Текст книги "Святославичи"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

О неожиданности Гертруда издала негромкий вскрик не то изумления, не то испуга, упав на спину поперек широкого ложа, ее волосы веером разметались по белой простыне.

Людек навалился сверху с возгласом: « О моя княгиня!» – и грубо овладел ею.

Скрестив на пояснице у Людека свои ноги, закинув руки за голову и помогая ему телодвижениями поддерживать ритм совокупления, Гертруда тем не менее не могла избавиться от одолевающих ее мыслей, они слишком прочно засели у нее в голове.

«Можно поссорить Изяслава с братьями, кабы была уверенность, что мой олух сможет победить их. Но он никудышный полководец! – думала княгиня. – Поссорить же Святослава и Всеволода невозможно, что-то сближает их. Что? Общность душ?.. Иль общность интересов?.. Плохо то, что и тот и другой умнее Изяслава. А что, ежели использовать Все-слава в борьбе с младшими Ярославичами?»

Гертруда принялась обдумывать, какие выгоды мог бы принести союз с полоцким князем, благо Людек, достигнув пика сладострастья, оставил ее в покое.

«Всеслав храбр и умен, он отменный полководец. И не помышляет о киевском столе, дорожа своим Полоцком, – размышляла Гертруда, поглаживая потную спину лежащего на ней Людека. – Как бы привлечь его на свою сторону? Не на сторону Изяслава, а именно на мою! Пообещать ему в случае успеха Псков иль Смоленск, а может, сразу Новгород? Надо будет подослать ко Всеславу в темницу Людека с письмецом от меня».

Руки княгини, ласкающие Людека, стали еще более нежными, а из ее уст прошелестели тихие слова, намекающие, что он может делать со своей любовницей все, что захочет. Людек встрепенулся. Действительно, их первая ночь была слишком коротка, поэтому надо непременно удлинить вторую. И горячий юноша вновь припал к Гертруде, на этот раз положив ее ноги к себе на плечи.

«Проказник забывает, что мне уже не двадцать лет, чтобы проделывать подобные выверты!» – слегка возмутилась про себя княгиня.

Такая поза доставляла некоторые неудобства, однако острота ощущений, нахлынувших на нее, заставила ее смириться. Вдобавок Гертруде вспомнились молодые годы, когда все члены ее тела были гибки и она позволяла себе самые невероятные позы в своих тогда еще первых опытах близости с Изя-славом.

Гертруда все явственнее чувствовала приятные пробуждающиеся ощущения в глубине своего чрева, сладостные искры пронзали ее тело. Щеки ее пылали румянцем, из полураскрытого рта вылетали сладостные стоны, в глазах появился лихорадочный блеск.

Людек изумился перемене, произошедшей в его любовнице; она словно помолодела и блистала какой-то новой красотой, все оттенки которой отражались в белизне зубов и белков глаз, яркости шевелящихся губ, в ореоле спутанных каштановых волос. Достигнув своего апогея, Людек не смог остановиться, ибо Гертруда, впившись в него пальцами, желала продолжения. Наконец, сладострастный водоворот подхватил и ее. Она вскрикнула, и тело ее обмякло, разом лишившись последних сил. Любовники замерли в объятиях расслабленной неги.

От полудремы, в какой она пребывала, княгиню пробудили ее думы. Властолюбие занимало в ней главенствующее место, и даже женское начало отступало перед ним, позволяя вторгаться в святая святых – интимные отношения. Гертруда, никакого по-настоящему не любившая в своей жизни, попросту отдавала дань природе, исполняя супружеский долг или изменяя мужу.

«Допустим, что Всеволод погибнет в схватке с половцами, ведь они сейчас хозяйничают на его земле. Останется один Святослав, – думала Гертруда. – Изяслав собирается идти с войском выручать брата к Переяславлю. Этого допустить нельзя! Любыми средствами надо удержать его в Киеве! Пусть ханы захватят Переяславль, пусть разорят его дотла! С одним Святославом справиться будет легче. Помирю Изяслава со Всеславом и натравлю обоих на Святослава».

Лежащий рядом с княгиней Людек пошевелился, его рука легла Гертруде на живот, затем опустилась ниже… Было очевидно, что он намерен продолжать. Гертруда с готовностью раздвинула ноги, поощряя приподнявшегося Людека улыбкой. Несколько долгих минут он гладил ее тело руками, ласкал языком сосцы, бедра и ягодицы, переворачивая, как большую куклу, довел княгиню до полуобморочного состояния от переполняющегося желания соединиться с ним. Когда это произошло, Гертруду будто окатило изнутри фонтаном наслаждения, закачав на волнах сладостной неги.

«А этот малый неутомим, куда до него Изяславу!» – думала Гертруда, погружаясь в блаженство.

Розовые, фиолетовые, красные, голубые пятна, кружась, сомкнулись над ней, откуда-то сверху в этот круговорот врывалась музыка дождя. Гертруда была на верху блаженства в сплетении сладчайших ощущений, утратив чувство времени и пространства, от страсти потеряв всякий контроль над собой…

Неожиданно из темноты выступил князь Всеволод в кольчуге и шлеме.

«Ах, княгиня, княгиня! – скорбно качая головой, произнес он. – Так ты желаешь моей смерти?»

Гертруда вздрогнула всем телом и очнулась от сна.

Светильник озарял желтым светом угол спальни, окно в глубокой нише каменной стены, стол, открытую шкатулку на нем, сундук, распятие на стене, разбросанные по полу одежды. Дождь за окном стих. Рядом, раскидав по постели руки, крепко спал Людек, его загорелая мускулистая грудь мерно вздымалась. Одеяло свалилось на пол.

Гертруда дотянулась до одеяла, чувствуя во всем теле необыкновенную легкость, как будто ей было семнадцать лет. Она укрыла одеялом себя и Людека, прижалась к его теплому сильному телу и, сладко зевнув, вновь погрузилась в сон, – счастливая и умиротворенная!

* * *

Пробуждение Гертруды было не менее сладостным. Ее разбудила Эльжбета, тихонько и нежно, как умела только она. Проснувшись от поцелуя служанки, княгиня потянулась с игривой грацией пантеры и с улыбкой посмотрела на девушку. До чего же она хороша! Как повезло Святополку!

Эльжбета, видя, что в постели явно двое и настроение у ее госпожи самое прекрасное, сделала довольно неуклюжий намек:

– Что-то Людек сегодня позднехонько встал. Гертруда знала, что вполне может доверять Эльжбете, поэтому призналась:

– Мы с ним всю ночь занимались тем же, чем и вы со Святополком, коханя моя.

Княгиня испытывала чувство полнейшего удовлетворения. Осознание того, что отныне она обладает ключом к наслаждениям, привнесло в ее жизнь спокойную гармонию. Теперь все казалось ей полным очарования. Она уже не испытывала прежней неприязни к Изяславу и позабыла на какое-то время свои ночные замыслы.

– Святополк и не думал ласкать меня этой ночью, – с неудовольствием молвила Эльжбета, – лег, как бревно, и захрапел. А я так его ждала!

Служанка задумчиво обняла один из столбиков, поддерживающих над кроватью парчовый балдахин; наблюдение за Гертрудой, такой красивой и радостной, услаждало ей взор.

– Расчеши мне волосы, – попросила княгиня. – И не дуйся, дитя мое. Святополк по-прежнему любит тебя.

Пока Эльжбета орудовала костяным гребнем, Гертруда не спеша умылась и попросила подать ей полотенце и зеркало.

Присев на постель, Гертруда принялась разглядывать себя в зеркало, а девичьи руки в это время заплетали ей косу.

– Как у вас это было? – вдруг спросила Эльжбета.

– О! По-всякому! – засмеялась Гертруда.

– И даже так, как запрещают священники?

– Но я не знаю, что именно они запрещают.

– Неправда.

– Клянусь тебе…

– Не верю, тетечка.

Эльжбета даже слегка дернула княгиню за косу.

– Перестань, негодница! – голос Гертруды стал строг. – Мне известно, что церковь запрещает отношения в постели между двумя мужчинами и двумя женщинами, но мы-то с Людеком разнополые.

– Церковь так же не допускает таких отношений женщины с мужчиной, какие изображены на старинной греческой вазе, что стоит в зале с грифонами, – сказала Эльжбета, укладывая венцом косу госпожи. – Подай мне заколку, тетечка, а то я не дотянусь.

– Интересно, что же там изображено? – спросила Гертруда, подавая служанке через плечо серебряную заколку, взятую со стола.

– Мне неудобно об этом рассказывать, – замялась Эльжбета.

– Какие могут быть тайны между двумя близкими женщинами? – смеясь, спросила Гертруда.

– Ну так и быть, – решилась Эльжбета и принялась описывать увиденные ею интимные сцены на древней вазе.

Гертруда изредка вставляла удивленное «о!» или «ах!»

– Говорят, что греки и в нынешние времена допускают подобное между супругами, а между любовниками и подавно, – заметила в заключение Эльжбета.

На вопрос служанки, о чем думает ее госпожа, Гертруда нетерпеливо ответила:

– Помоги мне одеться, голубушка. И довольно об этом! За обедом княгиня с пренебрежительным равнодушием выслушала реплику Изяслава по поводу того, что она «вырядилась как павлин, в то время как жены многих дружинников облеклись в траур».

– Но ведь мой супруг не погиб в сражении, – возразила княгиня.

– Да, я не погиб, – мрачно заявил Изяслав, – но поражение довлеет над всеми нами.

Князь опять много пил и ругался, поминая скверными словами братьев, половецких ханов, печерскую братию и свою больную ногу.

Устав от мужской брани, Гертруда раньше времени поднялась из-за стола. Ей очень хотелось увидеться с Людеком, которого она почему-то не встретила в трапезной и для которого столь красиво оделась. Блуждая по дворцу, княгиня наконец очутилась в зале, где пол был выложен разноцветными камешками, а стены расписаны чудовищными животными – грифонами. Вдоль стен стояли каменные сиденья, по углам на мраморных подставках возвышались большие греческие вазы, привезенные Владимиром Святым из таврического Херсонеса.

Гертруда отыскала ту вазу, о которой ей рассказывала утром Эльжбета, и стала внимательно изучать украшавшие ее рисунки. Еще несколько дней назад сюжет откровенно греховного содержания возмутил бы добропорядочную христианку Гертруду, но после бурной ночи, проведенной с Людеком, княгиня смотрела на это уже другими глазами и ее нисколько не коробила подобная откровенность в отношениях мужчин и женщин.

«Русичи правы, говоря: кто отведает овса, тот не захочет мякины», – с усмешкой подумала Гертруда.

К честолюбивым замыслам княгиню вновь вернул Коснячко, который пришел во дворец к Изяславу, но застал того пьяным и потому обратился за советом к Гертруде. Она изобразила радость от встречи с воеводой: демонстративно отложила в сторону шитье, каким была занята, и выставила за дверь служанок, оставшись с Коснячко с глазу на глаз.

Княгиня была в длинном зеленом платье из мухояра[106]  [106] М у х о я р – бухарская ткань из хлопка с шерстью.


[Закрыть], зауженном в талии, с облегающими рукавами, что еще больше подчеркивало соблазнительную выпуклость ее груди. На голове у нее была шелковая накидка с блестками и тонкий обруч, удерживающий ее. Гертруда сидела в широком кресле, поставив ноги в изящных кожаных башмачках на низенькую скамеечку, немного вполоборота к гостю.

Приветливость Гертруды, обычно не жаловавшей его, слегка смутила воеводу.

– Заводилы из ремесленных братчин нынче утром вломились в мой дом, – сказал Коснячко, делая акцент на слове «вломились». – Они требовали разъяснений, мол, что намерен делать великий князь, дабы отразить половцев от Киева. Половецкие всадники замечены уже у Васильева. Изяслав велел мне собирать пеший полк, но… народ так озлоблен против князя за его поддержку резоимщиков[107]  [107] Резоимщик – ростовщик.


[Закрыть], что я опасаюсь, как бы людишки меньшие не повернули оружие против нас.

Спокойствие княгини привело трусоватого Коснячко в некоторую оторопь.

Гертруда глядела на него, склонив голову набок, и улыбалась.

– Неужто черные людишки напугали тебя, воевода? Коснячко попробовал усмехнуться, но вместо этого у него на лице появилась какая-то неопределенная гримаса.

«Хорошо ей улыбаться, сидя во дворце за каменными стенами в окружении младшей дружины и польских мечников! А у меня всего и защитников – три десятка гридней, остальные полегли на Альте. Коль народ разъярится, то разнесет мой дом по бревнышку!» – думал воевода.

– О походе на половцев не может быть и речи, – строго произнесла княгиня, – недужен супруг мой, ногу больную ему тревожить нельзя. А то, что за чернью киевской зорко следишь, воевода, за это тебе низкий поклон от меня и от князя. Народу доверять нельзя и тем более давать в руки оружие! В следующий раз скажешь народным вожакам, что стены киевские – надежная защита для всех горожан.

Проводив Коснячко, Гертруда отправилась на поиски Людека. День почти прошел, а они так и не виделись! Попутно княгиня навестила сыновей. Мстислав и Ярополк собирались в оружейную комнату, чтобы выбрать себе новые мечи.

«У этих одно на уме!» – улыбнулась про себя Гертруда.

В светлицу Святополка княгиня вошла без стука, так как дверь была не заперта изнутри. Тихие голоса за толстым синим пологом насторожили ее. Говорили Святополк и Эльжбета. Голосок служанки был немного сердитый и в то же время кокетливый.

«Ну вот, милый, ты поел и отдохнул, значит, нам пора чуточку поласкать друг друга. Видишь, я уже готова!»

«Ежели только чуточку…»

Последовал тяжелый вздох княжича.

Голосок Эльжбеты задрожал от негодования: «Можно подумать, я толкаю тебя на что-то мерзкое».

Гертруда осторожно подкралась и заглянула в узкую щель между занавесками.

Нагая Эльжбета сидела на постели, откинувшись назад на согнутые локти и распустив по одеялу свои длинные белокурые волосы, расчесанные столь тщательно, что каждая волосинка отливала блеском. Беременность пока еще никак не обозначилась на ее фигуре. Нежная кожа девушки отливала матовым теплом: свет из узкого оконца падал прямо на нее. Она покачала из стороны в сторону тяжелыми полушариями пышных грудей, глядя на возлюбленного из-под скромно опущенных ресниц. Зеленые глаза влажно искрились такой глубокой страстью, что, казалось, способны были воспламенить даже камень.

Однако Святополк, с недовольным видом стаскивающий с себя одежду, явно не проявлял любовного пыла, словно его терзали тяжкие сомнения либо совершенный недавно страшный грех.

«Ну и увалень!» – подумала Гертруда.

Эльжбета принялась вслух жалеть Святополка, называя его всякими уменьшительными прозвищами, именуя себя развращенной девицей, а его сравнивая с чистым ангелом.

«Почему мой ангелочек так стонал ночью? Порывался кого-то рубить мечом!»

– Мне снились половцы, – признался Святополк. – Знаешь, Эльжбета, я ведь еле ноги унес от них. Натерпелся страху!

– Ах ты мой бедненький козленочек!

– Как я уцелел, и сам не пойму.

– Ну иди ко мне, мой ангел.

– Скажи, Эльжбета, ты молилась за меня?

– Конечно, молилась.

– Какая ты хорошая! Значит, твоими молитвами я и спасся.

Святополк в порыве нежности стал покрывать поцелуями колени Эльжбеты. Она тихонько засмеялась от щекотки.

«Эльжбета не просто хорошая, а слишком хорошая для тебя, – мысленно поправила сына Гертруда. – Глупый юнец».

Видя, что молодые люди уже обнимают друг друга, Гертруда покинула светлицу, тихонько притворив за собой дверь. От увиденного в ней опять стало просыпаться пламя страсти. Неожиданно столкнувшись с Людеком в узком переходе – он шел куда-то с толстой книгой под мышкой, – Гертруда едва не бросилась ему на шею.

– Сегодня в полночь! – шепнула она, досказав остальное, сияя глазами.

Людек кивнул, глядя на княгиню с обожанием.

– Что это у тебя? – Гертруда кивнула на книгу.

– Сборник законов – «Русская Правда», – ответил Людек. – Князь приказал принести.

– Отнести его пока ко мне, а князю скажи, что не смог найти, – велела Гертруда и погладила Людека по щеке.

До чего же он мил! И как ему идут длинные волосы!

– Госпожа желает досадить мужу? – улыбнулся постельничий.

– Просто хочу ознакомиться с тем, чем так гордятся русские князья, – промолвила княгиня.

– Было бы чем гордиться, – презрительно бросил Людек.

– Согласна, – улыбнулась Гертруда и вновь перешла на шепот: – В полночь жду!

Они расстались, полные тревожной радости от этой краткой встречи и предвкушения грядущей сладостной ночи.

Сразу после ужина Гертруда сама сменила белье на своей постели, чтобы не давать повода для кривотолков служанкам, которые знали, что из-за своего недуга князь ночует отдельно от супруги. Совершив омовение и умаслив тело душистым розовым маслом, княгиня долго приводила в порядок свои густые волосы, чистила зубы соком корня калгана, жевала мяту, чтобы придать свежесть дыханию. Она даже забыла помолиться в положенное время, однако успокоила себя тем, что помолится завтра с еще большим усердием. В ее душе будто распустились цветы, так увлекли княгиню приготовления к встрече с возлюбленным.

Все же Гертруда заставила себя полистать «Русскую Правду», сосредоточив внимание на статьях о престолонаследии и завещаниях. Она сразу увидела сходство «Русской Правды» с польским Судебником и чешскими законами князя Бржетислава[108]  [108] Бржетислав – князь Чехии в 1035-1055 гг.


[Закрыть], там тоже наследование верховной власти шло от старшего брата к младшему. Славяне на востоке и на западе недалеко ушли от своего языческого представления о родстве и государственности.

Гертруда задумалась, осознав неприступность преграды перед ней. Отступать ей не хотелось, но вместе с тем она поняла, что даже с внезапной смертью Святослава и Всеволода вражда и соперничество среди русских князей не прекратятся: останутся их потомки, которые вряд ли захотят склонить голову перед потомками Изяслава.

«Особенно перед таким, как Святополк», – подумала Гертруда и захлопнула книгу.

Да, ей нужен союзник, могучий союзник! И непременно в Русской земле!

Мысли Гертруды вновь обратились к плененному Всеславу. Уж лучше поделить Русь между ним и Изяславом, чем между тремя Ярославичами. Благо Всеслав никогда не тяготел к Южной Руси, сидя в своих северных лесах и болотах.

Гертруда прилегла на кровать и не заметила, как задремала.

Пробудилась она от громкого стука в дверь. Сначала Гертруда испугалась, потом обрадовалась нетерпению своего любовника и, как была нагая, бросилась к двери. Отодвинув засов, княгиня отпрянула. Через порог, хромая, переступил Изяслав. От него несло вином.

– Ба! Ты, кажется, ждала меня? – с пьяной улыбкой произнес князь, протягивая руки к жене. – Истомилась без мужниной ласки, пава моя!

Гертруда попятилась и, наткнувшись на постель, села.

В ней нарастало отвращение по мере того, как Изяслав обнажал перед ней свое волосатое потное тело. Гертруде хотелось закричать, убежать, провалиться сквозь землю, только бы не соприкасаться с этим грубым и грязным человеком, ее супругом. Она не позволила Изяславу целовать себя и стала бить его по рукам, когда он потянулся к ней. Княгиня сопротивлялась с молчаливым ожесточением, но взбешенный Изяслав сильным ударом кулака погасил в ней сознание.

Она очнулась уже под ним, чувствуя в своем чреве медленное глубокое скольжение мужской плоти, а на своем лице тяжелую смесь винных паров, вырывающуюся изо рта Изяслава. В груди у него слышались какие-то сиплые звуки, он поминутно икал и издавал хриплые сладострастные стоны.

Гертруда закрыла глаза, повернув голову набок и мысленно поклявшись отомстить Изяславу за надругательство над ней.

Это продолжалось бесконечно долго, доведя Гертруду до мучительного изнеможения. Наконец, Изяслав завалился на подушку и захрапел. У Гертруды после перенесенного потрясения кружилась голова, ее мутило. Ей казалось, что все ее тело испоганено и изгажено, если бы она могла, то убила бы Изяслава!

Едва рассвело, Гертруда была уже на ногах. Она обругала Эльжбету, придравшись к пустяку, была холодна с сыновьями и излишне придирчива к служанкам. Улучив момент, Людек, проходя мимо, коснулся руки Гертруды, как бы ободряя ее. И этот ласковый знак внимания и поддержки наполнил теплом сердце княгини.

Изяслав же опять пил вино и орал песни, окружив себя скоморохами.

Между тем во дворце собрались бояре, княжеские тиуны, мытники и соглядатаи. У всех на устах было одно: в народе зреет недовольство тем, что великий князь не защищает свою землю от поганых.

Мужи лучшие и нарочитые подступили к воеводе Коснячко, который вышел из княжеских покоев в сопровождении Мстислава. Лицо у воеводы было озабоченное.

– Что говорит князь? – от лица всех спросил Тука.

– Князь наш лыка не вяжет, – хмуро ответил Коснячко, – гулеванит со скоморохами.

Знать была ошарашена этим известием.

– Придется тебе, воевода, за дело браться, – сказал Чу-дин, подходя к Коснячко. – Ведь ты как-никак тысяцкий. Собирай пешую рать да и двинем на половцев!

Несколько одобрительных голосов поддержали Чудина. Коснячко, помня наставления Гертруды, опасливо возразил:

– Кабы беды не вышло, бояре. Дать народу оружие нетрудно, но как его опосля забрать обратно?

– А ты давай оружие то, что поплоше, – посоветовал Чу-дин. – Нам бы только эту рвань из Киева увести да на половцев натравить.

– Значит, щитов и копий не давать, – промолвил Коснячко в некотором замешательстве, – а коль не отважатся лапотники без этого вооружения в сражение идти? Тогда как быть?

– Скажешь, мол, впереди княжеские щитоносцы пойдут, – сказал Чудин и оглянулся на бояр. – Своих холопей и челядинцев вооружим как подобает, чтобы и от половцев защита была, и от быдла киевского опора в случае чего. Все поддержали Чудина.

В полдень по приказу Коснячко ударили в вечевой колокол на Подоле. Толпы народа собрались на торговой площади послушать, что скажет тысяцкий. Речь его была короткой. Призвал воевода работный люд подняться скопом на поганых, обещал дать оружие, объявил денежный сбор на прокорм войска. Народ встретил слова воеводы горячим одобрением. Голосованием были избраны сотники и знаменосцы, назначено место сбора.

В тот же день воеводой были выданы ремесленникам и подмастерьям, пришедшим на запись в пеший полк, восемьсот коротких копий-сулиц, столько же боевых топоров, триста палиц, четыреста кинжалов без ножен, пятьсот луков и три тысячи стрел. Тем, кто пришел с кистенем или дубиной, оружие не выдавалось вовсе. Помощники воеводы объясняли, что на всех желающих оружия не хватит, упоминали про княжеских щитоносцев и дружинников, которые впереди пойдут. Люди ворчали, но до открытого противостояния не доходило. В пеший полк было набрано пять тысяч ратников, хотя желающих биться с половцами было гораздо больше.

Бояре отдельно выставили тысячу воинов из верной чади, дав им тяжелое вооружение.

Дружинники Мстислава готовились седлать коней. Заканчивала сборы старшая дружина.

Одно смущало воевод, кто возглавит войско, ежели Изяслав не то что на коне, на ногах не держится. Коснячко после поражения на Альте стать во главе войска наотрез отказывался. Другие воеводы тоже не решались, знали о силе половцев. В спорах и пререканиях прошло два дня.

Под давлением толпы простых киевлян, осаждавшей митрополичьи хоромы, архипастырь русской православной церкви грек Георгий сам пожаловал в княжеский дворец. Митрополита сопровождали несколько священников, среди которых выделялся ростом и статью иподиакон[109]  [109] Иподиакон – в Православной Церкви священник, занимающий промежуточную ступень между чтецом и дьяконом. Заведует в храме священными сосудами и одеждами.


[Закрыть] Константин, тоже грек.

При виде золоченого митрополичьего стихаря и черных священнических риз, а также услышав раскатистый голос иподиакона Константина, Изяслав перетрусил, решив, что самое страшное свершилось – его предают анафеме!

– Прочь, исчадия адовы, дьявольские прихвостни, помутители разума и души христианской! – гремел Константин, своим посохом выгоняя из зала перепуганных скоморохов. – И да разверзнется земля под вашими бесовскими ногами, да закроются навек нечестивые уста, да лопнут бесстыжие глаза и отсохнут срамные языки! Прочь! Прочь!..

Священники безжалостно толкали бедных скоморохов, срывали с них цветные колпаки, топтали ногами бубны и сопелки. Челядь тоже разбежалась. Изяслав остался один перед гневными черноризцами во главе с митрополитом, который своей густой бородой и длинными вьющимися волосами с проседью напоминал библейского пророка Иоанна Крестителя.

Разом протрезвев, князь выбрался из-за стола, заваленного объедками, и упал на колени. Его губы тряслись, глаза наполнились слезами.

– Стыд и срам тебе, князь Изяслав! – заговорил владыко Георгий. – Сменил ты княжескую багряницу на скомороший кафтан, трубам ратным предпочел дудки бесовские. Тьфу! Иль мало грехов на тебе, что сам толкаешь голову в дьявольскую петлю!

Изяслав трясся как в лихорадке, размазывая слезы по раскрасневшемуся от обильных возлияний лицу.

– Я искуплю, владыко… отмолю… отстрадаю!.. – невнятно бормотал князь; вид его был жалок.

– Гляди, княже, воздастся тебе при жизни за дела твои, а после смерти за грехи твои воздастся, – продолжал стыдить Георгий. – Бесчестье падет на твою голову, коль не изгонишь поганых с земли Русской!

– Немедля велю полки подымать, владыко, – лепетал Изяслав, ударяя себя кулаком в грудь. – Без победы не ворочусь.

– Сначала проспись, княже! – с брезгливой гримасой воскликнул митрополит. – Как не взволнуется море без ветра, так не получить вечного спасения без покаяния. Блаженны чистые сердцем, ибо они узреют Бога!

– Каюсь, владыко. Каюсь! – Изяслав принялся бить поклоны. – Бес попутал. Каюсь!

Суровое лицо Георгия смягчилось. Последние слова его были ободряющими:

– Лучше позднее раскаяние, князь, чем вечные муки. На человеческую слабость есть Божья милость.

Изяслав, осознав наконец, что отлучение ему не грозит, словно потерял рассудок от переполняющей его радости. Вынув из-за пазухи кошель с деньгами, он протянул его митрополиту. Рука князя дрожала, и кошель упал на каменный пол, из него выкатилось несколько золотых монет.

Георгий с ироничной улыбкой посмотрел на Изяслава, повернулся и пошел прочь, горделиво неся свою седовласую голову в черной камилавке[110]  [110] Камилавка – высокий бархатный головной убор.


[Закрыть]. Священники последовали за митрополитом.

Гертруда, вошедшая в трапезную, застала мужа на коленях на полу, собиравшего раскатившиеся монеты. При этом Изяслав тихонько приговаривал:

– Да простит мне Господь прегрешения мои!..

Гертруду это зрелище не столько удивило, сколько обрадовало. Она стояла за дверью и слышала посрамление Изяслава из уст митрополита, душа ее при этом трепетала от радости. И вот, после услады слуха, княгиня получила усладу глазам: Изяслав ползает на четвереньках почти у ее ног.

«Я наполовину отомщена!» – торжествующе подумала Гертруда.

– Грешник собирает свои грехи, – язвительно промолвила Гертруда.

Изяслав умолк и поднял голову, в этот миг на него обрушился громкий смех. Князь почувствовал гнетущий позор унижения и поспешно вскочил на ноги. Лицо его еще больше раскраснелось от злости.

– Так это ты призвала сюда всю эту братию! Гертруда стояла перед ним в вызывающей позе.

– Положим, я. Что плохого я сделала? Изяслав ничего на это не смог ответить и лишь с еще большей злобой прошипел:

– Попомнишь ты у меня!

* * *

Гертруда намеревалась, когда Изяслав с войском покинет Киев, тайно начать переговоры с сидевшим в темнице Всеславом. Княгиня была настроена решительно. Она задумала извести пленного князя ядом, если ей не удастся склонить его на свою сторону либо если он затребует слишком многого. От мертвого Всеслава пользы, конечно, никакой не будет, но и вреда тоже. Потом этим же ядом можно будет отравить и Изяслава, но сначала нужно склонить его на изменение некоторых статей в «Русской Правде».

Озабоченная этими мыслями, Гертруда заснула поздно. Ей не удалось договориться с Людеком о свидании, но он пришел без приглашения, тихонько постучавшись в дверь перед самым рассветом.

Гертруда проснулась и впустила его. Она была сонная и вялая. Отдаваясь своему любовнику, она почти дремала, не отвечая на его поцелуи и не пытаясь распалить свою страсть. После мучительной ночи с мужем княгиню клонило в сон. Она покорно отзывалась на все желания Людека, сама не подозревая, насколько прелестна в своей расслабленной полудреме с полузакрытыми глазами, локонами, упавшими на лицо, румянцем во всю щеку. Людек исчез так же внезапно, как и появился. Проснувшись на какое-то мгновение, Гертруда увидела, что обнимает подушку, а ей казалось, что Людек все еще с нею в постели.

Пробуждение княгини опять было поздним, вернее, ее растолкала Эльжбета. Зеленые глаза служанки были большими и испуганными.

– Что же ты спишь, тетечка, когда творятся такие дела!

– Дружина выступила? – лениво спросила Гертруда и зевнула. Ей так не хотелось просыпаться.

– Толпа освободила из поруба каких-то людей, брошенных туда за долги, – тараторила Эльжбета, – побила стражу, разгромила лавки резоимщиков на Подоле, богатого иудея Ерухима забили палками до смерти! Купцы и резоимщики бегут к нам на Гору. Князь послал воеводу Коснячко с дружинниками навести порядок в Нижнем Граде. Говорят, сейчас на торжище лютая сеча идет!

Сонливость Гертруды мигом пропала. Не хватало только, чтобы ее замыслы провалились-из-за вечно недовольной киевской черни! Ведь она предупреждала Коснячко, чтоб не давал простому люду оружие!

– Кликни служанок, Эльжбета, – вскакивая с постели, воскликнула Гертруда. – Живее! Чего расселась!

– Я недовольна Святополком, тетечка, – обиженно простонала Эльжбета и сделала вид, что вот-вот заплачет.

– Ах, голубушка, теперь не до того! – отмахнулась Гертруда.

Еще никогда Гертруде не приходилось видеть Изяслава в таком беспокойстве. У князя с похмелья разламывалась голова, а на него со всех сторон сыпались известия о бесчинствах толпы, советы, упреки бояр. Увидев жену, которая сразу потребовала объяснения происходящего, Изяслав раздраженно замахал на Гертруду руками и велел «убираться с глаз долой».

Настоящий переполох произвел Коснячко, который, вернувшись, возвестил, что люд валом валит в Верхний Град, что дружинников, данных ему князем, оказалось недостаточно, чтобы рассеять несметные толпы простонародья.

– Восставшие погромили житные мастерские. Захватили у оружейников больше тысячи готовых копейных наконечников, отняли у фризских купцов полтораста мечей, привезенных на продажу, кольчужный ряд пограбили, – перечислил Коснячко.

– Восставшие?! – встрепенулся сидевший на троне Изяслав. – Ты сказал, восставшие?..

– Ну да, – проворчал Коснячко, потирая синяк над бровью, куда ему угодили камнем. – Шалунами, что ли, назвать молодцев этих иль проказниками? Так от проказ этих Киев, того и гляди, кровью умоется, княже?

– Но почему? – тупо спросил Изяслав.

Он с самого раннего утра был настроен идти в поход на поганых и вдруг – восстание! Как будто без этого хлопот мало? Коснячко усмехнулся краем рта.

– Захотелось народу кровушки нашей попить, княже. Вот и весь сказ!

Изяслава такой ответ вывел из себя.

– Довольно чепуху молоть, боярин! – крикнул князь и хлопнул ладонью по столу. – Ступай и объяви народу мою волю. Пеший полк и дружина нынче же выступают в поход на поганых! Сбор войска на Оболони. Молебен через час, выступление через три часа.

– Да возможно ли, княже? – растерялся Коснячко. – Меня и слушать-то никто не станет!

– Ступай! – заорал Изяслав и длинно выругался. Коснячко побагровел, склонил голову и вышел.