Текст книги "Танец для двоих"
Автор книги: Виктория Клейтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)
Глава 28
– Он совсем не нравится мне, – сказала я Лалле.
Прошло всего несколько минут с тех пор, как я покинула Джереми и Зеда. Мы с Лаллой сидели на старинной садовой скамье на террасе и любовались парком. Вдалеке виднелся мост. Солнечные лучи плясали на садовых скульптурах. Я представила, что скульптуры играют в игру – ту самую, в которой разрешается двигаться, когда звучит музыка, но стоит лишь музыке стихнуть, как все должны замереть на месте. Серые толстые стебли розовых кустов, которые выглядели так неприглядно весной, зазеленели листвой и покрылись желтыми цветами. В воздухе стоял упоительный аромат.
– Он и мне не нравится. – Лалла отхлебнула глоток чая и вздрогнула. – Он наводит на меня ужас. Сейчас я понимаю, почему находила его сексуально привлекательным, – частично из-за того, что впервые повстречала подобного человека. Вынуждена признать, что Зед был исключительно изобретателен в постели и практически неутомим. Но он настоящий подлец. Его не интересует никто, кроме него самого. Я предпочитаю иметь дело с Ватом. Ват, по крайней мере, прямолинеен.
– Это значит, что ты… – Я колебалась, не зная, как выразить свою мысль более тактично.
– Больше не сплю с Зедом? Конечно же нет. Он угрожал, что расскажет всем в деревне, чем мы занимались. Но я не испугалась угроз.
– Ты поступила отважно.
– Нет, в самом деле. Полагаю, что если он станет хвастать своими победами, то выставит себя глупцом. Никто ему не поверит. А мне все равно, что будут думать обо мне в деревне. Обо мне уже и так выдумано множество историй, гораздо худших по содержанию. Ты же знаешь, что представляют собой деревенские жители.
– Не знаю. Ты меня разочаровала. Глядя на аккуратные коттеджи, окруженные цветами, воображаешь жизнерадостных женщин с румяными щеками и сильных молчаливых мужчин, которые относятся друг к другу с теплом и заботой, словно большая дружная семья.
– В реальности деревня представляет собой скопление недалеких, алчных, мелочных людишек, полных злобы и зависти. Мне необходимо срочно вырваться отсюда. Я превращаюсь в ворчливую старую деву, которая испытывает удовольствие, обсуждая недостатки соседей. Что же мне делать? Я так и не смогла сдать этот дурацкий экзамен по стенографии. Я должна найти еще одного богатого простофилю.
– Ты собираешься встретить Хамиша на вокзале?
– Надеюсь, что ты составишь мне компанию. Если ты не пойдешь со мной, то я останусь дома.
– Мне кажется, что Хамиш хочет видеть только тебя, ему не нужны лишние свидетели.
– Думаю, что я имею право прихватить с собой на станцию подругу.
– Почему, Лалла? Я не понимаю.
– Потому что я боюсь смотреть ему в глаза. Хамиш будет злым, обиженным и все такое прочее. Я не виню его. Но мне тяжело будет смириться с ролью покорной жертвы. Повторяю: если ты не пойдешь со мной, я останусь дома.
Лалла зажгла сигарету, отвернулась и уставилась на утиный выводок, который ковылял по направлению к озеру. Хотя утки находились на довольно приличном от нас расстоянии, я слышала, как мама-утка назидательно покрякивала на утят. Если бы только человеческие существа имели столь развитый материнский инстинкт, наша жизнь была бы гораздо проще, мы были бы гораздо счастливее. Я подумала о леди Инскип и обо всех матерях, включая собственную. Маб Фордайс была единственной женщиной, которая относилась к материнским обязанностям с полной ответственностью. Лишь она одна из всех знакомых мне женщин вкладывала душу в воспитание сына. «Интересно, ценит ли Джайлс ее заботу?»
– Хорошо, тогда я пойду. Это лучше, чем бросить беднягу Хамиша одного на вокзале.
Лалла сверкнула глазами.
– Думаю, что это ничто по сравнению с тем, что он уже узнал: его невеста сделала аборт от другого мужчины. У тебя слишком сентиментальные взгляды.
Я не ответила. На мой взгляд, рассуждения Лаллы были слишком циничны.
После чая я отправилась повидаться с леди Инскип. Мне еще не приходилось бывать в ее комнате. Комната была большая, затемненная, пропитанная запахом нафталина и сладких духов. Шторы на окнах были плотно задернуты. Луч света проникал сквозь небольшую щель и освещал хозяйку. Леди Инскип лежала на кровати. Она была полностью одета, только на ногах ничего не было. Казалось, что даже во сне леди Инскип не находит успокоения. Ее голова была повернута в сторону двери. Леди Инскип услышала, как я вошла, и открыла глаза.
– Виола? Подойди ко мне, дорогая. – Леди Инскип протянула руки. Я присела рядом на краешек кровати и пожала ее ладонь. В полумраке комнаты леди Инскип выглядела гораздо моложе: глаза казались больше, губы полнее. – Лалла рассказала, что ты приезжаешь. Я так рада видеть тебя! Мы так мило беседовали, не правда ли?
– Мне так жаль, мадам, что вы не очень хорошо себя чувствуете и не можете спускаться вниз.
Леди Инскип повела глазами, словно просила меня не преувеличивать.
– Джеймс полагает, что мне необходим покой. Френсис навещает меня по вечерам, и мы играем в карты. Вчера я выиграла у него. Мужчины терпеть не могут проигрывать. – Она хохотнула. – Уверена, что Френсис пришел в ярость. Но он мой брат. В его присутствии я чувствую себя гораздо лучше. Он продолжает любить меня. – Глаза леди Инскип наполнились слезами. Слезы сверкали на длинных ресницах, как жемчужины. – Я знаю, что дети больше не любят меня. Когда Лалла была маленькой, она приходила ко мне в спальню каждое утро и осторожно, словно мышка, забиралась в постель. Я называла ее Аппли-Даппли. Она обожала мои истории о маленьких зверюшках. Позднее она стала слишком нетерпеливой. Я понимаю, что раздражаю всех.
Я погладила руку леди Инскип.
– Уверена, что дети продолжают любить вас. Вероятно, они не осознают, насколько сильно. У меня нет большого опыта семейных отношений, но я часто видела, как люди стараются избегать открытого проявления чувств. Все принимают любовь как нечто само собой разумеющееся. Я знаю, что Джереми любит вас. Но мужчины не желают распространяться на тему, как они любят своих мам. Они полагают, что это… странно.
– Странно? Я поняла, что больше не могу говорить о странностях. Когда мне кажется, что я веду себя естественно, другие полагают, что я слишком эксцентрична. Они начинают переглядываться, меняют тему разговора или заставляют меня лечь в постель. Мне известно, что иногда я делаю что-то не так, но мне непонятно, что именно.
– Люди часто полагают, что я веду себя глупо. Мне об этом часто говорят.
Леди Инскип крепко сжала мою руку.
– Говорят, на самом деле говорят? Ты ведь заметила, что мне никто ничего не говорит. В этом вся разница. Это и пугает меня.
– Это потому, что вы принимаете все слишком близко к сердцу. Ваши родные боятся ранить вас.
– Ты имеешь в виду, что я слишком эмоциональна? Знаю, ты права. Но я в отчаянии. – Леди Инскип прижала свободную руку ко лбу. – Я чувствую себя выброшенной из реального мира. Даже доктора говорят со мной так, словно я непослушный ребенок. Они не отвечают на мои вопросы, а смеются и повторяют, что мне нужен отдых. Я отдыхаю уже десять лет. Я чувствую себя изолированной от других людей.
– Если б вы только смогли не принимать все так близко к сердцу, – произнесла я. – Знаете, каждого можно обидеть необдуманной фразой. Мы все хотим больше любви и больше одобрения, чем у нас есть на самом деле. – Тут меня осенило: моя готовность раздавать советы несколько самонадеянна. Я ведь ничего не знала о душевных болезнях. – Лалла написала, что гуляла с вами в парке и вы рассказывали ей о миграции птиц.
– Да, рассказывала. – Леди Инскип улыбнулась. – Я уже обо всем забыла. Мне удается запоминать только печальные события. Один из докторов сказал, что в этом моя главная беда. Он поставил диагноз: острая депрессия. Он сказал, что больше ничего не видит, но Джеймс ужасно разозлился. Я знаю, что Джеймс считает по-другому. Меня пугает сама идея быть… ты понимаешь, что я имею в виду. – Она судорожно сжала мою руку. – В этом случае я не знаю, кто я есть на самом деле. Я помню себя молодой женщиной, счастливой, полной надежд. Сейчас я превратилась в больную старуху, бесполезную и никому не нужную. Я не верю, что это я. Когда родились Джереми и Лалла, у меня был провал – я чувствовала себя довольно странно, не узнавала привычных вещей. Но все говорили, что я слишком устала и что все вскоре вернется в привычную колею. Естественно, меня измучили роды, нелегко рожать близнецов. Я действительно вскоре почувствовала себя гораздо лучше, почувствовала, что пришла в норму Но после того как родился Ники… – Она закрыла глаза и прижала руки к груди. – Нет, нет, я не могу говорить об этом.
Я нежно гладила руку леди Инскип. Спустя некоторое время она вновь открыла глаза.
– Ты достаточно повзрослела, Виола, чтобы понять, что такое страх? Я имею в виду не несколько секунд паники, а настоящий ужас, который сжимает внутренности и заставляет тебя дрожать так сильно, что ты теряешь способность соображать. Ужас, который длится часами, днями и неделями?
– Нет, – ответила я. – Не думаю, что испытывала нечто подобное. Если вы полагаете, что это поможет, пожалуйста, расскажите мне.
Леди Инскип привстала с кровати, оперлась на локоть и уставилась на меня огромными испуганными глазами.
– Я могу довериться тебе, Виола?
– Думаю, что да.
– Джеймс ненавидит меня, и он прав. Я знаю, что ненавидеть ближнего – большой грех, но в его случае ненависть абсолютно оправданна. Понимаешь, я…
– Это вы, мисс Виола? – Мисс Тинкер появилась с другой стороны кровати так неожиданно, что я вздрогнула. Очевидно, она жила в комнате, смежной со спальней леди Инскип. Но тогда внезапность, с которой мисс Тинкер появилась в спальне, заставила меня подумать о потайном ходе или скрытой двери. – Надеюсь, вы не утомили мадам. Мадам нуждается в отдыхе.
Летняя жара, казалось, благоприятно подействовала на пышные усы мисс Тинкер. Они разрослись и матово поблескивали.
– Я хотела узнать у миледи, спустится ли она в столовую к ужину. Мы все хотели бы видеть ее внизу.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Нет, Тинкер. Я способна ответить самостоятельно. Думаю, что это прекрасная идея, – произнесла леди Инскип с напускной бодростью. – Я устала находиться взаперти в спальне целыми сутками. Виола придала мне сил.
Мисс Тинкер окинула меня взглядом, полным плохо скрытой неприязни. Я вспомнила тетину служанку Агнес. Ее неприязненное отношение ко мне объяснялось банальной ревностью: как кто-то осмелился претендовать на внимание ее госпожи? Но я была убеждена, что поведение сэра Джеймса по отношению к своей жене выглядело гораздо более зловещим. Во время учебы в школе мы зачитывались жуткими историями о том, как жестокие бароны насиловали беззащитных служанок, а разорившиеся аристократы, пытаясь получить контроль над семейным состоянием, убеждали окружающих в том, что их богатые жены сошли с ума.
Я встретила сэра Джеймса в холле. Он искоса взглянул на меня и пробурчал:
– Очень хорошо. По крайней мере сегодня на ужин у нас будет неплохая еда.
Я была польщена. Неужели сэр Джеймс по достоинству оценил мои предыдущие попытки приготовить вечернюю трапезу или же попросту спутал меня с кухонной прислугой? Я направилась на кухню. В руках я держала продукты, которые приобрела по дороге, включая мясо для собак и Флаффи. Кровь с куска свинины стекала на цыпленка. Продукты имели довольно отталкивающий вид.
– Вы что-то хотели, мисс? Могу я вам помочь? – Передо мной стояла новая кухарка. Она была высокого роста, очень худая, с темными волосами, заколотыми наверху в пучок. У нее был большой нос картошкой и обувь невероятного размера. Кухарка скрестила руки поверх не очень чистого фартука.
– Боюсь, что в поезде было слишком жарко. Я завернула мясо во влажную бумагу, но оно все равно начало портиться. Думаю, что животные не будут возражать.
Кухарка перевела взгляд с моего лица на увесистый сверток, который я держала в руках.
– Что еще у вас здесь?
Хоть я и улыбалась, выражение лица моей собеседницы оставалось холодным. Я была незваным гостем в ее владениях, и она, не стесняясь, показывала мне это. Я надеялась получить кусок печенья или бисквит: я умирала от голода, а ужин должен был состояться не раньше чем через час-полтора. Но, увидев враждебность в глазах новой прислуги, я не осмелилась ничего попросить. На стене в коридоре, который вел в столовую, был изображен свирепый тигр. Он притаился в зарослях и собирался наброситься на обезьяну. Несчастная обезьяна была нарисована с бананом в лапке. При виде банана острый приступ голода пронзил мой желудок. Я превозмогла страх и вернулась на кухню. Кухарка (Джереми сказал позднее, что ее имя Бланш Фрай) вываливала содержимое пакета с мясом, который я привезла, в сковородку с жареным луком. Пока я раздумывала, сообщить ей о своем присутствии или нет, она добавила в сковородку несколько костей из собачьей миски. Затем Бланш громко высморкалась, вытерла руки о фартук и стала резать грязную морковь на деревянной доске. Я тихо удалилась.
Когда Лалла призналась, что падает в обморок от голода, Ники великодушно предложил нам шоколад. Позднее к нам присоединился Джереми. Он пытался найти в кладовой остатки соленого печенья. Было время, когда Джереми на дух не переносил подобные закуски, но сейчас готов был съесть все, что попадется под руку.
– Проблема в том, – произнесла Лалла, – что каждую неделю кухарка получает приличную сумму на покупку продуктов. Никто ее не контролирует. Это значит, что она имеет возможность кормить нас гнилыми обрезками и проросшей картошкой. Таким образом она экономит деньги для себя. Кроме того, она любительница выпить. Хаддл вынужден запирать подвал.
– Никто не может назвать меня слишком привередливой, – сказала я, – но у вашей новой кухарки довольно грязные привычки.
– Дай мне конфету, Ники! – простонал Джереми. – Ты ведь не хочешь, чтобы твой старший брат околел от голода.
– Эта конфета называется «Пурпурное сердце», – сказала я.
Ники с интересом разглядывал сладости, которые я привезла.
– Почему конфеты действуют возбуждающе?
– Не знаю. Клянусь, это обычные конфеты, а не амфетамины.
– Они совсем не пурпурные, – протянул Ники разочарованно. – Скорее бледно-розовые. И вкусом конфеты напоминают зубную пасту. Конфеты очень вкусные, – быстро добавил Ники, чтобы не ранить мои чувства.
– Мне все равно. Подай-ка пакет! – Джереми отправил в рот горсть сладостей, за ней другую.
Мы последовали его примеру, несмотря на то что конфеты действительно походили по вкусу на сладкую зубную пасту.
Над нашими головами навис Хаддл. В руках он держал поднос, на котором стояла бутылка шерри и несколько стаканов.
– Здравствуйте, Хаддл. Как ваши дела?
Хаддл уставился на меня. Он старательно держал паузу, обдумывая, что сказать.
– Боже мой! Неужели это вы, мисс Хотуи? – Хаддл нащупал в кармане очки. – Я не узнал вас сразу, мадам. Я чувствую себя неплохо, лучше, чем можно было ожидать. Жаркая погода сотворила чудо с моим артритом. Весь секрет в том, что я сплю теперь в сухой постели. Правда, мне трудно вставать. Для того чтобы выбраться из кровати, мне нужно не менее двадцати минут.
Лалла застонала.
Я поднялась в комнату леди Инскип. Она крепко обхватила меня, когда мы вошли в гостиную. Я заранее предупредила Джереми и Лаллу о ее приходе. Лалла села рядом на диван и позволила держать себя за руку. Джереми забрал у Хаддла бутылку шерри и угостил леди Инскип шоколадкой, которую отнял у Ники.
– Шерри и шоколад, как мило, как оригинально! – восторженно воскликнула леди Инскип.
– Что здесь происходит? – В гостиную вошел сэр Джеймс. В руке он держал сигарету. Весь его вид говорил о том, что он вне себя от раздражения. – Что ты делаешь здесь, внизу, Милли? Я думал, что мы договорились: тебе лучше оставаться в тишине наверху.
– Но, Джеймс, мне здесь так хорошо. В моей комнате слишком скучно. К тому же Тинкер постоянно ворчит на меня.
– Хорошо, только не обвиняй меня потом в последствиях. Где это чертово шерри? Разве я хочу слишком много? Найдется ли глоток алкоголя в этом сумасшедшем доме?
Леди Инскип выглядела абсолютно подавленной. Она села, опустила голову на грудь и стала пережевывать конфету. Ее глаза ничего не выражали, мысли блуждали где-то далеко.
Поначалу ужин тянулся без видимого успеха. Мы изо всех сил старались вовлечь леди Инскип в разговор, но в присутствии сэра Джеймса она была не в состоянии реагировать на реплики. Лалла, Джереми и я пытались вести беседу между собой, но нам было нелегко блистать остроумием перед лицом того, кто угрюмо молчал и нарочито отводил взгляд.
– Что за черт?! Что это такое? – прорычал сэр Джеймс, прерывая монолог Джереми, разглагольствовавшего о сложностях театрального освещения. – У меня во рту все горит!
– Это перченый фазан, – ответил Хаддл.
– Фазан? Но сейчас только июль.
Сэр Джеймс замолчал. Он поглядывал по сторонам с видом человека, который волею судьбы оказался в очень странном месте.
– А где Френсис и Сюзан? – спросила я, чтобы заполнить паузу.
– Они сегодня ужинают у епископа, – ответила Лалла. – Бедняги. Вряд ли ты поверишь, что еда у епископа еще хуже, чем у нас. Клецки из почек и все такое прочее. В прошлый раз жена епископа умудрилась разделить жареную утку между восемью гостями. Кроме того, перед тем как насадить на вилку кусок хрящеватого мяса, ты должна будешь выслушать, как епископ полчаса завывает молитву. Надеюсь, что, когда я умру, Господь избавит меня от компании этих скучных, ограниченных религиозных фанатиков, которые шастают вокруг его престола, распевая унылые псалмы.
– Арабелла, прекрати богохульствовать за столом! – вмешался сэр Джеймс.
Сегодня, как никогда, его нос был похож на хобот. Поразительное сходство между сэром Джеймсом и портретом Инскипского борова бросалось в глаза. Солнце заливало лучами портрет. Боров ни капли не выиграл оттого, что купался в солнечном свете. Его маленькие злобные глазки светились красным светом, в углах рта застыла слюна. Я сидела за столом рядом с леди Инскип. Рассматривая портрет под новым утлом, я уловила нечто новое в выражении лица Борова. Мне показалось, что я разглядела некоторую ранимость.
Когда сэр Джеймс отвернулся, Лалла показала ему язык. Ее язык был ярко-розового цвета. Я высунула свой. Мы тайком стали сравнивать окраску наших языков. К этому моменту все уже оставили попытки разобраться с так называемым фазаном. Хотя справедливости ради стоит заметить, что на вкус фазан был не так уж плох. Удивительно, что столь глупое времяпрепровождение так подняло всем настроение. Особенно веселилась леди Инскип. Ей доставляло огромное удовольствие то, что она объединилась с детьми за спиной у сварливого мужа.
– Я хочу знать: почему все так веселятся? – Сэр Джеймс оторвал взгляд от тарелки. Он заметил, как Лалла хохотала над попытками Джереми разглядеть свой собственный язык. Внимание сэра Джеймса отвлек Хаддл, который приближался к столу шаркающей походкой. – Какого черта, Хаддл, что еще? Убери эту дрянь со стола. Если это фазан, то я герцог Веллингтон. Более того, в соусе плавает песок. Я хотел швырнуть тарелку на пол. Скажи кухарке: это самый худший ужин, который мне приходилось есть.
– Боюсь, сэр, что она не в состоянии услышать ваши комментарии.
– Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
– Она находится за пределами понимания, сэр. В эту минуту она лежит на кухонном полу, засунув голову в ведро с углем. – Хаддл говорил мрачным голосом, но в его глазах плясали чертики. Я заметила, что он наслаждался ситуацией.
– Что? Почему? – Сэр Джеймс лязгал зубами от злости.
– Кухарка напилась до потери сознания, сэр.
– Я же говорил тебе держать алкоголь под замком.
– Я так и делал, сэр, но я нашел на кухонном столе вот это.
Хаддл выставил напоказ бутылку голубого кюрасо. Бутылка была пуста.
– Полагаю, что твой отец все хорошо обдумал, – сказала я Джереми.
Мы вдвоем лежали на широкой кровати в комнате-башенке. Окна были распахнуты настежь. За окнами в темноте раздавались крики совы. В мое отсутствие Джереми перебрался в мою бывшую спальню. Мне показалось совершенно естественным разделить постель с Джереми, провести с ним ночь в нашей обычной невинной манере.
– Все потому, что отец полагает: ты будешь чувствовать себя обязанной готовить для нас бесплатно в течение недели. А он сможет уволить кухарку без выходного пособия. Ты ведь оправдаешь ожидания отца, дорогая? – Джереми нежно сжал мое плечо.
– Конечно. Я могу приготовить épaule de mouton à la boulangère. Это блюдо очень дешевое и невероятно вкусное. Картофель, лук и чеснок, запеченные с бараньей лопаткой. Или boeuf braisé à l'italienne– это тушеная говядина с помидорами, красным вином и грибами. Думаю, что сэру Джеймсу понравится манный пудинг gnocchi. Не слишком изысканно, как ты считаешь?
Джереми повернулся на бок и захрапел.
На следующее утро Лалла повезла меня за покупками. Она надела на шею голубой платок, украшенный бисером, который я привезла ей из Лондона. Платок не очень подходил по цвету к желтому летнему платью, но Лалла настояла. Тиффани когда-то купила платок в небольшой лавчонке. Она собиралась срезать бисер, но я уговорила отдать мне платок таким, какой он есть. Мне льстило то, что Лалла одобрила мой выбор. Если Лалла сказала, что платок ей понравился, значит, она говорила правду. Я знала, что Лалла не умеет притворяться.
В полдень мы репетировали. На первый раз мне было разрешено подглядывать в книгу и читать свои реплики. Но Джереми строго заявил, что ожидает: к завтрашнему утру я выучу свою роль наизусть.
– Боюсь, я не смогу выучить столько за одну ночь, – возразила я. – Кроме того, мне не нравится пьеса. Как можно запомнить такой глупый текст?
– Закрой рот, Виола! Не спорь со мной! Ты произносишь свою реплику и падаешь в объятия Зеда. Не волнуйся, он удержит тебя.
– Конечно, удержу, – промолвил Зед низким голосом.
Он хищно ухмыльнулся, обнажив острые зубы. Ладони Зед сложил чашечками, словно собираясь схватить меня за грудь.
– Думаю, что ты должен поддержать меня за талию, – прошептала я сердито. – Никогда викторианский джентльмен в здравом уме не подумал бы схватить меня подобным образом.
– Ради Бога, вы двое, перестаньте шептаться! Давайте продолжим репетицию! – Джереми обхватил голову руками.
Я решила рассказать Джереми обо всем позднее. Я видела, что Зед находит особую пикантность в моем негодовании. Лалла стояла на сцене, положив руки на бедра, словно модель на показе новой коллекции. Она произносила свои слова без всякого выражения, как нерадивая школьница бубнит на уроке таблицу умножения. Я была уверена, что таким образом Лалла пыталась держать на расстоянии Зеда, который не упускал случая прикоснуться к ней. Он старался обхватить ее руками гораздо чаще, чем предусматривал сценарий. Я должна была признать, что Джереми прав: Зед великолепен на сцене. Когда он играл, я забывала обо всем. Если смотреть из глубины зрительного зала, Зед выглядел как стопроцентный романтический герой. На расстоянии не видны были его маленькие злые глазки.
Хаддл играл моряка с тонущего судна. Его актерские способности не могли сравниться с прирожденным талантом Зеда. Всем своим видом Хаддл показывал, что находится на сцене против своей воли. Он шумно выражал протест, закатывал глаза, изгибал колесом спину, поглаживал больные конечности и громко, словно под пыткой, стонал. Хаддл с восторгом принял мой подарок. Поначалу я не собиралась ничего ему дарить. Во-первых, он, конечно, не ожидал от меня проявлений щедрости, а во-вторых, мне пришлось бы покупать подарки всем остальным слугам. Но, увидев на прилавке в магазине мистера Дринга черные резиновые галоши, я не смогла удержаться. Хотя галоши стоили больше, чем все остальные подарки, вместе взятые, я все же решила купить их. Хаддл был потрясен, словно я преподнесла ему сундук с золотом. Он снял с носа очки, поднес галоши к глазам и принялся внимательно разглядывать. Затем натянул галоши на ботинки и наотрез отказался снимать. Я пыталась объяснить, что галоши не носят в доме, а надевают весной и осенью в дождливую погоду, но Хаддл только отмахивался и делал вид, что не понимает.
Я поставила boeuf braisé à l'italienneв духовку. Блюдо должно было томиться на медленном огне в течение нескольких часов. Мы с Лаллой отправились на станцию. Стояла прекрасная теплая летняя погода. Наша дорога пролегала по безлюдной сельской местности. Очень скоро мы достигли цели нашего путешествия – шумных окрестностей Ноттингема.
– Не знаю, как можно ожидать, что Хамиш простит меня, если я сама не могу себя простить. Мне так стыдно. Не думаю, что ты когда-нибудь совершала нечто такое, после чего не могла посмотреть на себя в зеркало. Это безумие с Френсисом… я почти примирилась с ним. С тех пор как мы говорили с тобой в Лондоне, я много думала. Я ведь тогда никому не сделала больно, только себе. Но спать с Зедом… Спать с Зедом было жестоко и разрушительно, даже если бы Хамиш ничего не узнал. Иногда я желала, чтобы все открылось. Я намеренно вела себя отвратительно, мне хотелось, чтобы Хамиш увидел, какова я на самом деле. Не спрашивай меня почему. Я не знаю, я действительно не знаю. Сейчас я чувствую, что отдала бы все на свете за то, чтобы все изменить. Если б я вышла замуж за Хамиша тогда, когда он предлагал, то была бы с ним счастлива. Я все безвозвратно испортила.
– Осторожней! – вскрикнула я. Мы чуть не сбили пожилую женщину, которая ехала навстречу на велосипеде. Лалла водила машину, как Джереми, – она игнорировала дорожные знаки и не утруждала себя сбрасыванием скорости при виде пешеходов. Я подумала, что обязательно должна научиться водить автомобиль. Почему эта мысль не приходила мне в голову раньше? Почему тогда я удивляюсь, что все относятся ко мне, как к беспомощному ребенку?
– Осталось десять минут, – простонала Лалла. Она нервно металась взад и вперед по перрону.
– Пошли, посидим где-нибудь. Мы успеем выпить по чашке кофе и съесть по пончику, – предложила я.
– Я не смогу проглотить и крошки. Я не могу стоять на месте. О Виола! – Лалла вцепилась пальцами в мою руку. – Поехали домой. У меня больше нет сил. Мне становится все хуже и хуже.
– Чепуха! Возьми себя в руки! Это так не похоже на тебя. Ты всегда была образцом решительности и отваги. Тебе уже не удастся спрятаться, ты должна встретиться с Хамишем! – Я настойчиво убеждала Лаллу остаться, хотя сама дрожала от страха и готова была бросить все и убежать. Не только потому, что боялась стать свидетелем отвратительной сцены, но и потому, что ощущала – мое присутствие абсолютно излишне. Мы шагали взад и вперед и без всякого интереса рассматривали обложки глянцевых журналов, выставленных в витринах газетных киосков.
– О Боже, прибывает поезд из Лондона. Держи меня крепче, иначе я упаду.
– Постарайся задержать дыхание и сосчитай до десяти.
Я крепко сжала руку Лаллы. В ее глазах застыли слезы. Мои глаза также налились слезами, мне было от души жаль ее. Поезд медленно подполз к перрону. Двери вагонов распахнулись. Пассажиры выплеснулись на перрон. Мимо проходили люди с чемоданами. Они огибали нас, как воды горной реки огибают гранитные валуны. Вдруг я увидела Хамиша. Он шел по направлению к нам. Хамиш был одет в безукоризненный костюм и уже этим выделялся из толпы. В одной руке Хамиш нес кожаный дипломат, в другой – внушительный чемодан. Хамиш не видел нас, он выглядел уставшим и взволнованным. Сегодня он казался намного старше своих лет. Еще никогда мне не приходилось видеть Хамиша настолько серьезным.
Хамиш увидел Лаллу. Он бросился к нам, уронив на землю чемоданы. Хамиш не обращал внимания на толпу, он не сводил глаз с Лаллы. Его лицо выражало волнение и любопытство одновременно.
Лалла попыталась улыбнуться, но ее губы задрожали.
– О Хамиш! Мне так жаль, мне так жаль!
Слезы покатились по ее щекам.
Лицо Хамиша смягчилось, он распростер руки.
– Моя девочка, моя бедная девочка! Что же ты наделала? О чем ты думала?
