Текст книги "Темный полдень (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Андрей на мгновение напрягся, не убирая рук, которыми поддерживал меня, и холодно кивнул Алексею, как будто подтверждая, что так и должно было быть.

– Их было слишком много. А в голове пусто, – отозвался он. – Живыми остались, только те, кому суждено было выжить. Остальные… получили по заслугам.

Алексей фыркнул и бросил быстрый взгляд на меня, оценив состояние.

– Твою ж налево, Андрюх, девка совсем вымотана. И вторая едва жива. Их в машину надо хоть согреть. Да и этого, – он мотнул головой на Диму, – тоже. А со стариком что делать? Его бы по уму в ментовку сдать. Да хер знает, что он там напоет, задницу спасая.

Андрей взглянул на Алексея, его глаза стали холодными и расчётливыми, как у человека, привыкшего принимать жёсткие решения.

– Старик уже ничего не скажет, – проговорил он, словно решая проблему, а не человека. – Его сейчас никто не будет искать. Пусть остаётся здесь, где всё началось. И где закончилось.

Алексей кивнул, его лицо отразило спокойное понимание.

Андрей осторожно поднял меня на руки, легко, словно я вообще ничего не весила, бережно прижал к себе. Еще один мужчина уже уносил Наталью, которая была без сознания. Двое помогли подняться Диме, спокойно, но без деликатности.

Андрей уложил меня на сиденье джипа, покрытое тёплым пледом, и, склонившись надо мной, задержал взгляд, словно еще раз оценивая моё состояние.

– Всё, Айна, – его голос был приглушённым, почти ласковым, но в глубине тлела прежняя отстраненность. – Кошмар закончился.

Сказав это, он сделал знак Алексею, который занял место водителя, сам сел рядом с братом. Машина тронулась, оставляя за собой поляну, испещрённую следами ночного безумия, и в воздухе витало ощущение, что произошедшее останется в тени, забытое и скрытое от всех, кроме тех, кто это пережил.

32

Июнь

Сознание я потеряла еще в машине, во время возвращения в село. А когда пришла в себя, обнаружила в знакомой комнате в доме Димы, где полтора месяца назад вот так же восстанавливалась после нападения в лесу.

Комнату, как и тогда заливал солнечный свет, спокойный. Веселый и равнодушный к тому ужасу, что жил в моей душе. Свет проникал в каждую щель, обволакивал каждый предмет, но внутри меня он ничего не освещал. Я лежала на кровати, чувствуя себя так, словно прошло несколько веков, а не одна ночь. Тело, хотя и отдохнувшее, казалось чужим, словно оно тоже стало жертвой ритуала, оставившего свой отпечаток.

Рядом со мной сидела молодая девушка, смутно знакомая, словно я видела ее раньше. Да, одна из тех, кто кружились со мной в вечернем хороводе.

– Дядь Коль! – подскочила она с кресла, – дядь Коль! Она в себя пришла!

Старый фельдшер не заставил себя ждать, вваливаясь в комнату и заполняя собой пустое пространство.

– Как чувствуешь себя, Айна? – он присел ко мне.

А у меня было чувство, что я смотрю фильм.

Я попыталась ответить, но слова будто застряли в горле. Наконец, с трудом выдавила:

– Не знаю… как во сне….

Старик кивнул, его взгляд был проницательным, и в нём мелькнуло что-то вроде сочувствия. Он видел, что я не просто ранена физически, а что-то глубже разорвано во мне самой.

– Это понятно. Накачали тебя, девочка, знатно. В твоих наркотиках, как говориться, крови не обнаружено.

– Наркотики?

– Ну да. Адская смесь. То, чем тебя и Дмитрия Ивановича накачали вообще анализу не поддается.

Его слова ударили меня, словно ледяная вода. Наркотики? Я пыталась осмыслить это, но казалось, что мой разум отказывается воспринимать сказанное. Всё, что произошло той ночью, – неужели это было лишь галлюцинацией, выдуманной адским зельем? Но то, что я ощущала, казалось до жути реальным.

– Значит… это всё… – прошептала я, не в силах закончить мысль.

– Нет, не всё, – продолжил старик, и в его глазах читалась та суровая мудрость, которая не давала ему приукрашивать. – Некоторое было иллюзией, но не всякая дрянь объясняет такой масштаб, такой… – он поискал слово, но только вздохнул. – Тут ещё и тьма людская замешана, и древние обряды, девочка. Одной химией такие вещи не вытянешь.

Я закрыла глаза, чувствуя, как меня снова накатывает тот липкий страх, с которым я столкнулась в лесу. Слова фельдшера пробирались сквозь дымку, оживляя ужас воспоминаний.

– Вас, когда Андрей Николаевич привез, сразу к капельницам подключили. Димку, Дмитрия Ивановича, думал не вытащу. В него столько дерьма влили, что на троих хватит. И травить вас стали далеко не вчера, девочка. Вас обоих: и тебя, и Диму.

Слова фельдшера, медленно и беспощадно открывающие правду, отдавались гулким эхом в голове. Значит, это была не случайность, не ошибка, не мимолётная тьма, с которой можно было столкнуться и забыть. Нас целенаправленно травили, разрушали изнутри, вводя в этот кошмарный обряд, словно в какую-то ловушку, в которой каждый шаг только глубже затягивал в болото.

– Нас обоих… – прошептала я, не в силах полностью принять услышанное. – Но зачем? Зачем им это было нужно?

– Там, девочка, такая смесь была…. Она вроде как волю вашу ломала. Вы более восприимчивы к словам и чувствам становились. Понимаешь. Более податливы, более послушны, более внушаемы.

Эти слова погружали меня в новый уровень ужаса. Нам подмешивали что-то, что размывало наши собственные мысли, ломало волю, заставляло быть чужими марионетками. Странные вспышки ярости, необъяснимые эмоции, порывы, от которых я раньше с трудом сдерживалась – теперь всё это обретало зловещий смысл. Они подтачивали нас изнутри, заставляя чувствовать и думать так, как было нужно им.

– А Наталья…. Наталья как?

– Ну ей можно сказать повезло. Отделалась сильными ушибами, хоть били ее беспощадно. Да и волки ее не достали, основной удар на себя Дмитрий Иванович взял. Я вам, кстати, вакцину первую от бешенства уже вколол. Завтра вторая пойдет. Всего шесть – неприятно, но переживете. Лучше, чем помереть в муках. Дима, как в себя пришел, так от Натальи и не отходит.

Я устало закрыла глаза, отворачиваясь от окна и солнечных лучей. Действие наркотиков закончилось, а с ними и наши чувства. Слова фельдшера впивались в меня, лишая последней надежды на то, что хоть что-то из произошедшего могло быть настоящим, искренним. Дима… он был там, рядом с Натальей, а я… Я была здесь, лежала в этом светлом, равнодушном к моим чувствам свете, и всё, что я ощущала, это была пустота. Ощущение, что всё, чем я жила, всё, во что верила, оказалось лишь призраком, созданным искусственно, на фоне тех древних, извращённых обрядов.

Мои чувства к Диме…. Они были настоящими. Пусть и подпитываемыми наркотой. А вот его ко мне….. всего лишь иллюзией. Интересом, который ловко воспламенили химические вещества и травы.

Захотелось завыть на солнце вместо луны.

– И дом у Андрея Николаевича они сожгли, – услышала я от фельдшера.

– Что? – развернулась так резко, что голову пронзила острая боль.

– Сожгли, – повторил фельдшер, окинув меня внимательным взглядом. – Дом Андрея Николаевича дотла сгорел. Пожар позапрошлым вечером, во время праздника начался, причину пока не выяснили, но к утру там от дома одни угли остались.

Эта новость словно вырвала меня из застывшей, тоскливой апатии, холодными пальцами сжав моё сердце. Дом Андрея, такой красивый, такой уютный, такой…. Родной. Уничтожен. Полностью.

– Ладно хоть он сам в это время в Перми был, видать понял, что твориться дичь какая-то. Он, Айна на трех вертолетах сюда прилетел. И люди из района приехали вас в лесу искать. Переполох был….

– Он… где сейчас?

– Где? На пепелище, развалы разбирает. В село заезжал пару раз. О тебе постоянно спрашивал, – улыбнулся Николай. – Но сюда не приходит. Они с Димой как друг друга видят, так сразу об убийстве задумываются. Оба. У Андрея шансы выше, если что.

– Ясно… – прошептала я, ощущая, как комок в горле мешает говорить.

Николай внимательно посмотрел на меня и, вздохнув, сказал:

– Ты не взваливай всё это на себя, девочка. То, что случилось, не от тебя зависит, да и не решить тебе всего одной. Отдыхай пока, а если что-то надо будет, скажи – разберёмся.

– Я… домой хочу, – прошептала слабо, едва слышно, и сама толком не понимая, о каком месте говорю: о своей избушке здесь, о оставленной квартире в Перми или о доме тетки Маши в Кудымкаре.

– Куда тебе? – фыркнул Николай, – едва глаза открыла. В твоей хибаре даже воды нет. Не выдумывай, Айна, никто тебя пока отсюда не отпустит.

Как ему было объяснить, что находится в этом доме для меня было подобно маленькому, медленному самоубийству? Даже запахи этого дома, Димы, вызывали боль и отвращение. Не только в ритуале было дело. Никому, никогда я не расскажу то, что произошло между нами на том ритуальном камне, но боль внизу живота сохранялась даже сейчас. По уму, неплохо было бы, чтоб меня осмотрел врач, но…. я действительно никогда и никому не собиралась говорить об этом. Эта тайна умрет со мной.

– Айна…. Не глупи…. – мужчина задел меня за руку, потрепал по отечески. – Несколько дней и ты восстановишься. Дима и Наталья тоже здесь – у нас в ФАПе нет места, а везти вас в больницу… это лишние разговоры. Сама понимаешь….

Я кивнула, закрывая глаза. Я понимала. Много, очень много вопросов еще оставалось у меня, но то, что эту историю лучше не ворошить – я понимала.

Кто-то приносил и уносил еду, к которой я едва притрагивалась, ставил кувшин, полный воды около кровати – пила я эти дни много. Первый день едва дошла до туалета – насилие оказалось несколько сильнее, чем я думала, но после стало легче. Я долго смотрела на себя в зеркало, а потом взяла ножницы и быстро обстригла волосы. Максимально коротко.

Золотистые пряди легким пухом падали на пол, но сожаления не было. Напротив, в голове билась одна мысль – перекрашусь, как только смогу уйти из этого дома. В любой другой цвет, только не в этот.

Ни Дмитрия, ни Наталью я не видела, не выходя из комнаты. Иногда слышала слабый голос Наташи из другой части дома, Дима же словно онемел. Единственным связующим звеном с внешним миром стал Николай Харитонович, приходивший каждый день. Он пытался рассказывать новости, но слушала я мало. Поняла одно – никто в селе так и не знал о тех жутких обрядах, что проводили самые старые члены секты. А трагедия, разыгравшаяся на месте древнего капища, была списана на нападение бешеных волков. Никто не хотел знать правду – слишком горькую и страшную для простого ума.

Каждую ночь я просыпалась от собственного крика – мокрая и дрожащая, с тупой болью внизу живота, ощущая сладковато-тлетворный запах рядом.

На четвертый день я собралась уходить, хоть состояние еще оставляло желать лучшего. В этом доме, в этой комнате я чувствовала себя как в клетке.

Собирая свои немногочисленные вещи, задержалась на мгновение у окна, глядя на тихий, равнодушный к моим переживаниям пейзаж. За дверью раздались шаги – я затаила дыхание, надеясь, что это Николай, который поможет мне уйти без лишних разговоров.

Двери беззвучно распахнулись, в комнату вошел Дима. Я сразу поняла, что это он, почувствовала всем своим телом, ощущая только безграничное отвращение и страх.

– Айна…. – его голос звучал почти безжизненно.

Я медленно обернулась, едва узнавая в этом человека того, кого, казалось, любила всем сердцем. Похудевший, осунувшийся, с резкими, заострившимися чертами лица, он даже не напоминал того красивого и сильного мужчину, который подобрал меня на обочине дороги полтора месяца назад.

– Айна… прости меня.

Эти слова, почти шёпотом, прозвучали гулко в комнате, обжигая остатки моей внутренней раны. Прости? За что именно? За ту боль, что поселилась в моей душе и теле? За то, что в его глазах мелькала любовь, обернувшаяся горькой иллюзией?

– Я ухожу…. – ответила я, отводя глаза. – Не держи меня больше….

– Я и не смогу, – ответил он. – Не уверен, что вообще кто-то сможет удержать тебя. Куда ты пойдешь?

– Пока в тот дом, что ты мне выделил. Дальше – посмотрим.

– Моя защита остается в силе… – едва слышно прошептал он.

Я посмотрела на него со смесью насмешки и презрения.

Дима выдержал мой взгляд, но в его глазах мелькнула тень боли – и, может быть, осознание того, что между нами действительно всё кончено.

– Айна…. Мои чувства…. Они не были иллюзией… – тихо сказал он.

– Или нам хочется так думать, – отрезала я. – Прощай, Дим. Постарайся быть счастливым. И постарайся сберечь хотя бы ту, которую любишь по-настоящему.

Его лицо исказилось от боли, как будто мои слова резанули его острее ножа. Он открыл рот, будто хотел что-то возразить, но потом закрыл его, опустив взгляд.

– Прощай, Айна, – прошептал он, голосом, наполненным сожалением и горечью.

Я вышла из его дома и пошла по улицам села, не обернувшись ни разу.

33

июнь

Прав оказался Николай Харитонович, говоря, что мне придется непросто в моей избушке. И все же ее я сейчас не променяла бы ни на что другое. С порога, как только я вошла в свою крохотную избушку, нахлынуло чувство облегчения, даже спокойствия. Здесь, среди привычного беспорядка и уютного захламления, я чувствовала себя как дома – без масок, без тени пережитого, без чужого контроля. Обожорочка, казалось, только и ждала меня, а её новая подруга, вольготно разместившая своих котят на моей кровати, заявляла свое право на этот дом с неприкрытой наглостью. Их мелкие, смешные мордочки, пищащие и толкающиеся, неожиданно согрели меня изнутри.

Я провела рукой по ноутбуку, стоящему там, где я его оставила, и посмотрела на стену, усыпанную распечатками, схемами и заметками, выстроенными в безупречный порядок запутанной сети Баринова. Работа, к которой я не притрагивалась все эти дни, была частью моего прошлого и настоящего, частью меня самой. Я поняла, что пора снова взяться за эту нить, разматывая клубок чужих интриг и тайн, но теперь уже спокойно, хоть и быстро. От скорости завершения этой работы зависела моя дальнейшая судьба – оставаться в этом селе я точно не собиралась.

К сожалению, вместе с мыслями о работе, пришли и мысли об Андрее, которые я гнала от себя все эти дни. Положа руку на сердце, я совершенно не знала, как мне относиться к нему сейчас. Села за стол и устало вздохнула. Он спас меня – это не оспоримо. И он оказался прав насчет реальной опасности, почувствовал ее гораздо раньше меня. Но это не исправляло того факта, что его намерения в отношении меня были малопонятными. Прошлое говорило само за себя.

И все же…. Сердце сжало острой болью. Он потерял свой дом, свое убежище, часть своего мира…. Мира, где я тоже чувствовала себя комфортно и уютно.

Вздохнув, я поднялась, отбросив папки, и уставилась на окно, за которым простирались поля и лес, всё ещё напоминая мне о той безмолвной, жуткой ночи. Как бы я ни старалась отвлечься, я знала, что, помимо работы и схем, есть и другой долг – долг перед человеком, которому я обязана жизнью.

К знакомому месту шла долго, не напрямую, через поля, а по проселочной дороге – сухой и пыльной, как моя душа. Двигалась медленно и осторожно – организм не позволял еще передвигаться быстро – болела искусанная нога, да и живот давал о себе знать. Часто отдыхала, пила воду из бутылки и садилась прямо в траву у дороги. Потом снова вставала и шла.

Черное пепелище увидела издалека, около него были поставлены вагончики, сновали люди в одежде строителей. Подходя всё ближе, я чувствовала, как с каждым шагом во мне поднимается волна эмоций, тяжёлая и неоднозначная. Этот чёрный, выжженный клочок земли, недавно бывший домом Андрея, теперь напоминал о чём-то неотвратимо утерянном. Люди в строительной форме суетились вокруг, переговаривались, сносили остатки обугленных стен, засыпали землю песком и гравием. Андрей стоял чуть поодаль, спокойно наблюдая за работой.

Мое сердце гулко ударилось о ребра, но я заставила себя идти дальше к нему.

Из одного из вагончиков вышел и Алексей, первый заметивший меня и хмуро поджавший губы. Ясно, мне здесь не очень-то рады.

Я подошла ближе, чувствуя на себе тяжёлый взгляд Алексея, но стараясь сосредоточиться на фигуре Андрея. Он стоял неподвижно, не пытаясь скрыть ни усталость, ни ту отстранённую сосредоточенность, которая овладела им. Казалось, что здесь, на этой обугленной земле, он присутствовал лишь наполовину – другой частью мысли где-то далеко, за пределами всего произошедшего.

Когда я подошла вплотную, Алексей, не отрывая от меня внимательного взгляда, тихо, но твёрдо спросил:

– Тебе здесь что нужно, Айна?

Андрей слегка повернулся в мою сторону, его лицо было бесстрастным, но в глазах мелькнуло нечто, возможно, изумление или тень вопроса, особенно когда глаза скользнули по коротко стриженной голове.

В этот момент моя нога поскользнулась на жидкой грязи, я потеряла равновесие и стала падать. И снова, как и до этого, с невероятной быстротой, Андрей оказался около меня и перехватил за талию, уберегая от падения. Все произошло с такой быстротой, что я даже не успела испугаться.

Андрей поставил на ноги и тут же убрал руку с моей талии.

– Осторожнее, – негромко проговорил он, отступив на шаг. Его голос прозвучал ровно и спокойно.

Алексей молча отошел от нас, всем своим видом показывая недовольство.

Я смотрела на пепел и понимала, что никакие слова тут не помогут. Нечего было спасать – все выгорело дотла. Кухня, где я готовила еду, гостиная, где мы грелись у камина, кабинет, где он работал и просматривал фотографии, баня, спальня….

Ком стоял у меня в горле от нестерпимой боли. И я не представляла, что чувствует он, если мне настолько больно. Взгляд мой скользил по обугленным остаткам дома, но перед глазами всплывали воспоминания: его тихий смех, огонь камина, мягкий свет в кабинете… Всё это исчезло в пламени в тот вечер, и я чувствовала, как теряю нечто важное, что казалось мне почти домом, даже если это были всего лишь искусные манипуляции мной. Прижала руку ко рту, не чувствуя, как из глаз выкатились слезы.

– Не надо, Айна. – тихо сказал Андрей. – Дом – это всего лишь место. Его всегда можно найти заново.

Это было не просто место! Это было место, которое дарило мне счастье!

Я молча кивнула, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

– Ты зря пришла. Ты еще не здорова.

– Зачем?… – не нашла ничего лучше, как задать самый банальный из всех возможных вопросов. – Зачем?

– Напугать. Заставить уехать. Сделать все, чтоб больше не приезжал. Не хотели, чтоб влиял на тебя.

– Больные ублюдки! Больные старые ублюдки!

– Ну… своего они добились. Я уеду отсюда.

Новость ударила лопатой по хребтине.

– Когда? – только и смогла выдохнуть я.

– Не знаю. Когда закончим здесь…. Уборку. Не сегодня и не завтра.

Его слова, спокойные и твёрдые, пронзили меня, как ледяной поток. Андрей уедет. Оставит это место и, скорее всего, меня вместе с ним. Взглянув на обугленные останки дома, я осознала, что всё, что мы разделяли, всё, что связывало нас здесь, теперь обернулось лишь воспоминанием, наполовину сожжённым, как и это место.

– Я не уеду, не попрощавшись, Айна, – едва заметно улыбнулся он, ловя мой взгляд. Улыбка вышла грустной.

Полуденное солнце пекло все сильнее, отчего у меня заболела голова. Я на секунду прикрыла глаза, пытаясь собрать в кучку то, что осталось от меня самой.

Андрей внимательно следил за мной, и в его взгляде читалась та же усталость, что я ощущала в себе.

– Айна, тебе пора домой. Ты сейчас упадешь. Не приходи больше сюда. Не надо. Здесь…. Это место уже мертво. Если нужно что-то – позвони. Номер знаешь.

Я кивнула, не в силах ответить. Его голос, как всегда спокойный и ровный, теперь казался одновременно близким и недосягаемым, словно уже принадлежал прошлому, которое я боялась отпустить. Мои пальцы нервно сжались в кулак, но слова застряли в горле. Головная боль усиливалась, отдаваясь в виски тяжелыми ударами, и каждый из них напоминал мне, что пришло время уходить, оставить всё это позади.

– Эй, Данил! – позвал он одного из строителей. – Отвези девушку в село.

– Не надо, я отвезу, – подошел сзади Алексей, двигаясь так же бесшумно и грациозно, как его брат.

Я хотела возразить, но не стала, чувствуя, что силы на исходе.

– Береги себя, – сказал Андрей, бросив на меня прощальный взгляд, полный какой-то горькой нежности. Затем, не дожидаясь моего ответа, он развернулся и направился к вагончикам, оставив меня стоять среди безмолвных теней обугленных руин.

– Пошли, что ли…. – проворчал Алексей, провожая брата угрюмым взглядом.

Я молча кивнула, едва сдерживая слезы.

Села в машину, закрыв глаза.

Ехали в полной, томительной тишине, прерываемой только естественными звуками мотора и улицы. Алексей, которого я помнила веселым и дружелюбным, сейчас смотрел прямо на дорогу и взгляд его не выражал никаких добрых чувств ко мне. Однако от комментариев он воздерживался.

Подвез меня к самому дому, однако заблокированные двери открывать не спешил.

– Что такое?

– Послушай-ка, Айна, – холодно заметил он, прищурив глаза. – Скажу один раз и больше повторять не стану. Здесь, – он открыл бардачке и вынул оттуда папку с документами, – есть кое-что, что тебе не мешало бы знать, чтоб свои куриные мозги на место поставить.

– Что это? – я открыла папку, проглотив обиду на оскорбление.

– То, за что мне Андрюха голову открутит, если узнает. И это – не фигура речи. Ты у нас журналистка, вот и изучай. Полезно будет. А потом, моя курочка, мне позвони и свое решение скажи. Брат у меня один и второй раз его терять из-за дуры я не собираюсь. Номер мой на папке – найдешь. И пока решение не примешь – к Андрею даже не суйся!

Алексей подал мне папку с бескомпромиссной решимостью, взгляд его был острым и холодным. Его слова звучали жёстко, но за этим я уловила отчаяние – страх потерять брата, которого он защищал всеми силами. А после разблокировал двери, выпуская меня на улицу.

За разбором папки я провела всю оставшуюся часть дня и часть ночи. И с каждой новой страницей, с каждым новым документом мне казалось, что погружаюсь в персональное судилище.

Когда закончила, поняла, что пальцы у меня трясутся от нервного напряжения, жутко хочется курить или напиться в хлам.

Ждать утра не стала – позвонила Алексею.

– О! уже? Быстро ты, курочка.

– Можешь приехать?

Он тяжело вздохнул.

– Ладно. Буду через пол часа. Ставь чайник и вари кофе.

Когда Алексей приехал, я едва могла выдавить из себя приветствие, настолько нервы были на пределе. Он вошёл спокойно, словно ожидая всё это, и, заметив мои трясущиеся руки, даже сдержанно улыбнулся – его взгляд был жёстким, но лишённым враждебности.

– Чайник поставила? – спросил он, проходя на кухню и жестом приглашая меня следовать за ним.

– Кофе на плите, – ответила я, чувствуя, как тяжесть последних часов снова нависает над плечами.

Он сам налил нам по чашке и щедро плеснул туда коньяк из фляжки.

– Разобралась?

– Я…. Это правда? Я не успела проверить по базам, да и запросы ждать…. Алексей, я поверю на слово, это правда?

– Да. Эта, Айна, та правда, на которую Андрюха упорно закрывает глаза все десять лет, обвиняя себя в случившемся. Нет, он не ангел, и рядом не лежало – ты сама это знаешь. Но не в этом случае. Не в том, Айна, в чем его тогда обвинили.

Слова повисли в воздухе, как холодный приговор, раздавленный под тяжестью вины и утраченной жизни. Я почувствовала, как грудь сжалась, и где-то в глубине поднялся отчаянный крик, требующий выхода.

– Расскажи, как все было? – едва слышно попросила я, чувствуя, что голос вот-вот сорвётся.

– Ты разве не поняла?

– Расскажи полную историю, – уточнила я.

– Скажу лишь то, что подтверждают документы – он боролся за ее жизнь до конца. – Его голос был сухим и без эмоциональным, – Да, Айна, она убила себя сама, да только не в той аварии, а намного раньше. Когда Андрей с ней познакомился, она была совсем другой. Потрясающая девушка, вся из себя: умная, красивая, казалась воплощением мечты. Он был готов на всё ради неё. А она? Ей казалось, что вся жизнь – это танец на облаках. И тогда от вседозволенности и безделья стала пробовать то, что пробовать нельзя. И компания у неё была подходящая: все «золотая молодёжь», у кого папы и мамы покрывают всё. Раз, другой, третий…. Сначала в шутку, потом подсела… А потом начался ад. Он любил ее, очень любил – это правда. И да, преследовал, доставая из притонов и сомнительных квартир. Лечил ее, ничего не жалел. А она ему истерики и скандалы закатывала. Шрам у него за ухом видела?

Я отрицательно покачала головой.

– Ну обрати внимание как-нибудь на досуге. Это она его приложила бутылкой, пока он ее из притона тащил. Да, так, что кровь лилась прямо в машине, а он всё равно вёз её в больницу. Боялся, что сам не доедет. Пять швов ему наложили тогда. Кстати, когда снимали её с поезда, она всё время выкрикивала, что «никто не имеет права её останавливать», и даже умудрилась наброситься на полицейского – отчет из полиции ты видела, да? Андрей влез, разрулил, а потом молчал, всю ночь сидел у неё, пока отходила.

Он откинулся назад, устало потерев лицо, словно не знал, что сказать дальше.

– Когда она забеременела, он вообще наизнанку вывернулся ради неё. Лекарства, контроль, уход. Он от любой работы отказывался, если вдруг она хоть малейший намёк давала, что ей плохо. А ей всё равно было, то дома не ночевала, то на звонки не отвечала. Колено ему едва не прострелила в одну из таких ночей. Думаешь, он тогда испугался? Нет, как зомби шёл за ней в огонь и воду.

– Еще подробности нужны, Айна? Не стесняйся, ты же журналист. И не плохой, я твои статьи читал. Одержим ею был – да, одержим. И одержимость эта у нормальных людей любовью зовется!

Мне дышать было тяжело, не то, что говорить.

– Почему тогда… эти статьи…. Ведь даже уважаемые издания….

– Если бы у Иуды, Айна, папа был чиновником мэрии Москвы, мы бы сейчас не Христу молились. Не от хорошей жизни, дорогая, у мужика в 33 года инсульт случается и речевой аппарат отказывает. Он год вообще немым проходил, как тебе такое, Илон Маск? Представляешь: мозг – работает, а говорить ты не можешь?

Он замолчал, глядя мимо меня, словно пробегая мыслями по тем тяжёлым месяцам, когда Андрей оказался заперт в своём собственном теле.

– Год молчания, – продолжил Алексей тише, – и этот год был для него адом. И как только более-менее встал на ноги, что он услышал от тех, кого знал? Что он убийца, психопат, абьюзер, что все эти жёлтые листочки и уважаемые издания, как ты их называешь, смаковали её историю, как очередной сезон сериала. Ведь папочка подогревал, именитых редакторов выкупал. Он, считай, и переправил все стрелки на Андрея. Щелк, – он хлестко ударил пальцами, – и нет ему жизни в Москве. А ведь Андрей – мозг и сердце компании.

– Он и сейчас то, сама заметила, как разговаривает. Часто слов подобрать не может, особенно когда волнуется. А рядом с тобой он волнуется всегда! Вообще не понимаю, как вы общаетесь….Жестами?

– Придурок, – я изо всех сил толкнула его в плечо, хихикнув сквозь слезы.

Алексей от неожиданности качнулся, но тут же расплылся в едва заметной улыбке, смягчающей его резкие черты.

– О, хорошо удар поставлен – наш человек! Я вас когда вместе увидел – глазам не поверил. И то, как он себя вел…. Как смотрел на тебя…. Знаешь, что он несколько часов тебе камеру выбирал. Весь наш отдел пиара на уши поставил. А потом DHL в Кудымкар доставлял! Нормально так, подарок девчонке, которую видел первый раз! Да, Айна, если смотреть правде в глаза, он одержим тобой. А тебе это жить сильно мешает? Он тебя под себя ломает? Или может шагу ступить не дает? Да, мать твою, Айна, он даже поцеловать тебя ни разу не пытался, понимая, что ты на него не смотришь как на мужчину!

Алексей выпалил это так быстро и резко, что я не сразу нашла, что ответить. Слова его жгли, как обжигающий кофе, который ты вдруг случайно глотнул. Я чувствовала, как внутри поднимается волна растерянности, смущения, и, возможно, какой-то скрытой радости, которую пыталась подавить. Странного, томящего волнения.

– Не пытался, – повторила я, словно сама убеждая себя. – Но ведь он… всё это время был рядом, помогал, следил за мной, не вмешиваясь, а просто… ждал?

Алексей кивнул, его взгляд, хоть и оставался строгим, был полон понимания.

– Айна, он тебя, знаешь, как берег? – Алексей чуть сжал кулаки. – У него было достаточно времени и способов, чтобы, как ты выразилась, под себя сломать. Но нет, он выбрал дождаться, пока ты сама поймёшь, что к чему. Потому что ты для него важнее любой его идеи или желания.

– В тот вечер, Айна, когда он к тебе пришел, он с трудом себя по кусочкам собрал – гибель кошек по нему мощно ударила. Они ведь его друзьями в одиночестве были. Кошка с котятами живы остались, потому что на чердаке жили, на улицу не выходили, Андрей им туда еду носил. Понял он тогда, что происходящее не просто традиции и ритуалы, а что все гораздо серьезнее. И к тебе пришел. А говорить толком не мог. А тут еще ты со своими обвинениями, ну у него речь и совсем пропала. Ты, когда про свою мать упомянула – он сразу понял, что это – зацепка. Поэтому флешку у тебя из ноутбука и выдрал, и сам в архивы поехал.

Эти слова пронзили меня, как иглы – холодные и ясные. Впервые я увидела ситуацию его глазами: приход ко мне в тот вечер был не нападением, не очередной манипуляцией, а последним, отчаянным шагом. Возможно, единственным, что он мог сделать в условиях, когда слов не было, а боль и тревога буквально рвали его на части.

– Там стал документы поднимать, кое-кого из нас вытащил ночным рейсом в Пермь. Мы… нашли упоминания в газетных подшивках и отчеты милиции. О том, что пропали тогда не одна, а две женщины. Агнию нашли со следами волчьих укусов, однако причиной смерти стало не это, а критическая потеря крови в результате прокола сонной артерии. А вот след второй – терялся. Андрей нашел ее. В психиатрической клинике в Перми. Её нашли в лесу через несколько дней после исчезновения. Она не говорила, не реагировала на людей, полностью утратила связь с реальностью. О ней решили молчать, списав её в "медицинские случаи". Только с нами она заговорила…. Никто еще не знает…. Мать Натальи жива.

Меня словно обухом по голове ударило. А ведь Наташа говорила, что ее мать пропала примерно тогда же когда умерла моя.

– Она и рассказала нам о ритуале подношения Вакулю. Подробности Андрюха знает и эта тетка из Сыктывкара, мы ее привлекли, чтоб она в этих обрядах разобралась. Андрея тогда чуть второй инсульт не разбил, когда он понял, что с тобой хотят сделать. Мы практически из психушки на вертолетах к вам и рванули. Парней высадили в районе, чтоб они машины взяли, а Андрей и часть наших безопасников в село полетели, надеялся, что ты еще там. Увы, чуток опоздали, тебя малость погрызли. Но видимо, Айка, ты настолько ядовитая и колючая, что даже волки тебя выплюнули.