Текст книги "Поединок. Выпуск 3"

Автор книги: Виктор Смирнов

Соавторы: Николай Коротеев,Сергей Высоцкий,Анатолий Ромов,Федор Шахмагонов,Святослав Рыбас,Юрий Авдеенко,Виктор Делль,Виктор Вучетич,Владимир Виноградов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Корнилов остановился у небольшого зеркала. На него смотрел усталый немолодой мужчина с глубоко запавшими грустными глазами, с залысинами на начинающей седеть голове. «Ничего себе, молодожен!» – усмехнулся этот мужчина и подмигнул Корнилову. По радио передавали штормовое предупреждение. Вода в Неве поднялась до отметки 140.

В первом часу ночи Игорь Васильевич позвонил дежурному по управлению, спросил, нет ли новостей.

– Оперативная обстановка спокойная, товарищ подполковник. Пятнадцать минут назад звонили из Зеленогорска... Там один участковый уполномоченный опознал парня с фотографии. Самарцева. Выяснили, что он живет в Комарове.

– Почему не сообщили?

– Капитан Белянчиков выезжает на место. Я уже послал за ним машину. Он просил не беспокоить вас.

– Заботливые у меня сотрудники, – проворчал Корнилов. – Передайте капитану, чтобы за мной заехал.

Он повесил трубку. Быстро оделся. На кухне мать с Олей сидели за столом, на котором громоздилась гора вымытой посуды и о чем-то вполголоса разговаривали.

– Пока вы тут судачите, я сгоняю в Зеленогорск. Сейчас Юра заедет...

– Что-нибудь серьезное? – встревожилась Оля.

– У меня несерьезных дел не бывает, – самодовольно сказал Корнилов, но не выдержал, засмеялся. – Похоже, что обнаружили грабителя с Тучкова переулка.

– И тебе ехать, как всегда, обязательно? – спросила мать. – Юра без тебя не обойдется?

– Не обойдется. Я ему сейчас головомойку устрою. Предупредил дежурного, чтобы меня не беспокоили. Видали, забота?

– Юра – разумный человек, – сказала мать. Она очень любила Белянчикова.

– Вам с Юрой дай волю – вы из меня столоначальника бы сделали. А я еще не такой старый, как вам кажется, – он посмотрел на Олю и подмигнул ей. – А с такой молодой женой я и сам молодею.

– Ты, ради бога, скажи шоферу, чтобы не гнал, – попросила мать. – Дождь, асфальт мокрый.

Когда он вышел из дому, машина уже стояла у подъезда.

– Как в Тучковом, спокойно? – спросил Корнилов Белянчикова.

– Все тихо.

– Рассказывай теперь про Зеленогорск.

Машина выехала на пустынный Кировский проспект. Дождь все еще сеялся, но уже совсем лениво, словно нехотя.

– Как только получили там фотографии Самарцева, один из участковых его опознал. Видел в Комарове. Запомнил дом, из которого Самарцев выходил. Дом взят под наблюдение, но точно неизвестно, там ли сейчас Самарцев.

– От станции далеко?

– Говорят, километра полтора. И от автобусной остановки на Приморском шоссе километр. Удобное место. А дома там, сам знаешь, все в лесу...

– И что ты решил?

– Нельзя упускать ни одной возможности, – осторожно ответил Белянчиков.

– Значит, брать в этом доме?

– Да, в Тучков переулок он может и завтра не прийти. Может, врал девчонке. И деньги давно в другом месте...

– А если его сейчас там нет? Мы переполошим всех в доме, а преступник где-то рядом? И почувствует, что идем по следу?

Белянчиков промолчал.

Машина выехала из города. Вдали прорезал небо пунктир Лахтинской радиомачты. Дождь совсем перестал.

– Эх, вот бы так не за преступником, а за грибами ехать! – мечтательно сказал Корнилов. – Нынче небось соляников полно.

– Вот интересно, – усмехнулся Белянчиков. – Я только что хотел тебе об этом сказать. Да и вообще, ты замечаешь, что такие совпадения бывают часто? Не только у нас с тобой... Телепатия, что ли?

– Не телепатия, Юра. Совсем не телепатия. Просто люди мыслят одинаково.

– Это хорошо или плохо?

– Что же хорошего в стереотипе? Скоро мы совсем стандартными станем, телевизия поможет.

– Вот ты как повернул... – озадаченно протянул Белянчиков и покачал головой.

...Машина въехала в Сестрорецк. Слева дома высились темными утесами. Лишь в одном из них светились рядом несколько окон. Справа, на берегу Разлива, горел большой костер, бросая отсветы на перевернутые лодки. Около костра стояли люди. Наверное, рыбаки собирались на утреннюю рыбалку.

Белянчиков сказал шоферу:

– У Дома композиторов притормози, Алексей. Там нас зеленогорские ребята ждут.

Шофер кивнул.

– Юра, ты Мавродина знал? – спросил после недолгого молчания Корнилов. Мысли об умершем старике тяготили его, и на душе словно камень лежал.

– Из Василеостровского, что ли? Знал. Здоровый такой дед... Из паспортного стола.

– Умер. Первым сыщиком когда-то в Ленинграде считался, – Корнилов помолчал немного и сказал: – Любил старик повторять: пока ноги об дорогу не обобьешь, ни одного мазурика не найдешь...

Белянчиков неодобрительно хмыкнул. Он слыл в управлении ярым поборником научных методов розыска и скептически относился к «королям сыска».

На пятидесятом километре Приморского шоссе, у Дома композиторов, их ждал «газик» Зеленогорского райотдела. Незнакомый Корнилову молодой майор доложил, что рядом с домом, где видели Самарцева, устроена засада.

– Что будем делать? – спросил Игорь Васильевич.

Майор пожал плечами.

– Мы вас ждали, товарищ подполковник. Сами не решились что-то предпринимать. Засаду вот устроили...

– Засада – это хорошо. А что дальше? Идти с обыском? Ждать утра?

Майор молчал.

– Не стесняйтесь, давайте свои предложения! Вы же лучше нас обстановку знаете.

– Я думаю, надо сейчас нагрянуть. Вдруг он сегодня не ночует. Будем ждать – темп потеряем.

– Молодец, майор, – удовлетворенно сказал Корнилов. – Темп, темп! У нас времени мало осталось. Где тот участковый инспектор, что Самарцева опознал?

– Зуев, давай к нам! – крикнул майор.

Из машины вылез невысокий толстячок в форме. Козырнул.

– Старший лейтенант Зуев.

Похож он был скорее на молодого доктора, чем на милиционера. Круглое, мягкое лицо, большие роговые очки.

– Вы опознали Самарцева? – спросил Корнилов.

Зуев кивнул.

– Ошибки быть не может?

– Исключено. У меня зрительная память хорошая. Я этого парня несколько раз у сорок четвертого дома встречал.

– Вы уверены, что Самарцев сейчас ночует там?

– Нет, не уверен. – Зуев говорил очень спокойно.

– А может быть, он в этот дом просто в гости приезжал? – с сомнением спросил Корнилов.

– Нет, он ночевал там, – уверенно ответил Зуев. – Я его однажды рано утром встретил. По дороге на станцию.

– Ну-ну, – пробормотал Корнилов. Чрезмерная уверенность лейтенанта немножко смущала его. – Расположение комнат в доме вы хорошо знаете?

– Хорошо. – Зуев вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги.

...А через час, простившись с зеленогорцами, Корнилов и Белянчиков подошли к своей «Волге», оставленной недалеко от дачи, среди могучих сосен. Проверка дома № 44 по улице Пристанционной ничего не дала. Хозяйка, взглянув на фотографию Самарцева, признала в нем одного из своих постояльцев, но ничего путного о нем рассказать не могла.

«Деньги внес вперед, аккуратный, девчонок не водит. Иногда ночевать не приезжал. Говорил – останавливался у бабушки».

Не вернулся он из Ленинграда и на этот раз...

В доме остались дежурить два сотрудника уголовного розыска, но Корнилов понимал, что преступник вряд ли вернется на эту дачу.

Никаких вещей он там не оставил, а времени до отхода одесского поезда оставалось не так уж и много. Если он действительно собрался ехать этим поездом.

«Наверное, собрался, – думал Корнилов. Он не спешил садиться в машину. Стоял среди повлажневших от утренней сырости сосен и смотрел вдаль, в сторону залива. Светало. Тяжелый туман потихоньку расползался, стлался ближе к земле, открывая лесные дали. А из-за леса, с залива, доносились глухие раскаты прибоя. – Если Самарцев не ночевал сегодня здесь, значит, осторожничает, рассчитывает каждый свой шаг, боится случайностей».

Осторожное, расчетливое поведение преступника словно подтверждало предположение Корнилова о том, что он готовится к серьезному шагу. Таким шагом может быть извлечение денег из тайника в Тучковом переулке и отъезд из города.

«Никаких вещичек не оставил, сквозник, – подумал подполковник. – Нет, не зря я все-таки сюда приехал. Сидя в кабинете, я мог бы и упустить такую детальку».

– Ну что, Юрий Евгеньевич, по коням? – обратился он к Белянчикову, молча прислонившемуся к сосне. – Места-то какие, а? Мы с женой частенько сюда наезжаем. С Конюшенной площади на автобусе меньше часа.

– Теперь основная надежда на Тучков переулок, – задумчиво сказал капитан. – Упустим там – втройне попотеть придется.

5

На следующий день Корнилов пришел в управление рано. Вернувшись домой из Комарова, поспал часа два и вызвал машину. Игорь Васильевич и вообще-то любил прийти на работу пораньше, когда нет обычной дневной сутолоки, и, удобно расположившись в старом кожаном кресле у маленького журнального столика, с удовольствием закурить свою первую сигарету. Дома подполковник не курил.

Эти утренние полчаса – если не случалось каких-нибудь ЧП – Корнилов посвящал тому, что не спеша, рассеянно перебирая в памяти разные события, как уже свершившиеся, так и грядущие, старался спокойно, на свежую голову их оценить. Иногда в этом калейдоскопе мыслей всплывало что-то очень важное, на что он раньше не обратил внимания, а сейчас вдруг увидел словно заново, свежим взглядом. Эти полчаса всегда были для Корнилова плодотворны – он не испытывал  г н е т а  в р е м е н и, освобождался от него.

В стремительной деловой круговерти, когда наваливались десятки различных дел и приходилось сталкиваться с самыми несходными, порой полярными мнениями, точками зрения и, наконец, со своими собственными разноречивыми ощущениями, не мудрено было и ошибиться. Всегда имелась опасность недооценить, и Корнилов знал эту опасность. Так же как он знал и свою слабость – иногда в его воображении какие-то незначительные события вдруг вырастали до размеров трагедии и давили на него. Особенно часто это случалось в последние годы. Он неожиданно просыпался среди ночи и долго не мог уснуть. И начинал вспоминать о каких-нибудь мелких, никчемных несделанных делах, о досадных, но незначительных оплошностях, невпопад сказанной днем фразе. Ему казалось, что счет несделанных, незавершенных дел все растет и растет у него, как сумма непогашенного долга у заурядного растратчика, и уже не остается времени, чтобы оплатить этот счет.

Корнилов досадовал на себя, пил снотворное, но ничего поделать с собой в те предутренние часы не мог.

...Сегодня на листке бумаги, что лежал перед ним, были записаны только четыре слова:

«Олег Самарцев и Игнатий Казаков».

С Олегом Самарцевым все ясно. В том, что он преступник, теперь уже никаких сомнений нет. Розыск закручен, ничего, кажется, не упущено, взвешены все возможности. А вот Игнатий Казаков... Неужели он имеет какое-то отношение к ограблению?

Этот вопрос волновал подполковника больше всего.

Туманные намеки деда... Если бы за ними стояло хоть что-то конкретное! На одних неясных ощущениях далеко не уедешь! Подозревая внука в соучастии, Григорий Иванович тут же, ненароком, опровергает свои подозрения, утверждая, что хорошо запомнил время, когда Игнатий пришел домой, – без двадцати двенадцать. А кассиршу ограбили в двенадцать пятнадцать. Что это? Ошибка, тонкий расчет, плод больного воображения?

Неприязнь деда к внуку бросается в глаза. Редкий случай, но бывает... Может, клевета? Но тогда старик, проявивший завидную наблюдательность, опознав грабителя, назвал бы другое, более правдоподобное время прихода внука домой.

Так что же? Непроизвольная ошибка? – Корнилов чувствовал, что его рассуждениям не хватает стройности, но никак не мог понять, в чем ошибается. Очевидная нелепость утверждений деда не укладывалась ни в какие схемы. А внук? Сказал: «Мы с мамой днем на службе».

«Мы с мамой днем на службе...» Почему он так объединил себя с матерью? Мать приходит после шести, а Игнатий в час. Даже если старик ошибся или соврал и младший Казаков пришел не раньше, как обычно, в час, он это обстоятельство скрыл. Зачем?

Спроси человека, которому нечего скрывать: когда ты пришел в тот день с работы? Он бы ответил: пришел, как обычно, в час. Сказал бы правду.

Пришел в час? Но минут за тридцать – сорок до твоего прихода домой в Тучковом переулке тяжело ранили и ограбили кассира. Неужели ты ничего необычного не заметил?

Честный человек сказал бы: «Конечно, заметил. В переулке стояли милицейские машины и «Скорая помощь» (ну, положим, скорая могла уже и уехать...), было много народу. Что-то произошло. Потом я узнал...»

А если бы честный человек шел с набережной, он бы, наверное, тоже увидел милицейскую машину. Или людей с собакой во дворе. Если бы там не увидел – обратил бы внимание на машины и людей в переулке, уже придя домой. Окна-то выходят прямо на место происшествия!

Корнилов вздохнул.

Значит, Игнатий на эти вопросы отвечать не хотел и потому отделался общей фразой. Выходит, сказал неправду. И эта его неправда помогла сейчас Корнилову понять, что он, как минимум, видел нападение на кассира, но почему-то усиленно скрывает этот факт. А неправду говорить всегда труднее – надо слишком многое держать в уме, напрягаться. Правду говорят не задумываясь...

Корнилов дописал на листке бумаги:

«Проверить в техникуме, когда ушел Казаков».

Умолчание, маленькая ложь молодого Казакова давали подполковнику повод внимательнее отнестись к подозрениям старика. Оставалось уточнить расхождение во времени.

Бывает так: привяжется, словно репей какой-нибудь, нехитрый мотивчик или несколько бессмысленных слов из песни – и целый день никак от них не избавиться. Делаешь серьезное дело, и вдруг в самый неподходящий момент они готовы сорваться у тебя с языка.

Чем бы ни занимался Корнилов, его неотвязно преследовала мысль об этой путанице со временем. Мог быть Казаков-младший сообщником Самарцева или нет? Если он пришел домой без двадцати двенадцать, значит, нет. Не мог! И тогда все подозрения старика, все его неясные предчувствия – ерунда, бред!

Без десяти одиннадцать подполковник не вытерпел и поехал в Тучков переулок. «Еще один детальный разговор со стариком не помешает, – подумал он. – В конце концов узнаю, по каким часам он заметил время. Может быть, это какие-нибудь архиерейские часы, которым и верить-то нельзя?» Перспектива вспугнуть своим приходом Игнатия не волновала Корнилова. Он всегда твердо верил в то, что испуганный преступник скорее обнаружит себя, наделает глупостей. Да и по времени младший Казаков должен был читать лекции в техникуме.

Дверь Корнилову открыла пожилая женщина в строгом черном платье с белым воротничком. Корнилов назвал себя. Женщина кивнула.

– Да, я знаю, что вы были у нас. Что-нибудь случилось?

Бледное, усталое лицо ее было встревожено.

– Нет, не беспокойтесь. Я прошлый раз беседовал с Григорием Ивановичем... Он нам очень помог, – сказал Игорь Васильевич. – Осталось кое-что уточнить. А вы его дочь?

Женщина кивнула.

– Меня зовут Анна Григорьевна. Приболела сегодня. Погода такая переменчивая. А у меня давление... Да вы проходите, проходите. Сейчас узнаю, не спит ли папа. Я ведь только что с работы. Еще не заходила к нему.

Оставив Корнилова в большой комнате, она прошла к отцу, плотно притворив за собой дверь. Минуты через две она позвала подполковника:

– Папа вас ждет.

Дед опять сидел у окна, спиной к дверям. Но Корнилов видел его лицо, пытливые, глубоко посаженные глаза и чуть перекошенный приоткрытый рот. Григорий Иванович следил за подполковником через огромное, в резной черной оправе зеркало. В зеркале отражались книжные шкафы, гравюра, висевшая над диваном, и большие часы. Они показывали без пятнадцати час...

«Ну вот, эти-то часики, дед, и подвели тебя! – подумал Корнилов. – Не мог же я сюда ехать пятьдесят минут! Ведь явно врут!» Он обернулся и несколько секунд смотрел на часы в замешательстве, а потом рассмеялся – на часах было одиннадцать пятнадцать!

Старик развернул свою коляску и смотрел на подполковника с изумлением.

– Здравствуйте, Григорий Иванович! – весело сказал Корнилов. – Я, наверное, изрядно надоел вам? Извините великодушно.

Старик молча показал ему на стул.

– Так в какое время пришел домой ваш внук, Григорий Иванович? В тот день, когда кассира ограбили?

– Без двадцати двенадцать... – растерянно прошептал старик.

– Вы что ж, специально заприметили время?

– Да как вам сказать... Не специально. Дверь хлопнула – а я посмотрел на часы. Машинально.

– А что на улице происходило? Вспомните поточнее.

– На улице уже толпа собралась... – старик повернулся к окну, внимательно разглядывая пустынный переулок, словно восстанавливая в памяти события того дня. – Милиция...

– Григорий Иванович, а сейчас сколько времени?

– Сейчас? – старик бросил взгляд в зеркало, но потом повернулся к часам.

– Одиннадцать двадцать.

– А в зеркале, в зеркале, – попросил Корнилов.

Старик недоверчиво посмотрел на Корнилова, потом скосился на зеркало.

– Двенадцать сорок, – на лице его отразилась мучительная работа мысли, рот приоткрылся еще больше. – Вы думаете, – сказал он, – что я...

Игорь Васильевич молчал, внимательно наблюдая за Казаковым.

– Может быть. Может быть... Я так волновался. – Он снова бросил взгляд на часы, а потом посмотрел на них через зеркало.

– Я сказал «без двадцати двенадцать», а было двенадцать двадцать. Ну конечно.

– Нападение на кассира совершено в двенадцать пятнадцать. Падая, девушка ударилась часами о камни, и они стали... Ваш внук пришел домой через пять минут.

Старик кивнул. На лице у него было написано огорчение.

– Григорий Иванович, теперь о вашем внуке. Ведь одних совпадений мало, чтобы заподозрить близкого человека в преступлении? Вы думаете, что он способен на такое?

Старик молчал, склонив голову и не глядя на подполковника. Корнилову показалось, что Григорий Иванович не понял его.

– Игнатий Борисович способен совершить преступление?

– Способен, – тихо пробормотал Казаков. – Если он способен отжулить трояк из моей пенсии, он преступник.

«Ну вот, – вздохнул Корнилов. – Опять семейные дрязги».

– Он жадный. А прочности в нем нет! Дочь с покойником мужем виноваты в этом. Я плавал, годами не бывал дома. Поздно заметил... С пяти лет Игнашка складывал гривенники в копилку. Ему хотелось накопить сто рублей. Спросите зачем? Да ни за чем... Просто так. Ведь у него все было! Чтобы поскорее накопить, он говорил матери: «Хорошо бы дед-мороз принес не игрушку, а десять рублей!» И дед-мороз приносил! Вырос – книжки мои тайком стал букинистам сплавлять. Игнашка завистливый. Ему всего хочется. А вы спрашиваете – способен ли... Жадный да завистливый на все способен.

«Ну нет, здесь ты, старик, через край хватил, – подумал Корнилов. – Если бы все жадные воровать стали – конец света!»

Он поднялся и протянул старику руку.

– Желаю вам, Григорий Иванович, поскорее поправиться. Спасибо за помощь.

– А вам – шесть футов под килем! – пробормотал старик.

Анна Григорьевна поджидала Корнилова. Как только он вышел от старика, она поднялась и спросила:

– Отец вас не очень утомил?

– Это я его утомил. Второй день допекаю своими вопросами.

– Ну что вы, отцу приход нового человека как подарок. Все время один, один.

Анна Григорьевна стояла перед Корниловым маленькая, ссутулившаяся.

– Может, вы присядете на минутку? – вдруг сказала она просительно.

Корнилов кивнул.

Они уселись друг против друга.

– Отец серьезно болен, – начала Анна Михайловна и тяжело вздохнула. – Инсульт его доконал. Слава богу, теперь действует рука...

Она внимательно посмотрела на Корнилова, словно искала сочувствия.

– Со стариком нелегко. Он стал совсем как ребенок. Постоянно обижается и без всякого повода. Иногда неделями не разговаривает. Не напишет ни строчки... С ним нелегко, – повторила Анна Григорьевна, покачав головой. – Посудите сами – потребовал поменять квартиру. Чтобы из его комнаты был вид на Неву. Попробуй найти такой обмен! Легко сказать – с окнами на Неву! – в голосе женщины чувствовалась обида. – Нам только и переезжать с нашим неподъемным хламом, – она обвела глазами комнату.

Мебель действительно была старомодной и громоздкой.

Корнилов сочувственно кивнул головой и представил себе старика, сидящего в своем кресле-качалке перед окном, распахнутым на реку. Свежий невский ветерок несет запах водорослей и рыбы, идут по Неве закопченные буксиры с баржами. Мальчишки прямо перед окнами удят рыбу.

– Анна Григорьевна, вы за последнее время не замечали ничего странного в поведении сына? Может быть, он стал более нервным?

Женщина насторожилась.

– Вас интересует Игнатий?

– Да нет... – замялся Корнилов. – Меня, собственно, интересует не он. Но когда я был у вас в прошлый раз, мне показалось, что он чем-то очень взволнован. Что-нибудь случилось?

– Нет, сын всегда был нервным. Даже в раннем детстве, – Анна Григорьевна успокоилась. – Вы знаете, время такое... – она улыбнулась чуть иронично. С горькой иронией. – Несколько дней назад прочитал в газете, что какой-то умник предлагает не платить за ученые звания. А Игнатий заканчивает кандидатскую. Разве можно оставаться спокойным?

– Да, причин для волнений хватает, – поддакнул Корнилов. – Но я имею в виду самые последние дни. Этот случай в переулке, перед вашим окном... Сын, вероятно, волновался?

– Вы знаете, молодой человек, бывают более страшные вещи. Беда иногда как навалится... Моя сослуживица поседела за одну неделю. У сестры обнаружили рак...

Корнилов тихонько вздохнул. Говорить с этой женщиной было нелегко. А перебивать ее он не решался. Еще обидится – тогда вообще не дождешься ни слова.

– Вот вы спрашиваете о сыне. Еще десять лет назад я могла бы вам о нем что-нибудь рассказать. А что я знаю теперь? Что я знаю... Ах! – она безнадежно махнула рукой. – У молодежи свой мир! Нас, стариков, в этот мир не пускают. Игнатий поссорился со своей невестой – лучшей жены я бы и не хотела для него! – и представьте себе, я не могу узнать из-за чего! – Анна Григорьевна помолчала немного. Потом спросила: – Может быть, вы стаканчик чаю выпьете?

– Нет, благодарю. Мне пора идти.

– Каждая мать скажет про своего двадцатипятилетнего сына, что у него в поведении много странностей... И у Игнатия есть странности. Зачем далеко ходить? Вчера у нас состоялось бурное объяснение, – она посмотрела на Корнилова с тревогой. – Вы только Игнатию ничего не говорите.

Игорь Васильевич кивнул.

– Он всегда был таким расчетливым мальчиком, не шиковал, соразмерял свои запросы с возможностями. Вы не подумайте, что Игнатий скаред. Нет, нет! Он разумный мальчик. Когда они задумали пожениться, Игнатий начал откладывать деньги на кооператив. И вдруг я вижу, что он снял со сберкнижки пятьсот рублей! Зачем? Оказывается, кутил с кем-то. С каким-то своим старым другом. Купил себе золотой перстень! Вы себе только представьте – золотой перстень! Что он, девица, что ли? И это делает Игнатий, который никогда лишней копейки не истратил. А может быть, он считает, что золото подорожает? Вы должны знать! Подорожает?

– Не знаю, – улыбнулся Корнилов. – Наверное, не подорожает.

– Вот видите! Значит, не подорожает. К чему тогда этот шик? А это уж совсем семейное дело, – Анна Григорьевна перешла на шепот. – Но вам я скажу, у вас глаза честные. Как он всегда воюет с дедом из-за того, что тот половину своей пенсии на сигары тратит! Это ведь правда блажь. У деда большая пенсия – сто двадцать рублей. Мог бы помочь Игнатию с кооперативом...

«Ну и семейка! – подумал Корнилов, когда Анна Григорьевна затворила за ним дверь и, как и в прошлый раз, гулко лязгнул наброшенный на петлю крюк запора. – Как только они уживаются под одной крышей? Попробуй разберись, где ложь, а где правда?»

Игорь Васильевич торопился и в подъезде чуть не сшиб с ног молодую женщину. Извинившись, он посторонился и придержал дверь, пропуская ее в дом, успев заметить, что глаза у женщины заплаканные.

На улице порывистый ветер пытался сорвать у него с головы шляпу. Растрепанные облака стремительно неслись по небу, приоткрывая иногда на момент полоску яркой холодной сини и выпуская на волю бледный трепетный лучик осеннего солнца. Лучик пересекал мостовую и, тускло блеснув в лужах, снова исчезал.

– Товарищ! – услышал Корнилов у себя за спиной женский голос.

Игорь Васильевич оглянулся. Женщина, с которой он только что столкнулся в подъезде, догоняла его.

– Товарищ! Мне нужно поговорить с вами. – Она остановилась, слегка запыхавшись, и глядела на Корнилова решительно и даже с вызовом. Но подполковник заметил, что ее руки, сцепленные на груди, нервно сжимают платочек.

Он ласково улыбнулся, зная, что стоят этот вызов и решительность, готовые через секунду обернуться слезами.

– Что случилось?

– Мне нужно поговорить с вами, – повторила женщина. Ей было лет двадцать пять, не больше. Полное милое лицо, большие испуганные голубые глаза.

– Вы ведь из милиции? Мне дед сказал. Я вас специально караулила.

– Какой еще дед? – спросил Игорь Васильевич, уже догадываясь, что это за дед.

– Казаков. Дедушка Игнатия.

– Там, на проспекте, у меня машина, – не замедляя шаг, сказал подполковник, – поговорим в дороге.

Она чуть ли не вприпрыжку семенила за Корниловым, гулко цокая каблуками по плитам тротуара. В машине она растерянно посмотрела на шофера.

– Рассказывайте. Это наш сотрудник. И назовите себя. Не люблю беседовать с незнакомыми.

– Документы не надо предъявлять? – с вызовом бросила женщина и, смутившись, покраснела.

– Алексей, поехали, – попросил Корнилов шофера.

– Я преподаю вместе с Игнатием Казаковым. Он черчение, а я литературу. Ах, да, все-таки надо представиться. Наталья Сергеевна Истомина...

«Симпатичная женщина, – подумал Корнилов. – Какие глаза хорошие. Добрые».

– А вы, правда, из милиции? – вдруг насторожилась она. – Товарищ Корнилов?

Игорь Васильевич кивнул.

– Я с Игнатием знакома очень давно. Мы еще в школе вместе учились. Должны были пожениться. Этой осенью, – она неожиданно всхлипнула, но справилась с собой. – С Игнатием случилась беда. Мы с дедом в этом уверены.

– Вы знаете, что дед говорит и стал лучше слышать?

– Знаю. Это все знают.

– Как это все? – удивился Корнилов. – Он же скрывает от внука и от дочери.

Наталья Сергеевна досадливо махнула рукой.

– Старик скрывает, а они давно обо всем догадались, только виду не подают.

– Что за чертовщина? Зачем это им надо?

– Так проще... Они считают, что так проще, – поправилась Истомина и болезненно сморщилась: – Ой, да не в этом дело! Вы понимаете, понимаете... – что-то мешало ей говорить. – Мы с дедом думаем, что Игнатий замешан в ограблении кассира, – наконец выпалила она. – Это ужасно. Вы не подумайте, что он способен ударить ножом и ограбить. Но он замешан в этом деле. Я чувствую... – Она заплакала, судорожно сцепив тонкие пальцы, не стесняясь ни Корнилова, ни шофера.

Наконец она справилась с собой и только тихонько всхлипывала.

– Мне старший Казаков говорил о своих подозрениях. О том, что внук пришел домой сразу после ограбления, что был очень взволнован... Но ведь этого мало, чтобы подозревать человека. Особенно человека, с которым давно знаком?

– Вот-вот, – она горестно покивала головой. – Я его очень давно знаю, а таким никогда не видела...

– А вы, Наталья Сергеевна, говорили с Игнатием? Напрямую?

– Говорила. – Голос у Истоминой был полон горечи. – Я ему прямо сказала о своих подозрениях. Сами понимаете, что деда здесь нечего впутывать.

– Ну а он?

– Кричал, что это не мое дело, что я мешаю ему жить! Дошел до того, что грозился повеситься, если не перестану приставать, – она снова всхлипнула. – А потом разревелся, как баба, и просил прощения. «Как тебе в голову могла прийти эта чертовщина?»

– Ну а действительно, как? – не унимался Игорь Васильевич. – Ведь того, что вы мне рассказали, совсем недостаточно... Слишком тяжелое обвинение.

– Это не сейчас началось. Почти год назад. В ноябрьские праздники мы заказали столик в «Бригантине». Несколько преподавателей. Танцевали, веселились. А потом к нашему столику подсел один старый приятель Игнатия. Они когда-то жили в одном доме. Виктор. Я фамилии его не знаю. Игнатий его Виктором называл. Это, наверное, неинтересно?

– Мне все интересно, – сказал Корнилов. – Такая служба.

– Ну вот. Виктор этот уже изрядно пьян был. Обнимались они с Игнатием, целовались. Назаказывал Виктор еще коньяку, закусок. Всех поил. – Она на минуту задумалась, потом сказала: – Официант его тоже «Виктор» называл. Платил за все он. А потом потащил нас в бар. Цыган там пел под гитару.

Виктора и здесь знали. Не знаю, как он расплачивался, но только, когда мы из бара уходили, барменша нас до дверей проводила, а Виктор ее в щеку поцеловал.

Машина свернула с Литейного и притормозила на площадке перед зданием Главного управления внутренних дел.

– Приехали, – прервал Корнилов Наталью Сергеевну. – Сейчас поднимемся ко мне в кабинет и там продолжим. – Он уже понимал, что расплывчатые подозрения против Игнатия Казакова начинали приобретать конкретные очертания.

Они поднялись на четвертый этаж. Варвара проводила Истомину заинтересованным взглядом и вопросительно посмотрела на Корнилова.

– Ничего срочного, Варя?

– Белянчиков спрашивал.

– Пусть зайдет через пятнадцать минут.

Он усадил Истомину в кресло, и сам уселся напротив в такое же старенькое облезлое кресло, а не за стол, как обычно.

– С этим Виктором Казаков встречался еще? – спросил он, приглашая Истомину продолжить рассказ.

– Наверное, – вяло отозвалась она, словно собиралась с мыслями или думала о чем-то совершенно другом. – Наверное, встречался. Они договаривались. Но дело не в этом. Этот Виктор очень плохо повлиял на Игнатия. Его будто подменили.

Когда мы сидели в баре, Виктор расспрашивал Игнатия о жизни. Мы рассказали, что скоро женимся. Игнатий ему с гордостью сказал о том, что пишет диссертацию. «И сколько ты будешь огребать, Казак, когда тебя увенчают лаврами?» Игнатий ему сказал, что если получит доцента, то двести восемьдесят. «И будешь со своей милашкой плодить нищих?» Он все время употреблял жаргон! – с возмущением сказала Истомина. – И ругался при мне матом. А Игнатий его не останавливал. «А я могу эти двести восемьдесят здесь за вечер оставить», – сказал Виктор.

Потом мы поехали на такси к нему домой, куда-то за кинотеатр «Гигант». С ним молодая девчонка, лет восемнадцати. Смазливая. Квартира у этого прощелыги... Я никогда еще не видела такой чудовищной смеси роскоши и мещанства... Старинная мебель, какие-то стереофонические системы, пластинки и книжки с голыми женщинами. И всюду, где только можно, хрусталь – вазы, вазы, вазы... Десятками, словно на выставке. А одна стена завешана старинными иконами. Опять они пили, вспоминали детство. Игнатий все спрашивал Виктора, откуда у него это богатство, где он работает. А тот, знай, похохатывал да подливал Игнатию коньяк. Мне стало страшно. Я Игнатия никогда таким не видела, он как больной сделался. Глаза горели, руки тряслись, когда он эти журнальчики похабные листал. А хозяин, хоть и пьян, а все видит. И подкладывает Игнатию разные красивые вещи. А где работает, не говорит. Смеется: «Мы с тобой еще все обсудим». Тут пришла эта девчонка. В халатике. Она в ванной мылась, что ли. Виктор спрашивает: «Игнатий, как киска, нравится? А какие формы? Киска, покажись моему другу!» И представляете, она распахивает халатик и крутится перед нами голая! Тут я не выдержала, схватила Игнатия за руку и сказала: «Хватит. Уходим». И Игнатий словно протрезвел. Встал вслед за мной. Виктор совсем пьяный. Кричал вдогонку: «А я хотел тебе киску подарить».