Текст книги "Кахатанна. Тетралогия (СИ)"
Автор книги: Виктория Угрюмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 85 (всего у книги 119 страниц)
– Да, – не очень уверенно ответила Каэтана.
– Ему гораздо больше шестидесяти лет, но выглядит он не старше тридцатипятилетнего мужчины. Его молодость может длиться вечно: он хорошо заплатил за нее.
– Чем же платят теперь за вечную молодость?
– Сыном...
* * *
Чаршамба не выказывал никаких признаков гнева или даже неудовольствия. И Харманли Терджена это пугало гораздо больше, чем несколько казней, совершенных под горячую руку. Он маленьким смерчем носился по дворцу и его окрестностям, вынюхивая, выпытывая, выясняя. Его глаза‑уши сбились с ног, а о настроении и душевном равновесии можно было даже не упоминать.
К вечеру Чаршамба принял единственное верное в подобной ситуации решение. Он приказал собрать отряд для похода к горе Нда‑Али. Там он намеревался добыть второй талисман Джаганнатхи, чтобы с его помощью отыскать пропажу. Харманли Терджен предвидел этот ход и потому, задыхаясь от усталости, смиренно доложил повелителю, что отряд уже готов и ждет у главных ворот дворца.
Могущественный повелитель был жесток и свиреп, но отнюдь не безумен. И карал только за действительные, а не за мнимые провинности. И он прекрасно осознавал, что как бы ему ни хотелось сорвать свою злость на несчастном Харманли Терджене, тот нисколько не виновен в происшедшем. В конце концов, это сам Чаршамба упустил талисман. Король ни на минуту не заподозрил в краже фенешангов: он прекрасно знал, что они скорее умрут, чем прикоснутся к сокровищу Джаганнатхи. Враг, несомненно, был. И враг ловкий, сильный, расчетливый. Но чтобы с ним поквитаться, Чаршамбе Нонгакаю нужно было вернуть прежнюю силу. И эта сила до поры до времени дремала в пещере Ишбаала, на самой вершине желтой горы Нда‑Али.
Безумные хассасины едва сдерживали своих коней; Харманли Терджен хриплым, сорванным голосом выкрикивал последние распоряжения, а король одевался в своих апартаментах, когда ему доложили, что странного вида старик предлагает повелителю помощь в поисках пропавших рабов – фенешангов. Слуга, принесший это известие, вел себя как человек, попавший между молотом и наковальней. Он до смерти боялся своего господина, но видно было, что и старик чем‑то его потряс, раз он осмелился вообще о нем заикнуться, да еще в такой неподходящий момент.
Все эти мелочи Чаршамба умел замечать до того, как кровь бросалась ему в голову. И дерзкий слуга не был наказан. Король бросил ему глухо звякнувший мешочек с золотом, которых держал наготове несколько десятков – прикармливать свою челядь, как птиц, – и приказал ввести посетителя.
Понтифик Дайнити Нерай сильно удивился бы, узнай он, что его верховный маг так зачастил на Иману. И возможно, даже спросил бы: «Ну? « Великого Понтифика здесь не было, но Корс Торуна весьма насмешило, что Чаршамба, не отрываясь от осмотра своих доспехов, резко и нетерпеливо бросил:
– Ну!
Какие разные люди, какие различные цели и диаметрально противоположные темпераменты, а способ выражения – один...
– Великий король и мудрый отец, – вкрадчиво произнес маг, и Чаршамба побледнел, обернулся.
– Что ты сказал? – спросил он хрипло.
– Мой господин уже знает о твоей неприятности, продолжал Корс Торун, будто не слышал вопроса короля. – И прислал меня, чтобы помочь. Он верит в то, что именно могучий Чаршамба станет вторым Джаганнатхой и поможет ему выиграть Вторую войну.
Нонгакай смотрел на старца приподняв правую бровь. Его лицо – умное и жесткое – в этот миг могло поразить странной, нечеловеческой красотой.
– Я пытался заключить сделку с Катарманом Керсебом и получить голову своего врага, – открыто заявил старик. – Но этот олух оказался еще глупее, чем я предполагал. Я не хотел беспокоить по таким пустякам тебя, могучий повелитель, но нынче у нас с тобой один враг, и наши цели сходятся... Твой талисман уничтожен!
Чаршамба издал звериный рев. Он слепо верил дряхлому старику со сверкающими глазами юноши – или демона? Чем‑то они были похожи, старик и король.
– Это могла сделать только она – Кахатанна, Богиня Истины, кость в горле нашего повелителя! Убей ее, и Мелькарт прикажет Ишбаалу отдать тебе второе сокровище Джаганнатхи. Убей ее! И Мелькарт отдаст тебе всю Иману, а может, и не только ее.
– Как? – коротко спросил Нонгакай.
– Я дам тебе камень Шанги – единственную вещь, которой она боится. Ты должен будешь прикоснуться к ней этим камешком, легко‑легко. И увидишь, как проста будет победа.
– У Керсеба тоже был камень Шанги?
– Да, – скрипнул зубами Корс Торун.
– И это ты провел его из подземелья Бурганского замка на границу Эль‑Хассасина и Хартума. – Сейчас король уже не спрашивал, а утверждал.
– Да, я.
– Тогда Катарман Керсеб был еще большим глупцом, чем я думал, – рассмеялся Чаршамба. – Давай сюда свое тайное оружие, и наш повелитель не пожалеет... Где она?
– Несется вскачь к горе Нда‑Али. Ты догонишь ее и без моей помощи.
– Сколько с ней человек?
– Всего около шестидесяти. Но помни об участи Керсеба, не надо их недооценивать.
– Постараюсь, – сказал король. – А что, повелитель Мелькарт гневается на тебя?
Корс Торун прожег его ненавидящим взглядом, но голос его звучал ровно и спокойно, когда он произнес:
– Я не единственный, кто не может справиться с ней. Да, господин недоволен. Но не мной, а течением событий.
– Прощай, старик, – сказал Чаршамба Нонгакай. Ко времени окончания этого недолгого разговора он уже был полностью облачен в доспехи и опоясан любимым мечом. Двадцать лет он провел в седле, командуя войсками ордена Безумных хассасинов, и эти годы не прошли зря. Даже теперь король мог легко обходиться без услуг рабов и оруженосцев, да и в еде и питье был умерен и неприхотлив.
Они вместе вышли из покоев короля. Чаршамба Нонгакай двинулся к парадному выходу в сопровождении целой армии слуг, придворных, сановников и личной охраны.
Корс Торун, воспользовавшись тем, что на него почти не обращают внимания, скромно вошел в какую‑то из лазуритовых колонн и пропал... Спустя десять минут тысячный отряд хассасинов под командованием самого Чаршамбы Нонгакая и его любимца – Старшего магистра ордена Харманли Терджена – выступил из Сетубала на восток, к горе Нда‑Али, окутанной вечным туманом и страшными тайнами.
* * *
Гора была по‑настоящему желтой и так освещена солнцем, будто ее сплошь полили прозрачным, густым медом. От подошвы и до середины она была полностью покрыта темно‑зеленым тропическим лесом, а выше шел уже голый камень.
Заросли гудели, жужжали, свистели, чирикали, квакали... Сотни и сотни разнообразнейших звуков неслись со всех сторон, заставляя путешественников то улыбаться, то вздрагивать. Барнаба уселся на змею, сильно придавив несчастную тварь своим немалым весом, и она волнистой яркой лентой утекла в переплетение веток и лиан, громко шипя от негодования. Фенешанги и Кобинан в пять голосов уверяли Барнабу, что она не ядовита, но толстяк продолжал переживать свою неудавшуюся гибель.
Провести коней да и самим пробраться через эту чащу было практически невозможно. Куланн быстро перестроил отряд; фенешанги, Могаллан и Кобинан встали впереди и топорами прорубали неширокую просеку, меняясь по очереди. Собственно, и один темнокожий мог справиться со всей работой, но, посовещавшись они решили не рисковать.
Часа через три Римуски ловко вскарабкался на огромное дерево и скрылся в его густой кроне. Оставшиеся внизу дружно волновались, пока он не спустился и не доложил, что мощный отряд идет по их следам. Поскольку все ожидали именно такого сообщения, то сразу успокоились – все шло по плану.
– Если идти весь вечер и всю ночь, – сказал Тотоя, – то мы доберемся до пещеры все с тем же преимуществом в два часа.
– А как они вообще умудрились так быстро нас догнать? – спросила Каэ.
– Великая богиня не знает Чаршамбу Нонгакая, – улыбнулся Мешеде. – У него воины птицами полетят, лишь бы он не нахмурился.
– Понятно. Как говорит Зу‑Л‑Карнайн: «Пора становиться тираном».
– Кони устали, – сказал Куланн. – Но идти нужно.
Маленький альв шатался от усталости, и Фэгэраш взял его на руки. Они вышли из лесных зарослей и теперь карабкались по пологому, довольно скользкому боку Нда‑Али, цепляясь за любые камни и выступы.
Сверху была прекрасно видна дорога, по которой темной гусеницей продвигался отряд всадников.
– А что нас ждет в пещере? – спросила Каэ у Тотои.
– Не знаю, богиня, – ответил фенешанг, пожимая плечами. – Опасность, сражения, возможно, гибель. Наш народ никогда не заходил в пещеру Ишбаала. Для нас это смертельно. И для всех это смертельно, кроме носящих талисман. Так что вам все равно придется идти одной.
– Ну, в этом‑то я как раз и не сомневалась.
– Не одной, а со мной вместе, – солидно сказал Ниппи. – Справимся, не волнуйся.
– Я спокойна, как каменная статуя.
– Это хорошо, – одобрил перстень.
Они поднимались всю ночь, освещая себе путь смолистыми факелами, ветки для которых нарубили еще в лесу. Кони спотыкались, люди устали и вконец измучились. Каэ даже думать боялась о том, что им предстоит сдерживать натиск противника, пока она будет разбираться в пещере с Ишбаалом.
И хассасины, и сангасои определяли местонахождение друг друга по длинным цепочкам огней, змеившимся по горе. Как ни боялись воины Чаршамбы своего короля, даже его гнев не мог заставить их догнать отряд Каэтаны. Море огней еще плескалось внизу, пробиваясь сквозь плотные кроны деревьев.
– Они идут по нашим следам? – с горечью спросила Каэ. – Мы сами прорубили им путь в чаще леса?
– Не совсем, – загадочно усмехнулся Могаллан. – Не всякому удастся сравниться силой с фенешангами. Мы завалили тропу стволами, а прорубали путь в самых удобных местах. Так что им теперь придется попотеть...
Это сообщение приободрило Каэ, и она ускорила шаг. Рядом плелся Тод, вывалив язык и тяжело дыша.
– Потерпи, пес. Должно же это когда‑нибудь закончиться.
Когда первые солнечные лучи прорвали редеющий туман, сангасои остановились у разверстой пасти огромной пещеры.
– Вот. – Римуски широко повел рукой в сторону отверстия. – Ишбаал заключен там, и там же спрятан талисман Джаганнатхи. Мы постараемся выстоять, пока вы будете управляться внутри.
– Не знаю, что сложнее, – вздохнула Каэ. – Думаю, что первое.
– Не думайте об этом вообще, – сказал Кобинан. – Рано или поздно это должно было случиться.
– А как возвращаться? – спросила она. – Положим, я одолею эту напасть, и как тогда? Их раз в пятнадцать больше...
– К тому времени как вы вернетесь, – пообещал Куланн, – их станет намного меньше.
– Это приятно слышать.
Каэ решила не затягивать сомнительное удовольствие ожидания своей участи: решительным движением поправила перевязь мечей, проверила, легко ли они выходят из ножен. Затем тщательно осмотрела себя с ног до головы. Любая мелочь могла оказаться роковой – даже не вовремя развязавшийся шнурок. Эти приготовления заняли у нее менее пяти минут.
– Пожелайте мне удачи! – сказала она. Тод запрыгал рядом, всем своим видом показывая, что он собрался вместе с ней.
– Нет, пес. Ты останешься здесь.
Лохматый ее друг обиделся и, понурившись, отошел в сторону. Еще несколько минут друзья обнимали ее, прощаясь с истовостью тех, кто может уже не встретиться в этой жизни. Но времени было мало, и напомнило об этом Время, которое облапило Каэтану в образе разноцветного толстяка с постоянно меняющимся лицом.
– Иди, – сказал он, легко отталкивая ее от себя. – Надеюсь, все будет в порядке.
Она развернулась и пружинистым шагом пошла к пещере Ишбаала. Куланн, смотревший ей вслед сквозь странную пелену влаги, неуместной на его холодных, жестких глазах, в очередной раз удивился тому, откуда она берет силы. А потом ему стало некогда удивляться, потому что хассасины были уже близко и ему предстояло возглавлять оборону.
* * *
Они только‑только успели свалить камни в несколько внушительных куч да передохнуть, чтобы набраться немного сил перед предстоящим сражением. Фенешанги блаженно улыбались, наслаждаясь обретенной свободой, и приближение тысячного отряда Безумных хассасинов их, казалось, совершенно не беспокоило. Номмо увлеченно рассказывал Магнусу о любовном романе, имевшем место между его тетушкой и каким‑то сильваном лет шестьсот тому назад. Магнус внимал.
Могаллан и Кобинан обсуждали достоинства и недостатки двуручных мечей – это была их любимая тема, и она никогда не исчерпывалась и не надоедала.
Куланн развалился на спине и уставился в жаркое небо. О чем он думал в эти часы перед сражением, никто не знал: военачальник сангасоев был молчалив. Рядом пристроился грустный Тод. Он вытянулся возле Куланна и время от времени поднимал большую лобастую голову, прислушиваясь к подозрительным звукам, доносившимся снизу.
Барнаба перекладывал мелкие камешки. Чаршамба Нонгакай и Харманли Терджен с обнаженными мечами двигались во главе своих воинов, готовые в любую секунду вступить в бой.
... А бой грянул страшный.
Когда до хассасинов оставалось не такое уж и большое расстояние, солдаты Сонандана поднялись и встали на свои места, даже как‑то лениво и пренебрежительно. Они ждали врага, их не застигли врасплох, как это случилось на границе Хартума, где сразу завязалась рукопашная, и потому лучники показали себя в лучшем виде.
Первые стрелы тонко пропели в воздухе и вонзились точно в цель. Хассасины, не успевшие закрыться щитами, покатились вниз, не успев даже толком вскрикнуть. Впрочем, от стрел сангасоев их небольшие щиты защитить не могли. Выпущенные из огромных луков (вот они и пригодились наконец), тяжелые, длинные стрелы пробивали броню с невероятной силой. Первые несколько рядов приближающихся воинов были буквально выкошены.
Несколько сангасоев с помощью неутомимых, могучих фенешангов пустили вниз по крутому склону горы желтые камни, словно специально изготовленные природой для такого случая. Камни были достаточно велики, чтобы смять человека и серьезно покалечить лошадей. И пока изрыгающий проклятия Чаршамба перестраивал свои ряды, множество хассасинов были серьезно покалечены.
Когда враги подобрались поближе, Номмо и Магнус выступили со своим коронным номером: Хозяин Лесного Огня метал шары сиреневого пламени, а Магнус стряхивал с пальцев, словно капли воды, тяжелые метательные ножи, большинство из которых попадало в цель.
И все же хассасины были прекрасными воинами, и, несмотря на огромные потери, они поднялись настолько, что бой вот‑вот должен был перейти в рукопашное сражение. По приказу Куланна сангасои расстреляли свои последние стрелы.
И вот уже Могаллан и Кобинан встали рядом на небольшом каменном карнизе, держа наготове свои верные мечи. Уже были слышны хриплые ругательства и громкое дыхание противника; уже чувствовался специфический запах, напоминающий пряности или лотос – тонкий, приторный, – знаменитые на всю Иману духи Чаршамбы Нонгакая...
И первая голова, крутясь и подпрыгивая, покатилась вниз, а Куланн удовлетворенно хмыкнул, опробовав свой новый боевой топор.
Они подошли так близко, что Чаршамба прекрасно мог разглядеть ненавистные лица своих бывших рабов. Ему всегда льстило, что последние полубоги этого континента прислуживают ему, не смея перечить, протестовать, просто не смея говорить. Это было приятно и ласкало его самолюбие. Но обретшие свободу, восставшие фенешанги были и страшны, и опасны. Даже в рабстве их невероятная сила потрясала придворных; теперь, многократно умноженная свободой, увеличенная необходимостью, она могла серьезно повлиять на исход сражения. Харманли Терджен уже уловил носящиеся в воздухе приказы повелителя и, до того как Чаршамба облек их в слова, направил против фенешангов отборных рыцарей, с ног до головы закованных в знаменитую кегелийскую броню. Старший магистр высоко оценил головы полубогов Иманы, противопоставив им целую сотню.
– Король всегда любил нас, – прокомментировал этот поступок Римуски.
– Харманли всегда знал нам точную цену, чуть ли не пропел Тотоя.
Суждена ли им была гибель от рук своих мучителей или жизнь, завоеванная в сражении, фенешангам уже было весело. Пьянящее чувство свободы, способность владеть собой, ощущение личной воли, гордости, достоинства – больше им ничего не было нужно. И за то, что Каэтана подарила им эту невероятную после стольких веков рабства свободу, они были готовы умереть за нее.
Волна хассасинов налетела на противника и снова откатилась, разбившись о его неприступную оборону.
И тогда Чаршамба нахмурился и повелительно взмахнул рукой...
* * *
В пещере было светло. Каэтана уверенно ступала по неровному каменному полу, оглядываясь по сторонам, подмечая все, что могло впоследствии пригодиться. Широкий коридор уводил ее в глубь горы, петляя и поворачивая бессчетное количество раз, и всю дорогу ее сопровождал неяркий желтоватый свет. Иногда под ногами с треском ломались, высохшие, выбеленные временем кости; их было довольно много, чтобы заставить задуматься над своей собственной судьбой. Иногда попадались черепа. Правда, она заметила, что черепов значительно меньше, чем могло быть при таком количестве костей. Это несоответствие наводило на дополнительные размышления, но ужасаться ей было просто некогда.
Такахай и Тайяскарон она обнажила сразу после того, как вошла. Клинки полыхали желтым огнем, вселяя в нее уверенность в своих силах и чувство защищенности. Все‑таки два друга сопровождали ее всюду, и от этого на душе становилось теплее.
Под потолком и по углам болталась под порывами сквозняка такая огромная паутина, что Каэ решила быть осторожнее. На всякий случай она осматривала потолок не менее пристально, нежели пол и стены. И оказалась права. Первый любитель свежего мяса обрушился на нее с каменного свода, и она едва успела защититься мечом. Каэ и не поняла вначале, что это было: огромный, с человеческую голову, лохматый комок, отлетевший с визгом в сторону, как только напоролся на лезвие Такахая. И только когда несколько таких же тварей появились одновременно с разных сторон, она получила счастливую возможность рассмотреть, кто будет ею питаться.
Скорее всего это были пауки. Во всяком случае, из всех живых тварей, ей известных, они были ближе всего к восьминогим охотникам. Хотя...
Паукообразные существа имели мерзкие, высохшие, изжелта‑белые человеческие лица. Они явно общались между собой, что‑то угрожающе кричали ей и скалили острые, мелкие зубы. Это зрелище было настолько отвратительным, что Каэ почувствовала прилив дурноты. А к паукам она всегда относилась с теплотой и приязнью. Не хуже, чем к любым другим тварям.
Волосатые шары с невероятной подвижностью и ловкостью прыгали вокруг нее, норовя подскочить повыше и впиться в шею или лицо. Это очень напоминало бы игру в мяч, если бы ставкой здесь не была ее собственная жизнь. Каэ отбивалась мечами, и гора мертвых существ быстро увеличивалась. Правда, и живые прибывали в таком темпе, что она уже не рассчитывала выпутаться из этой передряги.
– Активнее! – внезапно сказал Ниппи. – Если тебя укокошат, то мне здесь валяться неизвестно сколько. И кто знает, в какие руки я попаду. О себе не беспокоишься, так обо мне подумай.
– Извини, учту, – прорычала она незнакомым ей самой голосом.
Ниппи он тоже не понравился.
– Эй, – окликнул он ее, в то время как она умудрилась рассечь сразу два мохнатых зубастых кома одним ударом. – У тебя голос странный и неестественный. Взбодрись.
– Ax ты ж, жестянка!
Каэ так разъярилась на этого вредного комментатора, что твердо решила выжить, чтобы задать ему трепку. Наверное, это злость помогла ей, потому что удары стали точнее и четче: пауки разлетались в разные стороны; и вдруг – она даже не заметила, как это случилось – проход опустел.
Трупы врагов мерзко хрустели под сапогами, руки по локоть были покрыты какой‑то остро пахнущей жидкостью, заменявшей паукам кровь, в голове все перемешалось. Но путь был свободен.
– А теперь прямо, – бодро сказал перстень. – Еще довольно далеко, так что я могу почитать стихи собственного сочинения, пока тебе нечего делать.
Каэ лишилась дара речи в прямом смысле. И пока она открывала и закрывала рот, он принялся читать действительно недурные стихи, написанные в жесткой и ироничной манере, а о трепке ей осталось только мечтать.
Внезапно Ниппи замолчал, доказав тем самым, что он далеко не так беспросветно глуп, как иногда кажется.
– Ты не переживай, это еще не Ишбаал, и до талисмана не близко, но... – Видимо, тут он должен был сказать, что умывает руки, но отсутствие упомянутых конечностей помешало ему.
Каэ прислушалась. Там за поворотом, всего в нескольких шагах от нее, ворочалось что‑то тяжелое и мокрое, судя по хлюпающим звукам, – будто великан топал по великанскому болоту. Она приостановилась, вытерла сухие и чистые уже руки о рубаху. Затем поудобнее взвесила в ладонях рукояти своих верных мечей и пошла дальше – а что ей еще оставалось?
Этот житель пещеры произвел на нее неизгладимое впечатление. Гигантская тварь, похожая на ожившую перину, – жуткий гибрид летучей мыши и какой‑то личинки, безобразно‑белой и рыхлой. Больше всего он напоминал горячечный бред или фантазию параноика. Его просто не должно было существовать в этом мире, где вовсю светило солнце, росли деревья и щебетали птицы. Правда, что‑то подсказывало Каэ, что на солнце он выходить и не собирается, просто живет себе внутри горы Нда‑Али и жрет кого попало. А то, что занимается он этим более чем усердно, было видно сразу – коридор за поворотом был просто завален грудами костей.
– О боги, боги, да сколько же их сюда приходило!
– А ты как думаешь? – солидно молвил Ниппи. – Талисман Джаганнатхи – это тебе не фитюлька, каждому хочется...
Тварь тем временем зашипела и изогнулась, став похожей на взбесившийся валун с крыльями. Именно наличие крыльев Каэтану настораживало сильнее всего. Тело отвратительной «личинки» пошло мелкими волнами, края его приподнялись, и внизу стали видны сотни и сотни маленьких – по сравнению с самим телом – ножек, примерно в руку толщиной, с острыми коготками на концах. Одних этих крючков было достаточно, чтобы разорвать Каэтану в клочья. Так или иначе, но остатки скелетов упрямо свидетельствовали, что у этого мерзкого существа есть несколько оригинальных, но весьма действенных способов расправляться с врагом. Пока Каэ рассматривала противника на предмет выяснения слабых мест, «личинка» приподняла переднюю часть своего перинообразного туловища, позагребала воздух ножками, которые на поверку оказались отвратительно волосатыми и усеянными мельчайшими колючками, и рванула вперед.
Вот где пригодилась наука Траэтаоны! Сотни, даже тысячи прыжков, совершенных из любого положения, головокружительные сальто‑мортале, невероятные фигуры, которые он заставлял ее выделывать – с мечами и без них... Когда‑то Каэтана сопротивлялась, крича, что она не собирается работать в передвижном цирке акробатом, а Траэтаона, как всегда непреклонный, уверял, что это тоже хлеб на случай, если Истина уже не будет нужна никому. Она всерьез не задумывалась над его словами, но сколько раз они спасли ей жизнь. Вот и сейчас: Истина этой твари на самом деле ни к чему, а что касается прыжков... Она взлетела в воздух за секунду до того, как «личинка» тяжело плюхнулась на то место, где только что стояла предполагаемая жертва.
Каэ даже не предполагала, что насекомоподобные монстры умеют так реветь – протяжно и мерзко. А затем тварь взмахнула своими крыльями, которые выглядели словно прилепленные неким безумцем к ее несуразному телу, и поднялась в воздух. Здесь Каэ пришлось особенно тяжело, потому что до сих пор она была уверена, что летать не умеет. Сражение с крылатой тварью заставило ее усомниться в непреложности этого утверждения.
Самым ужасным было то, что даже неотразимые, сильные удары Такахая и Тайяскарона не наносили монстру серьезных повреждений. Его рыхлая, влажная плоть кусками усеивала пол, но видимого ущерба это не приносило. Коридор был слишком тесным, и пространства для маневра явно не хватало. Раны, которые образовывались на теле личинки, ее не беспокоили, и казалось, она может бесконечно атаковать того, кто столь бесцеремонно вторгся на ее территорию. Каэтану это бы не столь сильно тревожило, если бы она не отдавала себе отчета в том, что тварь – это не конец, а возможно, и не середина пути, что и дальше ее ждет нечто особенное. А сил на это особенное могло не хватить.
Внезапно ее мечущийся взгляд упал на огромное копье – как раз под стать Арескои или га‑Мавету. Для нее же подобное оружие было слишком велико. Кто бы ни был носивший его, мускулы у него были стальные. Каэтана подхватила копье с пола, уперла его тупым концом в каменную стену тоннеля, острие выставила над своей головой. Теперь она просто ждала, стараясь успокоиться и наладить дыхание. И когда громада твари тяжело взлетела, хлопая крыльями, и понеслась на нее, она не шелохнулась. И приняла обрушившуюся массу рыхлого туловища на копье, стараясь направить его в темный спутанный узел на теле, надежно защищаемый монстром. Каэ действовала наугад в надежде на то, что тварь все‑таки сродни насекомым и темное пятно соответствует нервному сплетению. И оказалась права. Она едва успела отскочить в сторону, когда жуткое существо забилось в конвульсиях, задергалось и наконец замерло. Из страшных ран потоками лилась белая, вонючая, густая жидкость. Каэ стояла в ней по щиколотку и пыталась отдышаться.
– Вот это по‑нашему! – снова включился в беседу Ниппи. – А ты еще не совсем пропащая. Пойдем отсюда, вдруг родственники этой детки приползут, пылая жаждой мести.
Каэтана подумала, что несколько тварей такого размера не смогут жить рядом – не хватит пищи. Но все же она была в пещере Ишбаала, и кто знает, какие чудеса здесь возможны. Она поторопилась последовать совету Ниппи и ускорила шаг.
Пол под ее ногами становился все более и более наклонным, пока наконец ей не стало трудно идти. Коридор уводил ее в глубь горы Нда‑Али, к самому каменному сердцу, где тяжело и беспокойно ворочалось нечто, носившее имя Ишбаала.
Она не знала, сколько шла, хотя шла очень быстро, не останавливаясь ни на минуту, чтобы передохнуть. Когда становилось уж очень тяжело, она строго напоминала себе о том, что все‑таки является богиней – бессмертной, всесильной – и обычные тяготы ее мало касаются. Ниппи бурчал под нос нечто невразумительное, но, видимо, его укачало, потому что вслух он не высказывал ничего.
Последний раз круто вильнув, коридор неожиданно уперся в каменную глухую стену с вырезанными на ней барельефами. Они изображали нечто удивительно знакомое. Каэ заколебалась, рассматривать их или пытаться пробиваться дальше. Наконец решила, что спешка хороша при ловле блох (откуда она знала эту глупую фразу?), и стала пристально разглядывать каменные изображения.
На одном из фрагментов она обнаружила себя, родную, с мечами в руках, пронзающую нечто клубящееся туманом. Во всяком случае, именно так она трактовала вторую фигуру...
– И что это? – спросила она сердито.
– Не знаю, – сказал Ниппи. – Талисман прямо напротив тебя, шагов через пять. Только как ты их пройдешь?
– Пройду... – И сама поразилась своей уверенности.
В моменты крайнего напряжения или опасности глаза становятся зорче, а ум острее. Эту нехитрую истину Каэтана усвоила довольно давно. И теперь, ощупывая пальцами каждый миллиметр прохладной шершавой поверхности, она знала, что ищет. Была уверена, хотя происхождение этой уверенности оставалось загадкой. Как заправский вор, которому нипочем любые замки и запоры, она нашла крохотный выступ, немного помедлила и... щелкнула. Внутри стены что‑то тихо зажужжало, и она стала медленно отъезжать в сторону.
– Позвольте, – оскорбился Ниппи. – А как же магия?
– И магия здесь наверняка присутствует, только меня ведь она никак не касается.
– Это я понимаю, – заявил перстень. – Но я не понимаю, откуда у тебя такие замашки взломщика?
– Это тоже своего рода поиск истины – открыть то, что скрыто другими.
– Учту, – буркнул Ниппи. – А теперь – удачи тебе. Он уже ждет.
* * *
Он ждал. Он ждал так долго и так мучительно, что однажды потерял представление о том, сколько веков или тысячелетий заперт в самом чреве медово‑желтой горы Нда‑Али. Он забыл разницу между ночью и днем, между тьмой и солнечным светом. Впрочем, он никогда особенно не ценил одного и не нуждался в другом.
Но на сей раз Ишбаал проснулся и заворочался: кто‑то находился слишком близко, гораздо ближе, чем все остальные, кому удавалось проникнуть в его пещеру, и теперь забрезжила еще смутная и слабая, но надежда на освобождение. Огромная глыба мрака, висевшая в пустоте, начала менять свою форму, перетекать, переливаться разнообразными цветами – ведь тьма способна содержать в себе любые оттенки, – и, доведенные до предела, до абсурда, они непременно превращаются в черноту. Ишбаал жаждал вырваться на волю и соединиться со своей второй частью – Мелькартом. Тот, кто приближался сейчас, мог ему в этом помочь.
Он знал, за чем идет сюда живая душа. И не заблуждался относительно ее целей. У всех, кто приходил в пещеру, была одна мечта, одно стремление – завладеть талисманом Джаганнатхи. Ишбаал недоумевал, почему эти магические предметы называются именем жалкого человеческого царька, проигравшего все во время Первой войны Мелькарта за Арнемвенд. Но ему‑то какое дело?
Каэтана вышла из‑за отъехавшей в сторону каменной громады и остановилась. Перед ней уходил в пустоту, в никуда, громадный зал (пространство? помещение?). Она не знала, как это назвать. Крохотным муравьем на краю Вселенной чувствовал себя тот, кто попадал в это место. Гора, словно выеденная изнутри, таила в этой полости существо, называемое Ишбаалом. И это оно висело в желтоватом рассеянном свете огромным куском вселенского мрака. В этом мраке неугасимым огнем полыхали два зеленых пятна, заменявших Ишбаалу глаза. Каэ подумала, что желтый свет напоминает сосуд, в котором заключено это страшное существо.
Холод пробрал ее до костей, заледенил кровь в жилах. Мелкие, противные мурашки побежали по спине, а волоски на голове стали чувствоваться каждый по отдельности, на что кожа реагировала болезненно. Мрак вился и перемещался, перемещались горящие его глаза. А на самом краю, на границе мрака и света, на небольшом выступе лежало украшение из зеленого золота, за которым она сюда и пришла. Каэтана не успела сделать ни одного шага, не успела додумать до конца ни одну толковую мысль, когда тихий‑тихий, вкрадчивый, немного свистящий шепот произнес:
– Здравствуй, враг мой. Вот ты и навестила меня в моем уединении. Тебе нужен талисман?
Она молчала, понимая, что в каждом слове таится ловушка. Собралась с силами и двинулась вперед, осторожно ступая по странным для горы Нда‑Али черным, будто обугленным, камням.
