Текст книги "Святославичи"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Иеромонах Никон

Иеромонах[88]  [88] Иеромонах – священнослужитель средней степени церковной иерархии, принявший монашество. Имел право совершать литургию в монастырях и храмах.


[Закрыть] Никон был высок и тощ, длинная риза висела на нем, как мешок на колу. Крючковатым носом и южным загаром Никон смахивал на басурманина. Прибыл иеромонах в Чернигов вместе с посольством из Тмутаракани.

Стоят в княжеской гриднице люди, разодетые в шелка и аскамит с золотыми и серебряными гривнами на шее. А впереди всех, возвышаясь на голову над всеми, – монах в обтрепанной захудалой одежонке. Однако стоит как боярин, выпрямив спину и расправив плечи, без робости и смущения взирая на князя Святослава.

Святослав собирался в мае опять идти с дружиной к Тмутаракани, как вдруг на Федула[89]  [89] … на Федула – 18 апреля.


[Закрыть] тмутараканцы сами к нему пожаловали. Князь удивился не столько самому посольству, сколько главе его.

«Видать, дела у тмутараканцев совсем плохи, коль отважились они на поклон ко мне идти», – с затаенной радостью подумал он.

Со слов Никона так и выходило.

– Как помер Ростислав, так дружина его меж собой передралась, – рассказывал иеромонах, – венгры начали богатых людей грабить, половцы насильничать. Первыми хазары возмутились, потом русичи-тмутараканцы. Смута в городе была большая. Многих венгров хазары порубили, остальных прогнали прочь. Вслед за венграми ушли и половцы. Порей и

Вышата кое-как народ утихомирили да послали гонцов ко князю Всеволоду, чтобы, значит, перейти под его руку. Но хазары снова возмутились: не люб им Всеволод, женатый на гречанке. Хазар поддержали многие русичи-тмутараканцы.

Византийцы давно зарятся на Тмутаракань, а князь Всеволод им друг и родственник. Он возьмет да и уступит Тмутаракань византийскому императору за мзду небольшую. Поэтому на вече было решено слать послов в Чернигов. Кланяемся тебе, Ярославич, просим забыть обиды и опять дать нам в князья сына твоего Глеба. Готовы тебе крест целовать на том.

Святослав спросил:

– А коль я порешу отдать Тмутаракань византийцам? Золота через это у меня станет больше, а хлопот меньше.

Иеромонах промолчал, но в его глазах, живых и дерзких, появилось лукавое выражение. Он как бы говорил взглядом: «Толковал бы ты сии речи, княже, тем, кто тебя плохо знает! Мне-то зачем? »

Знали тмутараканцы, кого послать к черниговскому князю. С Никоном Святослава связывала давняя дружба еще с той поры, когда прогневил смелый на язык иеромонах князя Изяслава и был вынужден спасаться от его гнева в Чернигове. Достал бы Изяслав Никона и там, но Святослав вовремя отправил иеромонаха в далекую Тмутаракань якобы с поручением. Случилось это пять лет тому назад.

– Поспешил бы ты, княже, с дружиной в Тмутаракань, – сказал Никон. – Кто знает, что на уме у Всеволода. Я чаю, гонцы от Порея и Вышаты уже добрались до Переяславля.

– Не посмеет Всеволод меч на меня поднять, – уверенно произнес Святослав. – Просьбу вашу я уважу: дам вам Глеба. А зла на тмутараканцев не держу. Вы Ростислава к себе не звали, он сам пришел.

Благодарные послы отвесили черниговскому князю земной поклон.

Согнул спину и долговязый Никон, но не так низко, как остальные. Не любил Никон кланяться, не умел речей угодливых говорить, часто бывал вспыльчив и резок, странно было вообще видеть его главой посольства.

Сказал Святослав об этом Никону, когда они сидели вдвоем за ужином.

Никон был откровенен, как всегда.

– Брата твоего Изяслава, княже, не люблю и не терплю, прости за откровенность. В бороде у него густо, а в голове пусто. Сидят вокруг него латиняне, как куры на шестке, и квохчут, не переставая, радуясь, что князь киевский им внимает. Через жену свою еретичку сам наполовину еретиком стал. А князь Всеволод предан вере православной и заветы отцовские чтит, но уж больно часто на Царьград оглядывается. Живет как русич, а мыслит как грек. Не верю я ему, хитрости и коварства набрался он от родственников жены своей. Особняком от братьев своих держится.

– Это у него с детства, – беспечно заметил Святослав. – Он же был любимцем отца нашего.

– Оно и видно! – проворчал Никон. – Был Всеволод любимцем отца, теперь в любимцы судьбы метит.

– А что ты скажешь обо мне, преподобный отче? – Святослав пристально посмотрел Никону в глаза. – Я ведь тоже елеем не умываюсь и женат на бывшей католичке, как Изяслав. Молви прямо, без утайки.

Никон пошевелил густыми бровями.

– Я дожил до счастия молвить только правду, княже, за нее-то мне когда-нибудь голову и отвернут. – Он пригладил свои длинные усы и бороду. И далее заговорил так, будто делился с собеседником своими раздумьями: – Будь твоя жена хоть трижды еретичка, княже, вреда от этого не будет, ибо сердце у тебя не из теста. Я ведь ведаю, какую власть ты над женой имеешь, а она над тобой невластная. Это мне в тебе нравится.

Правитель должен своим, а не бабьим умом жить. И потом, от Оды у тебя один сыночек, старшие же сыновья от русской жены рождены. И воспитаны они у тебя как истинные русичи. Знаю, княже, что не терпишь ты немцев и греков, хоть и языки ихние разумеешь. Стало быть, шапку ломать перед чужеземцами не станешь в отличие от братьев своих. И в дрязги чужеземные вмешиваться не собираешься.

– А это как сказать, отче, – возразил Святослав. – Отворачиваться от других стран нам нельзя. И на месте Изяслава я бы…

– Давно, – прервал Святослава Никон, – давно пора поразмыслить тебе, княже, как сбросить Изяслава с киевского стола. Покуда ересь латинская не распространилась, подобно саранче, по земле русской!

Такое признание на миг лишило Святослава дара речи. Глаза князя будто молнии метнулись к лицу иеромонаха: на что это он его подбивает?

Никон сохранял спокойствие, в котором угадывалось умудренное жизненным опытом состояние души человека, умеющего молчать, но не желающего это делать, когда слова сами рвутся наружу.

– Не ожидал я, отче, такое от тебя услышать, – признался Святослав.

– А от кого ожидал, княже? – спросил Никон. – Может, от Всеволода? Так он спит и видит себя на столе киевском!

– Отец наш, умирая, завещал нам жить в мире и блюсти лествицу княжескую, – словно предостерегая Никона от дальнейших опасных речей, промолвил Святослав и отвел взгляд.

Не хотел он, чтобы Никон догадался по глазам его, что ведомы и ему такие мысли. Гнал их от себя Святослав, но они возвращались вновь и вновь.

– Не ведаю, княже, можешь ли ты опереться на черниговцев в борьбе за киевский стол, но на тмутараканцев можешь вполне, – упрямо продолжал Никон. – Ты волен уйти от таких разговоров, но волен ли ты, княже, уйти от самого себя? Я говорю тебе, воспари и будь орлом, ибо за сильного Бог, а ты мне про лествицу княжескую толкуешь. Что ж, пресмыкайся, жди своей очереди, может, к старости и дождешься!

Никон сердито замолчал, теребя свои усы.

– Не прав ты, отче, – осторожно возразил Святослав, – Бог не в силе, но в правде.

– Не учи рыбу плавать, Ярославич, – недовольно проговорил Никон. – Правда на стороне сильного, испокон веку так было. Ведь и «Русская Правда» не смердом писана.

– Дерзок ты на язык, отче, – покачал головой Святослав. – Как только прихожане тебя терпят!

– Прихожане мои не князья, потому и терпят, – хмуро ответил Никон.

– Ростислава-то любили в Тмутаракани?

– Любили и почитали. За помыслы дерзновенные, за благородство истинное, не показное, за простоту в речах. За то, что он в баньке попариться любил. За то, что он русские песни слушал и пел. – Никон печально вздохнул. – Что говорить, славный был князь! Да в том-то и беда, что был…

– Воеводы Ростислава мстят ли за князя своего?

– Мстят, конечно, только месть боком выйдет тмутараканцам.

– Как так?

– Захватил Порей в море три судна греческих, купцов убил, рабов на волю отпустил. Вышата в Корчеве греков побил, а жен их на потеху своим воинам отдал, рабов опять же – на волю. В довершение всего обступили они с войском Кор-сунь. В городе том восстание произошло: поднялись бедные на богатых. Скоро по всей Тавриде такое же начнется. Чем все кончится? Двинет ромейский император флот с войском в Тавриду, – Порей и Вышата со своими двадцатью ладьями на море ромеев никак не одолеют. На суше тягаться с воинством ромейским тоже не смогут, потому как кроме пятисот дружинников у них в войске сплошь беглые рабы. Вот и выходит, что воеводы Ростислава уйдут в степи, – ищи ветра в поле! – а ромеи выместят свой гнев на тмутараканцах.

– Так ты полагаешь, отче, что князь черниговский спасет Тмутаракань от ромеев?

– Убежден.

– А Всеволод не сможет спасти?

– Всеволод не станет спасать.

– Епископ-то тмутараканский, небось, не рад будет моему сыну, а?

– Нас к тебе не епископ посылал, княже, а русские люди. Не хотел я ехать вовсе да люди уговорили. Я им говорил, что не отступится от Тмутаракани князь черниговский, даже если ромейский император исполнит на него все свое войско. Нет, уперлись, как бараны, поезжай да поезжай!

Святослав от души рассмеялся.

Нравился ему Никон то ли искренностью своею, то ли острым языком, то ли еще чем-то. Впервые задумался над этим в тот апрельский вечер, когда иеромонах ушел почивать. Правду молвит Никон, от себя не убежишь.

Долго не ложился спать Святослав, все бродил по гриднице, освещенной пламенем свечей. Думы терзали князя, Каиновы думы. Злился Святослав на себя за это, злился и на Никона, но и злость не могла притупить в нем того чувства, которое толкает честолюбцев на решительный шаг. В эти минуты Святослав признался самому себе, что и Никон нравится ему прежде всего за то, что признает за Святославом первенство среди сынов Ярослава Мудрого. С самой первой встречи с Никоном почувствовал это Святослав.

Когда сам о себе думы высокие имеешь, это считается грехом да и не может человек сам о себе с предельной прозорливостью мыслить. А ежели думы такие зарождаются в другой голове, даже во многих головах, и будут они о том, что не пора ли князю черниговскому встать во главе Руси! Вот что лишало Святослава сна.

Когда пригрело землю майское солнышко, собрался Глеб Святославович в дальний путь к Тмутаракани, уже в который раз. С Глебом отправлялись триста дружинников и воевода Гремысл. Собралось в обратную дорогу и тмутараканское посольство.

В день расставания Святослав был серьезен и немногословен.

– Никона слушай, сын мой, – негромко молвил князь, глядя в ясные глаза Глеба. – Он худому не научит. Да ухо держи востро! Хоть и сами призвали тебя тмутараканцы, случиться может всякое.

Обнял Святослав сына и отошел.

Уже стоя в стороне, наблюдал князь, как прощаются с Глебом его братья. Было видно, что все трое завидуют ему, а особенно Роман. Не сидится дома Святославичам: кровь молодая, горячая!

К Святославу приблизился Никон. Темная риза на нем была подпоясана толстой веревкой, через плечо холщовая котомка. На ногах онучи.

– Прощай, князь. Буду Бога за тебя молить, коль в мыслях своих возжелаешь стать выше братьев. – Никон в упор посмотрел на Святослава. – Ну, а не возжелаешь, не обессудь, молиться за тебя не стану. Неча Бога блазнить!

– Прощай, отче, – медленно и как бы со значением произнес Святослав.

Иеромонах перекрестил Святослава и направился к своей лошади, когда ему вдогонку прозвучал вопрос князя:

– Как же ты узнаешь, отче, о том, посетили меня дерзкие мысли или нет?

Иеромонах задержался на месте и ответил, не оборачиваясь:

– Божьим предвидением, княже.

– А не обманешься, отче?

Уловив усмешку, Никон через плечо глянул на Святослава и спокойно заметил:

– Иль не посещали тебя мыслишки эти, княже?.. Посещали, и мне сие ведомо. Доподлинно ведомо!

Последние слова Никона запомнились Святославу и в особенности взгляд его, острый и пронизывающий. Ничто от такого взгляда не скроется: ни настроение человека, ни помыслы его. Понятно, отчего так разгневался некогда на Никона Изяслав. Видимо, прозорливый иеромонах не просто правду сказал ему в глаза, но в душу Изяславу заглянул и наизнанку ее при всех вывернул.

«На неправедное дело толкает меня Никон, – говорил сам себе Святослав. – Почто толкает он меня на греховное? Почто желает видеть меня великим князем на Руси? Моими руками хочет отомстить Изяславу иль впрямь желает очистить Русь от ереси латинской?..»

Не мог ответить князь ни на один из этих вопросов, из-за чего томилась его душа в беспокойстве. Будто ступил он на скользкий путь, и не на кого ему опереться на этом трудном пути.

«Пока не на кого, – успокоил себя Святослав. – Сыны возмужают, будет на кого».

Битва на Немиге

В лето 6575 (1067) князь полоцкий Всеслав захватил

Новгород. Изяслав, Святослав и Всеволод, собрав воинов,

пошли на Всеслава в сильную стужу.

Повесть временных лет

В последний день сентября в Чернигов из Киева примчался гонец. Переговорив наедине с посланцем Изяслава, Святослав засобирался в дорогу, невзирая на вечерний час.

– Князь полоцкий Новгород пожег, – ответил Святослав на встревоженные взгляды сыновей. – Изяслав меня к себе кличет. Чую, большой войной запахло!

Войной действительно очень сильно запахло. Вознамерились Ярославичи раз и навсегда покончить со Всеславом.

По возвращении в Чернигов Святослав собрал сыновей и объявил им:

– Надумали мы с Изяславом и Всеволодом, как замерзнут реки, двигать с войском на Всеслава. Напрасно веселитесь, соколы, – хмуро добавил Святослав, увидев, как оживились лица сыновей и заблестели их глаза, – брань с князем полоцким будет тяжелая, потому как зимой на него пойдем. В уделе у Всеслава сплошь болота да чащоба непролазная. Дреговичи и полочане – народ крепкий, непокорный, за князя своего встанут. Чует мое сердце, большой кровью одолеем мы Всеслава, если одолеем.

Святослав тяжело вздохнул.

Олег, Роман и Давыд переглянулись: не слыхали они прежде, чтобы их отец когда-нибудь в победе сомневался.

– Правду ли молвят, будто князь Всеслав от волхованья рожден и будто бы сатана отметину свою на нем оставил? – спросил Роман, не пряча лукавой улыбки.

Однако Святослав остался серьезен.

– Правда это, – ответил князь, изумив своих сыновей. – Я сам эту отметину на голове у Всеслава видел, когда он приезжал в Киев к деду вашему Ярославу Мудрому. Мать Всеслава волховицей была. Зачала она сына своего посредством колдовства, когда мужа ее князя Брячеслава дома не было. Князь Брячеслав сам жены своей побаивался, потому как находил у нее в постели живых змей. И то, как умерла мать Всеслава, подтверждает, что она была связана с нечистой силой.

Рассказывать подробности смерти Святослав отказался, хотя любопытный Роман настойчиво просил отца об этом, зато поведал о другом, не менее занимательном:

– Князь Всеслав многое от матери своей перенял и кудесником стал, каких поискать. К примеру, перевернется через голову и станет волком. В волчьем обличье и рыскает у городов и весей наших, вынюхивает да высматривает, где напасть сподручнее. Иной раз видят Всеслава с ратью под Псковом, а три дня спустя он уже во главе другой рати под Смоленском. Войска у Всеслава много, и держит он его по разным градам, волком меж них перебегает, тут пограбит, там порежет и был таков. Всюду его видят, а поймать не могут.

Бывало, дружинников Всеславовых порубят в сече иль в полон возьмут, а самого князя средь них не находят. Вопрошают у пленных полочан, мол, где князь ваш, ведь только что он был здесь, мечом махал», ан уже нет его! Полочане лишь криво усмехаются, мол, нас грешных захватили, попробуйте-ка теперь князя нашего словить. Сказывают знающие люди, будто Всеслав такие обереги знает, что ни меч, ни копье его не берет, а стрелы мимо летят. Ростом Всеслав велик и силы недюжинной, человека до седла разрубить может. Вот каков враг наш, дети мои.

– А коль завязнет войско наше в снегах, тогда как? – обратился к отцу Олег.

– Снег – не топи, выберемся, ответил Святослав. – В Подвинье места гиблые: в теплое время года пойдешь, не пройдешь, дорог не знаючи. Всеславу там воевать и скрываться раздолье, каждый пень, каждый омут за него. Опять же гнусу в тех лесах летом столько, что не вздохнуть. Зима-то прыткости Всеславу поубавит, его-то полки тоже не на крыльях летают. Нам бы только настигнуть рать Всеслава да в одной большой сече с ним и покончить!

Святослав глядел на безусые лица своих сыновей и не видел в них робости или смятения, наоборот, в глазах княжичей светилось восхищение кудесником Всеславом. Мысль о том, что им тоже придется сражаться со столь опасным врагом, наполняла сердца юношей бранным пылом, который они и не собирались скрывать.

Негодуя на их молодую беспечность, Святослав поручил опытным своим гридням каждодневно обучать сынов бою на мечах и владению копьем. Часто и сам наблюдал за тем, как его отпрыски постигают воинскую науку, придирчиво следил, чтобы никому спуску не давали.

«Враг жалеть не станет, – повторял Святослав, – а одно неверное движение в сече любому из вас головы может стоить».

…Стояла середина ноября, но снега еще не было. Первые заморозки сковали речку Стрижень тонким прозрачным ледком. Широкая Десна замерзла лишь на мелководье у низкого правого берега.

Казалось, темный хмурый лес, скошенные луга в речной пойме, черные пашни озимых – все вокруг затаилось, замерло под холодным осенним небом в ожидании снегопада.

Спустя несколько дней повалил густой снег. Природа враз преобразилась, укрытая белым пушистым саваном наступающей зимы.

Погода стояла теплая и безветренная. По Чернигову и всей округе пролегли санные пути, по которым, лихо погоняя лошадей, сновали в город и из города смерды и княжеские подъездные.

Оживился князь Святослав. Им был произведен за городом смотр дружины.

Дружинники показывали своему князю мастерство в конных перестроениях, умение держаться в седле, владение копьем и мечом. Полдня любопытные ребятишки наблюдали с городской стены за передвижениями на белой от снега равнине густых конных отрядов, ощетинившихся копьями.

Воеводы старались вовсю, но Святослав остался недоволен, принятые им недавно на службу две сотни новых гридней из числа боярских детей портили всю картину. Из-за них младшая дружина сильно уступала по сплоченности и маневренности старшей дружине.

– Время еще есть, князь, – успокаивал Святослава воевода Перенег. – Обучим и этих. Не впервой из щенков волкодавов делать.

– Завтра же и приступим, – вторил Перенегу боярин Веремуд.

– А коль завтра уже вестник от Изяслава примчится с наказом поднимать полки! – огрызнулся Святослав.

– Так ведь реки еще не стали, – промолвил Регнвальд, – а киевский князь собирался по ледоставу идти в поход.

Святослав ничего не сказал на это.

Внезапно кто-то из дружинников окликнул князя и указал рукой на заснеженную дорогу.

Святослав и его воеводы разом посмотрели в ту сторону. Вдалеке темнел приближающийся отряд всадников.

– Неужто сам Изяслав пожаловал? – проговорил Регнвальд, вглядываясь в далекую вереницу верховых.

– Ну если Изяслав столь скоро в поход изготовился, то понимаю я, почему при поздней осени вдруг ранняя зима наступила , – сказал Святослав.

– Конники вооруженные, – заметил остроглазый Регнвальд, – около сотни будет.

– Знамени княжеского не видать? – спросил Святослав.

– Не видать, – ответил за варяга Перенег. – Может, купеческий караван?

Вскоре выяснилось, что это княгиня черниговская возвращается домой из Германии.

Святослав был искренне рад увидеть вместо Изяслава Оду, по которой за семь месяцев разлуки успел соскучиться.

Ода выглядела, как румяное спелое яблоко. Вместе с ней в Чернигов возвратились и Вышеслава с Ярославом.

Ярослав окреп и вытянулся. Вышеслава тоже подросла и еще больше похорошела.

Святослав налюбоваться не мог на жену, на дочь и сына. Однако ему сразу не понравилось, что между собой они говорят только по-немецки.

Ода привезла всем подарки. Мужу две толстые книги на латыни, пасынкам красивые плащи из мягкой, фризской ткани, узорные пояса, маленькие молитвенники на греческом языке, а Роману еще и длинный саксонский кинжал в серебряных ножнах. Княгиня тоже как будто была рада своему возвращению.

За ужином Святослав принялся расспрашивать Оду про ее родственников, про германского короля Генриха Четвертого[90]  [90] Генрих IV – король Германии в 1056-1105 гг.


[Закрыть].

– Я слышал, будто пленили молодого Генриха и мать его свои же немецкие князья во главе с архиепископом кельнским, – сказал Святослав. – Не сладко, чай, ему приходится?

– Так было, – ответила Ода, – но в прошлом году король Генрих расправился с заговорщиками и встал во главе Германии.

– Закончилась ли тяжба твоего отца с настоятелями Кведлинбургского монастыря? – поинтересовался Святослав.

– Настоятельницей, – поправила мужа Ода. – Кведлинбургский монастырь – женский.

– Да? – Святослав сделал удивленное лицо. – А твой брат Удон в письме «настоятель» написал, вот я и подумал… Его словеса сам черт не разберет! Чем закончилась тяжба-то?

– Хвала Господу, спор счастливо разрешился, – сухо ответила Ода.

Она заметила, как прятали улыбки Давыд и Роман после упоминания Святославом словесов Удона.

А Святослав, не замечая недовольных глаз Оды, продолжал свои расспросы, перемежая их с остротами и шутками.

– Брат твой старший не женился еще?.. И что за невесты там у вас в Германии! Одна до венца несколько дней не дожила, другую чуть не с помолвки в монастырь упекли, прознав, что бедняжка уже не девственница, за третьей приданого всего-то коса – девичья краса. Смех, да и только!

– Это тебе Удон сообщил? – строгим голосом спросила Ода.

– Нет, не Удон, а братец твой сводный, – ответил Святослав и усмехнулся. – Прислал в позапрошлом месяце грамотку на латыни. Понятное дело, все же пробст Трирского собора! А пишет так, что почти в каждой строчке ошибка, может, пьяный был, я не знаю. Аккузатив с аблативом[91]  [91] Аккузатив, аблатив – винительный и творительный падежи в латыни.


[Закрыть] путает, окончания падежей сплошь ставит неверно. Сразу видно – немецкие мозги!

Давыд и Роман опять засмеялись. Олег, видя недовольство мачехи, даже не улыбнулся.

– Не ведаю, что там написал тебе Бурхард про Унгера, он всегда не любил его, только Унгер уже помолвлен с очень достойной девушкой из знатного саксонского рода, причем очень богатого. Я видела невесту Унгера и осталась довольна ею.

Слушая Оду, Святослав изобразил на лице серьезность, слегка выпучив глаза и часто кивая головой, как бы говоря: «Да что ты!.. Вот это да!.. Ну надо же!..»

Ода, поняв, что Святослав нарочно потешается над нею, обиженно замолкла.

В молчании, наступившем за столом, Ярослав по-немецки обратился к Вышеславе, чтобы она передала ему солонку.

Святослав хлопнул по столу ладонью:

– На русском молви иль не разумеешь. Ты сын русского князя!

Ярослав робко извинился.

Вышеслава осуждающе взглянула на отца, передавая Ярославу солонку.

– А ты чего зыркаешь на меня, как сова из дупла? – Святослав гневно воззрился на дочь. – Вижу, совсем взрослая стала, только все же поглядки свои умерь, ибо я тебе не ровня! Слышал, как ты по-немецки лопочешь, ничего не скажешь, складно, но только чтоб я этого карканья больше не слышал. Уразумела?

Вышеслава молча кивнула.

Святослав как ни в чем не бывало опять заговорил с Одой, поведав ей про Глеба, вновь занявшего тмутараканский стол, и о предстоящей войне с полоцким князем.

– Я думала, что только германские графы и бароны меж собой грызутся, но, видать, русские князья от них не отстают, – съязвила Ода.

– Благо русским-то князьям есть что делить в отличие от немецких, – самодовольно заметил Святослав, – у коих окромя долгов и титулов ничего нет.

– У немецких князей очень красивые родовые замки, – смело вставила Вышеслава.

– Видал я те замки, – усмехнулся Святослав, – шаром в них покати, паутина по углам и ветер гуляет. Отчего и братья-то у тебя такие хлипкие, лада моя, что в сырости и на сквозняке росли. Как тебя-то в детстве не застудили да такую пригожую вырастили!

Святослав обнял жену за плечи и звонко чмокнул в румяную щеку.

Вышеслава и ее братья, глядя на это, заулыбались.

Оде была приятна эта грубоватая ласка мужа, хотя она и была смущена. Желая избавиться от смущения, Ода перевела разговор на недавние события в Англии, рассказав все, что слышала об этом от отца.

Святослав и старшие его сыновья с большим интересом выслушали повествование о том, как нормандский герцог Вильгельм Рыжебородый[92]  [92] Вильгельм Рыжебородый – нормандский герцог, который с благословения Папы Римского в 1066 г. двинулся на завоевание Англии. Поводом к нападению на Англию послужило так называемое «завещание Эдуарда Исповедника», англо-саксонского короля, который доводился родственником нормандскому герцогу.


[Закрыть] с благословения папы римского высадился с войском на Английских островах.

– В битве при Гастингсе англо-саксы были разбиты нормандцами, погиб и их король Гарольд, – рассказывала Ода. – Вильгельм Рыжебородый воспользовался тем, что Гарольд водрузил на себя корону без церковного благословения и предъявил свои притязания на английский трон. Нормандский герцог приходится внучатым племянником Эдуарду Исповеднику, умершему отцу Гарольда.

Сыновья Гарольда пытались собрать рассеянные дружины англо-саксов, чтобы дальше воевать с захватчиками, но тоже потерпели поражение. Недавно пал их последний оплот – город Экстер. Теперь семья Гарольда в изгнании. Сыновья отплыли в Ирландию, чтобы собрать там новое войско, а королева-мать с внучками отправилась в Данию к королю Свену, который находится во вражде с рыжебородым Вильгельмом.

Ода умолкла, доведя свое повествование до конца.

– Выпьем за храброго Гарольда и сынов его, – промолвил Святослав, которого вдруг растрогала эта история, – а также выпьем за сестру мою Елизавету, королеву датскую, приютившую мать и дочерей короля Гарольда.

Повинуясь жесту князя, служанки разлили по чашам вино всем, кроме Вышеславы и Ярослава.

Осушив свою чашу, Олег заметил, что глаза мачехи с каким-то затаенным любопытством разглядывают его, словно говоря: «Так вот каким ты стал, молодец! А по-прежнему ли я тебе нравлюсь?» Сердце Олега затрепетало, он улыбнулся Оде и опустил глаза.

…В январскую стужу двинули Ярославичи свои полки на Всеслава.

Изяслав со своей ратью наступал от Киева, сыновья великого князя вели дружины из Турова и Смоленска. Из Чернигова выступил Святослав, с ним же находились Олег и Роман. (Давыд перед самым выступлением неудачно упал с коня и сломал руку.)

Из Переяславля двигалось воинство Всеволода.

Весь декабрь сносились князья гонцами, договариваясь, как им заманить полоцкого князя в ловушку. Было решено с нескольких направлений двигаться к городу Минску. Если выступит Всеслав на помощь минчанам, то под Минском и постараться окружить князя-кудесника со всем его войском.

– А ежели разгадает Всеслав наш замысел и не придет к Минску? – спросил Олег у отца на одной из стоянок.

– Может статься и такое,– спокойно отвечал Святослав, грея руки над костром, – тогда придется идти до самого Полоцка в логово Всеволода.

Снегу за декабрь навалило выше колен, и в январе он шел почти каждый день всю первую половину месяца. Потом ударили крещенские морозы да такие, что кора на деревьях лопалась и птицы на лету замерзали.

От Чернигова до Любеча войско Святослава шло по проторенной дороге. Но сразу за Днепром начались дикие, почти не обжитые места: городов там было мало, сообщения между селами, затерянными в лесах, на всю зиму почти прекращались. Ратникам приходилось прокладывать путь в снегах от селения к селению. Люди и кони выбивались из сил, а за войском, еще больше замедляя его движение, тащился обоз, груженный снедью и снаряжением.

В селе Речица на днепровском берегу Святослав задержался на два дня, дожидаясь Всеволодовой рати. Подошедшие переяславцы разбили стан рядом с черниговцами. Объединенное войско князей еще сутки не трогалось с места из-за метели.

В шатре Святослава было холодно, гора красных раскаленных углей, наваленных на утоптанном снегу, почти не давала тепла. Святослав расхаживал по шатру в медвежьей шубе и вслух делился со Всеволодом своими мыслями:

– Так говоришь, Изяслав избрал дорогу по реке Припяти, чтобы в Слуцке с сыном своим соединиться. – Святослав усмехнулся. – Боится за Ярополка.

– А ты как думал, – отозвался Всеволод, – все-таки любимый сын!

– Ну, за Ярополка-то бояться нечего, – возразил Святослав. – Он не робкого десятка и воевода справный, не гляди, что молод. Вот за братом его Святополком глаз да глаз нужен. Сидел бы уж в своем Смоленске, без него бы обошлось!

– Нет уж, брат! – резко произнес Всеволод. – Всеслав Изяславовы владения потрошит, значит, война с ним перво-наперво дело Изяслава и его сыновей, а уж потом наше с тобой. Изяслав старшего своего на войну не взял, в Новгороде оставил, а ведь из Новгорода куда как ближе до земель Всеславовых, нежели от Чернигова и Переяславля.

– Так, может, плюнем на брань эту, и домой воротимся? – насмешливо спросил Святослав. – Пущай Изяслав и сыны его с половчанами управляются!

Сидевший на скамье Всеволод ничего не ответил, лишь плотнее закутался в шубу и хмуро уставился на горку красных углей. Не любил переяславский князь воевать ни летом, ни тем более зимой, но сознавая, что мир держится на острие меча, терпеливо сносил походные неудобства, делавшие его раздражительным сверх меры.

– Вот метет ныне! – проговорил Святослав, прислушавшись к вою ветра за полотняной стенкой шатра. – По уши в снегу завязнем!

Пурга закончилась так же внезапно, как и началась.

Проглянуло сквозь туманную пелену бледное зимнее солнце. Ожил, зашевелился военный стан, заметенный так, что многие палатки превратились в снежные холмики.

От села Речицы войско двух Ярославичей долго пробиралось к устью реки Березины, которая находилась уже во владениях Всеслава. Дальше войско двигалось по льду реки, занесенной снегом.

Ночь в краю густых лесов наступает быстро.

Едва начинало смеркаться, воины спешили разбивать лагерь среди заснеженных елей и сосен: тащили сушняк, разжигали костры, ломали лапник для подстилок. Потом, сидя у костров, грызли сухари, хлебали похлебку и слушали рассказы бывалых людей о проделках колдуна Всеслава.

– Вы думаете, не ведает князь Всеслав, что рать наша за погибелью его идет? – вопрошал сгрудившихся возле костра ратников Святославов дружинник, заросший бородищей до самых глаз. Вопрошал и сам же отвечал на свой вопрос: – Ан нет, други мои, уже проведал об этом Всеслав, потому как у него повсюду послухи с крыльями да когтями. Ворона ли, сойка ли, рысь ли, олень ли – всякая тварь лесная Всеславу служит и вовремя его о беде извещает. И пургу на нас Всеслав наслал и морозы лютые от его же волхованья стоят. Не молится Всеслав христианскому Богу, старых языческих богов почитает.

– А я слышал, что князь Всеслав у себя в Полоцке Софийский собор построил не хуже новгородской Софии, – промолвил кто-то из воинов. – Почему же тогда он язычник?

– Собор Святой Софии Всеслав выстроил, чтобы Полоцк вровень с Киевом и Новгородом поставить, – ответил бородатый дружинник. – Он и свечи по праздникам в церкви ставит, ибо младенцем был крещен в святой купели, но сатана те свечи мигом задувает. Горит свеча и вдруг – пых! – гаснет без ветра.

– Диво! – восхитился кто-то.

– Не диво, а сила нечистая, – поправил всезнающий дружинник.

Где-то в темном лесу ухнул филин.