Текст книги "Дикие сердцем"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

– Лемми не знал.

– Положи нож. Ты пугаешь Фредди.

– Прости, прости, Лемми не обидит тебя. – Лемми швырнул нож на землю. Он увидел носовой платок, которым я перевязала рану. На белой ткани проступили пятна крови. – Лемми вылечит тебя. Он сделает тебе лучше…

Лемми отправился вглубь сада. У него была странная подпрыгивающая походка. Он становился на вытянутый носок. Его колени были полусогнуты, а руки свободно болтались. Вдруг Лемми сорвал что-то с изгороди и, довольно повизгивая, помчался назад. В ладони он сжимал обрывки паутины, которую смял в небольшой серый шарик.

– Сними платок, – сказал Лемми и аккуратно, кончиками пальцев, приложил паутину к ране. – А сейчас листья подорожника.

Подорожник рос неподалеку. Мясистые листья укрывали землю, как ковер. Лемми сорвал несколько, вложил в рот и тщательно разжевал. Затем выплюнул темно-зеленые шарики и уложил их поверх паутины. В завершение Лемми вновь перевязал мою руку носовым платком.

– Увидишь, это поможет, – уверила меня Прим. – Лемми смог бы кое-чему научить даже Эдварда… Лемми, помнишь, что я говорила: ты должен держать спину прямо. Когда ты сгибаешься и крадешься, то похож на неандертальца. Подними голову, расправь плечи. – Лемми немедленно выполнил приказ и сразу стал более походить на человеческое существо. – Где новая рубашка, которую тебе подарила Бар?

Лемми рассеянно посмотрел по сторонам.

– Оставил дома.

– Нехорошо, не правда ли? Фредди может подумать, что ты немного не в себе. А ведь это не так. Ты ведь знаешь, насколько важно выглядеть похожим на остальных людей. Что у тебя на ленч? – Прим наклонилась, чтобы увидеть содержимое тарелки. – Похоже на омлет со свеклой. Бар не откажешь в оригинальности. А эта зелень съедобна или она упала в тарелку с дерева?

– Дикий чеснок. Alliaria petiolata. Семейство Cruciferae, родственник капусты. Двухгодичное растение. Помогает при абсцессах, естественный антисептик.

– Отлично. Спасибо за лекцию. Я оставлю тебе немного пирога сегодня вечером. Не забудь, иначе птицы все склюют.

– Благодарю за заботу о моей руке, – улыбнулась я.

Лемми не обратил внимания на мои слова, его глаза не отрывались от моих волос. Медленным движением он поднес нож к губам и стал сосать лезвие.

– Откуда Лемми появился в деревне? Неужели он здесь родился? – спросила я, тщательно очищая лук-порей от грязи.

На ленч мне хотелось приготовить пирог с пореем. Для этой цели я купила четверть фунта бекона. Пирог с пореем и беконом в это время года казался чем-то необыкновенным. Прим сидела за кухонным столом. Гай ушел, не оставив даже записки. Я старалась отгонять грустные мысли. В который раз я напоминала себе, что не мужчины делают нас несчастными. Несчастными нас делают завышенные требования, ожидание невозможного.

– Он был младенцем, когда его усыновили школьный учитель и его жена. В те времена в Падвелле еще была школа. Лемми очень хорошо образован. В его голове содержится огромное количество информации. Он обладает фотографической памятью. Лемми может пересказать наизусть любую книгу, один раз прочтя ее. Думаю, что приемные родители специально натаскивали его с раннего детства. Они, конечно, не были идеальными родителями: слишком стары и немного не в себе. Старики были чрезмерно требовательными, даже жесткими по отношению к маленькому Лемми, но я не могу винить их за это. Лемми и тогда отличался от всех, не был похож на других. Я помню его еще ребенком. Дети не давали ему прохода, осыпали насмешками. Вероятно, он был для них слишком умен. Когда Лемми исполнилось четырнадцать, школьное здание сгорело. Приемные родители Лемми погибли в огне. Лемми удалось спастись. Но после этого случая он ни за что не соглашался войти в помещение. Его многократно пытались отправить в приют, но Лемми всегда удавалось сбежать. Когда ему исполнилось восемнадцать, власти махнули на него рукой. С тех пор он живет, как ему хочется, и совершенно одичал. Бедный Лемми! Он не выглядит особенно несчастным, но жаль, что такой блестящий мозг не нашел применения. Кроме того, Лемми замечательный человек. Когда ты узнаешь его получше, то поймешь, насколько он мягок и сердечен. Что это?

Прим подняла с пола лист бумаги.

– Вероятно, список покупок для магазина.

– «Не имею ни малейшего желания обедать с гауптштурм-фюрером Ярдли. Я сегодня не в настроении выслушивать бесконечные лекции о своих обязанностях и ответственности…» Это записка от Гая. Прочитай сама. – Прим положила записку на стол. – Тот, кто любит подслушивать, никогда не услышит ничего лестного о себе. То же самое можно сказать и о том, кто читает чужие письма. – Прим засмеялась. Но легкая дрожь губ и грустный взгляд указывали на то, что Прим уязвлена.

– Прошу тебя, не обращай внимания на Гая.

– Думаю, что слишком часто стараюсь высказать свое мнение. Мне хочется сделать как лучше, но я должна помнить, что многие не желают слышать моих советов.

– Прим, не позволяй этому неуемному бабнику расстраивать тебя. Он злится, потому что однажды ты ему отказала. Я не считаю тебя ни назойливой, ни властной, напротив, очень доброй и чрезвычайно рассудительной. Если бы мне понадобилась помощь, то ты была бы первой, к кому я обратилась бы.

– Спасибо. Пирог должен получиться превосходным. Что еще ты в него добавляешь?

– Яйца, сметану и лавровый лист. Утром я замесила тесто. Рецепт напечатан в старинной книге, которую издали в 1845 году. Разве не романтично думать обо всех тех женщинах, которые переворачивали эти страницы в поисках вдохновения? Вероятно, крестная Виолы также любила печь этот пирог.

Прим рассеянно переворачивала страницы. Ее мысли где-то блуждали.

– Самое обидное: я полагала, что между нами существует некая связь, основанная на общих воспоминаниях. Знаю, что слишком критично отношусь к Гаю, но, честно говоря, всегда была рада его видеть. Каждый хочет чего-то светлого в жизни. Я прекрасно понимаю, что не принадлежу к тем женщинам, в которых мужчины влюбляются без памяти. Я слишком прозаична, слишком обыденна и, безусловно, слишком деспотична. Ты же прекрасна, загадочна и ранима. Гай не должен любить меня, ведь я являюсь досадной помехой, нелепым препятствием, которое стоит между вами.

– Неправда. Мужчины влюбляются в тебя. Вспомни Эдварда. Он любит тебя всем сердцем, всей душой. Не думаю, что Гай вообще способен кого-то любить. Даже привязанность к особам своего пола ему недоступна. – Я тут же вспомнила, что Гай готов обманывать и родного брата. А может, все мужчины таковы? Мой опыт общения с ними нельзя было назвать богатым. Единственный мужчина, который испытывает теплые чувства ко всем без исключения людям и даже животным, – это дядя Сид. Поэтому многие считают его эксцентричным. – Иногда Гай кажется мне в высшей степени эгоистичным, но затем, вспомнив, что он платит за обучение Джорджа, я меняю мнение. Не каждый согласится взять на себя ответственность за чужого ребенка.

– Я до сих пор не могу поверить, что Вер бросил родного сына. Это так на него не похоже!

– Но ведь Гай молодец, что согласился платить?

– Ты видела его на вечеринке у Амброуза?

– Кого, Гая?

– Нет, Вера.

Во вторник утром миссис Крич самостоятельно проделала долгий путь к дому Прим. Поводом для столь необычного поступка являлась доставка бакалейных товаров, которые Прим заказала. Истинной же причиной было желание миссис Крич сообщить сногсшибательную новость: Вер восстал из могилы и вернулся домой. В полдень того же дня Прим сидела на крыльце вместе с Френки и Титч, ожидая, когда я вернусь с мельницы. Мы обсудили новость во время ленча, а затем и за ужином. Лицо Прим пылало, но голос оставался спокойным. Она говорила о том, как будет рада вновь увидеть Вера, встретиться со старым другом. Я пришла к выводу, что первой безответной любовью Прим был именно Вер. В отличие от прочих обитателей Падвелла, Прим не выказывала признаков нетерпения от того, что Вер не показывался на улицах деревушки. Я не могла не заметить, что Прим стала пользоваться косметикой.

– Да, я видела его.

– Как он выглядит теперь?

– Не знаю, как он выглядел ранее. У меня сложилось впечатление, что он строго контролирует свои эмоции.

– Он никогда не был болтуном. – Прим потянула за нитку, которая свисала с потертого рукава. – Когда мы пыжились изо всех сил, пытаясь самоутвердиться, Вер упрямо отмалчивался. Если кто-то хотел выяснить его мнение, он всегда отшучивался. Но если удавалось пробить защитную оболочку, то становилось ясно, насколько чистым и открытым человеком он был. – Прим улыбнулась. Повлажневшие глаза выдали ее секрет. – Я верю, что он… Кто это?

Кто-то громко стучал в дверь. Прим резко повернулась на стуле.

– Наверняка Дасти желает выпить чашку чая, – сказала я. – Открой ему дверь, а я пока поставлю чайник.

Прим встала и открыла дверь. Я услышала голос Гая:

– Прим, какая удача! – Я наклонилась, чтобы поприветствовать Хлою, которая, словно вихрь, ворвалась в кухню и всем своим видом показывала, что рада видеть меня. – Я был у тебя дома, но никого не застал. Я так и подумал, что ты здесь.

Я вдруг поняла, что это не Гай. Голос был более глубоким, более сильным. Вдруг раздался смущенный смех. Прим обернулась.

Она стояла у раскрытой двери, ее лицо пылало.

– Привет, – сказала она наконец. На этот раз ее голос звучал непривычно мягко. – Заходи.

Комната, казалось, стала меньше, когда Вер вошел. Его голова почти доставала до потолка. Вер обнял Прим, слегка привлек ее к себе и неловко коснулся губами щеки.

– Ты замечательно выглядишь, – произнес он. – Замечательно.

– Спасибо.

– Здравствуй, – сказала я. – Осторожно, не ударься головой о притолоку. Сегодня прекрасный день, не правда ли? – добавила я. Глупой фразой я попыталась отвлечь внимание Вера – Прим необходимо было некоторое время, чтобы прийти в себя.

– Да, ты права. – Вер наклонился и посмотрел в окно. – Хотя как раз сейчас начинается дождик.

– О! – Я не знала, что сказать, умные мысли покинули меня.

– Как твои дела? – спросила наконец Прим. – Мы не виделись столько лет.

– Неужели, неужели прошло столько времени? – Вер казался растроганным. – О Боже, ты что-то сделала с волосами?

– Я подстригала волосы несколько раз с тех пор, как ты уехал.

– И, кажется, стала совсем большой. Ты выросла?

– Только внешне. – Прим постепенно приходила в себя. В ее голосе появилась привычная язвительность.

– Как я рад вновь увидеть тебя! Это замечательно. – Веру, кажется, не хватало слов.

Чтобы старые друзья не смущались под моим взглядом, я отвернулась и сделала вид, что пристально наблюдаю за луком-пореем, который жарился на сковороде.

– Гм, – Вер продвигался на ощупь. – А чем ты занималась все это время? Как поживают твои родители?

– Родители умерли.

– О, прости. Мне очень жаль.

– Не извиняйся, ведь ты не виноват в их смерти.

Я решила прийти Веру на помощь.

– Ты не смог бы открыть бутылку? – Я подала консервный ключ. – Мы с Прим собирались выпить по бокалу вина. Составишь нам компанию?

– Спасибо.

– Я принесу еще один бокал, – Прим выбежала из кухни.

– Ты привела старый дом в порядок, – сказал Вер, окидывая взглядом кухню.

Здесь действительно все сверкало – чашки, стопки тарелок на полках, выскобленный стол.

– Значит, ты знал крестную Виолы. – Увидев на лице Вера недоумение, я продолжила: – Хотела бы я пообщаться с Анной. Ты, очевидно, не знаешь: у бедняжки была болезнь Альцгеймера, умерла она не так давно. Это прозвучит довольно глупо, но я умываюсь в ее раковине, готовлю ужин в ее кастрюлях, читаю ее книги и сплю в ее постели, и поэтому иногда мне кажется, что мы с ней хорошо знакомы.

– Кто такая Виола?

– Крестница Анны. Анна оставила коттедж Виоле. Это замечательный маленький домик, полный прелестных вещей. Наши вкусы на удивление схожи. Я не преувеличу, если скажу, что мы с Анной родственные души.

– Разве сходство во вкусах гарантирует совместимость?

– Не обязательно. Но разве тебя не привлекают люди, которые любят то, что любишь ты?

– Никогда об этом не думал. Пожалуй, ты права.

Вер стоял слегка согнувшись, держал руке на поясе потертых хлопковых брюк и смотрел на меня сверху вниз. Его глаза казались большими, чем глаза Гая, из-за более темных ресниц. Я заметила дырку на рубашке, а нагрудный карман был полностью оторван. Сегодня Вер казался более расслабленным, чем на вечеринке в Гилдерой Холле.

– А вот и я! – Прим принесла бокал и налила вино. – Давайте выпьем за твое возвращение.

– За дружбу – новую и старую, – Вер поднял свой бокал. – И за встречу родственных душ.

Прим быстро взглянула на меня, затем перевела взгляд на Вера.

– Что ты здесь делаешь, Вер? Ты хотел увидеть Фредди?

– Я хотел увидеть Дасти. Но дело касается и Фредди. Боюсь, что у меня плохие новости. Ты наверняка не знаешь, Прим, но Гай проявил благородство и дал мне carte blanche на управление поместьем. Я проверил бухгалтерские документы и пришел к выводу, что необходимо немедленно кое-что предпринять. Мельница приносит убытки уже много лет. Я полагаю, что ее следует закрыть. Только что я сообщил об этом Дасти.

– Как он воспринял новость? – спросила Прим.

– На удивление спокойно. Очевидно, Дасти понимал, что все идет к этому. Я пообещал, что работы ему хватит на ближайшие двенадцать месяцев, – несколько коттеджей в поместье нуждаются в срочном ремонте. Затем он выйдет на пенсию и будет получать неплохие деньги. Таким образом, мне удалось подсластить пилюлю.

– А что будет с мельницей?

– В ближайшее время ничего. Дасти будет оставаться там столько, сколько пожелает. За это он будет поддерживать механизмы в рабочем состоянии. К сожалению, ты теряешь работу, – Вер виновато улыбнулся.

– Не знаю, что и сказать. Я огорчена и рада одновременно. Работа на мельнице нелегка и скучна, но она давала мне возможность хоть как-то существовать. Кроме того, у меня есть подопечные, о которых я должна заботиться.

– Какая же я тупица! – воскликнула Прим. – Я напрочь забыла. У меня есть превосходная работа для тебя. Совет больницы принял решение сделать подарок своему старейшему и самому заслуженному члену. Было решено написать ее портрет и повесить в холле больницы. Я дала тебе такие рекомендации, что решение было принято единогласно.

– Но ведь ты ни разу не видела моих работ!

– Ты права. Но я уверена, что ты сможешь разместить глаза и уши в положенных местах, не правда ли? Никакого кубизма и сюрреализма. Никто не хочет, чтобы леди Фриск выглядела более уродливо, чем она есть на самом деле.

– Леди Фриск? О Боже! Как она отнесется к этой затее? Боюсь, что она недолюбливает меня.

– Ее ужасное величество было настолько польщено предложением Совета, что смогло пробормотать лишь несколько слов о тяжком бремени, гражданском долге и о том, что надеется помочь тебе не скатиться по наклонной.

– Ты ведь не шутишь? Я так тебе благодарна! Ты столько для меня сделала!

– Прим нисколько не изменилась, – сказал Вер, поглядывая на Прим с теплотой. – Думаю, что ты должна стать премьер-министром. Только ты сможешь наладить эффективную работу правительства и заставишь бездельников-министров ходить по струнке. – Я заметила, как изменилось лицо Прим. – Именно такой ты мне и запомнилась. Нужно ли было организовать крикетный матч, чайную вечеринку, собрание садоводов, Прим всегда была главной. Все остальные оказывались слишком ленивыми или слишком заносчивыми. А тот случай! О, мне так стыдно! Помнишь конкурс талантов в муниципальном зале, когда пианист взял на две октавы выше, а сопрано вынуждена была пищать? – Вер засмеялся. – Прим вскочила на сцену и строго отругала зрителей за смешки. Тебе тогда не было и восемнадцати, но даже самые суровые мужики вжались в кресла от ужаса. Ха-ха-ха! Я совсем забыл об этом…

– Рада, что ты развеселился, – голос Прим был обманчиво мягок. – Продолжай.

Вер перестал смеяться, он понял, что сказал что-то не то.

– М-м, да… Я, кажется, не даю вам приступить к ленчу. – Прим словно окаменела. – Я должен идти. Спасибо за вино. Рад был снова вас увидеть. Прим, мы должны как-нибудь встретиться, поболтать. Я хочу узнать все новости.

Вер взглянул на меня. Каждое его движение выдавало замешательство. Мне пришло в голову, что Вер, несмотря на юношеские проступки, стал достойным мужчиной, не способным на хитрость, обман и подлость. Прим сложила губы в подобие улыбки. Точно так улыбаются политики, узнав, что проиграли выборы с незначительной разницей голосов.

– Я пока отнесу ножи и вилки, – сказала я, вытащила приборы из ящика комода и направилась в гостиную.

Вернувшись через несколько минут, я увидела, что Прим одна и плачет. Вера уже не было.

Глава 29

– Фредди, Фредди! – кричала Титч, протягивая ко мне руки.

Я усадила ее к себе на колени. Френки вошла и при жалась ко мне.

– Привет, дорогая, как твои дела? Ты запачкалась. У тебя грязь на носу.

– Мы хотели приготовить тебе сюрприз. Пришлось повозиться в хижине. – Френки махнула рукой. – Пойдемте, и все увидите.

– Погоди, дай нам допить кофе. А это кто? – Место у окна, где сидели Прим и я, было залито солнечным светом, дальняя же часть гостиной оставалась в тени. Рядом с дверным проемом стояла незнакомая девочка. Она заложила руки за спину, опустила голову и смотрела на нас исподлобья.

– Рут! – окликнула ее Прим. – Подойди поближе. Мы хотим разглядеть тебя.

Рут впервые появилась в коттедже. Она медленно приблизилась. Ее темные брови были нахмурены. Девочка явно была смущена. Темные, почти черные волосы Рут разделял прямой пробор. Сзади болтались две косички, перевязанные потрепанными ленточками. Кожа у Рут была оливкового цвета, да и черты лица говорили о примеси латинской крови. Я поняла, что она приходится сестрой малышам лишь по матери. Рут была одета в лиловое сатиновое платье. Длинный подол был в грязи.

– Это ее лучшее платье, – прошептала Френки.

Шепот Френки звучал громче, чем чей-либо полный голос. Рут нахмурилась еще больше и повернулась, собираясь уходить.

– Очень красивое платье, – осторожно заметила я. – Как мило, что ты решила заглянуть к нам.

Рут опустила глаза и ничего не ответила.

– Садись за стол, – сказала Прим. – Я помню тебя по воскресной школе. Ты замечательно нарисовала Ноев ковчег.

Рут с опаской посмотрела на Прим, осторожно подошла и уселась на подоконник. Добрых три фута отделяли ее от нас.

– Ты плакала? – спросила Френки, обратившись к Прим. Ничто не могло укрыться от ее пристального взгляда. – У тебя потекли глаза, тушь размазалась на щеках.

После того как Вер ушел и Прим всплакнула, она быстро успокоилась, однако тушь потекла.

– Я была ошарашена, увидев его, – оправдывалась Прим. – Я не была готова. Ненавижу себя за то, что была с ним саркастична и холодна. Мы ведь должны были говорить о другом.

Щадя чувства Прим, я ни разу не произнесла имя Вера, но во время ленча Прим неоднократно тяжело вздыхала и повторяла:

– Какая же я дура! Какая дура!

– Ты совсем не дура, – успокаивала ее я. После пятого или шестого раза я произносила эти слова уже автоматически.

– Ненавижу воскресную школу, – Френки сморщила носик. – Ненавижу петь псалмы. Это так скучно. Постоянно рисовать овец то еще удовольствие. А от миссис Виннакотт плохо пахнет.

– Чепуха! – заявила Прим. – Не ковыряйся в носу, у тебя грязные пальцы. Ты можешь занести инфекцию. И не смей затаскивать козявок в рот.

Я не могла сдержать улыбку. Прим, как суетливая наседка, совала носовой платок нераскаявшейся Френки.

– Она воняет. От нее исходит запах, как от жидкости, которой моют туалеты в школе. Дизи… дезинфекция.

– Замечательно! Это ведь приятный, свежий запах.

– Она пахнет не только этим, – не сдавалась Френки. – Когда миссис Виннакотт склоняется надо мной, я слышу запах какашек.

– Это ужасно! – Прим оставила роль строгой воспитательницы и звонко рассмеялась. – А тебе нравится ходить в воскресную школу, Рут?

Рут кивнула.

– Я люблю звонить в колокольчики, – осторожно сказала девочка.

Я заметила, что после того, как Прим сделала замечание Френки по поводу грязных ногтей, Рут спрятала руки в карманы.

– Мама заболела. Поэтому я не могу больше посещать школу, – пояснила она.

– Не можешь? Но ваша мама выздоровела, не правда ли? Обязательно приходи завтра.

Рут обреченно пожала плечами. Я заметила, что у девочки нервный тик: она вздрагивала каждые несколько секунд. Было очевидно: ее что-то угнетает.

– Ненавижу эти дурацкие колокольчики! – вмешалась в разговор Френки. – У меня болит голова от колокольного звона. Бом, бом, бом, – очень громко нараспев произнесла она прямо мне в ухо.

Присутствие Рут плохо влияло на поведение Френки. Девочка чувствовала, что перестала быть центром внимания.

– Пойдемте прогуляемся, – предложила я. – Я понесу Титч.

Малышка лежала, полузакрыв глаза, и сосала палец.

– Да, да, пойдемте в хижину! – Френки подпрыгнула на месте. – Я пойду впереди. Можно, мы завяжем тебе глаза? – В руке Френки держала носовой платок Прим.

– Боюсь, что у меня не получится спуститься по извилистой тропинке с завязанными глазами. Я свалюсь на землю и скачусь со склона в реку. Обещаю, что закрою глаза, как только мы подойдем к двери.

– Идите за мной! Идите за мной! – кричала Френки.

Ее крик напугал Титч. Малышка заплакала.

– Здравствуйте. Можно войти? – в комнату вошел Эдвард. – Я долго стучал, но вы не слышали. Мы должны идти за тобой? Покажешь нам дорогу, юная леди? – Эдвард тепло улыбнулся и посмотрел сверху вниз на Френки.

– Я не собиралась приглашать никаких мужчин, – резко ответила Френки.

– Очень грубо, Френки! – сказала Прим. – Ты должна извиниться перед доктором Гилдкристом.

– Все в порядке. – Эдвард присел на корточки. Его голова оказалась на одном уровне с головой Френки. – Когда маленькие девочки приходят в больницу, я прошу их высунуть язык. Давай проверим твой. – Френки высунула язык. – О, какой ужас! Как грубо! Высунь еще. Ого, очень хорошо! А теперь делай так, – Эдвард приложил большие пальцы к ушам и помахал остальными пальцами.

Френки захихикала. Титч залилась звонким смехом. Только Рут даже не улыбнулась.

– Эдвард, прекрати! – Прим встала со стула и натянула плащ.

– Секундочку! – Эдвард вытащил платок и провел по ее щеке. – Или сажа, или косметика. – Большая красная рука Эдварда легла на плечо Прим. Он наклонился и нежно посмотрел ей в лицо. – Что с тобой? Успокойся, старушка.

– Ты мог бы сказать: тпру, лошадка, – сказала Прим угрюмо. Затем, сделав над собой усилие, добавила: – Не обращай внимания. Я самая настоящая идиотка.

– Я знаю огромное количество эпитетов, которые тебе подходят. Среди них нет слова идиотка.

Лицо Эдварда лучше всяких слов говорило о любви, которую он испытывал к Прим. Я отвернулась. У меня возникло чувство, что я стала свидетелем чего-то очень личного, очень интимного.

– Пойдемте! – нетерпеливо крикнула Френки.

Под массивными фиолетовыми тучами небо стало желтым. На мгновение показалось солнце, и сад огласился птичьими трелями. Френки бежала впереди и напевала что-то под нос. Рут замыкала процессию. Я закрыла глаза перед дверью в хижину. Потная ручонка ухватила мою руку и затащила меня вовнутрь. Открыв глаза, я издала возглас удивления. Стены хижины были украшены цветами: оранжевыми тюльпанами, ярко-красными пионами, белыми и голубыми ирисами и охапками зеленых листьев. Хижина преобразилась. Эффект был потрясающим, хотя некоторые цветки уже начали увядать.

– Мои дорогие, где вы раздобыли эти прекрасные цветы? И как вам удалось прикрепить их к стене?

Присмотревшись внимательней, я обнаружила следы клея, стекавшие по стене.

– Я нарвала цветов с наружной стороны заборов, – промямлила Френки несколько виновато. – Честное слово, я не лазила в чужие сады. А Рут испекла печенье.

Скатерть из красного бархата, украшенная цветами, покрывала стол. На самодельных тарелках из листьев лежали темные и розовые в полоску сосиски, а также крохотные кусочки серого цвета печенья с ягодами смородины посредине. В центре стола стояло блюдо с зеленого цвета желе, которое слегка растеклось по краям.

– Прекрасно! – Я поцеловала Френки. Девочка крепко обхватила меня руками за шею, вне себя от радости. – Спасибо большое за то, что ты сделала. Молодчина!

Я также поцеловала Рут, которая все еще держалась скованно и ни на что не реагировала.

Френки с ликованием подпрыгивала на месте.

– Скатерть мы сделали из маминого вечернего платья. – Прим и я обменялись взглядами. – Чашки слепили из глины, которую выкопали на берегу. Из дома мы принесли чайник и несколько пакетиков чая. У нас не оказалось молока, но зато есть сахар. Я пока разожгу огонь.

– Может ли мужчина предложить свою помощь? – смиренно спросил Эдвард.

– Пойдем со мной.

Френки выскочила наружу. Она волновалась, вероятно, ей приходилось устраивать вечеринки не так часто. Когда чайник закипел, Прим, я и Рут уселись за стол.

– Какое вкусное печенье, Рут, – сказала я и переложила Титч с одной руки на другую. Малышка закрыла глазки и стала засыпать. – Ты любишь готовить?

Рут повела плечами.

– В рецепте написано добавить в тесто яйца, но в доме не оказалось ни одного. Мама не очень хорошо себя чувствует, она не пошла сегодня за пособием.

Я не стала спрашивать Рут, начала ли мама снова пить.

– У тебя не получится убедить маму поговорить с нами? Мы смогли бы устроить так, что кто-то другой будет получать за нее пособие, пока она болеет.

– Не знаю, наверное, нет…

– Но Рут, дорогая, что вы будете есть? Нельзя жить так, как вы. Просыпаясь по утрам, вы не имеете понятия, кто сегодня вас накормит, чем и где. Малышка может заболеть, если не будет получать достаточного количества здоровой свежей пищи.

Рут выглядела абсолютно несчастной и обессиленной. Кожа под ее глазами была темного, почти лилового цвета. Мне хотелось обнять девочку, но я знала: ей это не понравится.

– Вы, ублюдки! – Уилл ворвался в хижину. Он был в грязи с головы до ног. – Вы должны были мне сказать! Умираю от голода. Я почти поймал форель, огромную форель. В следующий раз я сплету сеть. Ей уже не уйти от меня.

– Здравствуй, Уилл.

Уилл проигнорировал мое приветствие, подошел к столу и протянул черную от грязи руку.

– Не смей ни к чему прикасаться, Уильям Рокер! – в голосе Прим звучали металлические нотки. Уилл послушно отдернул руку назад. – Девочки тяжело работали, чтобы сделать нам сюрприз. Ты не имеешь права все испортить.

Наконец чайник закипел. Мы тут же стали пить чай, хотя Прим и я лишь час назад закончили ленч. Глиняные чашки начали распадаться, как только их наполнили горячей водой. Чай на вкус был похож на жидкую грязь. Я с трудом сделала несколько глотков. Сосиски оказались сырыми внутри. Мне пришлось проделать жонглерский трюк – и сосиска незаметно исчезла в кармане. Лишь Эдвард выпил чай до дна и теперь пережевывал сосиску с показным удовольствием. В моей порции желе неизвестно каким образом оказался прутик.

– Фу, дерьмо! – Уилл открыл рот и выплюнул содержимое в тарелку, затем ладонью смел полуразжеванную пищу с тарелки на землю.

– Вы не правы, молодой человек! – Эдвард нахмурился. – Лично я не помню, когда ел такую вкусную еду и наслаждался столь приятной компанией.

Он улыбнулся и взъерошил волосы Френки. Улыбка Эдварда была ободряющей, а голубые глаза смотрели с теплотой. Я не понимала, как Прим удается устоять перед ним. Хотя, конечно же, сексуальное влечение не подвластно разуму и воле. Прим оперлась подбородком о согнутую в локте руку и не отрываясь смотрела на Эдварда. Эдвард поймал ее взгляд. Легкая тень омрачила его лицо.

Прим встала из-за стола.

– Давайте немного пройдемся.

Лес стоял во всей красе: зеленые кроны, аромат весенней травы, звонкое пение птиц. Дикие голуби нежно ворковали, порхая среди ветвей. Я остановилась послушать невидимого за деревьями дятла. Невесомые пылинки кружили в полосках света бесконечные хороводы. Колокольчики яркими пятнами мерцали над землей. Сладкий запах цветов смешался с острым запахом дикого чеснока под нашими ногами.

Хлоя, Бальтазар и Френки бежали впереди. Френки заметила колокольчики и стала собирать букет.

– Мы не должны позволять ей рвать цветы, – сказала Прим.

– Она так счастлива. Не будем портить ребенку настроение, – задыхаясь, ответила я – Титч с каждым шагом становилась все тяжелее.

– Позволь мне помочь. Я возьму малышку, – сказал Эдвард и осторожно забрал девочку.

Титч на секунду открыла глаза, но немедленно заснула после того, как Эдвард стал нежно гладить ее по головке.

– Фу! Здесь воняет! – крикнул Уилл. – Жаль, что у меня нет ружья. Я бы перестрелял всех птиц.

Было очевидно, что Уилл совершенно равнодушен к красотам природы.

– Разве здесь не прекрасно? – обратилась я к Рут. – Смотри, как белки бегают друг за другом.

Рут в ответ, как обычно, передернула плечами. Но когда мы приблизились к дикой яблоне, которую сверху донизу укрывали белоснежные цветы, лицо Рут засияло от удовольствия.

– Я оставлю за собой дорожку, как Гензель и Гретель^[69]. – Френки нарвала охапку листьев и стала разбрасывать позади себя.

– Дура, ты никогда не сможешь найти их, – засмеялся Уилл. – Листья засохнут или сгниют.

– Никто не смог бы найти и крошки хлеба, – ответила Френки. – Сам дурак. Жирная свинья.

– Дети! – строго произнесла Прим. – Ведите себя хорошо или отправляйтесь домой. Давайте попробуем наслаждаться природой без шума и ссор.

Френки немедленно замолчала, но Уилл, топая за моей спиной, бормотал:

– Ду-ра, ду-ра.

У Уилла, безусловно, был тяжелый характер.

– Послушайте! – Френки резко остановилась. Я чуть было не врезалась в нее. – Что это за странный звук?

Раздался вой, который сменился пронзительным визгом. Птицы с шумом поднялись в воздух, белки спрятались в кронах.

– Это старая ведьма пришла, чтобы испечь тебя в духовке, – низким голосом тихо произнес Уилл.

Френки испуганно схватила меня за руку. Предположение Уилла оказалось недалеким от истины. Мы свернули на тропинку и обнаружили Бар, которая легко подпрыгивала, размахивая руками над головой, как пловец, и издавая громкие звуки. Теперь ее волосы были окрашены в очаровательный цвет топленого масла. На Бар была яркая юбка, сшитая из разноцветных квадратных лоскутов, и полосатый джемпер. Я подумала: «Какое счастье, что сегодня Бар одета, ведь с нами Эдвард». Затем вспомнила, что Эдвард, будучи врачом, вряд ли удивился бы, увидев обнаженное женское тело, а вот Уилла пришлось бы увести отсюда.

– Осторожней, не вступите в круг! – закричала Бар, когда увидела нас. – Я праздную день летнего солнцестояния. Сегодня происходит сексуальное соитие бога Солнца с богиней Лета. Присоединяйтесь ко мне.

– Не думаю, что мы должны в этом участвовать, – начала было Прим, но Френки и Уилл уже направились к двум кучкам горящего хвороста, вокруг которых танцевала Бар.