Текст книги "Танец для двоих"
Автор книги: Виктория Клейтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)
С огромным облегчением я вышла из душной телефонной будки и поплелась в небольшой магазин на пересечении двух улиц. Добродушный мистер Дринг – хозяин магазина – иногда разрешал мне делать покупки в кредит. Я купила бутылку вина, которое, по словам хозяина, было лучшим на прилавке (к счастью, вино стоило не очень дорого), две банки маринованных огурчиков, десяток яиц, большую плитку шоколада и конверт. Усевшись на деревянную лавку в парке в окружении воробьев, белок и разбросанного под деревьями мусора, я написала записку Ники. В конверт я вложила шоколад, написала адрес: школа Бладжеон, и тут же бросила посылку в почтовый ящик, который стоял на углу. Я надеялась, что Ники сможет получить мой подарок сразу по прибытии в школу. Мне хотелось немного подбодрить его.
– За будущее! – Я подняла бокал. Тиффани сидела напротив. Она заняла самое удобное на кухне кресло, обложившись со всех сторон подушками. В руке она держала вилку, на которую был насажен соленый огурец. – Каким бы оно ни было…
– Думаю, что если б мы знали, что сулит нам будущее, то напились бы до бессознательного состояния. Как говорит миссис Шиллинг, не работа убивает, а забота. Жаль, что люди не избавлены, как животные, от способности волноваться и переживать.
– А я думаю, что нет ничего хуже, чем излишнее волнение. Успокойся, ты ведь ожидаешь ребенка!
– Кто ожидает ребенка? – Дэниел материализовался на кухне, как всегда, неожиданно и беззвучно. Он, нахмурившись, уставился на нас.
– Я ожидаю ребенка, – ответила Тиффани. – Но, пожалуйста, не ругай меня! Мне очень тяжело, только сейчас я научилась говорить об этом без слез.
Дэниел сложил руки на груди и посмотрел на Тиффани поверх очков.
– Думаю, что сейчас не самые подходящие обстоятельства, чтобы ругать тебя. Уже слишком поздно. Я ожидал, что это произойдет. Современные молодые женщины прыгают в постель к мужчинам с удивительной поспешностью.
– Это нечестно! Мне двадцать восемь лет, и у меня было всего лишь три любовника…
– Избавь меня от этого! Я не желаю выслушивать подробности твоей сексуальной жизни! – Дэниел протестующе поднял руку. У него были красивые руки, самые красивые, хотя и несколько худые. – Ты наверняка хорошо представляешь, что означает иметь ребенка. Плач с утра до вечера, мокрые пеленки в ванной. О Боже, коляска в холле! – Дэниел скривился от отвращения. – Все женщины хотят иметь детей. Зачем? Зачем? Я не могу этого понять. Ты на самом деле дурочка, Тиффани! Ради всего святого, девочка, перестань хандрить!
Глаза Тиффани наполнились слезами.
– Я терпеть этого не могу! Не выношу женских слез! Что вы пьете? – Дэниел заглянул в мой стакан и понюхал.
– Это лучшее вино мистера Дринга, – ответила я.
– Лучшее? Какое тогда худшее? Пусть небеса спасут нас от его вина! Это вино не годится даже для приготовления пищи. Я спущусь в подвал и принесу кое-что. Тиффани, приведи себя в порядок, я не хочу больше слышать твои рыдания!
В подвале Дэниел хранил дорогие коллекционные вина. Он пил с нами вино только в исключительных случаях. В этот перечень особых случаев входили дни рождения и праздники. Когда я получила работу в ОЗПА, Дэниел также откупорил бутылку.
– Он очень милый, несмотря на то что постоянно прячется за хмурой маской, – сказала Тиффани, вытирая рукавом слезы. – Я знаю, что стану обузой для всех обитателей дома.
– Это «Дом Периньон»! Вы нигде не найдете лучшего напитка! – Дэниел вернулся с бутылкой шампанского. – Виола, посмотри, может, тебе удастся выковырять немного льда из этой чертовой коробки.
Я заглянула в машину для льда. Она представляла собой один ящик внутри другого. Пространство между стенками ящиков было набито древесным углем. Каждое утро торговец рыбой наполнял коробку льдом. Я с трудом оторвала примерзшую крышку. Холодный пар поднимался над прозрачными глыбами.
– Давайте выпьем за здоровье маленького Алгернона! Или это будет Сапфира?
– Мне нравятся короткие имена, – сказала Тиффани.
– Я знаю человека по имени Зед, – предложила я.
– Зед? Очень романтично. Навевает мысли о смуглой оливковой коже, белых сверкающих зубах и плясках у костра под стук кастаньет.
– Если бы я был на твоем месте, то оставил бы весь этот романтический вздор. Постарайся обуздать свои чувственные фантазии! У тебя и так достаточно проблем. – Дэниел сурово посмотрел на Тиффани, а затем откинул голову назад, не в силах сдержать смех.
У Дэниела были изумительные глаза – большие, глубокие, с невероятно длинными ресницами. Он не пытался показать, что неимоверно рад предстоящему появлению ребенка, но и не делал из этого трагедии. Он дал понять, что готов внести свой вклад и помочь Тиффани удержать свою ношу. Его слова стали самым большим утешением для будущей мамы.
Тиффани пошла спать. Она выпила слишком много. Я улучила минутку и вручила Дэниелу свой подарок. Джайлс посоветовал купить сборник стихов Ричарда Крашоу [49]49
Крашоу Ричард (1612? —1649) – английский поэт.
[Закрыть]. Книга была в мягком кожаном переплете с золотым тиснением по углам.
– Хм. Неплохой подарок. Эти ребята, которые жили в семнадцатом веке, знали толк в поэзии, – пробурчал Дэниел.
Я лежала в постели в своей комнате. Каждая тень на стене была мне знакома. В воздухе сладко пахло жасмином. Я думала о том, как я на самом деле счастлива, и о том, как буду любить ребенка Тиффани.
В понедельник я проводила Тиффани к доктору. Спустя полчаса она вышла из кабинета белая как мел.
– Я в положении. Доктор сказал, что слишком поздно прерывать беременность. Вероятно, прошло уже больше пятнадцати недель. О черт!
Я угостила ее обедом в рыбном ресторане. Рыба полезна для будущей мамы, она нейтрализует тот алкоголь, который Тиффани выпила. Заплатив за обед, я практически опустошила тетушкин фонд.
Во вторник я поехала в клинику планирования семьи и вернулась домой, зажав в руке свой первый рецепт на противозачаточные таблетки.
В четверг вечером я поехала в Институт Кортолда. Я немного нервничала. Все вокруг казались такими умными. Они знали, где находятся, и понимали, что делают. С большим трудом я разыскала свою аудиторию. На лекцию собрались студенты всех возрастов. Несколько человек приветливо улыбнулись, некоторые продолжали переговариваться вполголоса, не замечая меня. На столах у многих лежали книги, которые студенты читали. Я уселась за стол рядом с проектором, раскрыла тетрадь, вытащила из сумки остро наточенный карандаш и резинку.
– Всем добрый вечер! – Молодой человек ворвался в класс, сильно хлопнув дверью. Книги посыпались с полки на пол. Женщина, сидевшая за первой партой, бросилась их собирать. У незнакомца были длинные русые волосы, которые он расчесывал на пробор и заправлял за уши. Очки в серебряной оправе болтались на длинном носу. Молодой человек подошел к столу, на котором стоял проектор, и швырнул на стол сумку с книгами. Затем стал стаскивать с плеч джинсовую куртку. В эту минуту он увидел меня.
– Привет, как ваше имя?
– Виола Отуэй!
– А я Джулиан. Вы пропустили первое занятие. Мы обсуждали эпоху Раннего Возрождения в Италии. Останьтесь после урока, я дам вам список литературы. Сегодня мы рассмотрим творчество Джотто ди Бондоне. Приблизительно 1267–1337 годы.
«Джотто ди Бондоне», – записала я старательно. Неожиданно мои глаза наполнились слезами, а сердце учащенно забилось. Я не могла сдерживать радость. Я чувствовала, что передо мной открываются двери в сказочно прекрасный новый мир, попасть в который я так долго стремилась.
Глава 18
Лето 1976 года запомнилось небывалой жарой. Все началось в мае, когда температура воздуха резко подскочила вверх. В течение нескольких недель ни одна капля дождя не упала на задыхающиеся, изнывающие от зноя лондонские улицы. Тротуары были покрыты засохшей, твердой, как бетон, коркой пыли, листья на деревьях свернулись, трава пожелтела, а цветы в парках выгорели. Пыль скрипела у нас на зубах, забивала глаза и ноздри. В эти знойные дни я была полностью поглощена своими мыслями.
– Ты, должно быть, намеренно приглашаешь голубей гадить на нашем балконе. – Пирс лениво развалился в шезлонге, поглаживая рукой безупречную прическу. Солнце играло в его волосах. Прошло четыре недели с тех пор, как мы вернулись из Инскип-парка. – Однажды весь дом перевернется под тяжестью птичьих экскрементов. Мы можем наладить производство гуано.
Я на балконе доливала воду в большую жестяную миску. Голуби купались в ней и пили воду.
– Прости, но птицы должны время от времени мыть свои перышки. Кроме того, они хотят пить, так же как и ты.
Горшки с геранью стояли в ряд у стенки. Герань распустила изумрудно-зеленые листья. В самом дальнем углу балкона я кое-как растянула брезент – мы прятались под этим импровизированным тентом от зноя. В тени под навесом стояли стол и серебряное ведерко, которое я время от времени наполняла льдом. На столе были многочисленные пустые бутылки из-под минеральной воды, лимонада и колы. Под нашими окнами шумели автобусы, прокладывая путь сквозь облака горячей пыли. Но мы наверху наслаждались более чистым воздухом и поглядывали свысока на копошащихся внизу прохожих.
Пирс был одет в шорты и майку – деловые костюмы в Лондоне носили только владельцы похоронных бюро и охранники. Даже Джайлс приходил в офис без галстука, в рубашке с рукавами, закатанными выше локтей. Я вынуждена была отправиться в магазин и потратить последние тетины деньги на пару легких хлопковых платьев и сандалии.
Пирс потягивал через соломинку кампари с содовой. Он с громким хлюпаньем высосал остатки напитка из стакана.
– Сделай мне еще один, дорогая! – Пирс протянул пустой стакан.
– Может, не стоит? Ты выпил уже три. Не забудь, в пять часов тебе предстоит встреча. Ты уже слегка пьян.
– Какая, однако, ты стала строгая и разумная!
Я не видела глаз Пирса под солнцезащитными очками с зеркальными стеклами, но его губы обиженно надулись. Пирс не упускал случая показать, как он недоволен моим решением порвать с ним.
– Так и быть, я сделаю еще один коктейль, а затем тебе придется протрезветь. У нас больше нет апельсинов. Не возражаешь, если я положу в стакан дольку лимона?
– Возражаю. В кампари должен присутствовать апельсин. Сбегай быстро вниз, в магазин, и принеси парочку апельсинов. И спроси, есть ли у них эти маленькие черные оливки в оливковом масле с чесноком!
– Я полагала, ты хочешь, чтобы я напечатала список гостей для вечеринки на следующей неделе. Мне понадобится по крайней мере три четверти часа, чтобы закончить список. Ровно в пять я ухожу домой. Ты мне разрешил.
Я должна была закончить эссе, посвященное Боттичелли. Свое первое сочинение на тему «Революция Джотто» я написала в состоянии легкого шока. После нескольких предложений мой карандаш сломался. Я взяла новый и написала все, что пришло мне в голову. Когда на следующей лекции я получила свое эссе обратно, на последней странице неровным почерком было нацарапано: «Подойди ко мне после урока».
В конце лекции, посвященной Мазаччо, Фра Анжелико и Фра Филиппо Липпи, моя голова была до предела забита информацией. Мне необходимо было срочно пойти домой, навести порядок в голове и разложить полученные знания по полочкам. Джулиана окружала толпа студентов. Ожидая его, я от нечего делать выводила на листке бумаги все, что приходило в голову: «Что означает консерватизм Фра Анжелико? Кто такой Донателло? Что такое полиптик?»
– Полиптих – это складень, состоящий более чем из трех частей. Ты написала неправильно. Правильное написание «полиптих». – Джулиан склонился надо мной. Мы остались одни, в аудитории больше никого не было. От Джулиана слегка пахло сосисками или беконом – чем-то жареным. Я почувствовала, как сильно проголодалась. – Твое эссе!
– Да? – Я боялась пошевелиться.
– Я долго пытался понять, на каком языке оно написано. Насколько мне известно, ни на одном из западноевропейских наречий.
Джулиан посмотрел на меня своими большими, цвета жженой охры глазами. Мы только что выучили, что охру делают из земли, богатой железом. Глаза Джулиана были коричневого цвета с красноватым оттенком. Джулиан рассказывал, что такое темпера и как средневековые художники достигали богатства красок на своих холстах. Мне показалось невероятным, что яичный желток с добавлением пигментов и очищенной воды стал идеальным закрепителем. Обыкновенное куриное яйцо лежало в основе прекрасных творений старинных мастеров.
Когда Джулиан назвал мое эссе непонятным, я почувствовала резкую боль как раз в том месте, где должен был находиться ужин.
– Знаю, я не могу писать.
Мои глаза наполнились слезами, соленые капли покатились по щекам. Я потратила столько времени, сидя над эссе, и вложила в него столько сил, что после слов Джулиана почувствовала себя совершенно опустошенной, все мои надежды рассыпались в прах.
– О, послушай! Я просто неудачно пошутил. Я имел в виду совсем другое. Твое эссе совсем не так уж и плохо написано.
– Не обманывай меня! Я знаю… Я очень старалась, мне так нравилось писать. Не обращай внимания, я всегда плачу по пустякам, когда голодна!
– Пойдем чем-нибудь перекусим! – Джулиан предложил мне свой платок. Его носовой платок был ярко-малинового цвета с синими полосками. Я прижала его к щекам. – Извини, платок не первой свежести. Я обычно жду, когда у меня закончатся носки, и лишь затем иду в прачечную. У меня шесть пар носков и только два носовых платка, поэтому платки иногда бывают грязными. Я знаю неподалеку недорогое кафе. Ты сможешь заказать пирог, жареный картофель и толченый горох всего лишь за семьдесят пять центов. Тамошние официантки мои хорошие приятельницы. – Мы собрали свои книжки и вышли из класса. – Сюда! Не самая здоровая пища, зато всегда очень хороший и крепкий чай.
Я не очень люблю крепкий чай. Мне больше нравится слабый напиток цвета меда без молока и сахара, но Джулиан так старался подбодрить меня, что мне ничего не оставалось, как постараться выглядеть довольной. Мы зашли в кафе, которое называлось «Кози Каверн». В кафе было очень чисто – легкие столы на хромированных ножках стояли рядами вдоль стен, обшитых блестящим пластиком. Девушка с выкрашенными в черный цвет волосами и сильно подведенными тушью глазами махнула нам рукой. Она возилась с кофейным аппаратом.
– Как обычно? – крикнула она, стараясь перекричать шум зала. Посетители кафе были в большинстве своем очень молодыми и очень шумными.
– Две порции! – Джулиан поднял вверх два пальца. – Сейчас, пока нам еще не принесли еду, мы можем поговорить. Знаешь, когда я стал читать эссе, я был несколько обескуражен твоим хулиганским стилем. Но затем, кажется, стал понимать твои мысли. Способ, которым ты пытаешься описать технику художника, основан на буквальном восприятии увиденного на картине. Мне это показалось довольно интересным.
– В самом деле? – Я почувствовала себя лучше.
– В самом деле! Обычно студенты в своих работах повторяют го, что я рассказываю на лекциях, или то, что они почерпнули из книг. У них не хватает смелости взглянуть на произведения искусства своими глазами. Я пришел к выводу, что твое эссе мне нравится больше всех остальных.
– О Боже! – Я почувствовала приятное покалывание в груди.
– Тебе необходимо поработать над орфографией и научиться правильно строить фразы. Не забывай о запятых и точках в конце предложения. Но твоя непосредственность просто поразительна.
Пирог и овощи были настолько горячими, что очки Джулиана запотели от пара. Когда он снял очки, чтобы протереть стекла, его лицо светилось голубоватым оттенком, как перламутр. На переносице остались две багровые отметины от оправы. Пирог представлял собой рубленые почки, покрытые горячим слоем плохо пропеченного теста. Гороховое пюре имело довольно странный вкус, но, в общем, было съедобно.
– Я доем, если ты уже не хочешь. – Джулиан подцепил вилкой остатки моего пирога и быстро проглотил.
С набитым ртом он рассказывал мне о работе в институте и о том, как он малюет жуткие картины на продажу.
– Я рисую горы, морские виды, пушистых котят, спящих в одной корзине с мохнатыми щенками. Я не ведаю стыда. Мне хочется есть.
– Что лучше всего продается?
– Наверное, котята. Я обнаружил, что можно продать все что угодно, если использовать яркие краски и не очень усложнять свою мазню. Люди любят то, что попроще.
– У тебя остается время писать то, что ты на самом деле хочешь?
– Да, иногда. Я впадаю в бешенство, потому что писать по-настоящему неимоверно сложно. Я часто задаю себе вопрос: а стоит ли овчинка выделки?
Джулиан болтал без умолку. Он был настоящим энтузиастом живописи. Мне было очень интересно. Я пыталась ловить мельчайшие крохи, запоминать все детали разговора. Официантка принесла чай, подмигнула нам и сказала:
– Чай за счет заведения, Джу.
Джулиан на время умолк. Воспользовавшись паузой, я притронулась к чашке. Мой чай настоялся и стал таким крепким, что его можно было бы использовать для бальзамирования тела Ленина. «Джулиан должен стать моим другом», – подумала я.
– У тебя сегодня опять эти чертовы вечерние курсы. – Пирс зажег сигарету и выбросил спичку с балкона. – Может, после где-нибудь поужинаем вместе?
– Хорошо… если только поужинаем.
Я вернулась из Инскип-парка с твердым намерением порвать с Пирсом. Я не предвидела особых сложностей. Наши отношения сводились к вечеринкам, обедам в ресторанах и постели. Ни разу слова любви не сорвались с губ Пирса, он также не требовал подобных признаний от меня. Вероятно, он не слишком бы расстроился, если бы мы с Джереми переспали. Пирса больше волновала моя недоступность. Меня поражало, какой неопытной и наивной я была. Как этот неприятный тип мог стать моим первым любовником?
К моему удивлению, Пирс по-настоящему обрадовался, когда на следующее утро после возвращения я вошла в офис. Я чувствовала себя виноватой из-за Джереми. Пирс заключил меня в объятия. Джайлс с равнодушным видом наблюдал, как Пирс шутя изображал, что срывает с меня одежду.
– Как я скучал по тебе, малышка! Пообедаем сегодня? Хочешь пойти в «Каприз»?
– Спасибо! – Я чувствовала себя немного неуютно в присутствии Джайлса. Он сидел за столом и перебирал письма, которые пришли в офис в наше отсутствие. Джайлс делал вид, что ничего не слышит, но его брови нахмурились. Я не совершила ничего, из-за чего мне должно было быть стыдно, но, тем не менее, ощущала некоторую неловкость. – Очень хорошо… Мне нужно с тобой поговорить.
– Поговорить? Я думаю! Конечно, мы поговорим. Я не представляю, как можно проводить время в абсолютном молчании.
Переодеваясь к ужину у себя в комнате, я услышала на лестнице шаги Вероники. Я открыла дверь и высунула голову.
– Здравствуй, Виола! – Вероника, казалось, была рада меня видеть.
– Заходи! Давай поговорим, пока я буду одеваться!
Вероника зашла в комнату и скромно уселась на краешек стула. Она старательно отводила глаза от моего полуобнаженного тела.
– Я замечательно провела время, спасибо! – ответила я на ее вопрос. – У меня есть для тебя небольшой подарок.
Я вытащила перламутровую раковину, две половинки которой были перевязаны зеленой лентой и набиты песком. Я объяснила:
– Это оригинальная подушечка для иголок. Песок будет точить иглы.
– Замечательный подарок! – Вероника нежно погладила створки кончиками пальцев. – Я сохраню ее на память. Как мило, что ты думала обо мне.
– С тобой все в порядке?
Я расчесывала волосы и остановилась на минуту, чтобы повнимательней разглядеть ее. После моего недолгого отсутствия худоба Вероники бросилась мне в глаза. Глаза Вероники были слегка припухшими, лицо выглядело унылым.
– Конечно, у меня все хорошо. Просто я самое глупое существо на земле. Я презираю себя. Давай лучше поговорим о чем-то более интересном! Как тебе понравился Ноттингемшир?
Я рассказала ей о семействе Инскипов и о доме. Я заметила, что Вероника изо всех сил старается казаться заинтересованной, но ее мысли блуждают где-то далеко.
– Надеюсь, что ты не будешь считать меня слишком назойливой, – сказала я наконец, – но ты выглядишь немного грустной. Все ли в порядке на работе?
Вероника вздохнула:
– На работе все идет своим чередом. Миссис Поттер уходит на пенсию. Печально, что некому ее заменить. Тираж в этом месяце в очередной раз упал. Но все знают, что рано или поздно наш журнал прекратит существование. Я начала искать другую работу, но еще не получила ответа. Может быть, займусь дизайном поздравительных открыток. – Вероника скорчила гримасу. – Это не совсем то, чем мне хочется заниматься. Однако… – Она набралась решимости и выпалила: – Я чувствую, что сделала в своей жизни фатальные ошибки. И теперь слишком поздно их исправлять.
– Но ведь ты же не женщина среднего возраста! Все еще можно изменить!
– Проблема в том, что я не тот человек, который способен к радикальным переменам. Я не могу перестать любить кого-либо, даже если знаю, что эта любовь не принесет мне ничего хорошего.
Наглухо закрытая дверь во внутренний мир Вероники слегка приоткрылась. Я воспользовалась возможностью и заглянула.
– Это, – я сделала паузу, опасаясь задеть самые потаенные струны, – связано с Дэниелом?
Прекрасные большие глаза Вероники закрылись, она разразилась слезами. Второй раз за два дня я держала рыдающую девушку в объятиях. Но в отличие от Тиффани Вероника продемонстрировала сдержанность – несколько всхлипов, а затем ее тело напряглось, она задержала дыхание и прекратила плакать.
– Поплачь, тебе станет легче! – уговаривала я Веронику. – Я не помню как, но слезы восстанавливают химический баланс организма. Я часто плачу, поэтому такая счастливая. О Господи, это звучит абсолютно бессмысленно.
Вероника вытерла лицо маленьким, обшитым бахромой платком и попыталась улыбнуться.
– Уверена, что ты права. Бабушка говорила, что предаваться слезам – это слабость. Я всегда чувствую себя виноватой, когда плачу, и поэтому не получаю долгожданного облегчения.
– Дэниел сказал что-то, чем-то расстроил тебя?
Вероника затрясла головой:
– Нет. Это я совершила чудовищную глупость. Не знаю, что на меня нашло. В прошлую пятницу я наткнулась на рынке на цветущую вишню. Цветы на ветках были невыразимо прекрасны – снежно-белые и невинные. Я купила несколько веток и решила украсить комнату Дэниела. Я надеялась, что ему понравится. Я полагала, что он подумает, будто это миссис Шиллинг захотела преподнести ему сюрприз. Дэниел вошел в комнату, как раз когда я украшала письменный стол. Он нахмурился. Я поняла, что выдала себя. Ты знаешь, я не могу контролировать свое лицо. Мои глаза налились слезами, я покраснела. Мне необходимо было объясниться, сказать, что я купила слишком много цветов и решила поделиться. Я должна была сказать, что хотела сделать ему приятное, поскольку знаю, что он любит цветы. Вместо этого я онемела. Дэниел сказал: «Что, черт возьми, я сделал? Чем я заслужил все это?» Он произнес эти слова недовольным тоном. Таким образом я поняла, что ему обо всем известно.
Я посмотрела на нее вопросительно.
– Незачем скрывать. У меня не очень хорошо получаются отговорки. Он знает, что я люблю его. По-видимому, об этом знают уже все на свете.
– Безусловно, Тиффани и миссис Шиллинг догадываются. Что касается остальных, то я не думаю…
– Тиффани и миссис Шиллинг и есть целый мир – мой мир. Только не подумай – я ни капли не стыжусь того, что влюблена в Дэниела. Он, как никто другой, достоин любви. Мне хотелось бы только, чтобы моя любовь не бросалась в глаза. Я заставляю себя принимать пищу, пытаюсь вести себя разумно, хочу относиться к нему, как к хорошему другу, и ничего более. Я говорю себе, что любовь к мужчине не стоит моих страданий. Что только любовь к Всевышнему имеет значение… Но внутри меня живет постоянная боль… – Вероника натянуто улыбнулась. – Что может быть унизительней неразделенной любви? Я готова сделать для Дэниела все что угодно, но прекрасно понимаю: самое лучшее, что я могу сделать, – это убраться сего пути.
– Всегда остается место надежде! – воскликнула я. – Я уверена, что ты нравишься ему. Нет ничего более притягательного, чем подобная любовь.
Вероника посмотрела на меня с безграничной грустью.
– Нет никакой надежды. Я уверена в этом. Только не спрашивай меня, пожалуйста, откуда мне это известно!
В подобных обстоятельствах я не решилась возражать. Мы поболтали еще немного о пустяках, пока я укладывала волосы и делала макияж.
Сбежав вниз по лестнице, у входной двери я столкнулась с Дэниелом. Он зашел в дом с Жозефиной на плече. Обезьянка прыгнула мне в руки.
– Я только что продал по неплохой цене стол орехового дерева. – Дэниел выглядел необычно оживленным.
– Как жаль! Мне этот стол казался очень милым.
– Милым? Этот стол был настоящим произведением искусства. Он был единственным в своем роде. Но зато теперь я смогу купить кое-что еще. Никогда не следует ожидать, что с неба свалятся деньги.
– Однажды на наш балкон в ОЗПА ветер занес с неба банкноту в один фунт. Хотя я согласна, достаточно безрассудно ожидать постоянного дохода, надеясь лишь на милость небес.
Я обрадовалась, увидев, что Дэниел рассмеялся. Он смеялся довольно редко. Его лицо прояснилось, глаза… Его глаза стали прекрасными – если только можно употреблять это слово в отношении мужчины. Я рассказала ему о своих вечерних курсах.
– Верю, что у тебя хватит силы воли не бросить курс на половине. Учиться нелегко. Если захочешь, я могу одолжить тебе книги.
Меня раздражал всеобщий скептицизм по поводу моих способностей завершить курс. Когда я сообщила о своем намерении Тиффани, она сказала: «Тебе будет нелегко. Ты ведь так устаешь на работе». Миссис Шиллинг фыркнула с неодобрением: «Мужчины не любят женщин, которые знают больше, чем они. Ты испортишь зрение. К тому же курсы покажутся тебе скучными».
– Я настроена более чем серьезно, – ответила я Дэниелу. – Я хочу все знать. Я хочу знать, кто такой Петрарка и почему Сократ выпил чашу с ядом…
Дэниел поднял руки в притворном изумлении:
– Господи! Ты на самом деле собираешься пройти через все это? Что заставляет тебя? Не верю, что твой дружок испытывал неудобства из-за недостатка у тебя эрудиции. – На губах Дэниела появилась саркастичная ухмылка.
– Ты имеешь в виду Пирса?
– Он единственный, кого я знаю. Конечно, если за прошедшие пять дней ты не обзавелась новым.
– Ты считаешь, что Пирс предпочитает женщин, которые более глупы, чем он?
– Конечно! Ты для него игрушка. Тобой можно любоваться. Иногда похвастаться перед друзьями, иногда… давай назовем это пристойно… пользоваться тобой для любовных утех.
Дэниел словно читал мои мысли.
– Ты даже ни разу не разговаривал с ним. Откуда такая враждебность?
Дэниел внимательно посмотрел на меня. В его глазах застыла насмешка.
– Я скажу так… Для того чтобы распознать самодовольного осла, совершенно не обязательно, чтобы он подавал голос.
Громкий сигнал автомобиля не дал мне возможности возразить. Я открыла дверь. Пирс сидел в своем двухдверном кабриолете и возился с радио. Визгливые звуки рок-н-ролла напугали Жозефину. Она в ужасе бросилась вверх по лестнице.
– Давай повеселимся, девочка! Я заказал столик на семь тридцать. После ресторана мы поедем на вечеринку. – Пирс повернул свои зеркальные очки в мою сторону – Хочешь, останемся там до утра? Думаю, что нам должно хватить шампанского.
Я оглянулась, чтобы попрощаться с Дэниелом, но дверь за ним уже успела закрыться.
Во время ужина Пирс вел себя исключительно любезно. Он осыпал меня комплиментами. Хвалил мое платье (тонкий голубой шелк – тетин подарок на день рождения), восхищался прической (я только что помыла волосы), не сводил глаз с сережек (капелек жемчуга, которые я приобрела в ломбарде неподалеку от магазина мистера Дринга).
– Кушай, моя сладость! Мне доставит огромное удовольствие похвастаться тобой на вечеринке. Перестань, на самом деле ты не хочешь пудинга! Ты ведь не желаешь разжиреть, как корова?
Я проводила голодным взглядом нечто воздушное, покрытое шоколадом и украшенное ягодами малины. Официант поставил блюдо с десертом на соседний столик.
– Чья это вечеринка?
– Джулии. Скорее ее мать устраивает вечеринку, но Джулия настаивает, чтобы я пришел.
– Джулия Семфил-Смит? О, не думаю, что хочу встретиться с ней. Она меня недолюбливает.
– Чепуха! Она сходит с ума из-за тебя… Хорошо, она сходит с ума из-за меня, а я не собираюсь появляться у нее без тебя. Мне нужно быстро заскочить домой и переодеться. Я заехал за тобой прямо из офиса. Черт побери, ты живешь в такой глуши! Вероятно, нам стоит поселиться вместе.
– Не уверена, что это хорошая идея. Кроме того, мне нравится дом, в котором я живу.
Пирс отвернулся и попросил у официанта счет. Мне не удавалось заговорить о Джереми. Каждый раз, когда я пыталась это сделать, Пирс переводил разговор на другую тему. Больше всего он разглагольствовал о выгоде, которую получит ОЗПА, вкладывая деньги в Инскип-парк.
Мы быстро ехали в направлении Рутланд-Гейт. Я поднялась вместе с Пирсом, чтобы поправить прическу, пока он будет переодеваться. Стоя в ванной с гребнем в руке, я увидела в зеркале за своей спиной очень изящную шелковую ночную рубашку, которая висела на двери. Я хорошо разбираюсь в женском белье, уроки тети не прошли даром – подобная рубашка стоила кучу денег. Она источала аромат дорогих духов, пахла лилиями. Движимая любопытством, я открыла шкафчик, висящий над раковиной, – рядом с голубой зубной щеткой Пирса в стаканчике стояла розовая. Я зашла в гостиную. На журнальном столике у камина лежал раскрытый номер журнала «Вог».
– Ты стал читать женские журналы? – спросила я.
Пирс стоял перед зеркалом и возился, пытаясь завязать галстук-бабочку.
– Что? – Он обернулся и посмотрел на меня. – А, это… Наверное, миссис Сансом забыла в прошлый раз.
Миссис Сансом была приходящей прислугой Пирса. Пирс, очевидно, не помнил, что мы с ней встречались. Миссис Сансом была крупной женщиной, вечно одетой в креветочного цвета кардиган и растоптанные туфли, и носила сетку на волосах. Она постоянно жаловалась на здоровье – ее беспокоило выпадение матки.
– Не думаю, что мое появление в доме Джулии является хорошей идеей.
– Чепуха! Она придет в восторг, увидев тебя.
Джулия увидела нас, когда мы пытались протиснуться сквозь шумную толпу гостей в уютном особняке ее матери. Восторг было явно неподходящим словом, для того чтобы описать выражение ее лица. Она была одной из тех девушек, лица которых, как говорится, состоят из одних углов – широкие скулы, высокие выпуклые брови, острый вздернутый нос, треугольный подбородок. Коротко стриженные волосы были выкрашены в ядовитый каштаново-красный цвет. Выражение глаз не предвещало ничего хорошего. Она нехотя позволила Пирсу поцеловать свою гладкую щеку.
