Текст книги "Кахатанна. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Виктория Угрюмова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 119 страниц)

– Да.

– Это непостижимо, но от тебя исходит дуновение искренности.

– Надеюсь, ты слышишь, что я не лгу.

– Слышу. И изумляюсь. Но, изумляясь, все же помогу тебе. Маленькие хортлаки не верят Новым богам. Они не могут принять ни смерти Момсы...

– Могучего и прекрасного Момсы из рода прекрасных и могучих Момс, – поправляет Астериона голос из травы.

– Простите, конечно, именно так. Еще они не могут принять и простить многие другие смерти. Им нужно доказательство того, что теперь ты стал другим. Что придумаем?

– А что их убедит? – интересуется Арескои. – Или кто?

А га‑Мавет думает, что не чаял дожить до того дня, как его брат будет доказывать свою надежность крохотным и слабым степным духам и стремиться к тому, чтобы они ему поверили. До недавнего времени бессмертных Арнемвенда мало волновало мнение их слуг и рабов.

– Каэтана, – не сомневается Астерион.

* * *

Они отъехали на довольно большое расстояние от Салмакиды и уже вступили в полосу леса, когда Каэтана услышала, как ее кто‑то громко позвал. Один раз, затем другой... Она оглянулась, но никого не увидела за деревьями.

– Вы ничего не слышали? – спросила она на всякий случай у сопровождающих ее воинов.

Те отрицательно покачали головами, но на всякий же случай насторожились. Не следует пренебрегать словами богини, пусть даже ей показалось.

– Зовут же! – забеспокоилась она через некоторое время.

Сангасои переглянулись между собой, повернулись назад. Прислушались. Несколько человек отделились от отряда и на рысях направились к маленькой рощице, которую только что оставили позади. Обыскав все вокруг, воины возвратились к своей госпоже:

– Никого нет, Интагейя Сангасойя...

– Спасибо, – рассеянно кивнула она. И обратилась к Барнабе:

– Ты ничего не слышал? Мне все время чудятся голоса...

– Слышал, – безмятежно ответил тот, добывая из седельной сумки очередной плод.

– Что же ты молчишь, окаянный?!

– Я не молчу. А вот что ты будешь делать, если меня не будет рядом? Послушай сама...

Каэтана прислушалась и поняла, что голоса раздались из‑за спины, за затылком, но внутри ее головы.

– О боги! – простонала она.

Затем напряглась, сосредоточилась и постаралась преодолеть пространство, ориентируясь на зов, который по мере приближения становился все явственнее, все сильнее. Несколько шагов пришлось сделать в полнейшей темноте, но затем она почувствовала что‑то очень знакомое и прыгнула вперед. А приземлилась уже посреди травы...

Астерион, га‑Мавет, Арескои и огромное количество хортлаков встречают ее. Она потрясенно обводит их взглядом:

– Приветствую вас с радостью. Но что здесь происходит?

Астерион счастливо улыбается и берет ее за руку.

– Ты нам настолько нужна, что мы рискнули вызвать тебя, оторвав от дел. Надеюсь, мы не сильно помешали?

– Не помешали. Я как раз шла к Онодонге...

– А что там? – полюбопытствовал Бог Смерти.

– Оказалось, что мы не первые. Ты слышал об этом, Астерион?

Повелитель Ветров смотрит на нее с нескрываемым изумлением:

– Ничего особенного. А что ты выяснила?

– Мы, получается, так же заняли место прежних богов, как Новые боги затем сменили нас. Все справедливо.

– Мы знали об этом, – говорит кто‑то из сплетения трав.

– Расскажите, пожалуйста, – просит Каэ, обращаясь к хортлакам.

– Ты все знаешь, – отвечает голос, но его обладатель не спешит показываться бессмертным. – До вас на планете были другие боги, и после вас будут – но еще очень нескоро. Поговори с ныне живущими твоими предшественниками, и они помогут тебе.

– Спасибо, – говорит она.

Рядом раздается смачный хруст.

– Привет всем, – произносит Барнаба.

– Какая интересная история, какой сюжет! – раздаются повсюду голоса.

Степь волнуется, шевелится, серые и рыжие хортлаки поочередно высовываются и тут же прячутся.

Наконец какой‑то голосок внятно произносит:

– Фифи просто умрет от зависти!

Но бессмертные уже немного присмотрелись к цветному толстяку и воспринимают его относительно спокойно. Арескои машинально протягивает руку и берет из мешка у Барнабы сочный плод хурмы, подносит ко рту и тоже начинает жевать.

Астерион раскланивается с новоприбывшим и обращается к Каэтане:

– Хортлаки могут очень помочь нам – ты ведь знаешь, как они рассказывают свои истории. Но нужно, чтобы ты подтвердила, что Новым богам можно доверять. Наши маленькие друзья не могут забыть гибели Момсы...

Каэтана наклоняет голову в знак молчаливой скорби:

– Надеюсь, сейчас мы все понимаем, как страшна и опасна для нас разобщенность. Не бойтесь, маленькие друзья, – нам уже нечего делить, не за что сражаться друг с другом. И не мне рассказывать вам, что нынче творится в мире...

– Страшное!

– Опасное!

– Неведомое! – раздаются отовсюду крики.

– Может, появитесь? Побеседовали бы.

Трава раздвигается, и крохотные существа один за другим осторожно выходят к бессмертным, рассаживаясь в кружок напротив них. На всякий случай они держатся поближе к Каэтане и Астериону, сторонятся Арескои и га‑Мавета и избегают приближаться к Барнабе.

Каэтана поворачивается к нему:

– Наши сангасои не сойдут с ума – мы же пропали, как испарились?

– Они и не заметят, – отвечает Время, – мы вернемся в ту же секунду.

– Спасибо.

– Это моя работа, – многозначительно произносит толстяк.

Хортлаки тем временем оживленно переговариваются. Наконец вперед выходит один – он повыше остальных, и огромные глаза желтого цвета смотрят уверенно и с достоинством.

– Я Сихи, – представляется он, подняв вверх лапку. – Мы решили поведать вам то, чего вы еще не знаете, потому что столь малое событие обычно ускользает от внимания столь великих.

Сихи делает знак, и к нему медленно ковыляет самый лохматый, маленький и ушастый хортлак, какого только можно найти на Варде.

– Я Мика, – лепечет он. – Это я был среди тех, кто присутствовал при смерти Бордонкая. У меня есть история, которую нужно знать всем. Я слышал ее в Сихеме, не слишком давно.

– Не слишком давно по меркам хортлаков, это когда? – спрашивает га‑Мавет, но Астерион знаком останавливает его:

– Потом узнаем.

Мика, довольный таким вниманием к своей скромной персоне, потоптался на месте, привстал на цыпочки и заговорил.

Это был удивительный голос – низкий, тяжелый бас, в котором звенели такие нотки, от которых слушателям становилось не по себе. Так, казалось Каэ, должны разговаривать убийцы. Такой голос мог быть еще у Йа Тайбрайя.

– Слабые жители городов тратят свою жизнь зря. Им никто не сказал, что те вещи, которым они так поклоняются, – бесполезны. Посмотрите, как они кичатся своими одеждами и украшениями. Но мы, воины, знаем наверняка, что одежда не прокормит в голодное время, а золото не утолит жажды в зной. Слушайте первый закон! Все воины моего племени будут нуждаться только в настоящих вещах: хорошем оружии, покорных женщинах и быстрых и послушных конях. Если же я замечу того, кого обуревает демон алчности, я своими руками вырву ему глаза и заставлю съесть их...

– Голосок такой, что того и гляди – вырвет и накормит, – говорит задумчиво Барнаба, который и сам не перестает грызть все это время один за другим сочные плоды.

– Надо отдать должное этому свирепому вождю – он говорит довольно разумные вещи, – замечает Каэ. – Почему он привлек внимание Мики?

– Что было дальше? – мягко спрашивает Астерион.

– А потом я убежал, испугался, – говорит хортлак уже обычным голосом.

Га‑Мавет и Арескои переглядываются. Они не понимают, почему хортлаки рассказали им именно эту историю. Каэтана мнется на месте.

– Я очень рада была бы еще задержаться здесь, – говорит она, – но нам с Барнабой нужно торопиться. Я иду в горы – встретиться с богами йаш чан – Ан Дархан Тойоном и Джесегей Тойоном. Встретимся позднее. У меня.

А что касается этого свирепого воина, то таких, как он, на Варде, может быть, и немного, но сейчас это не имеет никакого значения. Я очень благодарна тебе, Мика, за твою историю, но сейчас важнее, что расскажут мне мои предшественники. А когда я вернусь, обещаю, что обязательно еще раз тебя выслушаю – внимательнее. Спасибо вам, до свидания!

Она кивает головой и исчезает в пространстве. Следом за ней уходит и Барнаба, помахав всем на прощание.

Богиня Истины должна была бы помнить, что нет на свете малозначительных историй, что все связано, все способно повлечь за собой какие‑то события. Тем более ей нужно помнить, что хортлаки гордятся своими историями и не станут на людях рассказывать ничего нестоящего и неинтересного, если в том нет великого, пусть и не видного с первого взгляда смысла. Богиня Истины не должна быть торопливой, суетливой и невнимательной. Ей это запрещено самим именем и положением. Но не нашлось никого в огромной и бескрайней степи, чтобы остановить Каэ, чтобы крепко взять ее за руку и удержать на месте, чтобы прикрикнуть на нее, в конце концов.

– Я же... – Мика растерянно протягивает мохнатые лапки к тому месту, где она только что стояла, – меня же...

Он опускает голову и понуро отходит прочь. Трое бессмертных сидят рядом, размышляя.

– Ты думаешь, на это следовало бы обратить внимание? – наконец спрашивает Арескои у Астериона.

– Обязательно. Хортлаки зря истории не рассказывают. И что это Каэ, не разобравшись, убежала?

– Значит, были причины, – бормочет га‑Мавет, который с некоторых пор свято уверовал в непогрешимость Истины.

– Нет таких причин, – сердится Астерион. – Мика же старался. Хоть бы расспросила его.

– А мы на что?

Боги приглашают маленького хортлака присоединиться к их компании.

– Тебя чем‑нибудь угостить? – спрашивает Арескои и замечает упрек в глазах степного духа. Он повышает голос и громко говорит:

– Я был бы рад угостить почтенных хортлаков, чем они пожелают!

– Мы почтенные, – тараторит рыжий мохнатик, подходя к нему. – Мы милые и благовоспитанные, с нами интересно и заманчиво. Если нас не обижать, мы становимся приятны в обращении, любезны и очень полезны в разговоре. Угощайте нас вкусно!

Даже когда боги сидят, хортлаку приходится высоко задирать голову, чтобы заглянуть им в лицо.

Арескои переглядывается сначала с братом, затем с Астерионом, затем объявляет:

– Угощение для маленьких друзей! – и хлопает в ладоши.

На траве возникают блюда с фруктами, мясом, овощами и белым хлебом. Выстраиваются рядами кувшины с хмельным пивом и медом. Довольные мохнатики сбегаются поближе к богам и усаживаются длинными рядами в ожидании лакомств.

– Берите сами, кому что нравится, – приглашает Победитель Гандарвы.

Он бы и сейчас не стал признаваться вслух, но странное чувство рождается в его душе. Маленькие, пушистые, говорливые создания – такие беспомощные и беззащитные – становятся ему необходимы. Ведь он может их уберечь и защитить. Он не понимает, как у него хватило жестокости выпустить стрелу в такое крохотное существо. Воистину, ненависть отбирает разум и душу – права Каэтана. Только что же она не дослушала Мику? Что случилось? Арескои оборачивается к хортлаку, который не участвует в пиршестве с остальными, а сидит понурившись.

– Что, Мика? – спрашивает он.

– Убежала, – вздыхает тот, – не стала слушать историю. Что теперь с ней будет?

– А почему ты считаешь, что это так важно? – спрашивает Бог Войны. – Кто это был?

– Не знаю. Но чувствую, что это многозначительная история – захватывающая и опасная. Она может встретиться с тем, кто глаза любит... – Мика содрогается всем своим маленьким тельцем. – Он не просто жестокий, я его видел – он не человек...

– Бог? – спрашивает га‑Мавет, хмурясь.

Астерион силится вспомнить, у кого из бессмертных такой голос и такой нрав.

– Нет, он человек, но в нем есть дырка, – пытается втолковать хортлак. – Вам, богам, все известно, но нам иногда лучше видно. Вы понимаете, а мы просто видим – ясно?

– Чего уж тут неясного.

– В нем, внутри, как бы сумка. – Мика пытается лапками обвести в воздухе предполагаемые размеры сумки.

– Ты понимаешь, о чем он? – обращается Астерион к однорукому богу.

– Кажется, да, – кивает тот.

– Тогда потом объяснишь.

– После...

– Я и говорю – потом.

А Мика тем временем продолжает:

– В людях часто бывают дырки, и в богах бывают дырки, иногда их заполняют, иногда они всю жизнь пустые. В этом человеке‑горе очень большая дырка – пещера, вот!

– Человек‑гора, это из‑за роста? – спрашивает га‑Мавет.

– Не только из‑за роста, – волнуется хортлак. – Он очень большой, как Бордонкай, только толще. И злой. Он кусается...

Последнюю фразу Мика произнес таким голосом, что боги прыснули со смеху.

– Если смешно, – обиделся степнячок, – я уйду. Сами истории рассказывайте.

– Прости, – примирительно сказал Черный бог. – Просто ты весело рассказываешь.

– Тебе нравится? – восторженно смотрит на него Мика доверчивыми желтыми глазами.

И в душе га‑Мавета что‑то переворачивается. Он переглядывается с братом. Ох, не примет их теперь семья – с такими‑то взглядами.

– Я видел человека, а слышал вот что, – говорит хортлак, польщенный тем, что его искусство рассказчика признали даже бессмертные, – за ним шел кто‑то очень злой. Намного хуже. Его не видно – как щупальца из дьма. И он тоже видел эту дырку. Он залез в нее, обязательно. Он нарочно ищет себе таких людей и богов – неполных. Это он меня прогнал, а то бы я и дальше историю слушал.

– А почему ты не подглядывал? – спросил Астерион.

– Так во мне тоже дырочка есть, малюсенькая, – изумился хортлак. – Во всех есть дырочки, даже если маленькие. Он бы во мне сразу умостился. Вот я и удрал, мне Мика нравится.

Хортлаки пируют и оглядываются на странную компанию, сидящую чуть поодаль. Трое богов и их сородич беседуют о чем‑то важном. Лица напряжены, Мика машет лапками. Эта история ужасно интересная, и любой хортлак дорого бы дал, чтобы иметь право ее рассказывать, но честность прежде всего. Они не слушают разговор. Они всеми силами стараются отвлечь свои любопытные уши от тех звуков, которые так и норовят сами забраться в них. А Арескои в этот момент говорит:

– Ты мудр, Мика.

– А я всегда знал, что очень мудрый, – охотно соглашается хортлак.

* * *

– Прибыл гонец из Сонандана! – кричит Агатияр с порога.

– Хвала богам! – откликается император и спешит в зал для приемов.

Сухой, поджарый, невысокий сангасой, напоминающий своими движениями кошку, кланяется императору почти как равному. Но Зу‑Л‑Карнайн бывал в Сонандане и помнит, что там поклоны, как форма приветствия, не в чести. Уважение выражается иными способами.

– Мы рады тебя видеть, – милостиво говорит аита. – Садись, отдохни с дороги, а я пока почитаю послание, которое ты привез.

– Я не привез письменного послания, – говорит сангасой. – Вместо письма тебе придется прочитать меня, аита.

– Говори!

– Правитель Тхагаледжа и верховный жрец Нингишзида передают тебе огромную благодарность богини за твое предупреждение и говорят тебе: ты был прав. Они говорят, что Великая Кахатанна отправилась в горы Онодонги по делам, ей одной ведомым, но должна вернуться оттуда раньше, чем я прибуду к тебе с этим посланием. Тем не менее они считают, что ты должен об этом знать. Они выражают тебе свою дружбу и преданность и обещают сообщить все, что будут знать после возвращения богини.

Зу‑Л‑Карнайн вполголоса говорит Агатияру:

– Конечно, я бы не простил им, если бы они умолчали о ее походе. Но теперь зато волнуйся. И зачем она опять ушла из Сонандана?

– Потому что ее проблемы сейчас лежат за пределами страны, – спокойно поясняет визирь. Он поворачивается к гонцу и говорит:

– Какие приказания отдали тебе твои повелители?

– Они просили меня не медлить, если есть серьезные новости, и позволили отдохнуть, если великий аита не захочет сообщить ничего спешного.

– Увы тебе, – улыбается император. – Очень захочет.

– Я рад быть полезным тебе, аита.

– Как вознаградить тебя? – спрашивает Агатияр.

– Я сын Интагейя Сангасойи, и ничто в мире не будет мне большей наградой, чем ее благополучие и счастье.

– Хороший ответ, – говорит император. – Если бы мне таких солдат...

– Зу! – одергивает его Агатияр. – Ты несправедлив. Твои тхаухуды не хуже этого прекрасного воина.

– Да, ты прав. Просто...

– Просто все, что связано с ней, само по себе гораздо лучше всего остального. Понимаю.

Агатияр знает, что имя Кахатанны и название ее страны магически действуют на Зу‑Л‑Карнайна и следует быть осторожным, употребляя эти слова. Визирь спрашивает у гонца:

– Тебе нужно дать с собой письмо или ты повезешь устное послание?

– Тхагаледжа просил тебя не доверять мысли бумаге, если мысли эти дороги тебе.

– Будь по‑твоему, – говорит Агатияр. – Тогда запоминай...

* * *

Спустя два часа после отъезда гонца обратно в Сонандан император и его верный визирь наконец оставили свои дела и решили наскоро пообедать. Слуги попытались было предложить накрыть стол в малом пиршественном зале, но Зу‑Л‑Карнайн одним движением бровей разрешил все их сомнения и побудил двигаться ровно вдвое быстрее. Агатияр, заметив, какую прыть они развили, весело улыбнулся:

– Кажется, мальчик мой, твоя мечта начинает сбываться, но по‑моему.

– Что это за загадка такая?

– Твои слуги уразумели, что спорить не стоит, а тираном ты так и не стал.

– Признаюсь, Агатияр, я об этом все еще мечтаю.

– Давай поговорим о талисмане. Что с ним делать?

– Я вижу единственный способ его изолировать – отвезти Каэтане. Конечно, будь здесь наши ийя, они посоветовали бы еще что‑нибудь. А так... Что нам еще можно придумать?

– Сам не знаю. Во‑первых, я предвижу, что ты сам собираешься ехать в Сонандан, а это совершенно противоречит всем остальным планам. Отправить его с кем‑нибудь нельзя – думаю, что Мелькарт предпримет все, что можно, чтобы прибрать его к своим рукам. Оставить здесь – значит постоянно находиться под угрозой того, что его кто‑то выкрадет. Насколько я понял, в случае с талисманом Джаганнатхи на верность и преданность сподвижников рассчитывать не приходится.

– Мне тоже так кажется, – сказал император.

– Единственный способ отвезти эту гадость нашей девочке, – продолжал рассуждать Агатияр, – это выступить во главе всего нашего войска... Уже невозможно. Вызвать помощь из Сонандана? А знаешь, это не такая уж и глупая мысль. Зу! Если они пришлют хотя бы полк Траэтаоны, я не знаю, какая сила помешает талисману добраться до Салмакиды в целости и сохранности. Но посмотрим, что решат по этому поводу Тхагаледжа и Нингишзида. Думаю, они рассудят так же.

– А пока нужно спрятать его как можно более тщательно.

– Твоя правда. Но твой старый визирь не очень глуп – талисман давно находится в тайнике, о существовании которого знаем только я и ты.

– В том самом? – восхищенно вскричал Зу‑Л‑Карнайн. – Агатияр!

– Что тут удивительного? Я его боялся в руки взять...

– Это как раз нормально. – Император поближе наклонился к старому другу. – Я должен признаться тебе, что когда рассматривал его у тебя в кабинете в последний раз, то слышал тихий голос. Вкрадчивый и ужасно неприятный. Слов не было слышно, но ритм речи буквально заворожил меня. Я поймал себя на том, что пытаюсь разобрать, что же он намеревается сказать. Я испугался и хотел было отложить его, но едва заставил себя разжать пальцы.

Агатияр нахмурился:

– Думаешь, он уже начал действовать?

– Наверное, он никогда не прекращает действовать. Просто сейчас у него много целей одновременно.

– Ты напугал меня, Зу, – расстроенно проговорил визирь.

– Неужели ты думал, что я продамся Врагу, подчинюсь ему?!

– Не зарекайся, ты не бог, чтобы противостоять Злу, а ведь и многие боги пали под Его натиском. Но дело не в этом. Ты чист, мальчик мой, как горный хрусталь. И ты любишь, а любовь, если она истинная, конечно вернее всех заклинаний хранит от Зла. Наша девочка сильна, как никто, и за нее я тем более не боюсь. Я стар, я люблю тебя, и больше мне ничего не нужно. Не будь у нас с тобой империи, как славно было бы рыбачить на утренней зорьке. В Фарре такие прекрасные реки и озера. А морская рыбалка...

Визирь мечтательно возвел глаза к потолку. Посидел, поулыбался блаженно, но постепенно улыбка сползла с его лица, и оно опять приняло строгое и серьезное выражение.

– Слишком многим людям он сможет что‑то предложить. Что, если они услышат его?

– Из тайника?

– Надеюсь, что я преувеличиваю.

Обед прошел слишком быстро. И Агатияр, и Зу‑Л‑Карнайн нервничали, хотя, не желая волновать друг друга, притворялись беспечными и веселыми. Первым не выдержал аита:

– Агатияр! Ты меня знаешь с пеленок. Ты же видишь, что у меня на душе, лучше, чем любой профессиональный маг.

– Есть такое дело, – смущенно буркнул в усы визирь.

– Тогда пойдем, посмотрим на это мерзкое украшение. Мне все время кажется, что у него выросли ноги и оно убрело от нас в поисках другого господина.

– Зу! – ужаснулся вдруг Агатияр. – Какой же я безумец и слепец!

– Что еще? – испугался император.

– Ведь талисман не зря попал именно к тебе: Зу‑Кахам мог оставить его у себя, мог отдать магам, мог спрятать в сокровищницу. Эта штука запросто могла соблазнить гонца, чтобы он украл ее и отправился в бега, – и кто бы его стал ловить?! Но талисман Джаганнатхи проделал этот путь, чтобы попасть именно к тебе – лучшему полководцу на весь Вард, а возможно, и на весь Арнемвенд!

– Но я же не поддаюсь искушению, Агатияр, честно! Посмотри мне в глаза, ты же умеешь отличать, когда я лгу даже самому себе.

– Мальчик мой, я не о тебе! Талисман отчаянно будет пытаться найти себе другого господина. Давай‑ка позовем Гар Шаргу и попросим его снестись с Тхагаледжей.

– Это опасно. Послание может перехватить любой другой сильный маг.

– Думаю, мало‑мальски сильный маг уже знает, что талисман у нас. Риск невелик. А вот времени у нас в обрез. Может, они смогут поторопиться и предпринять что‑то в самом скором времени. Если же нет, то отрядим армию. Поедешь в Сонандан.

Агатияр яростно хлебнул вина из огромного золотого кубка, а затем в сердцах грохнул им об стол:

– Не было хлопот! Избавляйся теперь от этой гремучей змеи!

* * *

Камень выскользнул из‑под ноги и, весело подпрыгивая, покатился вниз, прихватив с собой семейку камешков поменьше. Каэтана долго смотрела, как они скользят по отвесному склону горы, как с тихим шуршанием скрываются в бездне. Затем уняла дрожь в руках и какое‑то время стояла, распластавшись по каменной поверхности, прижавшись к ней щекой. Отдышалась. И медленно двинулась вверх.

– Тяжело? – спросил Барнаба.

Он на удивление цепко ухватывал многочисленными своими пальцами малейшие неровности в поверхности и передвигался значительно быстрее.

– Все время боюсь упасть, – призналась Каэ.

– Ты же бессмертная. – Барнаба умудряется еще и плечами пожать.

– Никак не могу уяснить себе пределы своего бессмертия: что меня убивает, что – нет. Но представь себе, и не хочу выяснять на практике, особенно в горах.

Она сопит, задыхается, но ползет, преодолевая метр за метром.

– А ты дыши, как при сражении на мечах, – советует толстяк.

Он удобно устроился на корявом стволе какого‑то беспородного деревца, которое намертво прилепилось к скале в пяти‑шести шагах выше того места, где находится Каэ. Она оборачивается:

– Интересно, как ты собираешься отсюда выбираться?

Барнаба с интересом смотрит наверх. Прямо над его головой громоздится козырьком каменный выступ. Преодолеть его, не будучи горным орлом, нет никакой возможности.

– Что? Ах ты!..

Толстяк сползает со своего насеста и медленно передвигается вбок.

– А мы не могли как‑нибудь иначе сюда добраться? – спрашивает он недовольно.

– Я ничего не могу сделать – в это пространство моими силами не попасть. Надежно защищено.

– А я не помню, умею проходить или нет.

– Кто в степь недавно ходил?

– Неужели я? – искренне удивляется Барнаба. – О! Уже вершина близко.

Они ползут, карабкаются, цепляются за пучки жухлой травы, выворачивая их с корнем в неистовой попытке ускорить восхождение, а иногда и просто удержаться на месте. Ноги то и дело соскальзывают. Дыхание затруднено: И наконец, когда кажется, что они, обессиленные, свалятся вниз, Каэтана переваливается через огромный валун и замирает.

Перед ней простирается прекрасная горная долина, в самом центре которой блестит в лучах солнца прозрачное озеро. Издали вода в нем кажется неестественно синей. На самом краю этого безбрежного пространства высится огромный холм на редкость правильной, округлой формы, который резко контрастирует с острыми вершинами гор. Он похож на курган, под которым похоронили в незапамятные времена какого‑то исполина. На самом верху возвышается груда каменных глыб, каждая величиной с небольшой дом. В узких расщелинах и просветах между красно‑коричневыми глыбами растут чахлые деревца, чьи стволы были изогнуты и скручены всеми ветрами. В высокой густой траве у подножия деревьев виднеются прекрасные цветы: розовые, фиолетовые, желтые; а местами огромные эти камни покрывает толстым слоем разросшийся вьюнок, и с его длинных стеблей свисают колокольчики нежно‑розового цвета. Вставшие на дыбы, вздыбленные эти скалы, невероятные цветы и причудливо изогнутые деревья являют собой диковинное зрелище на фоне невозможно чистого неба. Каэ думает, что такого неба не бывает в мире людей.

Кругом, сколько хватает глаз, – горный луг. Цветы и трава колышутся на легком ветру, и краски их сверкают и меняются, и кажется, что это волны моря накатывают, шурша и шелестя, на берег. Слева уходит вдаль пространство леса. И далеко впереди – цепь тонко очерченных гор, их подножия почти скрывают огромные валуны вперемежку с малорослыми деревьями. Ветер хлопотливо мечется во все стороны, забирается в трещины, расселины, летает между ветвями деревьев; и отовсюду доносятся звуки, похожие на голоса, на внезапные раскаты хохота и уханье сов.

Но Интагейя Сангасойя подозревает, что в этом нет ничего страшного, потому что они с Барнабой уже пришли. Именно в этой долине живет гордое племя йаш чан.

* * *

Они второй час идут по лугу, а лес не приближается.

– Интересный здесь воздух! – восхищается Барнаба. – Кажется, что рукой подать вон до той рощицы, ан нет. Сколько мы передвигаемся?

– Не знаю. – Каэ усталым жестом стирает со лба пот, и по лицу от правого виска до угла рта пролегает черная широкая полоса.

– Ой! – смеется толстяк. – Вытри...

– А что, я еще чистая?

От внимания Барнабы не ускользает, что Каэ поправляет перевязь своих мечей, разминает руки, уставшие после восхождения, прямо на ходу массирует мускулы ног. Обычно так готовятся к сражению.

– Ты не веришь в хороший прием? – спрашивает он, волнуясь.

– Я хочу быть готова ко всему.

Она оглядывается по сторонам:

– Странное чувство – будто я уже бывала здесь когда‑то, может, очень давно, до начала времен.

– Не правильная постановка вопроса, – бурчит Барнаба. Он обижен на жизнь, расстроен сверх всякой меры и разочарован – мешок с хурмой он упустил в пропасть и теперь лишен и лакомства, и возможности обвинить в своих несчастьях кого‑то другого.

– Почему?

– Начала времен не было никогда. Сколько я себя помню, я всегда был.

– Интересная мысль. А сколько ты себя не помнишь?

– Не пытайся ловить меня на слове – все равно я старше тебя.

– А я и не претендую на право первородства, – весело смеется Каэ. – Я даже свой действительный возраст боюсь называть вслух – ведь все поклонники разбегутся.

– А то они не знают, что ты богиня?

– Одно дело знать, а другое – услышать число прожитых мною лет. Спятить можно. Мне самой и то слабо верится, что речь идет не о какой‑то там Интагейя Сангасойе, а обо мне...

– Зато ты хоть себя представляешь, – вздыхает Барнаба. – А я все сомневаюсь, как будет лучше – с румянцем или без?

Каэтана начинает понимать, что чего‑то она не понимает...

* * *

Первые воины вырастают на их пути как из‑под земли. Барнаба смотрит на них, и глаза его начинают округляться от восхищения и немого восторга. Впрочем, немым он остается недолго.

– Красота какая! – толкает он Каэ локтем в бок.

В принципе, он прав. Рослые, стройные мужчины, встретившие их на границе луга и леса, были облачены в кожу и меха. Но главным в их наряде были, конечно, перья. Украшения из разноцветных перьев представляли собой настоящие произведения искусства, и Каэ невольно залюбовалась. Предки сангасоев были вооружены тяжелыми луками, изогнутыми, с тройной тетивой и в рост взрослого человека. Стрелы в разукрашенных перьями колчанах висели за спиной, метательные ножи находились за поясом. Многие воины опирались на копья, и только у нескольких из них в руках Каэ заметила клювастые булавы на длинных рукоятях. Мечей не было ни у кого. Воины с нескрываемым восхищением разглядывали женщину, владевшую таким оружием.

Йаш чан, как на подбор, были смуглыми, загоревшими на жарком горном солнце. Изогнутые ястребиные носы, длинные, до плеч, светлые прямые волосы, серые глаза. Они были очень похожи друг на друга, что и было понятно – они берегли свою кровь и не допускали смешанных браков. Во время своих странствий Каэ уже встречала подобные племена – в них все и всем приходились какими‑нибудь родственниками.

Воины не проявляли никаких признаков недовольства или агрессии, но Барнаба все время вертелся, пытаясь разглядеть какой‑нибудь подвох.

– Мы ждали тебя очень долго! – наконец обратился к Каэтане самый высокий воин, на головном уборе которого красовались орлиные перья. – Восхождение оказалось более тяжелым, нежели ты рассчитывала?

После этого вступления она уже ничему не удивлялась. Оказывается, ее здесь ждали.

– А как вы могли знать, что мы придем? – встрял Барнаба.

– А о тебе ничего и не было в нашем пророчестве, – скупо улыбнулся воин. И опять обратился к Каэ:

– Ты – наследница наших богов и повелительница бывшей страны Йаш Чан?

– Выяснилось, что да, – серьезно ответила Каэ.

– Назови себя.

– Я Интагейя Сангасойя, Богиня Истины и Сути, зовущаяся Кахатанной. Но друзья зовут меня просто Каэ.

– Красивое имя, – открыто улыбнулся воин. Его белые зубы ослепительно сверкнули. – Я вождь племени йаш чан. Меня зовут Хехедей‑мерген. А это мой сын Хедерге. Позволь ему приблизиться к тебе – он грезит легендой о Кахатанне.

Каэ растерянно кивнула, и из рядов воинов вышел молодой человек, как две капли воды похожий лицом на Хехедея. Ее изумило, что отец и сын выглядели сверстниками.

– Приветствую Кахатанну на земле моих предков, – прошептал молодой человек. – Мы давно ждали твоего прихода, еще несколько столетий тому назад наши дозорные отряды выходили встречать тебя. Где же ты была, Кахатанна? И кто это, если не разгневает тебя неудачный вопрос?

Каэ краем глаза заметила, что вождь с ясной улыбкой наблюдает за сыном – и гордится им, красивым и сильным, как и всякий любящий отец. А вот где ее отец, не пожелавший отвечать за судьбу Арнемвенда? В каких пространствах он нынче обретается? И что ей сказать людям, которые давно ждут ее?