355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктория Угрюмова » Кахатанна. Тетралогия (СИ) » Текст книги (страница 33)
Кахатанна. Тетралогия (СИ)
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 02:54

Текст книги "Кахатанна. Тетралогия (СИ)"


Автор книги: Виктория Угрюмова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 119 страниц)

– Приветствую тебя, почтенный странник! – молвил жрец, стараясь не обращать внимания на очевидные странности, творившиеся с человеком.

– И я тебя приветствую, – ответил тот.

Звук его голоса потряс Нингишзиду еще более, чем внешность. Словно прозвучало одновременно множество голосов – высоких и низких, мужских и женских, детских и старческих.

«Наваждение какое‑то», – подумал жрец и сделал незаметный знак рукой, подзывая к себе воинов и молодых служителей: кто его знает, зачем пожаловал нежданный посетитель.

– Я не так опасен, как ты думаешь, – немедленно отреагировал тот, хотя вроде жеста жреца увидеть не мог. – Во всяком случае, я не опасен здесь. Поэтому слуг можешь не звать, но... если тебе так будет спокойнее, то я не возражаю – зови. Это ничего не меняет. Слушай меня внимательно: мне нужно срочно увидеться с Каэтаной.

– Она об этом знает? – спросил жрец, усмотрев в паломнике личность неординарную.

– Нет.

– А, значит, ты пришел искать Истину? – сказал Нингишзида как можно более официально, стараясь совладать с паникой и проигнорировать слова странного человека.

Все‑таки не слишком многие были осведомлены о том, что пришедшая на Шангайскую равнину в день великой битвы с Новыми богами женщина и Интагейя Сангасойя, Суть Сути и Мать Истины, – это одно и то же лицо.

– Я ищу не Истину и не ее богиню. Великая Кахатанна пусть помогает другим – честь ей за это и хвала, но мне она помочь не сможет. Я ищу именно Каэтану. Тебе понятно, сморчок?

А вот сморчком Нингишзиду называть не следовало никому: ни неизвестным посетителям, ни верховным богам, ни духам, ни демонам. Он никогда и никого не боялся, только вот сейчас не знал, как поступить.

Жрец не мог ни повернуться и уйти, оставив грубияна разбираться, как захочет, в его собственных проблемах, ни идти к Каэ – ему ужасно не хотелось выполнять просьбу странного существа. А причины для отказа нашлись быстро и в большом количестве: нельзя было исключить возможность того, что этот человек мог оказаться очень и очень опасным. И хотя враги проникали в Сонандан довольно редко, в последнее время мир изменился не в лучшую сторону.

– Что тебе нужно от богини? – спросил Нингишзида. – я ее верховный жрец и готов помочь тебе, скажи только в чем. Мы все здесь служим Интагейя Сангасойе, и если ты не хочешь говорить со мной, побеседуй с любым из жрецов Кахатанны, а уж они решат, сможешь ли ты увидеться с Великой Богиней. Ты заходил в храм? Называл имя?

– Мне не нужен храм, мне не нужны ответы на незаданные вопросы...

Ищущего, если он уже пришел в Сонандан, не изгоняют из храма Истины, даже когда его внешность или манера поведения не нравятся кому‑нибудь из служителей.

«А жаль», – свирепо подумал про себя Нингишзида, решая, как быть.

И тут произошло первое чудо сегодняшнего дня (удивительный паломник при всей своей необычности на чудо все‑таки не тянул).

Жрец поднял голову и увидел прямо перед собой расплывчатые фигуры трех полупрозрачных монахов, активно кивавших головами, советуя ему соглашаться. Монахи эти заставили Нингишзиду глухо застонать.

Сонандан никогда не был обычным государством, в котором жизнь текла серо и буднично. А с появлением Каэтаны здесь и вовсе началось светопреставление.

Так, однажды Нингишзида заметил в парке три бесплотных, бестелесных сущности, более всего похожих на монахов неведомо какой церкви, которые, оживленно переговариваясь, прошли прямо сквозь него. Затем опомнились, остановились и вежливо раскланялись, прижимая руки к груди в одинаковом жесте. Верховный жрец не знал, как расценить это событие – как еще одно явление гостей Суть Сути или как обычную галлюцинацию, на которую вполне имел право после всего, что ему довелось услышать от своей богини. К тому же постоянное ее пребывание в мире людей несколько выбило уравновешенного прежде жреца из колеи. В самом деле, когда ты идешь по парку, а в десяти шагах от тебя сама Воплощенная Истина кормит черепах в бассейне прозаическими червями, поневоле станет не по себе. А отсюда и до галлюцинаций не очень далеко. Он все же решился поделиться с Каэ своими сомнениями и задал ей вопрос напрямик:

– Они существуют или нет?

– Как тебе сказать? – растерялась Каэ. – Вообще‑то – нет. Но могу с уверенностью сказать, что ты их видел, а это редко кому удается.

Такого диагноза Нингишзида вынести уже не смог и монахов с того памятного дня постановил считать плодом своего воображения.

И вот твоя собственная галлюцинация всячески подбивает тебя на принятие решения, которое ты принимать не хочешь. Жрец потряс головой.

– Я скажу богине о твоей просьбе, – сухо обратился он к паломнику.

Толстячок не то криво улыбнулся, не то гримасу скорчил, не то передразнил жреца – но разве с таким лицом поймешь?

Нингишзида пожал плечами и стремительно двинулся к храму. Решение у него созрело такое: Истина на то и истина, чтобы разобраться, что к чему. А вот охрану он приставит самую серьезную...

– Так что тебя смущает в этом посетителе? – спросила Каэ, перестав смотреть в зеркало и всем корпусом разворачиваясь к собеседнику.

Раздался негромкий звук – это гребень дождался наконец момента, чтобы выскользнуть из прически. Волосы словно вздохнули, распрямляясь. Секунда – и вот буйная и непокорная грива приняла свой обычный вид. Каэ только рукой махнула.

– Такого гостя у нас еще не было, – вполне искренне ответил Нингишзида.

– Ну, у нас многих гостей еще не было, – моментально откликнулась Интагейя Сангасойя.

«Просто боги миловали», – подумал жрец, но не решился высказать это мнение вслух.

– Сейчас я выйду. – Она лучезарно улыбнулась.



* * *

Когда великая Кахатанна, Суть Сути и Воплощенная Истина, появилась на ступенях своего храма, паломник терпеливо дожидался ее. Богиня появилась, правда, с тыльной стороны здания, чтобы не смущать невниманием толпы ищущих. Уже спускаясь по лестнице, она услыхала отдаленный рокот – это объявили о том, что церемония переносится на некоторое время.

При виде тонкой девичьей фигурки, закутанной в легкие и прозрачные одежды праздничных, ярких цветов, толстяк поспешил ей навстречу, и неподдельная радость отразилась на его не правильном полном лице. Брови у паломника еще активнее заездили по лбу, а глаза моргали и вращались, как у хамелеона, – в разные стороны, независимо друг от друга. Впечатление он производил, однако, не жуткое, а довольно‑таки располагающее.

Каэтана спустилась с террасы и подошла к разноцветному толстяку.

– Здравствуй, – сказала она и ненадолго задумалась. – Кажется, я тебя знаю.

– Здравствуй, – ответил он и замолчал.

Молчал довольно долго, рассматривая подошедшую богиню, как отец рассматривал бы внезапно повзрослевшую в его отсутствие дочь. Этот взгляд был Каэтане знаком, и ей сделалось не слишком уверенно от того, что она не могла угадать, с кем ее свела судьба на этот раз.

– Ты не можешь меня не знать, – заговорил наконец паломник, и уши его заколебались, как паруса под порывами ураганного ветра. – Но растерянность читаю я на лице твоем. Тебе неуютно оттого, что ты все еще не можешь меня узнать, верно?

– Правда. И не надо быть богом, чтобы догадаться об этом. Ты не хочешь назвать себя?

– Пока что – нет. Мне нужно, просто необходимо поговорить с тобой еще до того, как ты поймешь, кто я.

Каэтана нахмурилась. Слишком много тайн и загадок. Они не нравились ей с тех пор, как она появилась на Арнемвенде после долгого отсутствия. Прежде, помнится, она радовалась всякому происшествию, как ребенок. Она упивалась и наслаждалась самой атмосферой таинственности, ей так нравилось все загадочное – и ее можно было простить: Сонандан тогда был самым спокойным местом в мире, а юной богине безумно хотелось приключений и острых ощущений.

Однако после всего того, что ей случилось пережить, после того, как сама ее суть была с огромным трудом найдена и оплачена жизнями многих бесконечно дорогих для нее людей, великая Кахатанна сильно повзрослела. И то, что все пространство, лежащее за хребтом Онодонги, ныне являло собою вместилище тайн, загадок и необъяснимых явлений, ее не радовало, а печалило. Она знала причину, исток – и ничего не могла с этим поделать. Пока не могла.

Странный паломник явился не в самое удачное время.

– Припомни, о Истина. Мы уже встречались. И если ты задумаешься, то поймешь, что обязана мне кое‑чем. А теперь вот я пришел к тебе за помощью.

– Ну, если ты так считаешь... Я всегда плачу свои долги с охотой. И хотя, скажу тебе честно, не очень хорошо понимаю, чем обязана, – говори, что тебе нужно.

– Очень многое, – наморщил лоб паломник.

Каэтана весело улыбнулась:

– Как раз это меня и не удивляет. Тысячи и тысячи добрых и милых людей приходят в храм Истины, потому что им нужна помощь. Но чаще всего они заблуждаются относительно моих скромных возможностей и, как правило, хотят гораздо больше, чем я могу им дать. Давай послушаем твою просьбу и решим, что я действительно смогу для тебя сделать. Представляться все‑таки не будешь?

– Повременил бы. По крайней мере, до тех пор, пока мы не обсудим моего дела. Я хочу, чтобы мое имя не мешало нам спокойно беседовать.

– Вот как? – Она высоко подняла брови.

– Понимаешь ли, мне необходима конкретная помощь. Ни Воплощенная Истина, ни великая Кахатанна, чей храм служит утешением для всех ищущих – за что ей честь и хвала, – не смогут ничего для меня сделать. Если кто и может, то только растерянная, беспомощная девочка, которая попала в этот мир не по своей воле и прошла через весь Вард с шестью спутниками и двумя мечами за спиной, наплевав на смерть, на волю Новых богов и на то, что это не под силу никому. Мне нужен совет той девочки, которая создала из себя богиню вопреки всем трудностям и запретам властителей этого мира.

– А ты многое знаешь, – задумчиво сказала Каэ, усаживаясь поуютнее на нагретой солнцем мраморной плите и подбирая под себя ноги.

Кивком головы она пригласила странного посетителя садиться рядом, и он последовал ее примеру. Правда, даже с этим несложным действием у него возникли определенные проблемы: ноги вдруг спутались и отказывались принимать нормальный вид. Немного помучившись, он грузно плюхнулся около Кахатанны.

– Я знаю многое, дорогая Каэ. Практически – все. Кстати, ты позволишь мне называть тебя так?

– Конечно, – согласилась она. – Мне так больше нравится. Или, – она прищурилась, так как смотрела на своего собеседника против солнца, – или ты и сам это знаешь?

– Конечно сам. Точнее было бы выразиться – само, но об этих нюансах я расскажу позднее. Я действительно знаю практически все практически обо всем, и мое знание в корне отличается от твоего.

– Чем же? – заинтересовалась она против воли.

– Ты прозреваешь суть вещей, событий и явлений, но не всегда знаешь об их существовании до того, как они эту скрытую суть проявили. Я же, напротив, знаю обо всем, что когда‑либо где‑либо существовало, но мое знание практически ничего не меняет для меня в окружающем мире. Я до последнего не ведаю, в чем сокрыта истина. Например, мне наверняка известно, что в скором времени ты собираешься уйти во внешний мир, чтобы разыскать источник той третьей силы, которая медленно, но уверенно захватывает Арнемвенд. И ты уйдешь. Я знаю, что ты вспомнила, а что из твоего прошлого по‑прежнему остается загадкой для тебя самой. Я даже знаю, чем помочь, но моя помощь, как и твоя, имеет вполне определенную цену.

– Ты говоришь загадками, и мне это не нравится, – сказала Каэ после недолгого раздумья. – К тому же помощь, которая имеет вполне определенную цену, очень часто вообще обесценивается.

– Я говорю загадками, ты говоришь афоризмами – мы друг друга стоим, – поклонился ей паломник.

– Хорошо, я согласна выслушать тебя, только излагай яснее.

– Ты же сама Истина...

– Нет‑нет, если я правильно поняла тебя в самом начале нашего разговора, ты просил помощи не у великой Кахатанны и хотел не встречи ищущего с богиней.

– Твоя правда, – ответил толстяк.

Правый глаз его стремительно зеленел на глазах ошеломленной собеседницы. Паломник смущенно кашлянул.

– Сейчас ты медленно обводишь взглядом лужайку вон за тем очаровательным мостиком, – продолжил он. – Я знаю, кого ты ищешь.

– Вот это было бы более чем просто удивительно, – сказала она, попытавшись поглядеть толстяку прямо в глаза, но это оказалось практически невозможным. Зеленый глаз его под немыслимым углом уставился куда‑то назад, а левый – пока что голубой – бешено вращался в глазнице. И это была не самая большая странность разноцветного посетителя.

Каэтана не могла заставить себя заглянуть в него, чтобы определить истинную природу этого явления. То, что он неопасен, она почувствовала сразу, а вот на большее ее не хватило. Даже легкое прикосновение к сути таинственного посетителя открыло ей такую непостижимую бездну, что она отшатнулась от него. Краем сознания Каэ понимала, с кем свела ее судьба, но не рисковала признаваться в этом даже самой себе, ожидая, пока паломник сам не захочет ей представиться. А причин своего поведения она сама не понимала. Возможно, догадки были настолько невероятны, что их не хотелось осмысливать до конца.

– Ты ищешь троих, – бормотал между тем толстяк, – а они ищут тебя. Вон они появились в конце аллеи, торопятся и при этом отчаянно размахивают руками, пытаясь привлечь твое внимание. Вовремя они появились, – я рад.

Великая Кахатанна, возможно, и сумела бы царственно отреагировать на это сообщение, но внимание Каэтаны теперь можно было пытаться привлечь сколь угодно долго. Она во все глаза смотрела на собеседника.

А он продолжал как ни в чем не бывало:

– Да‑Гуа, Ши‑Гуа и Ма‑Гуа хотят с тобой поговорить. Я не против, да и как я могу быть против? Хозяйка здесь, конечно, ты, и это к тебе пришел я со своей просьбой. Но признаюсь, мне очень на руку этот ваш грядущий разговор. Он успокоит тебя, ты перестанешь волноваться, а меня это избавит от необходимости в дальнейшем отвечать на множество ненужных вопросов. Единственная просьба – не становись, пожалуйста, Кахатанной. Так мы быстрее договоримся.

– До чего?

– До истины, только до истины, дорогая Каэ. Ну ладно, иди к монахам. А пока идешь, подумай над такой мыслью: я утверждаю, что Интагейя Сангасойя во всем своем блеске и величии не вынесла бы всех испытаний и не дошла бы до Сонандана, окажись она в том месте и в то время. А вот Каэтана дошла. Иди, я подожду тебя здесь, на солнышке.

– Пожалуйста, – попросила она.

Переходя через мостик и идя по лужайке навстречу трем монахам, она несколько раз оглянулась на странного посетителя, словно боялась, что он растворится в жарком золотистом воздухе.

Диковинное это существо, словно склеенное из обрывков разных людей, кого‑то ей страшно напоминало. Настигла мысль, что в чем‑то оно гораздо более могущественно и величественно, чем все Древние и Новые боги, вместе взятые.

Каэтана оглянулась в последний раз: толстяк, похожий на обиженного сенбернара, грелся на солнце.

Да‑Гуа, Ши‑Гуа и Ма‑Гуа бегут навстречу со взволнованными лицами. И чем ближе они подходят, тем плотнее и осязаемее становятся их фигуры.

Каэтана приветливо наклоняет голову:

– Как живется в стороне от мира?

Они, кажется, не слышат ее, поглощенные какой‑то безумно важной мыслью. И Каэтана думает, что впервые видит трех монахов такими озабоченными и удивленными.

– Нам нужно вмешаться, – произносит Да‑Гуа, едва приблизившись к ней.

– Мы должны дать тебе совет, – говорит Ма‑Гуа.

– Мы готовы заплатить любую цену, – добавляет Ши‑Гуа.

– Это так важно? – удивляется Каэ.

– Более, чем просто важно, – подтверждает Да‑Гуа.

– Это очень важно, – тихо говорит Ма‑Гуа.

Ши‑Гуа молчит.

Каэтана хоть и является Воплощенной Истиной, тем не менее зависит от этого мира так же, как и он зависит от нее, в отличие от трех монахов, живущих вне событий. То, что они видят со стороны, она может увидеть только изнутри, и поэтому сейчас им трудно объяснить ей, что происходит. Но они надеются, что Каэ им поверит. Все равно больше ни им, ни ей ничего не остается. Ничего больше не остается странному толстяку, сидящему на террасе перед храмом Истины.

– Мы впервые не смогли просчитать все события, которые произошли в мире за последнее время, – пускается в пояснения Ши‑Гуа.

– Мы не смогли учесть непредвиденный фактор, – вставляет Ма‑Гуа.

Да‑Гуа молчит.

– У нас никогда не было вот этой фигурки. – Ши‑Гуа доверчиво‑детским движением протягивает ей шкатулку, поверхность которой представляет из себя живую карту Варда. Она то показывает все пространство в целом, то превращается в подробное изображение крохотного клочка этого мира. Теперь она застыла на картинке, представляющей храм Истины.

Ши‑Гуа раскрывает шкатулку и высыпает прямо на траву великое множество фигурок – все они изображают конкретных лиц. Каэтана мельком замечает миниатюрную копию Джоу Лахатала и га‑Мавета, Арескои и Траэтаоны, Нингишзиды и Татхагатхи, пытается найти себя...

– Вот его не было, – улыбается Да‑Гуа.

В его руке крепко зажата фигурка разноцветного толстяка.

– И что это значит? – растерянно спрашивает Каэ.

– Значит, что он сам себя создал... Нет, оно само себя создало. Впрочем, неважно. Главное, что он смог это сделать. А теперь – самое главное. Он сможет помочь тебе так, как никто в этом мире или в каком‑нибудь другом помочь не в состоянии. Он и появился потому, что стал нуждаться в своем существовании столь же сильно, сколь мы стали нуждаться в нем. Он практически всесилен, но не умеет с этой силой обращаться. Он всезнающ, но у него нет памяти. Его единственная надежда – это ты. А твоя надежда – в нем. Не теряй свою надежду, – торжественно произносит Ши‑Гуа.

Ма‑Гуа молчит.

– Он помог тебе однажды, – говорит Да‑Гуа.

– Потому что ты сделала то, что он никогда не отваживался сделать, – улыбается Ма‑Гуа.

– Только он сможет помочь по‑настоящему: помогая тебе, он будет создавать себя, помогая тебе, он будет охранять тот мир, в котором сможет быть самим собой, помогая тебе, он откроет истину внутри себя, – как заклинание твердит Ши‑Гуа.

– Что же вы мне посоветуете? – спрашивает Каэ, хотя понимает, что совет она только что выслушала и ничего более конкретного ей не скажут.

Можно, конечно, спросить, кто этот толстяк, но не хочется.

– Соглашайся! – хором говорят все трое.

– На что?

– На что угодно! – без тени сомнения заявляют монахи.

– Ну, знаете ли, – возмущается Каэтана голосом альва. Ничего более подходящего, чем его любимое выражение, ей в голову сейчас не приходит.

– Мы не должны вмешиваться, – умоляюще произносит Да‑Гуа, видя ее мучительные колебания.

– Мы еще не умеем правильно влиять на ход событий, – жалобно шепчет Ши‑Гуа.

– Мы ощутили необходимость появиться, чтобы успокоить тебя, хотя ты и сама чувствуешь все то, что мы тебе сказали. Просто иногда крайне важно, чтобы кто‑то подтвердил твою правоту, – говорит Ма‑Гуа.

– Мы знаем, что тебе намного сложнее, чем другим, потому что ты согласилась платить положенную цену. Но ведь уже ничего не вернешь, – говорит Да‑Гуа.

– А если вернешь, то это будет предательством, – вторит ему Ши‑Гуа.

– Грядут великие и страшные времена. Тебе понадобится много сил, – вздыхает Ма‑Гуа.

Каэтана молчит.

Когда она возвращается к своему гостю, тот оказывается шатеном с разноцветными глазами – синим и черным, а над верхней губой у него за это время успела появиться родинка. Он с переменным успехом сражается с собственной фигурой, вовсе не пытаясь придать ей изящности, а только добиться стабильности – хотя бы ненадолго. Каэ с огромным интересом следит за ним.

– Я поговорила с монахами, – утверждает она очевидную истину.

– Я видел.

– Если ты все знаешь, то знаешь, что они меня и вправду немного успокоили, но не сказали ничего такого, что я бы сама не чувствовала. Я так и не услышала от них, кто ты. И не поняла, чем я смогу тебе помочь.

– Меня еще нет, – пожаловался толстяк. – Поэтому я расползаюсь буквально на твоих глазах. Чтобы быть, дорогая Каэ, мне нужна твоя помощь. Она стоит дорого, я знаю. Но я готов платить любую цену.

Заинтригованная, но уже слегка сердитая от обилия иносказаний, она довольно неприветливо произнесла:

– Сначала ты предлагал мне купить твои услуги, теперь же предлагаешь небывалую плату за мои. Я не понимаю тебя, незнакомец.

– Я не незнакомец, – обиделся паломник. – Ты меня очень хорошо знаешь.

– Конкретнее, пожалуйста.

– Могу и конкретнее, – обрадовался толстяк, пытаясь вытащить короткопалую руку из‑под неожиданно удлинившейся правой ноги.

Каэтана со все возрастающим восторгом следила за его метаморфозами. Начинала ли она узнавать? Да, конечно...

– Я долгое время следил за твоими приключениями. Ну в самом начале, признаться, ты меня интересовала не больше, чем все остальные. Но с определенного момента ты стала совершенно непредсказуема и сделала то, чего, по всем прогнозам, сделать не могла. Сейчас ты мне, конечно, скажешь, что в одиночку никогда бы не справилась, – и это тоже будет правдой. Но вторую часть правды ты вслух не произнесешь. А заключается она в том, что те люди, которым было под силу изменить ход событий, собрались именно около тебя. А больше их никто бы в это путешествие сдвинуть не смог. Более того, ты сама, дорогая Каэ, страшно изменилась за время этого короткого странствия. Многое постигла, многое узнала, многое поняла заново.

– Верно, – согласилась Каэтана.

Она чувствовала, что близка к разгадке и ей не хватает штришка, крохотной детали, чтобы восстановить целое.

– Благодаря тебе бессмертные поняли или вот‑вот поймут, что это самое зло, о котором столько было говорено, все‑таки существует. И они вынуждены будут принять решение, потому что жить с таким знанием и никак его не использовать – невозможно, хотя такое искушение то и дело у кого‑нибудь возникает.

Каэ с любопытством уставилась на толстяка. Тот как раз пытался установить, какое количество пальцев оптимальнее всего иметь на левой руке. Он склонялся к семи, а сама рука – к полной свободе выбора и отсутствию ограничений, отчего пальцы на ней росли с дикой скоростью, как грибы после дождя. Толстяк досадливо поморщился и принялся запихивать лишние отростки обратно в конечность – получалось не ахти.

– Знаешь, когда ты меня заинтересовала? Когда я понял, что ты единственная из всех ныне существующих бессмертных сочетаешь в себе качества личности и вечности. Ведь только об истине и любви можно так сказать: вечные истины и вечная любовь... К сожалению, Любви на Арнемвенде с некоторых пор нет.

Он печально посмотрел на Каэтану своими разноцветными глазами, словно стремился открыть еще что‑то новое для себя в ее бледном и напряженном лице.

– Я вечен, но я не личность. Меня даже не овеществляют – у меня нет ни лица, ни характера. Я везде и всюду, но не могу ничего предпринять, ничего изменить, хотя все возможности для этого у меня есть: я нахожусь одновременно и вне событий, и внутри них. Согласись – редкое качество.

– Мне сказали, ты сам себя создал.

– Этого мало, дорогая Каэ, очень мало. Ты, конечно, можешь возразить, что это самое главное, так сказать, первый шаг, который определяет направление пути...

– И возражу.

– Но я не об этом, – буквально взмолился толстяк. – Без твоей помощи мне никогда не пройти всей дороги. Только ты знаешь, как это делается. Я видел, как ты прибыла на Арнемвенд – обычной девочкой, без опыта, без знаний, попросту без памяти. И шаг за шагом ты воссоздавала из праха и пепла давно погибшую богиню, на возвращение которой никто уже и не смел надеяться. Ты сотворила себя, причем – поверь мне, я знаю, что говорю, – теперешняя во много крат сильнее и могущественнее той прежней. И ты нужна мне...

– Понимаю, – сказала она. – Правда, понимаю. Я это почувствовала на себе.

– Благодарность – редкое качество у любого существа, особенно у божественного, – заметил толстяк в пространство. – Мне нужно стать самим собой, и за это я готов заплатить положенную цену.

Именно в эту секунду Каэ и узнала его, точнее, не узнала, а поняла всем своим существом правильность безумных своих догадок и предположений. А поняв, исполнилась уважения.

– Я одновременно везде, – продолжал между тем странный посетитель, – и это очень затрудняет мне пребывание в каком‑нибудь конкретном месте в данную секунду. Я знаю все обо всем – и этого знания так много, что очень часто я упускаю из виду самое важное, отвлекаясь на мелочи.

Сначала я думал, что мне будет все равно, кто станет править на Арнемвенде: Древние боги, Новые боги или грядущий повелитель, который уже готов занять этот мир. Меня это, в сущности, не касается. Я не могу быть ни добрым, ни злым, ни честным, ни лживым, ни трусом, ни храбрецом. Но однажды я посмотрел на тебя и понял, что тоже могу стать, кем захочу. Потому что на моих глазах маленькая девочка – беспомощный, смертный, обеспамятевший человек – прошла огромный континент, полный опасностей, шаг за шагом возрождая, воссоздавая из небытия могущественную богиню, которую мир давно оплакал. Ты не только сама вернулась в свою страну, ты еще и вернула надежду тем, кому хочется надеяться на лучшее. И я видел, как Богиня Истины стала Истиной – неподдельной и настоящей. И я должен смочь.

– Должен. – Каэ коротко глянула на собеседника. – Времена бывают разные – тут ты не прав, друг мой. О временах говорят, что они были страшные или добрые, радостные или жестокие. Так что только в твоей власти выбирать, каким тебя запомнят.

– Узнала? – спросил толстяк почему‑то шепотом.

– Не сразу, – честно призналась она. – И монахи меня довольно‑таки сильно запутали. Хотя они же и дали мне ключ к разгадке.

– Тогда говори, поможешь?

– Помогу. – Она протянула ему руку. – В любом случае помогу, независимо от того, чем ты отплатишь, хоть бы и ничем.

– Это из‑за... них? – Толстяк неопределенно мотнул головой куда‑то вверх.

– Да.

Они молча прошли по мостику и свернули на правую аллею. Каэ молчала, потому что глаза ее были готовы наполниться слезами, и она боялась заговорить, чтобы не расплакаться, – как всегда, упоминание о погибших друзьях больно резануло ее по сердцу. «Паломник» тоже не хотел нарушать тишину. Наконец Каэтана несколько раз прерывисто вздохнула и приняла прежний строгий вид.

– У нас с тобой огромная куча дел, – сказала она, обращаясь к толстяку. – Но прежде ответь мне на один вопрос. Ты вот упоминал тут, что помог мне как‑то. Я правильно понимаю, что это выразилось в том, за какой срок мы добрались до Сонандана?

– Не совсем. До Сонандана ты добиралась с нормальной скоростью, а вот до ал‑Ахкафа...

– Я так и думала, что потратила на этот путь слишком мало времени.

Толстяк самодовольно улыбнулся, потом внезапно покраснел.

– Если скажу правду, ты не обидишься?

– Постараюсь, – честно ответила Каэ.

– Не собирался я тебе помогать вначале. Просто засмотрелся, вот и торчал все время рядом...

– И время для меня практически остановилось?

– Ну, почти. Но зато потом я помогал тебе уже сознательно.

Парк огласился звонким смехом Интагейя Сангасойи.

– Ты что это? – обиженно спросил ее собеседник.

– Если бы, если бы все боги были такими же сознательными, как и ты... – Она остановилась. – Слушай, а как мне тебя называть? Не могу же я обращаться к тебе, как все. Глупо как‑то говорить: «Доброе утро, Время», «Как ты сегодня спал, Время?»...



* * *

– А вот и твой цепной дракон! – Толстяк неожиданно ткнул пальцем в сторону аллеи – той самой, где стоял фонтан с дельфином, летящим на косо положенном куске зеленого стекла, стилизованного под морскую волну.

– Это еще кто? – удивилась она.

Но ответа не потребовалось.



* * *

Когда не на шутку встревоженный Нингишзида в сопровождении четырех дюжих жрецов наконец отыскал Каэтану и ее посетителя в самом дальнем уголке парка, он облегченно перевел дух. Но ненадолго. Вообще‑то надо было бы высказать Каэтане все, что он думал по поводу ее беспечности и неосмотрительности, – но не ругаться же с Великой Богиней в присутствии подчиненных и посторонних. Молодым священнослужителям он, конечно, вообще ничего не объяснял, да и что он мог бы им объяснить, если и сам толком ничего не знал, – они стояли и благоговели при виде своего божества. А Нингишзида никак не мог придумать достаточно благовидный предлог, чтобы заставить надоевшего «паломника» убраться восвояси: ну не нравился он верховному жрецу – и все тут. Наконец Нингишзида набрал полную грудь воздуха, чтобы произнести первую фразу, естественно о делах государственной важности, как...

– Это ты? – обрадовалась Интагейя Сангасойя. – Вот хорошо. А я уж было собралась посылать за тобой кого‑нибудь. Познакомься еще раз – это мой почти что родственник из старшего поколения.

Она обернулась к толстяку и спросила:

– Так как прикажешь тебя называть?

– Придумал!!! Придумал, – ответил тот с непередаваемым выражением на круглой физиономии, – меня будут звать Барнаба. Ну как, благозвучно?

– Как тебе сказать... Запоминается сразу и ни на что не похоже.

– Вот и прекрасно, – сказал толстяк.

– Тогда заново: это, Нингишзида, высшее существо, гораздо старше и мудрее меня. – (Толстяк заалел щеками). – Если честно, то и существом его можно назвать с натяжкой. Чти его превыше многих – это он отмеряет твои дни.

Нингишзида покачнулся было, но выстоял. Он слегка поклонился толстяку и сказал:

– Разреши мне смиренно приветствовать тебя, о Барнаба.

За его спиной раздался характерный звук – верховный жрец мог голову дать на отсечение, что юные служители сдержанно прыснули, услышав это имя.

Когда Каэтана пригласила гостя во дворец, чтобы там подзакусить и побеседовать о насущных проблемах, он постарался приотстать, чтобы затем из‑за спины наклониться к своей повелительнице.

– Прости, о Кахатанна, но все же, кто это такой? Бог судьбы?

– Время, – коротко ответила она.

«Еще не самое страшное, что могло бы быть», – подумал он.

Барнаба обернулся ко всем сразу:

– Я еще никогда‑никогда не закусывал. Это интересно?

– Очень, – улыбнулась Каэ. – Одного этого будет достаточно, чтобы ты надолго остался в человеческом образе.

Нингишзида не был глупцом и жил сегодняшним днем только потому, что понимал: всей человеческой мудрости не хватит, чтобы решить самый главный и самый серьезный вопрос – что сделать для того, чтобы остановить Зло, постепенно проникающее в их мир. Он догадывался о том, что его богине очень скоро придется сражаться с этим противником не на жизнь, а на смерть, потому что нельзя жить в стороне от мира и делать вид, что в нем все по‑прежнему. Он догадывался, что диковинные посетители недаром зачастили в Сонандан со времени возвращения Истины в свой храм. Он понимал, что самая страшная битва все еще впереди... Но жизнь брала свое.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю