Текст книги "Святославичи"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Воибор на своей громыхающей телеге далеко отстал от княжича.

Заботы князя Изяслава

Однажды пожаловал в Чернигов половецкий хан Токсоба с пышной свитой. Хан привез Святославу богатый выкуп за дочь убитого в сражении два года тому назад хана Искала. Искал был побратимом Токсобы, и, поскольку все родственники юной половецкой хатунь погибли в том злополучном походе половцев на черниговские земли, заботу о ней взял на себя хан Токсоба.

– Долгонько ты, друже, золотишко собирал, – подтрунил над ханом Святослав. – Дочь Искалова уже и язык наш успела выучить, и к квасу привыкла, и к бане русской. Захочет ли она обратно в кочевье?

– Степную волчицу молоком не прикормишь, княс, – с полуулыбкой молвил Токсоба. – Вот увидишь, как обрадуется мне несравненная Бикэ-хатун.

В гридницу ввели пленную половчанку.

Олег, сидевший вместе с братьями среди черниговских бояр, впервые своими глазами увидел пленницу, о которой много раз слышал.

Половчанка была одета по обычаю своего народа в облегающие шаровары, заправленные в короткие сапожки, в ярко-красный кожух с узкими рукавами, голова была покрыта тончайшим покрывалом.

Длинные волосы золотисто-рыжего цвета были заплетены в две косы, переброшенные на грудь. Если бы не слегка раскосые глаза, не тонкий прямой нос с красиво очерченными ноздрями, не восточный овал лица, дочь Искала вполне можно было принять за славянку.

Взоры множества мужчин не смутили девушку, все внимание которой сразу устремилось к сородичам. Цветастые стеганые халаты степняков, их короткие яркие кафтаны сразу бросались в глаза на фоне менее ярких одежд русичей.

Токсоба заговорил с пленницей на ее родном языке.

Половчанка оживленно отвечала, бросая взгляды то на Токсобу, то на сидящего на троне Святослава. Блестели в улыбке белые, будто жемчуг, зубы, лицо девушки стало еще краше.

– Прощай, Бикэ Искаловна, – торжественно произнес Святослав, – отныне ты свободна как ветер. А то, что креститься в православие тебя понуждали, не обессудь, обычай у нас такой – всех язычников в истинную веру обращать.

– Так ты крещеная? – Токсоба изумленно воззрился на Бикэ.

Бикэ с отвращением тряхнула головой, ее красивые глаза гневно сузились.

– Не была крещеной и не буду! Ненавижу я веру христианскую! Христиане едят тело мученически загубленного Божьего Сына и пьют кровь Его. Все христиане злодеи и насильники. И первый из них – князь черниговский! – Половчанка ткнула в Святослава пальцем. – Он надругался надо мной, когда я не захотела ласкать его. И в дальнейшем заставлял меня спать с ним, это было много раз. Увези меня отсюда, хан. Увези скорей!

Бикэ бросилась к хану и, упав на колени, обняла его ноги.

Среди половцев прокатился гневный ропот. Токсоба медленно поднял вверх правую руку, и ропот смолк.

Святослав, нахмурившись, ждал, что скажет хан.

Бояре черниговские также замерли в напряженном ожидании.

– Уведите Бикэ-хатун, – коротко бросил Токсоба двум своим телохранителям.

Воины подняли девушку с колен и торопливо вывели из зала.

К удивлению русичей, хан сел на пол, сложив ноги калачиком, и тягучим монотонным голосом затянул не то песню, не то молитву. При этом он закатывал глаза и делал какие-то непонятные движения руками. Ханская свита тоже опустилась на пол, образовав широкий полукруг позади Токсобы. Но никто из половцев не проронил ни звука, хотя некоторые из них шевелили губами. Это действо продолжалось долго, наконец Токсоба встал на ноги. Приближенные выстроились у него за спиной.

– Я спрашивал наших духов, княс, как мне поступить, – сказал Токсоба, пристально глядя на Святослава, – и духи сказали мне…

– Довольно, – прервал хана Святослав, – я все понял. Ты прав, хан, и духи твои правы. Я поступил бесчестно с дочерью Искала, не по-христиански поступил. Бикэ права, я, наверно, худший из христиан в этом городе, но не все христиане такие. Как вы говорите: в каждом стаде попадается паршивая овца.

– О! – на лице Токсобы появились изумление и восторг. – Княс знает наш язык? Это Бикэ научила тебя?

– А ты, думал, хан, что я только прелестями ее наслаждался? – усмехнулся Святослав. – Язык ваш мудреный, надо признать, но не мудреней латыни. Ладно, забирай свое золото обратно. Ведь это сказали тебе твои духи.

– Ты не паршивый овца, княс, – с почтением промолвил Токсоба, – ты мудрый вожак. Ты в честном бою одолел моего побратима, и дочь его была твоей законной добычей. А то, что сердце твое соблазнилось ее красотой, говорит не о подлости христиан, но о сущности женской породы, соблазняющей не только князей, но и небесных властителей. Душа твоя широка как степь, коль ты не впал в гнев от слов Бикэ и сам возвращаешь выкуп за нее. Может, ты и хитришь, княс, но хитрость твоя не от коварства, а от большого ума.

Дальше Токсоба заговорил на половецком наречии, и Святослав, не перебивая, слушал его.

Закончив говорить, хан вопросительно посмотрел на князя. Святослав ответил хану на его языке так свободно, что знатные половцы восхищенно зацокали языками.

Токсоба обернулся на своих беков и гордо проговорил, кивнув на Святослава:

– Это мой друг. Большой друг! Степь и Русь две великие силы, княс, – продолжил Токсоба. – Если бы эти две силы объединились, то сокрушили бы и Византию, и Болгарию, и Венгерское королевство.

– Такому союзу не бывать, ибо вы – язычники, а мы – христиане, – сказал Святослав.

– Ай, ай, княс, – заулыбался Токсоба, – когда в степи половодье, то иной раз видишь, как сидят рядышком на островках и лисы, и зайцы, и кабаны, и камышовые кошки. Смирно сидят, как овечки!

– Но ненадолго мирит зверье общая беда, – возразил Святослав, – схлынет вода, и лисица вновь станет гоняться за зайцем. Разве есть у русичей и половцев общие несчастья, способные помирить их?

– У родственников все несчастья общие, княс, – хитро улыбнулся Токсоба. – Сделай Бикэ женой одного из своих сыновей, и мой род станет опорой твоему княжеству. В походы станем вместе ходить, всех своих врагов одолеем и добычу поделим.

– Вот ты куда клонишь, хан, – засмеялся Святослав. – Не станет Бикэ креститься, упрямая она, а без этого не бывать ей законной женой христианина.

– Мою племянницу для сына своего возьми, – предложил Токсоба. – Я заставлю ее принять веру православную и богатое приданое за ней дам. Породниться с тобой, княс, для меня большая честь.

– Породнилась кобыла с волком, так осталась без жеребят, – проворчал боярин Веремуд, переглянувшись с братом Алком.

Олег, услышав слова Веремуда, посмотрел на отца. Но князь Святослав и сам был не расположен родниться с ханом.

– Благодарю на добром слове, хан, но братья мои этого не одобрят, – молвил Святослав, – да и митрополит киевский осудит, ведь крестится одна невеста, а родня ее так некрещеной и останется. Придется мне и сыну моему до конца дней своих грех замаливать.

– Зря ты, княс, на братьев своих наговариваешь, – покачал головой Токсоба. – Брат твой Савалт недавно сватов в Степь засылал к хану Терютробе, просил у него дочь себе в жены. Я слышал, Терютроба дал свое согласие. Ему такой зять и в честь и в радость!

Святослав ничего не знал об этом, поэтому улыбка мигом исчезла с его лица.

– В обман ты меня вводишь, Хан! Не поверю, чтоб Всеволод возжелал себе в жены половчанку, покуда он сам мне об этом не скажет.

– Солнцем клянусь, правду молвю, княс! – Токсоба прижал руку к груди. – Многим я лгал в своей жизни, но тебе не лгу…

Задело это известие Святослава за живое, поэтому, поскорее проводив половцев, засобирался он в Переяславль.

В эту поездку князь взял с собой из сыновей только Романа. У Давыда зуб вдруг разболелся, да так, что щеку раздуло, а Олег и Ярослав сами ехать отказались, – еще жила обида за Оду.

По дороге Роман заговорил о Токсобе и Бикэ. Поведение отца во время приема половецких послов не во всем понравилось Роману. Со свойственной ему прямотой Роман заявил об этом Святославу.

Их кони шагали бок о бок по степной дороге.

– Спрашиваешь, почто я золото вернул? – задумчиво проговорил Святослав, сбоку поглядывая на сына. – Да уж из страха перед степными духами, сынок. И благородство мое было показное, ибо надобен мне в степи пусть один, но надежный друг. Хотелось бы, чтобы им был хан Токсоба. Он ведь не кичится тем, что половец благородных кровей, не взирает на нас, русичей, свысока, как хан Шарукан, например. Наоборот, Токсоба приглядывается к нам, язык наш выучил, желает даже породниться с кем-нибудь из русских князей. Токсоба зрит далеко вперед. Ныне половцы меж собой дружны и враги покуда не грозят им, но это не продлится вечно. Со временем какая-то половецкая орда станет сильнее, какая-то ослабеет, а в степи действует закон волчий – сильный загрызает слабого. Более могущественные ханы подчинят своей воле ханов слабых, а иных уничтожат. Вот и ищет Токсоба себе союзника на Руси на будущее.

– Можно выдать племянницу Токсобы замуж за Давыда иль за Олега, – предложил Роман, – нам самим такой союзник пригодился бы.

Святослав раскатисто захохотал.

– Сам-то не горишь желанием идти под венец с половчанкой.

– Бикэ я бы взял в жены, – улыбнулся Роман. – Норовистая она, а я таких люблю.

– Не пристало нам с погаными родниться, сын мой, – посерьезнев, сказал Святослав. – Наши отцы и деды, небось, с печенегами браков не заключали, всегда бились с ними насмерть и отгоняли от рубежей русских. Половцы не лучше печенегов, тоже язычники.

– А как же дядя Всеволод? – спросил Роман.

– Ума не приложу, – вздохнул Святослав. – Спьяну Всеволод ничего не решает, нехристей всегда сторонился, не иначе, бес попутал брата моего.

Занимать себя грустными мыслями в такой погожий день Святославу не хотелось, и он воскликнул, запрокинув голову:

– День-то какой жаркий сегодня, Ромка! А небо будто бирюзой налилось… Слышишь, жаворонок поет! Эх, почто я не птица?..

Святослав дал шпоры коню и поскакал по дороге, сдернув с головы шапку и засвистев по-разбойничьи. Роман помчался следом, улюлюкая на скаку. Два длинных следа взбитой пыли тянулись за лихими наездниками, стремительно удалявшимися в знойном мареве ковыльной степи.

Княжеские дружинники продолжали ехать неторопливым шагом, щуря глаза от косых солнечных лучей и зорко поглядывая по сторонам. Они уже привыкли к выходкам князя.

Лишь воевода Перенег с усмешкой подумал про Святослава:

– Сорок лет стукнуло, а блажи ребяческой не убавилось.

* * *

Всеволод обрадовался внезапному приезду брата, но был немного удивлен его холодностью.

– Не хотел я с порога заводить об этом речь да, видно, придется, – сказал Святослав, переодевшись с дороги, но еще не сев за стол.

– О чем ты? – поинтересовался Всеволод.

– Да о твоем намерении богомерзком, – сердито ответил Святослав. – Скажешь, не засылал ты сватов к хану Терют-робе?

– Ах, это! – Всеволод засмеялся. – Скоро до тебя слухи доходят, брат.

– А ты скоро снял траур по супруге своей. Полгода всего прошло, как схоронили Анастасию, а вдовец наш опять под венец идти собрался. – Святослав осуждающе посмотрел на Всеволода. – Да с кем. Боже правый! С половчанкой! Ты хоть в лицо-то ее видел?

– Сваты мои видели, – ответил Всеволод, – сказали, ладная девица и лицом, и фигурой. По-русски только не разумеет, но это беда поправимая.

Всеволод был спокоен. Было видно, что возмущение брата нисколько на него не действует. Принятое решение казалось ему продуманным и вечным. Именно это Всеволод и попытался втолковать Святославу.

– Ты в своем Чернигове далеконько от степи живешь, а у меня степь под боком. В любое время года жди набега. Половцы – не торки, их как мошкары много. Чтобы одолеть поганых, надо всю Русь в кулак собрать, а Изяславу это не под силу. Изяслав заманил Всеслава в ловушку и рад, что сбыл беду, как соседову жену. Ему и невдомек, что настоящая беда только из степи нагрянуть может. Перво-наперво ко мне, а уж опосля до Киева и Чернигова докатится. Коль нельзя одолеть поганых, значит, с ними дружить надо. Пущай ханы за Днестром и Дунаем добычу берут, пущай от набегов половецких у венгров и ромеев голова болит.

– Может, ты и сына своего на половчанке женишь? – угрюмо спросил Святослав.

– Надо будет, женю и сына.

– Хвала Господу, отец наш не слышит тебя, брат.

– Времена ныне другие, Святослав. Валы и мечи не спасут от степняков, унять их можно, лишь породнившись с ними. Я думаю, отец меня понял бы.

– С одним ханом породнишься, Всеволод, а все прочие ханы как были тебе недругами, так недругами и останутся.

– Ежели и ты, брат, женишь сынов своих на половчанках, то врагов в степи у нас станет меньше.

– Еще чего! – фыркнул Святослав. – Скорее я въеду в Иерусалим вперед ногами! Одумайся, брат, пока не поздно. Христом Богом тебя прошу, одумайся! Как на это в Царьграде-то посмотрят?

– Лучше Анастасии мне жены все равно не найти, – хмуро промолвил Всеволод, – такая была одна во всем свете. Ты про траур упомянул, Святослав. Так я на это скажу, что по Анастасии моей ненаглядной до скончания века своего траур носить буду в сердце своем. Ты ведь из княжеских интересов на Оде женился, и я собираюсь взять за себя половчанку потому же.

– Меня жениться на немке отец принудил, – возразил Святослав. – Тебя-то кто принуждает? Еще молния не сверкнула, брат мой, а ты уже грозы испугался.

Разговор двух князей продолжался уже за столом.

Святославу кусок не шел в горло. Он говорил много и возмущенно, приводя самые необычные доводы против жены-половчанки, даже такой нелепый, что совокупляться с язычницами якобы вредно для здоровья христианина.

– То-то, я гляжу, тебя хворь извела после ночей с пленной дочерью хана, – с усмешкой заметил Всеволод брату.

Роман и Перенег, также находившиеся за столом, дружно засмеялись: Всеволод угодил не в бровь, а в глаз. Святослав смутился и замолчал.

Дочери Всеволода разделили мнение Святослава. Более того, в своем черниговском дяде Янка и Мария видели последнее средство, способное избавить их от мачехи-половчанки. Юные княжны со слезами на глазах заклинали Святослава образумить отца или забрать их с собой в Чернигов. Это, пожалуй, было единственное, чего добился Святослав своим приездом. Всеволод объявил дочерям, что как только половецкая хатунь прибудет в Переяславль, им можно будет уехать в Чернигов. Чтобы не видеть ненавистную для них свадьбу.

Из Переяславля Святослав отправился в Киев. Ему захотелось узнать мнение Изяслава относительно затеи Всеволода. И особенно хотелось с его помощью попытаться расстроить этот брак.

Изяслав, к разочарованию Святослава, не выразил негодования, явно озабоченный чем-то другим. Он даже обронил фразу, что, мол, Всеволоду виднее, кого брать себе в жены.

Святослава подобное легкомыслие вывело из себя:

– Да ты, брат, белены объелся, что ли?! А ежели и я выгоню Оду ко всем чертям и женюсь на бохмитке[99]  [99] Бохмиты – так на Руси называли мусульман.


[Закрыть] иль на язычнице косоглазой. Что ты тогда запоешь?

Видя, что Святослав закусил удила, Изяслав поскорее вытолкал из светлицы служанку, постригавшую ему ногти на руках, и плотнее притворил дверь.

– Чего ты разорался? – зашипел он на Святослав. – Эка невидаль, Всеволод на басурманке женится! Да венгры давным-давно с печенегами так перемешались, что не отличить ныне, кто там венгр, а кто печенег. Чай, не простолюдинку берет в жены брат наш, но ханскую дочь. Наши священники окрестят ее, имя дадут христианское. Станет половчанка одежды русские носить, а со временем и песни русские петь. Была бы мила, а что косы глаза не беда. Всеволод не вершком меряет, а аршином. Так, глядишь, и ханов половецких когда-нибудь окрестим. Смекай, брат! Святослав презрительно усмехнулся.

– Не все сбывается, что желается.

– Спорить не стану, – согласился Изяслав, – споткнуться и на ровном месте можно. Но запретить Всеволоду мы не можем. Он сам князь.

– Но ты-то великий князь! И нам со Всеволодом вместо отца, – упорствовал Святослав. – Прояви же свою волю, избавь наш род от позора!

– Сплеча ты рубишь, брат мой, – вздохнул Изяслав, – а в таком деле горячиться нельзя. Сам говоришь, что сваты Всеволоды уже из степи вернулись и согласие хана на брак с ним привезли. Теперь на попятный идти нельзя: и невесте позор, и Всеволоду посрамление.

– У нашего Федорки свои отговорки – недовольно бросил Святослав. – Тогда вина хоть налей, великий князь. В горле что-то пересохло.

Изяслав вскочил со стула, оживился, заулыбался.

– Вина так вина! Нешто я брату своему не налью.

Он выглянул за дверь. Пока Изяслав отдавал распоряжения, Святослав перелистывал лежащую перед ним на столе книгу. То была «Русская Правда».

За вином разговор Ярославичей перешел в другое русло.

– Ума не приложу, брат, что мне со Всеславом делать, – посетовал Изяслав. – Гертруда все уши мне прожужжала, убей да убей Брячеслава вместе с сыновьями. Бояре мои советуют убить одного Всеслава, а сынов его отпустить, но клятву с них взять не поднимать меч на князя киевского и его братьев. А ты что присоветуешь?

– Посади Всеслава на стол новгородский, пусть-ка новгородцы над ним поизмываются, – с улыбкой сказал Святослав.

– Тебе смех, а у меня от дум голова пухнет, – проворчал Изяслав.

– Тогда отправь Всеслава прямиком в ад, в рай-то этого колдуна вряд ли пустят.

– А сыновей его?

Изяслав в упор посмотрел на Святослава, но тот и бровью не повел.

– И сыновей туда же.

– Хочешь, чтоб я еще грех на душу взял? – нахмурился Изяслав. – И так черноризцы глаза мне колют тем, что я крестное целование нарушил. Сначала митрополит битый час пыхтел у меня над ухом, потом игумен Феодосии из Печерской обители приезжал, тоже слюнями брызгал. Знаешь, брат, меня ведь от Церкви православной отлучить грозятся, коль я казню Всеслава.

Святослав серьезно покивал головой: с такой угрозой нельзя не считаться.

– Митрополит грозил? – спросил он.

– А кто же еще, – криво усмехнулся Изяслав. – Антоний же Печерский обещал проклятье на меня наложить, коль я до зимы не отпущу Всеслава на волю.

– Серебром звенеть не пробовал?

– Да что ты, брат! В Печерах одни бессеребренники собрались. Для Всеслава на волю.

– А ты попробуй, – посоветовал Святослав, – сатана и святых искушает.

– Надумал я сына своего Святополка в Полоцк посадить, – вдруг признался Изяслав. – Что скажешь на это, брат?

– Дело верное, но вместо Святополка отправь в Полоцк Ярополка, больше проку будет, – ответил Святослав, вспомнив, сколь дней Святополк по лесам плутал, разбитый Всеславом. Для полочан, которые гордятся своим Всеславом, Святополк битый князь, уважать его они не будут.

– Молод еще Ярополк для княжеского стола, – отведя глаза в сторону, возразил Изяслав.

Святослав не стал настаивать, понимая, сколь дорог Изя-славу младший сын.

Разговор опять перешел на другое.

Изяслав неожиданно повел Святослава в свои дальние покои, окнами выходившие на широкую гладь Днепра и на застроенный низкими деревянными домами Подол.

– Вижу по лицу твоему, брат мой, случилось что-то у тебя, – смекнул Святослав, глядя на то, как Изяслав запирает за собой двери и ведет его дальше в самую укромную светлицу, где их никто не мог подслушать. – Не иначе, тучи над головой твоей сгущаются. Прав я аль нет?

– Сгущаются, сгущаются! – пробурчал Изяслав, усаживаясь в кресло с высокой спинкой. – Вот-вот молнии засверкают. Садись, брат. Слушай.

Святослав сел на стул и оперся ладонями в колени, так он делал, когда его разбирало сильное любопытство.

Изяслав коротко поведал брату о том, как один торговец оскорбил боярскую жену средь бела дня. Супруг оскорбленной боярыни в пылу гнева убил того торговца прямо на княжеском суде. Сын убитого поклялся отомстить обидчику кровью за кровь, что и сделал спустя полгода.

– Убийца моего боярина даже не пытался скрываться, ибо, по его утверждению, поступил он по Закону Ярослава, – сказал в конце Изяслав. – Дружина моя требует смертной казни торгашескому сынку. Тот сидит покуда у меня в порубе.

– «Покуда» – это до суда иль до смертного приговора, который ты намерен ему вынести? – спросил Святослав, чем смутил Изяслава.

– Я хотел спросить твоего совета, брат.

– Совета в чем?

– А ты не понимаешь?

– Я пойму, когда ты скажешь, чего ты хочешь – суда или казни, – спокойно пояснил Святослав. – Ведь по закону ты должен отпустить этого убийцу, но ты, видно, решил нарушить закон ради бояр своих.

– Я ничего еще не решил, – раздраженно промолвил Изяслав. – И что у тебя за привычка припирать меня к стенке! Я жду от тебя совета, как мне поступить с убийцей боярина моего, а ты вместо этого начинаешь цепляться к словам.

– Хорошо, давай спокойно во всем разберемся, – миролюбиво предложил Святослав.

Давай.

– Стало быть, ты не хочешь идти против своих бояр и вместе с тем не хочешь нарушать закон, установленный отцом нашим. Так?

– Так, – после краткого раздумья ответил Изяслав.

– Ты на распутье и не знаешь, как поступить? Изяслав молча кивнул.

– В таком случае ты должен поступить как князь, – твердо произнес Святослав. – Это все, что я могу тебе посоветовать, брат.

– Что-то я тебя не пойму, – медленно проговорил Изяслав, с неудовольствием взирая на Святослава. – Скажи-ка лучше, как бы ты поступил на моем месте.

Святослав опустил голову, пряча улыбку. Однако эта улыбка не осталась не замеченной Изяславом.

– Чему ты усмехаешься? – сдвинув брови, спросил он.

Святослав посмотрел в глаза брату с тем озорным вызовом, какой проявлялся у него не только во взгляде, но и в улыбке, и в речи, смотря по случаю и настроению.

Между братьями опять назревало противостояние, и первым это почувствовал Святослав. Но он не желал портить отношения с Изяславом.

– Ладно, я скажу тебе напрямик, брат, – промолвил Святослав серьезно, – поступай по закону, это и будет княжеским поступком.

– Иными словами, ты хочешь поссорить меня с дружиной, – мрачно произнес Изяслав. – Ты этого хочешь?

– Ты спрашивал моего совета, я дал тебе его, – пожал плечами Святослав. – Не хочешь, не следуй ему. Казни убийцу боярина твоего, и дело с концом.

– Легко сказать «казни убийцу»! – вспылил Изяслав. – Ежели бы все было так легко, я обошелся бы и без твоих советов. Стоит мне преступить закон, и все киевские торгаши возмутятся, их поддержит чернь. Дело-то громкое! Отпущу я убийцу, бояре мои на меня попрут, мол, не защищаю верных слуг своих от татей.

– Э-э, брат, да ты, я вижу, хоть и на троне сидишь, а не господин! – разочарованно протянул Святослав. – Отец наш, умирая, думал, что облегчил нам правление своей «Русской Правдой», а на деле выходит, что лишь усугубил положение наше княжеское.

– Не по всем статьям «Русская Правда» хороша, – словно оправдываясь, проговорил Изяслав. – К примеру, нельзя равнять в кровной мести бояр и меньших людей.

– Торговец – не смерд, – возразил Святослав, – иной торгаш побогаче иного боярина. И пользы от иного торгаша больше, чем от нескольких бояр. А твой боярин Яловат, царствие ему небесное, раз первым вооруженную руку поднял, значит, на нем и вина. Тебе, брат мой, следовало сразу виру с него взять да побольше, а родню убитого торговца дарами задобрить, но ты стал на сторону боярина и вот расплата. Сын торгаша, убивая Яловата, действовал по закону. А тебе-то, князю киевскому, будет труднее поступать по закону после всего случившегося, нежели ему, маленькому человеку.

– А ты бы пошел наперекор своей дружине, брат? – спросил Изяслав, сверля Святослава испытующим взглядом. – Ответь честно.

– Невозможно сделать так, чтобы и волки были сыты и овцы целы, – промолвил Святослав и после паузы со значением добавил: – Важно знать, над кем ты пастырь: над волками иль над овцами. И совершать поступки свои, исходя из этого знания.

Изяслав вглядывался в лицо Святославу, о чем-то размышляя. Наконец он произнес:

– Ты, конечно, пастырь над волками. А Всеволод?

– Ты же знаешь, как много неимовитых людей во Всеволодовой дружине, – уклончиво ответил Святослав.

– В моей дружине меньших людей нет, – сказал Изяслав, – и мне следовать по закону не всегда сподручно. Ты понимаешь меня, брат?

– Прекрасно понимаю, – отозвался Святослав. – Потому-то тебе нелегко идти против своих старших дружинников, даже если закон обязывает к этому.

– Теперь ты попрекаешь меня, – нахмурился Изяслав.

– Ив мыслях не держу упреков, – спокойно сказал Святослав. – Вижу, в какое нелегкое положение ты угодил, княже киевский.

– И тебя может постичь такой же жребий, Святослав.

– Я думал над этим и выход тут один.

– Действовать по закону.

– Конечно, князь должен блюсти законы, но прежде всего князю надлежит не допускать правоты слабого над сильным, а также ослаблять влияние сильных доверием к себе слабых.

– Ну заговорил загадками, как дед-ведун, – проворчал Изяслав. – Чем туману напускать, сказал бы прямо, как поступил бы на моем месте.

– А ты уступи мне стол киевский, брат, тогда и узнаешь, как я стану действовать на твоем месте, – то ли шутя, то ли всерьез предложил Святослав, губы его улыбались, но глаза были серьезны.

– Ишь ты, «уступи»! – скривился Изяслав. – Плохо тебе, что ли, в своем Чернигове?

– Не по плечу тебе великокняжеская власть, брат мой, коль пустяшный случай в такие сомнения тебя загнал, – заговорил Святослав с ноткой осуждения в голосе, – коль на поводу у бояр своих идешь. Больно мне смотреть на тебя. Великий князь должен быть господином и словам, и делам своим, ибо он – князь! А ты еще и шагу не ступил, а уже трясешься, как бы кого не обидеть. Отцовский закон готов ногами попрать в угоду дружине своей. Стыдись, брат! Изяслав вскочил с кресла и забегал по комнате.

– Ты чего это? Поучать меня хочешь?.. Шибко умный, да?.. Вижу, как ты на стол киевский давно метишь!.. Думаешь, попался Изяслав, как заяц в силок. Может, думаешь еще, что тебя на стол киевский позовут. Дал Бог братьев, одного из Переяславля не дозовешься, другой только и помышляет, как меня с трона оттолкнуть!

«Да чего тебя сталкивать, сам упадешь!» – подумал Святослав.

А Изяслав продолжал бегать взад-вперед и изливать свое негодование.

– Мне ли не знать, какие мыслишки в голове твоей гуляют. Вместе ведь росли. Ты в отрочестве ставил себя выше нас со Всеволодом. Только зря ты думаешь, будто великокняжеская власть такое уж благо: голова от забот кругом идет! Умники в боярской думе одно талдычат, крикуны на вече другое, польская свита супруги моей третье, а я, как осиновый кол, посередке и на меня все грехи вешают. Тут я не прав, этим я не угодил, про тех забыл. Кругом виноват!

Думал, брат родной мне подскажет, по какой тропинке ступать, дабы не оступиться. Но брат-то у меня такой заумный, что в речах его смысл узреть мудрено. А коль по-простому скажет, то как обухом по голове – уступи-ка ему стол киевский, ни много ни мало. Ежели ты так умен, дай совет дельный, а не ходи вокруг да около. Эдак каждый может рассуждать, мол, заранее надо промыслить о том, не допустить того, не проморгать сего… Ты скажи, как исправить допущенный промах, а уж избежать его повтора, о том я сам позабочусь.

– Я же сказал тебе, поступай по «Русской Правде», – сказал Святослав.

– Не могу я против дружины своей идти, понимаешь ты это иль нет! – Изяслав в отчаянии постучал себя кулаком в грудь. – Ты сам-то часто наперекор боярам своим идешь?

– Тогда предай смерти убийцу Яловата, – вставил Святослав.

– И на это пойти не могу! – воскликнул Изяслав. – И так по Киеву слух ходит, будто в день суда народ повалит на княжий двор. Как же я принародно закон нарушу. В уме ль ты, брат?

Святослав почесал голову и рассмеялся.

– Стало быть, ехало не едет и ну не везет.

– Мне от смеху твоего не легче, – рассердился Изяслав, – ты по делу толкуй, а нет, так проваливай отсель. У меня своих пересмешников хватает!

Святослав откашлялся в кулак и хмуро произнес:

– У меня у самого та же беда, да только с другого боку: с ролейными закупами[100]  [100] Ролейный закуп – кабальный смерд, посаженный на землю князя или боярина и не имеющий права уйти от своего господина. От слова «ролья» – пашня.


[Закрыть] сплошная морока. В «Русской Правде» лишь повинности закупов указаны да вира за убийство закупа, а как принудить смердов-закупов работать на господском поле три дня в неделю, про то не сказано ни слова. Наказания за провинности тоже перечислены. Стало быть, устарел Закон отца нашего. Вот о чем нам подумать следует, брат мой.

– Кому это нам? – подозрительно прищурился Изяслав.

– Тебе, мне и Всеволоду.

* * *

Вечером пришел Изяслав в спальню довольный: надоумил-таки его Святослав. И впрямь, чем голову ломать, к Закону приноравливаясь, не проще ли Закон переменить. Вот управится Всеволод с брачными хлопотами, соберутся Ярославичи вместе и поразмыслят над «Русской Правдой». Сынку же торгашескому Святослав посоветовал побег устроить для успокоения народа. А чтобы бояре киевские ничего не заподозрили, Изяслав должен после этого строжайший розыск учинить по всему городу.

Гертруда, глядя на довольное лицо мужа, укладывающегося на ложе, поинтересовалась:

– Чему ты так радуешься, муженек? Сияешь как полная луна!

Изяслав с нежностью запечатлел на лбу супруги долгий поцелуй.

– Покойной ночи тебе, любая моя. Уединению с тобой радуюсь, телу твоему бесценному, к коему ты меня с недавних пор опять допускать стала.

– Ой, не лги мне, Изяслав! Ой, не лги! – Гертруда погрозила мужу пальцем. – О чем со Святославом шептался? Гляди, обведет он тебя вокруг пальца.

– И за всем-то углядит, и обо всем-то проведает, кудесница моя кареглазая! – прижимаясь к жене, ласково молвил Изяслав. – Еще бы мысли чужие читать умела.

– Твои-то мысли, сокол мой, я и так все наперед знаю, – с легкой усмешкой заметила Гертруда.

Чувствуя, куда тянется рука Изяслава, и ощущая на своей щеке его возбужденное дыхание, Гертруда попыталась отстраниться.

– Остынь, свет мой. В канун-то чистой субботы грех. Иль не христианин ты?

– Да с крестом на шее покуда, – невозмутимо ответил Изяслав, стаскивая с жены тонкую исподнюю рубашку. – В народе говорят, что днем грешно, то ночью потешно. Ляг же под меня, как ты это умеешь. Истомился я по тебе за день!

– Все вы, русичи, грешники, – со вздохом произнесла Гертруда, ложась поудобнее…

Княжеский постельничий Людек, притаившись под дверью ложницы, затаив дыхание, прислушивался к тем неясным звукам, доносившимся изнутри. Сначала ему были слышны негромкие голоса князя и княгини, которые вскоре смолкли и потянулась волнующая молодую кровь череда звуков, несколько приглушенных и разделенных порой долгими паузами полнейшей тишины. Тогда Людеку начинало казаться, что князь и княгиня наконец уснули. Но, спустя минуту или две, острый слух постельничего снова улавливал шевеление в ложнице: не то скрип кровати, не то еще что-то.

От долгого стояния в полусогнутом положении у Людека затекла поясница, заныла шея, но он по-прежнему не мог оторвать ухо от двери, словно путник, измученный жаждой, припавший к роднику с чистой водой.

Внезапно Людек услышал протяжные стоны княгини, полные расслабленной неги. Сердце его яростно заколотилось в груди, а на лбу выступил пот. Его обожаемая госпожа там за дверью сейчас отдается своему супругу, которого она совсем не любит, даже больше, презирает и за глаза называет «вонючим медведем». Это слышали все служанки княгини.