Текст книги "Кто бросит камень? Влюбиться в резидента"

Автор книги: Виктор Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Глава восьмая

Прохоров лежал на кровати в номере гостиницы НКВД и лениво прислушивался к выпуску новостей, которыми на короткое время прервалась праздничная концертная радиопрограмма. Диктор рассказывал о прошедшем военном параде, о демонстрации трудящихся, о трудовых подвигах, которыми страна встречала Первомай. О своих достижениях докладывали народу забойщик-стахановец и младший командир линкора «Марат», слесарь-передовик автозавода имени Сталина и бригадир женской тракторной бригады колхоза имени Калинина. Затем концерт продолжился. Пионерка Труда Сюткина прочитала стихотворение о Родине, за ней выступил юный скрипач Буся Гольштейн.

Дежурная по этажу пригласила к телефону в тот момент, когда хор красноармейцев бодро сообщал слушателям, что произойдет, «если в край наш спокойный хлынут новые войны». Звонил Свиридов. Выяснив, как устроился Николай, он еще раз подтвердил желание встретиться, как позволит время. Закончив разговор, Прохоров вернулся в комнату и присел на кровать. Напротив на стене висела репродукция картины «Сталин и Ворошилов на прогулке в Кремле». «Может, и мне прогуляться, навестить кого-нибудь?» – подумал Николай, глядя на вождей. Но навещать было некого, а главное – не то время нынче было, чтобы просто так, без приглашения, завалиться в гости к кому-то из старых знакомых. Вполне можно было натолкнуться на испуганный взгляд хозяйки, вежливый отказ хозяина со ссылкой на больных родственников, а то и просто увидеть опечатанную дверь, за которой совсем недавно жили его хорошие знакомые. Со всем этим он уже столкнулся у себя в провинции, что же говорить о столице. Но и в четырех стенах сидеть было скучно.

«Значит, полюбуемся на праздничную Москву», – сказал он себе и стал одеваться.

Центральный парк культуры и отдыха встретил его теми же бодрыми мелодиями, от которых он ушел из гостиницы. Но здесь они были к месту, так как поднимали настроение в условиях нудного дождика и полного отсутствия солнечной энергии. Осмотревшись, Прохоров направился к павильону с надписью: «Закусочная». Народу было много, но место ему нашлось, аккурат рядом с окном, куда он теперь меланхолично смотрел, сделав заказ официантке. Блуждающий взгляд его привлекли фигуры молодых парней и девчат в матерчатых шапочках, прозванных в народе «испанками», с комсомольскими значками и значками Осоавиахима. Они стояли у стола, на котором был водружен ящик с прорезью, наподобие урны для голосования. Рядом висел транспарант с надписью: «Поможем детям республиканской Испании!» Каждого проходившего мимо отдыхающего они приветствовали поднятым правым кулаком, полагая, что тот откликнется на их призыв. И, надо сказать, большинство действительно откликалось. Ребята только что поменяли своих товарищей и теперь мужественно мокли положенное время.

Официантка принесла сто граммов водки и немудрящую закуску. Наскоро перекусив, Николай пересчитал наличность. Выходило неполных пять рублей. Рассчитавшись, он поинтересовался у официантки, как лучше пройти в павильон, где собираются любители шахмат. Он знал один в центре парка, но по дождю идти не хотелось, а где-то в этой стороне, он вспомнил, располагался такой же. Оказалось, совсем близко.

По сравнению с наполняемостью «Закусочной», любителей шахмат на открытой веранде сегодня оказалось мало, но эти немногие были полностью увлечены игрой. Постояв у одной доски, у другой, Николай обратил внимание на движение в углу веранды. Там хорошо одетый мужчина встал из-за доски и сокрушенно выдохнул:

– Сдаюсь.

К нему подошел бойкий молодой паренек, с которым мужчина отошел в сторону, и они что-то быстро передали друг другу. Паренек вернулся к выигравшему и, как показалось Прохорову, сунул тому крупную денежную купюру. Выигравший, мужчина лет сорока, оглядевшись вокруг и не увидев желающих играть, изобразил на лице грусть. Сыщика он явно не брал в расчет. «Ну, это вы, ребята, зря», – мстительно подумал Прохоров и шагнул к опустевшему месту за столом. Мужчина с удивлением глянул на скромно одетого гостя столицы и с явным одесским говором как бы между прочим поинтересовался:

– Молодой человек желают играть?

– Желают.

– Так милости просим, – мужчина указал на место против себя. Прохоров уселся и принялся расставлять фигуры.

– Молодому человеку известны условия игры?

Прохоров изобразил непонимание и пожал плечами.

– Мотя, объясни товарищу.

Паренек подошел к новичку и что-то прошептал ему на ухо. Тот согласно кивнул головой. Ответ Мотю явно не устроил, и он снова о чем-то спросил Прохорова. В ответ сыщик как бы невзначай приподнял руку и показал запястье, на котором блеснули новые часы. Ассистент сделал утвердительный кивок в сторону мастера.

– Однако, Мотя, этот молодой человек любит рисковать. Не боитесь проиграть?

– Горя бояться – счастья не видать.

– Послушайте, Мотя, если этот молодой человек Эммануил Ласкер, то кого мы проводили в прошлом году в Америку? – мужчина внимательно посмотрел на партнера.

Николай хотел ответить что-нибудь заковыристое, но его уже стала утомлять эта словесная эквилибристика, и он просто развел руками.

– Тогда вы, наверное, очень любите деньги, молодой человек. Выбирайте, – он протянул кулаки с зажатой в одном из них пешкой.

Как и предполагал Прохоров, фасону у партнера было больше, чем мастерства. Через полчаса мужчина развел руками и печально констатировал:

– Если он и не Ласкер, то его ближайший родственник. Ваша взяла. Мотя, – сделал он знак ассистенту и сунул руку в карман. В этот момент Прохоров нагнулся к партнеру и тихо, но внушительно произнес: «Спокойно, гражданин, пройдемте со мной».

– Боже ж мой, он еще и родственник самого МУРа, – мастер поискал глазами Мотю, но того, похоже, смыло дождем.

Прохоров с партнером медленно пошли по аллее. Поравнявшись с комсомольцами, собирающими деньги для испанских детишек, сыщик по-военному скомандовал шахматисту: «На месте стой!» – и подтолкнул к столу. Обрадованные ребята, вскинув кулаки, радостно выкрикнули: «Салуд, камарадос!»

– Приветствуй комсомол, – грозно рыкнул Николай спутнику. Тот промычал что-то невнятное, подняв вверх кулак.

– А теперь клади мой выигрыш в эту дырку.

Партнер, повеселев, сунул купюру в ящик.

– Молодец. А теперь от себя в двойном размере, – и, увидев, что у одессита упало настроение, ускорил это падение внушительным толчком в бок, после чего в ящик полетели две крупные купюры.

– Вот теперь все в порядке, – он притянул мужчину за лацкан пиджака, внушительно порекомендовал ему «не баловать» и отпустил с миром, после чего подмигнул вымокшим комсомольцам, крикнул им: «Рот Фронт!» – и побрел по аллее в свою гостиницу.

Глава девятая

Такое веселье в коммунальной квартире Глебовых случалось три раза в год. Дважды гуляли на революционные праздники – Седьмое ноября и Первомай. И один раз – на Новый год. По всем остальным официальным и неофициальным поводам празднование не сопровождалось столь массовым энтузиазмом и всеобщим застольем. Жильцы, населявшие квартиру, подобрались заводные, но небуйные. Проживание в нескольких комнатах граждан, занимавших определенное общественное положение, к примеру старого большевика, а ныне главного бухгалтера одного из главков Наркомтяжпрома Глебова, комбрига Ласточкина и некоторых других уважаемых товарищей, положительно действовало на тех, кто в конце праздника был не прочь припомнить соседу старую обиду. Так что грубых нарушений общественного порядка в квартире не происходило, что особо отмечалось в отчетах участкового инспектора милиции. Вот и в этот первый майский вечер каждый ответственный квартиросъемщик на своей жилплощади давал волю чувствам. Если в одной из комнат нестройно, но громко пели: «По диким степям Забайкалья», то из смежной доносились модные патефонные фокстроты. В отдельных комнатах запевали и революционные песни вроде «Смело, товарищи, в ногу!», но звучали они по теме праздника, – как правило, лишь в самом начале. Этажом выше над Глебовыми кто-то массивный, громко притопывая, задорно выкрикивал под гармошку: «Я люблю ходить на пруд, там лягушки квакают, я люблю, как девки пляшут, у их титьки брякают». После каждого такого куплета следовал взрыв смеха, дробный женский топот и визгливое уханье.

В комнате Глебовых молодежь тоже не жалась по углам. Под медовое патефонное соло Вадима Козина на пятачке у окна колыхались в танце две пары. Михаил танцевал с той самой девушкой, которая, войдя в квартиру, одарила его цветами и поцелуем. Он видел ее впервые и нашел весьма привлекательной. Девушку звали Зоя, и она, в свою очередь, явно симпатизировала Глебову-младшему. По всему было видно, что Юрий, с которым она пришла в гости, исполнял роль ее верного пажа, и не более того. Сейчас он вышел покурить, а Зоя, танцуя, обменивалась репликами с хозяином дома:

– У вас очень хорошие друзья.

– Так я и сам ничего, – попробовал пошутить Михаил.

– Вы уже подали заявление с вашей невестой?

«Вот так вопросец, не из тучи гром», – усмехнулся он сам себе.

– Все-то вам скажи, – он плотнее обнял ее за талию. – Вы знаете, насчет заявления мы еще не говорили. Анюта девушка серьезная, хочет чувства проверить.

– А как же… ваши желания? – она посмотрела ему прямо в глаза.

Михаил почувствовал, как краснеет. Надо было что-то сказать, но, как на грех, на ум ничего путного не приходило. Ситуацию разрядила Анюта, с кастрюлей в руках появившаяся в дверях. В кои веки, почувствовав себя хозяйкой, она металась из кухни в комнату, потчуя гостей кулинарным разнообразием Марии Власовны. Она только сейчас осознала, какое это удивительное ощущение – самой принимать и угощать друзей разными солениями да печениями в собственном доме. Конечно, бывало, она помогала тетке принимать соседей, бегала в магазин, убиралась по дому. Но то, что происходило в квартире Глебовых, было у нее впервые, и она старалась изо всех сил.

Изобразив на лице извинительную гримасу и разведя руками, Глебов отстранился от Зои и скомандовал зычным голосом: «Занять места согласно боевому расчету!»

– Слышь, Михрюта, а может, перекурим? – подал голос Сергей, накручивавший пружину патефона. И, как обычно, не дожидаясь ответа, бросил женской половине:

– Девчонки, вы пока тут колдуйте, а мы на пять минут проветриться выйдем.

Юрий уже помогал Анюте расставлять чистые тарелки, поэтому в коридор ребята вышли вдвоем. Коридор тоже жил своей праздничной жизнью: из комнат на кухню и обратно сновали жильцы с тарелками и кастрюлями. Пожилая женщина, поздравив Михаила с праздником, пронесла в комнату тазик с винегретом. Открыв входную дверь своим ключом, торопливо вбежал еще один сосед с сумкой, доверху нагруженной бутылками. Весело подмигнув Глебову, он пробежал к себе, и через мгновение из комнаты донесся коллективный мужской вопль.

– Где это ты таким командам выучился? – Сергей достал из кармана папиросы.

– С кем живу. Вон видишь дверь? Там живет комбриг Ласточкин. Несколько раз общались, вот и нахватался.

– Что-то там признаков жизни не заметно, небось где-нибудь в ресторане гуляет.

– Да на службе он, в наркомате. Ключи от комнаты забыл, так жена нам днем занесла на случай, если вдруг вернется. Сама поехала куда-то к родственникам, между прочим, на его персональной машине. И моих стариков с собой прихватила, чего, мол, вам на автобусе трястись.

– Хорошо быть комбригом, – притворно вздохнул Сергей, доставая из портсигара «беломорину».

– Значит, заслужил. Да и орден ему не за просто так дали.

– А за как? – увидев стоящую у стены гирю, Сергей сунул папиросу обратно в портсигар.

– Ты что, вчера родился? Он почти год отсутствовал.

– Где ж его носило? – Сергей оторвал гирю от пола.

– Кончай придуриваться, – Михаил перешел на шепот. – В Испании.

– А чего же ты молчал? Вот с кем поговорить-то надо, – Сергей начал выжимать гирю. – Все на защиту Мадрида…

В этот момент рука будущего защитника Мадрида резко опустилась вниз, пальцы разжались и гиря с грохотом рухнула на пол. В следующую секунду до того мирно висевшая на стене ванна сорвалась с гвоздя и загремела об пол оцинкованным железом. Не желая привлекать к себе внимание нетрезвых хозяев упавших предметов, друзья не сговариваясь рванули на лестничную площадку. Но, едва выскочив за дверь, они нос к носу столкнулись с мужчиной в шинели со знаками различия комбрига.

– Здравствуйте, Иван Терентьевич, с праздником вас, – выпалил Глебов, машинально вытягивая руки по швам. Сергей за спиной товарища также вытянулся по его примеру. – Иван Терентьевич, ваша жена оставила нам ключ, разрешите передать, – сам того не замечая, по военному доложил Михаил.

– Вольно, сосед. Ну, вперед, разрешаю передать ключ.

Девушки встретили появление Михаила нетерпеливыми возгласами, но, увидев за его спиной представительного военного, как-то смешались.

– Проходите, Иван Терентьевич, мы тут празднуем немного. А вы… в общем, присаживайтесь к нам, пожалуйста, – набравшись храбрости, пригласил хозяин комнаты.

– А девчата не возражают? – этим вопросом Ласточкин разом устранил дистанцию в возрасте и в положении.

– Что вы, что вы… конечно, садитесь… очень рады, – наперебой защебетали девчонки.

– Ну, спасибо за приглашение. Только, Миша, дай мне, пожалуйста, ключ, я пойду шинель скину да руки сполосну.

Едва сосед вышел за порог, как Михаил полез в буфет за посудой, а Анюта побежала на кухню подогревать остывшие котлеты. Остальные уплотняли стулья вокруг стола, освобождали место для столовых приборов. Возникшую паузу нарушил вопрос Зои: «Симпатичный мужчина. Женат?»

– Женат, – сухо ответил Михаил. Неподдельное любопытство девушки несколько уязвило его мужское самолюбие.

– И дети есть?

Юноша открыл было рот, чтобы подколоть любопытную Варвару, но в разговор с порога вмешалась Анюта:

– Он раньше на Дальнем Востоке служил, у него там семья осталась, жена с ребенком. Его полтора года назад в Москву перевели, ну и познакомился он с нашей соседкой. А после командировки официально развелся и к ней переехал – собираются расписаться. Но бывшей семье всякий раз с получки деньги посылает.

– Слушай, а ты откуда все это знаешь? – удивлению парня не было предела.

– Мишок, бабы про такие дела всегда все знают, – авторитетно заявил Сергей.

– Не бабы, а женщины, – ткнула его в бок Татьяна, девушка, с которой он дружил уже год, но дальше дело не двигалось.

В дверь постучали. Гости, как по команде, посмотрели на хозяина. Михаил, подтянувшись, подошел к двери и открыл. Девушки открыли рты: они впервые видели так близко красного командира в высоком звании, в начищенных сапогах, галифе, перетянутой ремнем гимнастерке, на которой блестели новенький орден Боевого Красного Знамени и медаль. И к тому же это был высокий статный мужчина в расцвете лет, наверняка пользовавшийся успехом у женщин. А как от него пахло явно заграничным одеколоном!.. В одной руке он держал объемистый пакет, в другой – бутылку вина, завернутую в бумагу.

– Разрешите присутствовать?

– Проходите, пожалуйста, Иван Терентьевич. Садитесь к столу.

Сосед подал пакет Михаилу:

– Тут колбаса копченая, консервы, пусть ребята откроют. Кстати, что у нас пьет личный состав?

– Мы водочку, а девчата портвейн тринадцатый номер.

– Девчата, я хочу угостить вас особым вином. Это Массандра, черный мускат «Кучук-Ламбат», редкая вещь. Между прочим, в Крыму есть такое татарское селение под названием Кучук-Ламбат. Только там растет виноград, из которого делают это вино.

Консервы были открыты, вино разлито по рюмкам. Зоя, невесть как очутившаяся рядом с Ласточкиным, накладывала ему винегрет, шпроты и котлету. Михаил, усевшись за стол по другую руку, обратился к соседу:

– Ребята, я хочу просить нашего гостя Ивана Терентьевича сказать тост.

Комбриг встал, привычным движением одернул гимнастерку, взял рюмку:

– Дорогие ребята и девчата, хочу поздравить вас с большим нашим праздником. Вся страна встречает его радостью великой, трудовыми подарками. Ну а мы, армия трудового народа, плоть от плоти рабочего класса и колхозного крестьянства, встречаем праздник высокой боевой выучкой под руководством нашей партии, нашего великого вождя товарища Сталина. Мы нерушимо стоим на охране рубежей страны, охраняя мирный труд советских людей, и, если понадобится, будем бить врага по-ворошиловски, по-сталински.

Ребята сидели тихо, впечатленные пафосной речью человека, который, по их мнению, входил в верхние эшелоны власти и, может быть, встречался с самим Сталиным. Ласточкин обвел сидящих взглядом:

– Как говорится, мы врага встречаем просто: били, бьем и будем бить. Лучше, конечно, чтоб не пришлось. С праздником вас!

Все бурно зааплодировали, а Зоя крикнула: «Ура!» Чокнувшись с орденоносцем, присутствующие, как по команде, налегли на выпивку и закуску. Зоя, не притронувшись к закуске, во все глаза глядела на комбрига. Вот он, насытившись, отодвинул тарелку, и она тут же предложила что-нибудь спеть. Идею поддержали, девушка затянула: «Дан приказ: ему – на запад…» Комбриг, кивая в такт головой, легонько тронул Михаила за плечо:

– Миша, вот ключ, сходи в мою комнату, принеси гитару. И папиросы захвати, они у меня, кажется, где-то в шинели.

Впервые оказавшись в комнате Ласточкина, Михаил был удивлен скромной обстановкой, которая как-то не вязалась с обликом этого героического, как считал юноша, человека. Командир в звании комбрига, орденоносец, персональная автомашина… и ни малейшего намека на заслуженный достаток. Круглый стол, стулья, комод, гитара на стене, кровать за ширмой… Все как у всех. Вот таким и должен быть настоящий командир Красной Армии, истинный коммунист. Михаил внезапно почувствовал гордость за то, что такой человек, не чинясь, сидит с ними в одной компании. Ему даже жарко стало от нахлынувших чувств, но он тут же себя урезонил. Подойдя к вешалке, он сунул руку в карман шинели и неожиданно почувствовал прикосновение к увесистому металлическому предмету. Это был пистолет. «Интересно, – подумал он, – почему-то всегда думал, что командиры носят оружие в кобуре». Коробку папирос «Дукат» он обнаружил в другом кармане.

Глебов нашел соседа на лестничной площадке, где они курили с Сергеем «Беломор». Передав папиросы, некурящий Михаил обменялся взглядом с другом и решил, воспользовавшись случаем, перейти в наступление:

– Иван Терентьевич, можно вопрос?

– Да, конечно, Миша, слушаю.

– Мы тут с Сергеем… Скажите, вы можете помочь нам поехать добровольцами в Испанию?

Озадаченно вскинув брови, комбриг внимательно посмотрел на парней:

– А почему вы обращаетесь ко мне? Я думаю, самое лучшее вам обратиться в комитет комсомола…

– Да были мы уже в комитете комсомола в прошлом году, – нетерпеливо перебил Сергей. – А что толку? «Спасибо, если понадобитесь, мы вас найдем». Вот до сих пор ищут. А мы, между прочим, для мировой революции любое задание готовы выполнить.

– Ну, хорошо, хорошо, а я-то чем вам могу помочь?

– Так вы же там были… ну, в Испании. Подскажите, пожалуйста, к кому обратиться, кто действительно помочь может, – в голосе Михаила послышались нотки отчаяния.

– А с чего вы взяли, что я в Испании был?

– Так… все говорят. И про то, что орденом вас тоже за Испанию наградили, – на последней фразе Глебов «споткнулся», поймав себя на мысли, что вслух говорит о том, о чем в стране только шепчутся.

– Понятно, – «камарада Альварес» затянулся папиросой. «Провокация? Не похоже. Очень уж искренно себя ведут. А чего ты, собственно, испугался? Таких, как эти мальчишки, по стране миллионы, и каждый рвется в бой. Товарищи мои, чуть постарше этих, добровольно головы свои сложили под Валенсией и Теруэлем, Мадридом и Сарагосой. Жаль только, что там нужны профессионалы, а их у нас мало. А что до секретов, так просто весь народ играет в игру по правилам, установленным сверху. Я знаю, что он знает, что знают они обо мне. Ладно, вопрос в том, что им ответить, этим энтузиастам?»

Комбриг глубоко вздохнул:

– Хорошие вы ребята. Настоящие. Только давайте отложим этот разговор. Пока работайте, готовьтесь к будущим битвам.

– А что, Испании уже не нужны добровольцы?

– Ребята, там, в первую очередь, нужны те, кто знает военное дело.

– А я, между прочим, ворошиловский стрелок, а у Мишки разряд по боксу, – Серега явно заводился.

«Ну, настырный народ, совсем как я в молодости. Так что же им все-таки ответить? Что там воюет большое количество волонтеров-любителей, а нужны профессиональные военные? Что из-за предательской политики «нейтралитета», которую проводит Запад, количество современной немецкой и итальянской техники у Франко увеличивается, а с появлением новейших немецких самолетов республиканская авиация потеряла прежнее господство в воздухе? Что в рядах республиканцев так и не удалось устранить противоречия между многочисленными политическими группами, не говоря уже о двурушниках и предателях, окопавшихся в самых высоких правительственных кругах? Или рассказать про неожиданные отзывы наших советников на Родину с последующим исчезновением? Чем заслужили они недоверие собственного правительства?»

– Успокойся, Сергей, и послушай меня. Только пусть это останется нашей с вами тайной. Неважные там дела у республиканцев. Если так дело пойдет, одолеют их мятежники с помощью Запада и своих предателей.

– А мы-то почему сидим сложа руки?

– Помогаем, делаем все возможное. Но мы за тридевять земель, а немцы с итальянцами под боком. Вот и думает наше правительство, посылать ли вот таких, не нюхавших пороху, добровольцев, в самое пекло или сохранить для будущих битв. Испания – это ведь, ребята, репетиция перед большими событиями в мире. Так что готовьтесь.

Михаил открыл было рот, но комбриг властно произнес:

– Все, дискуссия закончена. Я сейчас на минутку отойду, а вы идите налейте всем, у меня тост есть.

Ласточкин ушел, оставив дверь полуоткрытой. И тут уже, выждав паузу, Сергей дал волю чувствам, разразившись длинной тирадой:

– Нормально, да? Я вообще не понимаю, о чем он нам тут толковал? Я только что в газете читал, что республиканцы под Теруэлем начали наступление, бьют франкистов. Крейсер фашистский недавно потопили. А он – «неважные дела, давят фашисты наших». Как тебе это нравится?

Серега не знал, что торпеды, которыми был потоплен тот самый крейсер «Балеарес», были усовершенствованы советскими специалистами. Закупленные испанцами в конце двадцатых годов итальянские торпеды уклонялись от заданного направления или просто не взрывались. Поэтому в Картахене военными советниками из СССР была организована пристрелочная станция и проводилась их пристрелка. Вот таким «переработанным и дополненным изданием» и был потоплен крейсер мятежников.

– Ладно, Серега, остынь. Какой ему смысл врать, он там сам все видел, – Михаил взял друга за плечо и подтолкнул к двери.

– Да все они одинаковы, водят нас за нос.

– Сказал, остынь. Пошли в комнату.

Войдя в коридор, они нос к носу столкнулись с Зоей. Та сделала вид, что только подошла, а сама уже минуту как стояла у двери и слушала эмоциональные комментарии Сергея по поводу высказывания Ласточкина, спину которого она, выходя из комнаты, увидела в конце коридора. Девушка тут же недовольно попеняла ребятам на их чересчур длительный перекур.

Когда в комнату вошел комбриг, все чинно сидели перед наполненными рюмками. Он нарочито серьезно похвалил ребят за исполнительность, а потом, посерьезнев по-настоящему, предложил тост за своих друзей, павших при исполнении служебных обязанностей. Выпили не чокаясь. Выдержав паузу, комбриг взял в руки гитару.

«Снился мне сад, в подвенечном уборе, в этом саду мы с тобою вдвоем…» – приятным баритоном запел он, и Михаил внезапно почувствовал зависть к этому человеку. Весь вечер он подспудно сравнивал себя с ним, и это чувство росло в душе против его воли. Надо же, как повезло мужику, все при нем: и воевал, и большой командир, и орденоносец, и девки к нему липнут. И как поет… А вот он, Михаил, говоря словами популярной песенки, «танцует, как чурбан, поет, как барабан». С девчатами не очень смел, все как-то не складывается. Захотел в Испанию поехать добровольцем – и тут полный отлуп. Только и достоинств что высшее образование да в два раза моложе соседа. Глядишь, и на его долю достанется повоевать, может, и орден заслужит. А там и девчата к нему потянутся. Только вот слух, говорят, он или есть, или его нет. Так что тут дело труба.

«Взоры глубоки, уста молчаливы, милая, как я люблю…» – на этой фразе комбриг закончил петь и весело взглянул на девчат.

– Народ, есть предложение выпить за любовь! – Ласточкин попросил извинения у присутствующих мужчин, чокнулся с каждой из девушек и поцеловал в щечку. Выпив до дна рюмку, он еще раз поздравил всех с праздником, поблагодарил за гостеприимство и вышел из комнаты. В наступившей тишине послышался голос Зои:

– Гитару забыл.

Девушка схватила инструмент и выбежала в коридор.

Странно, но после ухода соседа праздничный энтузиазм присутствующих резко пошел на убыль. А может, сказывалась усталость, дело-то шло к полуночи. Предложение Сергея потанцевать поддержки не получило. Решили пить чай, и Анюта пошла на кухню ставить чайник. За ней в сопровождении Юрия отправилась Татьяна с горой тарелок. Михаил с Сергеем молчали, не глядя друг на друга. Каждый по-своему переживал осадок от разговора с Ласточкиным. Этой идеей они жили уже почти год, надеялись, ждали – и вот на тебе. Внезапно на душе стало пусто и нерадостно.

В комнату вошла Зоя. Как-то по особенному глянув на парней, она быстро взяла пальто:

– Спасибо, ребята, все было очень здорово. Миша, тебе отдельное спасибо. А где девушки?

– Они на кухне посуду моют. И Юрий с ними.

– Ну, передайте им тоже спасибо. Пока, я пошла.

– Постой, пойдем с нами. Мы тебя проводим, – Сергей встал со стула.

– Нет-нет, не надо. До свидания, – с этими словами девушка выскользнула за дверь.

Глебов непонимающе глянул на друга:

– Что это с ней?

– А ты не понял? По-моему, втюрилась в него по уши. Ну, чего так глядишь? Давай-ка лучше махнем еще по маленькой.

Они продолжали обсуждать отдельные моменты прошедшей вечеринки, когда вошедшая с чайником Анюта по-хозяйски прервала их диалог:

– Миша, как-то нехорошо получилось. Про пирог-то мы совсем забыли. Отнеси кусок Ивану Терентьевичу, пусть с утра чаю попьет.

– И бутылку пива захвати, с утра поправится, – хихикнул Сергей.

Осторожно ступая, Михаил подошел к двери в комнату Ласточкина и тихо постучал. Никто не ответил, но дверь подалась внутрь. «Видно, спит», – подумал парень и решился войти. В полутемной комнате за ширмой на кровати бурлила жизнь во всех ее проявлениях. Поставив тарелку с пирогом и бутылку с пивом на стул у двери, Глебов быстро вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

У подъезда стояли долго, договариваясь о планах на завтрашний выходной день. Юрий ушел раньше, и две пары медленно прошлись до конца дома, благо дождь, ливший целый день, закончился, слегка потеплело, и в воздухе запахло настоящей весной. Решено было сходить завтра в кино на «Волочаевские дни», поэтому встречу назначили на двенадцать часов около кинотеатра «Ударник». Попрощавшись, Михаил и Анюта не спеша пошли обратно. Праздничные посиделки заканчивались, и их участники постепенно расходились. Анюта обратила внимание на черный легковой автомобиль, стоявший за деревьями невдалеке от их подъезда. Она даже сделала предположение, что это вернулась Екатерина Марковна. Вспомнив увиденное в комнате комбрига, Михаил усмехнулся в темноте, но промолчал. Поднимаясь по лестнице, они встретили шумную компанию, спускавшуюся с верхнего этажа, и взаимно поздравили друг друга с праздником. В этот момент у стены вниз по лестнице пробежала девушка в пальто с поднятым воротником. Михаил, уставший от бурно проведенного дня и количества выпитого алкоголя, не обратил на нее внимания, но в следующую секунду получил тычок в бок.

– Ты ее видел?

– Кого?

– Ну, эту… Зою. От него бежала. Надо же, пару раз глазками стрельнула, и он поплыл. А еще орденоносец. Ну, точно жена вернулась и его с ней застукала.

– Да брось ты. Она ушла давно. Слушай, а может, она забыла чего и вернулась?

– Ага. Вернулась, а дожидаться нас не стала. Наивный ты, Миша, как…

– Ну а если и от него? Может, у них любовь с первого взгляда?

– С первой рюмки. Пьяному, известно, море по колено. Эх, быстро она пробежала, а то бы я ей сказала…

– Ну-ну… я сказала давеча про Ивана Савича, – с иронией буркнул себе под нос Михаил.

– Да ну тебя, Глебов, несерьезный ты какой-то.

Вот и снова они одни в комнате. Выпитое за день добавило куражу, и Михаил решительно обнял девушку. Та мягко отстранилась:

– Подожди. Дай мне, пожалуйста, полотенце.

Он достал из комода полотенце, и Анюта ушла в ванную. Михаил почти разделся, но опять раздался дверной звонок, и звонили опять к ним.

– Да едрена мать, что за наказанье такое, – пробурчал он, снова натягивая штаны.

За дверью стоял дворник Василий. Увидев Глебова, он повернулся к кому-то стоящему сбоку и сказал:

– Вот они и есть.

Отстранив дворника, перед Михаилом появился среднего роста мужчина в пальто и кепке, с красными от бессонницы глазами. За ним стояли еще двое одинаково одетых крепких мужчин, один постарше, другой помоложе.

– Главное управление государственной безопасности, лейтенант Климов, – предъявив удостоверение, представился старший. – Вы Глебов?

– Да, а что случилось?

– Комсомолец?

– Кандидат в члены партии.

– Очень хорошо. Будете понятым. Где проживает Ласточкин Иван Терентьевич?

– Вон там, – Михаил показал на дверь комбрига.

– За мной, – бросил через плечо старший и глянул на Глебова. – Пошли.

У двери комбрига все остановились, прислушались. Мощный храп был слышен даже в коридоре. Климов дал знак одному из чекистов, и тот нажал ручку двери. Она была не закрыта. С пистолетом в руке Климов бесшумно вошел в комнату, за ним последовали его спутники. Один, который помоложе, встал к двери, второй, постарше, по знаку Климова подошел к постели хозяина. Двинувшемуся в комнату дворнику чекист у двери жестом велел оставаться в коридоре.

Глебова, стоящего за дворником, внезапно охватил ужас. С трудом понимая происходящее, он тем не менее почувствовал, что сейчас случится беда, свидетелем или даже участником которой будет он, Михаил Глебов, всего каких-то час-полтора назад восхищавшийся этим мужчиной, лежащим на кровати, завидовавший его успеху у женщин, а главное, свято поверивший в него, настоящего большевика, именно здесь, в этой комнате.

Комбриг спал лицом в подушку на нерасправленной кровати в сапогах, галифе, в нижней рубахе. Портупея с кобурой была брошена поверх гимнастерки, висевшей на стуле. Чекист постарше передал портупею Климову, а сам, пошарив у комбрига под подушкой, отрицательно покачал головой, глядя на лейтенанта. Тот сделал кобурой жест, мол, поднимай его. На первый толчок в спину спящий не отреагировал, но второй заставил его открыть глаза.