Текст книги "Украденные ночи"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
– Вот ты и познакомилась с Коблой, – вмешалась Клития. – Куда она теперь поползет, Ральф?
– Я положу ее под кустом. Ей там нравится.
Он бросился бежать, а мы смотрели ему вслед. Это и в самом деле был прелестный мальчуган. Когда он вернулся, Клития взяла его за одну руку, а я за другую, и мы вместе пошли домой.
– Сонный Сэм со мной поздоровался, – вдруг заявил он.
– Надеюсь, ты к нему близко не подходил? – забеспокоилась Клития. – Сонный Сэм – это старый крокодил, – пояснила она, оборачиваясь ко мне. – Я уверена, что он уже совершенно безвредный. Через лес протекает вялая речушка с заболоченными берегами. Будь осторожна, там есть и другие крокодилы.
– Что такое «вялая»? – перебил ее Ральф.
– Просто ленивая.
– Как Сонный Сэм?
– А ты его и в самом деле видел?
– Да, он сказал, что очень устал и не собирается меня кусать.
Шеба вышла нам навстречу. При виде меня она неохотно кивнула и пробормотала какое-то приветствие. Ральф подбежал к ней и обхватил ее колени. Он принялся рассказывать ей, как при помощи лука и стрел разделался с огромной коброй.
– Пора обедать, мой отважный мальчик, – сказала ему она. – А потом отдых, хорошо?
– Ах, Шеба, я не хочу отдыхать. Я хочу… Я хочу… – он обвел нас лукавым взглядом. – Я хочу убивать кобр.
– Вам лучше держаться подальше от этих отвратительных существ, господин Ральф, или кое-кому придется иметь дело со мной.
Ральф поцеловал маму, а потом, несколько застенчиво, и меня, после чего Шеба его увела.
– Шеба не любит, когда он к кому-нибудь привязывается, а он влюблен в своего учителя верховой езды, – пояснила мне Клития. – Она постоянно жалуется на то, что он плохо за ним смотрит, позволяет ему лезть в грязь… все только потому, что она не выносит, когда кто-то, кроме нее, о нем заботится. Она и со мной была такой же. Теперь она перенесла свою опеку на Ральфа. Ну, ты же знаешь этих нянюшек.
Я не знала этих нянюшек. Я подумала, что когда-нибудь расскажу Клитии о своеобразном воспитании, полученном мной на Дентон-сквер.
Ланч нам подали в столовой. Мы ели неизвестную мне рыбу, и Клития пояснила, что это одна из разновидностей макрели.
– Я специально заказала ее кухарке, потому что тебе наверняка хочется попробовать что-нибудь новенькое. У нас, конечно, ловятся и карп, и мерлуза, и кефаль, и солнечник. Но я думаю, что все это имеется и в Англии. Видишь ли, будучи наполовину англичанкой, я всегда очень интересовалась родиной отца, вот я кое-что и знаю.
Потом мы ели манго и крошечные сладкие и необыкновенно вкусные бананы.
– Ты собиралась показать мне ожерелье, – напомнила я Клитии.
– Верно. Пойдем наверх. Оно в сейфе.
Мы вошли в ее супружескую спальню. Она достала ключ, отперла небольшую дверцу, и мы оказались в некоем подобии гардеробной. Комната была совсем маленькой. Тут стояли стол, два стула и сейф. Клития закрыла дверь.
– Слуги тут даже не убирают, – сообщила она. – Я это делаю сама. Ожерелье хранится в этом сейфе. Оно настолько ценное, что все обросло легендами. Считается, что если оно покинет семью, то на его нового владельца обрушатся несчастья. Я уверена, что эту историю выдумали, чтобы отпугнуть воров. Видишь ли, существуют вещи настолько ценные, что обязательно находятся люди, готовые на любой риск ради того, чтобы их заполучить. Слуги не войдут сюда, даже если я буду их очень об этом просить. Так что легенда работает.
– Сколько шума из-за нескольких жемчужин!
– Милая Сэйра, эти несколько жемчужин называются ожерельем Ашингтонов, – очень серьезно произнесла Клития. – А это одно из самых ценных украшений в мире. Ты и сама в этом убедишься. Все жемчужины идеальной формы и одного размера. Ты разбираешься в жемчуге?
– Я знаю, как он выглядит.
Она засмеялась.
– Даже если ты вообще в нем не разбираешься, ты все равно поймешь, что эти жемчужины изумительны.
Она подошла к сейфу и начала его открывать.
Дверца распахнулась. Внутри стоял большой футляр, обтянутый крокодиловой кожей. Клития бережно извлекла футляр из сейфа и благоговейно поставила на стол. Она коснулась пружины, и крышка распахнулась, открыв взору ожерелье Ашингтонов. Я затаила дыхание. Оно и в самом деле было сказочно прекрасным. На темно-синем бархате лежали две нитки жемчуга, одна нитка длиной около двух футов, вторая немного короче. Идеальной формы жемчужины светились изнутри, как живые. Они были необычайно крупными и абсолютно одинаковыми. Я как зачарованная смотрела на исходящее от них теплое сияние, и мне страстно захотелось их потрогать.
– Не бойся, – подбодрила меня Клития. – Возьми его, рассмотри поближе.
Я протянула руку к ожерелью, но не коснулась его. Что-то меня останавливало. Фермуар тоже поражал воображение. Он был сделан из бриллиантов и украшен изумрудами. Я присмотрелась к завитушке из бриллиантов и поняла, что они изображают змею, притаившуюся среди листьев тиса. Глаза змеи были изумрудами, а листочки, как и ее тело, – бриллиантами.
– Когда бы при мне ни упоминали змей, я сразу вспоминаю вот это, – сказала мне Клития. – Я и сегодня утром о нем вспоминала, когда Ральф рассказывал фантастическую историю об убитой им кобре. Эта застежка очень странная. Отец однажды показал мне, что внутри имеется довольно вместительный контейнер. Присмотрись к языку змеи. В нем проделано крошечное отверстие. Утверждают, что один из повелителей Канди, стремясь избавиться от своей супруги, наполнил контейнер смертельным ядом и заставил ее надеть ожерелье. Язык змеи уколол женщину в шею, яд вошел в кожу и убил ее.
– Это ужасно, – содрогнувшись, ответила я. – Не удивительно, что тебе в этом ожерелье чудится что-то омерзительное.
– Разве оно тебе не нравится? Разве оно не прекрасно?
– Жемчуг действительно изумителен. Это просто фантастика. Но я не могу сказать того же о змее. Конечно, мне мало что известно о жемчуге, но я никогда не видела ничего подобного.
– Никто никогда не видел такого жемчуга. Эти жемчужины уникальны. Вот почему это огромная ответственность – хранить у себя это ожерелье.
Она взяла его в руки и надела мне на шею. Холодные камни застежки заставили меня вздрогнуть.
– Оно идет тебе, Сэйра, – сказала она. – Гораздо больше, чем мне. Ты в нем вообще другой человек.
– Позволь взглянуть.
Я потянулась к стоявшему на столе небольшому зеркалу в рамке, украшенной аметистами и бирюзой, и взглянула на свое отражение. Ожерелье, как живое, прильнуло к моей шее и от него исходило теплое сияние. Но фермуар оставался холодным и впивался мне в шею.
– Застежка колется, – пожаловалась я.
– Она перекрутилась, – пояснила Клития. – Сегодня в ней яда нет, – со смехом добавила она.
– Расстегни его, – попросила я.
Она молча исполнила мою просьбу.
– Можно, я взгляну, как оно смотрится на тебе?
Она надела его перед зеркалом и обернулась ко мне.
– Оно для тебя слишком тяжелое, – заметила я. – Тебе нужно носить изысканные и изящные украшения.
– Да, – согласилась она, – оно для меня слишком тяжелое.
Она сняла ожерелье, бережно уложила его в футляр и спрятала в сейф.
Ожерелье все время стояло у меня перед глазами, мешая мне наслаждаться обществом сестры.
В конце дня Клития проводила меня обратно, показав дорогу через лес пальм, эбеновых и шелковых деревьев.
– Эти кокосы мы выращиваем для себя, – кивнула она в сторону пальм. – Хотя мне кажется, что Клинтон не прочь и их пустить в дело. Работники плантации едят плоды, пока они не созрели, а потом выжимают из них масло. Из цветов они готовят что-то вроде пунша, а из оболочки плетут циновки. Даже пустая скорлупа идет в ход – из них делают сосуды для питья. В природе не существует другого растения, которое можно использовать так же широко, как кокос. Листьями пальм островитяне кроют хижины, а также пользуются ими как посудой.
В некоторых местах растительность вплотную подступала к тропинке.
– Будь осторожна, тут встречаются змеи, – предостерегла меня Клития. – Я испытала настоящий шок, когда Ральф заговорил о кобре. Он вполне мог на нее наткнуться. Мы постоянно напоминаем ему о необходимости быть начеку. Отсюда и его фантазии насчет лука и стрел.
Мы подошли к реке. Берег, как и говорила Клития, был заболочен.
– А вон, если не ошибаюсь, и старый Сонный Сэм. Тс-с! Смотри. Возле Сэма стоит цапля… а он совершенно не двигается.
Я посмотрела туда, куда она показывала, и вдруг почувствовала, как далеко я от дома.
– Тебе не стоит ходить здесь одной. Подожди, пока не освоишься получше. Ты можешь заблудиться.
– Я знаю, что у вас очень быстро темнеет. Здесь нет сумерек, как в Англии.
– Мне кажется, сумерки – это очень уютное время. Как ласковое предупреждение о том, что приближается ночь.
Вскоре среди деревьев завиднелись белые стены дома.
Нам навстречу вышел Клинтон. Увидев меня, он очень обрадовался.
– Ты хорошо провела время? – спросил он.
– Прекрасно, – кивнула я. – Нам с Клитией интересно вместе.
– Вот и хорошо. Заходи, попей с нами чаю, Клития.
– Думаю, мне лучше поспешить домой, пока не стемнело.
– Я поручу кому-нибудь отвезти тебя назад, – успокоил ее Клинтон.
– В этом нет необходимости.
– Тебя проводят, – повторил Клинтон.
Мне хотелось, чтобы она отказалась и настояла на своем, и в то же время я не представляла, как эта хрупкая и изящная женщина будет одна идти через темные джунгли.
Разумеется, Клинтон ее переубедил.
Когда мы подошли к дому, что-то стрелой метнулось вверх по стене, заставив меня вскрикнуть от неожиданности и отскочить. Клинтон громко расхохотался.
– Это безвредный маленький геккон, – пояснил он. – Ящерица такая. Они тут кишат, так что тебе предстоит с ними довольно близкое знакомство.
Да, все-таки я заехала очень далеко от дома.
В течение последующих двух-трех недель я начала постепенно привыкать к своему новому окружению. Я уже не пугалась, проснувшись и обнаружив над собой противомоскитную сетку. Я смирилась с мыслью о том, что для Клинтона союз со мной был браком по расчету. Что с того, что он страстно меня желал? Такой мужчина, как он, был способен страстно желать многих женщин. С каждым днем я все больше убеждалась в том, что ему присуща безжалостность, о которой в Англии я могла только догадываться. Я была настроена противоречить и сопротивляться ему, и все же страсть, вспыхивавшая в нас обоих, на недолгое время затмевала все остальные чувства. Я понимала, что подобные эмоции по самой своей природе не могли быть сколько-нибудь постоянными, и мне не удавалось представить себе комфортное будущее с Клинтоном. Мечты, которые, как мне казалось, рано или поздно посещали любую женщину, мечты о рождении и воспитании детей в гармоничном союзе с их отцом почему-то плохо сочетались с той жизнью, которую вела я с Клинтоном. Я не сомневалась в том, что он хотел бы иметь сына. Более того, он и сам это говорил. Он надеялся, что у нас родится мальчик, из которого он вырастит свою собственную копию, передав ему и свой прагматизм, и свою безжалостность.
Я уже упоминала, что в этих местах Клинтон обладал изрядной властью. Это мне стало ясно с самого начала, и с каждым днем я осознавала это все явственнее. Все работники плантации перед ним трепетали. Его управляющий, Нанкин, вообще преклонялся перед ним как перед Богом. Клинтон высоко ценил Нанкина.
– Он стоит двоих Сетов Блэндфордов, – любил повторять он. – Я могу спокойно уехать, предоставив ему позаботиться о плантации самостоятельно.
У Нанкина на плантации был свой дом, значительно превосходивший жилища других работников. Я также не забывала, что он – брат Шебы. Клинтон ценил его за энергичность и, прежде всего, преданность.
– Это качество, милая моя женушка, – поучал он меня, – ценится гораздо выше всех остальных, вместе взятых.
В нашей гостиной стоял книжный шкаф, битком набитый книгами о Цейлоне, многие из которых описывали процесс выращивания и производства чая. Я решила их все проштудировать.
Клинтона это очень забавляло.
– Что тебя так смешит? – возмущалась я. – Это вполне естественно, что я хочу побольше узнать о чае. Или ты забыл, что я – владелица плантации?
– Ты собираешься составить мне конкуренцию?
– Это была бы пикантная ситуация.
– А ты, моя дорогая Сэйра, обожаешь пикантные ситуации. Но мне кажется, что было бы гораздо выгоднее объединить их под одним началом.
– Мне эта идея не нравится.
Он с сокрушенным видом улыбнулся.
– Твой отец обсуждал это со мной, Сэйра. Если хочешь знать, плантация Ашингтонов уже давно не приносит тех прибылей, которые должна приносить.
– Ты хочешь сказать, которые приносит плантация Шоу?
– Именно это я и хочу сказать. И у меня есть идеи относительно плантации Ашингтонов.
– Возможно, я их рассмотрю.
Он поднял меня на руки, закружил по комнате, а потом прижал к себе.
– Поставь меня на пол, – потребовала я. – Возможно, ты скоро поймешь, что твой хитроумный замысел по овладению плантацией Ашингтонов не так уж удачен.
– Любимая моя женушка, – насмешливо произнес он. – Ты мне угрожаешь? И что же ты собираешься предпринять? Составить мне конкуренцию? Выкупить плантацию Шоу? Я бы ничуть этому не удивился. Но вот что я тебе скажу. За три недели невозможно научиться выращивать чай даже по самым лучшим книжкам. Если ты на это рассчитываешь, ты заблуждаешься и обрекаешь себя на неудачу. Прибыльное выращивание чая – это процесс, который познаешь путем проб и ошибок. И на этом пути больше проблем, чем снится твоей мудрости, моя любовь. Послушай! Почему ты не можешь быть просто хорошей женой? Позволь своему мужу позаботиться обо всем остальном. Можешь не сомневаться, он будет холить и лелеять тебя до конца своих дней.
– Я не сомневаюсь, что он будет холить и лелеять мою плантацию, – ответила я.
– А она действительно нуждается и в любви, и в заботе.
Чем больше он надо мной насмехался, тем крепче становилась моя решимость. Я не стану сдаваться ни под каким предлогом. Впрочем, если быть совсем честной, я полюбила наши словесные баталии и с нетерпением ожидала вечера. К моему удовлетворению, его они тоже радовали и волновали.
В течение дня мы почти не виделись. Плантация занимала много акров, и Клинтон часто уезжал на рассвете и возвращался на закате. Я почти все время проводила на плантации Ашингтонов. Клитии нравилось со мной общаться, а Сет радовался интересу, проявляемому мной к семейному бизнесу. Если он и обижался на меня за то, что я унаследовала плантацию, которую он рассчитывал получить в собственное владение, то ничем себя не выдавал. Скорее всего, он знал о моем противостоянии Клинтону и втайне торжествовал.
Я вместе с ним объезжала плантацию. Иногда к нам присоединялась и Клития. Она была прекрасна и в европейских платьях, но больше всего ей шли полупрозрачные сари, искрящиеся золотыми и серебряными нитями и украшенные изящными вышивками. У нее были сари всех цветов, преимущественно пастельных тонов, которые очень шли к ее смуглой коже и черным волосам. Иногда мне хотелось просто молча смотреть на нее и восхищаться ее утонченной красотой.
От Сета я очень много узнавала о плантации и о том, какие работы выполняются в разные времена года. Мы вместе обходили плантацию и наблюдали за работающими на ней женщинами. Они бросали на меня любопытные взгляды, и я понимала, что интересую их не только как дочь своего отца, но и как жена Клинтона Шоу.
Мне казалось, их беспокоит будущее. Видимо, они были уверены, что рано или поздно их плантация перейдет к Клинтону. В поведении работников, которых я привыкла считать своими, и тех, кто был занят на плантации Клинтона, чувствовалась определенная разница. Его люди были намного усерднее. Клинтон вселял в них ужас, а люди моего отца никогда не боялись ни своего работодателя, ни Сета, хотя их уважение к нему не вызывало сомнений.
Клинтон был справедлив, но всем была известна присущая ему беспощадность. Я уже знала, что если мужчина или женщина нарушали установленный им кодекс поведения, их немедленно увольняли, и было бесполезно взывать о пощаде. Он объяснил мне, что закон необходимо неукоснительно соблюдать, поскольку любые исключения делают его бесполезным.
Однако факт оставался фактом – его плантация процветала, а плантация Ашингтонов едва сводила концы с концами. Доход, который она приносила, был слишком мал и не позволял вкладывать средства в плантацию, совершенствуя процесс выращивания чая.
Мне было интересно с Сетом, потому что, как и любой человек, сведущий в определенной области, он любил делиться своими знаниями с теми, кто ими не обладал. Он рассказывал мне о бедах, подстерегающих чайного плантатора, и о первых признаках приближающихся неприятностей. Одновременно он делился со мной горестными воспоминаниями о том, как на растения напала какая-то хворь, превращавшая кусты в мокрую бесформенную массу. Самым ужасным было то, что проявлялась эта болезнь тогда, когда растение уже невозможно было спасти.
Я обожала делиться с Клинтоном своими познаниями о щитовке, чайной тле и чайной моли. Он внимательно слушал меня, и на его губах играла надменная улыбка. Все неизменно заканчивалось тем, что он выстреливал в меня каким-нибудь вопросом, отвечая на который, я обнаруживала свое невежество. После этого он целовал меня, говорил, что боготворит меня и что подающая надежды чайная плантаторша волнует его не меньше, чем девушка, с которой он провел незабываемую ночь в Попугаячьей хижине.
Так и протекала моя жизнь в эти первые дни на Цейлоне. Я больше времени проводила в доме Сета и Клитии, чем в доме Клинтона. Я приезжала к ним каждое утро и очень много общалась как с Сетом, так и с Клитией, поскольку сестра не позволяла мне проводить целый день на плантации.
– Ты не знаешь нашего климата, – предостерегала она. – В середине дня тебе противопоказано находиться на улице, а выходить без шляпы ты вообще не должна никогда.
Я понимала, что она права, и с нетерпением ожидала наступления каждого нового дня, когда выезжала на плантацию с Сетом, а затем возвращалась домой, к сестре.
И еще был Ральф, который, похоже, очень ко мне привязался. Он обожал рассказывать фантастические истории о приключениях, в которых фигурировали змеи и слоны. У него был воображаемый друг, слон по имени Джамбо, потому что он слышал историю слона, который уехал в Англию жить в зоопарке. Этот слон был так велик, что его назвали Джамбо. Когда он взахлеб рассказывал нам свои истории, его темные глаза сияли. Мы с Клитией гуляли с ним в саду и по лесу. Именно в лесу разворачивалось действие большинства его историй. Он показал мне пальму, на стволе которой была вырезана буква «Р».
– Это мое дерево, – провозгласил он. – Когда никто не видит, оно оживает и разговаривает со мной. «Р» значит Ральф. Это вырезал Ашраф, чтобы дерево не забывало о том, что оно мое.
Похоже, Шебе не очень нравилась его дружба со мной. В ее присутствии мне всякий раз становилось не по себе. Я относила это на счет моего наследства. По ее мнению, плантация должна была достаться не мне, а ее ненаглядной Клитии. Ее преданность моей сестре могла сравниться только с любовью к Ральфу и была выше всяких похвал.
Однако я чувствовала, что она подслушивает наши с Клитией разговоры. А однажды я получила возможность в этом убедиться.
Мы с Клитией пили чай, который нам обычно подавали после ланча вместо привычного в Англии кофе.
– Клинтон говорит с тобой о плантации? – спросила Клития.
– О, его забавляет мой интерес. Он, наверное, думает, что скоро мне это все надоест.
– Сет до сих пор не успокоился. Он не знает, что у Клинтона на уме…
– Я уже говорила тебе, Клития, что решения тут принимаю я.
– Зная Клинтона…
– Ты еще меня не знаешь.
– Дело в том, Сэйра, что Сет без памяти любит эту плантацию. Это его жизнь. Когда он пришел работать к отцу и мы поженились, все выглядело так…
– Я понимаю. Успокойся. Я обещаю, что на этой плантации все останется, как прежде.
Она благодарно улыбнулась мне, и в этот момент меня охватило странное ощущение, что кто-то слушает наш разговор. Я резко обернулась. Дверь была приотворена. Мне почудилось, или она и в самом деле едва заметно шелохнулась?
– Что случилось? – забеспокоилась Клития.
– Да так, ничего.
Я опять обернулась к ней, и она сменила тему.
– Я много думала о бале. С тобой все хотят познакомиться. Дочь Ральфа Ашингтона и жена Клинтона Шоу! Двойной интерес. Что ты наденешь?
– В Грейндже бальные платья мне были ни к чему. Думаю, тетушки планировали кампанию по выдаче меня замуж, но тут появился Клинтон…
– И покорил тебя. Давай съездим в Канди и выберем ткань тебе на платье. Лейла прекрасно шьет. Она очень быстро сошьет изумительный наряд.
– Прекрасно.
– Наши балы пользуются большим успехом. Возможно, бал – это слишком громкое слово для наших вечеринок. Да у нас и условий соответствующих нет, но когда мы открываем раздвижные двери, получается довольно приличная комната.
Мы заговорили о приготовлениях к балу, и следующие полчаса пролетели незаметно.
Когда мы поднялись, я вспомнила свои подозрения относительно того, что нас подслушивали. Взглянув на дверь, я увидела, что она затворена. Шеба, подумала я. Мы говорили о наследовании плантации. Бедная Шеба! Она так предана этой семье, что, конечно же, ее интересуют мои планы, способные отразиться на их будущем. И все же, при одной мысли об этих блестящих, черных, пристально наблюдающих за мной глазах, мне становилось не по себе.
Поездка в Канди оказалась очень милым приключением.
Один из слуг отвез нас на станцию в некоей разновидности экипажа, на запятках которого всю дорогу с важным видом ехал мальчик лет четырнадцати.
Потом мы сели в поезд, доставивший нас в Канди.
Своей изысканной утонченностью город произвел на меня неизгладимое впечатление. Я уже знала, что он служил последним оплотом древних правителей Цейлона. Он располагался на нижней платформе горной гряды и на тысячу шестьсот футов возвышался над уровнем моря.
Я была очарована храмом Зуба Будды и искусственным озером в самом центре города. На улицах было полно народу, и я впервые обратила внимание на разношерстность публики. До сих пор большинство местных жителей, с которыми мне приходилось встречаться, были сингальцами, но в городе я увидела мужчин и женщин с более темным оттенком кожи. От Клитии я узнала, что это тамилы. Кроме них здесь жили мавры, потому что в прошлом арабские торговцы часто появлялись на острове и оставили на нем своих потомков. Им принадлежали многие местные лавки. Потомки голландских и португальских переселенцев стали стряпчими, докторами и учителями.
Мы не привлекали к себе внимания прохожих, потому что на улицах встречались и другие дамы в европейских платьях, хотя большинство женщин все же были облачены в сари, как и Клития.
Теперь этот город стал многонациональным, но совсем нетрудно представить себе, что некогда он был центром горного королевства Канди, управлявшего всем островом.
Лавок здесь было великое множество. В темноватой прохладе некоторых из них на витринах сверкали изумительные драгоценные камни – сапфиры, изумруды, рубины и жемчуг. Но мы приехали за тканями, и Клития привела меня в лавку, где нас встретил почти до неприличия угодливый араб, который принялся поспешно разматывать перед нами рулоны роскошных шелков.
Я остановила выбор на темно-синем бухарском шелке с искрящимися в глубине ткани тончайшими серебряными нитями.
Когда с покупками было покончено, мы вошли в одну из гостиниц, и Клития заказала чай, который мы выпили с сухим печеньем под названием «английские булочки». Такое название объяснялось тем, что рецепт печенья привезли из Англии. Пока мы пили чай, рядом с нами раздался возглас:
– Да это же миссис Блэндфорд! Какой приятный сюрприз!
Возглас издала крупная женщина с седеющими волосами и кожей, вне всякого сомнения, несколько последних лет подвергавшейся воздействию тропического солнца.
В ее трубном голосе звучали триумфальные нотки, а блестящие голубые глаза неотрывно смотрели на меня.
– А это, должно быть…
– Моя сестра, миссис Шоу, – представила меня Клития. – Сэйра, это миссис Гленденнинг. Ее муж – главный железнодорожный чиновник Канди.
– Нам всем не терпится с вами познакомиться, – в ее взгляде светилось откровенное любопытство. – А я так рада, что стала первой, кому посчастливилось… Ведь я первая?
– Да, мы пока никого к себе не приглашали, – заверила ее Клития. – Сэйра еще не успела освоиться на новом месте. Но на балу, конечно…
– Ах да, бал! Скорее бы! Как вы находите Цейлон, миссис Шоу?
– Мне все очень нравится, но, как уже сказала моя сестра, я совсем недавно сюда приехала, и здесь все совсем не так, как в Англии…
– Англия! – вздохнула миссис Гленденнинг. – Как мы все по ней скучаем! Мы ездим туда каждые пять лет, но этого недостаточно. Мистер Гленденнинг боится и на день оставить свою дорогу. Он не только чиновник, но еще и инженер, и ему приходится постоянно ездить… Сегодня он здесь, завтра в Коломбо, а послезавтра еще где-нибудь. Поломок хватает. Их так же много, как и… чая!
– Должно быть, он очень важная персона, – предположила я.
– Милая моя миссис Шоу, я была бы гораздо счастливее, если бы он не был так незаменим. Вы и сами, наверное, знаете, что такое постоянно занятой муж. Как поживает мистер Шоу?
– Спасибо, очень хорошо.
– Здесь никто не сомневался, что он вернется с супругой. Ах, как грустно, что вашего отца больше нет. Но жизнь ведь продолжается, не так ли? Что толку грустить о том, чего не изменить? К тому же все закончилось так, как мы и предполагали. В клубе даже ставки делали.
– Делали ставки? – переспросила я.
– На вас и Клинтона. Дай им хоть малейшую возможность, и они сделают ставки на что угодно. Но в конце концов, все произошло так, как мы и ожидали. Бедный ваш папа. У него была такая трудная судьба. Но теперь он, должно быть, счастлив, с Небес глядя на то, как удобно разрешились все проблемы. Я уверена, что Клинтон изменился. Самое время ему… остепениться…
Это была ужасно неприятная женщина, и все это время она не переставала сверлить меня своими глазками. Наверное, она пыталась догадаться, какие отношения связывают меня с Клинтоном. Я облегченно вздохнула, когда она откланялась.
– Главная беда этих людей в том, – произнесла после ее ухода Клития, – что их чрезмерно интересует жизнь других. Жизнь европейцев до ужаса однообразна. Они ходят друг к другу в гости, посещают клуб, беспрестанно говорят об Англии и иногда туда ездят. Поэтому, когда среди них появляется новое лицо…
– Особенно если это новое лицо принадлежит супруге Клинтона Шоу… – перебила ее я.
– Ты права, – согласилась она. – Клинтон всегда давал почву для пересудов. В конце концов, он так долго ходил в холостяках, а тут полно девиц на выданье… Мамаши девиц давно пришли к выводу, что он никогда не женится… Но потом они услышали, что отец едет в Англию и с ним туда направляется Клинтон.
– Понятно.
– Ты расстроена. Не стоит. Не забывай, что люди в таком замкнутом сообществе не могут не сплетничать.
– А что, о Клинтоне ходило много слухов?
– Ну можешь себе представить…
– Пожалуй, могу.
– Это все в прошлом, – спокойно произнесла Клития, а я не стала уточнять у нее, что именно в прошлом. Мне казалось, это слишком унизительно, в таком тоне говорить о своем муже.
Мы вернулись ближе к вечеру, и опять за окном вагона мелькали затопленные рисовые поля, слоны, купающиеся в реке и перетаскивающие могучими хоботами огромные бревна, быки и буйволы, запряженные в повозки и неспешно бредущие по дороге.
На станции нас встретил экипаж.
– Ты останешься довольна искусством Лейлы, – заверила меня Клития. – Она прирожденная портниха и не затерялась бы даже в Париже или Лондоне. Я не преувеличиваю.
Она действительно сотворила чудо с моим бухарским шелком. Я как зачарованная следила за мельканием ее ловких пальцев, закалывающих на мне складки ткани. Отступив на шаг назад, она разглядывала плоды собственных усилий, и ее огромные темные глаза светились восхищением.
– Вы красивая, – говорила она.
– Это ты меня такой сделаешь, – уточняла я.
– Я шить платья для своей сестры Анулы, – сообщила мне она с таким благоговением, как если бы Анула была королевой Цейлона.
Эта Анула начинала не на шутку меня интересовать.
– Наверное, твоя сестра очень красивая, – предположила я.
– Она самая красивая женщина на Цейлоне. Все так думать.
– Значит, она и в самом деле хороша собой.
– Ах, мисси, у нее не только красота. Вы понимать?
– Нет, – ответила я.
Лейла подошла ближе и оглянулась через плечо. Затем она приблизила губы к моему уху и прошептала:
– У нее есть сила.
– Какая сила?
– Когда-то Анула быть великой королевой.
– Давно?
– Сотни лет назад. Она родиться опять. Когда-нибудь она опять быть великой королевой. Она знать будущее. Она много знать обо всех нас.
– Это не всегда приятно, – небрежно заметила я.
Я видела, что Лейла испытывает перед сестрой благоговейный страх и безоговорочно верит в те силы, о которых она только что говорила. Мне хотелось узнать больше об этой необычной женщине, но я понимала, что от Лейлы мне ничего не добиться, поэтому решила попытать счастья с Клитией.
– Это очень необычная семья, – объяснила мне Клития. – Анула, несомненно, красавица и гордость семьи. Нанкин женился на девушке из португальской, к тому же очень хорошей семьи, и у них родились трое детей. Самая старшая дочь, Анула, удивительно хороша собой. Лейлу ты знаешь, а младший сын Ашраф работает на нашей плантации. Он станет таким же, как его отец: красивым, умным и очень рассудительным. С Анулой связаны разнообразные поверья. Она верит в то, что в одной из предыдущих жизней была королевой Цейлона. Она и в самом деле выглядит и держится, как королева.
– Она замужем?
– Н…нет. Наверное, она считает, что все мужчины ее недостойны. Или, быть может, она еще не встретила своего избранника…
– До кого может снизойти королева, пусть и бывшая? Разве что до принца.
– О, здесь к этому относятся очень серьезно. Очень многие верят в то, что уже жили прежде и будут жить после смерти в нынешней жизни. Анула обладает тем, что принято называть «силой». Она заклинает змей и заставляет их выполнять свои желания. Во всяком случае, так говорят. Еще считается, что она исцеляет людей от различных недугов… Бывает, что она отказывается помочь… если считает, что человеку не положено выздоравливать… А впрочем, все это досужий вымысел.
– Но мне интересно. Что еще ты знаешь об этой удивительной Ануле?
Клития пожала плечами.
– Да я тебе уже почти все рассказала. – На ее лице отразилось беспокойство, после чего она жизнерадостно воскликнула: – Я рада, что ты купила этот бухарский шелк. Он и в самом деле тебе необычайно идет.
Я поняла, что ей почему-то не хочется рассказывать мне об Ануле.
