Текст книги "Митридат"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)

Глава девятнадцатая

КРОВАВЫЙ ПИР

Лаодика столь тщательно готовилась к долгожданной встрече с сыном, что вконец измучила прислуживающих ей рабынь. То ее не устраивали уложенные завитые локоны, то тени для век казались тусклыми, и она требовала найти другие, поярче. Царица перебрала все свои наряды, не зная, что надеть, чтобы выглядеть стройнее. Она только сейчас с ужасом обнаружила, что располнела больше, чем ей казалось. Из-за этого самые любимые платья теперь были узки.

Служанки, как могли, успокаивали свою госпожу, предлагая ей всевозможные ухищрения, чтобы скрыть полноту. Они, кажется, не понимали, что царица желает понравиться не сыну, но мужу и любовнику.

Наконец Лаодика нашла выход. Она решила надеть тот самый пеплос, в котором Митридат видел ее на празднике Диониса в Синопе. «Боги! Как давно это было!..»

Лаодика была уже почти готова, когда к ней вбежала Антиоха, роскошно одетая и благоухающая благовониями.

– Мама, ты скоро?– нетерпеливо спросила дочь.– Зря ты надела этот пеплос, у него такой унылый цвет! Ну да ладно, пора идти. Слуги сообщили мне, что Митридат и его военачальники уже спешиваются у входа во дворец. Вот-вот они будут здесь!

Лаодика, огорченная замечанием дочери, даже забыла припудрить себе щеки. Она раздраженно прикрикнула на служанку, укладывающую ожерелья из крупных жемчужин у нее на груди, последний раз взглянула на себя в зеркало и поспешила за Антиохой, нетерпеливо ожидающей ее в дверях гинекея.

По пути в тронный зал Лаодика украдкой бросала завистливые взгляды на Антиоху. Как она стройная! Сколько в ней грации! И как идет дочери дорийская прическа! Может, и ей следовало сделать такую же?.. Нет, что ни говори, а молодость не заменят ни ожерелья, ни румяна, ни белила…

Садясь на трон из слоновой кости, Лаодика пропустила мимо ужей восторженные замечания относительно ее красоты из уст дворецкого. Не обратила внимания на комплименты Стефана, стоящего позади трона с опахалом в руках, и Дионисия, раскатывающего ковер перед троном, сочтя это грубой лестью.

Антиоха устроилась рядом с матерью на стуле без спинки.

Стефан, обмахивающий царицу опахалом из страусиных перьев, стал обмахивать и ее.

Свита царицы расположилась по бокам от трона.

Все пребывали в нетерпеливом ожидании; о чем-то шептались Гергис с Дионисием.

Наконец двери в зал распахнулись и Лаодика увидела Митридата. На нем был панцирь из воловьей кожи, на ногах бронзовые поножи, на плечах красный плащ, у пояса висел меч. Он шел к ней через зал уверенной поступью победителя. Пышные золотистые кудри обрамляли мужественное загорелое лицо с орлиным носом. Солнечные лучи отражались в голубых глазах, устремленных на нее.

Позади Митридата шли еще какие-то воины в шлемах и панцирях, но Лаодика видела только сына. Как он возмужал! Неудивительно, ведь ему уже двадцать один год. А вот ей уже сорок четыре…

Остановившись в нескольких шагах от трона, Митридат отвесил матери поклон. Вместе с ним поклонилась и вся его вооруженная свита.

После приветственных слов Митридата Лаодика не выдержала, вскочила с трона и прижала сына к себе. Ее душили слезы.

Помпезной встречи не получилось: Лаодика просто увела Митридата в свои покои, оставив приближенных в легком замешательстве.

Антиоха нервно кусала пунцовые губы: брат даже не обратил на нее внимание! А она-то старалась, чтобы понравиться ему!

Однако предаваться отчаянию было не в характере Антиохи. Сев на трон, она громко объявила:

– Ввиду того, что царица недомогает, ее заменит царская дочь. Разговаривать с вами буду я.

Военачальники Митридата нисколько не огорчились такой замене и охотно поклонились Аитиохе. В отличие от своего предводителя на них произвела впечатление дивная красота девушки.

* * *

Оставшись наедине, мать и сын дали волю чувствам, наслаждаясь объятиями и поцелуями. Их лобзания, поначалу суетливые и неумелые, становились все смелее и жарче. Соединив наконец уста, как в незабвенную пору тайных встреч, любовники дали волю нетерпеливым рукам, возбуждая друг друга самыми смелыми прикосновениями.

Ничего не видя и не соображая, мать и сын продолжили предаваться сладострастию с такой дикой жадностью, с какой изголодавшийся набрасывается на пищу.

Лаодика едва не лишилась сознания от блаженства, чувствуя изнутри накатывающиеся сладостные волны. Нет, она принадлежала сейчас не сыну и не любовнику, но богу любви!

Царица пришла в себя от громких протяжных стонов, которые вырвались из груди Митридата. Сын повалился рядом с ней на ковер, вспотевший и опустошенный.

Лаодика блаженно закрыла глаза, но тут же открыла их, услышав звук открывающейся двери и торопливый топот ног. Прямо над собой царица увидела встревоженное лицо Тирибаза и обнаженный меч у него в руке.

– Митридат, ты жив?– окликнул военачальник ее сына. Поскольку Митридат не отозвался, Тирибаз преклонил колено и тряхнул его за голое плечо.

– Ты невредим?– вновь спросил он.

– О боги!– простонал Митридат, приподнимаясь на локте и прикрывая неловким движением наготу матери.– Мне надоела твоя опека, Тирибаз! Я невредим и прекрасно себя чувствую. Ты успокоился теперь?

– Вполне,– невозмутимо ответил Тирибаз, убирая меч в ножны.– Развлекайтесь дальше, я ухожу.

Стараясь ступать бесшумно, Тирибаз удалился.

– Извини его,– прошептал Митридат, ткнувшись носом в материнскую щеку.– У Тирибаза один недостаток– он никому не доверяет.

– По-моему, это величайшее достоинство,– заметила Лаодика.– Такой друг и телохранитель поистине бесценен, невзирая на ту бесцеремонность, с какой он исполняет свой долг.– Царица улыбнулась и добавила:-Я велю поставить в свою спальню еще одно ложе… для Тирибаза. Хочешь взглянуть на мою спальню, вернее, на нашу спальню?

– Хочу,– ответил Митридат,– но сначала я хотел бы увидеть своего сына.

Махара привела за руку пожилая служанка.

Мальчика, по-видимому, подняли с постели, так как он выглядел заспанным и недовольно тер глаза кулачком.

Увидев мать, малыш подбежал к ней и обнял ее колени.

Сидевшая на стуле Лаодика указала пальцем на сидевшего напротив Митридата.

– Посмотри, сынок, это твой отец.

Застывшая у дверей служанка умильно улыбалась, глядя, как Митридат берет малыша на руки, целует его.

Ребенок серьезными глазами глядел на мускулистого рослого воина с золотистой вьющейся шевелюрой, который подбрасывал его на руках.

– Осторожнее!– беспокоилась Лаодика.– Не испугай его.

– Мой сын ничего не должен бояться,– смеясь, говорил ей Митридат.– Он и не думает плакать. Гляди, какой он невозмутимый! Сколько ему лет?

Лаодика молча показала два пальца и негромко добавила:

– И два месяца.

– Ты останешься у нас?– наконец вымолвил мальчик, обхватив ручонками крепкую отцовскую шею.

– Да,– кивнул сыну Митридат.

– Насовсем?– уточнил ребенок.

– Насовсем.

После этого детское личико впервые озарилось улыбкой, счастливой улыбкой ребенка, не ожидавшего, что у него такой красивый и молодой отец.

* * *

Ночью, нежась в мягкой постели, мать и сын делились пережитым за почти трехлетнюю разлуку, задавая друг другу множество вопросов.

– Я слышала, Статира родила тебе дочь?

– Да. Апаму.

– Теперь у тебя есть сын и дочь, рожденные от матери и сестры.– Царица печально вздохнула.– Все это чудовищно, конечно. Хочется надеяться, что Судьба будет милостива к этим детям, зачатым в кровосмесительных браках.

– У меня есть еще одна дочь от другой жены,– признался Митридат.– Эта женщина– дочь Маргуша, царя скифинов. Ее зовут Олдуз. Дочь очень похожа на нее. Я дал ей имя Орсабарис. Вернее, так пожелала назвать девочку Олдуз.

– Она, наверно, своенравна, эта Олдуз?– спросила Лаодика.

– Этого у нее не отнимешь,– усмехнулся Митридат.– Зато Олдуз прекрасно ездит верхом и бьет из лука. А ее приданое– пять тысяч всадников– очень мне пригодилось в моих походах.

Лаодика помолчала, потом спросила:

– А кем буду я, Митридат? Твоей женой или наложницей? Роль матери мне уже как-то не подходит, не находишь?

– Ты будешь моей женой, причем самой любимой,– без раздумий ответил Митридат.

– Отрадно слышать,– прошептала Лаодика, прижимаясь к сыну.– О Гера, как далеко я зашла! Не осуждай и не казни меня за это, о светлоокая супруга Зевса.

– Не тревожься, моя любимая.– Митридат провел ладонью по волосам матери.– Я теперь властелин Понта и могу делать, что захочу.

– Как ты поступишь со своим младшим братом?

– Я не причиню ему вреда, обещаю. Кстати, где он?

– Он здесь, во дворце. Прячется. Боится твоего гнева. После твоих побед его все бросили: Стефан, Дионисий, Гергис и бежали ко мне в Амис. Пришлось и нашему Добрячку перебираться ко мне под крыло.

Лаодика засмеялась.

– Я, пожалуй, оставлю его в Амисе, только приставлю к нему верных людей,– после краткого раздумья сказал Митридат.– Ты не против?

– Ты– царь, мой милый. Твоя воля– закон. В том числе и для меня.

Лаодика придвинулась к сыну, прикосновениями рук вновь призывая его к соитию. После стольких лет вынужденного воздержания в ней опять проснулась ненасытная жрица любви.

Митридат-младший предстал перед своим братом, трясясь от страха. Он бубнил что-то про то, будто его против его воли сделали царем и что он с радостью избавляется от царской диадемы.

– Полно, брат. Я не держу зла на тебя. Митридат-старший обнял своего брата-тезку и усадил рядом с собой.

Находившаяся при этом Лаодика лучезарно улыбнулась и сказала:

– Ваш отец оставил вам обширное царство, дети мои. Вам обоим хватит дел и забот для того, чтобы сделать Понт процветающим. Первый шаг к этому– прекращение вражды между вами.

– Мать мудро говорит,– произнес Митридат-старший, протянув брату руку.– Давай же поклянемся при ней в вечной дружбе. Что может быть прекраснее такого союза между двумя братьями!

Митридат-младший охотно согласился с этим.

Он без колебаний произнес нужную клятву и долго тряс руку старшего брата. В его лице не было ничего, кроме радости, что все так счастливо для него разрешилось.

В тот же день Лаодика устроила во дворце пиршество в ознаменование примирения своих сыновей.

Кроме знатных граждан Амиса на пир были также приглашены военачальники из войска Митридата.

Столы были накрыты в тронном зале, стены которого были расписаны в греческом стиле сценами из Троянской войны, а мозаика на полу была выложена разноцветными камешками в виде цветов и виноградных лоз.

На фоне строгих греческих гиматиев одеяния скифинов, штаны и короткие замшевые куртки с нашитыми на них серебряными бляхами выглядели немного чудаковато. Длиннополые кафтаны персов поражали яркостью расцветок и широкими в сборку рукавами.

Каждый стол был рассчитан на трех пирующих; столы были расставлены по обе стороны зала.

Три стола стояли на небольшом возвышении, там, где обычно стоит царский трон, но сейчас его не было. За центральным столом восседала Лаодика и оба ее сына. За одним из боковых столов сидела Антиоха и с нею военачальник Диофант и дядюшка Стефан. За другим – Сузамитра, Фрада и Артаксар. Таким образом, все занимающие места на возвышении были царского рода.

Антиоха была в длинной столе вишневого цвета с вызывающе открытыми плечами и полуобнаженной грудью. Столь же вызывающе она накрасила губы и подвела зелеными тенями глаза. Благодаря алебастровому порошку ее лицо выглядело бледным. Это только подчеркивало синеву ее глаз и яркость напомаженных губ.

Девушка ревниво поглядывала туда, где сидели и о чем-то шептались ее мать и старший брат.

Стефан, отчаявшись разговорить замкнутую Антиоху, завел беседу с Диофантом, который охотно ее поддержал. Оба были людьми образованными и достаточно остроумными, поэтому легко нашли общий язык.

На царице было облегающее египетское платье из белого виссона. Золотые браслеты украшали ее руки от кисти до плеча, на груди лежали яхонтовые и лазуритовые ожерелья. Голову Лаодики покрывал пышный черный парик, какие носили знатные египтянки. Поверх парика была надета диадема из тончайших золотых пластинок с мизинец шириной, спереди диадема была украшена головой сокола.

Золотая птичья головка находилась как раз посередине лба царицы на одной линии с носом. Эта, казалось бы, столь незначительная деталь придавала лицу Лаодики в обрамлении иссиня-черных волос какое-то благородное очарование.

Антиоха злилась на мать за ее умение всегда выглядеть необычайно привлекательной и моложавой. Вот и сейчас, видя, что греческий пеплос не красит ее, как прежде, она раздобыла где-то наряд египтянки вместе с париком и украшениями. Белый цвет, как известно, скрашивает полноту, тому же способствует густой парик, ровно подстриженный у самых плеч. Особенно злила Антиоху золотая диадема с соколом.

«Даже мне не показала ее, хотя я заходила к ней перед выходом на пир!– негодовала Антиоха.– И чем это. они так увлечены с Митридатом?»

Дело было в следующем.

Митридат снял с себя плащ, поскольку в зале от множества людей и курящихся в жаровнях благовоний было довольно душно. Лаодика увидела у него под плащом пояс с мечом.

– Ты что же, мне не доверяешь?– шепнула сыну царица, сделав изумленное лицо.

– Это Тирибаз принудил меня взять меч,– прошептал в ответ Митридат с виноватой улыбкой.– Не сердись.

– Я постараюсь,– чуть слышно промолвила царица и под столом ущипнула сына за ногу.– Может, следовало посадить твоего Тирибаза с нами за стол? Ты скажи, если я сделала что-то не так.– И царица ущипнула сына еще раз.

Митридат-младший был слегка чем-то озабочен и беспокойно поглядывал по сторонам. На вопросы матери, чем он встревожен, тот твердил, что с ним ничего не происходит, просто он разглядывает зал и гостей.

Но, если приглядеться, можно было заметить, что сидящий в зале Гергис– за одним столом с Дионисием– раза два ободряюще подмигнул младшему сыну Лаодики.

Первая смена блюд, объявленная дворецким, состояла из рыбы и прочих морских продуктов, столь любимых эллинами.

Скифины, более привычные к мясной и молочной пище, с очень подозрительным видом пробовали крабов и устриц, неумело выковыривали из зубов рыбьи кости. Иные, попробовав морскую капусту, тут же выплевывали ее изо рта, морщась и ругая эллинов, дающих им «лошадиную еду».

Глядя на варваров, ничего не смыслящих в изысканных кушаньях, знатные амисены лишь презрительно усмехались да перебрасывались негромкими колкими замечаниями.

Чтобы развлечь гостей, в пиршественный покой пришли музыканты и танцовщицы в греческих хитонах с волосами, убранными сзади в хвосты. Начались танцы под мелодичные переборы арф и кифар, под переливы флейт и свирелей.

Скифины, забыв про еду, таращились на изгибающихся в танце юных дев, на их гибкие руки и стройные ноги, мелькающие в разрезах хитонов. Некоторые из скифинов, восхищенные танцем, бросали танцовщицам золотые перстни, полагая, что девушки будут их подбирать и благодарить за такое проявление внимания. Но танцовщицы, к удивлению и разочарованию скифинских вождей, проявивших щедрость, протанцевав несколько танцев, тотчас покинули зал, не подняв с полу ни один из брошенных подарков.

Вошедший дворецкий объявил вторую смену блюд.

Расторопные слуги унесли рыбные объедки и поставили на столы блюда с дымящейся бараниной только что из котла, зажаренные на вертеле окорока быков. Все это было приправлено душистой зеленью. Виночерпии принялись разливать гостям виноградное вино.

В зале произошло заметное оживление. Персы и скифины с большим аппетитом набросились на жаркое и ароматный хмельной напиток бога Диониса. У скифинов, как и у персов, на поясе висели акинаки, которые они пустили в ход, разрезая ими жареные туши.

И опять жадность варваров произвела на греческих вельмож отталкивающее впечатление, о чем можно было судить по кривым ухмылкам и перешептываниям.

Митридат все замечал и хмурил светлые брови.

С этими грубыми людьми он прошел через многие битвы и лишения, а что сделали эти утонченные эллины, чтобы помочь ему– законному наследнику!– вернуть отцовский трон?

– Сколько надменности и спеси на лицах у амисенов,– процедил сквозь зубы Митридат, – можно подумать, они служат образчиком вкуса для всего мира!

– Эллины действительно служат образчиком вкуса для всей Ойкумены, сын мой, – мягко промолвила Лаодика.– Не только персы, фригийцы, сирийцы и египтяне многому научились у них, но даже македонцы и римляне. И те, и другие, покорив Элладу, тем не менее вынуждены были признать культурное превосходство эллинского народа.

– Может, эллины и в постели превосходят нас, персов?– обратился к матери Митридат, нарочно делая акцент на последнем слове.

Лаодика поняла, что сын желает задеть ее за живое, но не показала вида.

– Этого утверждать не могу,– сказала царица примирительным тоном,– ибо у эллинов, в отличие от персов, нет многоженства.

– Они также не спят с матерями, дочерьми и сестрами– эти высокоморальные эллины,– язвительно усмехнулся Митридат которому в словах матери послышался упрек.– Однако царь Эдип, как известно, был эллином и даже фиванским царем!

Митридат-младший слушал взаимные колкости матери и брата, искоса хмуро поглядывая на них. Он с самого начала приналег на вино, к которому уже успел пристраститься, и теперь царский виночерпий еле успевал наполнять своим черпаком его чашу.

Неожиданно по знаку дворецкого на середину зала выбежали жонглеры и акробаты: четверо юношей и девушка в коротком голубом хитоне.

Сначала девушка грациозно ходила по канату, натянутому между двумя треногами на высоте человеческого роста. Под громкие аплодисменты она стояла на канате на одной ноге, одновременно жонглируя сначала яблоками, затем острыми ножами.

Юноши показывали свое мастерство, делая высокие прыжки и сальто в воздухе, ходили на руках, выстраивали пирамиду.

В довершение всего ловкачи установили деревянный щит с намалеванными на нем разноцветными кругами так, чтобы его всем было видно, и принялись кидать ножи в цель одной и двумя руками, с разворота и в прыжке друг через друга.

Это зрелище так раззадорило скифинов, что двое из них выскочили из-за столов с намерением продемонстрировать гостям, что и они кое-что умеют. Царь Маргуш, уже изрядно захмелевший, развязными репликами подзадоривал своих смельчаков.

Оба скифина умело обращалась с ножами, но все же не все их броски были безупречно точны, что неимоверно расстроило их соплеменников.

Зато когда девушка в голубом хитоне стала попадать стрелами в яблоки, которые ее помощники поочередно подбрасывали высоко вверх, среди скифинов прокатился громкий хохот. Этим детям степей, с малых лет не расстающихся с луком, такая стрельба показалась самым заурядным зрелищем, словно при них подоили корову или взнуздали коня.

– У нас в кочевьях любой ребенок может так стрелять и даже лучше,– насмешливо проговорил Маргуш.– Эй, дайте-ка мне лук! Я покажу вам настоящую меткость!

Выйдя на середину зала с луком и стрелой в руках, Маргуш велел одному из своих воинов стать у закрытой двери, наложив на нее ладонь с растопыренными пальцами. Скифин повиновался без всякого страха. В зале водворилась напряженная тишина.

С поразительной быстротой и легкостью царь скифинов выпустил из лука три стрелы. Все три вонзились в кипарисовую дверь точно между пальцами живой мишени.

Скифины разразились громкими криками, приветствуя своего царя. По залу прокатился вздох восхищения.

Один из акробатов выдернул стрелы из двери и сунул их в колчан, висевший у Маргуша на боку.

– А теперь кто не побоится стать лицом ко мне с яблоком на голове?– обратился к залу самодовольный Маргуш.

Гости переглядывались между собой.

Хотя все имели возможность убедиться в поразительной меткости царя скифинов, желающих пощекотать себе нервы не было.

Внезапно со своего места быстро поднялась царица Лаодика и вышла из-за стола, вырвав руку из руки старшего сына, желавшего удержать ее. Его умоляющий возглас также не остановил царицу, которая уверенными шагами пересекла зал и встала к двери спиной. Ее лицо было спокойно, когда воин-скифин водрузил ей на макушку небольшое румяное яблоко.

Все сидящие за столами замерли, когда Маргуш поднял лук. Он долго целился, перед тем как натянуть тетиву. Его лицо словно окаменело, в темных прищуренных глазах появилось хищное выражение.

Вот оперение наложенной на тетиву стрелы медленно двинулось к плечу стрелка, повинуясь усилию могучей руки.

Напряжение в зале достигло предела.

Царица, прекрасная и невозмутимая, стояла неподвижно с яблоком на голове на виду у всех.

Маргуш натянул лук до конца, когда вдруг раздался вскрик, жалобный, протестующий возглас:

– Не стреляй, заклинаю!..

Это был голос Митридата-младшего: у бедняги не выдержали нервы.

Маргуш оглянулся.

В этот миг тетива сорвалась с его пальцев, и стрела с коротким резким свистом, пролетев расстояние в сорок шагов, пробила шею царицы, пригвоздив ее к двери.

В зале началось смятение.

Дворецкий и слуги бросились к Лаодике, которая с хрипением ловила воздух ртом, схватившись обеими руками за поразившую ее стрелу.

Злополучное яблоко, скатившись с головы царицы, попало кому-то под ноги и было раздавлено.

Когда Митридат-старший, расталкивая всех подряд, пробился к матери, стрелу из нее уже извлекли. Над несчастной хлопотал Андротион, пытаясь остановить кровь.

Митридат, упав на колени, схватил мать за кисти рук. Они были холодны как лед. В лице у царицы не было ни кровинки, зато из шеи кровь текла неудержимым потоком.

– Милая моя…– бормотал Митридат, дрожа от отчаяния.-

Потерпи. Сейчас Андротион спасет тебя. Ну же, Андротион!

Врач торопливо рвал на ленты какое-то покрывало, приказывал кому-то поддерживать голову Лаодики.

А вокруг плотным кольцом стояли потрясенные гости и приближенные царицы. Множество глаз с тревогой и состраданием взирали на то, как врач борется за жизнь своей госпожи.

Андротион еще не закончил делать перевязку, когда по телу Лаодики вдруг прошла судорога, затем другая.

Царица попыталась что-то вымолвить склонившемуся над ней сыну и не могла, лишь беззвучно шевелила губами.

Митридат наклонился к самому лицу матери и разобрал еле слышное:

– Люблю…

– Пустое дело,– проворчал Андротион.– Она умирает.

– Замолчи!– рявкнул на него Митридат.– Ты спасешь ее! Я приказываю тебе, иначе…

– Все,– опустив окровавленные руки, печально произнес врач.– Она умерла.

– Нет! Не может быть,– растерянно молвил Митридат, глядя в открытые глаза матери.– Она жива. Она же смотрит на меня.

Андротион тяжело вздохнул.

– Смотрит, но не видит.

Митридат окликнул мать, потряс ее за руки, за плечи. Лаодика не подавала признаков жизни.

Ее большие глаза, устремленные на сына, еще хранили выражение нежности, но взгляд был неподвижен и пуст.

Леденящий холод закрался в душу Митридата, его сердце было готово разорваться от горя, а разум не желал осознать и принять случившееся.

Вот перед ним лежит его мать, красивейшая из женщин. И она– мертва! Только что была жива и жизнерадостна, и вот– ее нет. Умерла!

Горячие слезы полились из глаз Митридата. Ему казалось, что он остался один на всем свете, что он потерял не только мать, но и любовь, и счастье, и все надежды. Митридат стонал и бил себя по голове, неудержимые рыдания сотрясали ему плечи. Мир казался ему жестоким, судьба– несправедливой, а люди– сборищем изменников и негодяев. Никто не смог спасти его мать, его любовь!

Митридат вскинул голову и увидел стоящих подле него Андротиона, Стефана, Тирибаза и Сузамитру. Стефан утирал слезы пухлым кулаком.

Людской круг, собравшийся вокруг умирающей царицы, распался на несколько отдельных групп. Только эти четверо остались стоять там, где стояли.

Гости приглушенными голосами обсуждали случившееся, искоса поглядывая на сидевшего в стороне с подавленным видом царя скифинов. У его ног лежал злосчастный лук и колчан со стрелами. Акробаты, уходя, не посмели забрать его с собой.

– Андротиона казнить!– резко выпрямляясь, сказал Митри дат сдавленным от слез голосом.

Врач побледнел.

Стефан перестал плакать и опасливо отодвинулся от сирийца. По знаку Тирибаза два персидских воина схватили Андротиона и поволокли к выходу.

Возле Митридата оказался Гергис.

– Повелитель, это несправедливо,– промолвил он, почтительно прижав ладонь к груди.– Врач не виноват, что…

– Тирибаз, этому отрубить голову. Немедля!– Митридат ткнул пальцем в Гергиса.– Моих телохранителей сюда!

Гости, пораженные внезапной жестокостью Митридата, затихли, никто из них не посмел сказать ни слова в защиту Гергиса.

Лишь Дионисий бросил Гергису, уводимому стражей, ободряющую фразу:

– Крепись, друг! Если перед царем ты виноват, то перед богами чист.

Митридат живо обернулся на реплику Дионисия.

– Этого тоже укоротить на голову!

Стража набросилась на Дионисия и потащила его вслед за Гергисом.

Потемневшими от горя глазами Митридат искал младшего брата, но того нигде не было видно.

Митридат велел Артаксару разыскать его, а Сузамитре– проследить, чтобы ни один человек не ускользнул из дворца. К Митридату приблизился Маргуш.

– Сын мой, не я, но злой рок направил стрелу из моего лука, оборвавшую жизнь твоей матери,– промолвил царь скифинов, виновато опустив глаза.-Я скорблю вместе с тобой. Мне безумно жаль твою мать; такая красивая женщина… Я бы ни за что не про махнулся, если бы…

Митридат не стал дослушивать своего тестя, коротко повелев Тирибазу:

– Скифинов перебить! Всех, что были на пире.

– И Маргуша?– спросил изумленный Тирибаз.

– Его в первую очередь!– рявкнул Митридат прямо в лицо Тирибазу.

Знатные амисены и дворцовые слуги, забившись по углам, со страхом взирали на разыгравшееся побоище. Персы безжалостно рубили мечами мечущихся по залу скифинов, закалывали их дротиками среди перевернутых столов и разбросанной серебряной посуды. Дольше всех защищался Маргуш, но в конце концов и его подняли на копья.

Антиоха, спрятавшись за портьерой, видела, как Фрада выволок из-под стола Митридата-младшего, со слезами умолявшего о пощаде.

В зале было полно персидских воинов, которые добивали раненых скифинов, снимали с убитых дорогие пояса и ожерелья. Стоял шум и гам, поэтому мольбы Митридата были услышаны только Фрадой да еще Тирибазом, который оказался неподалеку.

Тирибаз подошел поближе и кивком головы велел Фраде прикончим, юношу.

Фрада без колебаний вонзил свой короткий меч несчастному под левую лопатку.

От такого зрелища у Антиохи едва не подкосились ноги, а сердце бешено забилось в груди. Нет, ей лучше не выходить отсюда! Митридату показали бездыханное тело брата.

– Видимо, в сумятице он угодил под руку какому-то скифину, и тот убил его,– не моргнув глазом, солгал Тирибаз.– Это Фрада наткнулся на него.

– Поделом,– процедил сквозь зубы Митридат, толкнув носком сапога мертвую голову брата с выражением мольбы на лице.– Я убил бы его сам, если б знал, что может произойти сегодня.

Царицу Лаодику и ее младшего сына погребли в Синопе.

Останки Митридата-младшего после сожжения по эллинскому обычаю были собраны в урну и замурованы в царском могильнике, где уже покоился прах его отца, дяди и деда, знаменитого царя Фарнака.

Тело Лаодики по воле ее старшего сына было забальзамировано и положено в специально выстроенном склепе, имевшем потайной вход. Последнее пристанище царицы день и ночь стерегла от грабителей надежная стража.

Воцарение Митридата, ставшего шестым правителем Понта с таким именем, ознаменовалось еще двумя смертями.

В Амисе сразу после кровавого пиршества бросилась на меч Олдуз, не простя мужу убийства своего отца. В Синопе покончила с собой дочь Багофана и вдова Мнаситея, едва войско Митридата вступило в город.

Был 111 год до нашей эры.