Текст книги "Все волки Канорры (СИ)"

Автор книги: Виктория Угрюмова

Соавторы: Олег Угрюмов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 41 страниц)

– Если можно, мой дорогой, дорогой Думгар! – вскричал Зверопус Второй категории с такой радостью, с какой не принимал предложения выпить еще ни один, даже самый похмельный пьяница.

Голем улыбнулся. Огонь в трещинах погас. Камень стал обычным серым камнем.

Зелг шагнул к лорду Саразину и положил ладонь ему на лоб.

– Прощай, – сказал кассариец.

Только Сатаран и Бедерхем, самые древние и могущественные из тех, кто стал свидетелем этой сцены, заметили, как ком света буквально втянулся в его руку, заставив ее несколько секунд пульсировать всеми оттенками красного. Затем все исчезло – и свет, и тот, кто называл себя лордом Саразином, Командором Ордена Рыцарей Тотиса. Они не знали, куда он делся. Возможно, только Думгару было известно, что сейчас в подземной темнице Гон-Гилленхорма появился новый опасный узник, но разве от этой каменной глыбы добьешься подробностей – как жаловался Намора пару дней спустя.

– Круто, – восхищенно сказал Юлейн. – Знай наших.

* * *

Древние боги прозорливо не вмешиваются в некоторые истории. Они давно поняли, что каким бы всемогущим ты ни был, есть силы, с которыми тебе не совладать: сила любви, сила ненависти, сила преданности и всесокрушающая сила духа. Так зачем же связываться с такими аномалиями и ронять свой авторитет в глазах младшего поколения. Но чтобы обладать такой мудростью, нужно или быть древним божеством, или хотя бы прожить на свете столько же лет.

* * *

Хорошо подобранная пара та, в которой оба супруга одновременно ощущают потребность в скандале

Жюль Ренар

Вопреки общепринятому мнению о том, что зло нередко остается безнаказанным, возмездие часто настигает злодеев и предателей не просто при жизни, но и непосредственно на месте преступления.

Не успели еще отбушевать страсти, связанные с поединком Зелга и лорда Саразина, не успел еще кассарийский некромант вернуть себе прежний облик, к великому облегчению его венценосного кузена и заботливой личной феи, как на Кахтагарскую равнину, громыхая и подскакивая на ухабах, влетела королевская карета, запряженная шестеркой взмыленных лошадей, в сопровождении нескольких полумертвых от усталости королевских гвардейцев. Из окна кареты торчала голова королевы Кукамуны, с растрепавшейся от неистовой езды прической, не выспавшейся и ужасно злой.

Когда шэннанзинцы в невероятной спешке покинули казармы и в полном составе, причем о-двуконь, пронеслись через знаменитые Змеиные ворота Булли-Толли, направляясь на северо-восток, к Нилоне, королева, не мешкая ни минуты, собралась в путь следом за ними. Внутренний голос подсказывал ей, что где-то там она найдет и своего дорогого муженька, которому хотела сказать очень многое после знаменитого визита Кальфона. Конечно, королевская карета – это не самые быстрые всадники Тиронги, а ее величество Кукамуна – не выходец из Шэнна, славный своим талантом верховой езды, и потому она задержалась в пути ровно настолько, чтобы прибыть к шапочному разбору. Но, невзирая на склочный характер, Кукамуна вовсе не была круглой дурочкой, а потому, увидев издалека равнину, заполненную вооруженными людьми и какими-то жуткими монстрами всех форм, цветов и размеров, она устремила глядельный выкрутас на Нилону, и сразу оценила расстановку сил. И тут же углядела братца Люфгорна в компании с Тукумосом и Килгалленом в оппозиции к… неясно, конечно, кому. Но фигура на древнеступе могла принадлежать единственному человеку в Ниакрохе – ее супругу, изображавшему из себя Элильса Великолепного; а жуткого вида стяг отдаленно напоминал знамя Шэннанзинского полка, гордо реявшего на всех парадах на площади перед королевским дворцом. Словом, королеве хватило сообразительности понять, что случилась война, Нилона не сопротивлялась, ворота возмутительным образом пропали, муж корчит из себя героя, а судя по количеству монстров, злополучный кассарийский кузен тут как тут и снова настраивает его против родной семьи. Их брак и так трещит по швам, а тут еще и собственный братец подложил свинью – явно переметнулся на сторону врага, и теперь Юлейн будет вспоминать ей это до конца жизни.

При таком раскладе можно навсегда забыть о волшебной скульптуре «Мальчик с писающей собачкой». И королева вышла из себя и выскочила из кареты. Подобрав юбки, она побежала вверх по холму, теряя шелковые туфли, переваливаясь с боку на бок и пыхтя, как объевшийся бомогог. Ее никто не посмел остановить.

– Ах ты, тыква кучерявая! – кричала Кукамуна, и Люфгорн невольно попятился.

Он вернулся во времена своего детства, когда младшая сестренка, толстенькая пигалица, гоняла его по родительскому замку, не давая ни минуты покоя, визгливо браня за каждую невинную шалость и колотя чем попало – то книжкой, то расческой, то куклой; а один раз – он запомнился ему как-то особенно ясно – стоптанной пыльной туфлей, еще детской, но уже тогда внушительных размеров, со стесанным внутрь каблучком.

– Пупазифа безмозглая! – продолжала королева, наступая на старшего брата. – Ничего не можешь толково сделать, даже заговор! Ну, щас ты у меня будешь бедный!

В этом Люфгорн нисколько не сомневался. Думал он вот о чем: где был его разум, в каких горних высях застрял, когда он принял решение посягнуть на трон Тиронги? Как мог вообразить, что управится с маменькой и сестричкой? На какую тюрьму понадеялся, о каких свирепых убийцах мечтал?

Наивный, он думал, что может быть счастлив

Из игры «Neverhood»

– Я тебе покажу – связываться с кем попало! – взвизгнула королева. – Нашел неудачников и рад стараться! Ну что ты на меня смотришь, как вавилобстер на выданье? Ты – недотепа! Ты, недотепа, весь в папеньку, и я тут ни при чем!

Килгаллен с неприязнью посмотрел на союзника. Он бы предпочел, чтобы владетельный князь хотя бы рот открыл, чтобы сказать пару слов в свою защиту; заодно и напомнил бы венценосной скандалистке, что называть неудачниками королей сопредельных государств, пускай даже сейчас они находятся в незавидном положении – политика недальновидная. Но Люфгорн, ударившийся в воспоминания о жесткой фаянсовой голове любимой кукамуниной куклы и том жутком треске, который она издавала, соприкасаясь с его макушкой, насупившись, молчал. Килгаллен обиделся.

– Думаешь, этот кривоногий карлик тебе поможет, если что? – запальчиво спросила королева Тиронги, указывая толстеньким пальцем на короля Лягубля.

Тукумос обиделся.

Что и говорить – у Кукамуны был особенный дар слова. Она умела заводить друзей.

Пока королева, как могла, развлекала благородное общество, на холм подтянулись другие заинтересованные лица.

С исчезновением лорда Саразина и явными метаморфозами Зелга Кассарийского, битва прекратилась за полной ненадобностью. Даже самым ярым сторонникам сражения до победного конца стало ясно, что этот конец наступил, и война окончена с разгромным счетом в пользу Тиронги. Оставалось только обсудить детали, и воины обеих враждующих сторон присели передохнуть впервые за весь этот хлопотный день, предоставив разбираться с формальностями своим повелителям.

Ни один король Тиронги не являлся на принятие капитуляции с такой впечатляющей свитой: за ним торжественно ехал верхом на черном жеребце кассарийский некромант под черным знаменем Кассарии; демонов представляли Судья Бедерхем и князь Намора Безобразный; Зверопусов – бригадный сержант Лилипупс и ответственный секретарь Ассоциации (Сатаран не уместился бы на этом скромном холме); а также шагали царь минотавров и главнокомандующий тиронгийскими войсками – Такангор Топотан и Ангус да Галармон; князья Гампакорта и Мадарьяга (вампир и доктор Дотт были вызваны Борзотаром на Кахтагарскую равнину, как только лорд Саразин использовал «Слово Дардагона»); и лауреат Пухлицерской премии военный корреспондент Бургежа.

Если на кого-то эта делегация и произвела надлежащее впечатление, то только не на голодную и обиженную на весь свет Кукамуну. Она не прервалась ни на секунду.

– Тролль уродливый, – обратилась она к брату.

Лилипупс обиделся.

– Скелетина паршивая, упырь безмозглый!

– В каком смысле? – встрепенулся Мадарьяга.

– Кровосос мерзостный, – уточнила королева.

Мадарьяга обиделся.

– Я думаю, Гегава, – негромко поделился Юлейн, – это она так своеобразно защищает меня. Возможно, это проявление ее тщательно скрываемой любви?

– Знаешь же, что мой недомерок…

Юлейн, унаследовавший, как и Зелг, природную стать Гахагунов, и худо-бедно слывший одним из первых красавцев Тиронги, обиделся.

– Послушай, Юлейн, – сказал Килгаллен, морщась от громких криков королевы. – У меня к тебе три вопроса.

– Да, дружище, – откликнулся король, не зря носивший прозвище Благодушный, – я тебя внимательно слушаю.

– Первый – где ты отхватил такого древнеступа? Второй – каковы условия капитуляции? Я сдаюсь, заключаем мир, надеюсь, ты не станешь зверствовать, как твой батюшка. Третий – ты не знаешь, как там обстоят дела с акциями грибных плантаций? Это действительно что-то стоящее? Кто выступает поручителем?

– Поручителем? Конечно, Зелг, даже если он об этом еще не догадывается. Лично я купил двадцать штук, – чистосердечно признался победитель. – Как ты думаешь, не мало? Кстати, о прибылях… почему бы тебе не воспользоваться ситуацией и, скажем, не захватить королеву в наложницы? Нет? А в заложницы – чтобы шантажировать меня в будущем? Ты мог бы увезти ее в Гриом и годами держать в темнице, пока я не выполню какое-нибудь твое условие.

– Да ты же меня со свету сживешь!

– Кто тебе это сказал?

Килгаллен по привычке хотел посмотреть в глаза собеседнику, чтобы понять, шутит он или говорит правду, но Юлейн парил на такой недосягаемой высоте, что подобный фокус могло провернуть только крылатое существо.

– У тебя есть лестница, чтобы как-то взобраться на эту бродячую крепость? – взмолился он, растирая затекшую шею.

– У меня есть князь Мадарьяга! – важно ответил Юлейн: после памятного инцидента они были с вампиром не разлей вода друзьями.– Это намного лучше, чем лестница.

– Еще бы, конечно, я лучше, – ухмыльнулся вампир, пугая Килгаллена белоснежными клыками. – Разве лестница способна достать за одну ночь столько моркови.

Трехглазый не был бы Трехглазым, если бы сразу не просчитал, что на вопрос «о чем это он?», Юлейн с высокой вероятностью ответит «не спрашивай». Так что он и не спросил.

Мадарьяга между тем подхватил его под руки, легко взмыл в воздух с королем Гриома и поместил его прямо в беседку напротив короля Тиронги.

– Ого! – сказал Килгаллен, обозревая окрестности с этой высоты. – Умеешь устроиться. А вниз как?

– Не надо вниз. Порицать, поносить и оглашать свою непреклонную монаршую волю я стану с древнеступа. Так намного внушительнее. – Юлейн доверчиво поморгал и добавил. – И гораздо безопаснее.

– Смотри, смотри, – Килгаллен потолкал его локтем в бок, – тебе это может быть интересно.

Юлейн проследил за его взглядом и увидел, что к орущей во весь голос Кукамуне подкрадывается сзади четырехрукий орк с бритвой в правой нижней руке.

* * *

КУДРЯВАЯ СИМФОНИЯ, № 128

Наш девиз: Ты не бойся, это я, мечта твоя

ЗНАЙ НАШИХ!

Знай наших! – повторим мы за королем Юлейном.

Редакция газеты куаферов, цирюльников и парикмахеров «Кудрявая симфония» с радостью и гордостью сообщает нашим подписчикам, что впервые за всю историю куаферного дела за выдающиеся подвиги на ниве цирюльного мастерства получил титул графа один из наших коллег, знаменитый кассарийский цирюльник господин Ас-Купос, наследник древнего рода огров-мракобесов, собирателей скальпов. Высокий титул был пожалован ему королевой Тиронги Кукамуной за спасение ее чести и достоинства путем совершенствования ее внешности на поле кровавой брани, за пренебрежение опасностями войны и превосходное владение ножницами, бритвой и щеткой.

Едва не лишившаяся супруга и брата во время вторжения орд Трех Королей на прекрасную землю Тиронги, наша королева, вследствие многочисленных потрясений и перенесенных ею испытаний, осталась без прически, и если бы не доблестный господин Ас-Купос, ситуация, наверняка, вышла бы из-под контроля. Вот что сказал нам герой дня, кавалер ордена «Ножниц, локона и щетки»:

«Как рыцарь, как мужчина, как парикмахер и наследник огров-мракобесов, собирателей скальпов, я не мог остаться равнодушным к несчастьям слабой и беззащитной женщины, криком кричавшей от понятного горя посреди равнины, заполненной солдатами, закованными в железо. Прятавшие свои старомодные прически под шлемами, эти жестокие люди оставались глухи к стонам исстрадавшейся дамы, чьи встрепанные локоны, вне всякого сомнения, причиняли ей невыносимые душевные муки. Но напрасно взывала о помощи бедная королева: никто не знал, как ей помочь, даже если бы и хотел. Не вынеся очередного крика страдания, я выхватил из-за пояса щетку для кудрявых волос, закрепляющую помадку для придания формы волосяной конструкции, именуемой прической, а также походную пару ножниц, с которыми я не расстаюсь даже во сне. Всего несколько утешающих взмахов щеткой, и – о чудо! – крики стали тише, а после легкого вмешательства специалиста в небрежную укладку локонов, смолкли… Я горжусь оказанной мне честью и с глубокой благодарностью принимаю орден и графский титул, но хочу выразить уверенность в том, что любой цирюльник на моем месте поступил бы так же.

P. S. Когда этот номер уже готовился к отправке в печать, мы получили сенсационное сообщение: граф Ас-Купос награжден князем Люфгорном. Ему торжественно вручили орден «За спасение утопающих при пожаре из-под землетрясения».

Большинство женских проблем, перед которыми пасует опытный психиатр, с легкостью решает парикмахер второй категории

* * *

– Напрасно мы вчера так объелись, – сказал Зелг, с наслаждением вытягиваясь на кровати.

Его зеркальный двойник лежал головой к дверям, забросив ноги в шикарных зеленых сапогах на спинку кровати, и из последних сил доедал баночку ежевичного конфитюра.

– Нет, – возразил Спящий. – Не напрасно. Такой торт стоит того, чтобы немного помучиться.

– Торт, конечно, удался, – согласился герцог. – Не говоря уже о жарком.

– Это ты просто не добрался до прикотаса и пфуйцелей.

– Зато ты добрался.

– Кто-то из нас должен был это сделать.

Гвалтезий провожал на битву генерала, а встречал уже царя минотавров. Он не мог остаться равнодушным к новому триумфу своего кумира и отгрохал такой праздничный обед в честь победы кассарийских и тиронгийских войск, что журнал «Гурмасик» отвел под описание этого гастрономического события спаренный номер.

Это обстоятельство немного умерило негодование Такангора, который весь день после битвы пытался снять с рога пресловутую корону Тапинагорна. Корона не поддавалась, будто приросла намертво, и минотавр выходил из себя.

– Такую репутацию испортили за здорово живешь, – сокрушался он.

– Отчего же испортили? – удивился Зелг. – За этой короной столько гонялись все кому не лень, от авантюристов до королей. А она, оказывается, все эти годы хранилась в вашей семье. С ума сойти, если вдуматься.

– Вот пускай бы себе и гонялись дальше, – не унимался минотавр. – И пускай бы себе хранилась. Вы в университете какой предмет любили?

– Словотворчество и историю, – признался Зелг.

– Вот, а теперь вы Зверопус Второй категории, некромант и Вожак Волков Канорры – и кто вспомнит, что по словотворчеству у вас были одни отличные оценки? Так и я с Кровавой Паялпой. Сравните серебряные подковы – заметьте, честно заработанные – и корону Тапинагорна. Чувствуете разницу? А я старался.

Только жаркое утешило минотавра. Жаркое, кстати, удалось настолько, что Балахульда, которая весь день соблазняла Карлюзу с Левалесой заказать у нее вдохновляющее пророчество об их грибном бизнесе, и отказывавшаяся брать гонорар грибами будущего сезона, после обеда внезапно сама приобрела семнадцать акций грибных плантаций со скидкой в восемь процентов.

После обеда произошло еще одно знаменательное событие, которое обсуждали в замке всю прошедшую ночь. Такангор, все еще сердитый и недовольный, решительно вручил лорду Таванелю маленькую тяжелую золотую шкатулочку с витиеватым вензелем на крышке.

– Вы знали! – заметил он, укоризненно наставляя рога на собеседника.

– Это знал, а это нет, – отважно отвечала душа.

– Но вы же могли предупредить меня хотя бы об этом?

– Как же я мог предупредить вас, милорд, об этом, если об этом вас не предупредила даже ваша великолепная маменька. А поскольку я сразу понял, что об этом она не сказала вам ни слова, то как же я мог нарушить ее невысказанную, но от того менее непреклонную волю, если теперь, зная об этом, вы также знаете, что я повиновался ей беспрекословно – в этом, конечно, вопросе, потому что об этом, как я уже сказал выше, я ничего не знал. Но смею заверить вас, что даже если бы я знал и об этом, это бы это не изменило.

– Мне одной кажется, что мы как никогда остро нуждаемся в опытном специалисте по душевному здоровью? – спросила Гризольда, с тревогой вглядываясь в нервно мерцающего мужа.

– Скорее уж, в бывалом переводчике, – вздохнул Зелг. – Господа, о чем это вы?

– Не мешайте нам, – строго сказал Таванель. – Мы проясняем важный момент.

Такангор открыл шкатулочку и решительно втиснул в руки Таванеля роскошный перстень с крупным зеленым камнем в изысканной оправе.

– Не может быть, – возразил на это лорд, – я даже думать об этом не смею.

– Советую не отпираться, – сказал минотавр. – Я сейчас склонен к необдуманным поступкам в жанре зверств, а Кровавая Паялпа начнется только завтра. И учтите, отдуваться за всех я не намерен.

– То есть, – горячо зашептал Юлейн на ухо Зелгу, так что все в пиршественном зале его услышали, – получается, что его великая маменька была почтенным магистром Ордена Кельмотов? То есть почтенная – великим?

– Почтенная, великая, магистр, даже может быть царица, потомок легендарных владык – я с ней разберусь, – мрачно пообещал Такангор, на глазах теряя остатки сыновней почтительности. – Мы отдельно поговорим про полочку, отдельно про бублихулу, немного про Весенний Припев, ну и о перстеньке вспомним.

– Я не могу, – ошарашенная душа принялась пихать перстень обратно Такангору. – Это вы не понимаете, что такое, это понимаете ведь…

– Уэртик, – сказала мудрая Гризольда, глядя как гранатовое пламя загорается в глазах минотавра, – скромно надевай колечко, делай благодарственный реверанс и не сопротивляйся. Я не собираюсь становиться вдовой из-за таких мелочей.

Лорд Таванель беспомощно огляделся по сторонам, но отважные Зверопусы и не менее отважные демоны отважно молчали. Желающих возражать Такангору всегда было мало; способных спорить с сердитой Гризольдой – тоже не в избытке; а уж желающих выступать против них обоих и вовсе нашлось. Рыцарь надел перстень, и камень тут же вспыхнул изумрудным светом.

– Надо полагать, Орден снова действует, – сказала Гризольда.

– Получается, да, – удивленно протянул лорд Таванель. – Я не думал, что перстень признает меня, но надо же…

– Ну вот и ладушки, – вздохнул Такангор. – Хоть с чем-то порядок.

– Не хочу вас огорчать, – добрый лорд посмотрел на него с нескрываемым сочувствием, – но ведь я берегу для вас пророчество Каваны.

– А вы не могли бы придержать его на потом?

– Увы, нет. Время пришло.

– Кто вам сказал?

– Отчасти, вы сами, когда передали мне бразды правления Орденом Кельмотов.

– Я знал, что добром это в любом случае не кончится, – сказал Такангор.

– Я обязан назвать вам имя Хранителя.

– Почему – мне?

– Потому что он станет говорить только с коронованным царем минотавров.

– Для этого его еще нужно короновать, – заметила дама Цица.

Все головы в пиршественном зале как по команде повернулись к ней.

– Так его уже как бы и короновали прямо на поле боя, – удивился Юлейн. – Мы же слышали эти крики и грохот.

– Это не венчание на царство, – отрезала великолепная минотавриха. – Это признание его права на корону. Чтобы стать царем, милорд Такангор должен с оружием в руках доказать это право.

– Кого нужно убить? – мрачно спросил Такангор.

– Убивать придется мало, но побеждать много, – деловито ответила дама Цица. – Претенденту на трон следует отправиться на континент Корх, преодолев Бусионический океан…

– Пешком? – испугался Юлейн.

– На корабле. Затем проделать путь до своей исторической родины и там совершить ряд подвигов, после которых его коронуют.

– Значит, – решительно сказал Такангор, – коронация отменяется. Они прекрасно жили без царя сколько-то там веков, поживут еще. Мои потомки отлично справятся с подвигами, а меня лично это не интересует.

– А как же Хранитель? – воззвал лорд Таванель.

– Хранителя мы убедим.

– Он непобедим!

– Это я уже слышал, – заявил Чемпион Кровавой Паялпы.

– Да-да! – подтвердил Кальфон. – Это мы уже слышали.

– И потом, мы еще не отыскали этого гухурунду, и я не поговорил с ним по душам. И куда мы двинемся, если дух Кассарии носит неизвестно где, на пару с моей бесценной маменькой, скромной, заметьте, лабиринтохозяйкой.

– Это неправильно, – огорчился лорд Таванель.

– Конечно, неправильно, – согласился Такангор. – Вы когда-нибудь сталкивались с таким феноменом – хочешь снять шлем или там сапоги, но не можешь? Нет. А я вот столкнулся.

И он снова гневно подергал наконечник.

Все это было вчера, а сегодня Зелг проснулся утром в благостном настроении и все еще сытым после невероятного обеда. Затем они со Спящим слетали на Гон-Гилленхорм.

Там царила сказочная осень. Горы были покрыты деревьями всех оттенков золота, меди и бронзы; солнце светило вовсю; в замке кипела жизнь.

Счастливые и довольные Эгон и Тристан варили кизиловое варенье и конфитюр из поздней ежевики. Сотни мертвых воинов, явившихся сюда прямиком с Кахтагарской равнины, обустраивали свой новый дом. Здесь они снова стали теми, кем были при жизни, и по крепости сновали взад и вперед люди и огры, тролли и гоблины, орки и циклопы. Не все они в прошлом были солдатами, они только пали в битве, а потому кто-то уже налаживал пекарню; кто-то стучал молотками на крыше; кто-то вставлял стекла; кто-то увлеченно занялся шитьем; тролли инспектировали погреба и кладовые; отряд воинов, сняв вороненые панцири, подметал замковый двор; а кто-то наигрывал на свирели веселую мелодию.

– Хочу обои фисташкового или мятного оттенка, – признался Спящий.

Мимо них проскакал за шуршащим листком маленький беззаботный василиск.

– Вот, – сказал Спящий, смущаясь. – Завел нам зверушку. Не все же Такангору косматосы.

– А как Спящий? – спросил Зелг, кивком головы, указывая вниз, в подземелья.

– Вчера бушевал. Сегодня спит.

– Он сказал тебе, где прячет Касю?

– Никого он не прячет, как ты сам понимаешь. Он знает о ней не больше нашего.

– Этого я и боялся. Она где-то далеко, в этом странном возбужденном состоянии, да еще наедине с древним демоном-убийцей.

– Это как раз не страшно. В конце концов, для гухурунды Кася – высший авторитет, не чета Спящему Галеаса Генсена. Саразин потерял обоих в ту минуту, когда их дорожки пересеклись. Кстати, по поводу Спящего. Поскольку нас теперь двое, остро встал вопрос с моим именем. Я тут подумал – я хочу быть голубоглазым Шнорри.

– Как-как?

– Не Каккак, а Шнорри, ты что – плохо слышишь?

– Знаешь, – сказал Зелг. – Что-то мне подсказывает, что теперь никогда не будет так, как прежде.

– А ты на это рассчитывал? – удивился Шнорри.

Они сидели в спальне Зелга, обсуждая дела на ближайшие дни.

– Ты хоть знаешь, сколько у тебя замков? – спрашивал Спящий.

– Что? – удивился Зелг. – Больше одного?

– Столько времени просидеть в имении и не знать элементарных вещей. Хозяйством ты вообще не занимался, да? – возопил Шнорри в крайнем возмущении. – Мне сегодня утром, пока ты еще спал, Думгар читал краткую опись имущества. Это стоит всей поэзии Ломерталя, я так скажу.

– Ну, знаешь! – возмутился Зелг, думая по ходу дела о том, что часто стал использовать слово «знаешь», – да, моему характеру свойственна некоторая созерцательность, присущая всем ученым. Но, к твоему сведению, я не сидел, я ходил, бегал, перемещался и очень много воевал. А что касается поэзии, ты просто мелкий стяжатель.

– Крупный, крупный, дружище! Не представляешь, насколько крупный! Я нас озолочу! Вот ты встречался со своим мельником? Нет! А мы с ним захватим весь Юсалийский рынок муки.

– Откуда ты знаешь о рынке муки?

– Думгар рассказал. Ты, главное, не влезай.

Зелг понял, что выпустил на волю настоящего монстра.

Он беспомощно оглянулся на зеркало. Двойник, как бы сокрушаясь вместе с ним, развел руками. Спящего в отражении не было.

– Так мы еще и вампир? – в ужасе воскликнул он.

– Какой ты наивный, – изумился Шнорри. – Я – это ты. То есть собственно я – это фантом. Фантомы не отражаются.

Дверь содрогнулась от деликатного постукивания.

– Думгар! – радостно закричали трое Зелгов. – Ну, наконец-то!

Достойный голем аккуратно опустил на пол стопку зловещего вида амбарных книг. Они образовали вполне приличную башню, которую не стыдно было показывать туристам за деньги.

– Полная опись господского имущества за отчетный период, – пояснил он.

– Я это читать не стану, – заявил Зелг.

Двойник в зеркале в ужасе замахал руками.

– Зато я стану, – утешил Шнорри. – Хочу окунуться в пучину наслаждений после стольких лет заточения. Желаю знать, насколько мы неприлично богаты. Да, кстати, Думгар, постельное белье я починил, ковры реставрировал, как ты и просил.

– Отлично, ваша светлость, из вас получился прекрасный некромант. У меня в кладовке со времен Валтасея Тоюмефа лежат несколько безнадежно испорченных бесценных живописных полотен. Я хранил их, терпеливо ожидая подобного счастливого дня.

– Неси. Вернусь из Виззла, займусь. А пока что я обещал Иоффе пройтись с ним по садикам, у кого там какие деревья погибли, вернуть к жизни. И еще в заброшенном склепе трое зомби уже на части разваливаются – тоже надо забежать. Ты куда смотрел, господин, называется, и повелитель?

И, прежде чем Зелг успел ответить, Шнорри легко побежал к выходу, пританцовывая на ходу. Думгар проводил его ласковым взглядом.

– Я же говорил, ваша светлость, это ваше родное чудовище. Оно всегда будет таким, каким вы его воспитаете.

* * *

– Дедушка, пора вставать.

– А я и не спал. Так, прилег ненадолго. О! А где это я?

– В склепе.

– Смотри-ка, хрустальный гроб где-то раздобыли.

– Хотели тебя порадовать.

– Значит, все-таки спал.

– Немного.

– А Кассарией и не пахнет. Не вернулась?

– Нет.

– Знаешь, где искать?

– Пока нет. Но я не отступлю.

– Это хорошо. А с врагом управились?

– Как видишь.

– Кстати, про видишь – ты меня как-то неправильно разбудил.

– Почему?

– А ты у меня в глазах как-то двоишься.

– А-аа, это. Это временно, не волнуйся.

– А как ты меня разбудил, если Кассария не вернулась?

– Своими силами.

– То есть сил у тебя каким-то образом прибавилось.

– Чуточку.

– Цигра не заявлялось?

– Пока что нет.

– Ну и ладно, без него обойдемся. Итак, что дедушка успел пропустить?

– Войну.

– Кто победил?

– Мы.

– Как?

– О-оо, это нужно рассказывать обстоятельно.

– Долгая история? Это хорошо. Только истории поражений бывают короткими. А про победы нужно повествовать подробно и со вкусом. «Сижу в дупле» уже вышел?

– Вышел. Только с доставкой проблемы. Номера такие толстые, что больше десяти штук средний почтальон не поднимает.

– Значит, будет что почитать. Итак, начни с главного – что у нас новенького?

– У нас новый Великий магистр Ордена Кельмотов.

– Я его знаю?

– Лорд Таванель.

– Ух ты! А кто ж его назначил?

– Такангор.

– Ну, этот быцик и не на такое способен.

– Ты даже не представляешь, как ты прав. Он теперь царь.

– Чей?

– Минотаврский.

– Ничего себе – поворот сюжета, прямо как в детективе «Спина в полоску», там тоже герой, которого все считали недалеким, но очень добрым деревенским жителем, как-то нашел в чужом подвале, куда случайно попал, пытаясь помочь несчастной курочке, загадочный ящик с молотком и тремя пестрыми яйцами, и, разумеется…

– Дедушка!

– Правильно, детективы рассказывать нельзя. Потом сам прочитаешь. Ну а ты-то как, внучек?

– С чего бы начать? У меня теперь есть собственная Стая.

– Какая еще стая?

– Не стая, а Стая. Потом пойдем, я познакомлю тебя с Малагастом и остальными духами.

– Это что ли те каноррские ребята?

– Да. Они избрали меня Вожаком.

– Хорошо звучит. Да что ж ты так двоишься-то?

– Это не я и не двоюсь. Это Шнорри.

– Какой Шнорри?

– Говорит, голубоглазый.

– Голубоглазый, значит… Тебя по голове не стукали?

– Нет, дедушка. Это мой Спящий.

– А почему он э-эээ… не у себя?

– А у меня занято. Здравствуй, дедуля. В моем подземелье теперь сидит другой Спящий – ты его не знаешь, он Спящий Галеаса Генсена. А мы с Зелгом тут разбираемся вдвоем со всеми проблемами. А потому что я был Спящий, а стал Проснувшийся, мы решили называть меня Шнорри. Тебе нравится?

– Так, начнем сначала и по порядку – сколько дедушка спал?

* * *

Газета театральных критиков

БОРМОТУРГ, № 46

Наш девиз: Если сомневаешься, бормочи*

(*Джеймс Борен)

ОГЛУШИТЕЛЬНЫЙ УСПЕХ

С оглушительным успехом, можно сказать, с триумфом, которого еще не знали эти старые почтенные подмостки, в булли-толлийском театре идет пятиактная пьеса «Страдания шаловливого суслика». Вначале, правда, маститые критики не разглядели в новинке сезона подлинный шедевр, обещающий стать нашим бесценным наследием потомкам. Премьера прошла на крайне среднем уровне; третий спектакль и вовсе был освистан недалекой публикой. Однако, когда пьесу уже собирались убрать из репертуара, пожелавший остаться неизвестным источник, близкий ко двору, сообщил, что вероятнее всего, гениальное творение принадлежит перу нашего победоносного монарха.

– Эмигрировать я не могу? – грустно спросил Юлейн, отрываясь от газеты.

– Нет, – отрезал граф да Унара.

– Я так и думал, – вздохнул победоносный драматург.

Тогда яснее стали тонкие аллюзии, сложные намеки и подтексты, раскавыченные цитаты и острые афоризмы. Пьеса из простой драмы на наших глазах выросла в грандиозный метатекст, всеобъемлюще описывающий судьбу поколения на примере одного короткого момента личной жизни и трагедии главного персонажа – шаловливого суслика, которому довелось жить в сложные и интересные времена смены традиций, колебания авторитетов, установления новых неписаных моральных законов, пересмотра старых взглядов на мир. Вместе с сусликом зрители вновь и вновь переживают гордость и страх, сомнения и экстаз, экстаз мы хотим подчеркнуть особенно – всю сложную многоступенчатую гамму чувств. Мы с сусликом плачем и смеемся, размышляем и негодуем и становимся другими.

Коллектив критиков из театральной газеты «Критики критикуют» и газеты «Бормотург» хотят возблагодарить нашего талантливого короля, который с пером в руке защищает достижения нашей древней культуры так же отважно и бескомпромиссно, как и с мечом на поле боя. Мы с вами, наше мужественное и великое величество; мы готовы денно и нощно верноподданно и непредвзято критиковать вас; смело отмечать ваши выдающиеся достижения; бескомпромиссно верить в будущие шедевры. Мы с вами, наш шаловливый, но вовсе не одинокий суслик! Мы с вами!