Текст книги "Темный принц. Трилогия"

Автор книги: Виктория Иванова

Соавторы: Ксения Баштовая
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 56 страниц)

Глава 5 СВЕТ МОЙ, ЗЕРКАЛЬЦЕ, СКАЖИ…

Обед проходил в гробовом молчании. Шамит, специально усевшийся подальше от меня, горделиво молчал в тряпочку и показательно отворачивался, стоило ему случайно встретиться со мною взглядом. А я что? Мне разве больше всех надо?

Тайма пару раз попыталась улучшить обстановку, рассказав несколько шуток, но единственным, кто оценил ее юмор, был лишь гулко расхохотавшийся Торм. Даже клиричка отвела взгляд. Вангар, похоже, решил, что раз уж я иду с ними, то со временем все образуется само собой, а потому просто молчал. Аэлиниэль, получив свою порцию еды, мгновенно перебралась поближе к Шамиту, сохраняя при этом абсолютно независимый вид: мол, я так, случайно, да и, вообще, мест больше не было.

Уже складывая оставшиеся от обеда продукты в сумки (я в очередной раз утащил кусок пеммикана для Трима), Тайма вдруг поинтересовалась, пристально разглядывая нашу «скатерть»:

– Ди, а почему ты ненавидишь своего отца?

Я как раз дожевывал кусок хлеба, а потому от неожиданности аж подавился. Я? Ненавижу папу?!

Откашлявшись (Ах, какие радость и надежда в это время были написаны на лице Шамита! Не дождешься, рыжий! От меня так просто не отделаться.), я выдавил:

– Че… кхе–кхе… го?!

– Почему ты ненавидишь своего отца? – еще раз ровно повторила воинша, не пытаясь, впрочем, даже поднять на меня взгляд.

Над поляной повисла настороженная тишина…

– С чего ты взяла? – Нет, я никогда не пойму этих светлых! Это надо же такую чушь сморозить!

Даже Шамит замер, уставившись на меня во все глаза, а Тайма лишь пожала плечами и, не отрывая взгляда от ткани, на которой стояла еда, тихо начала:

– Ты знаешь, куда и зачем мы едем. И ты – с нами. Помогаешь. Клятву даже дал. Вывод только один – ты его ненавидишь и желаешь его смерти.

Видимо, на этой ткани все же есть узоры, иначе чего бы она ее так разглядывала?

Нет! Я с ума сойду с этими светлыми! Придумать такое! Да за кого они меня принимают! Хотя… с их заворотами только такое и можно вообразить! М–дя, м–дя и еще раз м–дя… И что теперь бедному несчастному мне говорить? Ага, правду, правду, и ничего, кроме правды. Чтобы они меня прямо здесь шаровыми молниями закидали! Ну может, не прямо, может, отойдут чуть подальше… И то только из–за того, что гоблины еще недалеко, да и дракон точкой на горизонте виднеется!

– Ну… – начал я, мучительно соображая, как бы сказать правду и в то же время ничего не раскрыть, и из–за этого медленно подбирая слова. – Я знаю, куда и зачем вы идете. Что да, то да… Но… Весь вопрос в том, сможете ли вы это сделать!

Оборотень вскинулся, собираясь выпалить очередную гадость на тему «все темные, мягко говоря, не совсем хорошие», но Аэлиниэль положила ему руку на плечо, и вор, недовольно передернувшись, затух. Сама же эльфийка флегматично поинтересовалась:

– То есть ты говорил правду? Артефакт действительно сломан?

– Почему это сразу сломан? – почти искренне удивился я. Почти. – Разряжен, вот и все. Так вы же и не просили, чтоб он работающим был! Сказали: «Нам нужно «Сердце Дракона“!» А работающее оно или нет – никто ничего не упоминал! – Теперь осталось только глазками невинно похлопать…

Нет, лицо рыжика надо было видеть! Так разочаровали, бедненького, буквально в лучших чувствах!

– С–скотина! – прошипел Шамит, рывком вскакивая на ноги.

Я сладко зевнул и монотонным голосом процитировал:

– «Заведомое оскорбление принца либо принцессы из рода Властелинов лицом, с которого невозможно потребовать сатисфакции, карается каторжными работами на срок от пяти до семи лет с конфискацией имущества либо смертной казнью через усекновение головы» – пункт второй статьи пятьсот двадцать седьмой Уголовного уложения Темной империи. А вот следующий абзац гласит: «В случае, если к данному субъекту невозможна применить каторжные работы, то за него отрабатывают ближайшие родственники или друзья». Так что ты там говорил, рыжий? А то я не расслышал, уши заложило…

И я демонстративно поковырялся в ухе.

В ответ оборотень прошипел что–то на языке многоликих (тайс'эрнетс – это «подлец» или «мерзавец»? Хоть убейте, не вспомню. Надо будет у Микоши потом поинтересоваться. Или у Наэвы, жены Гойра, полюбопытствовать. Она ведь тоже оборотень – в пантеру перекидывается), рванулся к своему коню, взлетел в седло, не касаясь стремян, и уже оттуда рявкнул:

– Так и будете стоять?! В Храме разберемся, за каким мархангом он туда прется!

Нет, вы это слышали? Я прусь в Храм! Да если бы не эта мархангом пришибленная клятва, я б уже давно в школе был!

Да и Вангар хорош! Им помыкают, как лейной в упряжке, а он хоть бы ухом повел! Нет, я вас спрашиваю, кто главный в этой шайке–лейке?

Лишний раз убеждаюсь, прав был Гойр, когда говорил: «Все оборотни такие! Такие–е–е!! У–у–у… Не заметишь, как на шею сядут, ножки свесят и болтать ими будут!»

Правда, начальник гвардии Кардмора сказал это только один раз. Под хмельком. Шепотом. Когда Наэвы поблизости не было и он три раза в этом убедился. В общем, отборная «Команда Светлых Героев» молча упаковалась, и Тайма, отведя с лица прядь серебристых волос, мягко поинтересовалась:

– Ди, ты идешь?

А куда я, бедненький, денусь? Из закупоренной–то банки?

* * *

Кони команды под своими седоками величаво шагали по зеленой траве, гордо изгибая шеи и пыжась оказанной им честью. Мы с Тримом тихо помирали со смеху, глядя на это триумфальное шествие. Справа возвышалась горная круча. Серая стена, выбитая по легендам из тела земли молнией Доргия, бога–громовика, острыми шипами вонзалась в поднебесье. По левую руку медленно ползла светлая полоса рощи…

Постепенно большая часть моих попутчиков отстала от меня. Наравне со мной, хотя и чуть поодаль, ехали, тихо споря, только Шамит и Тайма. Точнее, спорил только рыжий. И не тихо. Очень даже громко, демонстративно поглядывая в мою сторону. В ответ на тихие мягкие слова воинши оборотень огрызался и бросал на меня гневные взгляды, прямо–таки исполненные праведного возмущения и негодования. Тут даже прорицателем быть не надо, чтоб сказать, о чем они говорят!

Ой, даже как–то неудобно получается: он меня так безосновательно хает. Все без повода да без повода… Надо ж хоть поддержать свое звание злобного, хитрого и коварного темного! А то просто роняю престиж семьи. Та–а–ак… Что тут у нас в окрестностях интересненького водится?..

Я незаметно оглянулся по сторонам и чуть не заорал от радости, разглядев впереди, почти у самых скал, небольшую лежанку лесного кама. В отличие от своих близких родственников, каменных камов, лесные получают все необходимое им для жизни из воздуха, света и земли. Вот только они страсть как не любят, когда их беспокоят. Сейчас лесной, похожий на торчащий из земли небольшой валун, сладко спал…

Нельзя ж упускать такой великолепный шанс. Ни боги, ни братья меня не поймут. Я покосился на Шамита. Ну что ж, рыжий, продолжаем разговор. Трим, повинуясь короткому, еле слышному приказу, послушно вильнув влево. Оборотень, стараясь выдерживать между собой и ненавистным темным расстояние в несколько ярдов, окатил меня яростным взглядом и потянул поводья коням повторяя маневр грона.

До кама оставалось всего три шага.

Два…

Один…

Потревоженный тяжелой поступью лошади, лесной кам взвился в воздух подобно камню, выпущенному и пращи. Долетев до морды Шамитова коня, он издал долгий и пронзительный визг, выражая свое неудовольство и возмущение, и рухнул на землю, выбив фонтан грязи, окативший непрошеного нарушителя. Напуганные кони других представителей команды встали на дыбы и заплясали по поляне, норовя скинуть всадников.

Гном, не удержавшийся на неожиданно поднявшемся на дыбы коньке, кубарем покатился по земле. Женская часть компании с трудом усидела в седлах, и лишь Вангар да Шамит подобно двум мраморным статуям восседали на пляшущих конях как влитые, да и выражения лиц у воина и оборотня были соответствующими.

Едва успокоив свою вороную кобылку, Амата спрыгнула на землю и рванулась к кряхтящему гному:

– Торм, ты как? Не ушибся? Все в порядке?!

– Я – отвратно! – буркнул потомок горных жителей, держась за поясницу и медленно вставая на ноги. – А так все в порядке…

Вроде же он падал другим местом, или я чего–то не понимаю?

Шамит же, едва его конь встал на все четыре ноги, галопом рванулся ко мне:

– Твои проделки, темный?!

Нет, ну что это я у него всегда крайний? Я протяжно, с завыванием, зевнул:

– Той эре, рыжий! Ну при чем здесь я, если у тебя такая любовь к камам? Тебя же просто тянет к ним! Ты даже здесь умудрился его отыскать. Хотя, по заверениям тех же книг, камы здесь и не водятся.

Рыжий вспыхнул:

– Да я тебя!..

– Шамит! – укоризненно протянула Тайма, настороженно косясь на воронку, оставшуюся после того, как раздраженный кам зарылся в землю, собираясь выкопаться за пару–тройку ярдов от этой странной светлой команды. Эх, и почему я так не могу?..

По–моему, она ожидала, что ее мягкий голос сможет успокоить вора. Но не тут–то было.

– Что Шамит? Что – Шамит?! – взвился оборотень. – Да разве вы не видите?! Он же… Он же… Он же просто демон в человеческом обличье! Я не удивлюсь, если окажется, что именно из–за него нас хотели продать!

Угу… А еще я виноват в произошедшем более пятисот лет назад падении Сельной крепости, в первом приходе Царицы Ночи, в разделении магов на светлых и темных и в создании Мира! Или в этом меня винить не будут?.. Хм, весьма странно.

* * *

Несмотря на все заявления гнома, что ничего страшного с ним не произошло, Амата все равно обследовала его и только после этого позволила продолжать поход. А раз так, то, загрузив Торма в седло, честная компания двинулась дальше. Шамит бросал на меня свирепые взгляды, взор Вангара не отражал ничего (я с него дурею: в его шайке едва не убился гном и чуть было не подзакусили вором, а этому воину хоть бы хны!), Аэлиниэль и Тайма о чем–то шушукались, а осторожная Амата на этот раз держалась поближе к гному. Так, на случай если удар все–таки не прошел бесследно для его каменной головы и ему станет хуже. Хотя, по–моему, хуже уже просто некуда!

А я… Я ехал на Триме, не обращая внимания на взгляды рыжего, и пытался понять, что же мне так не нравится в происходящем. Было, было во всем этом что–то странное! В действиях Шамита, в его взглядах, его криках… Но вот что?

Может быть, то, что он легко выбрался из гоблинских пут, но не смог освободиться от оков на рынке рабов? Или, например, что оборотень кинулся на Гила лишь после того, как я обмолвился о команде?

Нет, это все не то… Несомненно, эти вопросы требуют ответов, но все можно решить и потом. Есть что–то более важное, что–то более нелогичное в поведении Шамита. Но вот что?

Я, мгновение за мгновением, вспоминал, оценивал и просеивал сегодняшние поступки и слова рыжего. Вот он, связанный, как и остальные, стоит на поляне. Вот кидается на Гила и меня. Вот кричит про смерть своих родных…

И вдруг меня словно плетью ударило! Конечно! Даже сейчас рыжий через слово заявлял: «Да я!..» А вот, рассказывая о событиях десятилетней давности, он ни единым словом не обмолвился о своих действиях. Хотя мог бы. Мог! Да что там мог – должен был! Он же не стоял, молча наблюдая, как гибла его семья?

Но почему? Почему он смолчал и рассказал лишь о том, что видел? Неужели в самом деле ничего не предпринял?! Не верю!

Я покосился на рыжего. Оборотень, затылком почувствовав мой взгляд, резко вскинул голову, но я уже отвернулся.

Да нет. Чушь полнейшая. Сколько лет было Шамиту десятилетие назад? Девять? Одиннадцать? Конечно, малолетний оборотень – это не принц из рода Властелинов, разогнать в одиночку войско барона он бы не смог… Но все же в состоянии был сделать хоть что–то? Так почему сейчас молчит об этом?

Обмолвился? Ха! Не смешите мои тапочки! Они уже и так рваные, особенно после того, как Марика ими в Пиню кидалась. Это не простая оговорка… Она не может быть ею.

Все последующее время я провел в мучительных размышлениях на тему, как же узнать у оборотня все, что меня заинтересовало, – но, к слову, совершенно безрезультатных.

* * *

К вечеру, когда заброшенная шахта так и не появилась – Гил же говорил, что до нее день пути, а мы только с обеда едем, – Вангар объявил привал. В паре футов от того места, где мы начали спешиваться, в скале виднелась небольшая пещерка, но, когда я заикнулся, что можно было бы переночевать там, Аэлиниэль уставилась на меня, как на идиота:

– Диран, ты что?! А вдруг там лежбище горных троллей?

Теперь пришла моя очередь удивленно хватать ртом воздух. Нет, вы ее слышали? Тролли. Горные! В пещере!

Да их на перевале бояться надо было, если бы мы на ночь там задержались! У темных даже ребенку известно, что горные тролли днем спят где–нибудь в чистом поле, прикидываясь булыжниками, торчащими из земли. А уж ночью… Кстати, та каменюка, по которой гарцевал Шамит в лисьем обличье, вполне могла бы быть задремавшим троллем.

Я хотел было сообщить об этом своим вынужденным спутникам, но…

– Домашний мальчик! – буркнул гном.

Ах, домашний? Да пожалуйста! Спите на ветру. Вам же хуже! Конечно, то, что я задумал проделать, было бы легче осуществить в пещере, но… и так сойдет!

Короткий немногословный ужин – и команда принялась укладываться спать. Первая стража досталась Торму. Что ж, неплохой выбор. Да и для меня удачно. Конечно, через пару часов гнома сменит клиричка, но, думаю, я к этому времени уже управлюсь…

Кстати, меня в дежурство не поставили. Как будто я туда рвался!

Светлые задремали, а я, дождавшись, пока Торм, обходящий лагерь, окажется по другую сторону костра тихо шепнул Триму:

– Проследи, чтобы никто не напал, – и потянулся к мешочку с травами, загодя вытащенному из седельной сумки.

Осторожно вытягивая подсушенные растения, я одно за другим принялся бросать их в костер: изогнутый, похожий на заснувшего гоблина, корень варты, цветущем раз в десять лет в полнолуние; пара листов гардэя, помогающего при отравлениях; серебристый цветок спролны, чей аромат излечивает от печали… Слова темного наречия, как взмах кисти, завершающий картину:

– Цейс'ост меркаш ор Линс'Шергашхт! Ш'кер а лассир'Рит… Теркста льернаас… Тьерн наржээкхаш! Лек!

На последнем слове гном, уже некоторое время встревоженно озирающийся по сторонам, направился ко мне.

– Слышь, Диран, ты не спишь? Чего здесь происходит–то? Никак колдует кто?

О–бо–жаю эту расу!

У гномов полная нечувствительность к проявлениям магии. Можно наслать на него гром и молнию. Можно поднять армию зомби. Можно, в конце концов, вызвать демона! Гном поймет, что применялась магия, если только прямо ему объяснить, что просто так, без колдовства ничего этого произойти не могло. Подгорные жители абсолютно не способны чувствовать колебания сил. Темных ли, светлых, стихийных. Оно им просто не нужно. А вот колебания земли за сотню миль чуют.

Если бы Амата или Аэлиниэль не спали, маргула с три у меня бы что–то вышло… За одно то, что я обратился к Ночи, назвав ее истинное имя – Линс'Шергашхт, – прикопали бы, не задумываясь. И поглубже.

От костра по полянке начал растекаться иссиня–черный сладковатый дымок.

– Ну так че, Диран? Колдует кто–о–о–о? – Торм отчаянно зевнул на последнем слове.

– Ага, – улыбнулся я, наблюдая, как гном, нанюхавшись аромата сожженных трав, медленно опускается на землю, присоединяясь к своим друзьям в Стране Снов. – Я.

Языки пламени колыхнулись, и наружу выглянула любопытная мордочка саламандры. Ярко–алая чешуя небольшой, с мою ладонь, ящерки побледнела от любопытства, и сейчас огненный дух с интересом оглядывался по сторонам.

– Привет, красавица, – улыбнулся я, проведя по голове саламандры кончиком указательного пальца, мгновенно покрывшегося черной чешуей, невосприимчивой к огню. – Извини, но у меня дела.

И я, осторожно втолкнув зверюшку обратно в костер, закрыл глаза. Потом потянулся вперед и вверх и плавно выскользнул из своего тела…

* * *

Вокруг колебалось синевато–черное плотное марево, напоминающее южную ночь. Посланец Линс'Шергашхт – дым, клубящийся вокруг, осторожно выпускал щупальца, притрагиваясь ими ко мне, опутывая, зовя с собой, приглашая открыться и остаться навсегда… во Тьме. Стать Ночью, слиться с ней. Тихий, едва слышный голое нашептывал: «Диран. Всего лишь шаг… Всего один шаг… Не будет обид… Не будет ненависти… Не будет ничего, малыш Ди…»

А вот последние слова явно были лишними, миледи! Я мотнул головой, сбрасывая оцепенение. Извините, мадам, но все хорошо в свое время! Лет эдак через двести–триста. Или чуть попозже. Лет через двести–триста, а никак не сейчас и не раньше! Пока что я еще слишком молод для соединения с Тьмой. Нечего еще мне там делать!

Говорят, светлые уходят в Свет. Что ж, их проблемы. И их выбор.

Я оглянулся по сторонам. Где тут, кстати, наша команда?

Сперва я заметил Трима и коней. Сознание грона горело яростной алой звездой, а кони испуганными зеленоватыми бликами кружили вокруг.

Синий всполох, расположенный ближе всего ко мне, – это, конечно, гном. Серебристые колючие звезды – воины. Два золотистых горячих огня – эльфийка и клиричка. А Шамит… У–у–у… Это нечто особенное. Если души остальных членов команды практически однотонны, так, проскальзывают иногда какие сильные эмоции, то Шамит… В его искре самым невероятным образом сплелись алые, черные и золотистые оттенки. Алый – злоба. Черный – Тьма. Золотой – Свет. Ну и кто же он после этого?

Ладно, подумаем об этом позже… Я шагнул во Тьму не для того, чтобы любоваться на чудную искру оборотня, а лишь затем, чтобы узнать, что же было с Шамитом десятилетие назад. Вот и пора этим заняться.

Что? Подглядывать нехорошо?.. Ой–ой–ой! Можно подумать, Шамит – белый и пушистый! Ну насчет пушистости я не спорю, но вот остальное…

И вообще! Я – темный! Светлые и так считают нас негодяями и подлецами – так что я теряю? Кроме того мне интересно. Все, хватит!

Я подманил к себе блескучую звезду Шамита, чуть прикоснулся к ней и, глубоко вздохнув (боги, хоть бы получилось!), на мгновение попытался представить, что я – Шамит. Это я – оборотень. Это я ненавижу темных всей душой. Это я потерял родных десять лет назад. Это я раз за разом вспоминаю тот страшный день. Только его и никакой больше! Не хватало мне для полного счастья только слиться с сознанием оборотня…

Так, стоп, сосредоточиться!

Тьма завилась тугими кольцами, мягко обнимая и настойчиво притягивая меня к оборотню.

Это я…

Это…

* * *

Это я! Мне одиннадцать. И что бы там ни говорила мама, я уже взрослый! Взрослый! А то будь мамина воля, она бы меня вообще к юбке привязала и не отпускала от себя ни на шаг.

А вот папа сразу сказал: «Шем – взрослый!» Конечно, взрослый! Что я, не смогу принести свежего никра? Всего–то и надо, что пройти с полмили по лесу, окружающему наш дом (мама хотела поселиться в Сайтэре – деревеньке из десяти дворов, расположенной неподалеку, – но папа заявил, что раз уж он лесничий барона Кенсарда, то и должен жить в сторожке в лесу, а не в деревне), перебраться через быструю Нифу (да знаю я, знаю, где брод!), набрать никра из дупла с ульем. А уж мама испечет сладких пряников… Лерсе на день рождения. Ведь ей сегодня исполняется восемь!

Сестренка хотела пойти со мной, но мама оставила ее дома, помогать. Конечно, мама может сделать все сама, но ведь тогда, если бы мы пошли вместе, я не смог бы нарвать полевых цветов для Лерсы, а она их так любит!

Смешно… Лерсе уже почти восемь, а она как ребенок. Вон недавно перекинулась и минут двадцать серой молнией металась по лесу, за листиками падающими гонялась. Она ведь в волчицу перекидывается, как и папа… Это я в маму пошел.

«Лисенок мой…» – как она говорит… А потом еще всегда проводит ладонью мне по затылку, приглаживая всклокоченные волосы…

Как будто я маленький, честное слово!

Теперь – одной рукой покрепче схватить туесок, второй – закатать штанины (благо я сегодня не обувался) и – вперед, через речку. Перепрыгивать с камня на камень, замирая на скользких булыжниках, торчащих из бурной Нифы. Балансировать изо всех сил, искренне надеясь, что второй облик, другая часть моей души поможет удержать равновесие и не свалиться в реку. Шаг. Еще шаг. Прыжок – и я на другом берегу!

Никр я достал быстро. Пчелы кружились вокруг меня, но я торопливо шептал заговор, рассказанный мне проезжавшим однажды мимо нашего дома темным магом, и ни одна, ни одна пчелка не попыталась ужалить меня… Ура! Как тут можно не радоваться?

Теперь аккуратно уложить истекающие никром соты в туес и можно идти домой…

Второй раз перебраться через Нифу было легче. Остановившись уже на противоположном берегу, я устало опустился на землю. Вот посижу пару мгновений и пойду домой.

Глаза сами собой натыкались на заполненную доверху янтарно–желтыми сотами корзинку. Ну что будет, если я возьму чуть–чуть никра?! Он же такой сладкий, такой вкусный… Конечно, я знаю, что никр можно есть лишь с чем–нибудь еще, иначе можно на несколько часов уподобиться призраку. Никто не видит и не слышит тебя. Не чувствует твоих прикосновений… «Лишь то, что было у тебя в тот момент, когда ел никр, останется с тобой…» – так сказал папа, когда я в первый раз пробовал сладкие соты.

Папа много путешествовал. Еще до того, как встретил маму. И он говорит, что где–то далеко есть никр со странным названием «мед»… Так после того никра ничего такого не происходит. Не знаю, я никогда его не видел и не пробовал. Придумывает папа, наверно. А может, и правда…

Но никр же такой сладкий… Да и съем я его совсем чуть–чуть! А потом, когда приду домой, посижу рядом с мамой, посмотрю, как она будет месить тесто, перебирать ароматные травы. Понаблюдаю, как папа набирает воду из колодца, что перед домом… Полюбуюсь, как Лерса бегает по двору… А потом, когда мама уже начнет нетерпеливо поглядывать на лес, ожидая меня, я проявлюсь перед ней с полным туеском никра! Вот смеху–то будет!

Я осторожно положил на колени толстый букет, собранный на той стороне реки, приоткрыл крышку корзинки и потянулся к золотистым сотам…

Примерно в пятистах ярдах от дома я почувствовал что–то неладное. Ветер дул мне в лицо, и странные ароматы неслись от нашей избушки, скрытой высокими деревьями… Странные, тревожащие и пугающие.

Запах страха…

Запах гнева…

Запах горящего дерева…

И запах свежепролитой крови…

Осторожно уложив на землю корзинку и букет (если все в порядке, я с могу их забрать!), я рванулся к дому…

Их было семеро. Мужчина лет тридцати пяти, положивший руку на эфес меча и сидевший на огромном чудовище, одновременно похожем на коня и дракона, – барон Кенсард. Шестеро солдат, замерших подобно статуям возле моих родителей и Лерсы…

На земле валялись четыре трупа в одежде синих и черных цветов – цветов барона.

Тонкие запястья Лерсы перетягивали тугие веревки, впившиеся в кожу. Веревки иссиня–черного цвета… Они были сплетены из нефрэя, редкого растения, растущего в Светлых землях в эльфийских лесах… Растения, не дающего нам возможности изменить свой облик, перекинуться!

А руки папы и мамы были связаны за спиной…

Дом… Дом, который папа строил сам, буквально собирал по бревнышку, пылал. Кто–то бросил внутрь подожженный факел, и сейчас языки пламени вырывались наружу, взмывая к небесам… Подожгли даже наш амбар…

А потом барон медленно вытащил меч из ножен. Узкий клинок плавно прикоснулся к горлу мамы…

С губ отца сорвался низкий горловой рык… Голова дернулась от хлесткой пощечины, которую дал ему кто–то из солдат…

По губам барона скользнула тонкая усмешка:

– Какой твой второй облик?

Мама молчала, с ненавистью глядя на него. Меч медленно качнулся вправо, касаясь шеи Лерсы…

– Лиса! – Тихий вздох сорвался с маминых губ…

– Лисица… – меланхолично протянул барон. – Это ведь из семейства собачьих… Ну что ж… Собаке – собачья смерть! – И клинок взмыл в воздух…

Высокий крик Лерсы вонзился в воздух… Меч еще раз полыхнул в отблесках пожара, но теперь уже мутным светом…

Отец пытался разорвать веревки, но сперва в грудь ему вонзился тонкий кинжал, а потом его, еще живого, бросили в огонь…

Не помню, что было дальше… Кажется, я кидался на солдат, пытался ударить, но мои руки вновь и вновь проходили сквозь них, не встречая сопротивления… Потом я бежал, сбивая ноги, за конями, мчащимися по лесу… Какой–то жеребец сбил копытом полупрозрачную корзинку с никром, раскидал цветы… Я упал…

А потом вернулся на поляну. К сожженному дому.

Тела Лерсы я так и не нашел…

Отцу могила не потребовалась. Его погребением стал обрушившийся дом…

Мама… Рыжие волосы, окропленные кровью…

Когда тебе всего одиннадцать, трудно пережить смерть близких. Трудно заставить себя взять в руки кусок обгоревшей доски и копать могилу. Могилу для одного из самых близких людей… Копать, загоняя занозы и сбивая руки до кровавых мозолей… Копать, глотая горькие слезы… А еще труднее – уйти не оглядываясь…

Ненавижу никр.

* * *

Солнечная поляна, подсвеченная всплесками догорающего пожарища, осыпалась тонкими звенящими осколками, подобно витражу в оранжерее, – в который я, лет пять назад, запулил «Каменным Заревом». Маленький тогда был, глупый.

Тьма снова заполнила окружающий мир. Хлопья чернеющего тумана обволакивали, легкими мазками переплетаясь друг с другом, словно танцуя какой–то замысловатый танец. Лишь огни душ пылали…

Я мотнул головой. Бррр… Отвратно себя чувствую. На пару минут даже показалось, что я и есть Шамит. Пакость–то какая!

Ладно, пора выбираться отсюда. Связаться с братом и передать ему воспоминания Шамита. Надеюсь, он займется бароном со всей своей изобретательностью… Я приподнял верхнюю губу, ощерив зубы, – кто бы сомневался! Особенно после переданного.

Ладно, хорошего понемножку.

Многоцветная душа оборотня парила рядом. Я легонько подтолкнул ее к тому месту, где в реальном мире должен находиться рыжий… Но искра вдруг полыхнула зеленоватым и надвинулась на меня…

От неожиданности я дернулся в сторону, забыв, что Тьма не выносит резких движений, и меня вдруг буквально толкнуло к душе оборотня. Властно потащило по его памяти, показывая отдельные клочки воспоминаний.

* * *

Не хочу! Я не хочу и не могу быть здесь! Узкая камера пять на шесть шагов. Вскинув руку, можно дотронуться до потолка…

Я не могу! Не могу быть здесь! Стены просто давят на меня! Еще мгновение – и они сомкнутся… Мне кажется, что я схожу с ума. Я не могу быть здесь! Я задохнусь, я чувствую, что задыхаюсь!

Еще мгновение, еще удар сердца, и стены сомкнутся… Они, несомненно, сделают это… Камни нависают, давят… как могила… Боги! Великие боги! Помогите! Вы же видите! Я задыхаюсь!

Словно в ответ на мои мольбы загрохотала дверь. На пороге камеры замер стражник.

Решение пришло мгновенно. Марханг с одеждой! Если уж я начал воровать, то смогу украсть и ее!

Мимо ног тюремщика мелькнул рыжий всполох. Лишь кучка одежды осталась на полу…

* * *

Есть… Боги, как хочется есть… Похоже, Воконр, покровитель воров, торговцев и путешественников, попросту отвернулся от меня! Уже четвертый день я не могу ничего стащить в нынешней столице Марлинга – Онсарии: по улицам целыми толпами шастают стражники в форме королевских цветов… И откуда только взялись?! Можно подумать, местных не хватает!

Вот и приходится мне пользоваться дарами природы из близрасположенного леса. Вот только горстью ягод да парочкой мышей, выловленных в лисьем обличье, особо не наешься.

Единственное, что радует, – впервые за прошедшие пять лет у меня появился дом. Это ведь сейчас Онсария – столица захудалой западной губернии, а лет пятьсот назад на титул стольного града Марлинга претендовал Крон, стоящий на берегу быстроводного Дейгара. Постепенно река изменила свое течение… Старица засохла… И жители перебрались в расположенную на перекрестке путей Онсарию.

А Крон умер. Улицы заросли сорной травой. Дома затянуло плющом. Замок наместника обветшал, а крепостная стена кое–где обвалилась.

Именно в замке я и поселился. Благо, сам Крон уже окружил многовековой лес, и люди да нелюди забыли о существовании старой столицы.

И вот теперь бреду по лесу, надеясь обнаружить хоть что–нибудь перекусить… Горсть голубики… Несколько ягод малины… интересно, сколько я еще так протяну?

Голоса… Странно, откуда в этой части леса голоса? Сюда же никто не заходит!

Осторожно, стараясь не шуметь, я пробирался по лесу. Когда до источника шума осталось всего несколько футов, я ускорил шаг, а потом, выглянув из–за кустов, удивленно уставился на разговаривающих. Две девушки: одна, судя по заостренным ушам, – эльфийка, а вот вторая… Это нечто! Волосы длиной до пояса – насыщенного зеленого цвета, лицо бледное, а когти – ужас!

Ничего не понимаю! В Темных землях эльфы практически не встречаются, да и вряд ли светлая эльфийка будет общаться с кем–то темным… С ума сойти!

Но, если честно, на самом деле меня привлекли не сами светлые, а то, что лежало неподалеку от них. Две полуоткрытые сумки, в которых, судя по запаху, было сушеное мясо…

От голода кружилась голова и сводило живот… А странные путешественницы, переговариваясь вполголоса, совершенно не смотрели на свою поклажу…

Ну что ж… Девушки не обеднеют, если я чуть–чуть позаимствую.

Мягкий, неслышный шаг… Еще один…

Протянуть руку…

В тот же миг вокруг меня, на земле, вспыхнуло яркое огненное кольцо. Я замер, а пламя, словно почувствовав мой страх, начало медленно приближаться… Еще мгновение, и…

– Амата, прекрати!

Я вскинул голову: эльфийка, не отрывая от меня взгляда, повторила:

– Амата, убери огонь!

– Но… Лин! Это же темный! И он хотел обокрасть нас! – возмутилась зеленоволосая.

Та, которую назвали Лин, осторожно встала на ноги и, смотря мне прямо в глаза, медленно подошла к границе огненного круга:

– Нет. Он не темный… Он – оборотень…

– Темный прихвостень! – неожиданно зло прошипела названная Аматой.

Я дернулся, как от пощечины, но прежде чем успел сказать хоть слово, эльфийка качнула головой:

– Не надо, Амата, не говори так. В его душе боль. Убери пламя…

Зеленоволосая пренебрежительно фыркнула, но огненное кольцо исчезло…

Но странное дело… Я не бросился в лес, а замер, уставившись в глаза эльфийке. Брови, изогнутые подобно лукам. Серые, как сталь, миндалевидные глаза. Золото волос, рассыпавшееся по плечам.

Эльфийка улыбнулась уголками губ, а потом, подняв с земли сумку, вытащила из нее полоску мяса и протянула ее мне.

– Да что ж ты делаешь, Лин! – встревоженно заверещала когтистая. – Это ж все наши запасы!

– Я настреляю еще дичи, – пожала плечами эльфийка. – А ему это нужнее, чем нам.

Я принял из ее рук пеммикан и лишь потом смог выдавить:

– Спасибо, светлая…

– Не за что, многоликий…

И улыбка… Легкая улыбка, подобная лучику солнца, пробившемуся сквозь тучи…

С какого марханга в Онсарии так неспокойно?! Толпы столичных жителей запрудили все улицы! С ума сойти!