, ты стал почти эльфом. Человеческого в тебе осталась только человечность и возраст, да и тот уже с натяжкой. Так что отныне ты все будешь чувствовать немного иначе.

– Магнус тоже что‑то подобное говорил. Госпожа, а что мы будем делать дальше? Я, конечно, помню все, что вы рассказывали, но ведь рассказывали вы не так уж и много.

– Если честно, Рогмо, я плохо представляю себе, что дальше. Сначала нужно отыскать камень, затем – как‑то выбраться с Иманы и попасть на Вард. Но это всего лишь предположения. Ведь перстень Джаганнатхи нужен для того, чтобы отыскать спрятанные талисманы Джаганнатхи и не дать врагам завладеть ими. Знаешь, эти мерзкие штуковины постепенно становятся кошмаром всех моих снов. Мне грезится, что мы не успели найти и уничтожить их и двенадцать людей завладели ими. А завладев, открыли пространство Мелькарта. И это ужасно.

Так что если мы где‑нибудь здесь отыщем эту гадость, нам придется отложить отъезд и заняться немедленным уничтожением талисманов. Поэтому прости, князь, но я и вправду не могу ничего предугадать. Я себя чувствую так, словно мы переходим вброд Оху. В тот самый день, когда она горела.

Неделя промелькнула незаметно. Единственным более или менее значительным событием во время этого семидневного перехода через лес стало столкновение с какими‑то диковинными змеями. Гигантские твари, похожие на отлитые из меди и бронзы длиннющие трубы, угрожающе приподнялись на хвостах при виде всадников, разевая свои пасти. Они не испугались топота копыт, не поспешили скрыться в изумрудной чаще, а собрались атаковать тех, кого посчитали своей законной добычей. И хотя змеи были громадные, но все же их поведения было настолько нелепо, что сангасои ринулись в атаку, смеясь.

Странное это было зрелище – всадники в белых одеждах рубили огромных рептилий, топтали их копытами своих коней, что не мешало им от души веселиться. Закончено все было в считанные минуты, так что Каэтане и Рогмо даже не довелось обнажить клинки.

Они обогнули Хребет Зверя, оставив справа от себя высокие лесистые горы, миновали несколько затерявшихся в глуши деревень, не заезжая в них, и еще через десять дней после столкновения со змеями оказались в самом центре Ронкадора. Здесь все чаще и чаще стали им попадаться мощеные дороги, прямые, словно полет стрелы; высокие замки, сложенные из серого, мрачного камня, и шумные города.

Ронкадор был своеобразным государством, где жители не расставались с оружием. Воинственный дух всего населения определял и основную идею: воюй, воюй и еще раз воюй. Все остальное может подождать. Тем не менее к соотечественникам ронкадорцы относились с большим доверием; шпионов презирали, но активно не ловили, считая, что самое главное – отвагу и мужество воина – увидеть можно, а выкрасть нельзя. В битвах и сражениях они полагались только на крепость оружия, выносливость солдат и мощь своих замков. А вот военачальниками Ронкадор никогда особенно не славился. Даже в те времена, когда трое правителей делили земли Иманы между своими орденами, Арлон Ассинибойн – хранитель талисмана и первый правитель Ронкадора – был самым неудачливым из соперников.

Только правивший несколько столетий тому назад Эррол Ассинибойн – король Ронкадора, но уже давно не рыцарь храма Нуш‑и‑Джан – сумел достичь определенных успехов в войнах с унгараттами и хассасинами. При нем орден рыцарей‑матариев набрал небывалую силу и могущество, став на время самым влиятельным на Имане. Затем войны шли с переменным успехом, но имя этого короля осталось в веках. Так была названа новая столица Ронкадора, к которой сейчас и приближались наши друзья.

Несмотря на боевые действия, идущие в приграничных землях, Эррол производил впечатление города мирного и во всех отношениях благополучного. Правда, окруженный рвом с водой и тройным рядом стен, каждая, из которых была выше предыдущей, он больше походил на неимоверно разросшуюся крепость, нежели на столицу процветающего государства.

Каэтана уже готовилась к трудностям, которые должны были бы ждать их при въезде в город, но таковых не оказалось. Пристально и сердито осмотрев отряд, стражники у центральных ворот не признали в них хассасинов и беспрепятственно пропустили за вполне приемлемую мзду в одну сотню золотых, выданных наличными не сходя с места. В качестве дополнительной любезности друзьям сообщили два или три адреса, по которым могли разместить такую ораву вооруженных всадников и огромного лохматого зверя, которого они упорно именовали псом.

Эррол был решительно не похож ни на какой другой город Арнемвенда. Хотя бы потому, что каждый дом в нем являлся крохотной копией замка. Высокие зубчатые стены, круглые башни, переходы, яркие флажки на шпилях. И все это было возведено с великим мастерством и любовью именно к таким строениям. Видимо, фортификационное искусство более всего поощрялось в Ронкадоре и архитекторы совершенствовались только в этом виде строительства.

Если верить стражникам, то один из этих, с позволения сказать, домов был готов приютить отряд из ста с лишним человек, а также разместить где‑то их коней.

Как ни странно, горожане не обращали внимания на вооруженных людей, и первый же прохожий, морща лоб и нос, довольно четко и внятно объяснил, как проехать по первому из адресов, однако тут же горячо посоветовал не отправляться в эту крысиную дыру, а воспользоваться гостеприимством хозяина второго из указанных домов. Он утверждал, что это известная на весь Эррол гостиница, специально устроенная для приема такого количества гостей. У наших друзей не было ни одной причины не верить этому сообщению, и, поблагодарив за помощь, они снова принялись петлять по узким каменным улочкам, пока наконец не выбрались к большому квадратному пруду, обсаженному вековыми дубами. На берегу этого своеобразного водоема высился внушительных размеров замок о пяти башнях и с огромными бронзовыми воротами. Вывеска над ними гласила: «Ноттовей. Всегда рады вам и вашим воинам».

– Тоже интересно, – заметила Каэ, пуская Ворона галопом по берегу пруда. Конские копыта звонко цокали по каменным плитам.

– Наверное, мы не единственные такие в этом городе крепостей, – сказал Рогмо.

– О, прекрасные господа! – радостно закричал от ворот тощий и нескладный, похожий на приветливую ворону, средних лет человек в ярко‑желтом костюме. – Как я рад! Как я счастлив! Я не могу выразить, как я рад и счастлив! Прошу же, прошу вас немедленно пройти и осмотреть комнаты.

– Какая экспрессия! – восхитилась Каэ.

Куланн недоверчиво рассматривал хозяина.

– Как к тебе обращаться, почтенный? – спросил он наконец.

– О! Вы издалека! – провозгласил хозяин голосом, который нужно было бы использовать для пения баллад, а не для прозаических, меркантильных разговоров. – Вы издалека, я вижу, я зрю это!

– Верно зришь, – буркнул Барнаба, едва скрывая улыбку в трех подбородках.

– И только потому вы не знаете имени хозяина Ноттовея. Я барон Банбери Вентоттен, а это моя гостиница – лучшая из тех, что ждут своих постояльцев в прекрасном Эрроле. Но зайдете ли вы? Иль я разочаровал вас, господа? – продолжал восклицать барон, бешено жестикулируя.

– А может быть так, чтобы барон занимался гостиничным делом? – шепотом спросил Рогмо у Магнуса. – Ты как думаешь?

– Не может! – возопил Банбери Вентоттен прямо у него под ухом, отчего полуэльф чуть было не свалился с коня. – Но невозможное лишь привлекает доблестного потомка Вентотгенов. И дает весьма приличный доход, – неожиданно завершил он уже в другой тональности.

– Второе звучит убедительнее, – рассмеялась Каэтана. – Мы осмотрим вашу гостиницу и скорее всего останемся на пару дней, передохнем. Чует мое сердце.

– Это восхитительно, восхитительная госпожа! Это прекрасно, прекрасная! Как вас зовут?

Каэтана понемногу начала привыкать к резким перепадам в интонациях барона.

– Принцесса Коттравей со свитой, – решила она вернуться к первой редакции своего имени. – Это князь Рогмо Энгуррский, это граф Магнус, князь Куланн и барон Воршуд из рода Воршудов. А это господин Барнаба.

– Какая честь! Какая высокая честь для моего Ноттовея! Праздничный обед для высоких гостей за счет заведения и пятидесятипроцентная скидка для ваших людей. Прошу. – Барон со старомодной галантностью помог Каэтане спуститься с седла.

– Вы умеете заинтересовать, барон, – улыбнулась она.

Гостиница действительно оказалась выше всяких похвал. Просторные комнаты для воинов, где они могли разместиться по десять человек, огромные камины, большие светлые окна, удобные, мягкие ложа – все это располагало к отдыху. Наши друзья тут же согласились на все предложения сияющего Банбери, отдали задаток и разбрелись по своим апартаментам – приводить себя в порядок. Мраморные ванны подкупили их окончательно.

А когда часа два спустя они зашли в огромный пиршественный зал, освещенный десятками свечей в высоких серебряных канделябрах, где на украшенных коврами стенах висело старинное оружие, а по углам стояли статуи рыцарей в полном доспехе, барон Вентоттен встретил их у накрытого стола, вокруг которого бегали человек пятнадцать вышколенных слуг. Не успели гости рассесться по местам, Банбери взмахнул рукой – и притаившийся в дальнем углу огромного зала оркестрик, состоящий из флейтиста и трех лютнистов, начал наигрывать тихие и нежные мелодии.

– Восхитительно, – совершенно искренне сказал Рогмо минут через двадцать.

– Давно я так не отдыхал, – подтвердил Барнаба, – славно, достойно и в прекрасной компании.

– Барон! Вы творите чудеса, – обернулась Каэтана к гостеприимному хозяину. – Мы сочтем за честь, если вы разделите трапезу с нами.

– Принцесса, я ваш покорный слуга. – Банбери уже сидел возле нее с огромной плоской ложкой. – Рекомендую вот этот салат: фигуру не портит, но наслаждение доставляет невероятное.

– У‑у‑у – минуту спустя сказала Каэ и сделала широкий жест в сторону своих друзей. Они правильно истолковали ее стоны и набросились на предлагаемое блюдо. Еще через минуту стонали уже все.

– Счастлив, счастлив, счастлив, – раскланивался во все стороны барон.

– Скажите, дорогой господин Вентоттен, а как вам пришла в голову столь странная идея – гостиница для маленьких войск? – с интересом спросил Куланн, почувствовав необходимость на некоторое время оторваться от привлекательных яств.

– Любезный князь, вы еще раз подтверждаете мою мысль о том, что прибыли издалека. Ведь всем жителям Ронкадора хорошо известно, что любой дворянин непременно странствует со своими воинами. Чем он богаче и знатнее, тем больше отряд. Есть, правда, такие счастливцы и богачи, которые имеют возможность оплачивать услуги очень опытных и дорогих наемников. И тогда отряд не очень велик, но грозен. И если вы позволите, я бы поговорил с вами об этом.

– Пожалуйста, – кивнул головой сангасой.

– Я впервые вижу таких воинов: без доспехов, с одними мечами. Но мускулатура у них божественная, я сам старый солдат и знаю толк в хороших бойцах. Говорят, что в белом с золотом ходят воины императора Зу‑Л‑Карнайна, слава которого достигла и берегов Иманы. Это его люди?

– Нет, – улыбнулся Куланн. – Мы хорошо знаем, как сражаются солдаты императора, и они действительно прекрасные воины: искусные, мощные, выносливые, а главное – преданные своему повелителю. Но я не погрешу против истины, если скажу, что наши гораздо сильнее.

– Грешить против истины – самая большая ошибка, князь, – серьезно заметил барон Банбери. – Я рад, если вы это чувствуете сердцем.

Рогмо удивленно вскинул глаза на хозяина гостиницы.

– Я осмелюсь сказать вам несколько слов, прекрасные господа. Ваша компания слишком заметна, и потому уже многие наслышаны об удивительных происшествиях в Кортегане. И знаете, в связи с этими событиями часто упоминаются некие весьма яркие и выдающиеся личности, как‑то: юная госпожа, сражающаяся своими двумя клинками, как сам Траэтаона; молодой эльф знатного рода и редкий в наших местах гость – альв, а также некий чародей и высокий воин с боевым топором, стоящий во главе непобедимого, по слухам, отряда. Говорят еще про драконов, про атаку на Белый замок. И на всех углах кричат про позорное поражение магистра ордена унгараттов – Катармана Керсеба, три столовые ложки перца ему в глотку. – Барон уперся ладонями в колени и откашлялся. – Вот, собственно, и все. Но очень интересно, не правда ли?

– Да, – спокойно сказала Каэтана. – Не так интересно, как тот салат, который куда‑то делся, но тоже ничего себе история.

– История занимательная. Эти своеобразные и очень заметные люди могут рассчитывать на поддержку матариев после того, что сотворили в Кортегане. Но если бы они меня слышали, я бы рискнул дать им совет...

– Какой, барон?

– Принцесса, иногда те, о ком ты столько слышал и даже успел составить определенное мнение, на деле оказываются иными – более милыми, приятными, не кровожадными, а какими‑то особенными. И тогда душа начинает болеть за то, до чего ей не должно быть никакого дела. Я довольно старый человек, всю жизнь прожил в нашем прекрасном Ронкадоре, и я устал. Я ужасно устал оттого, что матарии воюют с унгараттами и хассасинами, а унгаратты и хассасины к тому же воюют между собой. На Имане столкнулись четыре мощные силы, а должны были сражаться только две: все против детей Ишбаала. Но никто не думает о том, что может случиться в самое ближайшее время. Они все похожи на детей, увлеченных играми. А пока они забавляются, кто‑то страшный и злобный хватает их одного за другим и... Не знаю, что он делает. Надеюсь, что всего лишь убивает.

Мы забыли, что на свете есть такая простая и необходимая вещь, как Истина. А Истина не прощает тем, кто забывает ее.

– Не правда, – внезапно сказала Каэтана. – Вы прекрасный человек, барон, но вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что Истина может не прощать такие вещи. Это сам человек не прощает себе то, что он прошел мимо своей жизни, постоянно примеряя на себя чужие мысли, слова, поступки, вещи, города, страны. Человек должен быть самим собой – вот вам одна простая истина. Он не может жить иначе, что бы сам по этому поводу ни думал.

– Откуда вы знаете, принцесса, – тихо спросил Банбери, – откуда вы можете знать, что думает далекая и холодная Истина где‑то там, в своем храме, в недоступных Запретных Землях, если весь мир стонет и зовет ее, но так и не может дозваться?

– Это ложь! – вспыхнул Рогмо.

– Я прощаю вам, дорогой князь, что вы обидели меня, надеясь, что вы сделали это неумышленно. Но вы не понимаете: это ведь ужасно – всю жизнь не иметь возможности хоть приблизиться к сверкающей, холодной, чуждой вершине. И я не оправдываю, но могу понять унгараттов: Смерть ближе и понятнее. А Истина, как и любовь, обманывает нас. Заканчивается наш век, а мы все так же ждем, а ее все так же нет. Просто вы слишком молоды, чтобы это почувствовать. Вы еще не теряли близких...

– Барон, – неожиданно раздался с другого конца стола решительный тонкий голосок. – Там, в недоступных, как утверждаете вы Запретных Землях, в маленькой светлой роще стоит памятник, нет, памятничек моему любимому брату, прошедшему вместе с Богиней Истины через весь Вард. Ему и еще нескольким ее друзьям, которые умерли за нее, не зная, что она богиня, что она бессмертна, что она недоступна и холодна... – голос альва напрягся и зазвучал звонче, – им не было ничего нужно от нее, кроме того, чтобы она была. Понимаете? Где угодно, с кем угодно, только бы она выжила!

Я знаю, я слышал от Гайамарта, как стоял в ущелье Джералана крохотный отряд тех самых тхаухудов, о которых вы упоминали, – шестнадцать человек с аллоброгом во главе. Он любил ее, хотя не знал, кто она. Но именно потому, что он так любил ее, войско тагаров не прошло через это ущелье – вот вам истина. Любая армия разобьется о любовь!

– Я глубоко сочувствую вам, барон, – серьезно сказал Банбери. – Но это красивая сказка. На самом деле все должно было быть совсем иначе. Когда я был молод, я уехал на Вард искать приключений. Повторяю, я был молод, меня влекла война, но не та, что постоянно шла здесь, а чья‑нибудь чужая. Я хотел разобраться в себе и мечтал, чтобы традиции предков не влияли на меня. Я поступил наемником в отряд, где командиром был невероятный гигант и силач. Вот вы, князь, – повернулся он к Куланну, – вы невероятно могучи, но наш командир был настолько выше и мощнее, что сам Арескои убежал бы от него, а Траэтаона счел бы его равным.

– А, – махнул рукой Куланн. – Тогда разве что великий Бордонкай сравнится с вашим командиром, барон. Барон! Что с вами?

– Почему вы назвали Бордонкая великим? – спросил Банбери севшим голосом.

– Да так, – растерялся было Куланн, но решил не выкручиваться, раз проговорился, и решительно ответил:

– Потому что в священной роще Салмакиды, что в Запретных Землях, рядом со статуями аллоброга и альва, о которых уже упоминал барон Воршуд, стоит памятник самому великому воину Варда. Траэтаона счел его равным себе, а Победитель Гандарвы хранит его секиру как единственную ценность. Имя этого воина – Бордонкай. А также там стоят памятники двум волкам‑урахагам и разбойнику ингевону. И это доказывает, что Истина существует для всех. Да будет вам известно, барон, что Великая Кахатанна, Богиня Истины и Сути, каждый день ходит к этому месту, чтобы поклониться своим друзьям.

Барон молчал, краснел и бледнел попеременно, сжимал и разжимал кулаки и все же произнес вслух:

– Я видел, как ваш великий Бордонкай убил собственного брата. Именно после того случая я оставил военное ремесло и вернулся в Ронкадор. Открыл здесь гостиницу и вот живу – не жалуюсь.

– Это прекрасно, барон, – сказала Каэ. – Но после гибели своего брата Бордонкай прожил не очень долгую, но очень насыщенную жизнь. И совершил множество подвигов.

– Я не верю! – воскликнул Банбери Вентоттен.

– Бывает. – Она пожала плечами.

И старик схватился за сердце:

– Принцесса! Голосок у вас нежный, но ведь вы произнесли это точь‑в‑точь как Бордонкай. Но она промолчала.

* * *

Утром следующего дня Каэ сидела в кресле у незажженного камина. Все еще отдыхали в своих комнатах, но ей не спалось, и она спустилась в обеденный зал. На улице стояла жуткая жара, а здесь, в прохладе, хорошо думалось, и она дремала в тишине, иногда возвращаясь в мыслях к дальнейшим планам. Из этого сладкого, блаженного состояния ее вывел сам хозяин гостиницы, барон Вентоттен. Он подошел к своей гостье, кашлянув, чтобы не испугать бесшумным появлением (а ходил барон Вентоттен, как кошка), и нерешительно произнес:

– Хотите позавтракать, принцесса?

– Да, если можно.

– Невозможного нет для потомка славного рода Вентоттенов, – сказал барон так печально, что сердце у нее защемило. – Принцесса, вы были в Запретных Землях?

– Да, – твердо ответила Каэ. Ей было сейчас наплевать на осторожность: ей нужно было, чтобы улыбнулся этот удивительный барон.

– Вы лично видели памятник Бордонкаю?

– Да, конечно.

– И Богиню Истины тоже видели? Ну как она приходит к ручью?

– Видела, барон. Чтобы развеять ваши сомнения, сразу скажу, что земли Коттравей находятся на самом севере Сонандана, по‑вашему Запретных Земель.

– Понимаете, если бы мне случилось встретить Великую Кахатанну, я бы попросил ее приоткрыть мне лицо Истины. Мне необходимо узнать, есть ли оно вообще – это лицо. Или она принимает облик, удобный тем, кто ее почитает.

– Боюсь, барон, что каждый действительно видит что‑то свое. И только тот, кто просто живет по правде (как бы смешно и по‑детски это ни звучало), однажды встречает ее, настоящую.

– Принцесса, вы снились мне. И снились очень странно, – сказал барон. – Я видел во сне Бордонкая. И он указывал мне на вас своей огромной рукой, и улыбался, и крутил усы.

– У гемерта не было усов, барон, – ответила она холодно. – Зачем вам эта глупая проверка?

– А затем, – неожиданно разъярился Банбери Вентоттен, – что я всю жизнь благополучно хранил одну тайну. Она не моя, я не имею права ее разглашать. Но я побоялся в свое время принимать ответственность за обладание ею на себя и сбежал. Правда, я вернулся и всю жизнь держал язык за зубами. А когда я вижу вас, принцесса, меня, как ребенка, распирает от желания поделиться с вами. Но ведь запрещено, нельзя!

Каэ не любила разыгрывать из себя грозную и величественную, недоступную и холодную бессмертную богиню, но здесь случай был тяжелый, и выбирать не приходилось.

– Барон Вентоттен, – сказала она ясным и твердым голосом, – посмотрите мне в глаза.

И, подчиняясь этому нелепому на первый взгляд приказу, хозяин Ноттовея заглянул в сверкающую глубину.

– Барон Вентоттен, хранитель талисмана, последний рыцарь храма Нуш‑и‑Джан, чего боишься и от чего бежишь? Смотри на меня и попытайся увидеть лицо Истины.

Банбери Вентоттен опустился на колени и молвил тихо:

– Великая Кахатанна, я знаю, что это ты, но я недостоин говорить с тобой, ибо по‑прежнему вижу перед собой принцессу Коттравей, не в силах узреть твой истинный облик.

– Уже узрел, и теперь давай говорить по‑человечески, – рассмеялась Каэтана.

* * *

Барон Банбери Вентоттен был прямым потомком Арлона Ассинибойна, а значит, хранителем талисмана и рыцарем храма Нуш‑и‑Джан. Ему бы гордиться своим родством и великой честью, но гордиться было уже нечем. Храм Нуш‑и‑Джан лежал в развалинах, хассасины‑хранители перестали существовать значительно раньше, чем мощная каменная постройка, а их потомки теперь яростно воевали друг с другом за власть в Ронкадоре и Игуэе, напрочь забыв о своем долге перед прежними богами.

Правду говоря, Банбери и сам не верил в таинственные истории о каком‑то камне, вынутом из перстня и похороненном в храме у подножия Лунных гор. Его отец воспринимал всю эту историю как легенду, правда очень красивую. И часто рассказывал ее своему сыну на ночь, чтобы малыш быстрее засыпал, – ведь легенда изобиловала ненужными и довольно скучными подробностями, а также труднопроизносимыми именами. И как быстродействующее снотворное отлично себя зарекомендовала. Может, именно поэтому каждое слово древнего предания буквально впечаталось в мозг маленького Банбери.

Затем отец погиб; шаткий мир между Ронкадором, Кортеганой и Эль‑Хассасином выглядел как бесконечная череда вооруженных столкновений, которые не называли войной лишь потому, что люди привыкли с течением лет, что так и должно быть. Члены одной семьи часто оказывались не только по разные стороны границы, но и во враждующих армиях. Братья уничтожали братьев, отцы сходились в сражении со своими сыновьями, и жизнь стала бессмысленной, потому что самые незыблемые ценности неожиданно обратились в прах. Не желая обагрять свои руки родной кровью и губить душу, Банбери обратил свой взор к другим странам, где можно было бы начать все сначала. Молодой барон Вентоттен покинул Иману и отправился на соседний континент в поисках счастья. Он действительно был наемником и несколько лет подряд воевал в Таоре и Аллаэлле. Ужасная история Бордонкая исполнила его отвращением к военной службе; Банбери вернулся на Иману и вложил всю имеющуюся наличность в покупку гостиницы.

Как‑то несколько раз у него возникало желание, отправиться на юг Ронкадора, пробиться через тропический лес, пересечь озеро Эрен‑Хото и достичь загадочного храма, чтобы убедиться в том, что он все‑таки существует. Но то дела не пускали, то денег было мало, то вдруг южные провинции вспыхивали войнами и восстаниями. Так и не случилось барону Вентоттену съездить и проведать свое наследство.

Семьей он по странной причине не обзавелся, хотя в молодости был очень и очень привлекателен, а к зрелым годам стал даже интереснее. Банбери относился к тем людям, которым возраст к лицу. Лишние морщины придали ему благородства, осанка по‑прежнему оставалась гордой, и женщины весьма благосклонно относились к возможности знакомства с бароном, а также сами нередко намекали на серьезность своих намерений. Но он всю жизнь прожил одиноким. Возможно, подсознательно не хотел, чтобы у него родился сын, которому он не преминет как‑нибудь рассказать на ночь сказку и который после этого будет жить с чувством неясной, но острой вины.

Появление Каэтаны и ее спутников расшевелило старого барона. А нахлынувшие воспоминания буквально жгли его изнутри, будто требовали, чтобы он рассказал эту глупую историю милой и очаровательной принцессе Коттравей, которая как две капли воды походила по описаниям на женщину‑гладиатора, одолевшую самого Катармана Керсеба. Банбери Вентоттен с огромным удовольствием рассказал бы все, что знал, и не мучился, но ведь в свое время не веривший в легенду отец зачем‑то взял с него клятву молчания.

Неожиданное превращение принцессы Коттравей в Великую Кахатанну барон Банбери Вентоттен воспринял с невероятным облегчением.

Они завтракали вдвоем в маленькой столовой.

– Значит, вы думаете, что это правда и на мне лежит ответственность за талисман храма Нуш‑и‑Джан?

– Не знаю, барон. То есть я уверена в правдивости легенды, а вот что касается ответственности... Жизнь так часто преподносит нам подобные сюрпризы. Я, например, совсем недавно выяснила, что пресловутые Запретные Земли – это то еще наследство, вроде вашего талисмана. И они налагают гораздо больше обязательств на своего правителя, нежели дают ему преимуществ. Боюсь, где бы вы ни находились, талисман связан с вами неразрывными узами и будет как‑то влиять на вашу жизнь.