Текст книги "Митридат"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

– Кажется, друг мой, народ тебя любит и почитает,– сказал Митридату Никомед.– Какое звучное прозвище дали тебе граждане Синопы – Евпатор! А вот, мои подданные прикрепили мне довольно избитое среди царей прозвище– Филопатор (что означает любящий отца). Сколько уже было царей с таким прозвищем среди пергамских Атталидов, сирийских Селевкидов и египетских Птолемеев. Выходит, что я– один из многих. А ты, друг Митридат, единственный в своем роде. Во всяком случае, я больше не припомню царей с таким же прозвищем, как у тебя. А ты, Лаодика?

Никомед повернулся к супруге, сидевшей рядом с ним.

– Я тоже не припомню,– ответила Лаодика.– Поздравляю тебя, брат мой, такое прозвище– редкость среди царей.

– Мне мое прозвище не нравится,– признался Митридат.– Получается, все мои достоинства выражены лишь тем, что я родился от благородного отца. Ничего, со временем я своими победами добуду себе другое прозвище. Вот увидите!

Митридат подмигнул Лаодике и Никомеду.

– Почему Роксана и Ниса не прибыли сюда вместе с нами?– поинтересовалась у брата Лаодика, когда глашатай объявил первый заезд колесниц.

– Ниса не выносит шумных сборищ,– ответил Митридат,– а Роксана сказала, что недомогает сегодня.

– Не иначе Роксана перебрала вчера винца,– с хитрой улыбкой вставил Никомед.

– Неправда,– тут же возразила Лаодика,– на пиру Роксана почти не притрагивалась к вину, а, когда мы уединились с ней и Нисой на террасе, и вовсе ничего не пила. Свидетель Зевс!

– Ну, если такой свидетель, то я умолкаю!– с иронией промолвил Никомед.

После нескольких заездов на колесницах, запряженных четырьмя лошадьми, начались заезды на восьмиконных запряжках. Во время каждого заезда зрители делали ставки. Синопцы прекрасно знали всех возниц и столь же прекрасно разбирались в лошадях. Этому они научились, оказавшись под властью понтийских царей, уделявших коннице особое внимание.

Восьмиконные запряжки сменили квадриги, запряженные двенадцатью лошадьми. Никомед и Лаодика не скрывали своего изумления: по дюжине лошадей в одной запряжке они еще не видели.

– Погодите,– загадочно улыбался Митридат,– то ли еще будет!

И в самом деле, после заезда двенадцатиконных колесниц глашатай объявил заезд на квадригах, запряженных шестнадцатью лошадьми.

– Какими же силачами должны быть возницы этих запряжек,– проговорила изумленная Лаодика.– Интересно взглянуть на них.

– Один из них стоит перед тобой, дорогая сестра,– сказал Митридат, снимая с себя плащ.

Никомед удивленно разинул рот. Большие глаза Лаодики от удивления стали еще больше.

Под рев переполненных трибун три шестнадцатиконных колесницы взяли старт. Митридат правил колесницей, запряженной белыми лошадьми. Два других возницы– рыжими и гнедыми. Несущиеся во весь опор кони с развевающимися гривами были подобны птицам в стремительном полете. Вертящиеся с бешеной скоростью колеса квадриг, казалось, вот-вот оторвутся от земли. Лаодика, прижав руки к груди, не отрываясь, следила за возницей, правившим белыми лошадьми. Он обошел своих соперников и был впереди: плечистый, могучий, с буграми мышц на загорелых обнаженных руках, с золотистыми кудрями, которые трепал ветер.

«О боги!-думала восхищенная Лаодика.-Вылитый Фаэтон!»

Колесница Митридата пришла первой.

– Твой брат– необыкновенный человек, дорогая моя,– заметил супруге Никомед.– В нем столько силы, упорства и честолюбия, что я не удивлюсь, если со временем он затмит подвиги

Геракла либо станет Великим, как царь македонский Александр.

«Да, Митридат достоин великой доли в отличие от некоторых»,– подумала Лаодика, незаметно бросив на мужа неприязненный взгляд.

В ней все больше росло разочарование Никомедом, а после встречи с возмужавшим Митридатом вифинский царь и вовсе упал в глазах честолюбивой Лаодики. Она считала унизительным для себя делить ложе со столь слабовольным и слабосильным человеком, как царь Никомед. Лаодика полагала, что ее красивым телом вправе обладать только такой могучий и упорный царь, каким является ее брат.

Вот почему Лаодика завела с Митридатом такой разговор, когда они оказались наедине в усыпальнице их матери. Это произошло на другой день после скачек.

– Вся жизнь моя полна разочарований, Митридат,– сказала Лаодика, утирая слезы. Перед этим она несколько минут проплакала

над саркофагом с телом матери.– Мама была права, когда говорила мне: счастье и несчастье женщины зависит от мужчины, будь она хоть пастушка, хоть царица. Сначала судьбой женщины распоряжается ее отец, блюдя исключительно свои интересы, затем муж, ценящий прежде всего приданое своей суженой и могущество ее родни.

Любить царственной женщине позволительно лишь своих детей, рожденных, как правило, от нелюбимого супруга. Помышлять же о более сильном чувстве, пробуждающем страсть, дозволено скорее блудницам, нежели царицам. Разве это справедливо?

– Это несправедливо,– согласился Митридат, не понимая, куда клонит сестра.

– Никомед мне противен,– на красивом лице Лаодики появилась гримаса отвращения,– противен во всем! Его поцелуи мне несносны, как и прикосновения его вечно влажных скользких пальцев. Когда он перепьет вина, то по ночам мочится под себя в постель! Это не царь, а просто взрослый ребенок. Я не хочу иметь детей от него.– Лаодика приблизилась к Митридату и обвила его шею руками, заглядывая в глаза.– Я хочу иметь детей от тебя, мой Геракл! Оставь Роксану, Митридат, она глупа и некрасива. Ниса сказала мне, что Роксана родила тебе сына-урода, а я рожу тебе прелестных и здоровых детей. Я создана для тебя!

Митридат был смущен и ошарашен.

– Никомед мой друг и союзник,– пробормотал он,– я не могу увести у него жену. И это накануне новой войны! Ты с ума сошла, Лаодика! Одумайся, сестра!

– Поздно,– стояла на своем Лаодика, не выпуская брата из своих объятий.– Только ты мне нужен, мой любимый! Только тебя я ждала столько лет!

Митридат вздрогнул: такие же слова говорила ему мать, соединяясь с ним на ложе. Глядя в устремленные на него глаза Лаодики,

Митридату казалось, что мать не умерла, что она стоит сейчас перед ним, еще более молодая и прекрасная! По телу Митридата прошел вожделенный трепет.

Лаодика сразу это почувствовала.

– Не будем терять время, мой милый,– страстно зашептала она, теснее прижимаясь к Митридату.– Возьми меня прямо сейчас, прямо здесь… Я безумно хочу тебя!

Лаодика принялась торопливо раздеваться, бросая одежды себе под ноги. Она проделывала это умело и ловко. Оставшись нагой, лишь с браслетами на руках и ожерельями на шее, Лаодика стала раздевать Митридата. Митридат не сопротивлялся. Он видел перед собой не сестру, но другую женщину, узрев поразительное сходство с нею в наготе Лаодики.

Все произошло быстро. Два нагих тела, объятые вожделением, стоя соединились возле мраморного саркофага. Лаодика подставила Митридату свое распаленное желанием чрево, повернувшись к нему задом и прогнув спину. Митридат со сладострастным пылом делал свое дело, неутомимо и ритмично. Лаодика сладко постанывала. Ее голое тело было великолепно!

Эти пышные округлые формы растревожили в Митридате немного подзабытые впечатления от единения с той, что сейчас лежала в саркофаге, одетая в белое и в черном египетском парике.

Утолив страсть, брат и сестра так же поспешно оделись.

Митридат никак не мог избавиться от легкого смущения, чувствуя себя подростком, которого соблазнила взрослая женщина.

Впрочем, Лаодика была старше его на шесть лет, и в ее манере держаться было что-то покровительственное.

– Так ты согласен, чтобы я стала твоей женой?– напрямик спросила Лаодика, устремив на брата прямой требовательный взгляд.

– Согласен,– ответил Митридат, не скрывая того удовольствия, какое он вкусил только что.– Но как быть с Никомедом?

– Ты сказал, что вы затеваете новую войну,– Лаодика многозначительно повела бровью,– а Никомед смертен, как любой в его войске. Точный удар копья или метко пущенная стрела запросто могут избавить нас от Никомеда. Можно устроить так, что несчастный Никомед упадет с лошади и расшибется насмерть либо утонет при переправе через реку. Разве мало роковых случайностей происходит на войне?

Митридат молча покивал головой, понимая намеки сестры. Затем медленно произнес:

– Остается еще Роксана. Я могу развестись с ней, но выгнать ее из дворца не смогу, поскольку…

– Роксану лучше всего отравить,– была беспощадна Лаодика.– Она страдает от своего уродства, и страдания эти разжигают в ней жгучую ненависть ко всему красивому. Ко мне, например.

Или к сыну Антиохи: он такой красавчик! К тому же Роксана ревнива до безобразия и у нее на лице написано, что она способна на любую подлость. Самое лучшее– умертвить ее! Только без шума. И без спешки, брат мой. Иначе это будет выглядеть подозрительно.

– Я не смогу это сделать, сестра,– решительно сказал Митридат.

– А я смогу, только ты не мешай мне,– сказала Лаодика и лучезарно улыбнулась.

– Ты– страшная женщина,– после краткой паузы прошептал Митридат.

На что Лаодика не задумываясь ответила: – Лучше быть страшной женщиной, чем несчастной, Митридат.

* * *

Лаодика посоветовала Митридату сочетать браком их сестру Нису с ее сыном Ариаратом.

– То, что Ниса доводится Ариарату теткой, не помеха,– говорила она.– Я знаю, что в каппадокииском царствующем доме, как и в роду понтийских царей, допускаются браки между кровными родственниками. Этот брачный союз привяжет Каппадокию к Понту. Поскольку Лаодика в недалеком будущем видела себя супругой Митридата и понтийской царицей, поэтому она без промедления начала проявлять заботу о процветании Понтийского царства. Ее супруг с неодобрением отнесся к подобным заботам своей жены, в принципе не одобряя кровнородственных браков. В глубине души Никомед также не желал усиления Митридата за счет Каппадокии, царство Митридата и без того почти вдвое превосходило Вифинию по обширности занимаемой территории. Совет Лаодики Митридат обсудил в узком кругу своих приближенных. Стефан без колебаний заявил, что женитьба Ариарата на Нисе – это прямая выгода Понту.

– Посуди сам,– говорил Стефан Митридату.– Ариарат еще мальчишка! При определенной изворотливости Ниса могла бы вертеть им как угодно, исходя из твоей выгоды.

– Нисе самой не мешало бы поднабраться ума,– с сомнением заметил Митридат.

– Приставишь к ней сообразительного советника, только и всего,– сказал Стефан.

– Выход Нисы замуж за Ариарата – это удобный повод для вмешательства в каппадокийские дела,– согласился со Стефаном Тирибаз.– Выпускать Каппадокию из-под нашего влияния никак нельзя! Там и так советник Ариарата Гордий излишне задирает нос: изгнал из страны мать Ариарата, говорят, сватает за него свою племянницу. Не иначе, Гордий желает поставить Каппадокию вровень с Вифинией и Понтом.

– Надо без промедления засылать сватов в Каппадокию,– высказал свое мнение Моаферн.

– И пригрозить войной, если Гордий вздумает противиться этому браку,– добавил Сисина. Решительный порыв Сисины одобрил и Фрада.

– Будет лучше, если посольство в Каппадокию возглавлю я,– сказал он.– Я сумею надавить на Гордия должным образом, заодно распишу Ариарату все прелести Нисы.

И только Сузамитра помалкивал. Незадолго перед этим Митридат собирался отдать Нису ему в жены. Сразу после совещания в Мазаку, столицу Каппадокии, отбыло пышное посольство на конях и верблюдах. Во главе посольства стоял Фрада.

В эти же дни покинули Синопу и вифинский царь с супругой. Желая смягчить недовольного Никомеда, считавшего, что было бы лучше, если Ниса вышла замуж за его младшего брата Сократа, Митридат пообещал ему помочь завоевать Гераклею Понтийскую и город Византии, что на другом берегу Боспора Фракийского. С захватом этих эллинских городов, где всегда процветало кораблестроение, Вифиния могла стать сильной морской державой.

Перед самым отъездом Лаодика, придя в покои к Митридату, чуть ли не силой заставила брата овладеть ею. Она отдавалась ему с неистовством вакханки и в конце концов так распалила Митридата, что он, забыв осторожность, почти час не мог оторваться от прекрасного лона сестры.

Прощаясь, Лаодика сказала, целуя Митридата:

– Ну вот, покидаю тебя, мой Геракл! И увожу с собой частичку твоего семени в своей утробе и частичку твоей любви в своем сердце!

После этих слов Митридату стало до того жаль расставаться с Лаодикои, что он в порыве пламенной нежности крепко прижал ее к себе и долго стоял так, не разжимая объятий.

Расставаясь на пристани, Митридат пробовал шутить и улыбаться, говорил что-то ободряющее Никомеду, призывая его готовить войско для новых побед. Никомед был хмур и малоразговорчив, обещал приготовить войско к условленному сроку, пожелал Митридату удачи в делах– и все. Лаодика и вовсе молчала, с трудом сдерживая слезы. Даже постороннему человеку было видно, как ей не хочется покидать Синопу.

Наконец крутобокий вифинский корабль на веслах вышел за мол, над которым взлетали пенные брызги прибоя, и, удаляясь, понемногу растаял в морской дали.

Вскочив в колесницу, чтобы ехать во дворец, Митридат еще раз оглянулся на широкую морскую гладь, смыкающуюся у горизонта с голубым небесным сводом,– корабля не было видно. Государственные дела не шли на ум Митридату: в нем прочно засела неутоленная страсть к Лаодике, его каждодневно одолевало сильное желание видеть ее, целовать ее нагое тело… Что творится с Митридатом, понимал только Тирибаз, который, как всегда, знал и видел больше всех.

– Зад у Лаодики, конечно, замечательный, и грудь, и бедра, и все прочее,– сказал он однажды Митридату,– но будет лучше, если царь Понта перестанет изводить себя мыслями о прелестях чужой жены и подумает о государстве, в котором далеко не все в порядке. Сегодня, к примеру, ты собирался заняться распределением государственных должностей.

Митридат уже забыл об этом.

– Тирибаз, друг мой,– промолвил он с ленивым безразличием,– я доверяю это дело тебе. Ведь ты не хуже меня знаешь способности моих друзей и приближенных.

– Может, ты и царский трон мне доверишь?– язвительно произнес Тирибаз.– Все равно пользы от тебя, как от правителя, никакой!

Митридат оскорбился.

– Что ты такое говоришь, Тирибаз! А мои победы над скифинами, победы в Пафлагонии и Галатии– ты забыл о них!..

– Друг мой,– нравоучительно заметил Тирибаз,– царствовать– это не только побеждать на полях сражений. Нужно еще блюсти государство и в дни мира, чтобы оно всегда было готово к войне, как хорошо обученный воин.

– Ладно, Тирибаз,– нехотя согласился Митридат,– вели собраться во дверце всем вельможам и военачальникам. Я сам буду решать, кто из них какой должности достоин.

Еще со времен Ахеменидов, триста лет державших в подчинении всю Азию до самой Индии, повелось, что персидский царь– это наместник светлого бога Ахурамазды на земле, символ величия и власти, верховный судья и военачальник. Царь стоял выше всех людей, даже самых знатных, и любых законов, дошедших из глубокой древности и вновь составленных. Выше царя были только боги.

Наделенный такой исключительностью царь персов во все времена лишь от случая к случаю снисходил до забот и жалоб простых смертных, поручая все государственные дела огромной массе чиновников от самого низкого ранга (писцов и сборщиков налогов) до самого высшего (начальника личной охраны царя и главного царского советника).

Понтийские цари, унаследовавшие основы государственности распавшейся Ахеменидской державы, поскольку сами были персами, сохранили и иерархию государственных должностей. Так, верховный надзор за царством и всеми чиновниками осуществлял хазарапат – тысяченачальник. Он же стоял во главе государственной канцелярии и первой тысячи отряда «бессмертных». Хазарапату подчинялись все наместники, царские судьи, управляющие царскими усадьбами и сборщики налогов. Ему же подчинялись личные телохранители царя. На равных с хазарапатом по своему могуществу стоял хшатра пан – блюститель царства. Помимо того, что он являлся первым советником Царя и предводителем «бессмертных», под его началом находились также судебные следователи, полицейские чиновники, глашатаи, весь штат соглядатаев и лазутчиков во главе с гаушакой.

Не менее могущественным был и гандзабара – сокровищехранитель. В его ведении находилась царская казна. Ему подчинялись сборщики торговых пошлин и судебных штрафов, счетоводы, заведующие складами, мелкие казначеи и аштабарру – начальник копьеносцев – с отрядами особой стражи, подвластной только царю и сокровищехранителю. Правой рукой сокровищехранителя был упагандзабара – помощник казнохранителя.

Особняком от всех стоял рабхайла – начальник войска. Он подчинялся только царю и в особых случаях – хшатрапану. Ему же были подвластны: аспаэштар – начальник конницы; ратаэштар– начальник колесниц; каран – начальник пеших войск и флотоводец.

Особо приближенным к царю считался оросанг – широкопрославленный, который являлся благодетелем царя и пользовался величайшей царской милостью. На пиру, в совете или на войне оросанг всегда находился подле царя, он же выполнял особые царские поручения. Иногда оросанги вступали в родство с царями, беря в жены царских родственниц. Однако претендовать на царский трон оросангам и их потомкам строго воспрещалось, даже считалось верхом неблагодарности.

Став во главе царства, Митридат основное внимание уделял войску и походам за пределы Понта, стремясь к расширению своих владений и заодно пополняя казну военной добычей. Внутренними делами государства Митридат почти не интересовался. За время его двухлетнего отсутствия Понтом управляли его друзья, получившие высшие должности в государстве. Опираясь на войско, они жестоко и без промедления подавляли любое недовольство и среди знати, и среди народа. Будучи военачальниками, Фрада, Сузамитра и Архелай не знали, как осуществлять надзор за вороватыми чиновниками на местах, как выявлять судей, берущих взятки и выносящих несправедливые приговоры. Они не умели выбирать нужных людей в соглядатаи, часто не знали, что творится в отдаленных провинциях. Более того, Сузамитра разогнал оставшихся после смерти Гергиса лазутчиков и доносителей, считая их всех людьми низкими и алчными.

Должность гаушаки и сам Митридат считал постыдной и недостойной честного человека, поэтому он не назначал на эту должность никого из своих друзей. Постепенно воровство безнаказанных чиновников встревожило Митридата, как и действия разбойничьих шаек в горах Париадра.

Нарушалась торговля, все меньше поступало налогов в казну, все сильнее проявлялось недовольство народа, оставленного на произвол всемогущих судей и налогосборщиков. Даже далекий от всего этого Тирибаз все чаще говорил Митридату, что пора наводить в царстве порядок.

– Надо сделать так, как было при твоем отце, – твердил он.– Не зря у него было прозвище Эвергет!

Перед тем как приступить к раздаче высших государственных должностей, Митридат призвал к себе Стефана, Моаферна и Сисину. – Все вы были не последними людьми в царствование моего

отца,– сказал им Митридат.– Более того, мой отец доверял вам как никому. Поэтому я спрашиваю у вас, как мне укрепить царство изнутри? На кого из знати опереться? Мой отец опирался на эллинов Синопы и Амиса, а я для них чужак, поскольку больше доверяю персам. На кого вы можете указать, сказав, этот человек достоин такой-то должности либо он занимал эту должность при моем отце и справлялся со своим делом? Я жду, что вы скажете мне, друзья.

Стефан, Моаферн и Сисина переглянулись между собой, удивленные такой просьбой Митридата. Первым подал голос находившийся тут же Тирибаз. Собственно, это по его совету Митридат вызвал сюда и остальных.

– Много достойных людей, персов и греков, было казнено твоей матерью, Митридат, сразу после похорон твоего отца,– промолвил Тирибаз.– Вся их вина заключалась в том, что они пользовались доверием царя и, значит, вполне могли отравить его. Не знаю, многие ли уцелели тогда из тех, кто стоял во главе государства. Я сам был вынужден спасаться бегством и долго не был в Синопе. По возвращении из прежних приближенных твоего отца я увидел одного Гергиса, да и тот был казнен по твоему приказу, Митридат, так и не успев послужить тебе.

– Об этом приходится лишь сожалеть, Митридат,– вздохнул Стефан.– Уж кто-кто, а Гергис был на своем месте и дело свое знал до тонкостей! Твой отец его очень ценил, да и твоя мать тоже.

– Что же, заменить Гергиса некем?– недовольно спросил Митридат.– Вот ты, Стефан, какую должность занимал при моем отце?

– Сначала я сидел в царской канцелярии, потом стал помощником казнохранителя,– ответил Стефан.

– Неужели должность гаушаки тебе не по плечу, дорогой дядюшка? – Что ты, милый племянник!– засмеялся Стефан.– Для этого надо уметь разбираться в людях, как Сисина разбирается в лошадях, а Моаферн в ядах. Я на это не способен, свидетели боги!

– Всему можно научиться,– сказал Митридат.

– Чем обучать меня тому, что мне чуждо и противно, лучше найти того, кто уже умеет это,– возразил Стефан.– Помнится, у Гергиса на примете был один негодяй, тоже армянин. Гергис доверял ему самые опасные поручения и даже называл его своим «ухом» и «глазом». Жаль, я забыл имя этого армянина.

– Зовут его Зариатр,– подсказал Тирибаз.– Он куда-то скрылся, когда Гергису отсекли голову.

– Не хватало только доверять должность гаушаки какому-то негодяю,– проворчал Митридат,– а если он вздумает мстить мне за Гергиса?

– С какой стати?– пожал плечами Тирибаз.– Гергис не был Зариатру ни родственником, ни другом. Он просто спас его в свое время от недругов и щедро платил ему. Вот и все. Негодяй тем и хорош, что он

готов служить кому угодно, стоит лишь поманить его золотом. – Да,– согласился со Стефаном Моаферн,– разнюхивать и выслеживать этот Зариатр умеет не хуже Гергиса. Когда мы скрывались в горах, Зариатр частенько наступал нам на пятки. Надо непременно разыскать его, Митридат.

– Ладно,– сказал Митридат,– с Зариатром решим позднее. Кого, по-вашему, следует назначить хазарапатом? Ни Сузамитра, ни Фрада с этим не справились. Дела в государстве идут из рук вон плохо!

– Они и не могли справиться,– заметил Тирибаз.– Что они оба умеют? Сражаться в конном строю, стрелять из лука, рубить мечом– больше ничего!

– На эту должность годятся вельможи с государственным мышлением, а не военачальники,– согласился с Тирибазом Стефан.

– Хорошо,– сказал Митридат,– назовите мне таких.

После непродолжительных споров прозвучали имена эллина Критобула и перса Ариоманда. Причем Стефан и Моаферн настаивали на Критобуле, а Тирибаз и Сисина– на Ариоманде.

Митридат разрешил их спор.

– Я сделаю Ариоманда хазарапатом, а Критобула– своим старшим секретарем,– сказал он.– Таким образом, оба будут при деле. Теперь кого мне назначить хшатрапаном и предводителем «бессмертных»?

Тирибаз предложил перса Изабата, обосновав это тем, что Изабат довольно изворотливый человек, быстро мыслящий и способный на неожиданные решения.

– По-моему, именно такой человек годится в блюстители царства,– сказал Тирибаз.– Он же сможет начальствовать над гаушакой и всей сворой доносителей и судебных следователей.

– Но Изабат не отличается храбростью,– возразил Митридат, ценивший в мужчинах прежде всего это качество.

– Просто война– не его стихия,– пояснил Тирибаз.– Изабат более годится для распутывания интриг и раскрытия заговоров, так как сам по своей природе интриган. Сделай его хшатрапаном, Митридат. Не пожалеешь!

Стефан, Моаферн и Сисина поддержали мнение Тирибаза-все трое неплохо знали Изабата.

– Будь по-вашему,– уступил Митридат. Сокровищехранителем Митридат решил сделать Стефана. На этот раз Стефан не стал возражать.

– Помощника и начальника копьеносцев, дядюшка, подберешь себе сам,– добавил при этом Митридат.

Стефан согласно закивал головой: он был доволен таким назначением.

– Пора приступить к главному,– промолвил Митридат и оглядел своих советников.– Будем ли менять предводителей войска?

– Будем,– коротко ответил Тирибаз.

Моаферн и Сисина молча с ним согласились. Стефан сидел с отсутствующим видом, понимая, что его мнение здесь не требуется.

– Диофант не годится в верховные военачальники,– сказал Тирибаз. – Он – эллин, а у нас в войске большинство составляют персы и каппадокийцы.

– Но Диофант знает персидский язык,– вставил Митридат.– К тому же он мой двоюродный брат. И я ему вполне доверяю.

– Речь идет не о доверии, друг мой, – продолжил Тирибаз. – Ты разве не обратил внимание, что Диофант мастерски командует только греческой фалангой? Азиатскими отрядами, не знающими греческого построения, он руководит гораздо хуже. Над азиатами должен стоять азиат, поскольку переучить все наше войско на эллинский лад нам не под силу.

– Опять это противостояние – эллины и варвары, – нахмурился Митридат. – Я не желаю раскола ни в своем войске, ни в государстве! Эллины и азиаты должны на равных служить мне.

– Не стану спорить с тобой,– кивнул Тирибаз,– но без гибкости в этом деле нельзя. Пусть эллины будут там, где они сильны: в фаланге и на флоте, а персы как прирожденные наездники– в коннице и на колесницах. Сила заключается во взаимодействии тех и других. Однако следует заметить, что Пафлагонию и Галатию мы завоевывали без Диофанта и его фаланги: он был в это время в Тавриде. Решающими во всех сражениях с галатами и пафлагонцами были удары нашей конницы и колесниц…

– Фаланга была у царя Никомеда,– хмуро заметил Митридат.– Согласись, Тирибаз, без фаланги вифинян нам пришлось бы туго.

– Согласен,– сказал Тирибаз.– Однако победоносная фаланга Никомеда с завершением войны ушла в Вифинию. В Понт же возвратились увенчанные лаврами конные и пешие отряды персов и каппадокийцев, которыми предводительствовали азиатские, а не эллинские военачальники.

– Хорошо, Тирибаз,– промолвил Митридат,– рабхайлой я назначаю тебя. Ты опытен и отважен. Войско тебя знает и любит.

– Я не могу стать рабхайлой, поскольку ты, Митридат, сам во всеуслышание объявил меня своим оросангом,– напомнил Тирибаз.– По закону оросанг не может занимать ни одну из высших должностей ни в войске, ни в государстве.

– Но почему?– возмутился Митридат.

– Да потому что оросанг по своему положению выше и хазарапата, и хшатрапана, и рабхайлы, и кого бы то ни было,– с улыбкой ответил Тирибаз.– Ты можешь завтра разочароваться в хазарапате и назначить на эту должность другого вельможу, можешь каждый день менять вельмож в своем окружении под воздействием гнева или по другим причинам, только оросанг у тебя незаменим. Ибо его заслуга перед тобой выше всех заслуг, которыми могут похвастаться твои приближенные.

Митридат едва не прослезился от переполнивших его чувств. Он встал и привлек Тирибаза к себе.

– Да, друг мой, ты у меня незаменим. Я обязан тебе жизнью и тем, что царствую.– Митридат обернулся к Моаферну и Сисине.– И вам, друзья, я обязан тем же. Вас я тоже объявлю своими оросангами– сегодня же!

Знать, собравшаяся в тронном зале, была оповещена через глашатая о новых назначениях царя. Счастливцев, получивших высшие должности в государстве, тут же поздравляли друзья.

При этом радость эллинской знати была менее бурной, нежели у персидских вельмож. Митридат обещал поставить Диофанта во главе всего понтийского войска, но так и оставил его предводителем греческих наемников.

Рабхайлой стал перс Артасир, дальний родственник царя. Сузамитра, смещенный с должности хазарапата, опять стал начальником конницы. А отбывший с посольством в Каппадокию Фрада заочно был назначен ратаэштаром. Во главе флота был поставлен Архелай, сын Диофанта.

* * *

Посольство из Каппадокии вернулось в конце лета. Фрада обрадовал Митридата, сообщив, что в Мазаке готовы с почетом принять для царя Ариарата невесту из Понта.

– Особенно на Гордия подействовал довод, что у царя Митридата в данное время стоит в бездействии пятидесятитысячное войско,– усмехаясь, делился впечатлениями Фрада: он чувствовал себя победителем.– Гордий, эта хитрая лиса, долго изворачивался и торговался, но только у него ничего не вышло. Я сказал также, что Никомед Вифинский, женатый на сестре Митридата, всегда готов оказать поддержку своему шурину. Митридат щедро одарил Фраду и велел Тирибазу подобрать сообразительного евнуха, который должен был отправиться вместе с Нисой в Каппадокию. Этому человеку предстояло извещать понтийского царя обо всем, что происходит в Мазаке.

Ниса расплакалась, когда Митридат сообщил ей, что намерен выдать ее замуж за Ариарата, сына Лаодики.

– А как же Сузамитра?– рыдая, спрашивала Ниса.– Ты обещал выдать меня за него.

– Я ничего не обещал,– раздраженно сказал Митридат: он не выносил женских слез.– Я лишь говорил, что, возможно, выдам тебя за Сузамитру. Но обстоятельства изменились, Ниса. Пойми же это.

– Как ты жесток, Митридат!– не унималась Ниса, размазывая слезы по лицу. – Я для тебя всего лишь игрушка. С моими чувствами ты не считаешься. Ты такой же, как наш отец!

– Довольно рыдать,– отрезал Митридат.– Собирайся в путь! Царь ушел из покоев сестры, оставив Нису в безутешном горе. И тут Судьба приготовила Митридату новый удар: из Пантикапея в Синопу пришла триера и привезла весть о восстании скифов на Боспоре.

– Во главе восставших стоит Савмак,– поведали Митридату гонцы из Пантикапея.– Савмак убил царя Перисада и объявил себя правителем Боспорского царства. Самое печальное, что беднота поддержала Савмака и устроила избиение знати по всему Пантикапею. Савмак пытается создать войско из этого сброда и сносится со скифским царем Палаком, чтобы совместными усилиями захватить другие боспорские города. Граждане из самых знатных боспорских родов, те, что сумели бежать в Феодосию и Фанагорию, умоляют понтийского царя избавить их от этого бедствия и взять Боспор под свою руку.

Митридат без долгих раздумий повелел готовить к походу корабли, собрать войско из греческих наемников и граждан Синопы. Во главе этого войска он поставил Диофанта.

Спустя всего два дня после прихода боспорской триеры шестьдесят понтийских кораблей вышли в море, взяв курс к скалистым берегам Тавриды.

Проводив в поход Диофанта, Митридат в тот же день провожал в дорогу Нису. Стоя на ступенях дворца и глядя, как прощаются Роксана и Ниса, Митридат только сейчас заметил, как повзрослела Ниса. С каким достоинством взрослой женщины она держится: не пролила ни слезинки. Митридат приблизился к Нисе, желая обнять ее на прощание, но Ниса отвернулась от него и, не сказав ему ни слова, не удостоив брата даже взглядом, забралась в повозку с нарядным верхом.

Это послужило сигналом к выступлению.

Возница щелкнул хлыстом, и нарядная повозка, стуча колесами по каменным плитам, тронулась со двора в сторону ворот. За ней двинулись другие повозки с приданым и припасами на дорогу. Свита невесты стала торопливо садиться на коней. Митридат глядел вслед колыхающемуся верху последнего возка с чувством горечи и обиды. Конечно, он виноват перед Нисой. Имел ли он право ради государственных интересов делать несчастной родную сестру?