Текст книги "Митридат"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)

Глава тринадцатая

МАНЕС

Митридат медлил распускать войско на зимние квартиры, каждое утро моля Вэрэтрагну, персидское божество победы, ниспослать ему хоть какую-нибудь войну. И, как видно, молитвы его были услышаны воинственным богом.

В стан под Амасией примчался гонец из Синопы. Гергис извещал Митридата о вторжении пафлагонцев в пределы его царства.

– Ведет пафлагонцев Манес, их царь,– сообщил гонец.– Он и раньше делал набеги на Понт, но в этот раз он собрал особенно много воинов, вознамерившись дойти до самой Синопы. Повсюду Манес отнимает у селян собранный урожай и угоняет скот.

– Клянусь М. итрой, этот негодяй дорого заплатит мне за это,– угрожающе произнес Митридат, и в глазах молодого царя сверкнула жестокая радость.

Митридат немедленно объявил, что поведет конницу на вторгшихся пафлагонцев, дабы не дать им уйти с награбленной добычей. Пехоте предстояло двигаться следом скорыми маршами.

Статира стала умолять Митридата взять ее с собой, доказывая, что она выучилась отлично скакать верхом. Митридат уступил, желая покрасоваться перед сестрой своей удалью в предстоящих схватках с пафлагонцами.

Митридат вел конницу без промедлений. Переправившись через широкую реку Галис, царь оказался на земле пафлагонцев, подчиненных еще его дедом царем Фарнаком. Эти пафлагонцы назывались «мирными», они исправно платили налоги понтийским царям и поставляли всадников в их войско.

За отрогами западного Париадра лежала собственно Пафлагония. Страна пастухов и звероловов, разрезанная невысокими горами на множество долин. До недавних времен населением каждой долины правил свой царек, но еще при деде Митридата пафлагонцы пытались создать сильное государство под властью единого царя, видя, что вифинцы и понтийцы с двух сторон стремятся поработить их страну.

При отце Митридата Пафлагонией правили уже только три царя, которые непрерывно воевали друг с другом, обращаясь за помощью к тем же вифинцам и понтийцам.

Одного из правителей Пафлагонии убили сами пафлагонцы. Другого отравили вифинцы. Последний уцелевший царь пафлагонцев сумел отбиться от вифинцев и долго воевал с отцом Митридата, покуда римляне не прекратили эту войну, принудив понтиицев уйти из Пафлагонии. Сыном того отважного царя и был Манес.

Митридат хотел побольше узнать о Манесе, расспрашивая о нем своих приближенных, но никто толком ничего не знал о нем. Все говорили примерно одно и то же: «Манес-разбойник и коварный человек, слову его верить нельзя. Войско у него небольшое, но храброе, поскольку постоянно воюет с соседями».

Не доходя двух переходов до Синопы, Митридат наткнулся на конный отряд из войска Манеса, грабивший какое-то селение. Всадники Митридата напали на грабителей и обратили их в бегство.

Преследуя разбегающихся пафлагонцев, понтийцы обнаружили еще один их отряд за невысоким перевалом.

Пафлагонцы грузили награбленное добро на повозки и вьючных животных, опустошив еще два селения. Воины Митридата свалились на них как снег на голову. Произошла короткая беспорядочная битва, в которой понтийцы опять взяли верх.

Митридат, сражавшийся рядом с Тирибазом, сумел заколоть мечом напавшего на него врага. Убитый оказался военачальником.

Взятые в плен пафлагонцы сказали, что этому военачальнику Манес велел без остановок двигаться к Синопе, но он нарушил приказ, увлекшись в пути грабежами. Сам Манес разбил лагерь в трех переходах отсюда, туда свозят все награбленное за эти дни. Часть угнанного скота пастухи Манеса уже погнали в Пафлагонию.

Митридат устремился к стану Манеса. Дорогу показывал один из пленников.

Манес не ждал нападения, полагая, что юный понтийский царь вряд ли успеет так быстро добраться от Амасии к приморской равнине. Он вообще был невысокого мнения о Митридате как о правителе и полководце. По слухам, доходившим до него, Понтом правила царица Лаодика с кучкой евнухов. И Манес доверял этим слухам.

В одном из набегов в понтийские пределы Манесу досталась изумительная по красоте камея из оникса с изображением царицы Лаодики. Грубого по натуре царя поразила красота вдовствующей царицы. Он никогда не расставался с камеей, часто любуясь ею то у себя во дворце, то в своем разбойном стане при свете костра. Лицо этой женщины возникало перед ним и во сне, и в сладких грезах в минуты покоя.

Не в силах справиться с сердечными муками, Манес вознамерился жениться на Лаодике. Поскольку царица с презрением отвергла его домогательства– последнее посольство Манеса не было даже допущено во дворец,– то пафлагонский царь решил действовать иначе, досаждая понтийцам набегами. В своих дерзновенных помыслах Манес доходил до того, что хотел внезапным налетом захватить Синопу и увезти Лаодику в Пафлагонию. Применять насилие над женщинами было для Манеса в порядке вещей, поэтому он не видел ничего зазорного в том, если царственная вдова станет его супругой помимо своей воли. Или наложницей, каких у сластолюбивого Манеса было множество.

Манес поручил своему лучшему военачальнику неожиданно появиться с отрядом конников под стенами Синопы, сжечь несколько домов в предместье и так же неожиданно исчезнуть. Пусть царица Лаодика и ее женоподобные советники видят, что для конницы Манеса не существует преград! Заодно Манес велел разведать подходы к Синопе, осмотреть городские укрепления, нет ли где лазейки. Он понимал, что взять штурмом большой, хорошо укрепленный город ему вряд ли удастся, и рассчитывал на внезапный наскок ночью либо на рассвете. Манес ждал своего военачальника вот уже третий день.

Вместо него на лагерь пафлагонцев лавиной обрушились понтийцы. Среди шатров и возов с награбленной добычей завязалось яростное сражение. Пафлагонцев было больше, чем воинов Митридата, но, смятые и разобщенные в самом начале битвы, они сражались вяло, больше помышляя о бегстве.

Первым подал пример к спасению жизни царь Манес.

Вскочив на коня, он ускакал в горы, бросив в своем шатре все золотые безделушки, которые сам с такой любовью отбирал в куче захваченного добра. Там же остались шлем и щит царя.

От полного разгрома войско Манеса спасли сумерки, окутавшие долину, едва желтый диск солнца скрылся за ближайшей горой. Понтийцы не преследовали разбитого врага при надвигающейся ночи, опасаясь засад, на которые пафлагонцы были великие мастера. В захваченном станехорели костры.

Воины Митридата готовили себе пищу, перевязывали раны, чистили оружие. Утром могло начаться новое сражение. Вместе с воинами у костров сидели бывшие пленники, освобожденные удачным нападением понтийцев. В основном это были женщины и дети, но были среди них и мужчины.

Митридат смотрел, как складывают в кучу тела убитых врагов, потом подошел к груде из панцирей, щитов и шлемов, снятых с поверженных воинов Манеса. Рядом возвышалась груда из оружия, оставленного пафлагонцами на поле битвы. Вот они, его первые трофеи! Митридата сопровождал Тирибаз.

– Сколько пало пафлагонцев?– обратился к нему Митридат.

– Около пятисот,– ответил Тирибаз.

– Какие потери у нас?

– Девять убитых и чуть больше сорока раненых. Митридат удовлетворенно кивнул головой и, сняв шлем, утер вспотевший лоб.

– Еще семьсот пафлагонцев захвачено в плен,– сказал Тирибаз.– Что будем с ними делать, царь? В походе да еще по горам это большая обуза.

– Пусть убираются на все четыре стороны.

– Ты их отпускаешь?– удивился Тирибаз.

– Да. Пусть возвращаются к Манесу, чтобы он не вздумал набирать новых воинов для войны со мной. Тех, что я отпускаю, думаю, будет нетрудно еще не раз обратить в бегство.– Митридат усмехнулся.– Или я не прав?

– Прав, пожалуй,– ответил Тирибаз.– Пойду распоряжусь, чтобы отпустили пленных. К утру многие из них разыщут Манеса. Он не мог уйти далеко.

– Как думаешь, Манес будет сражаться со мной или побежит в свои горы?– окликнул удаляющегося Тирибаза Митридат.

– Скорее всего, побежит,– прозвучал ответ.

«Значит, и я пойду в Пафлагонию дабы настигнуть Манеса»,– подумал Митридат.

После столь легких побед война казалась ему лучшим из развлечений.

* * *

Узнав от пафлагонцев, отпущенных на волю Митридатом, о печальной участи посланного к Синопе отряда и гибели от руки Митридата одного из лучших своих военачальников, Манес призадумался.

«Может, мальчишка Митридат и не столь опасен, но с ним опытные полководцы его отца, с которыми трудно тягаться»,– размышлял он.

Не желая возвращаться в Пафлагонию с пустыми руками, Манес решил сохранить хотя бы угнанный скот. Отправив в подмогу пастухам всех вернувшихся из плена воинов, Манес с остальным войском занял проход между горами.

Леса по склонам горных увалов стояли в осеннем убранстве. Листва кленов, дубов, вязов и рябин пестрела всеми оттенками желтого и ярко-красного цветов. Трава в узкой долине по-прежнему радовала глаз своей сочной зеленью, на фоне которой сразу бросалось в глаза рыже-бурое пятно, занимавшее все пространство меж двух горных хребтов. Это стояли в боевом строю пафлагонские конники на рыжих и буланых лошадях.

Понтийская конница остановилась в полете стрелы от пафлагонской.

Военачальники Митридата совещались, не слезая с коней.

– Я так и думал, что Манес будет ждать нас именно здесь,– сказал Тирибаз.– Отсюда идет самый удобный путь в Пафлагонию.

– Придется нападать в лоб,– заметил Фрада,– ни с флангов, ни с тыла не подобраться.

– Воинов у Манеса немногим больше, чем у нас– одолеем!– уверенно промолвил Сузамитра.– Только надо ударить, пока солнце высоко и не бьет нам в глаза.

Сузамитра посмотрел на Митридата, ожидая, что скажет он. Митридат взглянул на Тирибаза и, заметив его еле заметный кивок, произнес:

– Наступаем немедля! Сузамитра, выстраивай войско. Заиграли боевые трубы; понтийская конница пришла в движение.

Внезапно от пафлагонцев прискакал вестник на белой лошади.

– Царь Манес вызывает на поединок царя Митридата!– про кричал он, сложив ладони рупором.

Митридат через своего глашатая ответил, что он принимает вызов. И спросил, как хочет с ним сражаться Манес: пешим или верхом на коне?

Вестник пафлагонцев возвестил, что царь Манес предпочитает конный бой.

– Будь осторожен,– напутствовал Митридата Тирибаз,– Манес способен на любую гнусную уловку. Властвуя над разбойными людьми, он набрался от них всевозможных подлых приемов.

– Я тоже жил одно время бок о бок с разбойниками,– сказал Митридат,– и тоже кое-что знаю.

– Старайся не доводить дело до рукопашной,– невозмутимо продолжил Тирибаз,– рази Манеса с расстояния дротиком. Целься в шею повыше ключицы.

Митридат кивнул и тронул поводья.

Горячий жеребец вынес его из рядов понтийских всадников.

– Если Манес тебя ранит, скачи назад!– крикнул вдогонку Сузамитра.– Мои лучники прикроют тебя в случае опасности!

Митридат не испытывал страха, лишь нетерпеливое желание показать свое умение держаться в седле и владение оружием. Одолеть вражеского предводителя в честном поединке– это ли не слава!

Пафлагонский царь приближался на широкогрудом сером скакуне с длинной белой гривой. Когда до Митридата оставалось не более ста шагов, Манес натянул поводья.

Остановился и Митридат, с пристальным любопытством разглядывая того, кого ему предстояло убить либо пасть самому от его руки.

На вид Манесу было не более сорока лет, его лицо скрывал шлем с длинными нащечнихсами почти до самого подбородка. Он был широкоплеч и довольно грузен. Кожаный панцирь с металлическими пластинами заметно стеснял его движения. Шлем царя по обычаю его народа был украшен лошадиным хвостом, ниспадающим ему на спину.

Манес взял на изготовку дротик и подбросил его в руке, показывая, что он готов к поединку.

Митридат прикрылся щитом и ударил пятками коня, погружая его делать разбег.

Два всадника поскакали навстречу друг другу с поднятыми для броска копьями.

Дротик Манеса Митридат легко отбил щитом, как его учил Тирибаз.

Сам сделал обманное движение, взяв немного в сторону, чтобы оказаться сбоку от противника. И метнул копье, целя Манесу в шею.

Но Манес, видимо, был знаком с таким приемом, поскольку так резко отвернул в противоположную сторону, что дротик Митридата даже не задел его.

Выхватив из ножен меч, Манес устремился галопом на юного царя, свирепо вращая большими выпуклыми глазами.

Митридат, выругавшись вполголоса, тоже обнажил клинок.

Они пронеслись совсем близко друг от друга, обменявшись ударами. Перед взором Митридата мелькнул ощеренный в злобной усмешке рот Манеса, его черная борода и большой красный нос. Всадники съехались вновь.

Митридат не предполагал, что Манес при всей своей грузности и кажущейся неповоротливости окажется так ловок в обращении с мечом. Он отбивал все выпады Митридата, то и дело нападал сам и наконец сильнейшим ударом выбил меч из его руки.

По рядам понтийского войска прокатился возглас тревоги за своего царя. Сузамитра велел лучникам выдвинуться вперед.

Пафлагонцы ликовали. Их громкие радостные крики отдавались дальним эхом в горных вершинах.

Оставшись без меча, Митридат не растерялся и не упал духом. Он мог бы легко поднять меч с земли, наклонившись с коня. Однако Манес не позволял ему это сделать, наседая на него все сильнее.

У Митридата оставался еще акинак, но он даже не вынул его из ножен.

Злость при виде самодовольной усмешки Манеса и негодование на самого себя за постыдную неловкость подхлестнули Митридата к решительным действиям. Развернув коня, он погнал его прямо на пафлагонского царя, который и не думал уворачиваться, полагая, что с мечом в руке он сильнее безумной отваги юнца. Кони сшиблись.

Манес замахнулся мечом, но Митридат ударом щита сбил его с коня наземь.

Теперь тревога, как стон, прошла по рядам пафлагонцев, их ликующие крики смолкли.

Митридат не стал подбирать свой меч. Быстро спешившись, он ринулся на Манеса, который сильно ушибся при падении, поэтому не успел подняться на ноги.

Вырвав меч из руки пафлагонца, Митридат приставил его к горлу поверженного Манеса.

– Ты проиграл,– торжествующе произнес он.– Проси пощады!

– Так нечестно,– морщась от боли, промолвил Манес.– Ты напал на меня, лежащего на земле. Так цари не поступают!

Изумленный Митридат опустил меч.

– Как же поступают цари, по-твоему?

– Давай, продолжим поединок,– предложил Манес.– Тот, кто получит рану или будет обезоружен, считается проигравшим. Царь царя должен победить оружием, а не голыми руками. И на лежащего на земле царь нападать не должен, запомни это.

Митридат, слушая Манеса, удивлялся все больше. После предостережений Тирибаза он считал его человеком, лишенным благородства, и не предполагал, что тот придерживается каких-то особых царских правил, выходя на поединок.

– Ты согласен?– спросил Манес, все еще лежа на земле.– Согласен,– сказал Митридат.

– Тогда помоги мне встать,– прокряхтел Манес. Пафлагонцы и понтийцы с недоумением взирали на то, как оба царя вновь садятся на коней и разъезжаются в разные стороны. Митридат подобрал свой меч и взял в правую руку дротик, которым так постыдно промахнулся в самом начале поединка. Отыскал свой дротик и Манес.

Теперь цари не стремились гнать коней навстречу друг другу, но скакали по кругу, держа копья наготове.

На этот раз промахнулся Манес. Зато дротик Митридата, пущенный сильной рукой, пробил насквозь щит пафлагонца. Манес отбросил ставший обузой щит и схватился за меч.

Митридат налетел на него, как орел на раненого волка.

Отбитый бок давал Манесу о себе знать, поэтому он больше защищался.

Звенела сталь клинков. Задирая головы, храпели скакуны. Манес уворачивался, отступал. Улыбка больше не играла у него на устах. Но он не робел, в его ответных выпадах не было суетливости и спешки.

Митридат не заметил, как снова попался на ту же уловку Манеса. Меч вылетел у него из руки, когда он уже собирался поразить своего соперника в грудь.

Вдобавок конь под Митридатом споткнулся и сбросил его. Манес с победным возгласом вскинул над головой руку с мечом. Пафлагонское войско ответило ему восторженным гулом. Понтийские военачальники приуныли: превосходство Манеса чувствовалось во всем.

Однако дальнейшее поразило всех, кто это видел.

Оказавшийся на земле Митридат живо вскочил и кинулся к своему противнику, будто подстегнутый плетью. Он обеими руками толкнул в бок жеребца Манеса, и тот с коротким ржанием повалился на зеленую траву вместе с седоком.

Гул восхищения и восторга прокатился, подобно волне, по всему понтийскому войску.

Манес, изрыгая проклятия, заставил коня подняться и вскочил на него, намереваясь ринуться на пешего Митридата. Но Митридат, схватив белогривого за узду, с неимоверной силой рванул на себя. Передние ноги у бедного животного подломились, конь покатился по траве, смяв при этом Манеса.

Напрасно Манес, привстав на одно колено, звал к себе своего белогривого. Жеребец, напуганный таким обращением, мчался в сторону пафлагонской конницы с развевающимся по ветру хвостом.

Манес плюнул в сердцах и поискал глазами меч, который выронил, когда конь подмял его под себя.

Он увидел свой клинок в руке Митридата.

Понтийский царь остановился в двух шагах от Манеса. На голове Митридата не было шлема, растрепанные вьющиеся волосы делали его еще моложе, голубые глаза царя сверкали холодным блеском. Сделав усилие, Манес поднялся на ноги и расправил плечи.

– Я победил тебя,– хрипло промолвил он, глядя в лицо Митридату.– Победил в честном поединке.

– В самом деле?– Митридат усмехнулся.– А я вот побежденным себя не чувствую! Побежденный обычно просит пощады. Я ее не прошу и, даже более, заставлю просить о пощаде тебя.

С этими словами Митридат отшвырнул Манесов меч и, бросившись на пафлагонского царя, оторвал того от земли мощным рывком. Манес невольно вскрикнул от страха, когда молодой силач поднял его над своей головой без особых усилий, словно весил Манес не больше, чем овца.

– Так ты говоришь, победил меня?– с издевкой спросил Мит ридат и бросил пафлагонца к своим ногам.

Манес закричал от боли, шмякнувшись на спину. Две сильных руки вновь подняли беднягу Манеса высоко над землей. И снова прозвучал издевающийся голос Митридата:

– Говоришь, победил меня в честном поединке?

Ударившись о землю вторично, Манес так клацнул зубами, что у него потемнело в глазах.

– Я проиграл, Митридат! Я побежден!– завопил Манес, болтая руками и ногами в воздухе: юный царь собирался ударить его оземь в третий раз.– Ты победил!.. Пощади меня!.. Пощади!!!

– Клянешься ли ты вернуть угнанный скот?– спросил Митридат, по-прежнему держа Манеса над головой.

– Клянусь всеми богами!– торопливо выкрикнул Манес, потеряв голову от боли и страха.– Твои стада недалеко отсюда, скоро ты их увидишь!

– Клянешься ли ты не нападать больше на мое царство?– продолжал грозно вопрошать Митридат.

– Клянусь, я забуду сюда дорогу!– без промедления отвечал пафлагонский царь, чувствуя железную мощь держащих его рук.

В следующий миг он обрел почву под ногами. Все стало на свои места: синева небес, зелень широкого луга, два войска, застывшие невдалеке…

Манес стоял, покачиваясь на гнущихся ногах, и взирал на широкую спину спокойно удаляющегося Митридата. Он шел к своему коню, пасущемуся невдалеке, шел уверенной походкой победителя.

Со стороны понтийского войска к Митридату скакали всадники. Оттуда неслись восторженные победные крики.

В голове у Манеса гудело, во рту был соленый привкус крови. Свинцовая тяжесть, навалившаяся на плечи, давила его к земле. Манес сел на траву и закрыл лицо руками.

Подбежавшие слуги тормошили царя, о чем-то спрашивали…

Манес не отвечал, чувствуя себя бесконечно жалким и униженным. Впервые его одолел в поединке юноша, годившийся ему в сыновья, причем одолел без оружия, показав тем самым свою неукротимую силу и еще более неукротимую волю.

* * *

Манес сдержал слово: угнанный скот вернули Митридату. В ожидании, когда пафлагонские пастухи перегонят коров и овец обратно во владения Митридата, два войска разбили стан в той же долине. Пафлагонцы – в проходе между двух гор, понтийцы– на просторной равнине недалеко от них.

За эти дни Митридат несколько раз навещал Манеса в его шатре. Пафлагонский царь после неудачного поединка почти не вставал с ложа. Возле него постоянно крутились лекари с какими-то снадобьями и припарками. Они с уважением поглядывали на рослого царя понтийцев, который со знанием дела давал им советы, приходя в гости, какие травы нужно прикладывать к больным местам, из каких готовить отвар, чтобы принимать внутрь.

На расспросы Манеса, где Митридат научился лекарскому искусству, тот лишь таинственно улыбался. Молодой царь был не очень-то разговорчив, чем также нравился Манесу.

Во время одной из бесед наедине Манес показал Митридату гемму с изображением царицы Лаодики.

– Ты думаешь, я позарился на твой скот?– признался Манес.– Ничуть не бывало! Вот эта женщина– цель всех моих вторжений в Понт. Я давно добиваюсь того, чтобы она стала моей женой, но все без толку.

– Мать ни разу не обмолвилась, что кто-то усиленно добивается ее руки,– удивленно сказал Митридат, разглядывая на ладони гемму с выпуклым профилем красивой эллинки.

Несомненно, на камее изображена его мать, только несколько моложе. Неизвестному мастеру удалось передать в камне надменность во взгляде царицы и чуть заметную складку у края губ, которая в минуты гнева делала жесткими эти красивые уста.

– Откуда у тебя эта гемма?– обратился к Манесу Митридат.

– Долгая история…– Манес отвел взгляд, не желая делиться своими разбойными подвигами.– Лучше скажи, такова ли твоя мать на самом деле, какой изобразил ее резчик? Мне не довелось увидеть ее наяву.

– В жизни она еще прекраснее,– ответил Митридат,– но и это ее изображение нисколько не погрешило против истины. Можешь мне поверить.

Митридат вернул гемму Манесу.

– Охотно верю тебе, Митридат,– восхищенно проговорил Манес.– Твоя мать– божественная женщина! Она и неприступна, как богиня! Сколько раз я отправлял к ней послов с предложением пойти за меня замуж с дарами, достойными ее красоты. Она неизменно отвечала отказом и возвращала подарки. От отчаяния я и занялся грабежом ее владений, желая хоть таким образом обратить на себя внимание.

Манес помолчал, затем продолжил:

– Мой род древнее понтийских и вифинских царских родов.

Самый первый понтийский царь Митридат Основатель начинал царствовать не где-нибудь, а в Пафлагонии в крепости Кимиаты у подошвы горной цепи Ольгассия. Он опирался на пафлагонцев, которые помогали ему завоевывать Понт. Потомки Митридата Основателя сделали центром своего царства долину Хилиокомон, где проживает много персов. Там же они основали и свою новую столицу Амасию. Вот почему я в какой-то мере считаю себя достойным руки царицы Понта, ведь женой Митридата Основателя была женщина из рода пафлагонских правителей. Персы и пафлагонцы– два самых храбрых народа на земле, брак царицы Понта со мной слил бы наши народы воедино. Представляешь, какая это была бы сила, Митридат!

– Моя мать – эллинка, и ей нет дела до тех общих корней, которые когда-то связывали царей Понта и Пафлагонии,– сказал Митридат.– Она одинаково сильно недолюбливает и персов, и пафлагонцев. Ей чужды здешние боги и обычаи, она не знает ни персидского, ни пафлагонского языка.

– Зато я знаю греческий,– горделиво вставил Манес. Собеседники разговаривали по-персидски. Митридату стало смешно и грустно.

Вот перед ним сидит человек царского рода, который не может похвастаться ни красотой, ни даже правильностью черт своего лица. Своим поведением и манерами Манес ничем не отличается от своих слуг и телохранителей, людей грубых и невежественных. Тем не менее он считает себя достойным руки его матери, полагая свое царское происхождение достаточным основанием для такого брака. Даже при знании греческого владыка пафлагонцев вряд ли сможет общаться на равных с царицей Лаодикой, женщиной неглупой и разносторонне образованной.

Митридат не знал, какими словами объяснить это Манесу, чтобы не задеть его самолюбия. Не знал он и того, как разубедить его не стремиться к встрече с той, что занимает все его мысли, поскольку царица Лаодика в первую очередь обратит внимание на грязные ногти Манеса, а не на его греческий, и вряд ли будет в восторге от хвастливых речей пафлагонца.

Манес полагал, что если Митридат по дружбе– он уже считал его своим другом!– замолвит словечко за него перед матерью, тогда, кто знает, может, богоподобная царица Лаодика снизойдет до него.

– Ты скажи матери, что у меня и в мыслях нет лишать трона ее сына,– говорил Манес, выразительно глядя на Митридата.– И если она не желает видеть меня своим супругом, то я согласен быть ей другом. Самым преданным другом!

Для большей убедительности Манес даже постучал себя в грудь кулаком.

Митридат не хотел тешить Манеса пустыми надеждами в деле, исход которого был ему заранее известен, поэтому он перевел разговор.