Текст книги "Богиня зеленой комнаты"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Виктория Холт
Богиня зеленой комнаты

Правнучке Уильяма и Дороти Гебе Элсна с восхищением ее трудами, благодарностью за дружбу и с любовью

Часть 1
Дороти Джордан

КОМЕДИЯ В КРОУ-СТРИТ

В маленькой комнате на Саус Грейт Георг-стрит две девочки обсуждали очень важную для них тему. Старшая, миловидная и элегантная, несмотря на очевидную бедность одежды, пребывала в состоянии крайнего возбуждения, вторая, с прелестным, оживленным личиком, пыталась ее успокоить.

– У тебя все получится, – говорила она, – это у тебя в крови. Все это ты унаследовала от мамы.

– Я знаю, – отвечала Эстер, – но ты не можешь представить себе, Долл, что это такое – появиться перед публикой!

Дороти поднялась.

– Нет, я могу. Бог знает, сколько раз я все это видела! Я помню, как выступали мама и папа, и мы все должны были их смотреть. Я даже сейчас чувствую запах тех сальных свечей. Мне всегда было интересно, что случится, если от них загорится сцена или занавес.

– Пусть бы папа был жив, и у нас было бы побольше денег, – сказала Эстер.

– Люди всегда хотят побольше денег, – вставила Дороти быстро. – Не забудь, папа бросил нас перед смертью.

– Но он был добрый, он всегда присылал нам деньги.

– Да, но для этого он должен был жениться на богатой женщине. Лучше бы мы обошлись без его помощи. Я предпочла бы зарабатывать сама.

– Не слишком много ты зарабатываешь в своей шляпной мастерской.

– Похоже, что не много для такой знаменитой артистки, как вы, Эстер Бланд!

– Прекрати, – закричала Эстер, – не искушай судьбу.

– Глупости, – ответила сестра. – Конечно, ты добьешься успеха. И мистер Райдер думает так же. О, он возлагает на тебя такие надежды! Я слышала, как он говорил это маме. Он уверен, что ты принесешь удачу его театру Кроу-Стрит. Эстер, это удивительная жизнь – играть на сцене! К тому же у артисток бывают бенефисы, и они получают до трехсот фунтов! Кто знает, может быть, однажды тебя увидит какой-нибудь владелец театра из Лондона! Ты хотела бы играть в Друри-Лейн или в Ковент-Гарден?

– Прекрати, – воскликнула Эстер. – Я не могу этого слышать, я знаю, что провалюсь.

– Этого не будет, Эстер Бланд! Наша семья идет в гору! И нечего больше жаться и клянчить деньги!

– Что за выражения, Долли?

– Зови меня Доротеей – именно так я собираюсь себя звать, когда мы разбогатеем. Когда моя сестра станет знаменитой, я буду хвастаться перед своими клиентками: «Мадам, примерьте это, уверяю вас, это тончайший тюль, а цветы сделаны из наилучшего бархата, который носят только при дворе, и вам, мадам, прислуживает сестра известной артистки мисс Эстер Бланд. Чтобы увидеть ее, вам скоро придется ехать в Лондон, потому что Дублин недостаточно хорош для нее! Известно ли вам, что сам король просил ее сыграть для него на сцене Ковент-Гарден?»

– О, Долл, я чуть жива!

– Это случается со всеми поначалу. Мама говорит, что именно так и надо себя чувствовать, чтобы хорошо сыграть. Знаешь, Эстер, мне кажется, что я бы не переживала так, я бы вообще не волновалась.

Она рассмеялась и, вскочив на ноги, поклонилась воображаемой публике:

Влюбленный с милою своей

– Гей-го, гей-го, гей-нонино!

– Среди цветущих шли полей.

– Из тебя получилась бы неплохая Феба.

– Если бы я собиралась стать знаменитой артисткой, я бы выбирала роли с пением. Слушай:

Весной, весной, милой брачной порой,

Всюду птичек звон, динь-дон, динь-дон...

Любит весну, кто влюблен!

Во ржи, что так была густа,

– Гей-го, гей-го, гей-нонино!

– Легла прелестная чета.

– Мне не до песен, хотя у тебя получается очень мило. Но посмотри на себя – чулки свалились, а на халате жирное пятно.

– Я знаю. Но ведь в мастерской я всегда аккуратно одета. Позволь мне хоть дома быть в таком виде, как мне хочется.

– Ты придешь вечером в театр?

– Конечно. Со всем семейством. Я думаю, мы возьмем даже маленького Георга. Ты можешь рассчитывать на поддержку всей семьи, Эстер.

– Ах, Долли, представь себе, что будет, если я забуду свой текст.

– Давай порепетируем. Начали!

Дороти начала играть роль, в которой Эстер предстояло выступать вечером, когда в комнату вошла их мать. Было видно, что в юности Грейс Бланд была очень хороша, но за годы лишений и невзгод красота ее заметно поблекла, в глазах постоянно была тревога, и это очень огорчало Дороти. Она очень хотела бы зарабатывать много денег, чтобы матери не надо было постоянно думать, как прокормить семью. Но сейчас их будущее благополучие зависело от Эстер, и не имело никакого значения, кто из членов семьи принесет его, если только оно действительно наступит.

– Мама, мы с Эстер репетируем, – сказала Дороти.

– Очень хорошо, дорогая. Она должна быть на высоте. Я помню свою первую роль. О, это было сто лет назад, но я помню, что едва не умерла от страха тогда.

– Как я сейчас, – жестко сказала Эстер.

– Не обращай внимания. Это часть твоей жизни. Когда ты доиграешь спектакль до конца, и публика будет тебе аплодировать, ты забудешь все свои страхи. И тогда ты скажешь себе: «Я создана для сцены. Эта жизнь для меня».

– Ты так говорила, мама? – спросила Дороти.

– Да. И никогда не жалела об этом.

Было ли это правдой, подумала Дороти. Вспоминала ли она когда-нибудь, на протяжении всех этих трудных лет, о доме своего отца, приходского священника, где могла быть совсем другая жизнь, чем та, ради которой она его покинула? Может быть, и в отцовском доме жизнь была бы небогатой, потому что приходские священники нередко бывают бедны.

Грейс часто вспоминала и свое детство, и жизнь в маленькой уэльской деревушке, и трех девочек – себя и своих сестер, – решивших, что деревенская жизнь не для них, и отправившихся искать славы и удачи на театральной сцене.

– Как вы понимаете, наш отец был в ужасе, – говорила Грейс дочерям. – Он называл нас «бродячими комедиантами», но нас это не трогало. Он сказал, что, если мы выбрали сцену, то должны сами о себе заботиться, и мы заботились.

Они были храбрыми – решила Дороти – три деревенские девочки, приехавшие в Лондон попытать счастья на театральных подмостках, и они добились успеха. Правда, тетя Бланш, устав от театра, вернулась в Уэльс, вышла замуж и поселилась в деревне Трелетин, но две другие продолжали играть. Тетя Мэри часто выступала в Лондоне, а их собственная мама не бросила сцену даже тогда, когда растила детей.

И теперь, оказавшись в нищете, без средств к существованию, они снова думают о сцене и связывают свои надежды с Эстер, потому что им не хватает тех денег, которые она и Дороти зарабатывают в шляпной мастерской, и им нужна другая работа. И вот теперь, когда мистер Райдер согласился устроить для Эстер дебют, потому что она была маминой дочкой, конечно, они должны надеться на нее.

Грейс сказала:

– Дороти, пойди и приведи себя в порядок. Что, если зайдет мистер Райдер? А теперь, Эстер, я хотела бы повторить с тобой твою роль.

Грейс внимательно смотрела на свою дочь. У нее есть талант, думала она, и это уже кое-что, к тому же она молода, а публика любит молодых актеров... только великим актерам позволено стареть, а великие актеры большая редкость. Она слышала, как Дороти смеется с мальчиками. Они прыгали но лестнице, и Дороти кричала, что может спрыгнуть с самой высокой ступеньки. Грейс снисходительно улыбнулась. Дороти была настоящим сорванцом, совсем не такая серьезная, как Эстер. Удивительно, как легко она переносила все лишения. И совсем не потому, что она не любила своих близких – она готова была отдать им все, что зарабатывала, до последнего пенни – просто она не допускала мысли, что у них не все в порядке. Может быть, это и к лучшему.

Жизнь была трудной, но счастливой до тех нор, пока Фрэнсис не покинул ее. До тех пор все было хорошо. Почему он это сделал, думала она. Конечно, он всегда был мягким, уступчивым человеком. Но именно эти черты его характера и привлекали ее. Сейчас она вспоминала день их первой встречи. Он был в театре и смотрел на нее, и на следующий день он снова появился, и так продолжалось до тех нор, пока она не поняла, что молодой офицер больше интересуется ею, чем пьесой.

И он» стали любовниками: Фрэнсис, боясь отцовского гнева, не решался жениться на ней. Он был несовершеннолетним и принадлежал к семье, не одобрявшей актрис. Им оставалось только ждать, когда он повзрослеет. Но они оба не склонны были ждать, когда смогут поселиться вместе, и вскоре у ник родилась Эстер. Грейс называла себя не миссис Бланд, а миссис Фрэнсис. Бедный Фрэнсис чувствовал такую зависимость от отца, что боялся оскорбить его, а это неминуемо случилось бы, дай он свое имя актрисе.

Но невозможно было всегда оставаться миссис Фрэнсис, иногда ее называли миссис Бланд, и когда судья Бланд, разгневанный отец Фрэнсиса, узнал, что его сын живет с актрисой, он дал сыну понять, что женитьба будет стоить ему наследства. Бедный Фрэнсис, что ему оставалось делать... К тому же они ждали рождения Дороти...

Несмотря на это, они жили весьма счастливо, хотя Фрэнсис должен был уволиться из армии. Он имел совсем немного собственных денег, и основным кормильцем семьи была Грейс, которая к тому времени стала знаменитостью. Дети рождались у них регулярно, и вслед за Дороти появились Натаниэль, Фрэнсис и Георг. Так продолжалась их жизнь. Сколько же было у них детей, когда в Ирландии наступили трудные времена и театр был закрыт? Грейс была снова беременна, и Бланш пригласила их пожить в Уэльсе до тех пор, пока жизнь в Дублине не вернется в нормальную колею.

Фрэнсис был не совсем здоров, и его мать, не порывавшая с ним связи, пригласила его в путешествие по южной Франции в надежде подлечить сына. Грейс, которая всегда заботилась о здоровье Фрэнсиса, посоветовала ему воспользоваться этой возможностью, поскольку и она, и дети хорошо устроены в Уэльсе. И подумать только, размышляла она теперь, мне предстояло расстаться с ним навсегда!

Это был самый большой удар, который нанесла ей жизнь! Она знала, что он не совсем здоров, когда соглашалась на его отъезд, иначе никогда не отпустила бы его. Она не верила в то, что произошло, даже после получения его письма, полного угрызений совести и извинений, на которые, однако, нельзя было содержать семью, которая к тому времени пополнилась еще одним ребенком. Фрэнсис раскаивался, но... Вместе с ними путешествовала молодая наследница Кэтрин Махонэй, и его мать с помощью Кэтрин убедила его в том, что эта юная особа может составить ему прекрасную партию.

Грейс знала, что он был напуган угрозой остаться без наследства, и поэтому позволил себя уговорить. Так и осталась Грейс с шестью детьми на руках – было семеро, но маленькая Люси умерла в Уэльсе.

Фрэнсис не был бессердечным человеком – только слабым и безвольным. Он продолжал посылать им деньги, и Грейс не могла представить себе, что бы она делала без его помощи.

Они прожили в Уэльсе до самой смерти Фрэнсиса, когда помощь прекратилась. Грейс узнала об этом от его жены, Кэтрин, которая одновременно сообщила также, что не имеет ни малейшего желания впредь посылать им деньги. Они вынуждены были вернуться в Дублин, и Грейс, достигшая к тому времени вполне зрелого возраста и утратившая в глазах публики сходство с ангелом, стала пытаться определить на сцену свою старшую дочь.

Это было ужасно. Даже Дороти понимала, что происходит что-то страшное. Никто из них никогда не забудет того долгожданного момента, когда, сидя на краешке стульев в старом театре Кроу-Стрит, они ждали появления на сцене Эстер. Ее имя значилось в афишах – великое открытие, великая находка мистера Райдера – юная, прелестная Эстер Бланд!

Эстер вышла на сцену; публика снисходительно ждала, ибо она была молода и не лишена привлекательности, но, когда она открыла рот, не прозвучало ни одного слова.

– Этого не может быть, – взмолилась Дороти. – Господи, пусть она заговорит!

Однако страх, который испытывала Эстер, победил ее, и она полностью забыла свой текст. Дороти шептала его, задыхаясь, но как могла она донести слова до Эстер в переполненном театре?

– Пожалуйста, пожалуйста, – молила она, – пусть Эстер вспомнит.

В зале раздались смешки. Мистер Райдер вышел на сцену, подтолкнул Эстер к кулисе, и она убежала. Грейс была близка к обмороку. Маленькая задержка, объяснил мистер Райдер, дебютантка не вполне здорова. Он просит прощения у публики, ее роль исполнит другая актриса.

Дороти была уверена, что никогда не сможет забыть эти мгновения: смех, свист, раздававшиеся в разных концах зала, реплики в адрес юной мисс, возомнившей себя артисткой; им не часто выпадал случай (удовольствие, зло думала Дороти) увидеть такой провал. Дороти и сама злилась, ей хотелось подняться на сцену и сыграть эту роль. Она помнила большинство реплик, потому что часто слышала, как их повторяла Эстер, и смогла бы выучить те, которые еще не знала. Семейство поднялось со своих мест и удалилось за кулисы, чтобы забрать онемевшую от горя Эстер. Она проплакала всю ночь: она опозорила всю семью, от нее нет никакого прока, почему она вдруг решила, что может играть на сцене?

Грейс сказала ей:

– Ты можешь играть. То, что случилось, – это просто страх перед сценой. Мы все испытываем его, но с течением времени – преодолеваем. Ты не смогла. Следующий раз все будет в порядке.

– Следующий раз, – рыдала Эстер, – я лучше умру.

И зарыдала с новой силой. Она никогда не забудет своего позора, этот провал останется с ней навсегда. Не было никакой возможности утешить ее, хотя старалась вся семья, и Грейс уже начала прикидывать, сможет ли Эстер вернуться на работу в шляпную мастерскую, из которой ушла, решив попробовать свои силы в театре.

Это было мрачное утро. Мистер Райдер, будучи добрым человеком и зная, что семья живет в нищете, понимал, что случившееся с Эстер вовсе не означает отсутствия таланта. Он пришел их навестить, и от его глаз не ускользнули признаки глубокого отчаяния, хоть он и не видел Эстер: глаза Грейс были красны от слез и бессонницы.

– Да, – сказал он, – скверное дело, Грейс.

– Ума не приложу, как это случилось.

– Очень просто: она никогда раньше не видела публику так близко. Что вы собираетесь делать?

– Я не знаю.

– Послушайте, Грейс, у меня могут быть роли и для вас. Вы, должно быть, немного не в форме, но смогли бы ее восстановить... положим, для начала маленькая роль... А что с вашей второй дочкой?

– Дороти?

– Я обратил на нее внимание. В ней что-то есть.

– Она немного шаловлива, сорванец.

– Но она вырастет.

– Она не такая хорошенькая, как Эстер.

– Ради Бога, Грейс, значит ли это, что вы не собираетесь позволить мне предложить девочке работу в моем театре?

– Работу в театре? Да в ней нет ничего артистического.

– Позовите ее сюда.

– Пусть Бог простит меня, но я сомневаюсь, что она в приличном виде.

– Вполне приличном, чтобы показаться мне! Я не ищу барышню-чистюлю, мне нужна актриса.

– Дороти – актриса?!

– Пожалуйста, могу я ее видеть?

– Дороти, иди сюда, – позвала Грейс

Она вошла. Райдер изучающе смотрел на нее. В ней что-то есть, но что? Действительно, сорванец, мальчишка. Она выглядела бы неряшливым, неумытым школяром, если бы не присущие ей природное изящество и естественность. Да, в ней есть какое-то очарование, может быть, скрытое, но определенно есть, он в этом уверен.

– Добрый день, Дороти, – сказал он. – Хотелось бы послушать тебя. Ты знаешь какую-нибудь роль?

– Роль Фебы, – ответила она. – Из «Как вам это понравится».

– Прекрасно, – сказал он, – это подойдет.

В том, как она играет перед ним, есть что-то удивительное, думала Грейс. Она не декламирует, как это обычно делают актрисы. Она играет естественно, словно Дороти Бланд стала пастушкой, а убогая комната в одно мгновение превратилась в Арденнский лес. Это не было представлением, а сценой из реальной жизни.

Райдер испытывал другие чувства: больше всего его поразил голос Дороти, казалось, что она не говорит, а поет текст на свой собственный мотив.

– Послушай, Дороти Бланд, – сказал он. – Хотела бы ты занять место своей сестры? А? Я бы платил тебе столько, сколько обещал ей. Мне кажется, что ты не будешь бояться сцены.

– Я согласна, – сказала Дороти так, словно обещала вымыть посуду или приготовить чашку чая.

– Вот это характер, – сказал Райдер. – Я могу предложить тебе роль в «Девице без маски». Роль небольшая, но хороша для сценического дебюта. Будь в театре завтра утром.

Он ушел, а Грейс продолжала смотреть на дочь с удивлением. Дороти улыбалась: все повернулось к лучшему, разница лишь в том, что именно она, а не Эстер, должна позаботиться о семейном благополучии.

Так Дороти стала актрисой. Она сыграла в «Девице без маски», не вызвав большого интереса театралов Дублина, после чего получила роль Фебы в «Как вам это понравится». Томас Райдер не был разочарован: может быть я и не получил звезду первой величины, говорил он себе, но в конце концов она вполне прилично играет.

Дороти была в восторге. Играть на сцене было гораздо интереснее, чем делать и продавать шляпы. Кроме того, ей удалось уговорить Эстер согласиться на маленькую роль, и выступление прошло вполне успешно. Это помогло ей справиться со своим страхом, и она была готова взяться за более серьезную работу. Положение семьи улучшилось – стало больше денег.

Райдер часто беседовал с Дороти, к которой питал особые чувства, так как разглядел в ней актрису прежде, чем она почувствовала ее в себе.

– Мы должны лучше работать, – говорил он, – или наши убытки станут больше, чем я могу себе позволить. Знаешь ли ты, что вчера вечером зал был полупустой?

– Я боялась этого, – ответила ему Дороти.

– У меня еще пустует второй театр, Смок-Али. Два театра – слишком много для Дублина. Если и дальше так пойдет, мне придется продать свой пай в Смок-Али, а кто его купит? Если Дублин не может поддержать один театр, как можно открывать второй в Смок-Али?

Дороти пожала плечами, она была занята мыслями о своей последней роли.

– Если вы позволите мне спеть на сцене, – сказала она, – я уверена, что это понравится зрителям.

– Но в пьесе нет места для песни.

– Вы сами вполне можете найти для нее место, – сказала она, чтобы польстить ему.

– Вздор, – ответил Томас и отправился изобретать новый способ, как привлечь зрителей в Кроу-Стрит. Вскоре он вернулся с идеей.

– Я знаю, что нужно сделать, – сказал он, – мы поставим пьесу с переодеванием: мужчины будут играть женские роли, а женщины – мужские.

Это казалось безумной затеей. Зачем? Когда же некоторые женщины появились в мужском платье, цель оказалась совершенно понятной, особенно в случае с Дороти: фигура ее была безупречной, ноги длинные, изящные и прекрасной формы. Отлично, сказал себе Томас Райдер, они получат то, что ищут. Для постановки, объявил Райдер, будет выбрана «Гувернантка» – версия «Дуэньи» Шеридана. Он не собирался поручать такой неопытной исполнительнице, как Дороти, большую роль, но увидев ее в мужском наряде, сразу же решил, что именно она будет играть роль Лопеса. Дороти была в восторге. Уж она сыграет эту роль! Как была бы она рада, если бы могла петь!

– Петь, – кричал Райдер раздраженно, – почему Лопес должен петь?

– Потому, – ответила Дороти, – что Дороти Бланд хочет петь, а публика хочет ее слушать.

– Глупости, – парировал Райдер. – Играй свою роль, и это все, что публике от тебя нужно.

– Не забывайте, что последнее время театр полупустой.

– «Дуэнью» непременно придут смотреть.

Дороти в мужском костюме задержалась перед зеркалом. Грейс сказала ей:

– Может быть, я ошибаюсь, но это не кажется мне достаточно скромным.

Дороти поцеловала мать.

– Не волнуйся, мама, я сумею защитить не только свою честь, но и честь всей семьи.

Бедная мама! Мысль о том, что Эстер или Дороти – скорее именно Дороти – могут угодить в какую-нибудь ловушку, приводила ее в ужас. Она постоянно повторяла, что, если бы их отец женился на ней, семье не пришлось бы нищенствовать, а судья Бланд непременно оттаял бы, увидев внуков. Но Фрэнсис не был ее мужем по закону, и поэтому у нее не было никаких прав и гарантий. Замужество стало для нее навязчивой идеей, и она мечтала о том, чтобы ее дочери вышли замуж. Именно поэтому она постоянно волновалась. «Она права», – говорила Дороти Эстер, хотя сама не испытывала никакого страха.

Во время репетиций Дороти важно расхаживала по сцене в мужском костюме, подчеркивавшем изящество ее фигуры, и Томас Райдер, очарованный ею, проявил слабость – позволил Дороти петь.

Наступил день премьеры «Дуэньи». Театр был полон, чего не случалось уже в течение многих вечеров; публика пришла посмотреть на женщин, одетых в мужские костюмы, и она не разочаровалась. Особенно хороша была исполнительница роли Лопеса – молодая актриса с прелестной фигурой, столь женственная, что ее появление в мужском платье выглядело, как милая шутка. Публика была заинтригована, и она начала замечать Дороти Бланд.

Когда после спектакля она вышла к рампе и спела для зрителей, они были очарованы. У нее был необыкновенный голос, он не был поставлен, и в нем слышались искренность и чистота. Но просто чистых и безыскусных голосов было немало, а в голосе Дороти угадывалась неповторимая индивидуальность, которая трогала зрителей, в нем было покоряющее очарование, теплота, искренние и глубокие чувства. Песня, которую она выбрала для исполнения в тот вечер, была известна всем – в ней рассказывалось об ирландской девушке, которая пришла в Миллтаун, район Дублина, продавать устрицы. Они слышали эту песню неоднократно и раньше, но никогда она не звучала так, как в исполнении Дороти. Зрители требовали повторения, и она пела на «бис». С того вечера всем стало ясно, что Дороти Бланд – не ординарная актриса.

Грейс прочитала письмо дочерям – официальное письмо от адвоката, представляющего интересы родственников Фрэнсиса. Семья выражала возмущение по поводу того, что мисс Грейс Филлипс позволила своей дочери, актрисе, использовать их имя, и оно появилось на афишах. Поскольку она не имеет на это права, они вынуждены просить ее положить этому конец.

Дороти не могла сдержать своих чувств. Она была вспыльчива, и родные это хорошо знали, но не придавали значения, так как приступы гнева, неожиданно вспыхивая, быстро проходили.

– Какая несправедливость! – кричала она. – Они ничего для нас не сделали, а теперь указывают, как нам следует поступать!

– Не обращай на них внимания, – посоветовала Эстер спокойно. – Ты добилась некоторого успеха под именем Дороти Бланд, и теперь ты должна расстаться с этим именем, потому что папина родня стыдится нас?

– Дело не в этом, – уверяла ее Дороти. – Да, всем хорошо известно, что я происхожу из знатной семьи дублинских Бландов, которые не хотят иметь с нами ничего общего, хотя их прямая обязанность спасти нас от голодной смерти/

– Ты не на сцене, Долли, – напомнила сестре Эстер.

– Послушайте, девочки, – вставила Грейс. – Я подумала, что вам не следует идти против папиной родни, это неразумно. Я всегда надеялась, что в один прекрасный день они что-нибудь сделают для нас. Теперь, когда вашего дедушки, судьи, уже нет в живых, может быть, остальные родственники будут вести себя иначе.

– Не очень-то похоже на это, – отрезала Дороти, – И почему ты вообразила, что они вдруг переменятся?

– Никогда не знаешь, что может произойти, – настаивала Грейс. – И разумно проявлять осторожность.

Дороти неожиданно рассмеялась: бедная мама! Жизнь так сурово обошлась с ней, но она до самого последнего момента верила, что в один прекрасный день папа женится на ней, и всегда старалась проявлять осторожность.

Дороти неожиданно поцеловала мать.

– Хорошо, мама, мы проявим осторожность. Мы пойдем на компромисс. Я не хочу совсем расставаться с папиным именем. И мы выполним просьбу знатных и достойных Бландов, но... наполовину – я стану Дороти Фрэнсис. Против этого они не будут возражать.

Все решили, что это прекрасная идея, и с того дня Дороти стала Дороти Фрэнсис.

Мисс Фрэнсис приобрела известность. Она мило танцевала, ее голос имел необыкновенную привлекательность, и когда она пела, зрители не отпускали ее со сцены. Если дела у какого-нибудь спектакля шли не очень хорошо, положение спасала Дороти – стоило ей спеть или станцевать, как настроение зрителей сразу же улучшалось. Кроме того, ей всегда удавалось подчинить себе публику, и когда она исполняла пролог, даже самые шумные и болтливые зрители умолкали, и в зале наступала тишина. И дело было не в том, что она была хорошей актрисой, важнее было то, что она – Дороти Бланд – или Фрэнсис, как она стала теперь называться, это не имело значения – была на сцене весела и беззаботна. Кто взялся бы определить, что именно притягивало к ней зрителей?

Не имело значения, какое имя она носила, это была Дороти, и зрители любили ее. Дело в ее красивых ногах? – размышлял Томас Райдер, твердо решивший как можно больше занимать ее в мужских ролях. Или в ее пении? Или в ее речи? А ее манера исполнять роль так, словно это доставляет ей радость? Даже трагическая роль в ее исполнении казалась менее трагической. В Дороти было что-то такое, что внушало ему уверенность: тот день, когда провалилась старшая сестра, и он решил обратить внимание на младшую, не был для него неудачным.

Дороти – вместе с Эстер и остальной труппой во главе с Райдером – отправилась играть в Уотерфорд и Корк, Грейс вместе с младшими детьми оставалась в Дублине – жалования дочерей хватало на сносную жизнь семьи.

Ко времени возвращения в Кроу-Стрит Дороти уже считала себя профессиональной актрисой. Запах свечей, драпировки кулис, волнение от контакта со зрительным залом, благодарные аплодисменты – все это стало частью ее жизни, и другой она не хотела.

В труппе у нее были друзья и недруги. Райдер был одним из ее лучших друзей, врагами были те актеры и актрисы, которые завидовали ее популярности у зрителей и считали, что юная выскочка присваивает себе чужие аплодисменты. Они использовали разные способы, чтобы отравлять ей жизнь: пытались отвлечь от нее внимание зрителей, с пренебрежением сплетничали про нее в Зеленой Комнате [1]1
  Зеленая Комната – артистическое фойе в английском театре. В переносном значении – мир театра. Прим. переводчика.


[Закрыть]– судачили в тавернах о ней, как о девице, добившейся успеха благодаря паре стройных ног, намекали на особое отношение к ней мистера Райдера.

Дороти переносила эти неприятности легче, чем Эстер. По правде, ей нравилась борьба, и поведение некоторых членов труппы только усиливало ее стремление к успеху. В ответ она демонстрировала на сцене свои максимальные возможности – пела с еще большим чувством, танцевала легче и изящнее. В те дни жизнь казалась ей борьбой – веселой и возбуждающей – и обещала успех.

Однако в труппе был один человек, который внушал ей некоторый страх. Его звали Ричард Дэйли, щеголь и хвастун, восполняющий отсутствие актерского дарования высоким самомнением. Его нельзя было не заметить. Он был высок и статен, и был бы очень привлекателен, если бы не косоглазие. Этот дефект придавал нечто дьявольское его наружности, и многие женщины находили это восхитительным. Он постоянно хвастался своими победами над женщинами, и было совершенно очевидно, что это не пустая болтовня. Он был настоящим денди, самым элегантным мужчиной в театре, и любой случайный человек скорее принял бы за хозяина театра именно его, а не Райдера. Он был известным дуэлянтом, умело владел шпагой и пистолетом, а галстук закалывал бриллиантовой брошью, которая однажды во время дуэли спасла ему жизнь.

Рассказывали, что он вызвал на дуэль своего приятеля по колледжу, сэра Джона Баррингтона, – о причине дуэли никто ничего не знал – и сэр Джон выстрелил первым. Пуля должна была угодить Дэйли в сердце, но брошь помешала, и несколько драгоценных осколков застряли в его груди. Он реставрировал брошь и всегда носил ее, чтобы все знали, как легко он может вызвать на дуэль и что он – счастливчик Дэйли.

Дэйли был картежником; будучи выпускником Тринити-колледжа, он был достаточно хорошо образован, и хоть игра его не отличалась талантом, он мог быстро разучить роль, к тому же он имел превосходный личный гардероб, которым пользовался и на сцене.

Дэйли едва вступил в труппу, как сразу же стал в ней верховодить. Он был весьма чувственным мужчиной, и больше, чем картами и дуэлями, интересовался женщинами. В труппе не было ни одной актрисы, на которую он не бросил бы своего похотливого взгляда.

У Дороти практически не было шансов ускользнуть от его внимания. Он нередко преграждал ей путь в гардеробную, делая это в шутливой форме, но она пугалась его грубой силы, а именно на такую реакцию он и рассчитывал.

– Дорогая мисс Фрэнсис, куда вы так спешите?

– Дорогой мистер Дэйли, какое вам до этого дело?

– Мне есть дело до всего, что касается мисс Фрэнсис.

– Вы меня интересуете значительно меньше.

– Один поцелуй, и путь свободен!

– Мне кажется, что путь и так свободен. Но все-таки придется уточнить у мистера Райдера.

Это была, конечно, угроза: Райдер имел право уволить Дэйли.

– Я не склонен исполнять приказы, – ответил он.

– Я знаю, что вы склонны решать свои проблемы с помощью пуль. Но поберегите свою брошь – как бы вам ее снова не испортить!

Она проскользнула мимо него, дерзко смеясь, и он рассмеялся тоже, но в его глазах, насколько она смогла заметить, затаился гнев. Он был именно таким человеком, каких мать советовала ей избегать. И я полностью с ней согласна, думала Дороти.

Присутствие в труппе миссис Листер, ведущей исполнительницы женских ролей, должно было бы, казалось, создать некоторые неудобства для Дороти, но на самом деле она ощущала только один источник опасности, и этим источником был Дэйли.

Миссис Листер была прекрасной комической актрисой. Дороти любила наблюдать за ее игрой, стоя в кулисе, потому что она была талантлива, и у нее многому можно было поучиться. Девичья фамилия миссис Листер была Барсанти, ее муж, мистер Листер, незадолго до этого умер, оставив ей изрядное состояние. Дороти восхищалась не только актерским талантом миссис Листер, но и уверенностью в себе и независимостью, которые она демонстрировала благодаря достатку, не связанному с ее театральным жалованием.

В труппе, однако, у миссис Листер был еще один поклонник, не кто иной, как Ричард Дэйли; казалось, что миссис Листер, как и большинство женщин, была от него в полном восторге, не в последнюю очередь благодаря его косоглазию, находя в этом дополнительную привлекательность.

Интерес, который Дэйли проявлял к вдове, слегка ослабил его внимание к Дороти, но, несмотря на то, что всем были известны его серьезные и благородные намерения по отношению к миссис Листер, – Дороти потешалась над словом «благородные», ибо было совершенно очевидно, что причина его намерений кроется в ее деньгах, – он продолжал бросать на Дороти многозначительные взгляды. Эти взгляды и отталкивали, и волновали ее. Она ждала возможности дать ему понять, что, вопреки мнению большинства женщин, не считает его неотразимым. Однако она вздохнула с облегчением, когда Дэйли объявил труппе о своем намерении жениться на миссис Листер.