Текст книги "Все волки Канорры (СИ)"

Автор книги: Виктория Угрюмова

Соавторы: Олег Угрюмов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

– И с бубочками, и с черепами, и с косточками, – уверил его Дормидонт. – Все как полагается в таких случаях. Не проследует ли ваше величество за мной, в музей Кассарии?

– А здесь есть музей? – удивился король. – Как это мило.

Если бы здесь оказался Зелг, он бы удивился ничуть не меньше. Но Зелг уже отправился туда, куда отправлялся всегда, когда нуждался в тишине, покое и утешении – в библиотеку.

* * *

УСЫПАЛЬНИЦА, № 2901.

Специальный выпуск

Когда другие газеты теряют подписчиков, мы их приобретаем

СКАНДАЛЬНАЯ ДУША

Это происшествие не стоило бы и истлевшего праха в заброшенной усыпальнице, если бы не последние события, бросающие новый свет на старые проблемы. Да, признаем, не все существа ведут себя достойно не только при жизни, но и в послесмертии. Многие не способны осознать, кем стали и куда попали, а также причины, которые привели их в это непривычное состояние. Многие не желают принять данность, ибо она противоречит их прижизненным убеждениям. Кто-то впадает во вселенскую скорбь, кто-то отчаянно протестует, кто-то завидует живущим и пытается отомстить им за свое нынешнее, жалкое, по его скудному мнению, положение. О, да! Все это не редкость в нашей среде, увы. Но разве в мире живых меньше проблем? И разве там не царят невежество, зависть, алчность, неверие и злоба? Ведь смерть не меняет сущность прибывшего – она лишь проявляет ее во всей полноте и отчетливости. Невозможно стать лгуном, предателем, трусом либо невеждой только потому, что ты умер. Наши постоянные читатели не понаслышке знают, что все мы являемся в мир не-мертвых такими, какими покинули мир живых. К чему же, спросят нас терпеливые читатели, такое долгое предисловие, коли вы сами признаете, что мы неплохо знакомы с проблемой? О, простите, наши мудрые и многоопытные читатели – мы уже подобрались к сути данной статьи.

Симпатичный инкуб откроет вам волнующий мир любовных грез и воплотит самые смелые фантазии. Старым девам со склочным характером не являемся

Итак, буквально несколько часов тому мир не-мертвых встретил нового жителя. Новоприбывшая душа, именующая себя рыцарем Гугиусом Хартдором, выразила крайнее недовольство своим состоянием и затеяла потасовку с несколькими привидениями, не дававшими никаких поводов к такому невежливому обращению. По мнению названной души, некто насильно удерживал ее в уже мертвом теле, коим воспользовался с неведомой целью, вытеснив личность Хартдора, однако не убив оную. Примечательно, что означенный Гугиус, бывший Рыцарем Ордена Тотиса, полагает виновником всех своих бед сообщество не-мертвых, с худшими представителями которого он сражался всю свою предыдущую жизнь.

Редакция «Усыпальницы» далека от банальных обобщений и одиозных суждений и потому не склонна чесать всех рыцарей Тотиса под одну гребенку, однако же данный экземпляр не сделает хорошей рекламы своему учреждению и уж точно никак не укрепит репутацию своих братьев по оружию в глазах наших постоянных подписчиков.

Косметический салон «Старость – не радость» приглашает новых старых посетителей. Хотите помолодеть? Обращайтесь к нам! Мы устроим вам вырванные годы

Склонные с сомнением относиться к жалобам столь склочных и недалеких натур, неспособных принять факт своего послесмертия с благородным достоинством, мы бы не стали проверять его сообщение, если бы не давешние события. К тому же, Замок Рыцарей Тотиса – не самое популярное место у наших репортеров. И тем не менее, они решили рискнуть. Увиденное потрясло их настолько, что они разразились данной статьей. Ничтожный на первый взгляд повод перерос в серьезную причину: не-мертвым нет хода в замок Рыцарей Тотиса. Хода не было и прежде, тонко улыбнется наш постоянный читатель, но вы же как-то туда пробирались. Пробирались, было дело, ибо препоны нам чинили умелые, но все же смертные маги, по самой природе своей не способные овладеть тайнами Тьмы. Но сегодня все обстоит иначе. Замок затоплен Тьмой настолько непроглядной, что только истинный самоубийца рискнет погрузиться в нее. Мрак и Тьма клубятся в его стенах, окутывают гордые башни, заполняют подземелья. Там, несомненно, окопался враг, и уже нет никаких сомнений, что Нашествие Трех Королей – его рук дело.

Газета «Усыпальница» продолжает верить в наследника кассарийских некромантов и подбадривает своих читателей: ничего, что дух Кассарии кем-то похищен, войска Тиронги не готовы к сражению, Люфгорн предал своего сюзерена, – в конце концов, все происходящее вполне соответствует нашему девизу. И в этом смысле мы воспринимаем происходящее как круговорот людей в природе.

А Зелг да Кассар попадал в переделки похуже этой, имея гораздо меньше опыта и намного меньше союзников. И что? Где теперь он и где его прежние неприятности? Так что держите нос выше! Все образуется. Только обходите Замок Рыцарей Тотиса десятой дорогой, для вашей же безопасности.

Завтра в Таркее состоится сенсационный процесс над кексоделателями-вредителями. Они делали кексы в виде круглых пончиков, чем совершенно сбили с толку.

Абонементы на судебный процесс продаются в отделе «Культура – массам». При покупке трех абонементов – бонус: коробка кексопончиков

* * *

Боюсь, война скоро кончится, но все хорошее рано или поздно кончается, так что не стоит роптать

Гарольд Александер в письме матери с фронта

В библиотеке Зелга встретили как национального героя, что его немало удивило. Он склонен был возлагать на себя ответственность за последние события, потрясшие Кассарию, и ему казалось вполне справедливым, если бы на правителя, оставившего свою вотчину без той силы, на которой веками зиждилось процветание и могущество его подданных, смотрели косо и недружелюбно. Но нет! Добрые подданные были приветливы, как всегда, а, может, даже чуть больше, чем всегда; предупредительны; заглядывали в глаза, улыбались и подбадривали; а несколько эльфов-хроникеров и вовсе увязались за ним со своими свитками и походными чернильницами и записывали чуть ли не каждый его шаг или изданный им звук. Молодому некроманту было трудно найти объяснение подобной снисходительности, и, тем не менее, объяснение имелось, причем весьма простое и логичное.

Описывать затянувшиеся периоды благоденствия нелегко. Летописцы хиреют и вянут буквально на глазах, оставшись без любимого дела. На их долю остается лишь сухая статистика – скота приросло на столько-то голов, пашни дали такой-то урожай; сады порадовали небывалым изобилием плодов; в мире мир и покой – слава повелителю. Но как бы ни симпатизировали добрые подданные государю, который вверг их в такую сказочную жизнь, а читать хроники этого времени они не станут ни за какие коврижки; и даже самые доброжелательные только пожмут плечами над строками летописца, славящего деяния своего владыки – сам он что ли вдохновлял сады на цветение и плодоношение; не своим же величественным видом побуждал скот питаться активнее, и тем самым толстеть и прирастать в поголовье; не своими руками тянул из земли колоски пшеницы, подталкивал к поверхности капусту и брызгал своевременно дождем из набежавшей тучки. Да, вздохнут современники, мы, конечно, замечательно живем, но вот были же времена… Были, да еще какие, радостно вклинятся в разговор маразматические дедушки, – вы, молодые, нам не чета. Мы в ваши годы и топорами помахали, и за девками по всем вражьим поселениям побегали, и злата-серебра возами домой напривозили, а что его теперь и следа нет, так это превратности судьбы. Зато нам есть что вспомнить даже и при жесточайшем склерозе, а вам и на понюшку табаку не нашкрябать увлекательных историй для своих детей; ну, и что они о вас расскажут внукам?

Летописец же, живущий в эти благостные времена и вынужденный описывать их в самых скучных и дотошных подробностях, еще менее радуется своему счастью. Он-то лучше других понимает, что его имя канет в лету. Вот Залипс Многознай, описавший великую битву Моубрай Яростной и Барбеллы да Кассара, или Тотосий Дудзун, прозванный Скрупулезным, посвятивший свой труд истории войны и любви Валтасея Тоюмефа и Эдны Фаберграсс, обессмертили себя этими знаменитыми хрониками, на которые не ссылается только неграмотный. Их пример не дает покоя менее удачливым собратьям, на чью долю выпали мирные тихие времена, когда главным событием года становилось скромное наводнение, внеочередная миграция вавилобстеров или восстание гоблинов, которое не состоялось, потому что часть восставших собралась у подножия горы Лордон, часть отправилась в Аздак – громить тамошние причесочные, а часть передумала восставать и осталась в родных болотах. Ну, и кто теперь помнит имя летописца, убившего семнадцать лет жизни на подробное описание чрезвычайно медленных и хаотичных перемещений диких вавилобстеров вдоль границы Таркеи.

Чтобы точно и обстоятельно описать эти годы, необходимо гораздо менее блестящее перо, чем мое

Макс Бирбом

Так что Зелг с его невероятным умением попадать в истории одна другой неправдоподобнее и с честью выходить из безвыходных ситуаций стал любимцем кассарийских хроникеров. Они верили в своего герцога, в то, что он не оставит их без темы для очередной летописи. Ни один из его предков не предоставил своим историографам столько материала за такой короткий срок. Даже блистательный Узандаф делал время от времени перерывы между кровопролитными сражениями, нашествиями и бракосочетаниями. Если им и было на что жаловаться, так это на то, что события развиваются так быстро, что они целыми днями не поднимаются из-за письменного стола, и у них пальцы немеют от напряжения. Но на это они, соблюдая неписанные профессиональные законы, никогда не жаловались. Последнюю неделю они вообще молчали, боясь спугнуть неслыханную удачу. Покушение на Такангора, визит Тотомагоса, воскрешение гухурунды, исчезновение Кассарии, присуждение Зелгу высокого звания Зверопуса Второй категории, организация адского филиала и совершенно очевидное решение герцога поддержать своего венценосного кузена в войне против трех королей – любого из этих событий хватило бы на увесистый том, а тут их высыпало как из рога изобилия, и летописцы трудились в поте лица своего, забывая о еде и сне, и даже Думгар не нарекал на перерасход чернил и писчего материала, понимая всю важность происходящего.

Самым известным трудом, посвященным событиям этой осени, стали «Сентябрьские Хроники» Мотиссимуса Мулариканского и «Ключ к Нилоне» Бургежи; но их подробно осветили также упомянутый нами Залипс Многознай, Халридж Трехногий, и знакомый нашему читателю эльф-библиограф Гробасий Публилий Третий, чья блестящая карьера историка началась именно с его тонкой и остроумной работы «Нашествие Трех Королей, или Битва Зверопусов».

Так что Зелга встречали в библиотеке как триумфатора. Если бы этикет позволял, летописцы и хроникеры повисли бы у него на шее, а так они просто проявлялись из воздуха, высовывались из шкафов и секретеров, свисали с потолка и улыбались, улыбались, улыбались.

Гробасий Публилий Третий подлетел к своему повелителю, искрясь радостью как праздничный фейерверк.

– Я нашел ее, – сообщил он. – Я искал и нашел.

– Отлично, – опешил герцог, не ожидавший подобного энтузиазма, да еще и на неведомую ему тему.

– Она существует в единственном экземпляре, хранилась в библиотеке Аздакского музея Непроясненных, Загадочных, Неустановленных и Новых Древностей.

– Подумать только, – вежливо удивился Зелг. – Не может быть.

– Мы предложили выгодный обмен, они ухватились за наше предложение обеими руками. Мы им «Выдающиеся Изуверы Аздака; таинственные хроники прошлого тысячелетия» – они нам ее! «Изуверов» у нас хранится экземпляров пятнадцать, так что мы не в накладе. А вот они отдали действительно уникальную вещь, раритет. И я счастлив верноподданно преподнести ее вашей светлости.

Гробасий торжествующе протянул Зелгу небольшую книжечку – из тонких, кажется, металлических пластин.

– Древняя работа по бронзе; эпоха Павших Лордов. Я глазам своим не верю.

– И что это? – спросил Зелг, разглядывая чеканную клинопись и загадочные рисунки по периметру обложки.

Гробасий принял пышную позу, даже ногу отставил и продекламировал:

– «Технические и магические характеристики, а также местоположение местонахождения Тудасюдамного мостика с подробным описанием правил его эксплуатации и соблюдения мер безопасности при оной во время непредвиденных, невероятных и маловероятных ситуаций с ценными наблюдениями и бесценными комментариями пророков Каваны».

– Ого! – только и сказал потрясенный Зелг, прижимая стопку металлических пластин к бьющемуся сердцу. – Спасибо, огромное-преогромное спасибо, мой дорогой. А когда я смогу получить перевод?

– Как только найдем переводчика, – все так же радостно поведал Гробасий. – Тут какой-то странный диалект, а весьма возможно, что даже шифр. Все бы ничего, но в связи с последними событиями, известными вашей светлости, наш лучший переводчик с языка Караффа и двое самых опытных шифровальщиков временно нетрудоспособны и покоятся мирным сном в оплачиваемом отпуске на складе у Иоффы. Но как только вы устраните некоторые досадные несообразности этих дней, мы тут же приступим к переводу и дешифровке.

– Да, – сказал Зелг упавшим голосом, – как только устраню. Спасибо за труды.

– Но это вовсе не означает, что, искренне и всемерно наслаждаясь нашим новым приобретением, я забыл о вашем поручении, милорд. Оно выполнено, и я не упомянул об этом лишь потому, что стремился поскорее порадовать вас уникальной находкой. Что же до вашего приказа…

– Какого? – спросил герцог.

– Подборка литературы о Спящих. У нас есть все, что когда-либо было написано на эту животрепещущую тему. Впрочем, написано-то было совсем немного.

– Аа-ааа. И когда я это приказал?

– Несколько часов тому. Господин Думгар прислал с поручением и подробными инструкциями вашего второго вице-секретаря.

Неизвестно, что глубже поразило Зелга – подробные инструкции или то, что у него есть второй вице-секретарь. Он помолчал, осознавая всю степень своего могущества и величия.

– Я еще что-нибудь приказал? – спросил он.

Если Гробасий Публилий Третий чему-то удивился, то герцог этого никогда не узнал.

– Ваша светлость велели приготовить отдельный кабинет для чтения редких мистических рукописей со звукоизоляцией, а также вывесить на дверях табличку «Беспокоить строго воспрещено»; велено после вдумчивой беседы с библиотекарем проводить вас в оную комнату и оставить на несколько часов вплоть до особых распоряжений. Следуйте за мной, милорд. И, да, чуть не забыл – фарфоровая тарелка! Мои поздравления, милорд.

И Гробасий аккуратно положил фарфоровую тарелку Зверопуса поверх стопки книг.

Есть ситуации, в которых самый простой выход и является самым разумным. Так что Зелг кротко повиновался.

Спустя несколько минут он уже стоял у ворот Гон-Гилленхорма, держа в руках стопку книг. Эгон и Тристан проводили его к Спящему, не проронив ни слова о его странном исчезновении и не менее странном появлении. Они не сказали, знают ли, что случилось за это время в Кассарии, а он не стал спрашивать, торопясь в подземную тюрьму.

Спящий, казалось, ждал его с нетерпением. Но Зелг мог что угодно прозакладывать на то, что при виде книг и тарелки глаза узника широко раскрылись от удивления, и он даже не счел нужным его скрыть.

– Вот, – сказал молодой некромант, решительно направляясь к креслу. – Пришел тебе кое-что почитать.

ГЛАВА 11

Один из богдыханов Амарифа, большой просветитель и человеколюбец, запретил употреблять в научных трудах оборот «если бы», не без оснований полагая, что человеку смертному все равно не дано знать, как бы все обернулось, обернись оно по-другому, а, значит, не следует вводить государственную казну в дополнительные расходы на перья, чернила, пергамент, не говоря уже о сверхурочных и премиальных архивным работникам и жуткой прорвы денег на неподдающиеся никакому учету и контролю научные изыскания и разорительные обеды, дающиеся университетами по всякому музыкальному поводу.

Если хотя бы раз не устроить прием,

международный конгресс работать не сможет

Сирил Норкотт Паркинсон

Ученые приуныли, зато школьники и студенты заметно приободрились, но и те, и другие – напрасно. После смерти богдыхана (а кончил он плохо: его придушил какой-то взбесившийся летописец) все вернулось на круги своя, потому что большинство людей хлебом не корми – дай порассуждать о том, как бы оно было, если бы все пошло иначе.

Ну, и мы туда же. Неизвестно, что стало бы с Юлейном, попавшим в золотые руки таксидермистов, не набреди на них Лилипупс. Завидев короля и стайку гномов, он приветственно всхрюкнул и молвил:

– Вас-то мне и надо.

Следует отдать должное сообразительности Дармидонта и сотоварищи. Как бы они ни были расстроены, а все же предпочли не выяснять, кто именно и по какому поводу нужен бригадному сержанту, и бесшумно растаяли в темноте бокового коридора, что твои призраки.

Обнаружив, что остался наедине с героическим троллем, Юлейн принял все меры предосторожности, какие сумел, а именно – придал себе позу полководца и военачальника, взяв за образец внушительную фигуру Такангора.

Сам бы себя целовал в эту грудь и плечи

Михаил Жванецкий

Ему самому результат понравился, но сторонний наблюдатель вынужден был бы признать, что для образцового величия здесь чего-то не хватает – то ли роста, то ли веса, то ли рогов, то ли мускулатуры, то ли убеждений. Во всяком случае, Лилипупс нисколько не впечатлился и ни на волосок не отклонился от намеченного курса. Он всунул королю в руки несколько листков серой шероховатой бумаги унылого формата – такие одинаковые безликие листки непременно оказываются какими-то официальными бумагами вроде повесток в суд или налоговых деклараций – и без лишних церемоний велел:

– Заполняем анкету.

– Зачем? – опешил Юлейн.

Тролль неодобрительно посмотрел на венценосца. Ни в людях, ни в королях он не понимал этого неуместного любопытства. Приказ отдан – исполняй без разговоров. Если во время сражения каждый солдат начнет уточнять детали, то эта пресс-конференция будет проиграна, еще не начавшись.

– Приказ должен быть выполнен разными судьбами, – растолковал он.

– Я, к вашему сведению, король. Мне никто не смеет приказывать, – встрепенулся Благодушный.

Про таких фантазеров бабушка Лилипупса говорила, что они смотрят на мир «сквозь розовые лилюзии».

– В армию вступаем? – намекнул тролль.

– Голубчик, я намерен ее возглавить.

– Бесплатно? – удивился тролль.

Юлейн удивился еще больше. Такая простая мысль не приходила ему в голову.

– А что вы предлагаете? – осторожно уточнил он.

– Одну золотую рупезу, – ответил тролль, твердый в своих принципах.

– Всего?

– Это стандартное жалованье.

– Я – король, – внушительно повторил Юлейн.

Лилипупс покивал, показывая, что учел и этот факт.

– Это армия, – напомнил он. – В армии много неясно, зато все правильно.

– Я же буду как бы полководец, а не рядовой. Разве у вас не предусмотрены разные расценки? – поторговался король.

– Солдатский труд полководца должен быть оплачен жалованьем в одну рупезу, – отвечал Лилипупс и после правильной паузы выдвинул решающий аргумент. – Золотую.

– Я хочу хотя бы на рупезу больше остальных, – заупрямился король.

– До меня, – сказал жестокий тролль, – вам вообще никто ничего не предлагал.

Юлейн осекся. Такой бойкости слога он за Лилипупсом прежде не наблюдал.

– Наличными, – добавил тот, внимательно глядя в глаза страдающему монарху.

– Я даже не знаю…

– Не облагается налогом, – нанес тролль тот самый решающий удар, который в хронике рыцарских турниров именуют ударом милосердия.

– Давайте вашу анкету.

– Рекомендую больше не выкадрючиваться, – заметил тролль, – а мыслить над вопросами анкеты, как назидает наш генерал Такангор Топотан – глубоко, всесторонне и нестандартно. Несолидно заполненная анкета отметает вас из армии без надежды на денежное содержание и увидеть мир себя показать.

– Я мыслю, мыслю, – торопливо сказал Юлейн.

– Не замечаю.

– Что значит – не замечаю? Давайте сюда вашу анкету, в жизни анкет не заполнял.

– Тем более. Жалованье получать хотим?

– Да, – звонко ответил Юлейн, уже чувствуя, как оттягивает карман тяжелая полновесная не облагаемая налогом монета с его собственным профилем на аверсе.

– Значит, заполняем ответственно.

И Лилипупс вздохнул. Когда вздыхают с таким объемом грудной клетки, окружающее пространство не может не отреагировать. Вот и теперь сдуло за угол какое-то привидение, торопившееся в подземелье со срочным поручением от второго герцогского вице-секретаря, а маленькое походное бюро, шествовавшее за ним с бумагами, опасливо потопталось на резных изогнутых ножках, после чего избрало более длинный, но и более безопасный обходной путь через музыкальную комнату. Вздыхал же тролль по той причине, что у него самого давно имелась любимая анкета, но применить ее было решительно негде, вот он и грустил.

Выглядела она следующим образом:

Выберите один из трех ответов:

1. Да.

2. Нет.

3. Почему?

А теперь прочтите комментарий:

1. «Да». Что – да?

2. «Нет». Почему?

3. «Почему?» Да!

Других вопросов в этой анкете не было, что объяснялось весьма просто и о чем уже говорилось выше: славный тролль последовательно отстаивал главный принцип армейского анкетирования – в армии вопросов не ставят, в армии ставят только задачи.

Но Юлейну достался стандартный опросный лист со множеством пунктов. Расторопный, как и все кассарийские призраки, морок-секретарь вынырнул откуда-то из-под пола, заставив короля слегка вздрогнуть, и с поклоном протянул ему письменный прибор на золотом подносике. Тут же подбежал маленький, но весьма удобный письменный столик и призывно откинул инкрустированную крышку. Юлейн решительно взмахнул пером – так придворный скрипач артистично взмахивал смычком прежде, чем одарить слушателей очередной волшебной мелодией, и король позаимствовал у него этот красивый жест, решив, что сейчас он как нельзя более уместен.

Анкета интересовалась даже теми интимными подробностями, которые ее, в общем-то, не касались. Она спрашивала, сколько лет будущему бойцу тиронгийской армии, женат ли он, счастлив ли в браке, есть ли дети и другие вредные привычки, имеет ли тещу, если да – то армия желала получить ее характеристику и, как бы между прочим, узнавала, готов ли новобранец отдать жизнь за родину за стандартное жалованье.

Юлейн, до сего дня не заполнявший ничего сложнее кроссвордов, увлеченно скрипел пером.

– Род занятий.

– Монарх.

– Должность.

– Король.

Лилпупс заглянул через плечо своего новобранца с целью контроля и отеческого наставления.

– Король чего? – уточнил он.

– Тиронги, разумеется.

– Значит, заполняем без ляпсусов.

Покончив с семейным и общественным положением новобранца, анкета переходила к вопросам практического свойства. «Имеете ли вы в своем распоряжении собственное или иное ездовое животное, на которое не имеет претензий, а также имущественных прав другое лицо (члены семьи, члены общества)», – интересовалась она.

Юлейн смущенно улыбнулся и даже слегка зарделся.

– Они обещали мне древнеступа, – признался он, указывая пером в пол.

– Исчадия? – подозрительно спросил Лилипупс, имея в виду выходцев из Ада. – А они могут?

– Таксидермисты.

– А, исчадия. Они могут.

Тролль предался размышлениям. Он еще не обзавелся личными убеждениями относительно древнеступов, их роли и месте во вверенном ему воинском формировании, но вспомнил, что Такангор как-то раз отозвался о них весьма одобрительно.

– Пишите, – разрешил он.

И Юлейн лихо вписал в пустую клеточку «древнеступ», совершив таким образом переворот в науке.

– Внизу, где указано вам про подпись, поставьте крестик, – сказал бригадный сержант, когда великий труд был завершен.

– Но я же умею писать, – изумился король, в котором был неистребим здравый смысл гражданского человека.

– Значит, вам нетрудно порисовать крестик.

Возразить было нечего, и Юлейн поставил в конце анкеты изящный крест, подтвердив его витиеватым росчерком, которым утверждал все государственные документы.

* * *

Это потрясающе – иметь на руках реальный кризис, после того как половина твоей жизни ушла на всякие скучные вещи вроде охраны среды

Маргарет Тэтчер при начале Фолклендской войны

Страшно подумать, сколько людей на свете живут ужасно непредсказуемой жизнью. Ложась спать, они тревожатся, что случится – и случится ли – с ними завтра. Просыпаясь, гадают, что принесет им новый день, произойдет ли что-то невероятное, переменится ли судьба, встретится ли чудо, или и сегодня они проживут, как отбудут по привычному опостылевшему расписанию, чтобы к вечеру и вспомнить было нечего, и станут утешать себя тем, что зато у них не хуже, чем у всех, а главное – не иначе. Трудно, невероятно трудно пребывать в этом постоянном напряжении, в вечном ожидании и в конце тосковать о несбывшемся.

По счастью, жителям Кассарии эти горести были неведомы. Кто-кто, а уж они, ложась спать, твердо знали, что наступит утро, грянет новый день, а с ним новые приключения, потрясения, сенсационные события, и – нам особенно приятно отметить этот факт – никогда не были обмануты в своих ожиданиях.

Выйдя из библиотеки после долгого разговора с узником Гон-Гилленхорма, Зелг честно собирался отправиться к себе. Он так устал и так хотел спать, что даже воспоминания о недавних печальных событиях не терзали его сонную душу. Во-первых, ему казалось, что все это случилось не с ним, не в этом мире и так невероятно давно, что как бы и не случалось вовсе. Наверняка было и во-вторых, но разум некроманта объявил лежачую забастовку и эту неживотрепещущую тему обсуждать категорически отказывался. Заставить его свернуть с намеченного пути мог разве что вселенский катаклизм или, как это и произошло, непреодолимое желание скушать что-нибудь душеполезное из богатого ассортимента сухриков, печенек и хрустиков, которые достойный Гвалтезий готовил циклопическими порциями именно для утоления забот и печалей. Ведь всякому известно, что если устроиться уютно, желательно с ногами, под пушистой шкурой бомогога и приняться задумчиво жевать один за другим солоноватые тающие во рту хрустики, настроение резко улучшается, беды и горести не кажутся такими уж невыносимыми, и всплывает внезапно лучшее решение накопившихся проблем. Словом, как писал в предисловии к своей кулинарной книге великий Лозис Тур, вошедший в мировую историю с рецептом изобретенных им пфуйцелей, нет такой проблемы, которую нельзя было бы постепенно сгрызть.

Зелг практически уже спал, но ноги сами понесли его по замковому двору, а потом вверх по черной лестнице, срезая расстояние до кухни, где в резном буфете, на шестой полке справа всегда стояла внушительная макитра с пирожками с хупусой.

Об эту пору на кухне не было никого, кроме крохотного седого и лохматого домового, внимательно изучавшего газету «Для самых маленьких». Последние шестьсот семнадцать лет его мучила бессонница, и он искренне завидовал своему господину, самый вид которого мог служить отличной рекламой для производителей сонных порошков, матрасов и прикроватных ковриков.

Набрав пирожков как раз столько, сколько хватило бы сносно пережить два-три голодных года, Зелг тут же впился в один из них и принялся с энтузиазмом жевать, сонно глядя на замковый двор из того самого окна, из которого Гвалтезий всегда махал Такангору. Когда молодой некромант увидел толпу своих друзей, соратников и верных подданных, стекающуюся ручейками разной степени полноводности к воротам, у него не возникло никаких особых подозрений, его не посетило никакое предчувствие, и внутренний голос ему ничего такого не прошептал. Во-первых, внутренний голос давно и крепко спал; во-вторых, неприлично подозревать, когда ты в чем-то абсолютно уверен.

Судя по веселому оживлению публики – радостный гомон взмывал даже на эту немаленькую высоту – в Кассарии опять стряслось что-то судьбоносное. Вот внушительной флотилией проследовали сквозь толпу граф да Унара, генерал Галармон, господин главный бурмасингер и маркиз Гизонга; вот приблизились с другой стороны мощные боевые галеры, перед которыми все расступались быстро и почтительно – Думгар, Такангор и Лилипупс. А вот и жрец-энтузиаст в развевающейся мантии и со ржавым ножом для жертвоприношений, и энергичные троглодиты с упирающимся протестующим ослом в поводу, похожие на маленькие юркие лодочки. Когда к месту событий весело протрюхали кассарийские хряки, Зелг подумал, что и ему, видимо, придется спуститься вниз.

– Конечно, придется, ваша светлость, куда ж вы денетесь, – пробормотал домовой, переворачивая страницу.

Ему было чуть меньше полутора тысяч лет, тысяча четыреста семьдесят шесть, если быть точными, и мысли таких младенцев, как Зелг, он читал словно утреннюю газету.

Некромант с грустью посмотрел на вожделенные пирожки и задвигал челюстями вдвое быстрее.

– А пирожки, – сказал домовой, с сочувствием глядя на его усилия, – вы вполне можете взять с собой. Вы же всемогущий и всевластный господин. Хотите, являетесь миру с обнаженным мечом, хотите – с милыми вашему сердцу продуктами.

– А если я хочу не являться миру вовсе? – уточнил герцог.

– Этого вы себе позволить не можете, – твердо отвечал домовой, поправляя на носу очки.

– Какой же я после этого всевластный и всемогущий? – горько спросил кассариец.

– И неограниченный, – добавил домовой. – Безграничная власть и могущество суть правильная пропорция обязанностей и возможностей, долга и прерогатив.

– Я запомню, – серьезно пообещал Зелг.

– Не худо бы, – еще серьезнее ответил домовой и снова углубился в чтение.

Лично он никуда идти не собирался: на днях его немного развлекла суматоха, вызванная беглым демоном безумия, чуть позже он со смаком обсуждал с женой исчезновение духа Кассарии, а сейчас попалась забавная статья некоего Пикса о перспективах экономического развития Юкоки. Впечатлений хватало, и суетиться в поисках новых не имело смысла.

* * *

У ворот замка стояла личность колоритная и неординарная. То был циклоп впечатляющих даже для циклопа размеров в розовом жилете и с элегантным моноклем на витом шелковом шнурке, висевшем на могучей волосатой груди. Через каждое плечо у него была перекинута бездыханная крылатая лошадь – гнедая справа, серая в яблоках слева. Их крылья бессильно волочились по земле. Циклоп потоптался немного и осторожно сгрузил лошадей себе под ноги.

При виде лошадей Зелг страшно оживился.

– О, пегасы! – радостно сказал он.

Он много читал об этих волшебных созданиях, еще больше слышал, но так уж сложилось, что сам не видел никогда.

– Какие же это пегасы? – прогудел у него над ухом Такангор. – Пегасы еще в древности разлетелись кто куда. А это крупные виноградные вредители. Зачем, кстати, дорогой Прикопс, доброе вам утро, вы приволокли их в такую даль?