Текст книги "Танец для двоих"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Несколько дней спустя я вернулась домой, в Толгейт-сквер, после рабочего дня. Я помогала мистеру Фиппсу развешивать в галерее новые экспонаты. Каспар злился на меня – я постоянно роняла молоток и несколько раз опрокинула жестянку с гвоздями. Мне очень хотелось поскорее закончить и добраться до своего нового убежища.

Когда входная дверь захлопнулась за моей спиной, я остановилась на минуту, чтобы насладиться красотой и спокойствием, окружавшими меня. В прихожей чувствовался новый аромат – аромат пачулей, который смешивался с привычными запахами.

– Здравствуйте! Вы, наверное, мисс Отуэй? – раздался голос.

На лестнице, ведущей из подвала, показалась голова, увенчанная короной рыжих волос. Вслед за головой появилась стройная фигура. Передо мной стояла Тиффани Тредголд. Она была одета во что-то фиолетовое и струящееся. На длинных ногах были чулки. Моя тетя назвала бы такой наряд претенциозным. Тиффани была около шести футов ростом. Ее лицо можно было назвать интересным, хоть она и не была красавицей. Черный шифоновый шарф, обмотанный вокруг шеи, тянулся за ней по полу.

– Очень приятно познакомиться. – Тиффани протянула руку. На ее пальцах блестели серебряные кольца. – Я так рада, что вы будете здесь жить! Вам должно у нас понравиться! Я в этом не сомневаюсь!

Ее голос был хриплым и звонким одновременно. Мне казалось, что мы вдвоем были на сцене, играли в пьесе Ноэля Кауэрда [6]6
  Ноэль Кауэрд (1899–1973) – английский актер, поэт, драматург и композитор.


[Закрыть]«Сенная лихорадка».

– Бедняжка! Вы совсем промокли!

– На улице шел сильный дождь. У меня кончились деньги, и пришлось долго идти пешком.

– Спускайтесь вниз! Я сварю грог, он согреет вас!

Я вынуждена была принять предложение, хоть алкоголь и действует на меня как яд. К счастью, Тиффани добавила достаточное количество меда, смешав его с неменьшим количеством темного рома. Выпив грог, я чувствовала жжение в горле и груди еще в течение часа. Тиффани болтала без умолку. Она спросила, сколько мне лет и чем я занимаюсь, нравится ли мне моя работа и о чем я мечтаю. На последний вопрос я не могла ответить искренне. Я испугалась, что она будет меня презирать, если я скажу, что хочу выйти замуж, иметь детей и жить в деревне среди кошек, собак, кроликов и кур.

Я сказала, что хочу стать писателем.

– Я так и знала! – Тиффани резко качнула головой, ее серебряные серьги с янтарем зазвенели. – Как только я пожала вам руку, внутренний голос сказал мне: эта девушка – родственная душа.

Мне стало весело. Я вспомнила, что тетя хранит целый сундук плетеных корзинок, рождественских открыток и вышитых мною скатертей. Ни одна из моих работ не содержала ни малейшего намека на талант. Тетя хранила также стопки тетрадей со школьными сочинениями. Все обложки помечены рукой учителя: «Виола пишет живо и отличается воображением, но должна учить грамматику и работать над знаками препинания. Она должна знать, как правильно строится предложение». Подобные сентенции начисто разбивали мой энтузиазм.

– Я рождена для сцены! – продолжила Тиффани. – Театр – моя судьба!

Тиффани захихикала. Я последовала ее примеру – грог сделал свое дело. Я смеялась и не могла остановиться.

– Вы вдвоем, кажется, не скучаете. – На кухню тихо зашел Дэниел Фогг. Он взял чашку, из которой пила Тиффани, и понюхал. – Ты станешь алкоголичкой, когда прославишься. Только отсутствие денег держит тебя в рамках.

– Спасибо за предсказание. Я и так уверена в своем будущем, лишь изредка чувствую укол сомнения. Если бы только судьба была так благосклонна и послала головную боль этой ужасной Беб Балантайн! О, я была бы так счастлива!

Обезьянка спрыгнула с плеча мистера Фогга и вскочила на голову Тиффани. Жозефина начала таскать Тиффани за косы, пока та не закричала от боли. Мистер Фогг стоял, скрестив руки на груди. У него была смуглая кожа, а глаза были настолько темными, что казались черными. Его волосы, тоже когда-то черные, сейчас были седыми. Он плотно сжимал уголки рта и время от времени облизывал сухие губы. В глазах читались усталость и скука. Казалось, что-то его терзало. Его запястья, выглядывавшие из рукавов серого плаща, были тонкими, как у девушки. Он показался мне интересным и довольно романтичным. Мистер Фогг повернул голову и поймал мой взгляд. Тень удивления пробежала по его лицу. Эффект был поразительным. Мне стало понятно, почему бедная мисс Барлэм потеряла аппетит.

– Если ты не прекратишь, Жозефина, я дерну тебя за хвост! Увидишь, как это больно! – закричала Тиффани.

– Я хочу, чтобы она подошла ко мне, – дрожащим голосом попросила я.

– Дайте ей вот это, – сказал мистер Фогг, протянув мне засахаренный миндаль, который он вытащил из кармана.

Я вытянула руку с лакомством и позвала обезьянку. Она посмотрела на меня, затем перевела взгляд на орешек. В ее глазах читалось сомнение. Отважившись, Жозефина прыгнула ко мне на колени, взобралась на плечо и схватила миндаль. Я почувствовала маленькую лапку, скользнувшую по моей голове и крепко вцепившуюся в ухо. Я с нежностью погладила мягкое теплое тельце.

– Я буду очень тебя любить, – сказала я тихо.

Глава 3

Я не обманулась в своих ожиданиях. Я была счастлива на новом месте, на Толгейт-сквер, сорок шесть. Мы с Тиффани подружились. Тиффани была старше меня на семь лет и гораздо опытней. Она никогда не бравировала своими знаниями, никогда не давала мне повода почувствовать себя невежественной или глупой. Каждый день мы встречались и болтали. Мы обсуждали всякую всячину – любовные невзгоды, работу, наши успехи и неудачи. Тиффани отличалась необычайной либеральностью и широтой взглядов. Она расширила христианскую теорию миссис Шиллинг и включила в нее абсолютно все верования, существующие на земле. Тиффани была суеверной, как большинство актеров, и боялась черных кошек, разбитых зеркал и рассыпанной соли. Тиффани верила, что судьбу можно предугадать. Мы часто раскладывали карты Таро или пытались узнать будущее другими, более таинственными способами. Более всего нас увлекало гадание с помощью воска. Мы капали расплавленный воск (у нас в нем не было недостатка) в холодную воду. Тиффани была на редкость изобретательна, разгадывая замысловатые узоры на маленьких застывших комочках. «Посмотри, Виола! Это поезд! А это – часть моста. Эта маленькая капля похожа на южноамериканскую страну… Уругвай, мне кажется». Я восхищалась Тиффани. Мои познания в географии ограничивались лишь знакомством с несколькими графствами Англии: однажды мне пришлось разгадывать кроссворд, содержавший вопросы о местных достопримечательностях. «Я думаю, – продолжала Тиффани, – ты станешь известным инженером и построишь железнодорожный мост в Южной Америке».

Перспектива поездки в Южную Америку пугала меня, но я не подавала виду. Тиффани, с ее мягким сердцем, старалась предсказывать мне только хорошее. Согласно ее пророчествам, я должна была жить вечно, а мои желания будут немедленно исполняться.

Миссис Шиллинг гадала на чайных листьях. В отличие от Тиффани она не была оптимистична:

– У всех в жизни бывают черные полосы. Запомни это, деточка! Я вижу впереди разочарование. Взгляни! Видишь пятно, похожее на мужскую шляпу? Мужчина, которого ты любишь, будет тебе изменять. Не падай духом! Вот лист, похожий на чайку. Он говорит, что в конце концов ты выйдешь замуж за этого мерзавца.

– Нужно ли мне выходить за него? – спросила я с сомнением. – Мне кажется, не стоит выходить замуж за мужчину, который будет гоняться за другими женщинами.

– Я уверена, что он не будет! – отозвалась Тиффани. Она сидела рядом с нами и слушала, как гадает миссис Шиллинг.

Тиффани однажды видела Пирса из окна своей спальни. В то время он уже вошел в мою жизнь. Пирс подвозил меня домой. Тиффани была поражена его самоуверенным видом и властными манерами.

– Он не найдет никого лучше тебя. А если вы расстанетесь, будет всегда вспоминать о времени, проведенном с тобой! – восклицала Тиффани.

Иногда по воскресеньям, когда в театре не было представлений, Тиффани приглашала меня поужинать вместе с ней. Я была ей очень благодарна. Тиффани зарабатывала ненамного больше меня, и у нее не было богатой тетушки, щедро снабжавшей ее продуктами. Тиффани была строгой вегетарианкой. Ее стряпня была изобретательной, но не всегда вкусной. Тушеная бамия с бананом была скользкой, а мусс из латука с морскими водорослями походил на резину. Но к тому времени я поняла, как нелегко готовить пищу, и старалась не замечать мелких огрехов.

Тиффани была задействована во втором составе театральной труппы. Она учила роль миссис Эрлин из пьесы «Веер леди Уиндермир» [7]7
  «Веер леди Уиндермир» – пьеса Оскара Уайльда.


[Закрыть]. Постановка пользовалась успехом. Тиффани говорила, что получила бы огромное удовольствие от игры, но актриса, которую она должна была замещать, отличалась отменным здоровьем. Тиффани приходила в театр к шести и просиживала часами в темной гримерной, ожидая своего часа. К счастью, она хорошо шила. Чтобы не терять времени даром, она набирала заказы и шила подушки, одеяла, наволочки и шторы.

Тиффани дружила с женщиной – театральным костюмером. Та снабжала ее остатками ткани, лоскутами и обрезками. Тиффани сшивала их, украшала бисером и блестками. Ее творения были яркими, кричащими, с причудливыми узорами. Вскоре после того, как я вселилась, Тиффани подарила мне скатерть. Скатерть была ужасной, но я бережно хранила ее. Я очень ценила нашу дружбу.

Дэниел (спустя некоторое время наш хозяин разрешил называть себя по имени) умолял Тиффани не делать ему подарков. Он говорил, что не любит подобного творчества.

– В первой половине двадцатого века в английской истории был несчастливый период. Один или два человека обладали несомненным талантом. Иные же, вымазав руки в краску, немедленно возносились на пьедестал.

Дэниел преображался, когда был чем-то рассержен. Он становился похож на вельможу, который выговаривает челяди. Краешки его губ опускались, длинные пальцы дырявили воздух. Глаза превращались в узкие щели, светящиеся яростью на удлиненном лице.

– «Группа Блумсбери» [8]8
  «Группа Блумсбери» – литературно-художественное объединение в Англии начала XX века.


[Закрыть]. Фу… Я терпеть не могу небрежно намалеванные фигуры, выполненные ядовито-яркими красками. Наше столетие явило на свет удивительно уродливые творения. Это гибель эстетики. Кульминация морального вырождения.

Я чувствовала себя виноватой. Казалось, его гневные тирады направлены главным образом на меня.

– Возможно, менее одаренные члены «Банды Блумсбери» понимали свою бесполезность, – промямлила я с умным видом. – Они не виноваты, что имели известных и талантливых друзей. Они развлекались, а люди видели в них серьезных писателей и художников.

Дэниел уставился на меня. Его брови поднялись почти вертикально. Вдруг он взорвался хохотом. Во многом его обаяние объяснялось внезапной сменой настроения. Я любила то особое состояние неопределенности, которое сопровождало его появление.

– Все верно, Виола. Они могли быть застенчивыми, как фиалки, которых заставили краснеть на солнце. Но дело в том, что «Банда Блумсбери», – он произнес еще раз «банда», – это политическая группировка, близкая к герцогу Бедфорду. Эти ребята жили в восемнадцатом веке и, к счастью, не имели никакого отношения к «Группе Блумсбери».

Я поняла свою ошибку. Мне в который раз указали на мое невежество.

В отличие от мистера Фогга мисс Барлэм приняла от Тиффани вышитую подушку с благодарностью, хоть красный вельвет, украшенный золотом, выглядел довольно нелепо на фоне ее изысканно меблированной комнаты.

Мисс Барлэм было за тридцать. Она была небольшого роста, стройная, с мягкими рыжими волосами и бледными веснушками на руках. У нее было спокойное невыразительное лицо. Его можно было сразу забыть, если бы не глаза. Они были большие, добрые и излучали мягкий свет. Когда мисс Барлэм говорила о чем-то особенно приятном, ее глаза горели. Никто бы не мог догадаться о ее предпочтениях. Она одинаково ровно и приветливо обращалась со всеми. Даже вечно пьяный бродяга, который валялся возле автобусной остановки, не мог на нее пожаловаться. Я полагала, что нравлюсь ей. Обнаружив мою любовь к сладостям, мисс Барлэм время от времени стала покупать печенье и приглашать меня на чай.

У нее было два костюма и несколько блузок. Будучи ревностной католичкой, мисс Барлэм ходила по воскресеньям в церковь. Каждый раз она надевала черную шляпу с густой вуалью. Когда-то ее шляпка выглядела шикарно, но сейчас казалась несколько старомодной. Глаза под вуалью напоминали мне глаза загнанного животного.

Первый раз, когда я зашла к мисс Барлэм на чай, она вела себя несколько скованно и суетилась, пытаясь усадить меня на самое удобное место. Она просила прощения после каждого произнесенного слова. Свет в ее комнате был слишком ярким, стул слишком твердым, а рассказ слишком скучным. Она говорила, что никуда не выходит и вся ее жизнь протекает на работе и дома. Застенчивость мешала ей чувствовать себя комфортно в обществе других людей, но после того, как я рассказала о своей работе в ОЗПА, о жизни до переезда на Толгейт-сквер, наши отношения приобрели доверительный характер. Мисс Барлэм, в свою очередь, поведала мне о своем детстве.

– Мне было шесть лет, когда меня привезли в Англию. У отца была плантация чая в Индии. После свадьбы отец увез маму к себе. Бабушка со стороны матери не одобряла их брака. Она говорила, что добром это не кончится. Бабушка оказалась права. Родители погибли в авиакатастрофе возле Раджпура. Мне было восемь лет. Я никогда не забуду бабушкино лицо, когда она пришла сообщить эту печальную новость. Она стояла в кабинете директора школы, в ее глазах был триумф. Мои одноклассницы, всегда сторонившиеся меня, после смерти родителей стали относиться ко мне еще прохладней. Я превратилась в изгоя.

– Мне больно слышать, что в школе ты была такой одинокой. Как ты выдержала все это? – спросила я.

– Я полагаю, меня спасли книги. Я старалась читать каждую свободную минуту. Это немного помогало. Вытерпеть поездки к бабушке на каникулы оказалось гораздо сложнее. В школе было достаточно еды, и самое главное – я была предоставлена самой себе. У бабушки все было иначе. Бабушка жила одна. К ней приходила женщина по имени миссис Тагвелл, помогала убираться. Я любила ходить в гости к миссис Тагвелл. В ее доме всегда было тепло. Бабушка отключала отопление в марте, и до ноября дом не отапливался. Бабушка считала пагубным потакание собственным прихотям, поэтому мы питались самой отвратительной пищей. Я до сих пор не могу смотреть без содрогания на холодный говяжий язык с гарниром из маринованной свеклы. Я не хочу ввести тебя в заблуждение. Бабушка была хорошей женщиной. Она не была грубой или жестокой. Она была стойкой католичкой, искренне верившей в то, что поступает по совести. Каждый вечер перед сном мы молились. Она просила Бога дать ей силы и мужество нести свою ношу. «Господи, – молила она, – не дай мне споткнуться и упасть». Под ношей она понимала ответственность, связанную с моим воспитанием. – Мисс Барлэм засмеялась. – Не правда ли, смешно, когда взрослый человек ведет себя, как ребенок? Сейчас я понимаю, что бабушка старалась делать все для моего блага. По крайней мере ей так казалось. Но тогда, в детстве, я считала себя никому не нужной, а свое существование – досадной ошибкой.

– Как я тебе сочувствую! – воскликнула я. – Моя тетя всегда была нежной и ласковой. Она часто говорила, что любит меня больше всех на свете. Тем не менее иногда я чувствовала себя помехой. Мы стали понимать друг друга лучше, когда я повзрослела.

– Ты права. Когда я подросла, бабушка перестала придираться ко мне. Я научилась готовить, и мы могли сэкономить на кухарке. После бабушкиной смерти я вдруг увидела, каким жалким было ее существование. На похоронах присутствовали только ее солиситор, миссис Тагвелл и садовник. Пришла проститься также строгая леди из Гильдии женщин-католиков, но она ясно дала понять, что явилась лишь исполнить служебный долг. Я была поражена, насколько буднично прошла церемония. Я вдруг почувствовала себя виноватой в том, что так и не смогла полюбить несчастную старую женщину. У бабушки не было друзей и родственников, кроме меня. Ее единственная племянница находится в закрытой лечебнице в Девоне. Бедняжка не совсем нормальна. Она пишет мне длинные письма от имени Марии, королевы Шотландии.

– Дорогая, это так печально! Что произошло дальше, после бабушкиной смерти?

– Самым тяжелым испытанием было примириться с пустотой собственной жизни. Мне было двадцать два года. Все, что я имела тогда, – маленький уродливый дом, который я ненавидела, триста фунтов, которые бабушка оставила мне в завещании (остальные деньги пошли на строительство дома для престарелых священников), и двух школьных подруг. Одна из них вышла замуж и переехала в Шотландию, другая нашла работу в Нью-Йорке. Таким образом, связь с ними прервалась. Но я была молода и полна надежд. Я ответила на объявление в «Таймс» и через полгода получила работу. Мне пришлось продать дом и переехать в Лондон. Я сняла комнату в пансионате в районе Мансвелл Хилл. Комната была тесной и грязной, но это было мое собственное жилье. Я была счастлива, что навсегда порвала с прошлым.

Я представила, каково было мисс Барлэм. Сила ее духа восхищала меня. Сама мысль об одиночестве пугала меня и наполняла тоской. В моей жизни все было по-другому. В окружении моей тети все были друзьями по определению. Они входили в этот круг по праву рождения или потому, что были интересны и талантливы. Я была в ужасе, обнаружив, каким одиноким может быть человек, лишенный друзей и родных. Я рассказала обо всем Тиффани. Она согласилась: мы не имеем права жаловаться на судьбу.

Мисс Барлэм работала в журнале «Компаньон для леди». Она делала иллюстрации. Лучшие времена журнала были далеко позади. Его тираж был смехотворным. В основном журнал держался на плаву за счет немолодых женщин, живущих за границей, – они продолжали его выписывать. Для них он был частью молодости, воспоминанием о могучей когда-то Британской империи, последним лучом закатившегося солнца. Мисс Барлэм специализировалась на изображении растений. Стены ее комнаты были увешаны листами бумаги с набросками. На мой неопытный взгляд, рисунки были прекрасны. Мисс Барлэм была фанатично чистоплотна и привередлива во всем. Китайский чай в ее комнате мы всегда пили из дорогих чашек, печенье ели маленькими серебряными вилочками, а на коленях у нас лежали аккуратно вышитые салфетки. Только одно нарушало гармонию и вносило хаос в ее жизнь – любовь к Дэниелу Фоггу.

Третий раз мисс Барлэм пригласила меня на чай в декабре. Погода была морозной и туманной. Наверное, поэтому огонь в камине казался особенно жарким, а мерцание свечей на фоне темного неба в окне – особенно ярким. Поковырявшись вилкой в мандариновом торте, мисс Барлэм сказала, что не голодна, и предложила мне съесть ее порцию.

– Я надеюсь, Виола, ты будешь счастлива. Счастье, как говорит отец Деклан, это дар Божий. Если бы не красный нос отца Деклана, я бы подумала, что каждую свободную минуту он тратит на богоугодные дела. – Мисс Барлэм, или Вероника, как она просила себя называть, улыбнулась собственной шутке.

– Мне не на что жаловаться, – сказала я, откусив большой кусок торта. – Тебе нравится отец Деклан?

– Скорее я привыкла к нему. Я познакомилась с ним сразу по приезде в Лондон. В чем-то мы похожи: ни он, ни я не умеем заводить друзей. Ты знаешь, умение найти друга – самый большой талант. Покидая старый бабушкин дом, я мечтала о жизни, полной событий, – круговорот вечеринок, посещение театров, встречи. Я считала, что в большом и многолюдном Лондоне у меня появится круг друзей и знакомых.

– Разве это не так? – спросила я, когда она сделала паузу.

– Должна признаться, не так! Для меня это стало болезненным разочарованием. Я была неловкой и застенчивой. Я старалась понравиться, слишком старалась. Но те, кого я встречала, жили собственной жизнью. – Помолчав немного, она добавила: – Причина в том, что все считали меня занудой.

– Ты нисколько не зануда! – закричала я, тронутая почти до слез ее горьким признанием.

Вероника покачала головой и улыбнулась:

– Часто холодными зимними вечерами я сидела одна и готова была все отдать, чтобы еще раз услышать хриплый голос бабушки. Я вспоминала, как она ворчала на меня за то, что мясо пересолено, или приказывала обрезать ногти у нее на ногах. Как ты понимаешь, это не самое приятное занятие, но я была настолько одинока, что готова была целовать ее желтые морщинистые ноги… Все это было, конечно, до моего переезда сюда.

– У тебя нет друзей в редакции?

– Мои коллеги очень приятные люди. Но головы молодых девушек забиты любовными приключениями, модными тряпками и вечеринками. Женщины моего возраста замужем и имеют детей. Все их разговоры сводятся к семейным проблемам. Мне нечего им сказать. Я думаю, в какой-то мере они мне сочувствуют. – Она замолчала на минуту и продолжила после короткой паузы: – У меня были отношения с мужчиной. Я думаю, что сейчас могу обо всем рассказать, – это уже давно не имеет значения. Я встретила человека. Мне казалось, что я ему нравлюсь. Мы познакомились спустя шесть месяцев после моего переезда в Лондон. Он работал бухгалтером и время от времени заходил в наш офис. Он сказал мне, что женат, но его жена попала в автомобильную аварию и не может больше двигаться и говорить. Его звали Грегори Винс. Мы встречались с ним по четвергам. Я мечтала выйти замуж и думала о том дне, когда меня назовут Вероникой Винс. Я даже вышила эти слова на скатерти. Но потом, вспомнив его несчастную жену, я почувствовала себя виноватой и спорола вышивку.

Мы часто обедали в маленьком ресторане в Шепердс-Буш [9]9
  Шепердс-Буш – район в Западном Лондоне.


[Закрыть], в ресторане под названием «Золотая гондола». Шляпы официантов-гондольеров были сделаны из пластика, а стены покрыты аляповатыми фресками. Но кухня была превосходной. Грегори держал мою руку в своей и рассказывал мне о своей школе, о службе в армии, о работе. У него было замечательное чувство юмора. Мне было хорошо с ним. Однажды Грегори сказал, что мои глаза так прекрасны, что, глядя в них, он забывает обо всех своих бедах. Я очень хотела сделать его счастливым. Я хотела заботиться о нем. Не имело значения, что мы не были женаты. Он начал… Он захотел… – Вероника покраснела. – Ты знаешь, чего хотят мужчины. Конечно, это естественно. В наше время никого не пугают сексуальные отношения вне брака. Но я, наверное, старомодна. Я не могла допустить этого без благословения отца Деклана, а одна только мысль о необходимости разговора с ним вгоняла меня в краску. Как после этого я смогу смотреть ему в глаза? Грегори не понимал, что я чувствовала. Он постоянно спрашивал: кого я люблю больше, его или отца Деклана?

– Я бы не стала ничего говорить отцу Деклану, – сказала я.

– Это потому, что ты не католичка. – Вероника улыбнулась. – Невозможно совершить грех и не исповедаться. Это так же непростительно, как издеваться над животными… или как выйти на улицу без нижнего белья.

– Очень часто, когда жарко, – начала я, но, увидев выражение лица Вероники, быстро поправилась, – я мечтаю не носить под платьем белье.

– Однажды, спустя три месяца после нашего знакомства, Грегори сказал, что не может больше сдерживать свои сексуальные фантазии и боится натворить что-то ужасное, о чем впоследствии будет жалеть. Он почти плакал. Я поняла, какой была эгоистичной. Было несправедливо заставлять его так страдать. Могли ли мои сомнения сравниться с его муками? Я отдалась ему. Прошло несколько дней. Кто-то сказал, что в офисе сегодня вечеринка – Винс покидает фирму. Он собирается жениться. Казалось, женщины находили это забавным. Наконец-то Винс попался. Он заводил интрижки и всегда говорил, что женат. Таким образом Винс давал понять, что дальнейшие отношения невозможны.

– Подлец! – Я чувствовала жалость, глядя на потемневшее лицо мисс Барлэм.

– После предательства Винса я не могла думать о нем без содрогания. Он разрушил остатки уверенности, которые все еще теплились во мне. Я приняла решение. Я приняла его сознательно. Лучше мне совсем обойтись без мужчин, если я не умею разбираться в них.

– Какая жалость. Все совершают ошибки. Мужчины в том числе.

– Я знаю. Но мое время прошло. Я слишком стара и не гожусь для романтических отношений.

– Послушай… – Я замолчала, не смея спросить о Дэниеле Фогге. – Дом, в котором мы живем, – очень романтичное место. Когда я рассказала, что здесь нет электричества, все подумали, что я пошутила. Они не понимают, как это чудесно – укрыться в тишине от уродства современного мира. Иногда я представляю себя героиней романа. Клариссой [10]10
  Кларисса – героиня романа С. Ричардсона «Кларисса, или История молодой леди…». ( Примеч. ред.).


[Закрыть], например, или Энн Элиот [11]11
  Энн Элиот – героиня романа Джейн Остин «Убеждение». ( Примеч. ред.).


[Закрыть].

Вероника и я успели обсудить наших любимых писателей. Мы обе любили Ричардсона, Диккенса, Джейн Остин и Шарлотту Бронте.

– Дэниел не похож на капитана Уэнтуорта [12]12
  Уэнтуорт – герой романа Джейн Остин «Убеждение».


[Закрыть]. У него больше общего с мистером Рочестером.

– А я вижу его сходство с месье Полем Эммануэлем [13]13
  Рочестер, Пьер Эммануэль – герои романа Шарлотты Бронте «Джен Эйр».


[Закрыть]. – Вероника покраснела до кончиков волос. Ее глаза засверкали. Она нечаянно выдала свой секрет.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду: пылкий и саркастичный, неимоверно требовательный во всем. Но месье Поль был маленького роста и некрасив. А Дэниел… Я нахожу его довольно привлекательным. У него необычная внешность. Он похож на Христа в изображении старых мастеров.

– Да, его вид говорит о внутренних страданиях. О, он так хорош!

Правду говорят: любовь не только слепа, но и глуха. Мне казалось, что в большинстве случаев Дэниел сердился совершенно напрасно. Он побаивался, как он говорил, женского засилья. Как-то Тиффани забыла в ванной колготки. Дэниел пришел в бешенство. Он заорал так громко, что напугал Жозефину. Обезьянка от страха спрыгнула с его плеча и забралась на высокий платяной шкаф. Понадобилось почти полчаса, чтобы выманить ее оттуда. Миссис Шиллинг выбросила зрелый камамбер, он выпал из тарелки, и воздух в кладовой был испорчен. Вопли разъяренного Дэниела были слышны на другой стороне улицы. Тиффани купила на барахолке цитру, заплатив пятьдесят пенсов. Она объяснила, что сделала покупку в приступе тоски по детству. В те годы игра на цитре была неимоверно популярна. Мы сидели вдвоем, играли и пели нестройными голосами. Дэниел ворвался в комнату, рванул оконную раму и выбросил цитру на улицу. Он помирился с Тиффани на следующий день, когда оба успокоились, но сказал, что если мы еще раз устроим такой невыносимый шум, как будто сотню котов одновременно тянут за уши и хвост, то он и нас выбросит из окна. Одна из любимых поговорок миссис Шиллинг – нет худа без добра. Будучи в хорошем настроении, Дэниел пригласил нас в гостиную. Там стоял рояль. Целый вечер Дэниел играл Моцарта и Гайдна. Он сказал: нам нужно понять, что такое настоящая музыка.

Приступы меланхолии могли длиться у Дэниела неделями. Тогда его лицо напоминало физиономию гоблина со страниц детских книг. Но тучи мгновенно рассеивались, если кому-то удавалось его развеселить. Меня он почему-то находил особенно забавной. Я не понимала почему. Мне нравилось быть источником радости для моих друзей-мужчин, но раздражало быть объектом насмешек. Дэниел никогда не подшучивал над Вероникой. Он всегда называл ее почтительно «мисс Барлэм» и относился к ней с мягкостью и некоторым оттенком недовольства. Он не мог скрыть это в минуты, когда ловил на себе ее взгляд, полный обожания.

Когда Дэниел был в хорошем настроении, его лицо выглядело романтическим, но немного зловещим, как у монгольского принца-воителя. У него был орлиный нос и смуглый цвет лица. Черные глаза, казалось, метали молнии. Очень скоро в разговоре со мной Дэниел принял поучительный тон.

В тот день, в первый день октября, когда я обнаружила, что придется готовить самой, я не успела ничего купить. Если бы не Тиффани, которая угостила меня одной из своих котлет из брюквы и ореха, мне пришлось бы идти спать голодной. На следующий день я отправилась за покупками. Галерея, в которой я работала, находилась в районе Белгравиа. Там можно было купить все что угодно, кроме еды. После длительной прогулки пешком я нашла рыбный магазин. На прилавке рядами лежала рыба самых экзотических сортов. Некоторые сорта были мне неизвестны. Голубые лобстеры шевелили щупальцами, живые устрицы сверкали во льду, мертвые глаза меч-рыбы тускло мерцали. Очевидно, этот магазин снабжал свежими морепродуктами прилегающие рестораны, так как все покупатели были мужчинами и приобретали морепродукты в огромных количествах. Я смотрела на серебристые чешуйчатые силуэты с опаской. Мне трудно было представить, что я буду с ними делать. Продавец был крайне нелюбезен. Я спросила, какая рыба самая лучшая. Он увидел мое смятение и предложил купить осетра. Я думала, что осетр – это маленькая светящаяся рыбка, лежавшая на прилавке, но это оказалась чуть ли не самая большая рыба в магазине. Когда продавец завернул рыбу, я спросила, сколько она стоит. Цена равнялась моей недельной зарплате. Было слишком поздно отказываться, мне пришлось заплатить. Я успокаивала себя тем, что рыба полезна для мозга, который был, без сомнения, моим слабым местом, и что этим чудовищем я смогу питаться целую неделю. Я ехала домой в автобусе. Голова осетра с длинным конусообразным носом выбралась из пакета. Пассажиры с любопытством поглядывали на меня.

Поздним вечером Дэниел нашел меня на кухне. Я пыталась втиснуть осетра в самую большую кастрюлю. Шкура у рыбы была покрыта шипами. Я испытывала к ней глубокую ненависть. Дэниел, увидев мои полные слез глаза, удержался от язвительных комментариев. Он почистил и порезал рыбу, большим ножом отрубил ей голову. Затем быстро поджарил филе в сливочном масле с петрушкой до появления хрустящей корочки.

Когда на следующий день я попыталась сама приготовить рыбу, она получилась жирной и покрылась черными горькими пятнами. Миссис Шиллинг забрала остатки домой и скормила коту. Кота звали Тибби, он не знал, что за чудо-рыбу сожрал. Дэниел рассказал как-то, что осетр дает черную икру и рыбий клей.

Обнаружив пробелы в моем образовании, Дэниел принял решение обучать меня. Он дал мне книги и попытался систематизировать мои знания. Он рассказал мне о том, что Земля движется вокруг Солнца, о том, кем был святой Фома Аквинский, и о том, что такое Тридцать Девять Параграфов [14]14
  Тридцать Девять Параграфов – свод догматов англиканской церкви.


[Закрыть]. Когда Дэниел готовил, то всегда приглашал меня попробовать, как будто я могла научиться, пробуя его стряпню. Я проглотила огромное количество еды, но мои кулинарные навыки оставались на том же уровне.

Мы серьезно расходились во взглядах на литературу. Моим любимым писателем был Чарлз Диккенс. На книжной полке в моей комнате стояло полное собрание его сочинений наряду с «Принцессой и гоблином», «Джен Эйр» и «Анной Карениной». Дэниел презирал Диккенса. Он называл его дешевым писакой. Дэниел цитировал Троллопа [15]15
  Энтони Троллоп (1815–1882) – английский романист.


[Закрыть], который говорил о Диккенсе: «мистер Народное Настроение». Мы долго спорили, стоит ли считать популярность признаком посредственности. Дэниел соглашался, что некоторые пассажи из романов «Наш общий друг» и «Холодный дом» содержат запоминающиеся моменты, но «Лавка древностей» вызывала его насмешки. Дэниел говорил, что несомненной заслугой Диккенса перед человечеством была бы смерть маленькой Нелли в бочке с сиропом, на самой первой странице. Мне нравилось спорить с Дэниелом. Он был единственным, кто считал меня достойной серьезно поговорить о литературе. Он был первым, кто выслушивал мое мнение и считался с ним. Я была глубоко тронута, хоть и не подавала виду.