Текст книги "Все волки Канорры (СИ)"

Автор книги: Виктория Угрюмова

Соавторы: Олег Угрюмов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

Прикопс смущенно протер монокль.

– Первоначальный замысел был гораздо тоньше, – поведал он. – И намного практичнее. Мы запрягаем их в колесничку, и они с ветерком доставляют меня сюда.

– А где колесничка? – поинтересовался Мадарьяга, протискиваясь вперед.

Циклоп засмущался еще сильнее.

– Где-то там.

– Где-то там, – сказал образованный вампир, – обычно обретается истина. Вы ее, что же, посреди дороги бросили?

– Пришлось. Лошадки оказались какие-то хилые: потеряли сознание меньше чем на полпути. Ну, не оставлять же их без присмотра в таком состоянии, а то бы их живо прибрали в какой-нибудь цирк или зоосад.

У Пегаса должно быть лошадиное здоровье

Веслав Брудзиньський

– Колесничку тоже приберут, – вздохнул Гизонга, хорошо знавший своих налогоплательщиков.

– Это уж не без того, – вздохнул циклоп. – Нашим людям пальцы в рот не клади.

– Не пегасы, говорите? – снова поинтересовался Мадарьяга. – А как вы их называете?

– Так и называем – непегасы.

– Ну и правильно, – одобрил вампир.

– Разрешите представить, милорды, – сказал Такангор. – Это наш добрый друг и сосед, господин Прикопс, известный садовод, натуралист, специалист по флористике и циклополог-любитель.

Воспитанный в лабиринте мадам Топотан никогда не задаст вслух самый естественный вопрос – что специалист по флористике и циклополог-любитель потерял у ворот Кассарийского замка в такую несусветную рань, но его взгляд – как принято писать в любовных романах – все говорил без слов.

– Милорды, ваша светлость, ваша светлость, ваша светлость, ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваша милость… – после одного общего поклона циклоп принялся лично здороваться с самыми известными персонажами тиронгийской хроники, безошибочно угадывая каждого, продемонстрировав при этом редкую проницательность и одновременно сделав большой комплимент Такангору-писателю.

– После того безобразия, которое разразилось на моих глазах в Малых Пегасиках, и беспримерно отважного поведения мадам Топотан, я не мог оставаться в стороне и отправился сюда, чтобы отдать себя в ваше распоряжение, генерал.

– Вы тоже знаете о нашествии? – изумился главный бурмасингер.

– А, так у нас еще и нашествие? – вздохнул циклоп. – Что ж, я нисколько не удивлен. Цветение Звезды Тьмы и таинственное исчезновение мадам Мунемеи со всем семейством и лабиринтом говорит только об одном – грядут великие, великие и устрашающие события, и все поборники истины, все настоящие садоводы, цветоводы и прочие ботаники не могут бездействовать. Я готов воевать с любым противником за идеалы добра, справедливости и бесперебойный выпуск «Тайной жизни тычинок и пестиков», как передового форпоста науки.

Садовник был выдернут из салатной рассады

П. Г. Вудхаус

– Правильно и своевременно принесенная жертва способна повлиять на многие важные события, – встрял Мардамон, призывно взмахивая серпом. – Если пожелаете, я немедленно проведу обряд и вознесу молитвы всем кровавым и жестоким божествам из нашего широкого ассортимента по вашему выбору про дальнейшее процветание и укрепление авторитета этого вашего тычинкопестиковского журнала и иже с ним согласно утвержденным мною расценкам. Возможны скидки.

Зелг понял, что Мардамона вдохновила твердая позиция Балахульды по вопросам своевременной оплаты труда.

При виде милого его сердцу сельскохозяйственного орудия циклоп расцвел.

– Вот! Он понимает, – вскричал он с детским восторгом. – Как приятно, сударь, встретить такого тонко чувствующего, трепетного собеседника. Какой у вас серпик интересный.

– Семейная реликвия, – со сдержанной гордостью сказал Мардамон, одной только интонацией давая понять, что фамильными могут быть не только некоторые боевые топоры, но и отдельные ножи для жертвоприношений.

– А какими цветами вы обычно увиваете жертвы? – деловито спросил Прикопс.

Жрец смутился. Он хотел было пожаловаться этому мудрому и доброму пришельцу, что ему деспотично подрезают крылья во всех его начинаниях; кого прикажете увивать, если жертв вообще не дают, но сдержался.

– Никакими, – ответил он.

Циклоп огорчился.

– Как же процветать без своевременных жертвоприношений? Лично я увил гирляндами осенних бурфиков – они же бурфики кучерявые пестроцветные – все статуи в Малых Пегасиках и возложил почтительный венок из листьев и цветов к вашему лабиринту, милорд Такангор, а также отнес полную корзинку астр и настурций – очень удачная, по-моему, композиция вышла – к древнему капищу.

– Чьему? – ревниво спросил Мардамон.

– Капищу безымянного демона.

– А какая у него специализация? – заинтересовался Намора.

– Не знаю. Никто не знает. Но мы верим, что нелишне принести ему какую-нибудь милую скромную жертву во избежание недопониманий. После известных событий мадам Хугонза пожертвовала ему отличный лоскутный жилет.

– Но он же вас не защитил? – спросил Намора.

– Но, может, он пытался.

– А, может, его там вообще давно уже нет? – сказал главный бурмасингер, которого и ценили на службе за практичный склад ума.

– Тогда он тем более ни в чем не виноват, – резонно возразил Прикопс.

Бурмасингер одобрительно покивал: если все натуралисты и циклопологи Тиронги такие, то за будущее естествознания в этой стране можно не беспокоиться.

– А какая у капища форма? – не отставал Мардамон.

– Никакая. Просто мы знаем, что оно там, хотя там ничего на сторонний взгляд нет.

– Полагаю, этот момент вы должны немедленно пересмотреть, – строго сказал Мардамон. – Капище в виде ничего и капище в виде воздвига – принципиально разные капища. Будь я демоном, я бы решительно отдал предпочтение второму варианту.

– Воздвиг, воздвиг, – циклоп пожевал губами, пробуя слово на вкус. – Очень интересно. Что такое воздвиг? Расскажите мне. И не избегайте подробностей.

Мардамон счастливо вздохнул и крепко взял циклопа за палец.

– Пойдемте, голубчик, я вам все детально опишу.

– Будьте так любезны.

– А вы расскажете мне про гирлянды, – попросил жрец тающим голосом. – Вы, вижу, адепт бурфиков.

– Только осенью, мой дорогой, только осенью, – проворковал Прикопс. – А летом удивительно хорошо сочетаются колокольчики, голубой плющ и бублихула…

– Полагаю, истинный ученый – всегда немного фанатик, – заметил господин Фафут, провожая взглядом странную парочку, позабывшую обо всем на свете. – А знатный фанатик, вроде нашего Мардамона, склонен подводить подо все научную базу. Эти двое нашли друг друга в огромном океане жизни. Мы можем спокойно расходиться. Если им не мешать, они будут беседовать о высоком до тех пор, пока самая память об этом дне не сотрется из памяти людской… нет, это тавтология, – и главный бурмасингер с упреком посмотрел на непосредственного начальника.

– Я думаю, думаю! – нервно сказал граф.

Одно тут хорошо, размышлял Зелг, возвращаясь к себе в спальню, – что он заранее знает, что будет дальше. И, конечно, ошибся.

Темные тени стояли на своем бессменном посту в коридоре.

– Доброе утро, господа, – вежливо поздоровался герцог. И поскольку ему было неловко проходить сквозь них с безразличным видом, то он спросил первое, что на ум пришло:

– Как вам эта кутерьма с отвечательным знаком?

Рыцари по обыкновению не двигались и молчали, да он и не ждал от них никакого ответа, а потому подпрыгнул чуть не на вершок, когда за его спиной вдруг раздался тяжелый гулкий голос, идущий, казалось, из самой бездны:

– Ересь какая-то.

* * *

Это жемчужины думают, что они ожерелье, но нить знает другое

Леонид Кроль

В Кассарии любили и умели готовиться к войне.

В конце концов, в любом уважающем себя государстве есть популярный национальный вид спорта, так что не стоит упрекать кассарийцев в жестокости, кровожадности или душевной черствости только за то, что они заметно оживлялись при любых сообщениях о грядущих военных конфликтах и обставляли это дело, как общественно-значимое торжественное мероприятие.

На этот раз, правда, несколько часов у бравых подданных некромантов ушло на то, чтобы осознать, что они остались сиротками, и сам дух их земли похищен каким-то доисторическим злодеем демонического происхождения с дурными наклонностями, по сравнению с которым огры-каннибалы представляются не более, чем кроткими воспитанницами Института Недоопороченных Девиц. Однако это же обстоятельство подвигло кассарийцев еще более ответственно отнестись к своим обязанностям и ответить супостатам со всей силой и меткостью народного негодования.

Именно для подкрепления и усиления этого негодования Гописса традиционно напек своей выдающейся сдобы по вдохновляющим ценам, а сейчас сосредоточенно трудился над новинкой наступательного сезона, трехъярусным тортом «Восхождение на вершины славы». Большинству граждан Виззла этот кондитерский шедевр напоминал термитник, взволнованному Мардамону – макет оригинального воздвига, Лилипупс увидел в нем здание туристического агентства, в котором начинал свой трудовой путь – но все ожидали от славного трактирщика чего-то действительно выдающегося, под стать событиям. Поэтому по крутому боку напичканного кремом и мармеладом сооружения карабкался марципановый древнеступ с ярко раскрашенной будочкой на спине. Из будочки торчал сахарный человечек со знаменем Кассарии в руках. Рядом трудился гном-художник, которому Гописса заказал портрет торта для очередного номера журнала «Гурмасик». Свой торт он намеревался выставить на стол во время сегодняшнего парадного обеда в замке в качестве альтернативы десерту, предложенному Гвалтезием. Негласное соревнование многонога-распорядителя и командира хлебопекарной роты достигло решающей стадии, и, судя по скупым донесениям, полученным с замковой кухни, Гвалтезий дымился, как вулканы Гунаба, творя какой-то нетленный шедевр с медовыми бисквитами, цукатами и взбитым кремом.

Полосатый шатер в центре деревни означал, что Архаблог и Отентал не лягут почивать до тех пор, пока все желающие не сделают ставки, и их самоотверженный порыв не был напрасным. Длинная очередь змеилась по главной улице Виззла, три раза оборачивалась вокруг шатра и исчезала в дверях харчевни «На посошок», где игроки подкрепляли душевные силы, ожидая, пока их подзовут к окошку кассы. Правда, несколько часов назад ожидание затянулось по причине, не зависящей от бессменных распорядителей. На их счастье и на свою голову Флагерон именно здесь разыскивал свой любимый черный халат, следуя вполне логичному совету одного из кассарийских мороков искать Дотта там, где кто-то во что-то играет, да хоть бы и в прятки или жмурки, главное, чтобы на деньги. Увидев живого, никем еще не оприходованного демона на расстоянии вытянутой руки, кузены страшно оживились и выбежали из шатра навстречу потенциальному герою Кровавой Паялпы. И тут они столкнулись с непредвиденными трудностями.

Наши недостатки – продолжение наших достоинств. Чем плохи огнекрылы, огненные демоны? Тем же, чем хороши – своей материей. Они созданы из адского пламени и, значит, им не утрешь нос, не подставишь подножку, не ткнешь в них пальцем, конечно, если пальцев не вовсе не жалко. И даже удар в спину им могут нанести очень, очень немногие. Но вообразите, как должны страдать при встрече с таким существом Архаблог и Отентал, которые могут вести осмысленную беседу только в том случае, если крепко держат собеседника за рукав, пуговицу, хвост или другую какую важную деталь.

– Дражайший! – сказал Архаблог самым сладким своим голосом. Таким голосом юноши обычно уговаривают пылких дев, что они еще очень-очень молоды, не вкусили всех радостей и наслаждений жизни, а потому им рано думать о замужестве. – Дорогой мой! Ай! Ой! Это что, действительно огонь, а не визуальный эффект?

– Да, – сдержанно ответил Флагерон, еще не определившийся, как следует реагировать на словоохотливых кузенов.

– И как вы собираетесь в таком виде выступать на Кровавой Паялпе?

– Может, – осторожно сказал Флагерон, – я вовсе не собираюсь выступать на Кровавой Паялпе. Не имею подобных намерений.

– Бросьте, дражайший! – завопил Отентал, хватая адского рыцаря за кончик крыла. – Ой! Ай! Пфф-фф… Вы что, весь такой, огненный?

– Весь.

– Ужас какой! В смысле – замечательно! Какой вы горячий мужчина! Так вот, о Паялпе. Вы и представить себе не можете, как вы собираетесь на ней выступать в самом героическом смысле. Зачем это вам? А вот зачем… Ай! Ой!! Жжется! Даже Бумсик и Хрюмсик знают о трагедии вашей возвышенной и неразделенной любви к одному ветреному призраку. Вообразите! Вы – весь в лучах славы – стоите посреди Чесучинской арены и посвящаете ваш подвиг доктору, не будем называть имен! Ой!!

– Чье сердце… Ай! – вскричал Архаблог, перехватывая инициативу и крыло одной рукой и пихая кузена локтем другой по доброй старой традиции, – чье сердце… ой… устоит перед такой саморекламой? Чья душа не дрогнет? Мою бабушку!…

Отентал нежно взял Флагерона за палец.

– Ой! Ай! Горячо, знаете ли! Дорогой мой! У вас просто… ай! нет выбора! Ой! Мы подберем вам такого монстра – пальчики оближете, только не обожгитесь!

Флагерон хотел было выразительно закатить глаза, но в последний момент передумал. В довольно бесцеремонных советах устроителей Кровавой Паялпы было рациональное зерно. Судя по ставшей уже нарицательной истории Такангора Топотана, тот тоже вначале не собирался выступать на Чесучинской арене, а поглядите, что из этого вышло. Фигурально выражаясь, шел в Кассарию, а вошел в историю. Демон понимал, что ему нужно чем-то поразить дорогого Дотта, достучаться, так сказать, до сердца легкомысленного халата, а это деяние не всякому по плечу. Кто знает, может, рыцарский подвиг, совершенный во имя призрака, растопит ледок в их отношениях.

Флагерон вздохнул. В таком деликатном деле не худо бы посоветоваться с кем-то более опытным и искушенным в делах сердечных, но все вокруг были погружены – кто в себя, кто в печаль, кто в насущные проблемы.

Альгерс с Иоффой нервно пили сидр в «Расторопных телегах», потому что Ианида с Мумезой и законной супругой кассарийского старосты держали военный совет у Гописсы. Здесь же бригадный сержант Лилипупс пытался понять, сможет ли он когда-нибудь полюбить любимый коктейль всех Зверопусов «Молочно-розовый бу-гу-гу», изобретенный Фафетусом этим утром. Ответственный огурец благоговейно наблюдал за процессом, записывая подробности для доклада на внеочередном заседании Ассоциации.

Кстати, скажет наш обстоятельный читатель, а где все это время был упомянутый Зверопус Шестой категории? Чем он занимался, пока остальные скакали и прыгали по замку, ловили гухурунду, целовали спящего Узандафа и вдумчиво щупали пульс у пострадавших таксидермистов? Что ответить на это? Не было его нигде; в смысле, нигде в замке, потому что где-то он, наверняка, был. Наука ответственно заявляет нам, что если некое тело есть здесь, то его нет там, если его нет здесь, то оно есть где-то там, а уж если его нет там и нет здесь, следует объявлять это тело в розыск.

Так вот тело Зверопуса Шестой категории в неразрывном единстве с его бессмертной душой некоторое время обреталось в штаб-квартире Ассоциации, оглашая обширное помещение оной громкими и радостными криками.

Как уже прочел между строк наш проницательный читатель, стать членом Международной Ассоциации Зверопусов не так-то легко. Потому, войдя в столь тесный кружок избранных, новый член первые несколько веков только и делает, что радуется и пыжится по этому поводу. И только гораздо позже приходит понимание того, что и у этой уникальной монеты тоже две стороны. К эксклюзивным удовольствиям прилагаются эксклюзивные печали.

Нобелевская премия похожа на спасательный круг, который бросают утопающему, когда он уже выбрался на берег

Джордж Бернард Шоу

Зверопусное признание, как правило, настигает избранного на самом пике его головокружительной карьеры, когда ничего иного ему желать и не остается – он всего достиг. Не то, чтобы ему вообще больше ничего не нужно от жизни: вот, к примеру, Князь Тьмы, как мы знаем, грезил о власти за пределами Геенны Огненной, а Ответственный Секретарь Ассоциации который век подряд подавал на рассмотрение проект об учреждении половинчатых категорий – скажем, четвертой, или еще лучше – пятой с половиной; ибо тогда он мог бы претендовать на повышение по совокупности заслуг. Но все это были грезы на перспективу, а в повседневной жизни зверопусы мыкались неприкаянными, не зная, где применить свои исключительные способности и таланты, которые и сделали их членами этой могущественной организации. Дружить за пределами своего узкого круга им было не с кем – дружеские отношения возможны только между равными. Врагов у них и подавно не находилось.

Единственным стоящим развлечением представлялись поиски Первого Зверопуса – и вот он найден!

Ни по какому другому вопросу зверопусы не приходили к согласию так быстро и единодушно. Ответственный секретарь начал опрос с того, кто был под рукой – со Зверопуса Второй категории, пробывшего величайшим зверопусом современности чуть более получаса. Поскольку ситуация сложилась беспрецедентная, он спросил Зелга, не желает ли тот оспорить пальму первенства у претендента на первое место. На что Зелг, сочувственно на него поглядев, отвечал, что ни в страшном сне ни боже ты мой. И что он по-дружески советует всем прочим зверопусам никогда, ни при каких обстоятельствах ничего не оспаривать у бригадного сержанта.

Князь Тьмы в ходе аналогичного опроса живо вспомнил, сколько первородных демонов, неукротимых, гордых, всесильных созданий, ринулись в атаку на его полки при Липолесье, повинуясь единственному взмаху лилипупсовой бормотайки, и тут же отдал свой голос «за».

Другие члены организации не были лично знакомы с выдающимся троллем, но их возраст, уникальные способности и прочное общественное положение позволяли им находиться не просто в курсе, а даже и в фарватере всех важнейших событий, происходящих в Ниакрохе, так что наслышаны о нем они были весьма и весьма. С его символическим воцарением на пустовавшем до того престоле Международная Ассоциация Зверопусов обрела новые смысл и цели, и ее жизнь заиграла новыми красками.

* * *

Не часто видишь, как каноррский оборотень подскакивает от неожиданности на месте и растерянно оглядывается по сторонам. Гризольде легко удалось добиться этого впечатляющего результата: она с размаха плюхнулась на плечо Гампакорты в тот момент, когда он заговорщицки склонился к сыну Лореданы, намереваясь сообщить ему что-то под глубочайшим секретом.

Мы не раз упоминали, что Гризольда отличалась солидным весом не только в астральном, но и в материальном мире. Ее энергичное приземление не могло пройти незамеченным, особенно в такой деликатной ситуации.

– Мадам! – только и сказал куртуазный князь, когда снова обрел способность говорить.

– Это тут ни при чем! – логично возразила фея. – Я тут как официальное лицо – личный представитель Зелга Кассарийского.

– По какому поводу?

– Ну, вы же тут секретничаете – я проясняю обстоятельства, если по-простому, шпионю за мужем, прикрываясь интересами сюзерена, – растолковала Гризольда.

– Мы, сударыня, для того и секретничаем, чтобы сохранить свой секрет в тайне.

– И как вы намереваетесь сохранить его в ней, если не посвятите меня в него?

Нельзя сказать, что Гампакорта понял вопрос; скорее, он интуитивно уловил, в чем суть.

– Вы намекаете, что все равно станете допытываться и выспрашивать, терзая Уэрта денно и нощно, пока не выясните всю подноготную.

Гризольда довольно улыбнулась. Как всякая женщина, она ценила тонкую лесть. Но, как мы неоднократно упоминали, в списке ее достоинств не последнее место занимала подкупающая честность.

– Я не намекаю, я шантажирую! – отважно отвечала она.

Каноррский оборотень тяжело вздохнул. Даже судья Бедерхем не мог похвалиться, что исторгал из могучей груди Гампакорты такие жалобные вздохи. Но, как мы опять же неоднократно упоминали, вздохами, укоризненными взглядами и деликатными иносказаниями Гризольду было не пронять. Ей, как духовной сестре герцогской бабки Бутусьи, тоже не мешало бы почитать на досуге эницоклопедическую статью на букву «С» – «Совесть».

– Вы бы тоже забеспокоились, если бы заметили, что Уэртик стал какой-то бледный и прозрачный.

Собеседники переглянулись.

– Бесценная Гризенька, – проникновенно сказал Мадарьяга. – Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но наш дорогой Уэрт и прежде был, как бы это точнее выразиться – не вполне плотным.

Гризольда на него посмотрела. Вампир предусмотрительно отступил поближе к Гампакорте. Вместе они составляли внушительную силу.

– Можно быть прозрачным, как шелк, прозрачным, как стекло, и прозрачным, как паутинка, – забубнила Гризольда. – Со вчерашнего дня Уэртик стал как паутинка – в дырочку.

– Мелкоячеистая или крупноячеистая? – деловито уточнил Кехертус.

Гризольда на него посмотрела. Паук не дрогнул не потому, что он был такой безрассудный, а потому, что дядя, сидевший, по обыкновению, у него на макушке, шепнул ему «Ни шагу назад». Этот дядя умел управляться со строгими женщинами, и Кехертус в него верил.

В разговор вмешался Крифиан.

– Друг мой, – обратился он к Таванелю. – Вам все равно придется в ближайшее время рассказать все и всем. Ваша несравненная супруга уже доказала свою отвагу: уверен, что ей по плечу взглянуть в глаза правде, и она имеет право узнать эти новости первой.

– Какой же первой, если вы все уже знаете, о чем речь, а я еще нет? – заворчала фея, успокаиваясь.

Интуиция подсказывала, что нужно побыть спокойной хотя бы несколько минут, потому что потом ей будет из-за чего волноваться.

– Ну, дела обстоят так… – Таванель вздохнул, отчего по нему прошла рябь, как по воде. – Орден Кельмотов прекратил свое существование два дня назад.

Фея, приготовившаяся узнать о конце света, крахе банка «Надежные пещеры», появлении бывшей жены с выводком детей или разводе, безмятежно улыбнулась.

– Уфф! – воскликнула она, сияя и порхая вокруг любимого мужа. – Как ты меня напугал! Я-то думала, произошло что-то непоправимое, а это…

Тут она вспомнила, как свято чтил муж свое звание рыцаря-кельмота, сколько испытаний вынес, сколько жертв принес во имя Ордена, и быстро заговорила:

– Закрылся орден, печально, конечно, но не беда. Откроем новый. Галя, то есть, его светлость, поделится каким-нибудь основательным замком, ему не жалко – он даже не знает, сколько их у него. Узнает – удивится, скажет – зачем столько, и отдаст тебе любой, какой захочешь. Я сама подберу подходящий. Будешь сам себе хозяин, наберешь новых рыцарей, напишешь какой-нибудь до ужаса благородный и невыполнимый устав.

Гампакорта деликатно кашлянул. Пугательный призрак, решивший было, что в Кассарию снова просочился древний монстр (и не слишком погрешивший против истины), появился прямо из пола, готовый пугать, изгонять и кричать «караул!», но потом понял, что это всего только мирные обитатели замка, и, извинившись, исчез.

– Мадам! Гризенька! – хором заговорили рыцарь и оборотень, и по тому, каким ласковым стал голос каноррского князя, Гризольда поняла, что дело не просто плохо, а, кажется, ужасно.

– Боюсь, что я не смогу дольше оставаться в этом мире без поддержки в лице Великого магистра, – вздохнул Таванель. – У меня сердце рвется говорить тебе такое, но ты должна морально подготовиться к моему, как бы это сказать, внезапному исчезновению, которое состоится не позднее послезавтрашнего утра.

Сигнал тревоги неожиданно прозвучит в четыре часа утра

Из армейских афоризмов

– Не поняла, – заявила фея, которая уже все поняла. – А что говорит этот ваш Великий магистр, с какого перепугу он вдруг упразднил орден? А? Идем к нему, поговорим по душам, стряхнем с него пыль… И дядю возьми с собой, думаю, ему есть что дать по голове этому негодяю!

– Моя отважная! Ты неповторима! – умилился рыцарь. – В том-то все и дело, что я не знаю, отчего магистр решил его упразднить. Полагаю, причина в том, что случилось нечто ужасное, и Великого магистра больше нет. Он встретил врага более сильного, и проиграл решающую битву. Это самое простое объяснение.

– Что значит – проиграл?! Кому – проиграл?! – снова взвилась Гризольда, и в буквальном смысле – тоже, под потолок. – Ты же только и делаешь, что говоришь, что это самый великий Великий Магистр за всю историю ордена. А даже если и проиграл, ты-то тут при чем? Ты-то ничего не проигрывал! И почему он никого не призвал на помощь, мы все могли бы вмешаться?!

Тут фея внезапно представила себе жизнь без Таванеля и осеклась на полуслове.

– Ох, – сказала благородная душа, умело пользуясь возникшей паузой. – Это такой долгий рассказ.

И уже приготовилась было рассказывать. А остальные приготовились было слушать. Из чего мы смело делаем вывод, что они плохо изучили характер кассарийской феи.

– Да какое мне дело до этих эпических подробностей! – возмущенно закричала она, размахивая трубкой перед клювом Крифиана. – Мы же не роман читаем! Делать-то, делать-то что?!

– Вероятно, смириться. Я уже поведал князьям все тайны, которые хранил во имя Ордена, и надеялся провести последние часы с тобой…

Было мгновение – короткий миг, но его вполне хватило всем присутствующим на долгие годы вперед, когда им показалось, что лорду Таванелю судьбой отмерено гораздо меньше времени, чем он оптимистически предполагал. Но фея не зря славилась на всю Кассарию трезвым умом и отсутствием сантиментов. Она быстро вычислила, что убийство мужа никак не сохранит их брак и даже не продлит ему жизнь. А она предполагала провести с ним еще много счастливых веков, за которые он, быть может, выучит, что слово «смириться» не из ее словаря.

– Потом, – сказала она глубоким голосом, который обещал счастливому избраннику незабываемые впечатления, – мы обсудим отдельные моменты. Не теперь. Но потом – ох, как мы поговорим!

Бойтесь разозлить доброго человека

Натан Эйдельман

* * *

Знакомо ли вам это странное расплывчатое состояние, когда после какой-то особенно крупной неприятности вы засыпали сном праведника. Сон этот был крепок и сладок, и снилось вам, что ничего страшного не произошло; что все не только осталось по-прежнему, но и стало как-то благостнее, ярче, лучше и что впереди ожидает неожиданная радость. И первые несколько минут после пробуждения вы все еще беспричинно счастливы; как вдруг память возвращается – сразу и вдруг – будто падает сверху ледяная волна, сбивает с ног, подхватывает и волочит за собой; и в животе образуется сосущая пустота, и так тоскливо, тоскливо… И хочется нырнуть обратно под одеяло, укрыться с головой, закрыть глаза и втянуться обратно, в ушедший сон, в ту реальность, где нет этого кошмара.

Удели своим неприятностям два часа в день, и используй это время, чтобы хорошенько выспаться

Янина Ипохорская

Зелг безмятежно улыбался, посапывая. Ему снилась тенистая аллея замкового парка, в которой он весьма удачно продолжил то, что начал в спальне. Он обнимал Касю, целовал ее, а она смеялась и плакала одновременно, и тоже целовала его солеными губами, и все говорила, говорила – что теперь она вернулась навсегда, и что больше в их жизни не случится ничего плохого, да и это был всего лишь жуткий сон. А теперь наступит покой и счастье. Он наклонился, чтобы поцеловать ее как можно обстоятельнее, но тут она ткнула в него чем-то твердым и сказала:

– Галя! Проснитесь немедленно!

Зелг попытался перевернуться на другой бок, но грозный голос велел:

– Галя! Скажите ему!

– Что? – сонно удивился герцог.

– Не знаю. Придумайте! Он хочет оставить меня вдовой с семнадцатью детьми!

– Сколькими?! – прохрипел Зелг, с которого мигом слетели остатки сна.

– У фей обычно многодетные семьи, – пояснила Гризольда, устраиваясь у него на колене и жестикулируя погасшей трубкой. – И у нас могла бы. Но он собирается нас бросить.

– Сударь мой! – укоризненно воскликнул Зелг.

– Как вы можете?! – укоризненно воскликнул его зеркальный двойник.

– Гризя! – укоризненно воскликнул лорд Таванель. – Побойся бога!

Гризольда, женщина одаренная, заметила общую тенденцию к бессмысленным восклицаниям, но следовать ей не стала. Вместо этого фея фыркнула. То был не фырк, а целая симфония. Тут были и горькая усмешка (а ему есть какое-то дело до наших проблем?), и сомнение (он вообще когда-нибудь чем-нибудь интересуется?), и даже завуалированная угроза (еще поглядим, кто кого должен бояться!). Больше к Тотису в этом разговоре никто не взывал.

– Итак, Галя, ухватывайте суть: неизвестный магистр Ордена Кельмотов…

– Великий Магистр, – уточнил Таванель.

– Испарился куда-то со своего поста. Уэртик подозревает, что прямиком на тот свет…

– Я предположил, что случилось нечто ужасное, если Орден распущен в одночасье.

– А откуда вы это знаете? – растерянно спросил Зелг.

– Галя, соберитесь, это лишние детали. Отриньте их и займитесь делом.

Герцог беспомощно уставился на Уэрта да Таванеля. Ты же бесстрашный рыцарь, говорил его взгляд, приди же на помощь страждущим и обездоленным, внеси ясность в происходящее.

 Я больше не чувствую силы, которая питала меня все эти годы. Я и сам толком не понимаю, как это устроено – перстни, которые мы получили при посвящении, каким-то образом связаны с Великим Магистром: чем могущественнее Орден и его глава, тем интенсивнее их свечение. В период правления магистра Барбазона я ощущал немалую поддержку даже во время скитания по Преисподней, но когда он передал бразды правления своему преемнику, то мощь оного была настолько велика, что я черпал из нее свою жизненную – если так позволительно выразиться – силу, как из неиссякаемого источника. А теперь связь оборвана, перстень погас, Великий Магистр либо мертв, либо изгнан из нашего мира, что, впрочем, почти одно и то же.

– Не скажите, – запротестовал Зелг. – Уж кому-кому, а вам не понаслышке известно, что с того света возвращаются. Вот как мы поступим. Первым делом следует проверить, что произошло на самом деле. Скажите мне, где находится резиденция вашего Великого Магистра, и мы немедленно отправим туда разведчиков, и уже исходя из их сведений…

– Браво! – крикнула Гризольда. – Узнаю кассарийскую хватку.

–Разумное решение, милорд, – вздохнул Таванель. – Но совершенно ненужное. Я отлично знаю, что именно скажут вам ваши разведчики, ибо обладаю информацией, что называется, из первых рук. Увы! Великий Магистр не с нами, а это значит, что и наш Орден прекратил свое существование, и мне предстоит самый долгий и самый последний путь, в который я выступил бы незамедлительно, без ропота и стона, если бы не тот факт, что сердце мое принадлежит незабвенной Гризольде, а остальная часть меня – ордену, и душа моя никнет под тяжким бременем неразрешимого вопроса…

– Нет, – вскипела Гризольда, терпеливо слушавшая эти благородные речи, сколько могла вынести. – Нет, вы это слышали?