Текст книги "Кахатанна. Тетралогия (СИ)"
Автор книги: Виктория Угрюмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 119 страниц)
Каэ почувствовала, как мир для нее слился в одну точку, как внутри этой точки открывается и начинает разрастаться огненная воронка. Казалось, вот‑вот память и разум полностью ускользнут под аккомпанемент жуткого надсадного воя. От него становилось тошно, хотелось спрятаться куда‑нибудь, заползти, забиться, чтобы никто и никогда на этом свете, а уж тем более могущественные боги, не вспоминал о твоем существовании.
И в этот момент стена кустарника и деревьев выгнулась навстречу людям под чудовищным напором, раздался дикий треск, и во все стороны брызнули сучья, обломки и щепки. А на поляну выкатилось огромное сверкающее Колесо.
Колесо было вообще‑то обычным колесом, только оно будто сорвалось с исполинской колесницы; а вместо обода у него было острое как бритва лезвие. С его помощью Колесо, которое катилось само по себе, выбирая путь по своему усмотрению и даже не думая останавливаться, падать или терять равновесие, разрезало все, что ни попадалось. В глазах рябило от сверкания крутящихся спиц, вспышки света на лезвии ослепляли. Поляна же была такой маленькой, что у людей не оставалось пространства для маневра. И это было самым страшным.
Колесо легко развернулось на полном ходу, не сбавляя скорости и не теряя темпа, и целенаправленно покатилось прямо на Каэтану, игнорируя ее спутников. Конечно, можно было попробовать телами преградить ему путь, но вряд ли это остановило бы дьявольское порождение.
Оглушительный вой ни на секунду не прекращался, лишая жертвы воли, разума, способности принимать хоть какие‑нибудь решения. По зарослям Колесо Балсага передвигалось гораздо быстрее и ловчее людей, так что убегать в чащу было равносильно смертному приговору.
Хорошо еще, что никто не потерял голову настолько, чтобы не понимать этого. Первым на Колесо Балсага бросился Бордонкай. Он схватил мощное трикстерское копье, служившее ему шестом при переходе через болото, и попытался вставить его между мелькающих с бешеной скоростью спиц, заклинив таким образом Колесо. Но маневр его можно было признать удачным лишь отчасти. Ему удалось вставить копье в просвет, и исполин налег на него всем телом, пытаясь хоть как‑то замедлить движение сверкающего круга. Однако копье с жутким треском сломалось, а Бордонкай со страшной силой был отброшен в сторону и ударился спиной о дерево, росшее на краю поляны. Удар был настолько силен, что на несколько мгновений оглушил война. Ослепительное лезвие двинулось было в его сторону, но раздумало так же внезапно и вновь устремилось к Каэтане.
А та стояла и смотрела, не пытаясь скрыться, убежать или влезть на дерево. В ее мозгу пойманной птицей билась одна‑единственная мысль: «Наверняка мы ведем себя так, как все до нас. И если будем пытаться убежать от него, тоже ничего нового не сделаем, – оно для того и создано, чтобы догонять и убивать. Нужно что‑то другое, совершенно простое, но абсолютно другое, – но что?!!»
Каэтана понимала, что боится – до визга, до обморока, до животного ужаса. Колесо Балеага не было человеком, не было демоном, не было вообще живым существом, а значит, его нельзя ни обмануть, ни убить, ни изгнать. Чудовищный вой ввинчивался в ее бедный пылающий мозг раскаленным штопором, выедал глаза, выжигал слух, испепелял волю...
Волю?!
Она выпрямилась, дивясь тому, с какой скоростью промелькнули в ее голове эти мысли, и решилась.
Главное – не бояться. Главное – осознавать все время что ты делаешь... Бордонкай был ближе всех к успеху. Видимо, возбуждение ее было настолько велико, что мечи Гоффаннона завибрировали в ножнах, и она вытащила их, в основном для обретения уверенности, потому что неизвестно, как можно противостоять с клинми в руках тяжелому колесу в полтора человеческих роста высотой.
Неизвестно как, невозможно, но нужной.
И она шагнула навстречу смерти.
Говорят, что в минуты страшной опасности человек становится самим собой, а это значит – существом гораздо более мудрым, искусным и сильным, нежели он сам, но в обычной жизни.
Джангарай и Ловалонга поняли Каэтану так, как если бы сами придумали этот план.
И на поляне в самом центре Аллефельда началась пугающая игра с вращающейся и сверкающей смертью, носившей имя демона Балсага, подарившего это колесо великому Джоу Лахаталу во искупление какой‑то своей давно забытой провинности. Охотничье колесо, колесо‑палача, колесо‑ищейку, которое выслеживает жертву, нацеливается на нее, а потом преследует до тех пор, пока не уничтожает.
Будь проклят ты, демон Балсаг, теми, кто погиб под сверкающим лезвием твоего страшного подарка; будь проклят и исчезни во мраке времени...
Если ты смертельно испуган и оцепенел, как жертвенное животное перед алтарем, если ты уже обрек себя умереть при одном звуке голоса твоего палача, если ты готов падать ничком на землю, закрывая голову руками, чтобы дождаться, когда острое лезвие рассечет тебя пополам, – то Колесо Балсага двигается быстро, даже слишком быстро. Но ведь не быстрее, чем можно увидеть глазом, не быстрее человеческой мысли.
Каэтана стояла в свободной боевой стойке, опустив мечи остриями вниз, и спокойно ожидала несущееся прямо на нее Колесо. Так, как стояла бы в фехтовальном зале, на состязании – там, где смерть не грозит проигравшему. И состояние покоя постепенно наполняло силой ее мышцы.
– Я быстрее, – приветливо сказала она Колесу, которое пыталось проникнуть своим воем в глубины ее сознания, ослепить, обездвижить, подчинить. – Я сильнее. Я тебя не боюсь.
Показалось ли ей, что вой действительно стал тише.
Со стороны это выглядело страшно: тонкая фигурка, совершенно хрупкая и крохотная на фоне вековых деревьев, и несущаяся на нее махина – огненный круг рассыпающийся синими всполохами, воющий палач, и никто не заметил момента, когда Каэтана отступила в сторону. И началась страшная игра, смертельный танец, во время которого один из танцующих нападал, стремился к другому, а второй отходил на один‑единственный крохотный шажок, и всегда в последнюю минуту.
Пришедший в себя Бордонкай, испуганный альв и двое молодых воинов старались освободить Каэтане как можно большее пространство для маневра. И странная пара осталась на поляне вдвоем. Бордонкай рванулся было на помощь, но ингевон с аллоброгом удержали его, видя, какую невероятную собранность и концентрацию внимания демонстрирует сейчас Каэ.
– А я с ней на мечах пытался... – Джангарай не договорил.
А Каэтана твердила:
– На меня катится обычная телега – не беда, что я ее не вижу. Зато хорошо вижу колесо, значит, и всю телегу могу себе представить. Я ее не боюсь – с чего бы мне бояться обычной телеги? Просто уступаю ей дорогу...
Каэтана пристально всматривалась, как движется ее противник, и обнаружила одну деталь. Колесо не могло делать слишком резких поворотов и наклонов. Значит, все‑таки был предел его способности сохранять равновесие. Колесо Балсага каталось по поляне, предпочитая описывать плавные дуги или следуя строго по прямой, как самая обычная телега. Каэтана опять отступила на шаг, когда Колесо неумолимо зависло прямо у нее над головой своим сияющим лезвием. Она не видела, что трое ее спутников подняли огромное бревно – ствол мертвого дерева – из тех, которыми таранят обычно ворота крепостей, и начали разворачивать его толстым концом в сторону поляны. Она не видела их напряженных лиц, не слышала прерывистого дыхания, – все получилось само собой.
В очередной раз она встала так, что сверкающий круг всей плоскостью был развернут к ее спутникам. И когда до Каэтаны оставалось несколько шагов, в самый центр Колеса Балсага с сокрушительной силой ударил таран. Колесо взвыло, покачнулось, опасно накренилось, и в этот момент тяжеленное бревно опять ударило в с еще большей силой и неистовством. И громадное Колесо рухнуло на землю. Некоторое время оно еще выло и вращалось на одном месте, постепенно затихая, а вой из устрашающего перешел в жалобный и совершенно смолк через несколько секунд.
– Ну вот и все, – сказал кто‑то за спиной у Каэтаны, но она не поняла кто.
– Ты лжешь! – громыхал Кодеш, прожигая взглядом маленькую съежившуюся фигурку, которая покорно припала к его ногам, боясь подать признаки жизни. – Ты лжешь!!! Еще ни один смертный не мог уйти от Колеса Балсага, ни один!..
– Прости, грозный, – чуть не плача, прошептал маленький сильван – лесной дух. – Прости, но они действительно уничтожили наше Колесо. Оно лежит на поляне тусклое‑тусклое и больше не поет. Оно мертвое, повелитель, как и было предсказано.
– Что ты знаешь о предсказаниях? – уже тише говорит Владыка Лесов. – Но если это правда, то недаром волновался Джоу Лахатал и все мои братья. Ну ладно, думаю, у меня найдется для них небольшой сюрприз.
С этими словами Кодеш исчез; а Маленький сильван, еще не веря, что все обошлось и принесшего плохое известие не покарают, поспешил скрыться, справедливо полагая, что чем дальше от божьего гнева, тем лучше...
Когда‑то давно Аллефельд лежал на территории двух государств, Аллаэллы и Мерроэ. И они соблюдали сохранность своих границ даже в этом неприветливом крае. Но со временем, когда стало ясно, что по‑настояшему эти земли принадлежат только той нечисти, которая их населяет, да еще немного трикстерам, которых здесь терпят благодаря покровительству Гайамарта, обе страны перестали оспаривать свои права на Мертвый лес.
Люди ушли отсюда, бросив дома, утварь, хозяйственные постройки. Жизнь была ценнее. Немногие из жителей далеких городов могли представить себе, какая странная война не на жизнь, а на смерть разыгрывалась здесь на протяжении столетий. И человек в ней оказывался отнюдь не победителем. Самыми счастливыми были те, кто потеряв здесь свое имущество, сохранили рассудок, свободу и сберегли душу. Однако так повезло не всем..
На северо‑западе Мерроэ, у берегов озера Согин, находилась небольшая, но богатая деревня с таким же названием. Населяли ее в основном рыбаки, охотники и бортники. Деревня стояла в глуши, и ее жители редко выбирались не только в столицу, но и в ближайший город, всегда занятые работой. Ну а городским и подавно было нечего делать здесь, почти в чаще Аллефельда, о котором уже ходила дурная слава. Из‑за удаленности от других населенных пунктов, жители деревни выбирали жен среди своих, и через несколько веков все население Согина состояло из близких и дальних родственников.
Старостой в те времена, когда случилась эта история, был старый Далх – человек такого древнего возраста, что никто в деревне не помнил его молодым. Однако староста чувствовал себя прекрасно, управляя сородичами железной рукой, и к праотцам вроде не собирался. Правда, о Далхе за его спиной болтали разное; говорили даже, что свое долголетие он получил за верную службу самому Кодешу – Владыке Лесов, однако всерьез в это никто не верил. Односельчане полагали, что великому богу не может быть никакого дела до древнего старца из небольшой деревни, – и горько заблуждались.
Хоть события в Согине и происходили у всех на виду, но таинственного и загадочного хватало. То ребенок, с которого заботливая мать или бабка глаз не спускали, исчезал без всякого следа; то тонул в озере лучший пловец и рыбак; то бесследно пропадала в лесу самая красивая девушка. Все это обсуждалось жителями, однако недолго – не до того было, работы всегда хватает.
Да и случалось такое не очень часто, а жизнь около самого Мертвого леса – не подарок, вот и принимали согинцы свои маленькие трагедии вроде как должное, потому что считали: не бывает так, чтобы боги всегда были в хорошем настроении. А когда они гневаются то люди страдают, – так уж повелось.
Шли годы, текли десятилетия, а деревней по‑прежнему командовал жесткий старик с пронзительными зелеными глазами – старый Далх.
Когда жена лучшего охотника деревни – статная и веселая Гия – должна была рожать, бабке‑повитухе, как на грех, стало плохо. Плохо, и все тут. И старуха, которая всю свою жизнь занималась чужими хворями, никак не могла совладать со своей. Пока разобрались, что к чему Гия уже родила двух крепких близнецов, таких же чернокудрых и светлоглазых, как она сама. Но роды вышли тяжелые, помощи ей не было никакой, и, когда сбежались подруги да соседки, стало ясно, что не выживет жена охотника.
В бреду она металась, кричала что‑то про старого Далха и про Кодеша, молила пожалеть младенцев, а к утру вдруг пришла в себя, обвела всех ясными глазами, прошептала: «Бедные мои дети» – и умерла.
Последние слова Гии никого не удивили: конечно, дети бедные, раз без матери остаются. Близнецов – брата и сестру – назвали так, как еще при жизни хотела назвать их мать, – Эйя и Габия и отдали на воспитание двоюродной сестре Гии, у которой не так давно родился сын.
А еще через несколько дней погиб и отец младенцев. И хотя смерть никогда не бывает ожидаемой или милосердной, но на этот раз все вышло вовсе нелепо.
Охотились согинцы на уток, шли к озеру, в лес заходить и не собирались. Как вдруг вывалился из чащи медведь невероятных размеров и направился прямиком к одному из охотников. Ударил его раз‑другой громадной когтистой лапой, повернулся и так же неспешно ушел обратно в лес. А стрелы, которые пускали друзья погибшего, не причинили вреда – даже капли крови не уронил лесной разбойник.
Так и вышло, что, будучи только десяти дней от роду, близнецы осиротели. Тетка растила их как родных, но дела в деревне с каждым годом шли все хуже и хуже: гибли на охоте мужчины; тонули, запутавшись в собственных сетях, рыбаки, все больше людей исчезало бесследно, – а лес наступал на них, не давая опомниться, прийти в себя, оглядеться, чтобы уразуметь, что же это происходит. Некогда было обращать внимание и на двух сирот, ими теперь занимался старый Далх – вот уж кого смерть упрямо не брала.
Когда близнецам исполнилось по пятнадцать лет, деревня почти вся обезлюдела – от силы человек двадцать, еще ютились в старых, полуразвалившихся домах.
В тот вечер, перед закатом, Далх повел близнецов в лес.
– Сдурел старый, ‑шептались они между собой. – То в лес и днем не пускает, то на ночь глядя тащит. К беде...
Если бы они знали, что ждет их этой ночью в лесу... Но дар неведения – чуть ли не единственный бескорыстный дар богов.
Долго брели они вслед за уверенно шагающим стариком по извилистой заросшей тропинке, уходя все дальше в глубь Аллефельда. И когда огромная полная луна заняла своим диском почти весь небосклон и угрожающе нависла над самыми головами близнецов, Далх вывел их на поляну, к развалинам не то храма, не то капища – ничего подобного в своей жизни Эйя и Габия не видели. Они даже не были сильно напуганы, потому что все известные им до сих пор опасности были материальными. Страх должен был прийти к ним позднее.
И он пришел – ошеломляющий, дикий, животный страх, когда вдруг раздался треск и грохот и на поляну выбралось ужасное существо.
Это был почти человек – темнокожий исполин с громадными мускулами, одетый в звериные шкуры. Голову его венчала корона ослепительно белых, сплетенных рогов. Но самыми страшными казались ярко‑желтые глаза хищника на смуглом лице и острый злобный оскал.
Они сразу узнали его: почти каждый вечер бабки рассказывали деревенским детям о том, что нельзя играть на лесных полянах: придет Лесной владыка, Кодеш, и заберет к себе. А для чего заберет? Известно для чего: или съест, или в чудовище обратит; он ведь не знает жалости, звероподобный братец великого Джоу Лахатала:
Когда жалкие испуганные близнецы настолько пришли в себя, что смогли обернуться в поисках Далха, то крик ужаса одновременно вырвался из их глоток: на том самом месте, где должен был находиться деревенский староста, пружинисто присел, готовясь к смертельному броску, большой волк. Лесной владыка засмеялся, забавляясь замешательством, ужасом и недоумением близнецов, а затем лениво махнул рукой. И всего секундой позже оторвался от земли урахаг, волк‑оборотень, целя прямо в горло Эйе.
Но немного опоздал серый разбойник, потому что ошалевшие от всего происходящего близнецы за один короткий миг были превращены Кодешом в седых волков. Они сами не поняли ни тогда, ни потом, как им удалось так легко справиться с опытным и беспощадным Далхом. Как только урахаг приземлился на передние лапы, Эйя изо всех сил толкнул его грудью, опрокидывая, а когда Далх перекувырнулся через голову и упал на спину, налетевшая Габия уже не позволила ему встать, вцепилась в горло мощными острыми клыками.
Умна была дочь Гии, и не нужно было лишний раз объяснять ей, что за свое долголетие оборотень Далх платил дань Кодешу – страшную кровавую дань, уничтожив почти весь Согин. Это он приходил к умирающей жене охотника, чтобы отобрать у нее новорожденных, но Лесной бог решил иначе в тот раз – вот почему в бреду Гия вспоминала и его, и старосту.
Кровью своих сородичей питался старый Далх, кровью Эйи и Габии хотел он заплатить своему повелителю за несколько следующих лет жизни, но и на этот раз передумал коварный Кодеш. Зачем ему один старый слуга, если он может взамен получить двух новых молодых?
Два седых волка‑оборотня выслушали той ночью свой приговор в чаще Аллефельда. Они становились зверями каждое полнолуние и обязаны были приносить кровавую жертву Лесному владыке. Правда, волками они могли становиться по собственному желанию в любое другое время. И это получалось у них тем легче, чем больше радости доставляла им теплая человеческая кровь и власть над жалкими слабыми людьми. По первому зову Кодеша они должны были приходить к нему как в зверином облике, так и в человечьем, – и стали более не властны над собой близнецы Эйя и Габия. В Согин они вернулись, неся на себе отличительные черты, ибо с той ночи глаза у Эйи были желтые, а у Габии – зеленые. Если, конечно, внимательно присмотреться...
Яркой лунной ночью на перекрестке двух дорог, за чертой небольшого гемертского городка, чудом сохранившегося на границе с набирающим мощь Аллефельдом, стояли две темные фигуры. Кого‑то ждали. И этот кто‑то не замедлил появиться: юркий айра – посланец Кодеша – стремительно подскочил к двоим на перекрестке и, отчаянно жестикулируя, заверещал: его визг мог бы испугать случайного прохожего, которых, впрочем давно уже не бывало ночами в окрестностях этого города, с тех пор как здесь объявились два оборотня. От имени короля Мерроэ было объявлено баснословное вознаграждение смельчаку, который доставит врагов рода человеческого живыми или мертвыми. Сумма вознаграждения была настолько велика, что желающие получить ее несколько месяцев подряд караулили все закоулки города, перекрестки и места, пользующиеся дурной славой, – кто поодиночке, а кто и вдвоем. Участь всех постигла одинаковая. Утром их находили растерзанными и изувеченными до неузнаваемости. А если оборотни были сыты, то просто перегрызали своей жертве горло. Живым от них не ушел никто.
Когда поток смельчаков иссяк, горожане сразу поумнели. С наступлением темноты, особенно когда луна была полная, они старались без лишней надобности не выходить на улицу, тем более за черту города. И хотя то и дело доходили слухи о загрызенном купце или погубленном рыцаре, странствовавших по своим делам мимо этих мест, город со своими оборотнями сжился и даже признал их не таким уж большим злом.
Вот почему некого было пугать айре – лесному духу и вестнику Кодеша – этой ночью. Двое, ожидавшие вестника, услышали все, что им было нужно.
Если бы на дороге находился кто‑то еще, то он смог бы увидеть странное зрелище: очертания фигур вдруг‑поплыли, словно стали таять, а из облака тумана возникли два огромных седых волка: один с желтыми глазами, другой – с зелеными.
Айра не смог отказаться от искушения взгромоздиться верхом на широкую спину одного из хищников, и волки мягкими длинными прыжками помчались по дороге, которая вела в Аллефельд, то есть, по понятиям горожан, в никуда.
– Это страшный враг, – грозно сказал Лесной владыка, наклоняясь к самому лицу Габии, – и он должен быть уничтожен. Хорошо, если вам удастся убить их всех; но если нет – не беда. Главное, принесите мне голову этой женщины. Я щедро вознагражу вас.
Вы примкнете к ее отряду под видом людей. Говори, что хотите, но вы должны сопровождать их до тех по пока вам не представится возможность их убить. А если вы ошибетесь, то помните, что вас будет вечно преследовать не только мой гнев, но и гнев великого Лахатала, а от него вы не укроетесь даже в царстве мертвых А впрочем, – тут Кодешу пришла забавная мысль, Баал‑Хаддад тоже не даст вам спуску.
Эйя и Габия незаметно переглянулись – показалось ли им, что рогатый бог зябко поеживается, когда говорит о странном противнике? Близнецы были заинтересованы впервые в жизни. Пролив в отрочестве чужую кровь, они не знали с тех пор ни жалости, ни сомнений, ни сожалений о своей судьбе. Боялись и ненавидели Кодеша и прочих богов, презирали людей и уничтожали их, не запоминая ни имен, ни лиц; но тут вдруг призадумались.
Обычно боги, и их владыка в том числе, к людям относились как к игрушкам, которые всегда можно сломать и выбросить, если ими надоест играть; а люди не только принимали такой порядок вещей, но и поддерживали. Рабы, с радостью несущие ярмо своего рабства, – вот кем были люди с точки зрения оборотней и их хозяев – богов. Что же это за смертные, заставившие взволноваться всех повелителей? Что это за странной женщина, в смерти которой они так заинтересованы?
Возбужденно переговариваясь, близнецы пробирались через чащу Аллефельда. Им уже было известно, что дерзкие люди, вторгшиеся в Мертвый лес, убили сарвоха и уничтожили Колесо Балсага. И то и другое Эйя и Габю считали делом совершенно невыполнимым, а потому навстречу маленькому отряду их гнал не столько приказ Кодеша, сколько собственное желание увидеть этих людей, прикоснуться к ним.
За долгие годы близнецы приучились мыслить и говорить почти одинаково. Вот и сейчас им в голову пришла одна и та же мысль. Может, именно эти странные и опасные для богов люди помогут им избавиться от проклятия Кодеша? И они вдруг поняли, что впервые в жизни пожалели о своей загубленной судьбе и назвали ее проклятой. А ведь до сих пор с благодарностью принимали происшедшее с ними, помня, что могли умереть под клыками Далха.
Странно, однако, подействовал один только факт, что есть люди, которых боится сам Владыка Лесов. Значит, еще не пришел конец Варду, есть надежда...
Близнецы уже не шли, они бежали через заросли, проклиная необходимость передвигаться в человечьем облике – ведь так было гораздо сложнее и медленнее, – но бежали, спотыкаясь и падая, задыхаясь и хрипя.
Где‑то там, далеко, упрямо двигался на северо‑восток маленький отряд – последняя надежда двух оборотней.
Бордонкай сначала решил, что ослышался, ‑с кем не бывает. Но голоса в зарослях напротив стали громче и наконец лес огласился радостными, криками:
– Люди! Люди! Постойте!
Кусты раздвинулись, и перед великаном возникли двое – до того похожие друг на друга, что Бордонкай подумал, будто у него двоится в глазах от усталости.
– Хвала богам, хвала лесу, что мы встретили вас, – радостно заговорил один из близнецов, обращаясь одновременно ко всем членам небольшого отряда.
– Ужасно хорошо, что встретили, – произнес второй, и Каэтана отчего‑то подумала, что это Должна была женщина.
– Можно с вами? – хором спросили близнецы. – Мы мирные и полезные. Из лука стреляем, дичь добывать можем. Нам бы только из леса с вами выбраться. Вы хоть знаете, где он заканчивается?
– Тогда нам может оказаться не по пути, – сухо сказал Джангарай. Он понимал, что появление близнецов более чем странно, а их радостное возбуждение несколько нарочито. – Дело в том, что мы идем не из леca, а в глубь леса и нам предстоит пересечь еще и юр Ангех.
– У‑ух ты! – изумился один из близнецов.
Каэтана присмотрелась и поняла, что можно безошибочно отличать одного от другого: у говорившего сейчас глаза были зеленые, а у молчавшего – желтые, Именно это сочетание желтых и зеленых глаз натолкнуло ее на неприятные размышления. Оставив Джангарая разбираться с близнецами, она поманила к себе. Ловалонгу, Бордонкая и альва.
– Послушайте, – шепнула она, не беспокоясь, что их переговоры выглядят не очень вежливо. – Может, я, конечно, фантазирую и преувеличиваю, но хотелось бы закончить наше милое странствие и остаться в живых. Вы только не смейтесь, – я думаю, что это Арескои и Малах га‑Мавет.
– Этого еще не хватало, – охнул альв.
– А зачем бы им принимать облик людей? – спросил Ловалонга.
– Не знаю. – Каэ смущенно потерла нос. – Я не то чтобы уверена, но зеленые глаза, как у Арескои, встречаются крайне редко. Ну а желтые и подавно.
– И правда подозрительно, – согласился талисен‑На. – Сейчас постараемся выяснить.
Тем временем Джангарай, которому вновь прибывшие не понравились с первого взгляда какой‑то странной повадкой и излишней болтливостью, сердито спрашивал:
– А откуда вы тут взялись, друзья?
– Мы заблудились, – бойко и заученно ответил близнец с желтыми глазами.
– Чтобы заблудиться, нужно откуда‑то выйти и куда‑то ИДТИ.
– А мы и вышли, – Эйя замялся, чувствуя что черноглазый человек ему не верит, – из Элмы.
Он нечаянно назвал город, в котором они с Габией действительно жили.
– Есть такой город в Мерроэ на самой границе с лесом, – неожиданно сказал Бордонкай. – Я там когда‑то был. Городишко маленький – дыра крысиная. Извините, если обидно слышать, – обратился он к близнецам.
– Да нет, – пожала плечами Габия. – Мы и сами так считаем.
– И что это вас в Мертвый лес потянуло? – ровным тоном осведомился Ловалонга.
– А вас? – обозлилась Габия. – Мы же вас не спрашиваем, зачем вы в Аллефельд забрели, зачем в Тор Ангех идете...
– То‑то и оно, что не спрашиваете, – вмешалась Каэтана. – Плохо, ребята, очень плохо, что вы не спрашиваете, не делаете круглые удивленные глаза, а ведете себя так, будто вы нас тут и ожидали увидеть. Ведь место для свидания выбрано не самое обычное, правда?
Близнецы немного смутились, но Эйя справился с собой и продолжил придуманную накануне историю:
– А мы на спор, это... поспорили то есть, что пойдем, да... А оборотни по дороге, ну да... Вот, ну мы и...
– Гениальное повествование, – тихо сказала Каэтана, и все вокруг поразились жесткости ее голоса. Даже с Маннагартом она разговаривала веселее. Даже с сарвохом.
– Вы случайно не поэт, молодой человек, или сказитель?
Габия ощерилась. Она почувствовала в этой женщине, стоявшей напротив, силу воли и духа, по сравнению с которыми сила Кодеша уже не представлялась необоримой. Ей стало страшно получить такого врага.
– Он волнуется, – вступилась она за брата. – Мы и в самом деле растерялись, когда вас увидели. Мы ведь тут очень давно бродим. Людей встретить уже отчаялись. Страшно так, и нечисть всякая шатается – еле живы остались. Я Габия, – добавила она без всякого перехода, – сестра его. А он – Эйя. Вечно что‑нибудь наплетет, что людей рассердит. Вы нас простите, нам бы как‑нибудь с вами.
– Зачем? – непреклонно спросил Джангарай.
А Эйя подумал, что если сравнивать Далха и этого воина с мечами за спиной, то он предпочел бы полсотни раз сразиться со старым оборотнем, чем один раз с черноглазым, – потому что если Эйя был волком, то воин‑черной пантерой.
Близнецы испуганными взглядами обвели поляну. На что рассчитывал Кодеш, посылая их против этих людей? Разве их можно застать врасплох, – исполин с секирой смотрит безразличными ясными глазами, в которых таится смерть. Габия так и видит, как разламывается пополам ее хребет под тяжелым ударом.
Она также видит, как опасливо косится Эйя на черноглазого воина – и не зря. Ни один из тех смельчаков, о пытались заработать награду, убив оборотней, не был похож на него, – ну и хвала богам, что не был. Иначе бы не стоять близнецам на этом месте.
Светловолосый рыцарь тоже вызывает страх. Не леденящий душу ужас, который Габия испытывала в присутствии Кодеша, но страх как почтение к тому, кто во всем лучше и выше.
А женщина... Габйя сама была прежде всего женщиной, и поэтому Каэтана привлекала ее внимание больше, чем все остальные, вместе взятые. Самая опасная, ведь именно за ее голову Кодеш обещал награду, именно из‑за нее трое богов не могут найти себе места. Интересно, сколько же ей лет: восемнадцать, двадцать пять, тридцать? Габию раздирали сомнения.
А Каэтана, обратившись к своим спутникам, сказала:
– Нет, это все‑таки люди, а не те...
«Те» она произнесла с таким выражением, что даже Эйя и Габия поняли, о ком идет речь. Поняли и остолбенели. По каким‑то им одним известным причинам эти люди приняли их за Владык и при этом разговаривали таким тоном. О небо! Надо уносить отсюда ноги. Нет! Надо оставаться: если кто‑либо в мире и сможет защитить близнецов или избавить их от проклятия, так только они...
– Что вам от нас нужно? – жестко спросила Каэтана, не желая терять преимущества перед оторопевшими близнецами.
– Мы... нас... – опять забормотал Эйя.
– Нам необходимо пойти с вами, – вдруг решилась Габия. – Вы госпожа Каэтана?
– Да, – последовал спокойный ответ. Даже здесь, на земле Кодеша, эта странная женщина не собиралась скрывать свое имя.
– Нас послали на поиски, – словно в омут бросился Эйя. Каэтана подняла на него спокойные глаза. – Нам приказали выследить вас и доставить к Владыке. Мертвыми, конечно.
– А живыми мы их не интересуем? – насмешливо спросила Каэтана. – Не очень‑то интересно общаться вашими Владыками – у нас цели разные...
– Мы искали вас не для этого, – выпалила Габия, – нам самим нужна помощь.
Странное это заявление было выслушано без тени на смешки или недоверия. Случайная встреча в Аллефельде – в это никто из друзей поверить не мог. А что касается помощи – ну что ж, для того и существуют на свете понятия чести, справедливости и доброты, чтобы один человек мог помочь другому, чего бы это ему ни стоило.
Они шли по лесу и слушали торопливый, изобилующий подробностями страшный рассказ проклятых богом близнецов. Только теперь, обретя надежду, Эйя и Габия выплеснули из самых сокровенных глубин всю бездну отчаяния и ужаса, которые внушало им их положение. Близнецы хотели опять стать людьми.
Обычными людьми.
Жениться и выйти замуж, завести детей, свой дом и не дрожать каждое полнолуние, ожидая неизбежного превращения; не таиться от людей, чтобы не быть застигнутыми врасплох. И главное – не ужасаться больше тому, сколько радости, сколько удовольствия доставляет предсмертный человеческий хрип и горячая вкусная кровь.
– Мы ведь вконец озвереем, – горько проговорил Эйя. – Это сильнее нас. Все равно как зов Кодеша – хочешь не хочешь, а побежишь. Проклятые мы.
– Не верю, – сказала, как рубанула своим клинком, Каэтана.
