355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктория Угрюмова » Кахатанна. Тетралогия (СИ) » Текст книги (страница 82)
Кахатанна. Тетралогия (СИ)
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 02:54

Текст книги "Кахатанна. Тетралогия (СИ)"


Автор книги: Виктория Угрюмова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 119 страниц)

Перстень периодически оповещал ее о местонахождении талисманов Джаганнатхи. Если верить ему, а не верить причин не было (собственно, для того его и разыскали, чтобы он мог вещать себе на воле), то большинство этих предметов находились на своих местах без движения. Но несколько активно передвигались по Арнемвенду, и это внушало опасения. Каэ представляла себе, что один талисман должен находиться у Корс Торуна. Второй – у графини Бендигейды Бран‑Тайгир, если она жива, или у ее наследника. Еще один талисман есть у пропавшего без вести Деклы, а также у Элоаха, брата короля гномов Грэнджера. Какой‑то из талисманов, похищенный из дворца Зу‑Л‑Карнайна, обретался неизвестно где. Их было пять из ныне существующих двадцати девяти, но на своих местах постоянно находились только двадцать. Четыре украшения принадлежали кому‑то, о ком Каэ понятия не имела. Но, поразмыслив, она решила, что это дело будущего. Сейчас главная задача заключается в том, чтобы отыскать пресловутый предмет в столице Хартума Хахатеге и уничтожить его. Тоже занятие не для слабонервных, если учесть, какое количество темной силы будет выпущено в пространство.

С этими мыслями она и заснула, свернувшись клубочком возле костра. Номмо заботливо накрыл ее теплым плащом и уселся вместе с Магнусом выпить винца и побеседовать о том о сем. Обоим друзьям отчаянно не хватало Рогмо. И особенно Хозяину Лесного Огня. Он выглядел осиротевшей бабушкой – маленький, мохнатый, печальный. И хотя Номмо храбрился изо всех сил и хорохорился, всем было очевидно, что он тоскует по своему другу. Даже теплые отношения, внезапно возникшие у альва с бароном Банбери Вентоттеном, делу не сильно помогали. Целыми днями Номмо бывал занят, сильнее прочих уставал во время долгих конных переходов, валился без сил возле костра; но наступала ночь, и маленькому человечку снилась Энгурра, замок князя Аэдоны, веселая молодая женщина, которой он подарил белочку – ручную, шуструю и такую же радостную, как и жена князя. Снился ему маленький Рогмо, еще не имеющий представления о своей великой и скорбной судьбе, – обычный мальчишка, гоняющий по лесу со своими сверстниками‑сильванами; снилось альву огромное пепелище разоренного замка и погребальные костры... Случалось, что он плакал во сне, и тогда Магнус, Барнаба или барон Вентоттен будто бы невзначай будили его и приглашали побеседовать в ночной тишине.

Могаллан и Кобинан с благоговейным ужасом наблюдали за тренировками, которые устраивал своим воинам суровый Куланн. Командир сангасоев неустанно повторял с солдатами воинскую науку великого Траэтаоны, и те подчинялись ему с охотой. То, что они вытворяли со своими мечами, казалось братьям невозможным. Иногда они пытались подражать, но быстро смущались, конфузились и возвращались к своему месту возле костра. Однажды сердце Куланна не выдержало зрелища, представшего его глазам, когда Могаллан и Кобинан своими силами отрабатывали некоторые приемы боя на мечах. Он рявкнул на них так, что душа у молодых людей моментально скрылась где‑то в пятках, а может, и в более надежном месте, но они невольно вытянулись по струнке.

– Марш заниматься с остальными, – скомандовал могучий сангасой, небрежно поигрывая своим топором. – А то вы всех кур погубите, если случится битва с вашим участием.

– При чем тут куры? – наивно поинтересовался Могаллан.

– Со смеху умрут. Марш в строй!

Рыцари хотели было обидеться и уйти, гордо подняв головы, но обнаружили себя стоящими в рядах прочих воинов и выполняющими какие‑то замысловатые движения клинками. Наука Куланна была столь великолепна, что они напрочь забыли об этом недоразумении с курами.

Так, через неделю отряд подъехал к необозримой крепостной стене. Она была ярко‑желтой, как новорожденный цыпленок, и ее цвет заставлял улыбаться. В остальном же стена была лучше многих виденных ранее – высокая, могучая, с надвратной башней. Тяжелые ворота, дубовые, окованные бронзой, охранялись и днем и ночью. Поскольку на дворе сияло жаркое солнце и многочисленная толпа желающих попасть в Хахатегу обливалась потом, не находя и клочка тени, стражи было немного меньше, нежели ночью.

Наряд воинов Хартума был прост и привлекателен своей функциональностью: светлые одежды и плащи из легкой, почти воздушной материи давали телу дышать; головы были покрыты кусками ткани, стянутыми серебряными обручами. Половина лица была закрыта тканевыми же масками, чтобы воины не глотали пыль, поднятую стремящейся в город толпой.

Ждать пришлось довольно долго. Но наконец подошла и их очередь, и Каэ с друзьями были пропущены в Хахатегу. Не успели они миновать ворота и очутиться на мощенной светло‑желтым камнем площади города, который утопал в зелени и искрился водой многочисленных бассейнов и фонтанов, как к ним на рысях подлетел юный всадник, разряженный с невероятной пышностью.

– Ты ли, прекрасная, являешься Каэтаной, принцессой Коттравей? – безошибочно определил он, обратившись к Каэ.

– Именно я.

– Тогда позволь отрекомендоваться – я внучатый племянник таурты Феаны, сайнанг Эльбеской. Сайнанг – это титул, соответствующий титулу герцога в Ронкадоре, например, – произнес молодой человек.

Он уже давно спешился и разговаривал с Каэтаной, стоя перед ее конем.

– Таурта Феана приказала мне немедленно разыскать тебя, как только проведала о твоем появлении. И приказала умолять тебя посетить дворец. Она велела передать, что встретила бы тебя лично, но тяжкий недуг приковал ее к кровати. – Лицо Эльбескоя опечалилось. И он добавил совсем неофициальным тоном:

– Это правда, принцесса. Бабушка старается, она молодчина, и редкий бы воин вынес столько страданий, сохранив рассудок, но двигаться она не может.

Каэ не стала спрашивать, откуда таурта Феана узнала о прибытии отрада сангасоев. Тем более она почувствовала, что никаких темных мыслей у сайнанга не было, и приняла приглашение.

– О! – воскликнул юноша. – А вон и моя свита пыхтит. Бедняги, я от них оторвался и поехал дворами. А им спесь не позволяет. Тащатся по центральной улице, жарятся на солнце, да и дорога длиннее. Но все же успели.

Куланн только‑только удивился, что родственник таурты прибыл без свиты и стражников, как они уже появились из‑за угла. Пышная процессия мулов и коней и огромных добродушных слонов, украшенных попонами и султанами из перьев. Звенели золотые и серебряные колокольчики, звякали доспехи стражей, одетых по такому торжественному случаю в сверкающую сталь, раскалившуюся на солнце, отчего смуглые лица воинов были покрыты капельками пота. Добрые три или четыре десятка сановников напоминали яркий цветник, который ползет куда‑то по своим делам. Барнаба с восхищением уставился на одного из первых всадников, ехавших в беседке на спине слона. Он был такой же толстый, такой же невообразимый и разноцветный, как и само Время. Пухлые пальцы вельможи были унизаны драгоценными перстнями, плащ больше походил на парус корабля, спускаясь чуть ли не до земли.

– Хочу такого же слона, – заявил Барнаба, повернувшись к Каэ.

– Вот закончится все, так хоть десяток. А пока не приставай.

– Ты вечно отмахиваешься от чужих проблем, – обиделся тот. – Ладно, подожду. Но учти, не меньше пяти.

– По рукам.

Сползший с разморенного мула сановник уже собрался было произнести речь, примерный текст которой, набросанный на листке, он сжимал в руках. Но Каэ бросила на юного сайнанга умоляющий взгляд, и умница Эльбеской все понял. Жестом остановил вещающего и приказал двигаться во дворец, где благородных гостей с нетерпением ждала таурта Феана.



* * *

Несколько часов путешественники приходили в себя от жары и усталости, отмокая в прохладных бассейнах и отдыхая на прохладных простынях. Все еще наслаждались покоем, тишиной и свежестью, когда Каэтана вызвала служанку и сообщила ей, что она готова навестить государыню. Некоторое замешательство вызвал ее категорический отказ оставить в покоях Такахай и Тайяскарон – к таурте нельзя было входить с оружием. Но подоспевший сайнанг разрешил проблему, взяв на себя смелость разрешить Каэ эту вольность.

– Они будут лежать где‑нибудь рядом, в ножнах, и никому не помешают, – пояснила Каэ.

– Хорошо, принцесса, – согласился Эльбеской. – Будет так, как вы того пожелаете. Это приказ таурты.

Комната государыни была пропитана тяжелым запахом притираний, снадобий и трав. Зашторенные окна почти не пропускали свет. Воздух здесь был еще более спертый, чем в остальной части дворца. Сайнанг вежливо пропустил Каэ вперед себя, вошел следом и закрыл двери. Слуги и телохранители за ними не последовали.

Таурта Феана лежала на огромном ложе, до пояса укрытая вишневым покрывалом. Она была такая маленькая и сухонькая, а кровать такая необъятная, что Каэ не сразу заметила государыню. Та лежала погруженная в полумрак спальни, словно в пещере, опираясь на груду подушек. Лицо ее было алебастрово‑белым и покрытым тонкой сетью морщин. Уголки рта были страдальчески опущены, а огромные черные глаза глубоко запали. Однако лицо еще хранило следы былой красоты – красоты неземной, удивительной и редкой. Каэтана ни к селу ни к городу подумала о том, что не знает ничего о муже Феаны и отце Эливагара. Больше всего богиню поразили волосы старой государыни – роскошные, золотистые, как у юной девушки, они жили собственной жизнью, окутывая королеву так плотно, что Каэ вначале и приняла их за одеяние.

Повелительница Хартума пошевелилась при ее появлении и подняла высохшую, тонкую до прозрачности руку.

– Я рада видеть тебя. Более того, я счастлива. Эльбеской, мальчик, посмотри, нет ли кого за дверью?

– Нет, бабушка.

– Вот и хорошо, – улыбнулась таурта. Улыбка осветила ее лицо, и оно внезапно просветлело. – Я знаю, кто ты и зачем прибыла на Иману, прекрасная богиня, – неожиданно сказала она, обращаясь к Каэтане. – Не бойся, я спокойно говорю это при моем внуке, потому что он заслуживает такого же доверия, как ты сама и как мой покойный сын Эливагар. Я не знаю, сколько еще смогу править Хартумом. Единственный мой наследник – этот юный сайнанг, но для него, прекрасного, молодого, еще не начавшего жить, – это страшное наследство, ибо он честный человек. И не перебивай меня, – строго сказала таурта, приказывая юноше молчать. – Сядь в сторонке. Я не для того ждала Кахатанну, чтобы воспитывать тебя в ее присутствии...

Да, я знаю, что ты – Богиня Истины. И твой путь привел тебя сюда за талисманом Джаганнатхи. Я рада, что дождалась. За этим талисманом стали охотиться вновь лет двадцать пять назад. Первый посланник пришел к моему супругу, таурту Кэдмону, и попросил уступить его повелителю некую вещь в обмен на покровительство и любые блага, какие пожелает иметь государь Хартума. Мы знали, что это значит. И прекрасно представляли себе, чем чреват отказ. Кэдмон, мой возлюбленный муж, был настоящим рыцарем, он и сына вырастил таким. Ни страдания, ни горе, ни угроза скорой смерти не принудили его открыть тайну талисмана. Он погиб через два года при невыясненных обстоятельствах. Но я и без выяснений знаю, что его убили сторонники Ишбаала.

Таурте было тяжело говорить, и она некоторое время хватала ртом воздух. Сайнанг подал ей кубок с каким‑то питьем, очевидно целебным, потому что ей заметно полегчало. Еще через минуту старая государыня продолжила свой рассказ:

– Ты, должно быть, удивлена, что все это мне известно и что я узнала о твоем прибытии. Открою тебе свою тайну. Я не человек. Я альсеида. Ты удивлена? Ты не представляешь себе, что альсеида может быть такой старой и уродливой?

– Ты прекрасна, Феана.

– Я была прекрасной. Я была ослепительной, когда встретила Кэдмона, человека Кэдмона, и полюбила его. Я ушла из своего леса и стала его женой. Хотя он предупреждал меня, что на его предках и на нем самом лежит проклятие – некая тайна, известная членам его рода. Но мне было все равно, я мечтала принадлежать ему, и моя мечта сбылась. Эливагар унаследовал внешность отца и его чистую душу.

После смерти моего супруга Кэдмона сын стал тауртом Хартума. Это было большим горем для меня, но я не могла ничего изменить. Еще когда посланник Ишбаала явился к Кэдмону, мы заранее попрощались и условились, что я постараюсь сопротивляться Злу столько, сколько будет моих сил. И что наш сын тоже постарается. О! Он был могучим и чистым душой, я уже говорила... Он выдержал десять лет. Он счастливо избежал многих ловушек, не поддался искушениям, перенес страдания. Его невеста умерла незадолго до свадьбы. Вот почему у Эливагара нет детей. А потом мы подумали, зачем обрекать еще одну невинную душу на горе и муки? Я знала, что он не вернется с той охоты. Он сам мне сказал, что к нему придет смерть. И я осталась одна – ждать того, кто должен спасти мир. Я понимаю, богиня, что тебе тяжко это слышать. Спасение мира – неблагодарное занятие и отнимает жизнь, не давая взамен ничего, кроме сознания выполненного долга. Но у тебя все получится. На свое горе, я владею даром прорицания. И я прорицаю тебе успех. Вряд ли ты будешь ему рада, но я не стану отравлять твою жизнь предсказанием того, что случится еще очень не скоро. Зачем? Это лишняя боль...

Таурта задыхалась, но продолжала говорить. И голос ее звучал все громче, все чище, все моложе, становясь голосом прекрасной альсеиды Феаны, полюбившей однажды человека.

– Я знаю, где талисман, и Эльбеской знает. Мой мальчик проведет тебя к тайнику, чтобы ты могла спокойно уничтожить этот ужас. Ты ведь знаешь, что, кроме тебя, никто не может этого сделать.

– То есть как это «никто»?

– Ни один бог, ни один смертный, ни одно существо иной крови не может разрушить талисман, не выпустив при этом в мир смертельное количество темной силы. И это только твой путь...

– Прекрасно, – сказала Каэ.

– Твой перстень укажет тебе, куда идти дальше. Он болтлив, но, в сущности, добряк и неглуп. А у меня есть огромная просьба к тебе.

– Я исполню ее, – пообещала Каэ.

– Мой внук одной крови с Кэдмоном и Эливагаром. На нем заканчивается их несчастный род. А талисман Джаганнатхи жестоко мстит тем, кто мог им воспользоваться, но не стал этого делать. Он убьет Эльбескоя, и только тогда земля Хартума будет чиста, когда ты уничтожишь это исчадие зла. Не противоречь мне, я знаю. И Эльбеской тоже знает, уже давно.

Так вот, я хочу, чтобы мой мальчик поехал с тобой. А после его смерти ты станешь тауртой Хартума. Только так я смогу быть спокойна за свою землю. Я понимаю, что ты не сможешь жить здесь, но ведь ты можешь поставить в Хартуме наместника. Того, кто будет править от твоего имени, кто заслуживает твоей дружбы и доверия. Обещай мне, что после смерти Эльбескоя ты сделаешь это...

– Феана! – Каэ даже задохнулась на полуслове. – Эльбеской юн, прекрасен и могуч. Он должен жить еще многие годы. Я не хочу обещать тебе то, что мне кажется страшным.

На глазах старой государыни показались слезы.

– Ты столько сражалась со злом, но все еще не веришь в его безжалостность и жестокость. Эльбеской обречен. Лучше, если он погибнет в бою. В противном случае он будет умирать так же, как я. А я не желаю ему такой смерти.

– Покажи ей, бабушка, – тихо произнес сайнанг. – Это нельзя описывать словами.

Государыня вздохнула и откинула покрывало. Когда взгляд Каэтаны упал на ее тело, она почувствовала, что кровь отхлынула от щек, голова закружилась, а сердце забилось быстро‑быстро.

У Феаны были поражены ноги, правый бок и часть левой руки. Тело в этих местах было высохшим, похожим на серую пыль, с изъеденными краями. Ни крови, ни ран, но от этого становилось только страшнее.

– Если бы я была человеком, – печально молвила альсеида, – я бы умерла в течение месяца. А так живу. Но поверь мне, это не лучший выход.

– А чем... – Каэ с трудом произнесла первые слова. Горло, сдавленное сочувствием и сопереживанием, отказывалось повиноваться.

– Чем лечить? – улыбнулась таурта. – Ничем, прекрасная богиня. Чем помочь? Только тем, о чем я тебя попросила. Эльбеской так же болен, как и я. Это проклятие талисмана. Пообещай, Кахатанна. Иначе мне нельзя будет умереть еще очень долго, а это бессердечно.

– Обещаю, – прошептала Каэ.

– Вот и хорошо, – расцвела таурта. Сайнанг укрыл ее покрывалом, она блаженно откинулась на подушки и продолжила:

– Мальчик отправится с тобой. Я останусь править Хартумом до тех пор, пока он будет жив, чтобы на тебя не наваливалось слишком много проблем сразу. Но когда его не станет, отправь сюда своего наместника. Я дождусь его и передам ему дела государства. После этого я наконец смогу уйти к моему Кэдмону.

И Богиня Истины низко склонилась перед той, которая была во много крат сильнее и мужественнее ее самой.



* * *

... А сколько удивительных вещей он предлагал! Сколько сокровищ, сколько тайн, сколько нездешних знаний. Власть и любовь. Вечное счастье и вечную молодость. И даже жизнь погибших друзей...

Талисман Джаганнатхи хранился недалеко от Хахатеги, в храме богини Эльон, супруги барахоя. Богини не было в живых уже несколько тысяч лет, но храм все еще стоял. Упитанный жрец с добрыми и веселыми глазами сперва принял Каэтану и Эльбескоя за влюбленную пару. И искренне обрадовался. Он так трогательно и заботливо смотрел на них, так старался осчастливить ласковым словом, поддержать не в меру серьезных молодых людей... Каэ было горько разочаровывать его. В какой‑то момент она вспомнила о Зу‑Л‑Карнайне.

То, что в Хартуме чтили память ее матери, не просто было приятно, но и придало ей силы.

– А разве Эльон числится среди живых богов? – спросила она у жреца.

– Любовь бессмертна, дитя мое. Любовь и ее дочь – Истина. И если тебе скажут, что в мире нет Истины, нет правды и Любви, что надежда умерла, не верь. Это просто слова. Назло времени и вопреки смерти Любовь откликается из любой дали. А Истина странствует по миру и освещает людям их путь, чтобы им светлее и легче было идти от рождения и до смерти.

– Спасибо тебе.

– А с чем вы пожаловали, дети мои? – поинтересовался жрец.

– С приказом таурты, – ответил Эльбеской. – Нам нужно пройти в подземелье.

– Это очень серьезно, – забеспокоился служитель Эльон.

– А я и не шучу, – вежливо, но твердо ответил юноша.

Прочитав свиток, скрепленный личной печатью таурты, жрец поник.

– Хорошее дело, важное дело. И я должен был бы обрадоваться. Но я скорблю, что, столь прекрасные и юные, вы пришли не для любви, а для героических свершений. Я думаю, что мир прекрасен тогда, когда герои ему уже не нужны... Ну да это все пустое. – И он повел их извилистыми коридорами в дальнюю часть храма.

Подземелье, в котором хранился талисман Джаганнатхи, вовсе не напоминало храмовое помещение. Это было прекрасно укрепленное для обороны место, перегороженное через каждые несколько метров каменными стенами толщиной в два‑три шага. Низенькие овальные двери затрудняли проход, и в них с большим трудом мог протиснуться человек среднего роста. Полному жрецу этот подвиг был не под силу, и он покинул своих спутников уже в самом начале подземного хода, снабдив Эльбескоя связкой ключей.

Сайнанг отпирал двери одну за другой и пробирался в проем. Следом шла Каэтана, держа наготове мечи. В этом не было явной необходимости, но какие‑то ошалевшие кошки скребли у нее на душе, и она решила не пренебрегать оружием. После пятнадцатой или шестнадцатой двери – от однообразия и постоянных физических усилий – она утомилась. Но ей пришлось вытерпеть эти скучные процедуры еще, как минимум, трижды, прежде чем юноша объявил, что они практически пришли.

Крохотная пещерка, облицованная обсидианом, с полукруглым сводом, на котором были прикреплены золотые звезды, была абсолютно пустой. И только в самом ее конце стоял каменный столб со вделанным в него мощным бронзовым кольцом в человеческую руку толщиной. От кольца отходила цепь не менее внушительных размеров, убегая в какой‑то совершенно уж крысиный лаз. Даже ребенок не мог бы пролезть в него.

Каэ вопросительно посмотрела на Эльбескоя.

– Не становитесь ни на красные, ни на белые плиты, госпожа, – предупредил он. – Только на черные, и очень осторожно.

Она опустила голову: пол и впрямь был выложен плитами трех цветов – черными, красными и белыми. И конечно, она бы никогда не задумалась над тем, что на большинство из них наступать опасно. Или все‑таки задумалась?

– А что под белыми и под красными? – поинтересовалась она.

– Ловушки, – просто ответил сайнанг. Он достал из кошелька, прицепленного к поясу, монетку и бросил ее на красную плиту. Раздался глухой удар, и через мгновение квадрат пола размером пять на пять плиток стремительно перевернулся. Монетка соскользнула с гладкой поверхности и беззвучно исчезла. Через несколько минут секция снова встала на место. Если бы в этот момент там очутился человек, то он вряд ли успел бы отреагировать и прыгнуть на полтора – два метра вперед.

Следующая монетка была брошена на белую плиту и вызвала действие другого, не менее остроумного механизма. Скрытые пружины с невероятной силой вытолкнули острые, блестящие копья, способные без труда пронзить человеческое тело, пусть и защищенное доспехами.

– Только черные не запускают механизмы, – сказал Эльбеской. – Сюда часто приходили те, кто хорошо разбирался в магии. Поэтому охранные заклинания не срабатывали. А работу кузнеца и механика магией не переспоришь. Вот почему мои предки устроили здесь обычную западню. Пошли?

И они, взявшись за руки, осторожно двинулись в конец пещеры.

– Думаю, что и это не все, – сказала Каэ, когда они добрались до места.

– Ваша правда, прекрасная госпожа. За цепь нельзя браться просто так. Нужно сначала принять меры предосторожности.

Юноша наклонился и чем‑то тихо звякнул у основания каменной колонны.

– А вот теперь можно.

Он потянул цепь, и она легко подалась, будто ее постоянно смазывали маслом. Бесконечные метры металлических звеньев появлялись из прохода, а результатов все не было. Но наконец что‑то стукнуло о край «крысиного лаза», и показалось последнее звено с прикованным к нему крохотным ключиком. Эльбеской присел на корточки, взял ключик в руки и спросил Каэ:

– Вы уже знаете, где он?

– Перстень твердит, что прямо передо мной, но я его не вижу. Каменная стена, и все тут. А где он на самом деле?

Сайнанг вставил ключик в крохотную дырочку в центре одной из черных плит. Ее невозможно было бы обнаружить в полумраке пещеры, если не знать точно, где она находится. И когда юноша повернул его в замке, каменная стена напротив Каэ бесшумно отъехала в сторону, открыв глубокую нишу. Глыба, закрывавшая это отверстие, была настолько огромной, что армии каменотесов пришлось бы долбить стену вручную, чтобы открыть этот тайник.

В нише лежал небольшой сверток.

– Что же вы? – изумился Эльбеской. – Уничтожайте талисман Джаганнатхи.

– А никаких сюрпризов больше не будет? – Каэ вытянула руку с клинком, концом лезвия зацепила сверток и подтащила его к краю. Достала талисман Джаганнатхи и положила его на каменный столб. Затем высоко занесла меч.

Талисман заголосил от ужаса и торопливо стал уговаривать ее остановиться, одуматься, пересмотреть свое решение. Он давал выкуп за свою жизнь, потому что искренне считал себя живым существом; а сколько удивительных вещей он предлагал! Сколько сокровищ, сколько тайн, сколько нездешних знаний! Власть и богатство. Вечную любовь и вечную молодость. И даже жизни погибших друзей...

И жизни еще не погибших, но стоящих на пороге смерти... И тогда она ударила.



* * *

– Едем в Эль‑Хассасин, едем, едем, едем, едем, – тараторил перстень.

– Да, едем! Только замолкни! – сказала Каэтана, подтягивая подпругу седла.

– Мы едем в Эль‑Хассасин! – возвестил перстень, словно сделал крохотное открытие. – А меня ты возьмешь?

– Нет!

– А я буду тихий‑тихий!

– Пока что ты все время громкий‑громкий.

– Мое дело искать и находить талисманы Джаннатхи, а ты недовольна.

Каэ задумалась. Живой характер перстня ее поражал. Она и представить себе не могла, что эта штуковина так работает.

Сайнанг Эльбеской подошел к ней неслышными, легкими шагами:

– Таурта Феана ждет тебя. Хочет проститься. Я уже собрался, Куланн построил отряд, и если ты прикажешь, то мы готовы выступать хоть сейчас.

– Хорошо. Тогда передай, пожалуйста, всем, что мы тронемся в путь, как только я вернусь от государыни. А ты идешь к ней?

– Нет, мы только что простились и договорились ибо всем. Бабушка мудрая женщина, она не любит долгих прощаний. Из нее слезинки не выдавишь. Так что я готов окончательно.

– И тебе больше не с кем проститься? – Каэтана понимала, что задает не совсем деликатный вопрос, и на ответ не слишком рассчитывала.

– Я уже попрощался со своими собаками и своими соколами. Жаль, ты не видела моих ловчих птиц. Они по‑настоящему хороши. А больше мне и на самом деле не с кем прощаться. Так странно вышло в моей жизни.

«Действительно странно, – думала она, идя по бесконечным коридорам дворца. – Такой красивый мальчик, и такая страшная судьба. Неужели у него нет любимой? «

Таурта встретила ее приветливо и ласково, словно это и не она вовсе заживо распадалась в прах, испытывая невыносимые страдания.

– Ты не представляешь себе, Кахатанна, какое облегчение я испытала, когда почувствовала, что талисман Джаганнатхи перестал существовать. Теперь и Эльбеской, и я – мы умрем спокойно. Ты пообещала мне самое главное – не оставить мою страну без покровительства и помощи; пообещай еще, что не станешь спасать Эльбескоя от гибели в сражении. Пожалей его.

– Я понимаю, о чем ты. – Каэ кусала губы. Она не могла себе простить собственную беспомощность, но что ей было делать, если она и впрямь была бессильна помочь?

– Не вини себя, – сказала таурта. – Смело отправляйся в путь. Скоро тебе предстоит новое сражение. Все, что я вижу, – это странная вещица, осколок камня на бечевке. Чем‑то он для тебя опасен, хотя любое другое существо в этом мире сочтет его абсолютно безвредным. Всадник с соколиными крыльями несет его... Я стала бесконечно слабой и многое вижу как в тумане. Прости меня, что так нелепо и путано говорю о столь важных для тебя вещах.

– Спасибо за предупреждение, – искренне произнесла Каэтана. – Спасибо за доверие, спасибо за молодого сайнанга. Он очень хороший, и я постараюсь облегчить и его жизнь, и его смерть.

– Я буду ждать, – сказала государыня. – Я буду ждать наместника Хартума.

– Ты удивительная женщина, Феана.

– Нет, – улыбнулась та, – я всего лишь любящая женщина. Знаешь, сколько раз я кляла и это королевство, и этот талисман, и долг перед людьми? Но всякий раз я думала, что мой дорогой Кэдмон находил что‑то важное в этих абстрактных для меня понятиях, и я терпела дальше. Я и сейчас терплю страдания только затем, чтобы, встретившись с ним, честно посмотреть в его глаза. Чтобы он не отвернулся от меня там, за гранью, понимаешь?

– Даже больше, чем ты себе можешь представить...

– Ну вот. А ты говоришь, что я сильная. Я просто люблю. Ну, прощай. У меня совсем мало сил осталось. Прощай и всегда оставайся такой, как бы тяжко тебе ни пришлось.

– Прощай...

Выходя из спальни, Каэтана последний раз обернулась и посмотрела на таурту. Та лежала среди подушек и покрывал, укутанная плащом золотых, прекрасных волос, – старая, больная альсеида, безмерно любящая человека по имени Кэдмон...



* * *

Они ждали ее на границе Хартума и Эль‑Хассасина. Все‑таки они были настоящими воинами, и потому зрелище было прекрасным, если отвлечься от сути.

Катарман Керсеб построил своих рыцарей клином и сам встал во главе отряда. Закованный в блестящие стальные латы, щедро украшенные золотом; в сверкающем шлеме, увенчанном соколиными крыльями и с сетчатым забралом; в драгоценном алом плаще, вооруженный длинным мечом – он был на самом деле хорош. Его воины ощетинились копьями и мечами, приготовившись к битве. Знамена и штандарты трепетали на ветру, а зеркальные щиты унгараттов нестерпимо сверкали на солнце, слепя глаза противнику. Их кони нетерпеливо перебирали копытами, норовя сорваться с места; немного в стороне отдельной группой стояли герольды и оруженосцы.

Куланн осадил своего скакуна шагах в двухстах от войска противника, осмотрелся.

– Чему‑то его научили, – нехотя признал он. – Вот только меня это не радует. Как он сюда успел, хотел бы я знать?

– Я бы тоже очень хотел это знать, – подтвердил Барнаба. – Он должен был остаться в другом времени и просто не успел бы преодолеть такое расстояние, даже если бы скакал во весь опор и день и ночь. Его здесь не может быть.

– Вполне может быть, – сказал Магнус хмуро. – Наш добрый знакомый Корс Торун не чурается черной магии. Так что ему ничего не стоило открыть проход в пространстве. Это делается при помощи обычного зеркала.

– Ты нас утешил, – сказал Номмо недовольным тоном.

А Каэтана смотрела на Катармана Керсеба, всадника в шлеме с соколиными крыльями, и думала о том, что он принес с собой на границу Эль‑Хассасина...

Сражение началось бестолково и неожиданно. Просто Катарман Керсеб махнул рукой и одновременно пришпорил своего гнедого, отличавшегося, по всей видимости, злобным нравом. Конь сорвался с места и стрелой полетел по направлению к ручью, по берегу которого проходила граница с Хартумом.

– Если он перейдет ручей, – жестко сказал сайнанг, – то это означает начало войны.

– А кто об этом узнает? – спросил Куланн. Могучий сангасой не боялся унгараттов, но их было очень, очень много. И они были настроены более чем решительно.

Воины Сонандана растянулись длинной цепью, и, когда сверкающий клин кортеганских рыцарей вонзился в их ряды, они моментально расступились, и унгаратты пролетели дальше, уносимые своими яростными конями. А сангасои тут же ударили им в спину.

Это был короткий и жестокий бой. Сколь бы ни был искушен в сражениях титулованный унгаратт, Куланн как военачальник стоил больше. Он моментально сориентировался в обстановке, и уже через несколько минут было сложно определить, кто кого атакует. Сангасои теснили врага по всему небольшому фронту. Крики и стоны раненых далеко разносились по широкому цветущему полю, где проходила нейтральная полоса. Благоухали цветы, привлекая своим ароматов огромных, ярких насекомых. Высокая, по пояс, трава моментально скрывала упавших, и их быстро затаптывали взбешенные, грызущие удила кони. Всадники сшибались на всем скаку, стараясь увеличить силу удара за счет собственного веса. Особенно часто это практиковали унгаратты, на которых были тяжелые металлические доспехи. У сангасоев было преимущество в мастерстве и ловкости. Они легко уходили от несущегося на них неотвратимого, казалось бы, клинка, выныривали из‑под руки противника и вонзали мечи в самые незащищенные части тела – в горло, в лицо, рубили горизонтально на уровне пояса, где заканчивался панцирь. На каждого солдата Куланна приходилось около пяти унгараттов и по два‑три хассасина, которых Катарман Керсеб взял своими союзниками.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю