Текст книги "Дикие сердцем"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

– Так что, ничего не было сказано? Ты, должно быть, чувствовала себя уязвленной.

– Было бы лучше, если бы он совсем ничего не сказал. Когда мы добрались до Ярдли Хаус, он заглушил мотор. Мои надежды воспарили лишь для того, чтобы оказаться вдребезги разбитыми. «Дорогая Прим, – сказал он, бережно взяв меня за руку. – Ты мне очень нравишься. Для меня было бы большой честью находиться рядом с такой милой, очаровательной женщиной. Мы знакомы с детства…» Какое успокоение в его словах, не находишь? – Прим нервно засмеялась. – Я полностью утратила контроль над собой. Меня подвела интуиция. В глубине души я понимала, что близкие отношения между нами невозможны. Когда он заговорил о моих глазах, я не смогла сдержать слез.

– Ты, очевидно, чувствовала себя совершенно подавленной?

– О, я успешно играла свою версию древнегреческой трагедии в течение нескольких месяцев, а потом вдруг поняла, что не случилось ничего страшного. Единственной проблемой было то, что у меня уже вошло в привычку любить его. И когда он ушел… Ты снова раскашлялась. Немедленно ложись!

Прим наотрез отказалась продолжить рассказ о своей старой любви. Вместо этого принесла зубную щетку, кружку и миску, куда я могла бы сплевывать. Когда Прим предложила ночной горшок и сказала, что не видит ничего страшного в том, чтобы вымыть его после меня, я оказала яростное сопротивление. Однако ноги отказывались подчиняться. Мне понадобилось не менее получаса, чтобы спуститься по лестнице и добраться до туалета. Тропинку в укромное место уже не заграждали кусты крапивы, а в самом туалете появились сверкающее металлическое ведро и рулон бумаги. Я вспомнила, что нужно наклониться при входе. Паучок был слишком занят. Он плел новые узоры. Я заметила, что он перебирает ножками, сидя в самом центре ажурной паутины. Когда я направила на него свет фонаря, паучок замер – притворился мертвым. Мне стало интересно: а способен ли он испытывать эмоции? Чувствовал ли он ярость, когда его многодневную работу разрушили в один миг? А может, он испытывал радость, когда муха попадала в расставленные сети, или ужас, когда птица проносилась над ним? Мне казалось абсолютно немыслимым то, что живое существо может есть, размножаться, убивать, сохраняя полное равнодушие к происходящему, повинуясь лишь могучему инстинкту.

Порыв холодного ветра прервал размышления. Я подумала о том, что нелегко будет проделать весь путь наверх, к постели. Суставы ломило от усталости. Голова кружилась. Вдруг кусты зашевелились. Капли воды с мокрых веток брызнули в лицо. В темноте рядом со мной раздался знакомый свист. Я пулей метнулась наверх.

– Что, черт побери, случилось? – Прим, которая в этот момент расправляла простыни, смотрела на меня с изумлением.

Я никак не могла отдышаться и стояла в проходе с раскрытым ртом.

– Снова этот проклятый свистун. Если это будет продолжаться, то я не доживу до старости. Какой ужас, я знаю, что он поблизости, но не вижу его!

– Наверное, это черный дрозд летел к гнезду, – предположила Прим, не глядя в мою сторону. Она возилась с моим халатом. – Это твоя ночная рубашка? – Прим держала в руке струящийся розовый шелк. – Какая изысканность!

– Нет, не моя.

– Тогда, должно быть, это рубашка Анны. Я постираю рубашку завтра, и ты сможешь ее надевать. Нехорошо, когда замечательная вещь лежит без дела.

– Почему бы тебе самой не пользоваться ею? Не думаю, что у меня есть право на это…

– Потому что у меня плечи, как у гренадера, к тому же маленькая грудь. Рубашка замечательно подойдет под цвет твоих волос.

Я подумала, что Анна не стала бы возражать. Я бы на ее месте не имела ничего против того, что мои вещи будет носить кто-то другой, если я не в состоянии надевать их сама. Я размышляла так: если что-то и будет связывать человека с этим миром, то это оставшаяся кому-то в наследство красивая одежда.

– Ты выглядишь слишком серьезной. – Прим укрыла меня одеялом. – Может, хочешь, чтоб я позвонила твоим знакомым, кому-нибудь, кто ждет тебя в Лондоне?

– Меня никто не ждет. – Прим с удивлением подняла брови. Ее смутил резкий тон. – На самом деле я сбежала. Знаю, что поступила трусливо, но у меня не было времени на раздумья, – я засмеялась, затем закашлялась. – Джордж подумал, что я ограбила банк. Могу тебя заверить, что ничего подобного я не совершила.

– Ты не должна ничего рассказывать. – Прим наводила порядок на прикроватном столике. Она посмотрела на меня своими огромными ясными глазами. – На самом деле, не должна. Не думай, что, если я рассказала так много о себе, ты обязана вывернуть душу наизнанку в ответ. У меня не так много знакомых, с которыми я могу поговорить по душам. Я просто поддалась минутной слабости.

– Я бы доверила тебе любой секрет. Боюсь только, что ты подумаешь обо мне плохо. Обстоятельства сложились так, что я и один мужчина стали близки. Но мы не знаем абсолютно ничего друг о друге. – Прим уселась на краешек кровати рядом с Макавити. Кот лежал на боку, вытянув лапы, и тихо посапывал. – Алекс и я должны были сочетаться браком в субботу. Я неустанно повторяю себе, что сделала это ради нас обоих. О Господи! У меня до сих пор перед глазами стоит его лицо. Он никак не мог поверить в то, что я покидаю его. Мне становится плохо, когда думаю о том, как сильно ранила его душу. Что он сейчас делает, чем занимается? Скорей всего, сидит в доме, ненавидит меня, ненавидит себя, пьет, чтобы как-то заглушить боль. Несчастный одинокий Алекс, я разрушила в нем уверенность в себе. Прости, не могу больше говорить, слезы душат меня…

– Какая жуткая история! Я не очень верю в то, что все обстоит именно так, как ты описала. Не забывай – он все-таки мужчина, – слова, произнесенные Прим резким тоном, подействовали на меня, как холодный душ. Я постепенно успокоилась. Прим похлопала меня по плечу и дождалась, пока слезы перестанут течь из моих глаз. – Я сразу поняла, что у тебя какие-то проблемы. В бреду ты постоянно повторяла: «Мне жаль, мне так жаль!» Еще ты несколько раз произносила имя Алекс. Я так и не поняла: ты звала его с любовью или гнала с ужасом. Вероятно, оба предположения верны. – Прим предложила свой носовой платок. Я прижала платок к глазам. У меня не осталось сил говорить, я была слишком измучена. – Хорошо, ты уже чувствуешь себя гораздо лучше. Наклонись вперед, а я поправлю подушки… Теперь ляг и постарайся не думать ни о чем. Мы поговорим обо всем завтра утром, если ты, конечно, захочешь. Я погашу свет. Если что-нибудь понадобится, позови меня. А сейчас никаких мрачных мыслей. Знаешь, Черчилль в особенно тяжелые минуты повторял: «Пусть все катится к черту!» А после этого ложился в постель и засыпал, как младенец.

Я безропотно последовала советам Прим. Никто так по-матерински не заботился обо мне с тех пор, как миссис Поуп покинула отцовский дом. Напоследок миссис Поуп заявила, что рабство давно вне закона и что она не собирается превращаться в рабыню. Час спустя миссис Поуп вернулась, сказала, что была неправа и попросила Фэй взять ее обратно. Фэй наотрез отказалась. Я молча наблюдала за этой сценой с лестничной площадки. Миссис Поуп грустно посмотрела наверх и промолвила: «Мне очень жаль, мисс Фредди. Мне очень жаль, моя крошка. Я не должна была позволить ей довести меня до такого состояния. Я совсем не хочу покидать вас, но у меня не осталось сил все это терпеть».

После того как умерла мама, я не могла больше плакать. Меня настолько потрясла ее смерть, что я наглухо закрыла от всех свое сердце. Первые несколько месяцев после страшного события я ходила не помня себя от горя, крепко, до боли, сжимая челюсти. В горле постоянно стоял комок. Грудь ныла, словно была набита чем-то тяжелым и колючим, как металлические опилки. Мне не хватало дыхания. Ладони все время были холодными и влажными. Время от времени одинокая слезинка катилась по щеке, несмотря на все усилия не плакать. Когда я оставалась одна, то начинала бегать по лестнице вверх-вниз. Это на время помогало, боль отступала. Когда в доме был еще кто-то кроме меня, я брала книгу и долго смотрела на разбегающиеся буквы, не понимая смысла прочитанного. Только неотложные дела, школьные уроки на короткое время возвращали меня к реальности. Я стала похожа на маленькую куклу с бледным лицом, на котором совершенно отсутствовали эмоции.

Фэй явилась в наш дом на следующий день после маминых похорон. Я сразу же узнала запах. От отца несло этими духами несколько последних месяцев. Фэй наклонилась поцеловать меня и проворковала:

– Бедная, бедная маленькая девочка!

Золотистые завитки обрамляли ее лицо. Мне показалось, что Фэй с трудом сдерживает ликование. Я впилась ногтями в ладони и молча стояла, уставившись на ее черные блестящие лакированные туфли на высоком каблуке. Фэй окинула взглядом холл, посмотрела на лестницу – мою лестницу.

– Господи, Чарльз! – воскликнула она. – Сколько всего предстоит сделать! Дом хорош, но слишком уж викторианский.

Миссис Поуп вышла из кухни. Отец представил их друг другу.

– Я собираюсь кое-что изменить в доме. Мистер Сванн просил меня об этом, – отчетливо произнесла Фэй. Она, очевидно, полагала, что миссис Поуп глуха, или глупа, или глупа и глуха одновременно. – Уверена, что вы сможете мне помочь. – Миссис Поуп тяжело взглянула на отца, перевела взгляд на Фэй, затем обняла меня и быстро вывела из комнаты, словно защищая от враждебных сил. – Боже, что за мрачная старая ведьма! – сказала Фэй за нашими спинами.

Лишь четыре года спустя, после того как миссис Поуп покинула нас, я позволила себе заплакать. Слезы помогли затянуться глубокой ране в душе, заглушить нестерпимую боль, которая изо дня в день разрывала сердце.

– Что это? – Я приподнялась на локтях. Звонкие трели раздавались в темном саду.

– Это соловей. Слушай! – Прим подняла руку. – Какая прелесть! Помнишь у Томпсона^[32]: «Сладкоголосый певец. Стада овец в мутной дымке, плывущие в небе». Как ты думаешь, что он имел в виду?

– Ты уверена, что это соловей? – я слушала прекрасную арию.

Ни один человек на земле не способен воспроизвести подобное. Мысли в голове закружились, как в хороводе. Хаотичные образы беспорядочно сменяли друг друга. Я заснула под аккомпанемент соловьиного пения. Так крепко я не спала уже в течение нескольких месяцев.

Глава 11

– Дай-ка я это сделаю, – предложил Гай, когда я наклонилась поставить чашку на стол.

Прим не успела подойти к кровати, как Гай уже поправил подушку подо мной. На столе рядом с диваном стояли графин с лимонной водой и стакан, лежали термометр, пачка аспирина, стопка бумажных салфеток, журнал «Сельская жизнь». Там же находилась корзинка с виноградом, который Гай привез из Торчестера.

Прошло еще три дня. Меня со всеми предосторожностями перенесли вниз, в гостиную. В книгах, да и в реальной жизни, болезнь ассоциируется с очищением и искуплением. Благодаря своему упрямому характеру я болела очень редко, последний раз очень давно. Сейчас я чувствовала, что со мной произошли существенные изменения. Во-первых, все это время я полностью зависела от доброй воли людей, которые за мной ухаживали. Во-вторых, я была беспомощна, как младенец, и наслаждалась тем, что меня избавили от забот, хотя бы на время. Жизнь казалась не такой уж мрачной.

Именно Гай настоял на том, что меня необходимо перенести в гостиную. Он на руках снес меня вниз по лестнице, даже не запыхавшись. Прим оборачивала меня простынями и массировала ступни. Она сказала, что ступни слишком бледные, а массаж усиливает циркуляцию крови. Соперничество между Гаем и Прим у моей постели разгоралось все сильней. В какой-то момент они даже перестали разговаривать друг с другом. Забота подействовала на меня лучше любого лекарства.

Гай совершенно не умел готовить. Прим была вынуждена подолгу возиться в кухне, занимаясь стряпней. В это время Гай развлекал меня разговорами. Он садился на краешек дивана, а я клала ноги ему на колени. То, что я болела, придавало нашим отношениям оттенок непорочной близости. Хлоя и Бальтазар – черный спаниель Прим – лежали бок о бок на коврике перед камином. Макавити оставался наверху. Он спал, свернувшись калачиком на моей постели. Сырое полено шипело в камине. Букет хризантем на столе светился синим.

– Жаль, что ты все-таки поправишься.

– Довольно жестоко, не находишь?

– Ты ведь не слишком страдаешь? Небольшая слабость и головокружение. Ты переболела гриппом или подхватила сильную простуду. Но зато теперь дело идет на поправку. Думаю, что это случилось из-за неудачного замужества. Ты слишком переживала. Когда тебе станет лучше, я тебе кое-что покажу.

– Кое-что?

– Разрушенные замки, живописные гроты, высокие мосты, которые висят над водой, шумные водопады, черные, как безлунное небо, озера…

– На самом деле?

– В Истберри сохранилось несколько старинных замков. Вокруг них теперь пасутся овцы. Некоторые из этих замков принадлежат нашей семье.

– Ты совсем не похож на человека, которого интересуют достопримечательности и которому есть дело до земли, – сказала я, любуясь симметричным лицом Гая.

Огонь отражался в его глазах. Очень редко бывает, когда две части лица абсолютно симметричны. Губы Гая были идеальной формы, как у девушки.

Гай поморщился.

– Я не люблю сельское хозяйство. В фермерском деле не бывает середины между авралом и безнадежной скукой. Животные часто гибнут из-за болезней, а техника постоянно ломается. Погода не балует. Время от времени случаются ураганы, льет дождь. На смену дождю приходит засуха. Зимой почва промерзает, урожай не желает вызревать. Приходится копаться в грязи, наслаждаться запахами коровника.

– Разве ты не можешь нанять управляющего?

– Не могу себе это позволить. Мы с трудом поддерживаем тот порядок, который установлен давно. Большая часть земли в долине не годится даже для выпаса скота.

– А кем бы ты хотел стать? Можешь ли ты делать что-нибудь еще?

– Я хотел бы работать фотографом.

Я удивилась. Мне было сложно представить Гая, который крадется по уничтоженному войной городу и фотографирует опустошенные страданием лица детей на фоне сгоревших дотла зданий.

– Однажды я поработал на компанию, которая занимается пошивом дорогой спортивной одежды для джентльменов – участвовал в моделировании непромокаемых плащей и другого походного снаряжения. Довольно скучное занятие, но зато хорошо оплачиваемое. Я тогда понял, что человек, который находится по другую сторону фотообъектива, развлекается больше, чем остальные. Чтобы стать хорошим фотографом, необходимы талант, темперамент и способность к творчеству. Кроме того, фотограф проводит большую часть времени, если не всё, в окружении прекрасных женщин-моделей.

– А, я все поняла! Ты хотел бы стать кем-то наподобие Девида Бэйли^[33]. Ты уже делал нечто подобное?

– Как только ты встанешь с постели и сможешь хотя бы ковылять, я сделаю несколько твоих снимков. Лучше всего в обнаженном виде. Обнаженная натура – мой конек. Я собираюсь устроить студию в своей спальне. Тебе должен понравиться наш дом. Он обычно нравится девушкам… Кстати, совсем вылетело из головы: отец приглашает гостей на ужин в субботу. Правда, наш дом провонял нафталином и лавандовым освежителем воздуха. Это как раз тот случай, когда хочется плотно прижать ко рту носовой платок, чтобы не закричать. У нас недостает одной женщины, поэтому я предложил твою кандидатуру. Я рассказал отцу, насколько ты прекрасна. Он заинтересовался. Пообещай, что придешь. Я смогу выдержать все это только с твоей помощью.

– Спасибо. Предложение звучит заманчиво. Разве тебе обязательно присутствовать на этом злополучном ужине?

– Я обязан заботиться об отце, делать его довольным и счастливым. Он ведь может изменить завещание. – Гай прикурил сигарету. В эту минуту он выглядел серьезным как никогда. – Отец не устает повторять, что, когда умрет, все состояние перейдет Веру. Хочешь затянуться, милая?

– Нет, спасибо. – Я разогнала рукой сигаретный дым, который окутал меня, как облако. – Кто такой Вер?

– Мой старший брат. Он смотался отсюда двенадцать лет назад. Это наша фамильная черта…

– Что значит – смотался?

– Убежал в возрасте двадцати трех лет с одной, одной… Я уже не помню ее имени… По правде говоря, я не имел бы ничего против того, чтобы сбежать с тобой, Фредди. Тем более, что у тебя уже есть подобный опыт.

Я нащупала кочергу, которая лежала на полу рядом с диваном, и пригрозила, потрясая ею:

– Еще одно слово и получишь по уху. Лучше расскажи мне о Вере.

– Около десяти лет назад мы получили письмо, в котором говорилось, что Вер погиб в железнодорожной катастрофе в Индии. Отец сделал вид, что не верит, – это потому, что он жаждет мщения. И еще потому, что отца забавляет моя реакция, когда он дразнит меня по поводу наследства. Я должен буду доказать, что Вер погиб, прежде чем смогу претендовать хотя бы на пенни. Мне придется попотеть.

– Ты опять все придумал. Я хотела бы, чтобы ты отделял правду ото лжи.

– Клянусь, все, что я тебе рассказал, – чистая правда!

– В наши дни отцы уже не мстят сыновьям, не так ли? Твой рассказ похож на мелодраму из жизни викторианской аристократии. Только не говори, что выдал тщательно скрываемый фамильный секрет.

Гай минуту молчал.

– Хорошо, если бы я не рассказал тебе, то кто-нибудь другой восполнил бы этот пробел. Женщина, с которой Вер сбежал, была любовницей отца.

– Гай! – Я подняла кочергу. – Говори правду! Или мне придется выбивать правду из тебя кочергой.

– Что вы здесь делаете? – в комнату вошла раскрасневшаяся от кухонного жара Прим.

Гай вырвал кочергу у меня из рук и поднял ее над головой. Мы оба заливались смехом.

– Фредди, обещай, что ударишь меня изо всех сил. Знаешь, выпускники частных школ испытывают экстаз при одной мысли о побоях. Ты самая безжалостная на свете садистка.

Прим забрала у Гая кочергу.

– Теперь у всех нас черные от копоти руки. Фредди, не поощряй его. Ему это не нужно. Посмотри, одеяло испачкано сажей. Вы оба хуже, чем дети. Кстати, некоторых засидевшихся гостей давно ждут дома. – Прим выразительно посмотрела на Гая.

– Некоторые люди обладают редким талантом: они способны испортить любое веселье. Бьюсь об заклад, что Прим была ужасной занудой в школе. Она следила за дисциплиной, шпионила за другими девочками и докладывала обо всем директору.

– Бьюсь об заклад, что Гая исключили из школы за то, что он пытался соблазнить ученика младших классов. Я еще не встречала никого, кто был бы так помешан на сексе.

– Разве присутствие второго человека в моей комнате запрещено или нежелательно? – возразила я. – Почему бы вам не помириться и не начать разговаривать друг с другом? Вы оба так добры ко мне. Я очень благодарна обоим. Пожалуйста, давайте будем друзьями.

Прим и Гай еще некоторое время посматривали друг на друга враждебно. Вдруг Гай подмигнул ей. Прим не могла сдержать улыбку.

– Хочешь немного тушеного мяса, ты, жуткий развратник?

– Спасибо, старая ханжа. Пойдем в кухню, я помогу тебе.

Я слышала, как Гай и Прим переругиваются в кухне. Они никак не могли решить, кто будет нести поднос с едой для меня. Я огляделась. С краев потрепанных штор свисали нити. Но шторы уже не развевались при каждом порыве ветра – Прим закрыла пробоины в стеклах листами картона. Ветер завывал в каминной трубе и хлопал дверью. Голова Бальтазара покоилась на хвосте Хлои. Дрова потрескивали в камине, медленно оседая. По комнате растекался аромат яблоневого дерева. Купидон на часах ударил стрелой в крохотный колокольчик восемь раз. На книжной полке фарфоровые пастух и пастушка изнывали от тоски среди фарфоровых овец. «Бедная Анна, – подумала я. – Ей пришлось покинуть все это».

– А вот и ужин, – Прим поставила передо мной тарелку. – Ты должна съесть все.

– Знаешь, тебе не очень идут бриджи, особенно если смотреть сзади, – Гай посматривал на Прим критически. – Хотя в этом почти мужском наряде, да плюс командирские повадки, ты вполне могла бы играть роль грозного сержанта в армии.

– Мне все равно. – Прим выстрелила глазами исподлобья. – В бриджах удобно ухаживать за садом. В отличие от тебя, я не считаю внешний вид таким уж важным для человека.

– Достойный подражания подход. Конечно, если ты говоришь искренне, – Гай саркастически улыбнулся.

– Мне лучше знать, насколько я искренна…

– Пожалуйста! – простонала я. – У вас же получалось не ругаться какое-то время. Я не смогу проглотить ни кусочка, если вы будете продолжать в том же духе.

– Я ведь не серьезно, – сказал Гай. – Мы так забавляемся. – Гай приобнял Прим. – Поцелуй меня, старушка, ради нашей многолетней дружбы.

Прим покраснела до корней волос и отпрянула от Гая.

– Ты ведешь себя неподобающим образом, совсем не как джентльмен. Садись, поешь и заткнись, наконец.

Я сделала вид, что ничего не заметила.

– Прим, ты наверняка была знакома с Вером. Гай рассказывал о нем ужасные вещи.

Прим сидела в кресле по другую сторону от камина.

– Да, я знала его…

– Это больше, чем я собирался рассказать, – промолвил Гай. – Мне было двадцать, когда Вер ушел из дома. После начальной школы его отправили в Винчестер, а меня в Харроу^[34]. Каникулы никогда не были для нас слишком длинными, мы с радостью заново знакомились друг с другом. Я любил охотиться зимой и играть в крикет летом. Вер катался в одиночестве на велосипеде или, запершись в комнате, читал книги. Он был настоящим отшельником, темной лошадкой.

Прим засмеялась.

– А помнишь тот злополучный турнир по теннису? – спросила она. – Парчменты проводили турнир ежегодно. Это был гвоздь сезона: клубника, вино, танцы до полуночи после соревнований. Твой отец заставил Вера принять участие в соревнованиях, когда нам с ним было по шестнадцать. Я никогда не видела, чтобы кто-то играл так плохо. Не думаю, что Вер вообще знал правила. Каждый раз он умудрялся попадать в сетку или выбивать мяч далеко за пределы корта. А один раз ударил так сильно, что мяч взлетел высоко в воздух и наверняка не вернулся на землю. С тех пор никто не предлагал Веру играть в теннис.

– Я помню этот турнир очень хорошо. Поли Парчмент было пятнадцать, а мне тринадцать. Мы заперлись во флигеле и сняли с себя всю одежду. Ее задница была как два теплых персика. Сейчас она разжирела до безобразия. Ее бедра стали похожи на две толстые колоды. Вер прекрасно знал правила. Он играл в теннис в команде нашей начальной школы. Вер играл совсем неплохо. Затем ему взбрело в голову, что теннис – не то, чем он желал бы заниматься.

– Оглядываясь назад, я вижу, что Вер не был счастлив, не так ли? – произнесла Прим задумчиво.

– Они с отцом не сошлись характерами. Наверняка нелегко быть белой вороной в семье. Мы все не ангелы, но Вер умудрялся вести себя хуже всех. Помню, как однажды на Рождество он напился в стельку. Кажется, это было его последнее Рождество в Англии. Вер умудрился вылакать самостоятельно бутылку кларета. Горели свечи, коньяк маслянисто поблескивал в наших бокалах. Вдруг Вер встал, наклонился над столом и вырвал прямо на пудинг. Он погасил все свечи. Мы тут же оказались в темноте. Когда свечи вновь зажгли, Вер присел и обратился к пожилой леди Фриск, которая сидела рядом с ним: «Прошу прощения, миледи. Вы рассказывали что-то о вашей лошади. Прекрасная породистая морда, длинные ноги и поджарый зад. А может, вы говорили о своей дочери?» После этих слов Вер свалился лицом в блюдо с орешками и изюмом. Слуги отнесли его наверх, в спальню. Летом он сбежал…

– Все это правда? – обратилась я к Прим.

– Не могу поручиться, что история с пудингом произошла в действительности.

– Отец относился к своей любовнице как к последней шлюхе. Большую часть времени он оставался холодным и язвительным, но он не мог без нее в постели. Когда отец узнал, что Вер забавляется с его подружкой по ночам, то его хватил удар. Он лежал, онемевший, не способный двигаться, в течение нескольких месяцев. Постепенно ему стало лучше. Насколько я помню, отец рыдал по ночам. Очевидно, она все же была ему небезразлична.

– Сомневаюсь. – Прим с яростью затушила сигарету. – Думаю, что он рыдал от бессилия. Ненависть – самое большое удовольствие, сказал один поэт. Твой отец знает, что такое ненависть. Хотя я сочувствовала ему в то время. Насколько это унизительно, должно быть, когда тебя предают так явно.

– Ты превратилась в циника, Прим, – засмеялся Гай и страстно ущипнул меня за бедро. – Но правда в том, что родственные отношения не такие уж идеальные при ближайшем рассмотрении.

Я хранила молчание. Меня беспокоило собственное предательство. Слова Прим больно жалили в самое сердце. Мой побег выставил Алекса дураком. Я не дала ему ни единого шанса, не объяснив причину моего поступка. Я решила, что должна вернуться в Лондон и встретиться с ним сразу же, как только почувствую себя достаточно хорошо, чтобы перенести долгое путешествие. Не может быть и речи, чтобы остаться здесь до уик-энда. Я задолжала Алексу достойное объяснение.

Раздался стук в дверь. Сердце подпрыгнуло в груди. Так как я думала об Алексе в эту минуту, то была абсолютно уверена, что это он разыскал меня. Улыбающаяся физиономия Джорджа показалась в дверном проеме.

– Кто сделал это, тот продал. Тот, кто купил это, не хотел покупать. Тот, кто использовал это, никогда его не видел. Отгадайте, что это?

– Не знаем, сдаемся, – сказал Гай с нетерпением. – Что ты хочешь, мальчишка?

Джордж погрозил кулаком Гаю.

– Не называй меня мальчишкой. Если будешь продолжать в том же духе, я не отдам тебе письмо.

– Отдай письмо, ты, задница! И больше не наглей!

Джордж подошел к Гаю и сказал, нахмурившись:

– Я не задница. Я в сто раз умнее, чем ты, мистер Гай. Это ты тупица. Дед говорит, что именно из-за тебя так мало родилось ягнят. У тебя остался только старый козел, и он уже не справляется со стадом. Дед сказал, что ты худший фермер в Дорсете и не можешь самостоятельно даже починить изгородь. Он говорит, что другие должны исправлять твои ошибки. Вот так! – Джордж смотрел Гаю прямо в глаза.

Гай опешил.

– Он такое сказал? Не может быть! – Гай расхохотался. – Старый черт всегда был таким подобострастным. Да, он совершенно прав. О Джордж, перестань глазеть на меня, как королева трагедии. Тебе следует играть в театре – ты ведь обожаешь шумовые эффекты.

Джордж снова поднял кулак.

– Ты опять смеешься надо мной, мистер Гай. Больше так не шути, я могу одним ударом сбить тебя с ног. Посмотри, какой я сильный, – Джордж согнул в локте худенькую ручку, чтобы продемонстрировать едва заметные мускулы.

– Хорошо, ты настоящий силач. Возьми десять пенсов и можешь идти.

– Письмо адресовано не тебе, – сказал Джордж после того, как сунул монету в карман. – Если, конечно, твое имя не… – он посмотрел на конверт —…мисс Эльфрида Сванн.

– Кто отправитель письма? – я попыталась разглядеть конверт. Я до смерти боялась увидеть аккуратный почерк Алекса.

– Ты не отгадала загадку, – Джордж смотрел на меня умоляюще. – Тот, кто сделал это, тот и продал. Тот, кто купил это, не хотел покупать. Тот, кто использовал, никогда не видел этого.

Я старалась изо всех сил.

– Тросточка для слепого?

– Неплохая догадка, – протянул Джордж недовольно. – Тросточка может быть разгадкой, но я имел в виду другое. Сдаетесь?

– Сдаемся! – хором воскликнули мы.

– Разгадка – гроб!.. Вот твое письмо.

Взглянув на большие, слегка вытянутые буквы, я сразу узнала почерк Виолы.

– Думаю, что ответ Фредди был более интересным, – сказал Гай.

– О, помолчи хотя бы минуту, Гай! – оборвала его Прим. – Джордж, ты уже ужинал? У нас остался вареный картофель и немного тушеного мяса. Если ты, конечно, не возражаешь.

– Я не буду возражать, мисс Ярдли.

Тем временем я открыла письмо.

Глава 12

Дорогая Фредди!

Большое спасибо за открытку. Я почувствовала настоящее облегчение, узнав, что ты благополучно добралась до места. Надеюсь, что все в порядке, а коттедж в приличном состоянии. Всем не терпится узнать, куда ты сбежала. На многочисленные вопросы я отвечаю, что ты уехала в Бразилию. Когда раздался первый телефонный звонок, я ела орешки, слово Бразилия непроизвольно сорвалось с языка. В любом случае, Бразилия неплохое место для того, чтобы спрятаться от любопытных глаз. Вряд ли кто-нибудь отважится поехать туда вслед за тобой. Неожиданно я стала невероятно популярной. Даже Жаннета Кингсли (помнишь ту смуглую худощавую девушку, похожую на персонаж картины Эль Греко?) позвонила сегодня утром, чтобы выведать, не знаю ли я чего-нибудь. Она призналась, что невероятно сочувствует Алексу и хочет пригласить его на обед. Без сомнения, она собирается запустить коготки в него. Если ты вдруг передумаешь и захочешь вернуться, ее не опасайся – у нее нет шансов.

Еще один болезненный удар по моей самооценке. Меня навсегда заклеймили как непостоянную и капризную особу. Я это заслужила…

Фэй звонила дважды. Она едва могла говорить от злости. Когда я заикнулась о Бразилии, Фэй швырнула трубку. Вчера я случайно столкнулась с Уной Фитцпатрик. Она полагает, что Алекс загипнотизировал тебя. Уна откровенно издевалась над ним и подчеркнуто тепло отзывалась о тебе. Она пыталась выведать подробности, разузнать, где ты находишься на самом деле. Я прекрасно понимаю, что не смогу долго хранить тайну. Я слишком доверяю людям. Но поверь, стараюсь изо всех сил. Генри присутствовал при нашем разговоре. Он выглядел довольным, почти счастливым. Я не видела его в таком прекрасном расположении духа уже давно. Что бы ты ни говорила, а он до сих пор не разлюбил тебя. Не удивлюсь, если он помчится в аэропорт и купит билет в Рио де Жанейро (это в Бразилии?). Смешно, но единственным человеком, который не пожелал ко мне обратиться, был Алекс. Но самое интересное то, что за мной следят. Можешь не верить, но я неоднократно сталкивалась со своим преследователем. Это маленький лысый человечек в дешевом сером макинтоше. Он торчит под окнами часами, когда я работаю дома. Несколько дней назад я встретила его в «Харродсе» возле прилавка со свежей рыбой. Поймав мой взгляд, он сделал вид, что рассматривает осьминога. Я поднималась по лестнице в грузинский ресторан, чтобы пообедать со Стеллой Партингтон, а он уже поджидал меня на площадке.

Не понимаю, почему Стелла любит обедать со мной. Я просто ошарашена ее бахвальством. На этот раз она поведала, что путешествовала на яхте со своим новым другом, судостроительным магнатом, в компании Рудольфа Нуриева, Марии Калласс и отпрыска румынской королевской династии. Услышав все это, я могла только произнести: «Боже…» Джайлс говорит, что Стелла поэтому и любит общаться со мной. Ей нравится моя реакция.

Вчера я снова заметила пожилого сыщика – это было в отделе бытовой химии в «Бутс». Он шпионил за мной, спрятавшись за стеллажом с зубными щетками. Мне следует быть осторожней. Я не хочу, чтобы несчастный Пинкертон выудил это письмо из почтового ящика.