Текст книги "Дикие сердцем"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

– Конечно, я подвезу тебя, если хочешь, но станция – не самое подходящее место для ночевки. Поезд на Лондон будет только завтра в девять тридцать утра, – пояснил Гай загробным тоном.

У меня не было сомнений в том, что он смеется надо мной.

– Что? Ты хочешь сказать, что больше не будет ни одного поезда? Я не верю!

– Поездов очень много, но все идут или в Борнмут, или в Эксетер. Поезд на Лондон… – Гай посмотрел на часы, – только что ушел. Безобразие! Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Мы постоянно пишем депутату от нашего округа и просим сделать что-нибудь, но, как видишь, пока безрезультатно.

– Невероятно! Но почему ты мне ничего не сказал?

– Прости, я так увлекся, что забыл о времени. Я получал огромное удовольствие, наблюдая за тобой. Когда ты чем-то увлечена, твое лицо становится восхитительным. Эти две линии, – Гай указал пальцем на мой лоб, – сходятся и расходятся, когда ты хмуришься. Ты так прелестно выпячиваешь губы! Я еле сдержался, чтобы их не поцеловать.

Я вздохнула.

– Ты имеешь в виду, что я должна добираться до Торчестера на автобусе? Надеюсь, что до Торчестера ходит автобус.

– Я отвезу тебя в Торчестер, если ты твердо решила уехать.

– Отвезешь? Я буду обязана тебе до конца своих дней…

– Это то, чего я добиваюсь.

– Разве эта дорога ведет в Торчестер? – спросила я, когда машина свернула с шоссе на узкую колею, углубляющуюся в лес. – Дорожный знак показывал, что Торчестер впереди. Зачем ты свернул?

– По шоссе предпочитают ехать желторотые, лишенные воображения новички. Кроме того, по проселочной дороге добраться быстрее. Посмотри по сторонам, разве это не прекрасный вид?

Мне ужасно хотелось оказаться в городе, ощутить под ногами твердый асфальт, плюхнуться в горячую ванну. Но чудесный вид, который открылся передо мной, заставил меня на минуту забыть об этом желании. С обеих сторон деревья стояли стеной, образовывая коридор. Толстые нижние ветки нависали над дорогой. Легкий ветер раскачивал темно-зеленые кроны. Вдруг что-то рыжее, юркое, быстрое как молния промелькнуло между деревьями и исчезло за кустами.

– Посмотри! – закричала я. – Лисица, только что я видела лисицу!

Последний раз я видела живую лисицу в далеком детстве. Мне было лет десять. Дядя Сид разбудил меня рано утром, и мы отправились на прогулку. Мы неторопливо шли по дороге, и вдруг вдалеке увидели лисицу. Зверек стремглав мчался через поле по направлению к роще.

– Старушка. Я рад, что она пережила зиму.

Я спросила дядю, откуда он знает эту лису, как может быть уверен, что это она. Дядя Сид почесал макушку. Голова его была обрита наголо. Дядя Сид всегда брил голову. Он говорил, что таким образом экономит на парикмахерах.

– Не знаю. Уверен, и все. Думаю, что узнал по шерстке. Там, в роще, в норе, остались ее детеныши. Хочешь, я покажу тебе лисят, когда они подрастут и станут выбираться наружу?

Я была готова принять любое предложение дяди Сида, лишь бы только побыть с ним подольше. Обычай, который запрещал племяннице выходить замуж за дядю, казался мне ужасно несправедливым. Я знала это наверняка. Однажды я спросила об этом папу. Фэй подслушала наш разговор. Она ворвалась в комнату с разъяренным видом. Ее глаза сузились от гнева, а брови, которые она тщательно подрисовывала каждое утро, превратились в ряды черных точек.

– Что я тебе говорила? Видишь, как он ужасно влияет на ребенка!

«Нет, нет, нет», – повторяла я про себя, но не осмелилась ничего произнести вслух. Мне было понятно, что я не справлюсь с Фэй. Я хорошо помнила, что произошло с Еванджелиной.

– Ты охотишься? – Гай оторвал взгляд от дороги.

Он смотрел изучающе, в уголках губ затаилась улыбка. Я уже поняла, что ироничность естественна для него.

– Нет, я даже не умею ездить верхом.

– Я тебя научу.

– Разве ты забыл, что я возвращаюсь в Лондон?

– Да, ты возвращаешься, – Гай улыбнулся.

Этот разговор произошел за несколько минут до того, как нам повстречался словоохотливый тракторист. Беседа о всевозможных недугах продолжалась так долго, что я закрыла глаза и постаралась думать о чем-то приятном. Мне никак не удавалось успокоиться. О чем бы я ни подумала, мысли возвращались к больной теме. Очевидно, я задремала. Открыв глаза, я обнаружила, что трактор уехал, а я сижу одна в машине. Капот был открыт. Голова Гая вынырнула из-под капота.

– Думаю, что-то случилось с цилиндром. Мне не следовало глушить мотор.

– Ты сможешь починить?

– Боюсь, что нет. Цилиндр придется снять и почистить. У меня нет с собой инструментов.

– Что же нам делать?

– Я пойду к дороге. Надеюсь, кто-нибудь согласится отбуксировать машину в мастерскую. Хлоя составит тебе компанию. Собака будет тебя защищать.

– От кого? – Я осмотрелась несколько встревоженно. Вокруг не было ни души, только деревья шумели на ветру. Птичий крик раздался вдали. – Я пойду с тобой.

– Я справлюсь быстрее, если отправлюсь один. Не бойся, я скоро вернусь. Если хочешь, я закрою тебя на замок.

Я прикрыла колени плащом. Мотор не работал, и в машине стало холодно. Хлоя взобралась на переднее сиденье и прижалась ко мне. Я снова закрыла глаза. Через несколько часов я вернусь в Лондон. Где мне скрыться, чтобы Алекс не нашел меня? Мысли об Алексе заставили меня задрожать. Неужели я превратилась в трусиху, неужели так боюсь встречи с ним? Ответ напрашивался сам собой: да, я действительно боялась встречи с Алексом, боялась до потери сознания. Напрасно я убеждала себя, что это ребячество. Однажды, повинуясь вспышке гнева, Алекс ударил меня. Его глаза горели холодной яростью. В ту минуту мне показалось, что открылась его истинная сущность.

Глава 6

В тот памятный вечер я явилась в «Сент Джеймс отель» с чувством неуверенности и раздражения. Я нашла номер Алекса в телефонном справочнике и несколько раз пыталась дозвониться, чтобы отменить встречу. В трубке раздавались длинные гудки. «Что ж, – решила я, – просто не приду, вот и все. Он вел себя слишком самоуверенно, почти нагло. Не помешает чуть поубавить ему спеси. Но стоило мне взглянуть на рисунок, как решимость наказать наглеца растаяла как снег. Рисунок был прекрасен. Его чистые линии заставляли на время забыть о гордости. Алекс пытался доставить мне удовольствие, и он, безусловно, добился цели. Я просто обязана отблагодарить его.

Некоторое время я провела перед зеркалом, размышляя, что надеть на встречу. Никаких мини-юбок, никаких декольте. Он наверняка сексуальный маньяк, который рассылает десятки драгоценных рисунков Гейнсборо каждой смазливой девчонке, которая случайно оказалась в пределах видимости. В результате я выбрала строгое платье из серого шелка, украшенное серебряным шитьем. Платье было элегантным и прекрасно подходило к переменчивой осенней погоде. К платью я надела золотые серьги с изумрудами, которые унаследовала от двоюродной бабушки. Я так привыкла к восхищенным взглядам, что даже сегодня не могла отказать себе в удовольствии выглядеть наилучшим образом. Мне было стыдно за свою мягкотелость. Я безумно злилась на себя. Каждый раз, когда рисунок попадался на глаза, я говорила себе, что должна вернуть его без промедления.

Я пошла в холл гостиницы через вращающуюся дверь. Алекс встретил меня в холле.

– Добрый день, наш столик готов. Не возражаешь, если мы отправимся в ресторан незамедлительно?

Алекс не выказывал особой радости от встречи. Это меня задело, мое самолюбие было уязвлено. Ресторан оказался очень уютным. Большинство столиков были заняты. Раздавался приглушенный гул – посетители вполголоса беседовали. Мягкий свет свечей играл на бриллиантовых ожерельях, запах дорогих духов смешивался с ароматами изысканных блюд. Обстановка поражала роскошью. Метрдотель проводил нас к нашему столику. Я несколько успокоилась – волноваться, казалось, было абсолютно не из-за чего. Сев за стол, я немедленно вытащила из сумочки конверт с рисунком и положила его возле Алекса. Официант навис над нашими головами.

– Шампанское?

Алекс бросил, даже не взглянув на меня:

– Да, спасибо.

Алекс вертел головой по сторонам – разглядывал гостей, внимательно осмотрел содержимое тележки, которую провезли мимо нас, тщательно изучал лепку на потолке. Затем, выдержав паузу, обратил, наконец, внимание на меня.

– Что ты желаешь заказать? – Он явно избегал смотреть на меня, его взгляд был направлен в сторону.

Противоречивые мысли вихрем кружились в моей голове. Досада и раздражение боролись с любопытством. Я даже не взглянула в меню.

– Я закажу gnocchi à la Romana и côte de pork aux pruneaux, – я выбрала первое попавшееся наименование в каждом разделе.

Алекс заказал суп и тюрбо для себя, затем раскрыл винную карту и долго выбирал вино. Я смогла рассмотреть его внимательно. Алекс был старше большинства знакомых мне мужчин. Ему было лет сорок-сорок пять. У него был немного изогнутый нос, высокие брови идеальной формы, как у женщины, длинные и густые ресницы. Две вертикальные линии у рта придавали лицу высокомерный, даже зловещий вид. Длинные блестящие полосы закрывали шею до плеч. Свежевыбритые щеки были синеватого цвета. Намечающийся второй подбородок несколько портил лицо. Одежда Алекса была безупречной: сшитый на заказ костюм, рубашка в полоску и дорогой шелковый галстук. Алекс не носил украшений, только на манжетах сверкали золотые запонки. Наконец он выбрал вино, и официант удалился…

– Ну и что ты думаешь? – спросил Алекс, неожиданно устремив взгляд на меня.

Его глаза цвета черного шоколада были доминантной чертой лица. Кожа вокруг глаз была темнее, чем все лицо. Алекс не был похож на типичного англичанина. Позднее он рассказал, что одна из его прапрабабушек была мулаткой. Прапрадед Алекса, в то время член магистрата и крупный плантатор, не устоял перед чарами смуглой колдуньи. Большинство родственников Алекса были голубоглазыми блондинами, но один дядя родился с черными как смоль волосами.

– Думаю о чем?

Алекс усмехнулся:

– Ты не отрываешь глаз от меня с того момента, как мы вошли в ресторан. Я решил дать тебе возможность рассмотреть меня получше.

– Нет ничего необычного. Мне просто интересно, как выглядит мужчина, который настоял на свидании, совершенно не зная меня, – попыталась я отшутиться.

– Я понимаю и ничуть не удивлен. Но ты не ответила на мой вопрос. Что ты думаешь обо мне?

– Я не могу строить догадки на основании беглого взгляда.

– Ты лукавишь. Твоя работа в том и заключается, чтобы определять черты характера человека, лишь взглянув на его лицо.

Слова Алекса привели меня в замешательство.

– Откуда ты столько знаешь обо мне?

– Я знаю не больше, чем любой внимательный человек. Вчера ночью после спектакля я следовал за тобой до самых дверей твоего дома.

– Я не заметила тебя.

– Не удивительно. Я ждал в такси, пока ты вошла в дом.

– Не совсем по-джентльменски. Мне не очень нравится, когда за мной следят.

– Я вел себя как джентльмен. Как же иначе я мог узнать, кто ты и где живешь?

– Хорошо, и как ты узнал?

– На парадной двери оказалось три звонка. Я подумал, что ты вряд ли можешь быть «Проф. А. Дж. Халливелл» или «Мистер и миссис Снип-Монтегю». То, что ты мисс Эльфрида Сванн, казалось наиболее вероятным. На всех этажах горел свет, очевидно, чтобы отпугнуть грабителей. Мне захотелось узнать, на каком этаже ты живешь. Я наклонился и заглянул в окна цокольного этажа. Вязаный халат из верблюжьей шерсти валялся на кресле. На столе лежала трубка. Груды бумаг, которые занимали все пространство комнаты, убедили меня, что эта квартира не может быть пристанищем мисс Эльфриды Сванн. Беспорядок в комнате говорил о том, что квартира на цокольном этаже служила обителью профессора А. Дж. Халливелла. Ученый люд обычно презирает красоту и комфорт.

– Похвальная наблюдательность, – я удивилась выражению триумфа на его лице.

Нам подали шампанское. У меня появилась возможность продолжить наблюдение за своим собеседником. Уши у него были небольшие и хорошей формы, тонкие пальцы бледны и ухожены. Губы полные, а зубы идеальной белизны.

Алекс поднял бокал к свету, чтобы полюбоваться напитком.

– Мне оставалось выяснить, где ты живешь – на первом этаже или на втором. Случай помог мне. Я стоял возле дома и раздумывал, что же делать дальше. Незнакомый мужчина взбежал по лестнице, открыл дверь и скрылся в доме. Я перешел на другую сторону улицы. Сквозь неплотно задернутые шторы было видно все, что происходило в комнате. Мужчина стоял напротив стола и наливал себе что-то в стакан из высокой бутылки. Несколько минут спустя к крыльцу подкатил автомобиль. Из него вышла черноволосая девушка в красном платье. Она долго возилась с ключами, наконец вошла. Еще минута – и я увидел, как она и мужчина страстно целуются, позабыв обо всем. Он расстегнул молнию на ее платье. Вряд ли подобная сцена могла происходить в твоей гостиной, на твоих глазах. Я чувствовал себя несколько неловко, как вуайерист, но мне было чертовски интересно. Судя по страстности их поцелуя, красотка не могла быть миссис Снип-Монтегю. Мистер Снип-Монтегю, очевидно, решил воспользоваться отсутствием законной супруги, чтобы развлечься.

– Супруги Снип-Монтегю находятся в Кении уже больше трех месяцев. Думаю, что ты видел Джину, их няньку, и ее очередного дружка.

Алекс не скрывал, что раздосадован ошибкой. Я с трудом сдержалась, чтобы злорадно не захихикать. Я ничего не ела, не считая крохотной порции салата за ленчем, а сейчас пила шампанское слишком быстро.

– Признаюсь: я и не подумал о таком варианте. К тому времени я был абсолютно уверен, что ты живешь на втором этаже. Я решил подождать, надеясь, что смогу бросить на тебя взгляд напоследок. Я стоял на тротуаре. Чей-то кот, мурлыкая, подкрался ко мне и стал играть шнурками ботинок. Несмотря на накрапывающий дождь, я получал от всего этого удовольствие. Наконец мое терпение было вознаграждено. Ты подошла к окну, которое выходит на балкон. Меня посетила внезапная мысль: огромное окно, похоже на мастерскую художника. Может ли быть мисс Эльфрида Сванн художницей? Ты исчезла на минуту, а затем появилась вновь с кистью в руке. Probatum est.

– Вчера я решила немного поработать перед тем, как лечь в постель. Мои кисти хранятся на специальном столике рядом с окном. – Мне становилось все более интересно. – Но как ты узнал, что я художник-портретист?

– По дороге домой я позвонил товарищу-коллекционеру, попросил его навести справки. Сегодня утром он сообщил, что Эльфрида Сванн является членом Общества художников-портретистов. У моего друга нашелся список твоих бывших клиентов. Я связался с одним из них. Твой клиент оказался моим старым знакомым. Он описал тебя как девушку, которая знает, чего хочет от жизни, очень независимую, самодостаточную и успешную. Именно такой я тебя и представлял после того, как увидел в театре.

Я сделала еще один глоток. Мне принесли первое блюдо. Нежные гноччи, запеченные под слоем сыра. Блюдо выглядело чрезвычайно аппетитно, но размер порции был устрашающим.

– М-м. Понятно. Именно так посторонний и может подумать обо мне.

– Тебе снова что-то не нравится?

– А кому это понравится?

– Любому, кто искренен сам с собой Не понимаю, что угнетает тебя?

– Это вечная проблема отношений художника-портретиста и клиента… Приходится писать с оглядкой на вкус человека, сидящего напротив. – Я передернула плечами. Алекс откинулся в кресле, ожидая продолжения. Я вечно попадалась на эту удочку Годы социального тренинга заставляли поддерживать разговор. – Большинство людей имеют просто фантастические представления относительно своей внешности. Поначалу я не имела ничего против – мне так хотелось поскорее стать на ноги. Я охотно укорачивала длинные носы и выпрямляла искривленные губы. Но самое сложное – приукрасить человеческую сущность. Я вдруг почувствовала, что разучилась видеть сущность под обличьем, потому что стала писать слишком формально.

– Твое стремление к финансовой независимости вызывает уважение. Я немного знаком с твоим отцом. Последний раз мы встречались на вечеринке у французского посла. Фэй также присутствовала среди гостей. Она пригласила меня на обед Конечно, я тогда еще не был знаком с тобой и, конечно, принял приглашение.

– Похвально, что ты дружишь с Фэй, но, по правде, я очень редко навещаю отца.

– Я узнал это от друга, который давно знаком с Фэй. Она не идеальная мачеха. Всему виной ее хищнические инстинкты.

Я с трудом сдерживалась, когда кто-либо отзывался о Фэй не самым лестным образом. Накопившееся годами раздражение распирало меня изнутри. Так хотелось дать волю чувствам! Но опыт подсказывал, что облегчение будет кратковременным, а на смену ему обязательно придет стыд.

– Каким именно видом живописи ты желаешь заниматься? – спросил Алекс, не придав значения моему молчанию.

– Честно говоря, не знаю. У меня не было возможности определиться. Я предпочла бы писать нечто большое и отдаленное, вместо того чтобы сидеть в тесной комнате и изо дня в день рисовать все те же скучные лица. Я пыталась убедить клиентов помещать пейзаж на заднем плане, но они не готовы платить за что-то, не имеющее отношения к их драгоценной персоне. В наши дни заказ портрета стал сродни заказу костюма…

– Возможно, люди предпочли бы увидеть нечто символическое, то, что выявляет духовную сущность субъекта. Такой символизм присутствовал на картинах старых мастеров, когда псы служили символом супружеской верности, а жемчуг или попугай в клетке – символом непорочности. Как жаль, что никто, кроме историков живописи, не интересуется больше иконографией. Ты видела в Лувре автопортрет Пуссена?^[21]

– Автопортрет Пуссена, на котором слева изображена женщина с диадемой? Мне было жутко интересно, что означает единственный глаз на диадеме.

Пелена настороженности спала. Я так увлеклась разговором, что позабыла о намерении держать дистанцию. Алекс поражал эрудицией. Кроме того, он был прекрасным слушателем и все понимал с полуслова. Он вновь заговорил о том, что меня разочаровывало в работе.

– Клиенты желают видеть себя на фоне ковров или портьер. Я постепенно превращаюсь в декоратора, – произнесла я мрачно. – Конечно, работа декоратора интересна, но только в том случае, если ты желаешь ею заниматься. Мне же хочется отразить свое видение мира на картинах. Мне есть что сказать окружающим. Амбиции мешают довольствоваться своей участью. Возможно, во мне говорит тщеславие. Возможно, мои амбиции ни на чем не основаны…

– Твои амбиции – ничто для мира и, безусловно, важны для тебя. Ты не должна пополнить бесконечные ряды разочарованных жизнью особ. Почему ты не обратишься к отцу? Он смог бы поддерживать тебя в течение года, пока ты найдешь свой путь.

– Я скорее стану красить заборы, чем обращусь к нему за помощью. Кроме того, мне уже двадцать восемь лет. Я слишком стара, чтобы возвращаться в родное гнездо.

– Полагаю, что все дело в Фэй.

Алекс, конечно, был прав. Фэй яростно сопротивлялась любым попыткам отца дать мне что-нибудь, и отец давно отказался от идеи стать на мою сторону. Мне было больно видеть его жертвой ее дурного настроения или вспышек гнева, которые случались с Фэй довольно часто. Почти каждый раз, когда я думала об отце, меня охватывало раздражение, граничащее с презрением, но иногда мне становилось жаль его. В годы юности я старательно выстроила барьер равнодушия между нами. Но затем любовь, которую я испытывала к нему в детстве, вспыхнула с новой силой.

– В чем дело? – спросил Алекс.

– Все в порядке.

Я понимала, что слишком много пью и слишком мало ем. Удивительно вкусные гноччи, казалось, удвоились на тарелке. Я почувствовала знакомые признаки: тошнота подступила к горлу, желудок сжался от боли. Паника охватила меня. Алекс подозвал официанта.

– Заберите это и принесите меню, – он повернулся ко мне. – Тебе лучше заказать что-нибудь другое. Свинина жирновата. К тому же ты не выглядишь слишком голодной.

Я была благодарна ему за заботу. Благодарность заставила забыть о настороженности. Я почувствовала, что Алекс заботится обо мне, словно о маленькой девочке.

– Спасибо. Я совершила ошибку, заказав столь сытные блюда. Ты прав. Я и не подумала…

– Нет. Когда ты делала заказ, то посматривала на меня с испугом. Очевидно, боялась, что я тебя укушу.

– Я чувствую себя как школьница, которую взрослые в первый раз привели в ресторан, – засмеялась я.

– Хотел бы я видеть тебя в школьные годы! Ты была пай-девочкой, и тебя ставили в пример всем девчонкам в классе? Или наоборот, тебя отчислили из школы за курение и за то, что сбивала с пути истинного примерных учениц?

– Я была довольно полной, носила очки и была усыпана веснушками с ног до головы.

– Мне нравится – не полнота, конечно, а веснушки. Даже сейчас веснушки видны у тебя на руках. – Алекс посмотрел на мои открытые по локоть руки.

Инстинктивно я спрятала руки под стол. Я всегда старательно избегала солнечных лучей. Даже скупое осеннее солнце щедро рассыпало веснушки по моей коже. В первый, самый ужасный год в школе девчонки прозвали меня Пятнистый Лебедь^[22].

– Боюсь, что придется тебя разочаровать. Девочки смеялись надо мной. Я часто болела – не выдерживала нервного напряжения.

Алекс улыбнулся:

– У тебя не получится оттолкнуть меня, даже не пытайся. – Улыбка неожиданно исчезла с его лица. Он пристально посмотрел на меня. Недавнее беспокойство вновь вернулось ко мне. – Ты не была счастливым ребенком, не правда ли? – От Алекса не могло ускользнуть ничего. Не хотела бы я стать жертвой, которую он преследует. – Расскажи, почему ты не любила школу?

– Вряд ли тебе будет интересно. Совершенно обыкновенная школа-интернат. Каждый, кто учился в подобном учебном заведении, меня поймет. Нелегко поначалу, но затем, по мере того как становишься взрослее, неприятности отступают. Ужасная пища, обморожения зимой, скучные уроки… Я уверена, что ты прошел через то же самое…

– Не угадала, я учился в дневной школе. Каждый вечер я возвращался домой и попадал в ласковые объятия мамы. Когда мне исполнилось семнадцать, я стал проводить свободное время в квартире своей первой любовницы. Белинде было тогда двадцать восемь, как раз столько, сколько тебе сейчас. Она работала манекенщицей и была совершенно на тебя не похожа. Ей не хватало твоей яркости, ума и доброты. Белинда разбила мне сердце, она бросила меня и ушла к другому.

– Как ты перенес разлуку? Тебе было нелегко?

– Я грустил несколько недель, пока не закрутил роман с одной милой девушкой. Она зарабатывала на жизнь тем, что делала прически собакам. Бедняжка не блистала умом, но зато была очень мягкой и удивительно красивой. В этот раз я бросил ее. Белинда заставила меня выучить очень важный урок. Не так давно мы встретились снова. Жизнь сильно потрепала ее. Белинда успела трижды побывать замужем. Она просила защищать ее в суде, бесплатно, конечно, в память о наших прежних отношениях. Против нее выдвинули иск, ее обвинили в мошенничестве…

– И ты согласился?

– Я не могу рассказывать об этом, – Алекс улыбнулся.

– Не понимаю, почему я должна раскрывать свою душу, если ты не желаешь быть до конца откровенным?

– Потому что я тебе не интересен… пока не интересен. Вот почему.

Я промолчала. Алекс заинтересовал меня настолько, что я раньше не могла этого даже представить. Но я бы скорее вырвала себе язык, чем призналась в этом. Официант поставил на стол тюрбо для Алекса и камбалу, зажаренную на гриле, для меня. Мы пили замечательное белое бургундское. Алекс предложил попробовать тушеное мясо. Зеленый салат мы разделили на двоих. Алекс настойчиво выпытывал подробности моей жизни. Ему хотелось узнать обо мне как можно больше. Вопросы всколыхнули в моей душе воспоминания, которые я так долго прятала.

Мне было двенадцать. Я стояла в холле нашего дома и ожидала такси. Мне предстояло ехать на вокзал – поезд в первый раз увезет меня в школу. Сердце колотилось в груди от ужаса. Я перебирала вещи в дорожной сумке. Все ли на месте, ничего ли я не забыла? Огромный чемодан сдали в багаж, и он уже ехал к месту назначения. У меня осталась лишь красная сумка с умывальными принадлежностями. В сумке, завернутая в полиэтиленовый пакет, пряталась нога Еванджелины. Отец вернулся домой неожиданно рано, гораздо раньше обычного.

– Очень хорошо. Я так торопился – хотелось застать тебя дома. Все в порядке, малышка? – отец называл меня малышкой только тогда, когда Фэй не было в переделах слышимости.

– Да, все хорошо, – бодро ответила я.

Я старалась выглядеть как обычно, но в душе молила Бога о чуде. Я готова была погибнуть в автомобильной катастрофе, лишь бы не уезжать из дома.

– Моя девочка, я буду очень скучать…

Отец выглядел сконфуженным, произнося эти слова. Я прекрасно понимала, что он не искренен. Уже несколько недель Фэй рассказывала всем знакомым о том, что в сентябре отправляет меня в школу-интернат. Каждый раз, заводя разговор на эту тему, она закатывала глаза и глубоко вздыхала, словно давала понять, что ей нелегко будет выдерживать мое присутствие в оставшееся время. За день до моего отъезда Фэй приказала кухарке накрыть ужин на двоих в библиотеке. Она заказала шампанское, фуа-гра и телячьи котлеты – свои самые любимые блюда. Я случайно вошла в библиотеку и увидела пышный букет на столе.

– Фэй хочет подбодрить твоего отца, – мягко ответила кухарка на немой вопрос в моих глазах.

Мы обе понимали, что это неправда.

– Не забывай нас, пиши, – сказал отец. Он вытащил записную книжку. – Напомни, когда в школе первый родительский день, чтобы я смог навестить тебя?

– Третьего октября. Но ведь ты и Фэй собирались в гости к Чаттертонам в этот день.

– Очевидно, мы что-то перепутали.

– Я слышала, как Фэй договаривалась по телефону. – Я смотрела на отца с мольбой.

Мне так хотелось, чтобы он хотя бы на этот раз топнул ногой и отказался следовать планам Фэй в мой первый выходной в ненавистной школе. Я вытащила из сумки сандвич с курицей, который приготовила для ленча, и откусила огромный кусок. Мне нужно было сделать хоть что-нибудь, что могло бы утешить меня. Отец похлопал меня по плечу.

– Мы не можем всегда делать то, что нам хочется. – Слезы покатились у меня по щекам. Сандвич застрял в горле. – Что случилось? Ты же смелая девочка. – Отец торопливо огляделся. – Я заехал в «Underwood» по пути домой. – «Underwood» был любимым ювелирным магазином Фэй. – Я кое-что тебе купил. – Отец вытащил из кармана наручные часы с овальным циферблатом и ремешком из змеиной кожи. – Посмотри, какая прелесть! – Он застегнул ремешок на моем запястье.

Часы стали первым в моей жизни украшением. Как только я увидела их на своей полной, покрытой веснушками руке, сердце сжалось, я поняла, что смогу выполнить все, что от меня требуют. Я знала, что смогу покинуть отца, и добрую кухарку миссис Поуп, и кота, который жил в соседнем доме. Я поняла, что справлюсь, что смогу ужиться с сотнями незнакомых людей. Мне уже показывали эту школу. Я хорошо запомнила мрачные классные комнаты, голые стены с облупившейся краской и всепроникающий запах дезинфицирующего раствора – он ощущался везде, даже в спальных комнатах.

Фэй вышла из гостиной. Она увидела отца и не смогла скрыть раздражения.

– Ты не сказал, что вернешься домой так рано. Когда же, наконец, приедет это такси? Что это у тебя на руке, Эльфрида? – Я опустила рукав серого школьного форменного пиджачка, но, очевидно, не достаточно быстро. – Покажи мне, немедленно!

Я с мольбой взглянула на отца.

– Я купил ей эту безделушку. Она ничего не стоит.

Фэй взяла меня за руку и потянула рукав вверх.

– Чарльз, какой ты глупец! Часы разобьются в первый же день. Я не удивлюсь, если директор школы конфискует их. Часы слишком хороши, чтобы носить их в школе. Отдай их мне! Ты получишь часы обратно, когда приедешь домой на каникулы.

Фэй протянула руку. Я укусила ее. Капли крови выступили у Фэй на костяшках пальцев. Мое настроение заметно улучшилось. Фэй завизжала и ладонью ударила меня по щеке так сильно, что мои очки слетели, пролетели несколько метров по комнате и с хрустом ударились о пол. Стекло в одной из линз треснуло Мне было все равно. Будущее казалось настолько безрадостным и унылым, что терять было нечего. Кроме того, я знала, что уезжаю на шесть долгих недель, у Фэй не получится отомстить мне. Миссис Поуп прибежала взглянуть, что происходит. В эту минуту затрезвонил дверной звонок. Отец не двинулся с места. Он был в растерянности, не знал, что предпринять. Миссис Поуп вытолкала меня за дверь и посадила в такси.

– До свидания, Фредди. Я знаю, ты не виновата. Благослови тебя Господь…

– Я виновата, миссис Поуп! – прокричала я, прижав голову к еще открытой дверце. – Жаль, что не укусила ее сильнее. Зато у меня остались часы. Посмотрите!

– Красивые часы, дорогая. Ты уезжаешь далеко, веди себя там прилично. Бьюсь об заклад, что у хозяина будут проблемы. Не хотела бы я оказаться на его месте. – Затем миссис Поуп захихикала. – Она получила по заслугам. – Глаза миссис Поуп наполнились слезами. – А сейчас, детка, поцелуй меня на прощание!

Я крепко обняла миссис Поуп и поцеловала в щеку. Водитель нажал на газ. Миссис Поуп захлопнула дверцу, и машина тронулась с места. На станции я одиноко бродила вдоль перрона. День выдался на удивление жарким. Я здорово вспотела в плотном плаще из серого твида. Вдруг я заметила стайку девочек, одетых точно в такую же форму, как и у меня, но без плащей. В руках у девочек были деревянные сачки. Девочки играли, весело смеялись, громко визжали, бегали друг за другом. Мне было не по себе – девочки внушали непреодолимый страх. Я так и стояла в отдалении, опасаясь приблизиться, как вдруг хмурая женщина со свистком на шее подошла и спросила, как меня зовут. Девочки обращались к ней «мисс Тил».

– Тихо! Хилари, поправь шапочку. Жаннет, перестань разговаривать так громко! Не забывайте, вы здесь лицо школы.

Меня отдали на попечение высокой девочке с длинными темными косичками. Девочку звали Лидия Уоррингтон-Смит. Она посматривала на меня с плохо скрываемым презрением. Я представляла собой довольно жалкое зрелище: разбитые очки, красное из-за жары лицо, капли пота на лбу и на щеках. На голове у меня была серая войлочная шляпа с полями, загнутыми вверх по всей окружности, как у котелка. А вот у девочек поля шляпок были кокетливо опущены вниз.

– Посиди пока здесь, – сказала Лидия, когда мы забрались в вагон, и указала на место в углу. – Повесь плащ на крючок. Тебе следовало отправить его с остальными вещами. Все так делают.

Лидия не произнесла больше ни слова, пока поезд не прибыл в Рейгейт. Моя правая рука покоилась на запястье левой, я то и дело поглаживала пальцем часы. Девочки кричали на весь вагон высокими голосами. Они хвастались друг перед другом, в подробностях описывая, какие безобразия совершали летом. Я с недоумением прислушивалась к невероятным историям, не в силах уразуметь, какой в этом бахвальстве смысл.