Текст книги "Кто бросит камень? Влюбиться в резидента"

Автор книги: Виктор Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Глава десятая

Свиридов и Климов медленно шли по выставочному залу, периодически останавливаясь то у одной, то у другой картины. Здесь, в особняке Большого Знаменского переулка, выставка «20 лет РККА и Военно-Морского флота» открылась еще в мае и, надо сказать, пользовалась большой популярностью. Представители армии и флота посещали ее организованно ротами, экипажами, эскадрильями, а гражданское население – бригадами, классами, семьями и поодиночке. Выставка впечатляла соответствующим подбором художественных полотен, отражающих героическую историю вооруженных сил, их неустанную вахту по защите первого в мире социалистического государства от агрессивных империалистических поползновений. Благоговейным вниманием публики пользовалась и та часть выставки, где рассказывалось о руководстве партией и правительством вооруженными силами. Особым почетом считалось сфотографироваться, например, у картины «Товарищи Сталин и Ворошилов в Кремле» художника Герасимова или «Нарком обороны Ворошилов на лыжной прогулке» художника Бродского.

Климов внимательно рассмотрел последнее полотно. Что-то в фигуре наркома его явно смутило.

– Федор Ильич, – обратился он к начальнику, – вам не кажется, что у наркома голова как-то боком, что ли?

Свиридов посмотрел на наркома. Что-то в его фигуре было действительно странное.

– Не знаю, Никита, может, Климент Ефремович просто неудачно повернулся. Художнику виднее, – отмахнулся он. – Значит, здесь немцы встречу Близнецу назначили? Гм, ты обрати внимание, Никита Кузьмич, они встречи-то назначают то в музее, то на выставке. Культурные… Ну и хитрые, знают, какой народ сюда ходит, считают, что место безопасное.

– В общем, грамотные спецы против нас работают, – многозначительно подытожил Климов.

– Вот именно. Ты читал справки по работникам военного атташата немцев? Сплошные аристократы, «фоны» с образованием, некоторые русским владеют. А среди наших попробуй найди знающего немецкий, – посетовал Свиридов.

– А еще эта чехарда кадровая… еще чуть-чуть, и у нас самым опытным контрразведчиком станет Ваня Беспалый, – в тон ему продолжил лейтенант.

– Ладно, поплакались – и хорош. Ты вот тут Ваню помянул, и я сразу вспомнил, что хотел спросить. Как Глебов в Москве-то оказался? – Свиридов, прищурившись, посмотрел на Климова.

– Ну как… сказал, что нас же не было, поэтому он позвонил Селиванову, тот и прислал машину, – неуверенно ответил Никита Кузьмич.

– Странно, – протянул майор. – Он знал только мой телефон и там, в городе. Но тамошние ребята ответили, что он не звонил.

Климов пожал плечами:

– Ну, я так понял, что он спросил вас или меня через дежурного. А коли нас не было, вот он и вышел на Селиванова.

– Возможно, возможно, – задумчиво произнес Свиридов. – Ты все равно еще раз уточни, на всякий пожарный… Так сколько, ты говоришь, Селиванов времени на розыск наших беглецов дал?

– Он сказал: три-четыре дня, – напоминание о беглецах сразу испортило им настроение. Оба замолчали.

– Смотрите, Федор Ильич, интересная картина. – Никита Кузьмич пригляделся к табличке. – Называется «Поимка диверсанта». Вот бы тут, под этой картиной, арестовать ихнего связного, сфотографировать да отослать его хозяевам.

– Складно ты сказки сказываешь, как в кино. Смотрел «Граница на замке»? И как это у них в кино так здорово получается шпионов ловить? А у нас вроде информации куча, а проблем еще больше… – Свиридов досадливо махнул рукой и направился к выходу.

Выйдя на улицу, они некоторое время шли молча. Наконец Свиридов остановился:

– Сдается мне, Никита Кузьмич, Селиванов ждет замнаркома из командировки. А уж тогда… Значит, вот что. Через два часа встречаемся у меня и отрабатываем встречу Глебова от «а» до «я». Ошибки исключаются, ты понял?

– Так точно, товарищ майор. Кого еще приглашаем?

Свиридов тяжело вздохнул:

– Даже не знаю. Эх, Николай Николаевич, как бы ты нам сейчас пригодился…

Большой город Москва, много народу каждый день по улицам ходит. Понятное дело – столица. Как советское правительство в 1918 году сюда переехало, так все начальство с мест сюда на совещания ездить стало, ценные указания получать, а то и повышения по службе. Еще так сложилось, что большинство железнодорожных маршрутов в Москве начиналось, по этой причине каждый день к миллионам столичных жителей добавлялись тысячи приезжих гостей столицы. Чего греха таить, жизнь в столице была посытнее, чем в каком-нибудь уральском Верхотурье, магазины побогаче. Так что и горожане, и гости с утра спешили кто на работу, кто очередь в магазин занимать, кто на очередное всесоюзное совещание стахановцев, а кто и полюбоваться достопримечательностями столицы. Справедливости ради скажем, что в этой уличной столичной людской мешанине попадались и граждане других государств. Но были они практически наперечет, и отношение к ним было весьма почтительное. Особенно к тем, кто приезжал в нашу столицу по коммерческим, торговым делам. В ту пору, о которой идет речь, казалось, что еще один-другой рывок, еще одна успешная пятилетка (с успехами, конечно, имелись проблемы, но в них истово верила вся страна, а продвижение вперед было заметно невооруженным глазом), и лозунг «Догнать и перегнать!» сможет быть реализован хотя бы наполовину. Для этого и привечали иностранных дельцов, надеясь с их помощью получить новые идеи, технологии или готовую промышленную продукцию.

Вот такой иностранный коммерсант в это летнее утро 1938 года шел по влажному от ночного дождя тротуару одной из московских улиц. По-европейски модно одетый, спортивного вида высокий мужчина аккуратно обходил лужи, наслаждаясь чистым московским воздухом. Через руку у него был перекинут легкий плащ на случай дождя, которым с утра пригрозило бюро погоды. Однако на данный конкретный момент в бескрайней голубой выси лишь чинно проплывали белые пушистые облака.

Поравнявшись с очередным домом, иностранец бросил взгляд на его номер и, убедившись, что он у цели, удовлетворенно кивнул головой. Подойдя к массивной деревянной двери, он незаметно оглянулся и вошел внутрь. В доме напротив, в квартире третьего этажа мужчина в штатском, внимательно наблюдавший из-за шторы за подъездом, в который вошел европеец, повернулся к своему напарнику, сидевшему у телефона:

– Кажется, у нашего клиента новый гость. Вызывай бригаду.

Клиентом сотрудники контрразведки именовали между собой Ганса Хайнцтрудера, вице-консула посольства Германии в СССР. Его офис как раз размещался в подъезде дома напротив. И все бы ничего, мало ли иностранцев посещает дипломата другой страны, да только Хайнцтрудер был не совсем дипломат. Точнее, совсем не дипломат, а установленный чекистами немецкий военный разведчик. Следовательно, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Поэтому европеец, посещающий вице-консула, и вызвал к себе соответствующее внимание контрразведки.

Майор Хайнцтрудер ожидал гостя и, встретив его на пороге, сразу пригласил в гостиную.

– С приездом, господин подполковник. Прошу, располагайтесь, – указал дипломат на кресло у столика. – Что-нибудь выпьете?

– Воды, с вашего позволения, – гость был явно настроен по-деловому. Майор откупорил бутылку «Нарзана», наполнил бокал, придвинул гостю вазу с фруктами. Поблагодарив хозяина, тот прихлебнул из стакана, отщипнул несколько виноградин и стал разглядывать интерьер гостиной.

– Как устроились? – продолжал «разогревать» гостя майор.

– Спасибо, хорошо, – коротко ответствовал коммерсант.

– Мой шеф просил выразить благодарность за предоставленную раннее информацию по интересующим нас проблемам. Он надеется, что нам общими усилиями удастся укрепить то, что уже создано и что еще предстоит создать, – Хайнцтрудер верил в то, что в комнате нет подслушивающих устройств, в чем заверили его техники, недавно приезжавшие из Берлина, но тем не менее старался говорить иносказательно. Гость вежливо склонил голову.

– Еще воды? – майор взялся за бутылку.

– Вы, как на Востоке, делаете длинное вступление, и это начинает меня беспокоить. Что же все-таки случилось? – подхватил приезжий эзопов язык хозяина.

– Видите ли, проблемы возникли у партнеров вашего представителя. Мы, со своей стороны, не сомневаемся в его компетентности, но тем не менее…

– Понятно. Что ж, я готов вам помочь.

Партийное собрание закончилось поздно. Ручейки сотрудников, продолжавших активно обсуждать вопросы повестки дня собрания, плавно потекли по коридорам, растворяясь в своих кабинетах. Свиридов и Климов молча вышли из зала в числе последних.

– Устало выглядите, Федор Ильич, – участливо проговорил Климов, искоса глянув на начальника. – Вам бы отдохнуть пару часов, а вы с поезда сразу на работу.

– Да пустяки все это, – отмахнулся Свиридов. – Я просто расстроился. Написал записку, попросил слова в прениях по докладу, а почему-то не дали…

– Не расстраивайтесь, товарищ майор, чай нынче не последнее собрание. Вы лучше в буфет сходите, подкрепиться вам надо.

– Погоди, Никита Кузьмич. Ты давай тащи сейчас последние материалы, а я пока попрошу в кабинет чаю да пожевать чего. У меня и поужинаем.

Дожевав бутерброд, Свиридов сделал большой глоток крепкого чая и откинулся на спинку стула:

– Ну, давай, Никита Кузьмич, докладывай последние новости.

Климов, вперед шефа управившийся с едой, с готовностью подался вперед:

– Тут ребята, которые по немецкому вице-консулу работают, этому Гансу Ханст… Ганст…

– Хайнцтрудеру. Учи немецкий, Никита, пригодится, – назидательно поднял палец Федор Ильич.

– Да все хочу на курсы записаться, а тут то одно, то другое… Так вот, на известном нам адресе этот Ганс встретился с каким-то гостем, по виду иностранцем. Посидели они там и разошлись.

– Ну и что за гость? Установили, надеюсь? – спросил майор, борясь с одолевающей его дремотой.

– Так точно. Представитель австрийской фирмы, вот фотография, – Климов положил фото перед Свиридовым. Тот мельком глянул и вернул лейтенанту. – В гостинице, где он остановился, тоже поработали и сообщили, что зафиксировали два-три его телефонных разговора с заграницей.

– Есть что-то интересное? – бороться со сном не было никакой возможности, но Свиридов решил дождаться конца сообщения.

– Мужики говорят, ничего особенного. Обещали перевод доставить пару часов назад, да закавыка у них одна приключилась. Он все по-немецки разговаривал, а потом тот, что за границей, пару фраз на другом языке сказал, а этот ответил. На каком они шпрехали, наши с ходу не поняли и стали разбираться, – он глянул на часы. – По времени уже должны сообщить.

– Понятно, Никита Кузьмич. Надо уточнить, что за птица. Но я на сегодня «пас». Начальство я уже предупредил, так что доведи это дело до конца, – Свиридов тяжело встал из-за стола и попрощался с лейтенантом.

– Я сейчас машину вызову, – вскинулся Климов, но майор покачал головой:

– Не надо, я сам. Иди работай.

Стрелки на часах показывали полночь, когда Климов наконец разложил все бумаги «по полочкам». Коллеги со звонком явно запаздывали. Климов отложил ручку, потянулся, взял трубку телефона:

– Але, это ты, Николай Ефимыч? Бдишь? Как там по этому гостю, разобрались?.. Да ты уже говорил, что ничего интересного. Вы с языками-то разобрались?.. На каком они там шпрехали, на японском, что ли?.. Ах, на литовском. Ну и… Тоже ничего интересного. Понятно. Ну, пока, завтра жду бумаги, – Климов положил трубку и снова потянулся. «Хм-м, на литовском, значит. Прав Федор Ильич, надо браться за языки. Все, завтра и запишусь на курсы, – решительно сказал он сам себе. – На литовском, на литовском… Стоп!»

Никита Кузьмич снова взялся за телефон:

– Михалков, зайди ко мне.

Вошедшему Михалкову он с ходу объявил:

– Слушай, надо срочно выяснить, где сейчас Риммер. Ну, это главный наш фигурант по делу «Шахматист», ты что, забыл?

– А-а, – дошло до Михалкова, – так сейчас узнаю.

Через четверть часа младший лейтенант выяснил, что Ян Карлович Риммер содержался во внутренней тюрьме главного управления. Приказ Климова Михалкову был кратким: встретиться с Риммером и показать фотографию австрийского коммерсанта. А еще через час прямо из тюрьмы Михалков подтвердил опасения Климова…

Глава одиннадцатая

В этот раз все было просто, без всяких таинственных исчезновений. Они с Седым спокойно собрали чемодан, пообедали с Трофимом Григорьевичем, заплатили ему за два дня вперед, хоть он и отказывался, и поехали в село Власихино искать сослуживца Эдуарда Петровича по Гражданской войне. Ветеран-буденовец хотел с кем-то договориться о машине, но Седой категорически отказался, не желая беспокоить хозяина. Он якобы уже договорился с коновозчиком, который доставит их прямо до места. А денька через два они вернутся, друга прихватят и хорошо погуляют. Буденовец пробурчал для порядку, что им, мол, деньги некуда девать, но настаивать не стал. И вот в четыре часа пополудни они сели у магазина на телегу к тому самому вознице, который днем раньше доставил Седого в город.

Через полчаса езды в придорожном поселке Эдуард Петрович попросил вчерашнего знакомца остановиться.

– Будем возвращаться поздно, жди нас в десять часов. Заплачу, как договорились, – напомнил он возчику.

– Да нешто вас дети малые в избе дожидаются? Переночевали бы у товарища, да с утречка со свежей-то головой я бы вас и отвез, – рассудительно предложил тот.

Седой только вздохнул:

– Оно хорошо бы, конечно, да нам с утра на поезд, а еще вещи надо забрать, то да се… В общем, договорились?

Согласно кивнув, возчик дернул за вожжи и заскрипел телегой в обратную сторону. Седой и Анюта прошли сотню метров по поселку и свернули на проселочную дорогу. Седой при этом оглянулся: телега с возчиком пылила где-то очень далеко. С проселка они широкой тропой сошли в лощину и вышли уже там, где их нельзя было увидеть из поселка – скрывал начавшийся перелесок. Они шли друг за другом: впереди Седой в костюме с чемоданом, позади, в шаге от него, Анюта в длинном платье и жакетке. Было нежарко, идти приятно, но, когда не знаешь, что является конечной целью твоего путешествия, дорога кажется значительно длиннее.

– Далеко еще? – осторожно спросила девушка спустя четверть часа.

– Не очень, – испытующе глянув на спутницу, ответил Седой. – Вон там, на холме за леском. В леске и укроемся до темноты, заодно и за домом понаблюдаем. Анюта, вы стихи любите? – вдруг спросил он ни с того ни с сего.

Девушка смущенно замялась.

– Читать люблю, а на память… – она покачала головой.

Седой еще раз глянул на нее и неожиданно начал декламировать, стараясь шагать в ритме стиха:

 
Раскинулось поле волнистою тканью
И с небом слилось темно-синею гранью,
И в небе прозрачном щитом золотым
Блестящее солнце сияет над ним…
Один я… И сердцу и думам свобода…
Здесь мать моя, друг и наставник-природа.
 

– …Прекрасно сказано, не правда ли? – прервался Седой.

Анюта улыбкой подтвердила согласие.

– Между прочим, наш поэт, певец русской природы, впитавший, как говорится, всю эту красоту с молоком матери. Наши поля, наше небо, – он картинно поднял руку.

– Волнуетесь? – внезапно прозвучавший вопрос Анюты остудил его пафос. Седой опустил руку и даже остановился.

– Хм-м… Нет, у нее просто дьявольское проникновение в психологию собеседника, – он отозвался об Анюте в третьем лице, похоже сильно впечатленный ее проницательностью. – Есть такое дело, – вздохнул он и зашагал дальше. – Молодость вспоминается, дыхание перехватывает. Столько времени прошло, а память не отпускает.

– А вы не боитесь, что вас кто-нибудь здесь узнает?

– И у нас с вами будут неприятности? Вы это хотели спросить? – Седой повернулся, и она увидела полностью лишенное патетики жесткое выражение его лица. – Отвечаю: моя интуиция мне подсказывает, что другой такой возможности у меня уже не будет. Так что отступать мне некуда. А вас что-то смущает? Что-то изменилось? – он пристально глянул ей в глаза.

– Ничего, – усмехнувшись, ответила Анюта. – Просто со стороны вы выглядите удивительно спокойным.

– И вы решили вернуть меня на грешную землю? – весело хмыкнул Седой. – Уверяю вас, я очень волнуюсь, просто стараюсь этого не показывать. Но вас, получается, не проведешь.

Маленький лесок, который они видели на холме, оказалась краем большого перелеска, который забирал вниз по обратной стороне холма. Слева под холмом в нескольких десятках метров блестело озеро с истлевшей и завалившейся купальней, за которым и располагалась дворянская усадьба, чья былая красота с течением времени превратилась в печальные воспоминания. Судя по внешнему виду, не обошел ее стороной стихийный российский бунт. Пристройки вокруг барского дома наполовину сгорели, а на барском доме, видимо в революционные годы, ободрали железную крышу, и стропила, изветшав под снегом и дождем, рухнули. Рухнул и балкон с фасада, развалилось большое высокое крыльцо. Окна в доме были заколочены досками, а те, которых не заколотили, давно лишились стекла и равнодушно взирали на озеро и лес пустыми глазницами. Но остов здания держался крепко, – вероятно, строили всерьез и надолго. И еще время пощадило ротонду, видневшуюся из-за ровной полоски деревьев. Далеко в стороне, на холме, торчали еще какие-то развалины, которые, как объяснил Седой, были останками церкви, снесенной местными властями за ненадобностью…

Едва они прошли перелесок и из-за деревьев завиднелись развалины, глаза Седого повлажнели. Пряча взгляд, он жестом предложил Анюте присесть на чемодан, а сам, пригибаясь, поспешил на наблюдательный пункт, очевидно облюбованный вчера. Оглядевшись, Анюта поставила чемодан у сосны и села на него, прижавшись спиной к стволу. Как-то, во время их многочисленных бесед, Седой начал рассказывать девушке об удивительных свойствах некоторых растений и деревьев. Тогда впервые услышала она от него о лечебных свойствах сосны и сейчас решила использовать возникшую паузу, испытав на себе то, о чем рассказывал ее спутник. Но едва она прикоснулась спиной к дереву и прикрыла глаза, мыслями завладел вопрос, на который она должна была дать себе четкий и ясный ответ: как быть дальше? А ответа не было, потому что было слишком много «если». Если Седой найдет клад. И куда он направится в случае удачи? Хорошо, если снова в город на море. Тамошние чекисты дали ей телефон для связи, так что она выкрутится. А если в другое место? Его разговор о дальних странах не давал ей покоя. Она понимала, что выбраться из страны непросто, но, пообщавшись с Седым, начала верить в его необыкновенные возможности. И вот тут возникал главный вопрос: кто же вы, Эдуард Петрович? Анюта судорожно цеплялась за ту версию, которую представил ее спутник, хотя червь сомнения все чаще тревожил ее душу. Пока она справлялась с сомнениями и знала почему. Этот мужчина стал ей действительно небезразличен…

Кто-то потряс ее за плечо. Анюта открыла глаза и увидела улыбающееся лицо Седого.

– Ну, разве не я говорил, что сосна успокаивающе действует на человека? Особенно на проницательных юных особ, увлекающихся приключениями. Однако нам пора, – развел он руками. – Я все рассчитал, времени у нас немного.

В сгущающихся сумерках они крадучись двинулись к фамильному гнезду Седого. Внезапно Анюта замерла и схватила спутника за руку.

– Эдуард Петрович, у вас нет ощущения, что за нами наблюдают? – прошептала она.

– Спокойно, милая, спокойно. Это все от нервов, – успокаивающе прошептал он в ответ, ласково погладив ее по руке.

Подойдя к старой железной двери со двора здания, Седой передал чемодан Анюте, достал из-за пазухи маленький ломик, или «фомку», как называли его жулики, и, повозившись минуту-другую, бесшумно открыл дверь. Они вошли внутрь и остановились, давая время глазам привыкнуть к темноте. Наконец Седой, подав знак девушке оставаться на месте, тихо двинулся вперед. Анюта, прислонившись к стене, вглядывалась в темноту, напряженно прислушиваясь к его удаляющимся шагам. Внезапно там, куда ушел Седой, послышался шум падения какого-то большого предмета и нечто похожее на человеческий стон. «Он куда-то провалился!» – молнией мелькнула тревожная мысль, и она, шагая наобум, заторопилась вслед за Седым. Но лишь успела сделать несколько шагов, как сильная рука обхватила ее за шею, и через мгновение, получив удар, она потеряла сознание.

В кинозале посольства Германии в СССР только что закончилось важное политическое мероприятие. Сотрудникам посольства был продемонстрирован фильм любимицы фюрера кинорежиссера Лени Рифеншталь «Олимпия» – об Олимпиаде 1936 года в Берлине. В зале было душно, и зрители с удовольствием выходили наружу, стремясь побыстрее попасть на улицу. Галантно пропустив впереди идущих дам, из зала, вытирая лицо носовым платком, вышел военный атташе Эрих Кламрот. Два часа назад он приказал камердинеру охладить к его приходу несколько бутылок «Пауланера». Это была его любимая марка пива, которое ему специально привозили из Германии. И вот сейчас он, неторопливо шествуя по коридору, предвкушал, как отдаст должное бутылочке-другой, закусывая, по рекомендации знатоков, мягким сыром. В прежние времена он мог выпить и больше, но в последние годы начинающая пошаливать печень заставила его ограничить потребление любимого янтарного напитка. Появление в коридоре майора Хайнцтрудера с озабоченным видом не входило в планы генерала, и он слегка поморщился:

– Слушаю вас, майор. Чем вы взволнованы? Неужели вас так впечатлили соблазнительные формы наших спортсменок? Надо признать, фрау Рифеншталь искусно умеет показать как духовное содержание, так и плоть нации.

– О да, господин генерал, я знаю, как ее ценит фюрер. «Триумф воли» и сегодняшний фильм – это то, что необходимо нации. Это мобилизует духовные и физические силы народа в борьбе за Великую Германию, – отчеканил Хайнцтрудер. – Но, с вашего позволения, у меня срочная информация.

Из двух упомянутых фильмов майор видел только первый, повествующий о партийном съезде в Нюрнберге в сентябре 1934 года. А вот сегодняшний ему посмотреть не удалось, так как перед самым началом его вызвали к шифровальщику резидентуры. Он полагал, что генерал пригласит его в свой кабинет, но тот, убедившись в отсутствии лишних ушей, предложил Хайнцтрудеру доложить информацию прямо в коридоре.

– Поступило сообщение от Пильгера. Он интересуется дочерью, – майор сделал паузу.

– И это все? – Кламрот недовольно посмотрел на подчиненного.

– Нет. Он просит разрешения покинуть Россию и уйти на спокойную работу на Западе. Ссылается на возраст и здоровье, – вице-консул выжидательно замолк.

– Хм-м… а дочь, значит, хочет оставить вместо себя? – как бы рассуждая сам с собой, вопросительно произнес атташе. – Что еще?

– Он просит разрешения уйти вместе с русской девчонкой, – выпалил майор. Было понятно, что именно этот вопрос взволновал его более всего.

– А что, для вас это сюрприз? – генерал произнес эту фразу таким тоном, что Хайнцтрудер побоялся ответить честно, дабы не выглядеть дураком в глазах шефа.

– Нет, господин генерал.

Ответ прозвучал неубедительно, но Кламрот лишь слегка усмехнулся:

– Я хорошо помню наш недавний разговор, в котором вы заявили, что не собираетесь сообщать Пильгеру о смерти дочери, не так ли?

– Так точно, господин генерал.

– Ну вот вам и ответ на его первый вопрос, – удовлетворенно кивнул генерал. – А разве мы не обсуждали с вами его любовный сюжет? Вы закончили проверку?

– Да, почти… осталось кое-что, – пробормотал майор.

– Так заканчивайте и побыстрее, – Кламроту уже наскучил этот разговор. Он наперед знал, чем он закончится. Ситуация была непростой, и он, не ставя в известность Хайнцтрудера, использовал для проверки канал, к которому имел доступ только он. С девчонкой все было «чисто», но он ждал подтверждения от вице-консула.

– Я понял вас, господин генерал, – вытянулся майор. – Я так понимаю, что запрос в Берлин мы будем готовить после результатов проверки?

Кламрот вспомнил о холодном пиве, грустно покачал головой и взял собеседника за локоть, подталкивая его к выходу.

– Знаете, Ганс, – он постарался придать голосу елико возможно больше задушевности. – Я начинаю думать, что старики видят на пару шагов дальше молодежи. Ничего не поделаешь, опыт обязывает, – развел он руками. – Надеюсь, время поможет вам убедиться в правоте моих слов. Я говорю это к тому, что уже послал в Берлин депешу после нашего тогдашнего разговора. Я почему-то был уверен, что развитие событий пойдет именно в этом направлении. Поторопитесь с окончанием проверки.