Текст книги "Степи нужен новый хозяин (СИ)"

Автор книги: Виктор Гвор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Ночь на 15 августа нулевого года. Кордон

Колька стоял посреди бескрайней степи, больше напоминающей каменистую пустыню, и пристально вглядывался в приближающегося врага. А посмотреть было на что. Длиннолапые короткомордые медведи, по сравнению с которыми матёрые гризли сошли бы за безобидных медвежат. Буйволы размером с носорога с грозно искривленными рогами, на каждый из которых можно было бы нанизать лошадь. Собственно носороги, мохнатые, огромные, куда больше буйволов, с носами от пиратских шхун. Огромные косматые горы с хоботами, лишь по недоразумению называемые мамонтами, с ещё более косматыми наездниками на головах. Птицы, похожие на убитого Олегом орла, но совершенно других размеров. Считать не требовалось, достаточно было слова «много». Очень много. И у всех, людей и животных, были глаза убитого Колькой врага, того самого дикаря с дубинкой, так напугавшего Заварзина в его первой схватке.

Всё это полчище неумолимо надвигалось на одиноко стоящего человека, судорожно сжимавшего копьё из бивня мамонта. Колька никогда не держал в руках не только мамонтовых бивней, но и поделок из слоновой кости. Он и мамонтов-то впервые увидел в позавчерашней экспедиции. Но твердо знал: копьё сделано именно из бивня волосатого гиганта. А ещё он знал, что непобедимую армаду, перекрывающую степь от горизонта до горизонта, необходимо остановить. И что от этого зависит всё. Без расшифровки, без объяснений. ВСЁ. Он только не знал, как это сделать, и готовился к бою, как молитву повторяя про себя: "Я не струшу! На этот раз я не струшу!". Копьё в руках вдруг начало размягчаться, всё больше напоминая… Приличных сравнений в голову не приходило. В отличие от хозяина, оружие не хотело драться. Колька же упрямо готовился принять бой и умереть, ни на что не рассчитывая и ни от кого не ожидая помощи.

Но она пришла. Сначала донеслось пение. Суровая ритмичная мелодия была очень знакома, а вскоре стали различаться и слова. Колька оглянулся.

Они шли клином. Знаменитой рыцарской свиньей, принесшей тевтонцам немало побед. На острие вышагивал Хома в кожаном подгузнике и белой флисовой (да-да, той самой, со свадьбы) головной полоске, украшенной орлиными перьями. Над плечом – хищное жало нагибаты, в руках – точная копия бульбиного оленебоя. За младенцем, скаля клыки, шагали Пузик и Снежок, на ходу поигрывая могучими мышцами. Основание клина составляли девчонки. Кошечки. Изящные и грациозные, но от того смотрящиеся ещё более смертоносными. Над строем гордо летел ни к чему не прикрепленный транспарант с надписью "Мы, мля, верхнее звено в пищевой цепочке, нах!"

Хома, орудуя оленебоем, словно церемониальной шашкой, выводил голосом Высоцкого, поддерживаемый мощным примяукивающим хором:

Под первобытным синим небом

В лесах, саваннах и лугах

Когтей кошачьих скрежет мерный,

Рык гомотериев победный

Заставит дрогнуть дух врага!

Клыков кошачьих скрежет мерный,

Рык гомотериев победный

Заставит дрогнуть дух врага!

Армада впереди замедлила движение. Потом и вовсе остановилась. Рванули было вперед крылатые разведчики, но тут же вернулись к основному строю. "И вправду, дрогнули", – мелькнула мысль и ушла, никого не застав дома. Копьё в руках вновь обрело твердость, достойную оружия.

И не беда, что зубы скаля,

Кого-то съели не того.

Отдаст приказ нам мама Галя,

Отдаст приказ нам мама Галя.

Мы с честью выполним его!

Отдаст приказ нам мама Галя,

Отдаст приказ нам мама Галя.

Мы перевыполним его!

"Да это же "Пусть я погиб у Ахерона", – сообразил Колька. – Гимн советских археологов. Где они раскопали такое старьё? И когда переделать успели?

Пузик скосил взгляд на Заварзина, недовольно мотнул головой, укоризненно муркнул:

– Чума, не мешай сниться!

Повернул башку назад и вновь присоединился к песне:

Жестокий и неутомимый,

В колючей «Егозе» взращен.

В честь снежных стен родного Рима,

В честь снежных стен родного Рима,

Идет кошачий легион.

В честь снежных стен родного Рима,

В честь снежных стен родного Рима,

Идет кошачий легион.

А впереди творилось что-то невообразимое. Вспугнутыми воробьями уносились орлы. Носороги мчались прочь, прокладывая просеки в рядах бывших союзников. Стадами драпали буйволы. Судорожно разворачивали мамонтов наездники. Медведи ещё пытались держать марку, но было видно, что каждый мечтает задать стрекача, да так, чтобы задние лапы обгоняли передние.

А над всем этим победно гремел "Марш кошачьего легиона"

Все так же весел и беспечен.

И ни фига [1] непобедимим.

Пусть век кошачий быстротечен,

Пусть век кошачий быстротечен,

Но вечен Рим, великий Рим.

Пусть век кошачий быстротечен,

Пусть век кошачий быстротечен,

Но вечен Рим, священный Рим.

"Чего-то не хватает, – понял Колька. – Что-то неправильно".

Он слетел с нар и, как был, в одних трусах, рванулся к складу.

– Здесь, где-то здесь… За ненадобностью во второй ряд убирали… – шептал Заварзин, судорожно роясь на стеллажах. – Ага, вот она! – и Чума бросился к стене.

Именно там его и нашла Оторва, обеспокоенная долгим отсутствием своего "гоу".

За проведенное в новом племени время, Ото начала очень дорожить своим новым гоу. Он не бил Ото, хорошо кормил, подарил ей замечательную одежду со странным названием "жи" и даже дал имя. И предыдущий гоу, и тот, в чьём племени она жила раньше, вели себя совершенно иначе. Новый гоу даже не делал чпок-чпок, хотя все знают, что женщин терпят именно ради этого. И ради детей, конечно, но Ото ещё никого не рожала, а потому не могла надеяться даже на те маленькие привилегии, что положены матерям. Если бы Ото узнала, что новое племя считает, что её предыдущий гоу и мужчины нео прикрывали бегство дочерей, она бы сильно удивилась. И не столько понятию дочери мужчины (понятно же, что дочери и сыновья бывают только у женщин), сколько самой мысли о том, что мужчина может пожертвовать собой ради женщины. Это она должна была умереть, закрывая собой гоу от сэров. И та рыжая девчонка – тоже. Но и так было понятно, что не выживет никто, и когда рыжая неа рванула наутек, Ото бросилась следом. А гоу такой возможности сэры просто не дали. Конечно, в новом племени их могли убить за то, что они бросили своих гоу. И рыжая права, эти люди похожи на тах. Но был хоть какой-то шанс. В итоге обеим повезло. Но если рыжая просто приглянулась человеку с узкими глазами, то Ото сделала всё сама. Вытащила гоу из боя, дралась с сэрами вместе с незнакомцами, тащила тяжеленный мешок на спине. И заслуженно получила куда больше рыжей неа! Её жи намного лучше ру, подаренной неа, и её не заставляют чпок-чпок! Ото не любила чпок-чпок. Сплошная боль, и не только между ногами. Мужчины тяжелы и неуклюжи, то на волосы наступят, то сожмут изо всех сил, а последний гоу любил пребольно щипать грудь во время чпок-чпок. Конечно, если бы новый гоу захотел, она бы постаралась доставить ему максимум удовольствия. Но пока он не просил. Кормил невероятно вкусной едой, дарил изумительные вещи и ничего не требовал взамен! Только заставил зайти в ужасное жаркое "ба", где женщины долго мазали Ото противным камнем, от которого щипало глаза, и поливали водой. Но это пустяк: гоу сказал надо, значит надо. К тому же после этой "ба" Ото было очень хорошо. И голова перестала чесаться. Найти такого гоу – большое счастье. А потерять – великое горе. И когда самый лучший в мире гоу соскочил с удивительного возвышения для сна, унесся из рукотворной пещеры и долго не возвращался, Ото пошла по его следам. А увидев, что следы ведут в лес, забеспокоилась всерьез. Проходить через холодную скалу было очень страшно, но потерять гоу – ещё страшнее. К счастью гоу не пошел далеко. Он лежал совсем близко к стене и негромко бредил. Ото не стала прислушиваться. Она взвалила своё счастье на спину и потащила обратно на кордон, совершенно не обращая внимания на выведенные алой краской на черном гидростеклоизоле двухметровые корявые буквы "Р", "И" и "М". РИМ.

[1] Котята, известные матерщинники, пели совсем другое слово, но цензура, сплошная цензура. К тому же у нас приличная книга.

15 – 25 августа нулевого года. Кордон

Беда пришла откуда не ждали. Вылезший на разминку Малой обнаружил подозрительную цепочку красных капель, перемежавшуюся следами босых ног и ведущую от избы к проходу в стене. Первым делом Олег бросился внутрь и без церемоний ворвался в большинство спален, чем вызвал немалое смущение Галки, ругательства Бульбы (сравнительно приличные) и Ниндзи (далеко не приличные). В комнату Чумы он заглядывал с опаской, но лишь приоткрыв дверь, заорал благим матом. Окровавленный Колька лежал на кровати в совершенно неестественной позе, а над телом рыдала безутешная Оторва. При появлении Малого девчонка попробовала встать, но скошенным снопом рухнула на нары. Толпа взбудораженных носящимся по избе Олегом волчат собралась мгновенно.

Кровь на Чуме оказалась не кровью, а всего лишь краской. Всё тот же неугомонный Лабжинов взял "обратный" след и обнаружил пустую банку и надпись "РИМ" на стене. Происхождение надписи сомнений не вызывало, хотя и поражало своей бессмысленностью. Зато состояние обоих участников ночного происшествия вызывало серьезные опасения. Чума лежал без сознания, дышал часто и неглубоко, вперемешку то бормотал что-то нечленораздельное, то звал Хому и Пузика, а для измерения температуры не требовалось никаких приборов. Состояние Оторвы отличалось не сильно. Разве что девчонка была в сознании, но так же лежала без движения и тихо поскуливала, обводя собравшихся рассеянным мутным взглядом. И старательно пыталась что-то сказать, но без традиционных для речи аборигенов жестов понять её не смогли даже Аня с Шоколадкой.

Светка усиленно листала прилагаемый к аптечке талмуд с переписанными симптомами основных болезней и сосредоточенно шептала:

– Не то… Не то… И это не то… Симптомы нужны… Хоть бы один вменяемый больной…

Пожелание исполнилось с потрясающей быстротой. Батяня, уже собравшийся посмотреть на Колькины художества, вдруг пошатнулся и, чтобы не упасть, ухватился за дверной косяк.

– Ты чего, Лех! – подскочил Дудник.

– Не знаю… – прохрипел Буртасов. – Ноги не держат. И голова тяжелая. Общая слабость какая-то… – поддерживаемый с двух сторон Лешка рухнул на подставленный стул. – Дайте попить… Сушняк, как с похмелья…

– У него тоже жар, – крикнул Эйнштейн Светке.

– Никому не уходить, – забыв про детское самоуправление, начал командовать Артем. – Леху напоить и положить к Чуме с Оторвой. Их тоже напоить. Галь, кипяти воды. Свет, что там в твоем талмуде? Есть что-то похожее?

– Ничего! – голос дрожал. – Совсем ничего! Полтора десятка болезней с частично совпадающими симптомами! От атипичной пневмонии до геморрагической лихорадки. Но на любую из них чего-нибудь не хватает! Я вообще ничего не понимаю! – Лабжинова сорвалась в крике. – Я же не врач! Спецкурсы для бойцов папиной части, и всё!!!

По Светкиным щекам катились слёзы. Артем положил руку на плечо девушки:

– Соберись! Кроме нас с тобой никто решить эту проблему не может. А мы можем!

– Как? Это новая болезнь! То есть старая, не дожившая до нашего времени! Ребята умирают, а я даже не понимаю, кто возбудитель! Бактерии, вирусы, грибки… От каждого свой препарат!

– Вот и даем от всего. Что у тебя от бактерий?

– Цефуроксим. Антибиотик.

– Даем. А от вирусов?

– Циклоферон… Поняла!

Слезы исчезли. Голос окреп. Минута растерянности прошла, и место слабой испуганной девушки вновь заняла Железная Лапа:

– Ещё кетоконазол, тоже антибиотик, но от грибков. Цетиризин. Это антигистаминное, – руки споро потрошили аптечку, вытаскивая нужные препараты. – Преднизалон… Просто преднизалон! И нурофен. Жаропонижающие.

– Он же от головы, – неуверенно пискнула Галя.

– И от головы тоже, – кивнула Светка. – Что-нибудь одно эту заразу захватит! Должно захватить.

Уверенности в голосе не было.

– А столько лекарств не вредно? – еле слышно спросила Галка у Артема.

– Вредно умирать без лечения, – отмахнулся тот. – Остальное – мелкие неприятности.

Без приключений удалось дать таблетки только Буртасову, и то потому, что Батяня усилием воли не давал себе потерять сознание. Оторва таблетки принимать отказывалась, только мотала головой. Чума метался, бредил, что-то хрипел, но в себя не приходил. Ни нашатырь, ни обтирание разведенным спиртом не дали ничего. Совсем. Светка уже не надеялась даже на чудо, когда Батяня вдруг уселся на нарах и совершенно здоровым голосом рявкнул:

– Чума, мать твою так! Очухайся, сволочь! Иначе сдохнешь! И девчонка твоя тоже!

Рухнул обратно и уплыл, наконец, в беспамятство, пробормотав напоследок: "Ты князь, ты символ…"

Колька дернулся, как от удара, открыл глаза, обвел мутным взглядом комнату:

– Что?

– Съешь! – Светка запихнула таблетки прямо в рот.

Чума сглотнул. Опустошил кружку с водой. Перевел взгляд на Оторву. Кивнул. Девчонка послушно взяла лекарства. Кривясь и гримасничая, разжевала. Запила. И улеглась, прижавшись к вновь потерявшему сознание Заварзину.

Все облегченно вздохнули. Вернулись в кают-компанию.

– Что в следующий раз делать будем? – спросила Светка.

Просто так спросила, не ожидая ответа. Мысли вслух.

– Война план покажет, – отозвался Артем. – Свет, ты напиши. Что давала, в каких дозах. Если свалит тебя…

Лабжинова накарябала список и медленно сползла на пол, успев только шепнуть:

– Кажется, я тоже. Ребенку четверть порции…

Четверть порции отмеряли утром. На ногах у тому времени оставались Артем, Галка, Ниндзя и Шоколадка. Остальные лежали пластом. К счастью, лекарства помогали. Во всяком случае, больных удавалось приводить в себя для лечения, кормления и отправления естественных надобностей.

Следующие четыре дня слились в непрекращающийся страшный сон. Приготовить, покормить, обтереть водой со спиртом, дать лекарства, поставить утку… Пройти всех и пойти по второму кругу. Встать больные не могли. Температура падала, хоть и очень медленно, но слабость не уходила. Всё приходилось делать в постели. Кормили бульончиками и ягодами с медом, растворенными в чае. Сплошная жидкость, но иначе не получалось. Запас лекарств и спирта таял с катастрофической быстротой.

– Слушай, Галь! – сказал Артем на третий день. – Если я свалюсь, лекарств дашь только первую порцию.

– Это самоубийство, – ахнула девушка.

– Иначе ребятам не хватит. А я должен справиться. Только проваляюсь подольше.

В конце концов, убедил. Галку вообще было легко убеждать. А уж сейчас, когда почти без передыху возилась с маленьким… Перепеленывала, мыла, кормила, давала лекарства, которые приходилось мелко дробить, растворять в воде и пипеткой впрыскивать в горло. Сначала казалось, что они вообще не действуют. Мальчик слабел с каждым часом. Галка уже не надеялась вытянуть его, даже не стала возмущаться, когда Фифа запрыгнула на нары и, прикатившись к малышу, лизнула лицо. И Хома, словно зачерпнув у кошки сил, ожил. Не выздоровел в одну минуту, просто ситуация переломилась в обратную сторону. А на следующий день слегла Галка.

Пришлось инструктировать Мишу. Эвенк молча кивнул головой, и Артем понял – обманет. Будет лечить, как всех. Скорее не оставит лекарств себе. Надо продержаться дольше всех.

Артема накрыло на шестой день, когда Батяня и Лапа впервые встали с постели. А поднялся на десятый, последним. Ниндзя и Шоколадка так и не заболели.

31 декабря первого года. Записи на обоях

Больше года ничего не писала. И не потому, что нечего было или не хватало времени. Просто не возникало ни малейшего желания. А сегодня вдруг нахлынули воспоминания, захотелось перечитать собственные записи. Наверное, приближение Нового Года действует.

Господи! Неужели смешная наивная девочка, оставившая эти заметки – я? Даже не верится! И дело не в том, что ей и в голову не приходило, что через год, стоя лицо к лицу с пещерным медведем, она будет не цепенеть от ужаса, а ждать, когда жертва поднимется на задние лапы, чтобы с двух рук всадить аурумбаты в грудь зверю! И воспринимать огромного хищника, как жертву. Добычу. И тем более не в том, что теперь я и с пятидесяти метров не промахиваюсь, а с пятнадцати одновременным броском всаживаю в ростовую мишень четыре дротика. По два с руки! Дело в том, что если сейчас понадобиться струнная проволока, я недрогнувшей рукой выдеру её из недр "Бехштейна". Хотя жалко будет, не скрою. Но и только. Шоколадка, Оторва и Анечка расстроятся гораздо сильнее. Особенно Анечка, ребенок просто влюблен в музыку. Обезьянки тоже обожают млеть в объятьях любимых под полонез Огинского. Но тут ключевые слова "объятья любимых", а в Анечкином случае достаточно самой музыки.

А я… Я стала очень похожа на Светку Лабжинову. Такая же жесткая и циничная. Хотя нет, такая, как она была в начале. Полтора года назад. Каких-то полгода года.

Всего полтора года. Или целых полтора года. Много или мало? Как оценить тот, первый после болезни месяц, когда у нас, вроде бы выздоровевших, всё валилось из рук в прямом смысле. Я не могла порезать мясо! Приходилось, сгорая от стыда, звать Шоколадку. Каждый поход в туалет сопровождался жуткими мучениями. Спустить штаны, одеть штаны… А подтереться!!! Именно тогда я отвыкла писать: непослушные пальцы выводили сплошную абракадабру.

Тарас не попадал молотком по заготовкам. Да и как ковать, если каждое движение забирает все имеющиеся силы? Андрей боялся даже прикоснуться с своему любимому аркебузу. Батяня пытался не показывать слабости. Ага, слышали: "Ты князь, ты символ, ты знамя". Да хоть господь бог! Против лома нет приема! И даже Железная Лапа казалась сделанной из очень мягкого металла.

Но хуже всех приходилось Олежке. Всю жизнь тренироваться, заколачивать в мышцы навыки и рефлексы и за неделю потерять всё! У Малого слезы стояли в глазах, когда не получались новичковые связки, казалось бы заученные намертво, стрелы летели мимо мишени, а две минуты работы с нагибатой приводили к темноте в глазах и сильнейшей одышке. Слезы так и не пролились. Олег сжимал зубы и работал. Тренировался, падал от усталости, поднимался и снова то вертел копьем, то махал ногами, то садил стрелу за стрелой в стену сарая. Восемнадцать часов в сутки. Остальные шесть тратил на сон и еду. Получал энергию для дальнейших тренировок. И добился своего.

Не просто добился. Он показал правильный путь. К прошлому Новому Году более-менее восстановились все. А сам Олег к концу сентября сумел вернуться в охотничью команду, а в октябре на границе леса схлестнулся с пятеркой сэров. Пять секунд, пять стрел и десять новых клыков на ожерелье Малого.

До болезни Олег оставался ребенком. Сильным, умным, умелым, но ребенком. Потому так и удивлялись любым его достижениям, потому им так гордились: ребенок побеждал взрослых! После болезни он не вырос и не раздался в плечах, даже похудел немного. И борода расти не начала. Но Малой стал взрослым. А ещё жестким и в каком-то смысле безжалостным. Хотя нет, не так. Не могу подобрать слова.

Остальные тоже резко повзрослели. Батяня по-прежнему "князь и символ", но немного другой князь, более осмысленный, без подростковой рисовки, без ненужного надрыва.

Мой Тарасик не просто играет мышцами, наслаждаясь силой и легкостью движений. Теперь это воин и мастер.

И так со всеми. Подростки выросли. Несколько раньше, чем надо, но выросли. Разве что в Чуме ещё осталось немного раздолбайства. Да Эйнштейн сохранил каплю ученой наивности и рассеянности. Но каплю и не подростковой, а именно ученой.

В плане вооружения прибавлений немного. С аурумбатами пришлось подождать пару месяцев, пока к Тарасу вернутся силы стоять у наковальни, но всеобщее любопытство было так велико, что пробный экземпляр слепили ещё в августе Мишиными руками. Не самый лучший, но вполне работоспособный. И это действительно оказалось нечто. Значительно проигрывая по дальности стрелам, аурумбаты значительно превосходят их по останавливающему действию. А главное, в освоении они просты до невозможности. Даже у меня первая же попытка закончилась попаданием в мишень, а не в Тараса. Впрочем, я уже была другой.

Лучников стало четверо: Миша сдержал слово, бить зверя Шоколадка научилась раньше, чем говорить по-русски. С разговором у неё до сих пор проблемы: понимает всё, но акцент чудовищный. С математикой лучше: уверенно складывает, умножает и делит в пределах тысячи. Насколько помню школьную программу – оконченный третий класс. Для реальной жизни – достаточно.

На прошлый Новый год, когда девчонкам устроили спонтанный экзамен, насмеялись вволю. Шоко по-русски не могла выговорить ни слова, зато бодро щебетала по-эвенкийски, отлично пользовалась охотничьими знаками и где надо и не надо вставляла "однако". Насчет же вычислений… без слов, ага! Впрочем, в пределах десятка всё могла показать на пальцах.

Зато Оторва и говорила, и считала. Вот только… Считала исключительно кирпичи, а говорила – котята нервно завидуют! Из приличных слов только предлоги и числительные. Но любую мысль выражала без труда и очень даже художественно. На все обвинения Чума с уверенным видом ссылался на каких-то ученых, утверждавших, что неандертальцы лишены отдела мозга, отвечающего за абстрактное мышление. И дело в том, что кирпичи и матерные слова – конкретные понятия, а всё остальное – сплошная абстракция. Не знаю, что там писали эти ученые, но на сегодняшний день у Оторвы с абстрактным мышлением всё в порядке. Хотя матерится… Да она вообще без мата не разговаривает!

Единственная, кто порадовала тогда, и радует до сих пор – Анютка. И не столько успехами в учебе (а Виталь оценивает её способности выше своих), сколько жизнерадостностью. Солнечная девочка! И это с её-то судьбой! Нет, это лучше не вспоминать, тем более в канун праздника. Прошло, забыто и быльем поросло!

Вообще-то, с луками прилично обращаются и Артем, и Батяня, и Дудник. Но уровень основной четверки несопоставим. Тем более Андрей соорудил-таки аркебуз, стреляющий золотыми пулями. Причем подача пуль автоматизирована, и скорострельность, хотя и ограничена необходимостью передергивать рычаг, не хуже, чем у луков. А тридцать пуль в магазине – серьезный аргумент.

Вот и все новинки оружейного цеха.

Снежная стена к всеобщему удивлению простояла до зимы. И даже просела несильно. По этому поводу, как только температура воздуха приблизилась к нулю, мужики серьезно занялись ремонтом, достройкой и модернизацией укреплений. В детали я не лезла, и не собираюсь, но сейчас мы имеем стены не снежные, а ледовые, причем лед армирован деревом по какой-то сложной схеме. Весной всё это укрывается гидростеклоизолом, а зимой гордо сверкает в лучах низкого солнца. Без кошек (альпинистских, а не котят) штурмовать нашу крепость в принципе невозможно. А кошки есть только у нас. Но изнутри проложены деревянные лестницы и настилы. А надписи РИМ выстроены из бревен поверху стены с трех сторон. Уважили подвиг Чумы, пусть и совершенный в бреду. Тем паче, сон он вспомнил, не скрыл от товарищей и даже слова "Гимна кошачьего легиона" восстановил. Насчет "Приказ отдаст нам мама Галя" особенно позабавило. И вызывало жизнерадостный смех до самой встречи с тем самым медведем. Не думаю, что я её когда-нибудь забуду, но стоит, наверное, записать. Тем более, клыки топтыгина – единственное пока украшение моего ожерелья.

В тот день мы с Анюткой отправились за земляникой. Кошечки, как обычно, сопровождали нас, а Снежок с Пузиком слиняли в саванну. К середине лета котята уже приблизились по размерам к взрослым зверям (знаю, видела, он меня скушать хотел, кошка страшная!), хотя в полную силу, конечно, не вошли. И регулярно притаскивали из степи какую-нибудь добычу. То антилопу скогтят, то жеребенка или даже бычка молоденького. На месте никаких трапез не устраивали (что их дома не кормят, что ли?), всё тащили в дом, в семью, как и должны поступать порядочные звери. Забегая вперед, скажу, с конца лета Ниндзя с компанией на крупную дичь охотиться практически перестал: кошачьей добычи хватает.

И в этот раз Пузик – антилопу на спину, Снежок – в боевое охранение, и вперед и с песней, домой. Мимо моего земляничника. Вот тут-то их и догнал этот любитель халявы. Размерами, действительно, с полтора гризли, и куда более спортивного телосложения. Что говорят котятки, я по-прежнему понимаю, а вот у других зверей ни слова разобрать не могу. Потому о смысле рычания медведя судила по ответу Пузика. Похоже, косолапый считал себя местным авторитетом и самым наглым образом требовал с молодых долю, причем стопроцентную. Естественно, нарвался на непарламентский ответ, молодость, как известно, авторитетов не признает. К ответу прилагалось увеличение числа участников разборки на тройку кошечек. Пыл рэкетира сразу как-то поугас, но немедленно ретироваться не позволила гордость. К тому же этот хам заметил меня, о чем и сообщил громким ревом. Тут и слов разбирать не надо было, итак понятно: мол, хрен с вами, наглецами, и вашей антилопой, я вон вкусной человечкой пообедаю! Тут я в сердцах и брякнула: "Да чтоб ты сдох, скотина!". Так и не узнаю никогда, что послужило сигналом: мой "приказ" или сам факт покушения на драгоценную тушку "мамы Гали". Но котята атаковали мгновенно. Милка и Няша с громким матом рванули прямо в лоб. Медведь чуть повернулся, чтобы принять кошечек на лапу с чудовищными когтями, и получил в левый бок сдвоенный удар Пузика и Снежка. Без когтей, без клыков, просто всей массой на максимально возможной скорости. Зверь рухнул, словно подкошенный. Подняться было не суждено: справа подскочила Фифа. Вот она била клыками. В горло. Как выразился Ниндзя: "Теперь понятно, зачем нужны такие зубы. Чтобы шкуру не портить. Всего две маленькие дырочки". Хотя я бы не сказала, что дырочки были маленькие. А Милка и Няша до терпилы даже не добежали. Простой отвлекающий маневр.

Медвежьи клыки отдали мне, обосновав тем, что котята – моё оружие. Никто же не отдает нагибате зубы убитого ею врага. Вот и хожу, как дура в ожерелье из всего двух клыков, но таких, что любой местный охотник удавится от зависти.

Но вернусь к строительству. Не только ледовыми стенами жив человек. Построили вторую избу, по образу и подобию первой. Как бы давно назрело, это обезьянки могут трахаться при всех, а человеку цивилизованному нужно уединение. Тем паче и Шоко с Оторвой потихонечку перенимают наши обычаи. А когда остальные парни разживутся подругами, комнат по-любому не хватит. Чума впервые в своей жизни самостоятельно сложил русскую печку. А когда выяснилось, что работает она правильно, аж взвыл от радости. Целую неделю ходил и причитал: "Жаль, дед не видит!"

Ещё сделали дренаж и замостили двор плиткой. Достала постоянная слякоть. А всё из-за стен. И тает за ними дольше, и течет по двору. Со стен всё лето подтекает! В общем, парни накопали канавок, а остальную площадь замостили. Плитка – тот же кирпич, только чуть тоньше, но больше размерами. Жить стало гораздо приятнее.

В общем, жизнь налаживается. Кончились каши, но мы уже привыкли к подножному корму. Немного напрягает дефицит лекарств. Кроме всякой гастроэнтерологии и дезинфицирующих-перевязочных, остались жалкие крохи. Но за последний год никто ничем не болел. Словно та зараза выжгла любую другую. Или иммунитет нам создала от всего на свете.

Самая серьезная проблема – женщины. Начиналось очень бравурно, а после стало намертво. И мирный контакт с аборигенами не помог. В местном социальном устройстве черт ногу сломит. Но то что наши историки, рассказывая про племена по сто и двести человек, явно попутали не то берега, не то времена – факт! Здесь все живут семьями, в которых чаще всего один мужчина. Иногда два и даже три. Либо подросшие сыновья, либо братья, пока не поделившие "наследство" отца. И главное в этом "наследстве" – женщины. Их может быть сколько угодно. Обычно у одиночки – две или три. А в семьях, где мужиков больше – тоже две-три! Если больше, семья немедленно делится! А при соотношении один к одному – тупик. Уходить без женщин нет смысла: в семье-то удовлетвориться не проблема, понятие "инцест" не существует в принципе. А забрать некого, отцу самому не хватает. В общем, женщин нужно больше, чем мужчин, а рождается поровну. Бабы в дефиците. Как-то примерно так.

В общем, добром нам женщин равно девушек и девочек никто не отдаст, хоть нагибатами плати. Понятно, что нагибатами можно заплатить и в другом смысле: вырезать пару семей за исключением тех, кто приглянулся. Технически легко выполнимо, а практически – не наш это путь, категорически не наш. Вот и ищем выход, а парни пока на просушке. Подозреваю, что пользуются иногда свободой местных нравов, но ведь объект сначала надо отмыть и от вшей избавить. Так что вряд ли часто…

Контакты с аборигенами вообще мало что дают. Парни за полтора года навспоминали кучу всяческих технологий, якобы доступных в эти времена. Даже пару захоронений упоминали. И ни одной из этих технологий не нашли. Может, они где-то и существуют, только попробуй отыскать именно эту семью! Обнаружили копьё из мамонтовой кости. Одно. Я уже не говорю, что оно против нагибаты близко не стояло, но ведь никто не помнит, как и когда это изделие сделано, и каким путем приехало в племя. И так со всем. Охота? Так они впроголодь живут, нечем делиться. Рыба? Да, острогами они красиво работают. Результат только не впечатляет. Выделка шкур? Мишины методы лучше. Ладно, не жалко, показали, объяснили, договорились: отдаем антилопу, получаем назад выделанную шкуру. Даже пару ножей подарили, поскольку каменными скребками до двадцать первого века провозятся. Но аборигенов же мало! Антилопу обработать ещё успевают, а что побольше – в отказ. И не справятся, и мяса много, сгниет зазря. А самое смешное: нам сейчас и шкуры не сильно-то нужны. У нас есть всё, вплоть до домашних тапочек!

Не контакты, а смех и грех!

И, кстати, о грехе и экспериментах на обезьянках. Никто из них до сих пор не залетел. С одной стороны это хорошо, девчонки хоть и старше, чем казались при первой встрече (женщин, к сведению местных мачо, надо не только трахать, но и кормить), но не так сильно, годик-другой потянуть с беременностью даже полезно. Но с другой, а как же отработка родовспоможения? Хотя мне тоже спешить некуда.

Что-то я расписалась, когда надо елку украшать. Классная елочка, в Замятине такую ни за какие деньги не купишь! А украшения у нас – закачаешься! Чего только стоят шары из раскрашенных заячьих черепов! Или верхушка из клюва какой-то экзотической цапли! А впрочем, какая разница! Новый год, он везде Новый год! Хоть в Замятине, хоть в Риме каменного века!