Текст книги "Темный полдень (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Доли секунды. И больше камеры у меня не было.

Шок сковал меня. Я просто стояла, глядя на то, что осталось от моей камеры, как будто не могла поверить своим глазам. Это было не просто устройство – это была часть меня, моя работа, моё спасение. Теперь всё оказалось в грязи, уничтоженное в одно мгновение с тихим похоронным бульканьем.

– Блядь…. – прошептала я, падая на колени перед канавой.

– Вот… – тихо, но раздражённо выругался Андрей, явно не ожидая такого исхода.

Столько лет работы, столько вложенных сил и средств. Мое единственное спасение, отдушина, мое хобби, мое увлечение…. Я смотрела на грязную воду и не могла поверить в случившееся. На глаза навернулись злые слезы боли. Дрожащими руками попыталась залезть в холодную воду и вытащить то, что осталось.

– Стой, – Андрей перехватил мою руку и сам залез почти по плечо в грязь, доставая оттуда мою разбитую жизнь. Вытянув камеру, испачканную и с расколотым объективом, он протянул её мне, но его лицо оставалось бесстрастным, хоть в глазах и мелькнула тень сожаления.

Я смотрела на камеру в его руках, чувствуя, как что-то внутри меня окончательно ломается. Молча вытащила карту памяти и бросила в него.

– Подавись, сука!

Не дожидаясь реакции, встала. Собрала сумки с продуктами, которые валялись на земле, и повесила то, что осталось от камеры, на грудь. Пусть грязь стекала по синей футболке – мне было всё равно. Всё внутри онемело, и, не сказав больше ни слова, я молча пошла к дому, не оборачиваясь.

И даже не замечала, как по лицу катятся слезы, оставляя грязные следы на щеках.

12

Май.

Дома я машинально поставила пакеты на кухне – сил их разбирать просто не было. Камеру бережно положила на стол, несмотря на то, что из неё продолжала капать чёрная вода. Села на лавку, опустив тяжёлую голову на стол. Внутри всё опустело, и даже на то, чтобы плакать или ругаться, не было сил. Какой смысл?

Эту камеру я купила несколько лет назад, экономя на всём, отказывая себе в лишнем. Она была символом моего нового начала, моих успехов и движения вперёд. Иронично, что сейчас она разбита, как и моя чертова жизнь.

Эта деревня, словно клетка с невидимыми прутьями, сжимала меня всё сильнее. Она убивала всё, что мне было дорого, заставляла чувствовать себя беспомощной. Я искренне пыталась что-то изменить, начать заново, но каждый раз судьба снова и снова сталкивала меня с землёй, тыкая в грязь, словно давая понять, что ничего хорошего от жизни мне больше не ждать.

От злости потемнело в глазах. Мой взгляд случайно упал на блюдце с едой, как всегда стоящее под лавкой у печи. С яростным криком я подняла его и с размаху швырнула о печь.

– Суседко? Да? – закричала я в пустоту. – Да пошел ты в задницу, суседко! Ничего ты мне не сделаешь, как и вся ваша чертова деревня! Хрен тебе, а не еда!

Блюдце разлетелось на осколки, и от этого ощущения крушения внутри меня вспыхнул новый виток ярости. Я схватила останки камеры, свою самую большую потерю, и с размаху швырнула её на пол. Разбитая техника глухо ударилась об пол, но мне этого было недостаточно. Я подняла её снова и снова, била об пол, словно пытаясь сломать не только камеру, но и ту безысходность, что жгла меня изнутри.

– Вот тебе! – кричала я, чувствуя, как всё больше и больше погружаюсь в это бешенство.

Я выскочила из дома, едва дыша от накатившего бешенства, и рванула к бане. Натоплю её так, чтобы уши сворачивались, и вымоюсь, наконец, в горячей воде! До этого я не рисковала сильно топить баню, лишь слегка прогревала её, но сегодня это казалось единственным способом избавиться от всей грязи, боли и злости, что копились внутри.

Я бросала берёзовые поленья в топку одно за другим, рыча от злости, проклиная свою жизнь и всех вокруг. Каждое полено ударялось с глухим стуком, словно моя ярость превращалась в физическую силу. Ещё, ещё и ещё. Огонь в печи ревел, как отражение моей собственной ярости.

Через час баня раскалилась так, что воздух стал почти невыносимым. Жар был таким сильным, что тяжело было дышать. Вода в баке почти кипела, отчего густой пар заполнял всё помещение. Пот лился с меня градом, но это было не важно – я хотела стереть всё, смыть эту боль, ярость и грязь, которая казалась не просто физической.

Я стояла перед раскалённой печью, ощущая, как жар обжигал кожу, но внутри всё равно не было облегчения.

Сбросила с себя всю одежду, даже не задумываясь о том, как и в чём пойду обратно до дома, швырнула её на пол в предбаннике. Расплела косу, пройдясь по волосам пятернёй, позволяя им свободно разлететься по плечам, и легла на раскалённый полог, чувствуя, как жар пробирается в каждую клеточку моего тела, прогревая ноющие кости.

Это было настоящее блаженство – просто лежать и не думать ни о чём, ощущать, как дыхание становится ровнее, как каждая пора моего тела раскрывается, а пот вместе с жаром выгоняет из меня остатки отчаяния и боли. В эту минуту я чувствовала себя свободной, как никогда.

К чёрту всех и вся! Если потребуется, доберусь домой и голой! Плевать на соседей, пусть порадуются, если захотят. На меня, по крайней мере, приятно посмотреть! Я улыбнулась этой дерзкой мысли, впервые за долгое время позволяя себе не заботиться о том, что скажут или подумают другие.

Глаза закрывались сами собой, голова тяжелела с каждой минутой. Внезапно мне показалось, что кто-то нежно гладит меня по волосам, словно перебирая их пальцами, как будто расчесывая мягкими движениями. Я не сразу осознала, что это ощущение не выдумано, оно было слишком отчётливым и реалистичным. Приятное тепло скользило по моим волосам, погружая в странное состояние между явью и грёзами.

Я приоткрыла глаза, но вокруг никого не было, лишь пар клубился над горячими камнями. Сон ли это? Или я просто так устала, что мне всё мерещится?

Но несмотря на странность происходящего, я не испугалась. Непонятное, будто чужое, но тёплое прикосновение к волосам, напоминало о заботе, которой мне так давно не хватало.

Снова закрыла глаза, отдаваясь этим странным, немного нереальным ощущениям. Прикосновения становились все более отчетливыми, но сил им сопротивляться не было совсем. Я понимала, что усталая и разбитая засыпаю прямо в бане. Где-то на краю сознания проскользнула мысль, что это опасно и не правильно, но тепло, охватившее меня было сильнее.

Вдруг кто-то совершенно отчётливо провёл рукой по моей ноге, начиная от колена и поднимаясь выше по бедру. Прикосновение было откровенным, почти бесстыдным, и это мгновенно выдернуло меня из состояния расслабленности.

Я вздрогнула всем телом и резко открыла глаза. Помещение было наполнено густым горячим паром, так что практически ничего не было видно. По коже пробежали холодные мурашки, не смотря на жар. Это странное прикосновение, столь реальное и дерзкое, не могло быть плодом моего воображения.

Я хотела сесть на полог, но вдруг поняла, что не могу поднять голову, кто-то или что-то крепко держало меня за волосы. Ужас сковал сердце. Я попыталась закричать и не смогла.

Внезапно рука снова коснулась моего бедра, скользнула вверх, между ног. Прикосновение было ужасающим в своей бесстыдности. Так ко мне прикасался только один человек. Только он мог позволить себе столь смелые и нахальные ласки.

Я дернулась, пытаясь освободиться, закричать, вывернуться из жестокой хватки. Ужас парализовал меня, не давая действовать, а сознание отказывалось верить в то, что это происходит на самом деле. Руки были словно прикованы к пологу, а прикосновения стали не просто ощутимы, они стали абсолютно реальны. Поглаживали ноги, слегка пощипывали грудь. От омерзения меня затошнило.

Мир вокруг казался смазанным, нереальным, но ощущения были болезненно отчётливыми. Я изо всех сил старалась вырваться из этой кошмарной хватки, но тело меня не слушалось.

Наконец, каким-то невероятным усилием мне удалось повернуть голову. Я закричала – громко, отчаянно, почти рыча, не надеясь, что меня кто-то услышит. Это был крик ужаса и беспомощности, но единственное, что я могла сделать в этот момент.

Мой крик эхом отразился от стен, пронзая пространство. И внезапно, с оглушительным грохотом, двери в баню вылетели наружу, словно их сорвало сильнейшим порывом ветра. В помещение ворвался свежий воздух – холодный, почти морозный, после удушающего жара. Этот резкий контраст заставил меня вздрогнуть, и на мгновение адреналин взорвался внутри, возвращая мне частичную способность двигаться.

Ужас, сковывавший моё тело, всё ещё держал меня в плену, но резкий порыв воздуха ослабил хватку невидимой силы. Мир снова обрёл очертания, и я скатилась с полога на пол.

Кто-то изо всех сил рванул меня за волосы, стараясь затащить обратно, но не смотря на боль, пронзившую голову, я не дала этого сделать. Завизжала, отмахиваясь руками, но упираясь изо всех сил.

– Идиотка малолетняя! – услышала я знакомый голос над собой. Это было как удар по нервам. В следующий момент сильные руки легко подхватили меня, словно я весила не больше пера, и кто-то перекинул меня через плечо, унося прочь из бани.

Мир вокруг кружился, и я не могла понять, что происходит. Ледяной воздух ударил по раскалённой коже, вызывая дрожь. В голове звенело от напряжения, а сознание пульсировало между страхом и облегчением.

– Керкаӧ! Ну сійӧс керкаӧ! (В дом! Уводи в дом!) – услышала звучный голос Надежды и едва не заплакала от облегчения.

– Сылӧн ас садяс колӧ вайӧдны (ее надо в себя привести), – ответил тот, на чьем плече я болталась как мешок с картошкой.

– Клади ее сюда!

Я почувствовала, как меня укладывают на ворох одежды на улице. Прохладный вечерний воздух холодил кожу, отчего руки и ноги покрылись мелкими пупырышками. Голова все еще была пьяной, но сознание медленно возвращалось. Я постепенно приходила в себя, дрожа от холода и слабости, пытаясь понять, что только что произошло.

Меня закутали во что-то большое и теплое.

– Ох и уделали ее, – сокрушалась Надежда, осматривая мои плечи и руки.

– Сама виновата! – резко отрезал Хворостов, в его голосе чувствовалось раздражение, но постепенно он успокаивался. Я наконец смогла сфокусироваться и увидела два лица, склонившихся надо мной. Оба выглядели напуганными, встревоженными, но в их глазах также читался гнев.

– Какого…. Какого хера! – вырвалось у меня. – Что, вашу мать, здесь происходит?

– Тебе, безмозглой кукле, говорили в первый жар не ходить?! – рявкнул на меня Дмитрий, его голос был грубым, полным раздражения и злости.

Его гнев казался таким сильным, что я почти могла его почувствовать. Надежда, стоявшая рядом, тоже выглядела обеспокоенной, но её глаза были полны укоризны.

– Ты, блядь, серьезно? – огрызнулась я в ответ. – Меня какой-то гандон едва не отымел в моей же собственной бане, а ты мне про первый жар заливаешь? Совсем долбанулся?

Гнев внутри меня бурлил, и я уже не могла сдерживаться. Но вместо того чтобы успокоить меня, Дмитрий скривил губы в жёсткой гримасе, явно не впечатлённый моими словами.

– Да ты сама это всё на себя накликала! Никого там не было, ты угорела, идиотка! – зло ответил он.

– Постой, Дмитрий Иванович, – остановила его Надежда. – Никто не мог знать, что пришлая сможетвидеть.

– Да ни хера она не видит! – снова разозлился он, вскакивая с кучи веток, куда они уложили меня.

– Она суседку уважила…. – начала Надежда и замолчала, прерванная моим резким выдохом.

– Тетя Надя, да хватит вам! – Дмитрий начинал злиться и на тетку. – Угорела девка. Вон, вся красная, а глаза дикие еще! Встать сможешь, блаженная?

Я хотела огрызнуться, но смогла только закашляться – горло безбожно болело.

Ни слова не говоря Дмитрий поднял меня на руки и занес в дом.

– Ебааать, – вырвалось у него, когда мы зашли в комнату. Все принесенные мной продукты были ровнехонько раскиданы по полу, а частью – даже погрызены. Особенно пострадали сыр и мясо. Молоко, оставленное Надеждой, разлилось по столу и капало белыми каплями на пол и на камеру.

– Ох, – вырвалось у Надежды, – видно сильно ты деда обидела….

На это не было слов даже у Хворостова. Он посадил меня на лавку, глубоко вздохнул и крепко выругался. Я устало закрыла глаза, не понимая то ли я сошла с ума, то ли мир вокруг. И сама не заметила, как потеряла сознание.

13

Май

Аграрный комплекс в поселении оказался не просто большим – он был огромен, по-настоящему впечатляющим по своим масштабам. Он включал в себя множество филиалов, разбросанных по всему поселению, от крупных деревень, таких как Бобки, до самых удалённых уголков, где проживало всего несколько человек. И эти немногие жители работали на благо холдинга, который охватывал практически все сферы сельскохозяйственной деятельности.

Комплекс занимался животноводством, молочным хозяйством, рыбоводством и активно развивал сельскохозяйственные направления – от выращивания злаков до сбора редких трав, грибов и ягод. Хворостов, владеющий этими землями, выжимал из них всё, что только было возможно. Он с искусной деловитостью брал от природы всё её богатство, превращая это в не просто доходное дело, а в целую аграрную империю.

Однако, важно отметить, что брал он бережно, настолько, насколько это было возможно. Хворостов не разорял землю и не стремился выжать из неё последнее. Он знал, где проходит та тонкая черта между разумным доходом и жадностью. Ловко лавируя между интересами природы и бизнеса, он старался не нарушать эту грань. Благодаря этому подходу, его богатство не только росло, но и было устойчивым, что приносило ему уважение в поселении.

Его успех основывался на том, что он не стремился конкурировать с крупными игроками рынка по объёму производства. Дмитрий делал ставку на качество, а не на количество. Его продукция шла не в местные магазины или крупные сети, а только избранным покупателям. Такой подход приносил меньше дохода с каждого контракта, но обеспечивал стабильность, безопасность и независимость. Именно благодаря этому Хворостов мог оставаться в тени крупных аграрных холдингов, не привлекая к себе лишнего внимания, пусть его конкуренты и скрипели зубами от зависти.

Впрочем, я невольно усмехнулась, рассматривая в кабинете главы поселения карту этого самого поселения, попробуй-ка кто залезть на эту землю без приглашения. Одна ночка как у меня, и драпать будут, теряя тапки. Как я сама до сих пор не свихнулась – ума не приложу.

Я работала в компании Дмитрия вот уже неделю, занимаясь самой нудной и бесполезной работой в мире – канцелярской рутиной. Чтобы войти в курс мне потребовалось ровно два дня, а после мы всей администрацией проводили старую работницу на заслуженную пенсию. Сортировка и регистрация писем, договоров и прочей документации, отслеживание внутренних поручений, иногда – ведение протоколов. Скучно, нудно и не интересно.

От этой монотонности я даже начала почитывать документы, которые проходили через мои руки, вырисовывая в голове все финансовые потоки предприятия. Видимо, профессиональная деформация давала о себе знать – мозг автоматически стал складывать пазл финансовых схем и структуры компании. За короткое время передо мной выстроилась четкая картина того, как работает бизнес Хворостова. Ничего удивительного или шокирующего я не нашла, хотя, наверное, налоговая бы со мной не согласилась.

Впрочем, это было совершенно не мое дело – я не налоговый инспектор. Да и кто станет Хворостова проверять? Та самая налоговичка, чей муж возглавлял цех по переработке мяса? Все в этом поселении были так или иначе завязаны на бизнес Дмитрия, и никто не собирался лезть туда, где им не рады.

Но все мои мысли снова и снова возвращались к тому, что произошло со мной несколько дней назад, в собственном доме. До сих пор разум отказывался принимать реальность происходящего.

Когда я пришла в себя после обморока, Надежда уже исчезла, оставив меня на попечение Хворостова. Но на этот раз он явно не спешил меня успокаивать или что-то объяснять. Напротив, вся ситуация ему явно не нравилась. Если раньше от него исходила хоть какая-то забота, пусть и не вольная, то теперь его раздражение было ощутимым. И скрывать своё недовольство он даже не пытался.

Я не понимала, почему он так резко изменил отношение. Будто всё, что произошло, стало для него не только лишней проблемой, но и чем-то, что выбило его из привычного уклада. Его помощь теперь казалась механической, как будто он делал это потому, что так было нужно, но не потому, что хотел.

– Прости меня, – вырвались у меня непривычные слова, когда я принимала у него чашку с горячим чаем.

Он лишь дернул щекой.

– Завтра в восемь придешь к администрации поселка, – голос звучал отстраненно и холодно. – И постарайся больше в истории не попадать! И слушай хотя бы, что тебе говорят.

У меня были сотни и тысячи вопросов, но ни один я не задала, поняв, что это бесполезно – Дмитрий не хотел со мной говорить. Вообще. Подозреваю, что и видеть меня тоже, но его удерживало данное им слово помочь. От этого стало…. Неприятно.

Оставаться одной в доме после пережитого не хотелось. Но я не стала задерживать мужчину, когда он собрался домой. Было уже далеко за пол ночь, а ему, как и мне завтра предстояло идти на работу.

Я ожидала, что в доме может произойти что-то еще, боялась, то крепко зажмуривая глаза, то пристально вглядываясь в темноту ночи, но было тихо. Удивительно тихо. Словно все произошедшее было не более чем моей фантазией, разыгравшимся воображением. И на следующий день, и на следующий. И с каждым днем, мне все больше казалось, что все это было лишь сном, бредом, который ударил в голову от жара бани, от угара, в котором я едва не погибла.

Но все-таки еду хозяину я оставляла исправно, подкладывая к традиционному хлебу и молоку то печенье, то конфету. А на утро обнаруживала покусанное угощение. Если в доме и жила крыска, то мне уже было все равно.

К бане подходить я боялась, поэтому всю неделю волосы мыла в нагретой дома воде, благо теплая погода разрешала принять такие процедуры на улице. От одной мысли снова войти в тесное помещение меня кидало в холодный пот.

– Ты что, с Шумиловских успела поцапаться? – услышала я над ухом недовольный голос Дмитрия и подняла голову.

– Что, прости? – за всю неделю он сказал мне от силы с десяток слов, хотя виделись мы не один раз.

– Айна, скажи, пожалуйста, – его голос был ровным, но в нём чувствовалось недовольство, а глаза прищурились, как у хищника, готового к атаке. Он стоял передо мной в обычной рабочей одежде, но выглядел настолько уверенным и красивым, что у меня на мгновение перехватило дыхание. – Ты спокойно жить умеешь?

– О, уже настучали? – я и бровью не повела. – Кто успел? Сам псих или те, кто мимо пробегали, делая вид, что я – пустое место?

Он снова вздохнул, качая головой.

– Чем ты его задела?

– Я – его? – я встала и посмотрела прямо в невероятные зеленые глаза. – Видимо тем, что прогулялась около его чертова дома! Знаешь, Дмитрий Иванович, если бы я знала, чем можно вывести психически неуравновешенных людей из себя – открыла бы частную практику.

– Ты только гуляла? – Дмитрий не поверил мне.

– Ну… еще фотографировала. Не знала, что это запрещено на территории вашего поселения. Тебе, как главе – выговор. Таблички не мешало бы поставить.

Его зелёные глаза блеснули, и я уловила в них смесь раздражения и лёгкого смешка, хотя он старался этого не показывать. Дмитрий выглядел так, словно мои слова ему и забавны, и в то же время раздражают.

– Айна….. Не лезь к этому придурку, ради бога и ради меня! В следующий раз он может не ограничиться… предупреждениями.

– С вилами за мной побежит? – фыркнула я. – Хотя… этот может. А тебе, часом, не сообщили, что он разбил мою камеру? – я поморщилась, чувствуя глухую злость и тоску. Потеря камеры стала чувствительным пинком от жизни. – Дебил, бл…. Кто он вообще такой?

– Геморрой в моей заднице, – буркнул Дмитрий, падая в кресло в моей каморке, называемой канцелярией. – Приехал к нам лет десять назад. Выкупил, сученыш, до хрена земли. И теперь сидит здесь сычем.

Ого, самоуверенного Хворостова кто-то щелкнул по носу? Забавно. Против воли я едва удержалась от улыбки.

– И как ты, великий и могучий, это допустил? – не удержалась от шпильки.

– Это не я…. я тогда главой еще не был, – признался он угрюмо. – Стал через год, но документы у него – хрен подкопаешься – профессионалы делали. Московский хозяин жизни, бля… – слова прозвучали даже не с раздражением, с откровенной злостью.

Я подняла бровь, испытав нечто похожее на восхищение. А не так ты и всемогущ, Дмитрий Иванович, даже на этой земле.

– И кто бы говорил…. – пробормотала в ответ.

– Не понял? – резко отреагировал Дмитрий, мгновенно подобравшись. Я заметила, как его нос начал трепетать от гнева. Он выглядел так, словно в следующий момент мог взорваться, и это заставило меня невольно насторожиться.

– В зеркало посмотрись, Дмитрий Иванович, – посоветовала я, чуя, как подхожу к самому краю. Но не могла отказать себе в удовольствии подразнить тигра.

– Так, значит? – резко поднялся Дмитрий, и в одно мгновение оказался у меня перед столом, склоняясь надо мной настолько близко, что я почувствовала его дыхание. Он заполнил собой всё пространство вокруг, его присутствие было ощутимо физически. Слишком близко.

Я замерла, чувствуя жар, исходящий от его тела, и его запах – дикий, грубый аромат трав и земли, свежий, словно он только что вернулся из леса, густой и сильный. Всё во мне напряглось. Сердце забилось быстрее, но не от страха, а от чего-то более глубокого, почти первобытного. Его зеленые глаза потемнели то ли от гнева, то ли от еще чего-то.

Улыбка скользнула по моим губам, хотя внутри все трепетало от страха и неожиданно острого возбуждения. Но сдаваться я не собиралась, как не собиралась и уступать этим колдовским глазам.

– Дразнишь, девочка? – хрипло спросил он, его дыхание коснулось моих губ.

– Было такое намерение, – отозвалась я в тон, чувствуя, как дрожат руки. Стоит мне немного шевельнуться, и мы коснемся друг друга.

Он был из тех мужчин, что привыкли к вниманию женщин. Я это видела в каждом его движении, в том, как он стоял, не торопясь сокращать расстояние между нами. Он знал, что красив, знал свою силу притяжения и был уверен в своём эффекте. Женщины, без сомнения, искали его внимания, теряли голову и делали первый шаг. Он привык к этому – к лёгкой победе, к тому, что женщины сами шли к нему, желая его завоевать. И сейчас он ждал того же от меня.

Я чувствовала это каждой клеткой тела – он словно приглашал меня сделать первый шаг, показывая, что не против, но при этом оставаясь на грани бездействия. Он был уверен, что я не выдержу напряжения, что сорвусь первой. Его взгляд говорил: «Ты хочешь этого, я вижу, и ты сделаешь этот шаг».

Это подействовало как холодный душ.

Я рассмеялась прямо ему в лицо, отдвигаясь дальше. Смеялась звонко и искренне, откинув назад голову, сбрасывая с этим смехом и свое возбуждение и свое очарование этим человеком, выплескивая их из себя.

Он хмыкнул, чуть выпрямившись, но не отступив ни на шаг. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на удивление, будто такой реакции он точно не ожидал. Я видела, как его уверенность чуть поколебалась, но он быстро взял себя в руки, наблюдая за мной с тем же прищуренным, оценивающим взглядом.

– Что смешного? – спросил он, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией.

– Дима, – я впервые назвала его так, – ты за кого меня держишь? Я благодарна тебе за все, ты несколько раз спасал мне жизнь. Ты даешь мне приют и условную безопасность, это правда. Да, е-мое, ты видел меня без одежды! Но это, черт возьми, не означает, что…. – я замолчала, не в силах подобрать правильные слова.

– Что, Айна? – мягко, но с опасными нотками спросил он. – Что же ты себе надумала? Что я хочу затащить тебя в постель?

– Я ошиблась? – приподняла я бровь.

Внезапно он снова наклонился ко мне и резко поцеловал. Его поцелуй был настолько внезапным и сильным, что на мгновение весь мир исчез вокруг. Я едва успела охнуть, когда его губы резко прижались к моим. В этом поцелуе не было сомнений – только твёрдость, уверенность и сила, которая захватила меня, не оставив шанса на сопротивление. Его губы были твёрдыми, решительными, требовательными, как и сам Дмитрий. Казалось, что он точно знал, что делает, и знал, как воздействовать на меня.

Этот поцелуй не был мягким или нежным, это была вспышка, властная и всепоглощающая. Как будто он пытался доказать мне что-то, показать своё превосходство, но вместе с тем в этом ощущалась искра чего-то первобытного, дикого, непреодолимого.

Я почувствовала, как его руки мягко, но уверенно коснулись моей шеи и спины, притягивая меня ближе. Мой разум пытался сопротивляться, но тело предательски отзывалось на каждое его движение. Каждое прикосновение и нажатие его губ вызвали в груди волну острого, почти болезненного желания. Мой рассудок кричал, что это неправильно, что я не могу поддаваться на это, но тело отзывалось иначе – каждая клетка вибрировала от этого поцелуя, и сопротивление таяло с каждой секундой.

Я с силой оттолкнула его от себя, даже не понимая, как мне вообще это удалось – мое собственное тело меня предало: подло и безоговорочно.

– Ты очумел совсем? – вскочила я и тут же отпрыгнула от него, стараясь отдалиться как можно дальше, хотя всё внутри всё ещё горело. Сердце бешено колотилось, и я мысленно проклинала самое себя за этот порыв.

Дмитрий только усмехнулся, его глаза сверкнули насмешкой, когда он медленно выпрямился, словно ни капли не жалея о том, что только что произошло. Он отошёл на шаг, но в его взгляде всё ещё чувствовалась уверенность, от которой внутри у меня всё сжималось.

– Если бы я хотел, моя дорогая девочка, – его голос был спокойным, с той же насмешливой ноткой, – ты бы уже была в моей постели.

Эти слова вызвали во мне новый всплеск ярости. Он говорил так уверенно, словно не сомневался, что может получить, что захочет, и это злило меня ещё сильнее. Но за этой злостью прятался страх – страх того, что он прав.

Вальяжно потянувшись, он лениво развернулся и пошел прочь. Но на пороге обернулся и внимательно посмотрел на все еще красную и растрепанную меня.

– Держись подальше от Шумиловских, Айна, – голос его стал серьезнее. – Он может стать угрозой. Не дразни гусей, дорогая. И еще…. Не ходи в лес. Ты наших лесов не знаешь, а вчера пришло уже третье сообщение о нападении волка на дальние хутора.

14

Май

Звук захлопнувшейся двери заставил меня вздрогнуть и тяжело опуститься на рабочее кресло, едва переводя дыхание. На своих губах я все еще ощущала твердые, горячие губы этого несносного человека, доводившего меня до трясучки.

Его самоуверенность, сила и умение управлять людьми уже не просто пугали, а представляли серьезную опасность. И самое опасное во всем этом было то, что я сама хотела подчиниться его силе, его власти.

Это кардинально отличало мое отношение к нему от отношения к Баринову.

Я закрыла глаза, погружаясь в воспоминания, пытаясь понять, что происходит со мной.

Прикоснулась к губам, непроизвольно вспоминая огонь, охвативший меня при поцелуе Дмитрия. Он был живым, диким, наполняющим каждую клетку моего тела жаром и стремлением. Никогда ничего подобного я не испытывала с Бариновым. Да, с ним было остро, возбуждающе, всегда на грани, но там всё всегда было под контролем – его контролем. Баринов управлял не только мной, но и собственными желаниями. Его близость была чем-то, чем он владел, чем-то, чем он торговал, получая взамен власть. Лишь один раз он утратил контроль над собой. Единственный раз, когда понял, что я ускользаю. С Дмитрием всё иначе – его сила была естественной, необузданной и…. настоящей и, что пугало больше всего, – я чувствовала, что могла ей подчиниться. Не просто могла – хотела. Хотела всем своим естеством.

А он просто-напросто хотел щелкнуть меня по носу.

Что ж, у него получилось.

Я встала, заварила крутой кофе и выпила почти залпом.

Нет, Айна, нет! – мысленно уговаривала себя, отрезвляя каждое чувство, которое вспыхивало, едва я начинала думать о Дмитрии. Этот мужчина никогда не будет твоим – он вообще не способен стать чьим-то. Вся его суть кричала об этом. Он был как дикий зверь, который бродит сам по себе, не привязываясь ни к кому, не позволяя никому приручить его. И я слишком хорошо это понимала.

Слишком хорошо помнила его глаза и его голос при виде Натальи. Да, именно на неё были направлены его истинные чувства, как бы мне не хотелось думать иначе. Я видела, как в её присутствии его холодные, отстранённые черты смягчались, как в его голосе появлялись оттенки, которых я не слышала прежде. Он мог быть каменным снаружи, мог скрывать свои эмоции лучше всех, но его глаза и голос не врали. Это она трогала в нём что-то настоящее, что-то, чего не было в его отношениях со мной.

Я, возможно, была для него забавой, временной отдушиной в череде его дел и забот. Может, для него мои попытки сопротивляться его натиску были чем-то вроде вызова, возможностью показать свою власть, своё умение играть с эмоциями. Его забота, его покровительство, его ответственность за меня тоже вызывали в нем отклик. Но Наталья… Она была тем, кого он действительно хотел, кто занимал его мысли всерьёз.

Часть меня кричала от этой мысли, хотела рвать и метать, но другая часть… Та, которая знала и понимала, что я никогда не играла и не хотела играть в романтические игры, должна была отпустить. Мне было нужно напомнить себе, что я сбежала сюда не для того, чтобы снова оказаться под чьим-то контролем. Не для того, чтобы утонуть в очередных эмоциональных играх или в чужих желаниях.

Часы пробили три часа дня – мой рабочий день был закончен, а я все еще смотрела на кипу бумаг, не в силах справиться с собственными эмоциями и желаниями. Одно знала точно – я слишком люблю и уважаю себя, чтобы стать кому-то заменителем или игрушкой. Пусть Дима сам разбирается с Натальей и не втягивает меня в их ролевые игрища!

Собрав себя можно сказать по кусочкам, я отправилась домой, перед этим решив заглянуть в магазин. Как бы не неприятна была мне его хозяйка, я дала ей деньги и надеялась, что заказанные мной вещи будут доставлены, ведь прошло почти шесть дней.

В лавке все было ровно так, как и шесть дней назад. Вообще в этом селе мало что менялось, оно напоминало муху в янтаре – застывшее во времени место.

Наталья на мой визит отреагировала чуть более эмоционально, чем в прошлый раз, даже выдавила что-то напоминающее приветствие.

– Привет, – ответила я. – Я хотела спросить…. Про вещи.

– Вот, держи, – она извлекла из-под прилавка большую коробку, набитую так необходимыми в хозяйстве мелочевками. – Ты это…. Извини….