Текст книги "Танец для двоих"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

– Да, только добра. Я часто чувствую, что не вижу многих вещей так же ясно, как другие, – продолжила она. – Похоже, я не могу найти оправдания человеческим поступкам. Мне кажется, что мир уродлив и жесток. Надеюсь, что я ошибаюсь.

– Мы все чувствуем подобное, стоит нам узнать о чем-нибудь ужасном. Иногда, когда я читаю о страшных трагедиях в газетах, я чувствую себя разъяренной на весь мир. Но ведь люди способны на подвиги, героизм, любовь, самопожертвование. Кроме того, люди способны творить. – Я подумала о картинах Рафаэля. Если мы можем создавать прекрасные произведения искусства, значит, мы не безнадежны.

– Послушайте меня. – Джайлс вернулся в бальный зал. Он присел на корточки рядом с леди Инскип и взял ее за руку. – Ужасные звуки, которые вы слышали, не имеют ничего общего с призраками, привидениями или еще чем-нибудь потусторонним. Эта часть дома построена над старой гипсовой шахтой. Я обнаружил это, когда исследовал карту местности. Фундамент постепенно оседает, так как шахта проваливается.

– Поэтому и двери постоянно заедает, а в комнатах пыль? Здание оседает вместе с фундаментом.

Из-под пола раздался стон. Несмотря на мою уверенность в том, что Джайлс прав, я вздрогнула. На этот раз стон звучал особенно по-человечески.

– Пойдемте, – сказал Джайлс и потянул леди Инскип за руку. – Не думаю, что здание рухнет сегодня, но нам все же стоит поскорей отсюда выбраться.

Леди Инскип, кажется, не поняла, что опасность, которая ей угрожает, скорее физическая, чем сверхъестественная. Женщина выглядела озадаченной и тесно прижималась к нам, словно опасалась быть похищенной мстительным злым духом.

– Что здесь происходит? – В дверь ворвался Френсис. Он тяжело дышал. – Только что позвонил Джеймс. Что случилось, Милли? Мой Бог, твое лицо! Я уверен, тебе не о чем беспокоиться. – Он взглянул на Джайлса. – Что происходит, Фордайс?

– О Френсис! – Леди Инскип робко положила ладонь на его рукав. – Мне очень жаль. Боюсь, что я не смогу больше притворяться.

Глава 33

Френсис увез леди Инскип в небольшой отель на побережье в Скарборо. Джайлс и я складывали книги из библиотеки в багажник автомобиля Пирса. Джайлс пообещал сэру Джеймсу, что попытается продать книги.

– Думаю, что леди Инскип станет лучше, ведь ей не придется больше притворяться, – сказала я. Мне с трудом удалось доковылять до автомобиля, в руках я держала тяжелую охапку сочинений Кларендона.

– Не знаю, возможно, ты права. Но одно, без сомнений, пойдет ей на пользу: леди Инскип окажется вдали от этого места. Френсис сказал, что договорился с куратором, в случае необходимости ему разрешили отсутствовать на работе целых три месяца.

– А что произойдет с домом, заплатит ли страховая компания за укрепление фундамента?

– Маловероятно. Обычно страховые компании пытаются уклониться от подобных трат. Скорее всего, викторианское крыло придется полностью разрушить.

– А как же театр, его также разрушат?

– Скорее всего. Для того чтобы сохранить театр, придется потратить уйму денег. Кроме того, мы не знаем, а вдруг ответвления от шахты доходят до главного здания. Старые карты повреждены. Лучшее, что Инскипы могут сделать, – это продать особняк.

– После стольких лет! Какая жалость!

Я подняла голову и посмотрела на марширующих слонов под голубовато-зеленым куполом. Что Инскипы будут чувствовать, когда увидят это все в последний раз? Даже Лалла, которая не уставала повторять, что не любит особняк, почувствует сожаление. Я бы на ее месте ощутила укол боли. Тяжело расставаться с местом, в котором прошло детство, и знать, что больше никогда его не увидишь.

– По сравнению с другими зданиями этот дом просто младенец. Ему меньше двухсот лет. Конечно, очень жаль, что все складывается подобным образом, но сейчас бесполезно болтать. Что бы ты ни делала, не урони книги. Они гораздо древнее, чем дом. Заверни их аккуратно в одеяло и положи в багажник.

– Надеюсь, что мне удастся втиснуть чемодан за спинку сиденья. – Я с сомнением посмотрела в багажник. – Этот автомобиль слишком мал, не правда ли?

– Потому что он предназначен служить инструментом соблазнения, а не телегой для перевозки чемоданов. Этот автомобиль много говорит о характере мужчины, который им владеет, – мужественный, опасный, чертовски соблазнительный. – Джайлс сверкнул зубами и зарычал, пародируя повадки Пирса. – Но не волнуйся, я буду ехать предельно осторожно и довезу тебя домой в целости и сохранности. Ты будешь чувствовать себя словно моя старая тетя, которая едет в церковь на исповедь.

– Ох, – сказала я, не в силах скрыть разочарование в голосе.

Я отправилась на кухню сделать сандвичи в дорогу для Ники. Отдельно я приготовила несколько бутербродов для Джайлса, чтобы ему было чем перекусить по возвращении со станции. Остатки заливного в холодильнике вызывали отвращение. Я подумала о том, что вряд ли в ближайшее время смогу смотреть без содрогания на что-либо, хоть отдаленно напоминающее желе. Как быстро нам надоедает то, что еще вчера казалось безумно вкусным. Я приготовила сандвичи с сыром, помидором, зеленым луком и солеными орешками, а также сандвичи с курицей, кресс-салатом и майонезом. Затем тщательно упаковала в пластиковую коробку и положила туда еще печенье, яблоки и бутылку лимонада. Перед этим я внимательно осмотрела сумку, которую собрал Ники. Я добавила пару чистых носков, трусы, пижаму, полотенце и зубную щетку. Ники аккуратно упаковал коробку с засушенными бабочками, моток веревки, совок, увеличительное стекло, но забыл прихватить самые необходимые вещи.

Мы поехали в Ньюарк на «лендровере», который остался единственным в доме автомобилем, достаточно вместительным для трех человек. Джайлс долго не соглашался брать в машину Нипа и Наджа, но в конце концов уступил моим уговорам. Я отправила Ники попрощаться с отцом. Мальчик почти сразу же вернулся.

– Отец дал мне вот это и приказал уходить, – сказал Ники. В руке он держал монету номиналом в один фунт. – Папа никогда не давал мне столько денег, – улыбнулся Ники. Затем нахмурился. – Наверняка он рад, что я уезжаю. Ничего страшного, я никому не позволю испортить свое первое путешествие в поезде. Я не буду ложиться спать всю ночь до утра – не хочу пропустить что-нибудь интересное.

На вокзале Джайлс купил Ники сборник комиксов, шоколадку и передал на попечение проводника.

– Я пришлю тебе открытку! – Двери вагона с шипением закрылись. Ники высунулся из окна: – Спасибо за шоколад и за все!

– Передай привет Лалле и Хамишу! Счастливого пути!

Вокзальный носильщик проверил, плотно ли закрыта дверь в купе Ники.

– Не высовывайте голову из окна, сэр, когда поезд придет в движение, – хмуро сказал носильщик и поправил фуражку на голове.

Лицо Ники вдруг стало серьезным. На него, вероятно, произвело впечатление сознание собственной значимости. Он ехал один – гордый пассажир купейного вагона, ехал без сопровождения взрослых. Ему предстояла долгая дорога до Эдинбурга. Поезд тронулся. Я бросила на Ники прощальный взгляд. Он с невероятно прямой спиной сидел на своем месте и торжественно махал рукой на прощание.

– Почему ты плачешь? – спросил Джайлс с легким раздражением в голосе. Мы брели вдоль вокзала к автомобильной стоянке. – Ники замечательно проведет время.

– Разве ты никогда не плачешь, если что-то глубоко тебя трогает? Плачут не только от грусти. У меня всего лишь покраснели глаза. Совсем не обязательно называть это плачем. Я люблю Ники. Я хотела бы усыновить его.

– Ты хотела бы усыновить целый мир. О, черт побери!

Мы уставились на «лендровер». Нип и Надж, которые оставались в машине, успели изгрызть водительское сиденье. Они высунули головы из окна и бешено лаяли на всех проходящих кошек. Увидев нас, собаки приветливо заворчали. На их мохнатых мордах висели клочья слюны.

– Теперь я понимаю, что ты имела в виду, когда сказала, что иногда хочется плакать, если что-то трогает до слез. Как я теперь буду объясняться с сэром Джеймсом? Что я ему скажу?

Всю дорогу от станции до Инскип-парка моросил дождь. Печка в машине не работала. Я сказала, что мы правильно сделали, взяв с собой собак, – их дыхание согревало воздух лучше всякой печки. Джайлс ответил, что предпочел бы замерзнуть, чем подвергать свою шею опасности. Собаки, которые стояли на заднем сиденье, энергично облизывали шею и затылок Джайлса шершавыми языками. Я инстинктивно придвинулась к Джайлсу. Меня мучила ревность. Почему собакам прощается подобная фамильярность?

– Если ты не уберешь колено, я не смогу переключать скорости.

Когда мы вернулись, Сюзан уже находилась в кухне. Она варила суп из копченых ребрышек и гороха.

– Объедение. Как вкусно пахнет! Я замерзла и проголодалась.

– Я сварила достаточно, хватит на всех.

– Могу предложить сандвичи взамен на тарелку супа.

– Соленые орешки? Странное сочетание. Что надоумило тебя положить орешки в сандвич? Ты чудачка.

– Попробуй. – Меня больше не обижали колкости Сюзан. Я понимала, что это всего лишь способ самозащиты.

– Хм. Довольно интересное сочетание. – Сюзан съела сандвич и потянулась за другим. – Хотя не думаю, что Джеймсу понравится. Он не любит орешки, зато обожает суп. Сейчас, когда она уехала, я собираюсь дать ему все, что он любит, все, чего он хочет. – Глаза Сюзан сверкали, губы были накрашены яркой губной помадой, а в ушах болтались сережки. – Я разожгла камин в кабинете Джеймса. Надеюсь, ты не будешь возражать?

– Возражать?

– Мы с Джеймсом собираемся поужинать отдельно. Джеймс очень устал, ему хочется отдохнуть от всех. Он нуждается в ласке. – Я бы с большим удовольствием приласкала разъяренного быка, но желание Сюзан уединиться со своим дядей подсказало идею. Я решила воспользоваться случаем и стала строить собственные планы. – Могу я тебе довериться? – спросила Сюзан. – Кое-что я не рассказывала еще никому…

– Конечно. – Я никогда не отказывалась выслушивать чужие откровения. Меня не тяготило бремя тайн. Может быть, потому, что я выслушивала столько всего, что забывала большую часть рассказанного.

– Я знаю, ты не любишь Джеймса. – Сюзан сделала паузу и покраснела. – Но он всегда хорошо относился ко мне. Когда я была ребенком, он защищал меня. Отец… ты прекрасно знаешь, какой он. Он стесняется меня, потому что я некрасива и не могу заставить людей полюбить себя. Мне было десять лет, когда умерла мама. Отец не находил себе места, может, потому, что они часто ссорились. Полагаю, что мама ненавидела отца за бесконечные измены. Она была очень красивой и очень деликатной, ее обожали все, кто знал. После того как мама умерла, отец ни разу не поинтересовался, чем ее смерть была для меня. Тетя Милли дала мне свое платье для похорон, очень вычурное. Я ужасно в нем выглядела. Джеймс нашел меня после церемонии. Я сидела в гостиной в полном одиночестве. Он взял меня за руку. – Сюзан убрала прядь волос со лба. – Он сказал: «Бедная маленькая Сюзан. Бедная маленькая девочка». Джеймс сел рядом, усадил меня на колени и стал гладить. Он не сказал больше ни слова, но я чувствовала тепло, которое он не мог выразить словами. После этого случая я всегда знала, что найду у него поддержку. Иногда, когда папа становился особенно язвительным, Джеймс осаживал его разгневанным взглядом. Конечно, он не мог сравниться с отцом в красноречии, но мне приятно было осознавать, что есть кто-то, кто может заступиться за меня. Я видела, как Джеймс страдал из-за приступов тети Милли. Она всегда отличалась неустойчивой психикой, даже до рождения Ники. Знаешь, однажды тетя Милли пыталась утопить Джеймса. Об этом предпочитали не говорить, но я слышала сплетни. Бедный Джеймс! Он был таким подавленным. Милли не принесла ему счастья… Мужчине нужна отдушина. Мы стали любовниками. Мне было двадцать пять лет. Я прекрасно понимала, что делала, – добавила Сюзан, увидев изумление на моем лице. – Он плакал у меня на руках. Никогда ни один человек не был мне настолько близок. Он был раздражительным… нелюдимым, но кто может винить его? Он никогда не бросит Милли. Он говорит, что они повенчаны перед лицом Господа и останутся мужем и женой в радости и печали, богатстве и бедности, здравии и болезни. Мне его поведение кажется благородным. Немногие мужчины могли бы ее терпеть.

– Бедная леди Инскип. Я сочувствую ей от всей души.

– Это потому, что ты всегда сочувствуешь неудачникам. Джеймс тоже страдает, но он не выставляет страдание напоказ. Я восхищаюсь им.

Позже в оранжерее я размышляла над словами Сюзан. Я накрыла стол белой скатертью и положила на кресла мягкие подушки. Мне никогда не приходило в голову испытывать сочувствие к сэру Джеймсу. Он казался мне бесчувственным занудой. Но Сюзан смотрела на него другими глазами. Она видела в нем черты, недоступные другим. Она была права. Сюзан не судила поверхностно. Она не обращала внимания на то, что сэр Джеймс был уродлив и абсолютно лишен обаяния. Я чувствовала себя пристыженной: мне не хватило проницательности заглянуть ему в душу. Он, должно быть, старше ее на двадцать лет. Я не могла представить их в постели, в жарких объятиях друг друга. По крайней мере, они счастливы вдвоем.

Я вышла в сад. Земля под ногами была влажной после дождя. Я сорвала несколько роз и поставила букет на стол в оранжерее. Капли и мелкие насекомые посыпались с влажных полураскрытых бутонов на скатерть, но я подумала, что мужчина не станет обращать внимание на подобные мелочи. Я разогрела суп и разлила его по тарелкам. На середину стола поставила блюдо с сандвичами. Затем открыла бутылку вина, которая осталась с вечеринки, и направилась в библиотеку. Джайлс разбирал книги, старые карты и письма. Он пытался привести бумаги в порядок.

– Очень элегантно, – сказал Джайлс, усевшись за стол. – Не возражаешь, если я разолью вино по бокалам? Я, кажется, голоднее, чем думал. Суп выглядит превосходно. – Джайлс поднес ложку ко рту и замер на секунду. Он уставился на чугунные стропила, обвитые зелеными стеблями. – Немногие оранжереи могут похвастаться такой высотой. Знаешь, я обошел сегодня вокруг викторианское крыло. Бильярдная и бальный зал безнадежны. Но мы можем попытаться спасти оранжерею.

– Я очень рада. Я так люблю этот дом. Мне нравится все: его достоинства и его недостатки. Это как любовь к человеку. Ты влюблен даже в слабые стороны избранника, потому что они – неотъемлемая его часть.

– Боюсь, что подобную любовь встретишь нечасто… Посмотри, у меня в супе плавают черные мушки. Видишь, как отчаянно они пытаются выползти на край тарелки. Я должен попробовать одну. – Джайлс проглотил ложку супа и причмокнул губами. – М-м, объедение, насекомые так аппетитно хрустят на зубах.

– О нет, не надо! Несчастная мушка. Как ужасно, должно быть, когда тебя съедают живьем! – Я увидела улыбку на лице Джайлса. – Негодяй, ты обманул меня.

– Если ты так любишь насекомых, забирай муху себе. – Джайлс положил мушку на край моей тарелки. – Я лучше попробую сандвичи. Надеюсь, что эти черные крошки – не останки тараканов.

– Это соленые орешки. Попробуй, очень вкусно.

– М-м. Скажи, кому посвящено твое очередное эссе? Или на этой неделе ты освобождена от домашнего задания?

– Мне задали сочинение на тему «Корреджо – новая чувственность». Джулиан сказал, что на этой неделе вместо сочинения мне достаточно будет сделать пометки в блокноте. Зато на следующей неделе он хочет дополнительное эссе о Тициане… Ты помнишь, как мы танцевали в оранжерее в день приезда в Инскип-парк?

– Да, я все хорошо помню. Я выглядел полным идиотом, когда пытался ухлестывать за Лаллой. Но я пришел к выводу: иногда полезно делать глупости… У меня есть превосходная книга о венецианской школе живописи. Я дам тебе почитать. Помню, что когда я увидел «Данаю» Тициана в мадридском Прадо, то остолбенел от восхищения. Техника экстраординарная, почти как у импрессионистов. Свет падает на лицо Данаи, как расплавленное золото.

– Я должна увидеть эту картину. Не думаю, что ты выглядел идиотом.

– Спасибо, ты слишком добра ко мне. Мне следовало надеть плащ. Здесь очень холодно. В библиотеке гораздо теплее.

– Останься, я сварила кофе. У меня появилась идея. Я знаю, что тебя согреет. Потанцуй со мной.

– Что, сейчас?

– Да, почему бы нет?

– Только мы вдвоем? Боюсь, что мы будем выглядеть нелепо. К тому же сегодня я должен закончить работу с книгами. Завтра рано утром нам предстоит уезжать.

– О, закрой рот. Подойди ко мне.

– Хорошо. – Джайлс в первый раз обнял меня. Я повернула голову в сторону. Мне не хотелось, чтобы Джайлс увидел выражение счастья в моих глазах. Некоторое время мы молча стояли друг напротив друга. – Что ж, по крайней мере ты согреешься.

– Я надела два свитера. Как грустно уезжать.

– Может быть. В некотором смысле. Но ведь мы всегда можем вернуться.

– Это место уже никогда не будет таким, как было. Джереми и Лалла навсегда покинули родительский дом.

– Ты права. Я забыл, что ты умеешь танцевать. – Возникла долгая пауза. – Ты подсыпала что-то в мое вино? У меня кружится голова.

– Кружится? Моя голова тоже кружится.

Еще одна пауза.

– Я и не знал, что ты умеешь петь. Еще один талант.

– Я не пою, а мурлычу. Мне кажется, мурлыкать сможет каждый.

– Я не могу. У меня абсолютно нет слуха. Послушай.

– Ничего страшного. У тебя получится, если захочешь.

– Мне тоже так кажется, но друзья жалуются, когда я открываю рот.

– У тебя неплохой голос. Ты спел очень мило.

– Неудивительно, что ты так считаешь. Думаю, что если б ты встретила Гитлера или Лукрецию Борджиа, то тоже нашла бы их милыми.

– Может быть. – Долгая пауза. – Тебе стало теплей… сейчас?

– Да. Я согрелся, мне жарко. Виола…

– Что?

– Ничего. Извини. Боюсь, что выпил слишком много. Ты знаешь, я никогда… никогда не замечал, как ты…

– Да?

– Не смейся надо мной, Виола, но я думаю, что я… я хочу тебе сказать, что…

– Вы здесь, Фордайс! – В дверном проеме стоял сэр Джеймс. В мерцающем свете свечей его глаза горели красным светом, как у кролика-альбиноса. Желтый жилет облегал коренастую фигуру. – Чертов холод в этом месте. Я должен приказать Баузеру прочистить дымоход завтра утром и разжечь печь. Мне не хочется потерять драгоценные растения, которые я так долго выращивал. Посмотрите сюда, Фордайс, я пытаюсь разобраться со страховым полисом. Черт побери, не могу ничего понять. Помогите мне, пожалуйста.

Первый раз за все время, поведенное в Инскип-парке, я услышала, как сэр Джеймс обращается с просьбой. Обычно он ворчал или раздавал приказы. Очевидно, романтический ужин в компании Сюзан сделал его мягче. Было очень сложно испытывать симпатию к этому человеку. Сэр Джеймс прервал Джайлса как раз в тот момент, когда Джайлс остановился и посмотрел на меня так, словно собирался сказать что-то очень важное. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди.

– Хорошо. – Джайлс вышел вслед за сэром Джеймсом. На полпути он остановился, повернулся ко мне и сказал: – Не думаю, что это займет много времени. Ты дождешься меня, Виола?

– Да. – У меня перехватило дыхание. – Конечно, дождусь.

Я побежала на кухню и принесла в оранжерею кофейник и две чашки. Мне было очень холодно. Я превращусь в сосульку, пока Джайлс вернется. В его глазах я буду выглядеть абсолютно непривлекательной – дрожащей, скорчившейся от холода, покрытой гусиной кожей. А может, стоит разжечь печь? Я набросала в топку дрова, подложила бумагу и подожгла. Сухое дерево мгновенно вспыхнуло. Уже через несколько минут в печке уютно потрескивал огонь. Я придвинула кресло поближе, уселась, вытянула ноги и закрыла глаза, наслаждаясь теплом. Джайлс был близок к тому, чтобы признать во мне нечто большее, чем надоедливого коллегу по работе, случайного собеседника за обеденным столом, с которым интересно перекинуться парой слов во время ленча, или наивного ребенка, которого время от времени приятно поддразнивать. Я пыталась представить: а что бы произошло, если бы сэр Джеймс не вошел и не прервал монолог Джайлса? Запах папоротников и фантастический аромат жасмина приятно щекотал ноздри. Если бы ночь не была так холодна, мы могли бы выйти из оранжереи и продолжить танец в залитом лунным светом саду, среди статуй и каменных корзин с фруктами. В призрачном свете луны крадущиеся леопарды и тигры казались живыми. Их глаза сверкали таинственно, как изумруды. Мы с Джайлсом неистово кружились, едва касаясь ногами земли. Джайлс наклонился ко мне и сказал: «Виола, ты горячая, как солнце, прекрасная, как луна, светлая, как звезды, буйная, как ветер…» Буйная? Секундочку, что-то не то… Виола, Виола, проснись!

– Виола, проснись! Уже час ночи. – Джайлс энергично тряс меня, обхватив руками за плечи. Моя шея затекла. Спать в плетеном кресле было чертовски неудобно. Во рту пересохло. Очевидно, я спала с раскрытым ртом. О ужас, неужели я храпела? – Прости, мне пришлось задержаться. Сэр Джеймс никак не мог взять в толк, что, застраховав свою жизнь, он ничего не выиграет. Поднимайся, иди в спальню, ложись в постель. – Джайлс вытащил меня из кресла. – Ну давай же, проснись наконец!

– Кофе остыл.

– Уже слишком поздно для того, чтобы пить кофе. Ты сможешь идти самостоятельно? – Я с трудом перебирала ногами. Джайлс шел следом и поддерживал меня, когда я спотыкалась о ступеньки. – Ты в порядке? – спросил он у дверей моей комнаты.

– Да, спасибо, – пробормотала я сонным голосом.

«Черт побери!» – подумала я, когда дверь спальни закрылась за мной. С трудом стащив с себя одежду и даже не умывшись, я бросилась в постель. Единственное, на что у меня хватило сил, так это сделать несколько вялых движений зубной щеткой. «А что, если бы я попросила Джайлса помочь мне раздеться? Он ведь наверняка понял бы намек. Он тогда, он…» Я мгновенно провалилась в сон, так и не успев представить финал сладкой сцены.

Я открыла глаза, едва забрезжил рассвет. Флаффи запрыгнула в кровать и облизывала мне щеки и нос. Сквозь пустующий оконный проем в комнату пробивался неуверенный утренний свет. Я вновь закрыла глаза. В голове пронеслись вчерашние сцены в оранжерее. Не успела я дойти до волнующего момента, когда мы с Джайлсом начали танцевать, как мои глаза широко раскрылись. Я уставилась в небо. В комнате стоял ужасающий запах гари. Я вскочила с постели и подбежала к окну. Если бы я была не так испугана, то закричала бы изо всех сил – над особняком висели черные клубы дыма. Инскип-парк горел.