Текст книги "Все волки Канорры (СИ)"

Автор книги: Виктория Угрюмова

Соавторы: Олег Угрюмов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)

Во-первых, намечалось образцово-показательное выступление главы Ордена: Командор Рыцарей Тотиса был уверен, что Юлейну не останется иного выхода, как просить помощи у Зелга, и к Нилоне (лорд верил в чародейские силы соперника) прибудут, в основном, полки восставших мертвецов, на которых он и обрушит в первые же минуты сражения неистовую мощь «Слова Дардагона». Уничтожив, таким образом, большую часть вражеской армии, он отправит в битву против твари Бэхитехвальда и тех немногих демонов и чудовищ, которых приведет с собой некромант, полки Тукумоса, Ройгенона и Килгаллена, а когда станет ясно, что этот орешек им не по зубам – своих испытанных рыцарей и орду минотавров. А уж потом, выиграв это решающее сражение, поведет армии Трех Королей к Булли-Толли, захватит его в считанные дни и будет диктовать свою волю побежденным из покоренной столицы.

Во-вторых и главных, имелся в этом плане пункт, которым лорд Саразин не поделился ни с кем. Пока короли-победители будут решать судьбу Тиронги, он помчится в Кассарию. Лишенная своего главного защитника – того могущественного непобедимого духа, который противостоял величайшим врагам, вроде Галеаса Генсена, она станет добычей более легкой. Но еще до этого, желательно, на поле боя, захватить самого Зелга Кассарийского. Лорд Саразин, вернее тот, кто нынче носил личину лорда Саразина, не видел для себя вместилища более достойного и желанного, чем потомок древнего рода, наследник голубых кровей, носитель такой силы и такого запредельного могущества, о котором могли только мечтать иные древние демоны и боги. Знали бы трое повелителей, полагавших себя хозяевами положения, что были всего лишь марионетками в руках опытного кукловода; что всю интригу с вероломным нападением на Тиронгу он затеял только для того, чтобы завершить свои вечные скитания из тела в тело, из одной жалкой обители в другую; чтобы после тысячелетий бесприютных странствий обрести надежное пристанище; чтобы, наконец, стать самим собой и вернуть то, что принадлежит ему по праву рождения и что у него отняли в незапамятные времена.

Тогда, во время Бесстрашного Суда, он смог по достоинству оценить свое будущее «Я», но никакой возможности завладеть Зелгом, окруженным целой ордой преданных ему демонов и чудовищ, да еще и в средоточии его могущества, под недреманным оком Кассарии, не находил. В тот день он принял единственно верное решение – ждать, терпеть и плести сложную интригу. И вот, казалось, его терпение вознаграждено.

Став Зелгом, захватив и присовокупив к своим собственным его силу и таланты, лорд Саразин собирался восстановить и целостность Кассарии, вернуть ее дух на место и принять из его рук регалии власти – но только в таком порядке.

Каково же было его возмущение, негодование, а после и ужас, когда стало ясно, что план сей неосуществим сразу по нескольким причинам.

Пушки не стреляли, ибо тому было двенадцать причин.

Первая – не подвезли снаряды

Маршал Груши Наполеону при Ватерлоо

Наш внимательный читатель отлично помнит, что Такангор попросил Намору открыть четыре портала к Нилоне, не считая Мардамонова, для различных воинских соединений. Поговорим же обо всех них подробнее, хотя и не так подробно, как Гробасий Публилий Третий, посвятивший описанию тиронгийского воинства в своем знаменитом труде «Нашествие Трех Королей, или Битва Зверопусов» отдельный том.

Итак, сам Такангор, сияя той дивной белозубой улыбкой, которую способны носить на лице исключительно действующие Чемпионы Кровавой Паялпы – смесь дружелюбия, сострадания, смертельной угрозы и радостной, кровожадной свирепости – вышел из северного портала, обращенного к Нилоне. Когда исполинский силуэт знаменитого минотавра с боевым топором на плече возник из изумрудного свечения перед изумленными пехотинцами Ройгенона, они с криками ужаса шарахнулись от него, сминая идущие сзади шеренги.

– Доброе утро, господа враги! – прогремел генерал Топотан на всю равнину.

Маменька назидала, и он с ней полностью соглашался, что правила приличия негоже нарушать ни при каких обстоятельствах, ибо ты соблюдаешь их не для кого-то чужого и незнакомого, и даже не для знакомого и близкого, а исключительно для себя самого.

Если вы решили убить человека, ничего не стоит быть вежливым

Уинстон Черчилль

Историки до сих пор спорят, что больше испугало захватчиков – бодрое приветствие прославленного генерала или то, что к тому моменту, когда он закончил эту короткую фразу, за его спиной уже выстроились Лилипупс с бормотайкой, Прикопс с Граблями Ужаса, Альгерс с Моргенштерном Приятной Неразберихи, Кехертус с дядей Гигапонтом и неправильными глаголами, Гампакорта с Борромелем в новых серебряных подковах, Ас-Купос со своим набором колюще-режущих предметов и Думгар с осуждающим взглядом – в обрамлении бурфиков пестроцветных.

Нападающие попятились, а когда из-под локтя Такангора вынырнула стайка свирепых коротышек в красных фартуках и обвела толпу нехорошим взглядом исподлобья, здесь началось то, что только болезненно деликатный комментатор назвал бы организованным отступлением. (Еще раз отдадим должное тому, как тонко разбирался в психологии славный минотавр – он пообещал таксидермистам неограниченное количество поделочного материала для восстановления коллекции, и они с энтузиазмом принялись за работу).

Затем послышались дивные звуки и, довольно бесцеремонно протиснувшись между Альгерсом и Прикопсом, на равнину вывалились замешкавшиеся где-то в портале Бумсик, Хрюмсик и Косматос в предвкушении забав и веселья. При виде зверушек кони нападавших дружно встали на дыбы, молотя воздух передними копытами и издавая испуганное ржание; люди заголосили на разный манер; а один из тифантийских тяжелых пехотинцев издал внезапно такой протяжный дикий вой, что князь Гампакорта принялся внимательно вглядываться в его лицо и принюхиваться, пытаясь признать в нем тайного оборотня. Как мы уже упоминали, когда князь принюхивался, его красивое величавое лицо невольно приобретало те специфические черты, которые позволяют безошибочно узнать тварь Бэхитехвальда в многолюдной толпе, и несчастный пехотинец следующим истошным воплем превзошел сам себя.

Этот душераздирающий крик, пронесся по равнине, не оставив равнодушными его товарищей по оружию, и достиг вершины холма, на котором стояли командующие вторжением.

– Любопытное у вас, однако, представление о легкой загородной прогулке, – сказал Килгаллен, вызывающе глядя на лорда Саразина, который несколько дней назад обещал ему, что по сравнению с этой военной кампанией загородная прогулка покажется королю Гриома сложным и утомительным мероприятием.

Лорд с трудом подавил желание укусить Трехглазого за нос.

– Кто же знал, что ваши солдаты такие впечатлительные, – парировал он.

– И чем же это они так впечатлены?

– Полагаю, Зелг Кассарийский показал им какой-то незамысловатый фокус, а они взволновались. Если бы там находились мои рыцари, вы бы не услышали ни единого звука. Ну, разве что – боевой клич.

– Так почему же ваши рыцари до сих пор не там?

– Всему свое время, ваше величество, – ответил командор, стараясь придать своему голосу хоть сколько-нибудь почтительности.

В общем, это уже было неважно, осталось продержаться всего день или два, но опыт подсказывал ему, что в данных обстоятельствах – это огромный срок, и зря рисковать не стоит.

– И где ваши хваленые минотавры? – капризно спросил Тукумос, который всегда подражал Килгаллену, хотя и не всегда удачно.

Лорд Саразин промолчал: если человек не понимает, что панцирная пехота минотавров – это десерт, а не легкая закуска, именно сейчас, во время битвы, объяснять это некогда, да и незачем. Командора гораздо больше волновало то, что происходило сию минуту возле колдовской пирамиды. Он непочтительно забрал из рук оторопевшего Ройгенона глядельный выкрутас и принялся рассматривать равнину. То, что он увидел, его не порадовало. Это зрелище вообще никогда и никого не радовало, кроме мадам Мумезы.

Исторгнув у ближайших к нему людей несколько дополнительных воплей и один визг, исполненный так, что за него не стыдно было бы даже пупазифе, которой прищемили хвост дверью, из восточного портала появился во всей своей нерукотворной красе Намора Безобразный.

Питая к нему вполне заслуженную симпатию, военный корреспондент Кассарии, а также его собратья по перу – летописцы и хроникеры – отдают должное его административным и военным талантам; много и задушевно пишут о его нежной любви к мадам Мумезе; о том, какой он верный друг и надежный соратник; подробно распинаются о его выдающейся коллекции фаянсовых свинок; но лишь вскользь упоминают о выдающейся внешности своего героя. Их можно понять, они к нему привыкли; к тому же (и кто упрекнет их за это) они убеждены, что для великого мужа внешность – дело второстепенное. Но, видимо, воины Ройгенона и Килгаллена думали иначе. Легендарный адский генерал, повелитель экоев, Неумолимый Мститель, князь Намора Безобразный произвел на них неизгладимое впечатление одним только своим видом. А уж когда он распахнул огромные крылья цвета зимней ночи, и на людей дохнуло каким-то неестественным, могильным холодом, они кинулись врассыпную. Их нельзя обвинять в трусости, они просто желали встретиться с врагом того же происхождения, что они сами. Ведь это вполне логично, чтобы люди воевали с людьми, а с исчадиями – тот, кто хвалится, что уложит демона одной правой.

Скажем так, тяжелые пехотинцы Тифантии и рыцарская конница Гриома вежливо уступили место на этом участке равнины специалистам по сверхъестественному – Рыцарям Тотиса, а сами временно отошли в сторону в ожидании соответствующего противника.

Между тем, из восточного портала степенно вышли один за другим: Кальфон Свирепый, граф Торрейруна, Погонщик душ, повелитель Грозовых гор, хозяин реки Забвения и командующий шестидесяти легионов Падших; Гончая Князя Тьмы, барон Бедерхем Вездесущий, прозванный Немилосердным, Адский Судья – Обладающий даром пророчества, повелитель Огненных Пустошей и Ядоносных Озер; барон Дьюхерст Костолом; полковник Даэлис Предатель; адъютант Наморы – виконт Борзотар Звероликий; Флагерон Огнекрылый, рыцарь личной гвардии Каванаха, Третий Щитоносец Князя во время Огненосного парада, – и события на этом участке понеслись буквально вскачь.

В ту самую секунду, когда морда Наморы Безобразного с распахнутой пастью, в которой легко умещался стандартного роста рыцарь в тяжелых латах, явилась миру в обрамлении астр, бурфиков и хризантем, из южного портала вылетели первые амазонки. Сердитые всадницы на сердитых бомогогах в считанные мгновения оттеснили атакующих от пирамиды, и принялись без долгих предисловий изливать на вражеских воинов свое бурное негодование. Они не без оснований возлагали на захватчиков вину за закрытие долгожданного магазина, а гнев амазонок никто не решился бы назвать бессильным.

Потому как я в гневе не только бранными словами, но и руками бываю невоздержанна, и домашние меня очень-но боятся

Николай Островский, «Красавец-мужчина»

При этом мы, следом за именитым этнографом господином Тачкилсой, считаем нужным упомянуть о многовековом негласном состязании между племенами мусасья и кусуми. Гордые, воинственные, непокорные девы никак не могли решить, кто из них воинственнее, непокорнее и гордовитее. В мирное время этот вопрос приводил к крупным скандалам и мелким вооруженным стычкам, но внезапное вторжение Трех Королей подарило амазонкам чудесную возможность показать себя во всей красе во время сражения, а затем попросить Такангора назвать лучших. Минотавр поручил им отрезать полки, находящиеся в южной части Кахтагарской равнины, от основной массы войск и оттеснить их вглубь территории Тиронги, навстречу королевским рыцарям. Сказать, что амазонки из кожи вон лезли, чтобы превзойти друг друга, значит не суметь отдать должное их стараниям.

Внимательный наблюдатель не без удивления заметил бы, что среди сотен дев, вооруженных мечами, булавами, дубинками, дротиками и копьями, мелькал то там, то сям один не очень молодой человек в кольчуге не по росту и шлеме, съезжавшем то на затылок, то на нос. Правда, его выдающиеся уши не позволяли этой важной детали туалета сползти еще ниже и тем самым перекрыть ему видимость. Человек сей не слишком ловко и не очень изящно, но довольно успешно уворачивался от конских копыт и лап бомогогов, от ударов палиц и мечей, и все время норовил что-то записать в пухлую потрепанную книжку. Это был господин, творивший под псевдонимом Дуцелий Целиус, специальный корреспондент журнала «Задорные затрещинки» в погоне за своей собственной Пухлицерской премией.

Бургежа, выпорхнувший из северного портала чуть ли не следом за Такангором, смерил конкурента презрительным взглядом и ястребом метнулся к холму, на котором возвышалась живописная конная группа командующих вторжением. Есть время брать интервью, нет времени брать интервью, все равно бери интервью, – говорил он впоследствии, комментируя свои действия в этот великий и страшный день.

Ну а западный портал выпустил из своих недр компанию и того более странную.

Прав, прав был мудрый Каванах, когда объяснял своей дочери, что невзрачная грамота в простенькой рамочке и фарфоровая тарелка со словесным портретом могут изменить решительно все. В отличие от многомудрой Моубрай, Такангор понял это за те три минуты, пока сиреневый огурец, запинаясь от счастья, объяснял ему, как долго зверопусы ждали появления величайшего из них и как много это для них значит. В Международной Ассоциации Зверопусов было немного членов, но те, какие были, придавали ей несомненный вес. И чувство локтя у этих немногих было развито как нельзя лучше. Кроме того, каждый из них достиг в жизни такого успеха, что не слишком оглядывался на авторитеты, и лишь мнение товарищей по клубу имело значение. Когда Зелг Кассарийский и бригадный сержант Агапий Лилипупс заняли верхние ступени на иерархической лестнице этой великой организации, жизнь ее младших членов в корне переменилась. Оказалось, что и будучи зверопусом, ты можешь вести яркую, насыщенную событиями и приключениями жизнь, чего-то добиваться, чего-то неистово желать, чего-то не иметь и прилагать старания получить это, решать проблемы, преодолевать трудности, сражаться с врагами и распутывать интриги. Такангор даже не убеждал ответственного секретаря, он просто подбросил ему занятную идейку, присовокупив, что бригадный сержант Лилипупс ее непременно одобрит.

Трудно описать, какой ажиотаж начался среди зверопусов младших, но особенно – старших категорий, когда они услышали эти волшебные слова: трудности, проблемы, интриги, враги. Поскольку Устав Ассоциации ясно указывал на допустимость взаимовыручки среди ее членов и возможность обращения за военной помощью в рамках официального мероприятия при условии проведения всеобщего голосования, их скучная и предсказуемая жизнь враз осиялась солнечным светом. Внеочередное заседание Ассоциации было проведено с такой скоростью, что вызвало бы зависть даже у шустрых чоприков и стремительных кукорисов; ответственный секретарь произнес прочувствованную речь и угостил присутствующих коктейлем «Молочно-розовый бу-гу-гу», вошедшим в его жизнь вместе со Зверопусом Первой категории; больше всего времени заняли приветственные и одобрительные крики. Не прошло и получаса, как стало ясно, что без выездного заседания к Нилоне с небольшим вступительным сражением и пикником обойтись невозможно.

Зверопусам неизвестен клич «Наших бьют!», потому что уж их точно никто никогда не бил. Но они посыпались из портала так дружно, энергично и весело, будто им успели объяснить, о чем это.

Когда копьеносцы Тукумоса увидели выпрыгивающего из портала ответственного секретаря, взвыли от ужаса и стали отступать, ощетинившись копьями и оглашая равнину криками:

– Чудовище! Чудовище! – сиреневый огурец улыбнулся им скромно и сдержанно.

Он не умалял своего положения в Ассоциации и твердо помнил, за какие заслуги ему дали почетную шестую категорию, так что истошные крики людей принимал как должное; но, с другой стороны, он знал то, что было неведомо им – именно это знание придавало его улыбке ту загадочную сдержанность, которая как бы обещала атакующим «Погодите, еще не то увидите».

* * *

Шэннанзинцы во весь опор скакали к Нилоне. Правда, большую часть пути они скакали под чужим именем, но на скорость отряда это никак не повлияло.

Когда около полутора суток назад бесследно исчезло боевое знамя Шэннанзинского полка, рыцари взволновались, но совершенно не удивились. У них в полку было два пророка, предсказаниям которых они всецело доверяли, капитан Ржалис и полковник Уизбек Райри Тинн, – и оба твердили, как заведенные, что грядут война и неприятности. Увы, их сверхъестественные способности никак не удавалось использовать в азартных играх или приспособить к денежным махинациям. С финансовой точки зрения они были абсолютно бесполезны, но войну чуяли как Бургежа сенсацию. Правда, на сей раз товарищи по оружию дотошно выпытывали, не следует ли засчитать как неприятность разразившийся во дворце какофонический скандал и последующее посещение демона, о котором не судачил только… да нет, судачили все. Но Ржалис твердо стоял на своем: неприятности еще грядут, а Райри Тинн добавлял, что после неприятностей сразу грянет битва, и лично он рекомендует не обольщаться тишиной и спокойствием, а готовиться, пока для этого есть время и возможности. Так что похищение боевого знамени в каком-то смысле не застало шэннанзинцев врасплох, хотя и поколебало их боевой дух. Больше всего их волновала близкая встреча с бригадным сержантом Лилипупсом. Каждому рыцарю пригрезился какой-то свой особенный кошмар, но начинались они приблизительно одинаково.

– Как можно протяпить знамя на мирном посту боевом? – вопрошал ласковый тролль, а дальше уже шли индивидуальные подробности, зависящие от фантазии и воображения.

Так что в ту ночь в казармах никто не спал, мучимый страшными снами. Но нужно сразу сказать, что ни о каком роспуске полка и речи не шло: тут они предугадали твердую позицию Такангора. Уизбек Райри Тинн, который с невероятным облегчением вернулся к командованию полком после того, как Галармона восстановили во всех должностях и званиях, внес здравое предложение: никому в Булли-Толли о вопиющем инциденте не сообщать – все равно здесь толку ни от кого не добьешься, а отправить донесение в Кассарию, командиру лично. А пока вестовой доскачет до генерала с этим шокирующим сообщением, пока Галармон решит, как быть, пока ответ доставят обратно в столицу, не лучше ли временно сплотиться под каким-нибудь другим знаменем. Кое-кто, правда, усомнился, принято ли так поступать, но капитан Ржалис и Эмс Саланзерп быстро окоротили слабодухих – а принято ли людям воевать против демонов? А против умертвий? А кто еще в тиронгийском, и если уж на то пошло – в любом другом войске Ниакроха, может похвастаться, что видел Князя Тьмы лицом так сказать к морде, стал свидетелем поединка между чемпионом Кровавой Паялпы и лордом Малакбелом Кровавым, выстоял против Пожирателей Снов и Костоломов и сражался рука об руку с тварью Бэхитехвальда?

Затем остро встал вопрос, под каким флагом выступить. Логичнее всего, казалось, взять имя Ангуса да Галармона и его же флаг, но затем рыцарям пришла в голову ужасная мысль – а что станет, если неизвестный враг так же коварно умыкнет не полковое, а воинское знамя Тиронги? Так что регалии бравого генерала стоило приберечь на самый крайний случай.

Никто не нашел, что возразить против таких аргументов, поэтому предложение назвать полк «уизбекрайритиннским» и воспользоваться родовым стягом прославленного полковника – с зеленой змеиной головой, распахнувшей пасть с ядовитыми клыками, по багровому полю – приняли, не колеблясь.

Когда под утро в казармах появился запыхавшийся черный кожаный халат и попросил без лишних вопросов немедленно выдвигаться к Нилоне, его тут же засыпали вопросами: что случилось? война или восстание? а что решили со знаменем? а кто украл знамя? а уже узнали или еще ищут? а что им делать у Нилоны? а…

Доктор Дотт растворился в предрассветном тумане, бросив на прощание:

– Скоро увидимся.

– Все понятно, – сказал Ржалис.

– Да уж, чего тут неясного, – кивнул Райри Тинн.

– Только подумайте! – возмущенно сказал Саланзерп. – Это уже ни в какие ворота.

Полк взволнованно столпился вокруг.

– Война, – пояснил полковник. – Вероломное нападение. Люфгорн предал его величество Юлейна, чему я, откровенно говоря, не удивляюсь, потому что он тот еще гад. Король с кузеном Юлейном встретят врага у Нилоны, думаю, воспользовавшись возможностями Зелга Кассарийского. Мы же добираемся своим ходом. Дополнительные указания нам доставит наш дорогой доктор Дотт в самом ближайшем времени. Вопрос со знаменем решится тогда же, но, по мнению генерала Топотана, он не является первостепенным, так что и нам переживать не нужно. Я обрисовал ситуацию?

– Так точно, – ответил Саланзерп.

– Как в воду глядел, – одобрил Ржалис.

Рыцари смотрели на своих офицеров как на кудесников, а между тем все объяснялось простой логикой: если важнее всего – попасть к Нилоне, значит вторжение; если спешно и тайно – значит, почему-то не работает обычный расчет на то, что Нилона может сопротивляться вражеским войскам месяцами, а это реально только в том случае, если Люфгорн переметнулся на сторону противника; если Галармон вызывает только своих проверенных шэннанзинцев, значит, в битве примут участие силы сверхъестественные, и обычная армия на пять полетов стрелы не должна подойти к этому месту, а может, и вовсе бесполезна в этом сражении; а если бригадный сержант Лилипупс не потребовал подать на железном блюде головы тех, кто «протяпил» боевое знамя, значит, его убедили этого не делать, а повлиять на Лилипупса мог только Такангор и никто другой. Ну а «до скорого» означает, что доктор Дотт навестит их в ближайшее время со свежими новостями. И еще раз вознеся хвалу пророческому дару Ржалиса и Тинна и посетовав, что те никогда не могли угадать простую взятку в карточной игре, прославленные рыцари «уизбекрайритиннского» полка выступили в поход, к которому были готовы вот уже двенадцать часов.

Дети жителей Шэнна садились в седло раньше, чем вставали на ноги, и к отрочеству становились кем-то вроде кентавров, умеющих время от времени разделяться со своей лошадиной половиной; поэтому кавалеристам не составило большого труда скакать всю ночь о-двуконь, не делая остановок. Доктор Дотт второй раз навестил их, когда они уже приближались к Харагримским холмам, которые тот самый путеводитель называл «жемчужиной тиронгийской природы». Призрак возник в воздухе, сбоку от Уизбека Райри Тинна и какое-то время парил рядом с полковником, пока тот останавливался и спешивался. Тогда Дотт с каким-то странным трепетом, которого от него никто не мог ожидать, протянул рыцарю плотный тяжелый сверток. Подъехали поближе Ржалис и Саланзерп. Тинн развернул сверток. Долгое время все хранили молчание, затем полковник тихо спросил:

– Может, не надо?

– Надо, – так же тихо ответил Дотт.

– Кто это его так?

– Домовые из портновского цеха.

– А Ангус видел? – почти прошептал Саланзерп.

– Генерал настаивал на деталях. Такангор велел отнестись к его просьбе серьезно.

– Они его не подвели.

Трое воинов и призрак в черном халате склонились над новым знаменем Шэннанзинского полка.

Солидный отрез голубого бархата с вышитым на нем золотым львом, сильно смахивающим на пучеглазую бестию (она честно позировала вышивальщикам все три часа, корча страшные рожи), был добросовестно изгрызен, пробит, опален и истреплен трудолюбивыми подданными кассарийского некроманта. На нем не осталось живого места; а когда домовые посчитали результат своей деятельности удовлетворительным, они отдали многострадальную ткань нетопырям и морокам, и те не меньше часа кувыркались с ним в облаках, чтобы шэннанзинцы имели право сказать, что и это знамя реяло под небом Ламарха.

Дальнейшие события необыкновенно точно и правдиво описал Мотиссимус Мулариканский в своих «Сентябрьских хрониках».

«И когда вражеские воины увидели несущееся к ним с холмов знамя Шэннанзинского полка, сердца их исполнились смущением и трепетом, ибо никогда прежде не видали они стяга, настолько опаленного, пробитого, истрепанного и потертого, но все так же гордо реявшего под небесами отчизны, которую славные рыцари клялись защищать до последней капли крови, и теперь стремились к полю великой битвы, дабы выполнить свою клятву. И, завидев издалека сей необычайный стяг, заскрежетал зубами Килгаллен Гриомский, прозванный Трехглазым, испытывая неясное томление и душевную муку…»

* * *

Завидев издалека ненавистный флаг шэннанзинцев, стремительно приближающийся к Кахтагарской равнине – тоже, вы не поверите, жемчужине тиронгийской природы – Килгаллен заскрежетал зубами от досады и злости. Томление его было совершенно ясным, а душевная мука вполне объяснимой. Триста семьдесят пять золотых рупез заплатил он за то, чтобы отборный полк Галармона лишился своего знамени и был расформирован накануне вторжения – то была его личная маленькая месть, и он рассчитывал получить от нее большое удовольствие. Результат явно не стоил потраченных на него денег. Но когда из окутанного изумрудным сиянием северного портала появился Юлейн Первый Благодушный на грозном и величественном звере, Трехглазый просто задохнулся от возмущения.

Короли были людьми образованными. В детстве их учили самые передовые учителя по самым современным учебникам, так что как выглядит древнеступ, они знали неплохо. У Килгаллена вообще был букварь, в котором именно древнеступ представлял букву «Д», а внизу помещалась короткая статья о привычках, нравах, местах обитания, а также времени и причинах исчезновения этих грандиозных животных. Король Гриома и сам был бы не прочь покрасоваться на породистом древнеступе, но если верить ученым, они окончательно вымерли более пяти веков тому – и тут, как сказал бы граф да Унара, такой пердюмонокль.

Что сказал бы по этому поводу граф, Килгаллен знал наверняка, потому что щедро оплачивал немаленький штат шпионов во дворце Юлейна, и они еженедельно доносили ему происходящее там в мельчайших подробностях. И вот выходит, что про пердюмонокль он знал, а про древнеступа нет, хотя предпочел бы наоборот. Трехглазый чувствовал себя как человек, который поддался на уговоры рекламы и приобрел за немаленькие деньги набор синих купсиков. Синие купсики интересны только тем, что они синие, в отличие от обычных зеленых купсиков. Вероятно, предполагается ими любоваться, но купсики выглядят так, что это решительно невозможно; а ни на что другое они – будь то синие, будь то зеленые – не годятся.

Король, который любит удовольствия, конечно, не так опасен,

как тот, кто любит славу.

Нэнси Митфорд

Юлейн самозабвенно наслаждался происходящим, не подозревая о жестоких душевных переживаниях своего венценосного собрата. Он с живейшим интересом разглядывал происходящее у подножия древнеступа, как с вершины смотровой башни. Там, внизу, плескалось пестрое людское море; оно рокотало и шумело, накатывалось с грозным ревом на его твердыню и снова отступало с возмущенным шелестом. За его спиной верный Гегава тихо возился с кучей необходимых в бою предметов – от длинного обоюдоострого меча и фляжки с лекарственной бамбузякой, подарком доктора Дотта, до книжечки с наставлениями Такангора и запасной палочки для управления древнеступом. В объятиях король крепко держал Птусика, здраво рассудив, что летучий мыш вряд ли сумеет нацелиться на портал собственными силами. Птусик, немало настрадавшийся от дверей, колонн, букраниев, потолков и окон кассарийского замка, не протестовал. Но сейчас, увидев раскинувшуюся перед ним равнину, сплошь покрытую войсками, радостно взвизгнул:

– Свобода! – и поднялся на крыло.

Король проследил за ним отеческим взглядом. В полете мыш ужасно напоминал угловатого дракона-младенца, каким его представлял себе Юлейн по детским сказкам. Лучники Лягубля, видимо, читали какие-то другие сказки или сделали из них противоположные выводы. В любом случае, они принялись осыпать Птусика тучами стрел, еще не догадываясь, каким бесполезным делом занимаются.

Пока летучий мыш свободно, весело и бесцельно мотался над Кахтагарской равниной, Бургежа целеустремленно подлетел к пятерым командующим. Три короля, один князь и один Великий Командор, не сговариваясь, смерили его холодными надменными взглядами, уверенные в том, что нахальный эльфофилин стушуется и сгинет с глаз долой. То есть, в точности повторили ошибку лягублийских лучников – ввязались в предприятие заведомо проигрышное и абсолютно бесполезное: перемаргиваться с Пухлицерским Лауреатом можно было часами.

– Доброе утро, ваши величества и светлости! – весело воскликнул Бургежа. – Значит, план у нас такой: быстро, внятно, по возможности, остроумно отвечаем на вопросы интервью, и я полетел дальше, потому что вам-то хорошо, вы свое дело сделали и теперь можете отдыхать, а у меня ни секунды свободной. День, вы не поверите, расписан на неделю вперед.

Ройгенон молча кивнул рыцарям личной гвардии, приказывая избавиться от дерзкого военного корреспондента.

– На вашем месте я бы исполнился сознанием собственной гордости за то, что стою в одном ряду интервьюируемых с Галеасом Генсеном, владыкой Преисподней, маршалом Каванахом и бригадным Зверопусом Первой категории, – укорил его эльфофилин, ловко уклоняясь от рыцарского меча. – Поразительно однообразная реакция, доложу я вам. – Он доверительно понизил голос. – Такое впечатление, что всех тиранов лепят как свистульки в одной свистульной мастерской. И в интервью, уверен, вы тоже не скажете ничего нового. Если бы вы знали, сколько доработок потребуется, чтобы ваши речи звучали хоть чуть-чуть членораздельно, чтобы хоть капельку запахло индивидуальностью – про личность я и не говорю, – вы бы ужаснулись и заплакали. Даже угрозы какие-то стандартные, как под копирку. Думаю, власть отупляет, – Бургежа на секунду задумался и вдруг озарился. – Знаете, пожалуй, мы так и начнем! Корона, напишем мы во вступлении, деформирует большинство голов.

Тукумос вытаращил глаза. Ройгенон взялся за шлем. Килгаллен грозно рявкнул. Люфгорн отчетливо зашипел, как негодующий кот, которого за хвост вытаскивают из горшка со сметаной. Лорд Саразин окинул эльфофилина приязненным взглядом: он полностью разделял его мнение. Двое гвардейцев в клювастых шлемах с зелеными плюмажами одновременно нацелились копьями в военного корреспондента.