Текст книги "Темный полдень (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

От этих слов мурашки прошлись по коже. Я оглянулась на бледную Наталью, она растеряно пожала плечами. Николай снова выматерился.

– Доигрались.

В ФАП, смачно хлопнув дверью, стремительно зашел Хворостов, чьи зеленые глаза сначала устремились к Наталье. Столько всего было в его взгляда, что мне оставалось только грустно отвести глаза: тревога, беспокойство, страх, тоска. Потом он посмотрел на меня, закутанную в два одеяла, мокрую и жалкую.

– Вот, скажите мне пожалуйста, почему если в моем селе происходят неприятности, вы обе оказываетесь в самом их центре?

Наталья уперла руки в талию и с вызовом посмотрела на Дмитрия.

– На улицу выйдите и гляньте, Дмитрий Иванович, там вообще-то еще пол села стоит! Кто виноват, что вы только нас двоих и замечаете?

Я не удержалась, прыснула, закрываясь кружкой. И ведь ничего он этой чертовке не сделает. Они смотрели друг на друга, и, казалось, ФАП сейчас полыхнет огнем от их взглядов. Мне было и весело и тоскливо одновременно. Весело, потому что приятно было видеть, как каменная скала рушится под яростным блеском карих глаз, грустно, что происходит это не от моих голубых. Я снова остро почувствовала свое одиночество и отдаленность от этих людей.

Впрочем, когда Дима все-таки отвел глаза от Натальи и посмотрел на меня, в его глазах промелькнуло нечто тревожное и…. смущенное. Нечто такое, что было отражением моего собственного смущения, ведь увидев его и услышав его голос воспоминания о неясных, но таких желанных снах настигло меня с новой силой. Он скользнул глазами по мне, по мокрым волосам, по лицу, по шее, по одеялам и с трудом отвел глаза, прислонился к двери, складывая руки на груди. Метнул короткий взгляд на Николая, как будто хотел что-то сказать, но сдержался. Вместо этого тихо спросил:

– Кто тебя в колодец толкнул, Сашко?

– Хрен знает, дядь Дим. Толчок сильным был, я сразу вниз полетел.

– Вот матери-то скажу, как ты выражаешься, – вздохнул глава поселения, но скорее для проформы. – Айна…. – он замялся, а мое имя прозвучало мягко, почти ласкающе. От этой интонации у меня дрожь по телу прошла, а Наталья посмотрела на Диму с удивлением. – Ты…. Ты что-то видела в колодце?

– Конечно, Дмитрий Иванович, – с готовностью ответила я, – грязь и адски вонючую воду. Насмотрелась по самое не хочу. Скажи, ваши грязи полезны? Утешь меня….

– Вот две язвы, – не выдержал и фельдшер, снова качая головой. – Наташка, вместо того, чтобы огрызаться, принесла бы Айке одежду.

Наталья молча кивнула и выбежала из ФАПа, оставляя нас одних.

– Держи, Дмитрий Иванович, 50 грамм антидота от этих двух змеек, – предложил Николай, разливая по пластиковым стаканчикам золотистый коньяк. – И тебе, болезная.

– Я за рулем, – вяло отмахнулся Дима.

– Да кто ж тебя здесь поймает-то? – хохотнул фельдшер. – Пашка уже и сам на грудь принял. Еще с утра, так что…. Санька, мать за тобой пришла. Иди, переодевайся в чистое и домой. Там баня, чай и в кровать. И завтра целый день – постельный режим. Там посмотрим.

Мать Саши, женщина, возраст которой я бы сказать не взялась, помогла сыну переодеться в чистое, потом подошла ко мне и молча пожала руку. Быстро, словно бы смущаясь, торопливо, но крепко и от души, вкладывая в это касание всю свою материнскую любовь, весь страх и благодарность. Кивнула Дмитрию и быстро вышла, забрав сына.

– Нда… – глядя ей в след протянул фельдшер, – хреновое у нас начало лета. Смотри, Дмитрий, они сейчас начнут крайнего искать: одного ребенка волки задрали, второй сдуру в колодец шмякнулся. Айна, ты у нас не отсюда родом? Имя у тебя наше, коми-пермяцкое, да и фамилия…

– Я из Кудымкара, – сделав глоток коньяка, ответила я, чувствуя, как Дмитрий садится рядом. Тепло от его плеча я почувствовала даже сквозь мокрую одежду и два одеяла. – А откуда мать была – не знаю. Тетка разок упоминала, что отсюда, но я не уверена.

– Ха…. То-то я и думаю, отчего ты мне вроде знакома. Димка, ты тогда салагой был, Агни помнишь? Лет 25 назад девушка тут жила….

– 25 лет назад я жил в Перми, – прохладно отозвался Хворостов. – Учился там, потом работал.

– Ну да, тебя отец в 12 туда как отправил, так ты и вернулся только почти в 30. А я как раз приехал только к вам на практику. Но Агни сразу увидел – очень красивая была – тебе под стать, Айна. А потом что-то случилось, она в лесах пропала….

У меня дыхание перехватило от этой истории. Моя мать пропала как раз, когда мне едва год исполнился. Я ее даже и не помнила. И фотографий только одна осталась, да и та не четкая, размытая. Я в свое время ее у тетки чуть ли не с боем забрала. Да и решение сбежать сюда было принято, когда я фотографии рассматривала….

– Николай, а что еще вы о маме…. Об Агни знаете?

– Да мало, Айна, я ведь только-только приехал. Ей, наверное, лет 18–20 было. Не похожа на местных, но ее уважали. Даже… почитали…. Я бы сказал. Внешность у нее для комяков не типичная была. А потом никто не знает, что произошло. В лес селяне ушли, на праздник солнцестояния, многие тогда пропали, исчезли с концами. Говорят, то ли на медведя, то ли на волков налетели. Места дикие…. Ты, кстати, в ее доме живешь.

– Что? – я круто развернулась к Дмитрию.

– Что? Дом пустовал столько лет, я на него отчуждение и сделал, – пожал тот плечами. – А как ты появилась, так тетка и предложила, чтоб ты его заняла. Я ж понятия не имел, кто там раньше жил. Нет, знал, что Агния Чудакова, но фамилия распространенная, у половины Коми округа такая. Вон в селе аж 8 семей с такой фамилией.

Я сидела словно оглушенная – жить в доме матери и даже не догадываться об этом. Впрочем, даже это всего лишь догадки. Тетка никогда не говорила мне, как маму звали, а сама я даже и не догадалась проверить. Сначала училась, потом….. в общем по факту связи с ней я и не чувствовала, она для меня только снимком размытым была. А настоящей матерью, пусть и не ласковой, тетка Маша стала.

Снова хлопнула входная дверь – вернулась Наталья с чистой одеждой. Я молча встала и прошла за ширму переодеться в сухое. Старую одежду просто выбросила в помойное ведро – несло от нее так, что тошнота подкатывала. Мне даже показалось, что этот запах я уже знала – сладковатый, тлетворный. Хотелось помыться в горячей воде, смыть с себя этот запах и грязь. Но дома меня ожидала лишь теплая вода в сенях…

– Айка, – услышала голос Николая, – там душ есть. Иди, промой голову. Мало ли что в этом колодце в грязи было…. И на предмет ранок осмотри себя, может сразу и прививку от столбняка вкачу тебе.

Слава тебе Николай-фельдшер!

Домой возвращались молча, Дима отвез сначала Наталью, потом повез меня. Молчание между нами было тяжелым, ощутимым почти физически. Я не знала о чем и как говорить с ним, вообще боялась пошевелиться, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

– Мне послезавтра выходить на работу? – спросила тихо, когда он остановил машину около дома.

– Да, – коротко кивнул он, стараясь не смотреть на меня. – Чужаки уехали, опасности нет.

– Спасибо…. Они….. они…. не спрашивали?

– О тебе? – Дима, наконец-то повернул ко мне голову, – нет. Все тихо.

– Хорошо… – я облегченно выдохнула. Не смотря на все произошедшее в селе, мои собственные неприятности пока в прошлое не ушли, хоть я порядком о них и позабыла. – Ладно… спасибо, Дмитрий Иванович….

– Айна, – он поймал меня за руку и не дал выйти из машины. – Выходи за меня замуж.

– Что?????? – мне показалось, я ослышалась.

– Выходи за меня, – повторил Дима, глядя своими зелеными глазищами.

– Дмитрий Иванович, ты… ты это сейчас спьяну или сдуру?

Моя реакция была скорее защитной, чем осознанной, слова вырвались резко и неожиданно, прежде чем я успела обдумать ответ. Дима чуть сжал мою руку, удерживая её, и его взгляд оставался серьёзным, не отрывающимся от моего, словно пытался прочитать каждую эмоцию на моём лице.

– Айна, я серьёзно. Я смогу защитить тебя, да и уровень жизни обеспечить такой, к которому ты привыкла…. Я…. устал быть один. Постоянно один, как проклятый…. Айна… – он наклонился ко мне и не давая пошевелиться накрыл губами мои губы.

В его поцелуе было столько силы и одновременно отчаянной нежности, что на мгновение я растерялась. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, и внутри меня боролись два противоположных чувства: желание ответить, позволить себе хоть на миг раствориться в этой силе, и острое, режущее понимание, что это неправильно, что это не то, что мне нужно.

Он ласкал меня, но в этих ласках я чувствовала и боль, и одиночество, и скрытую, едва сдерживаемую ярость. Я пыталась вырваться, но его руки удерживали меня, и этот поцелуй был не столько предложением, сколько попыткой утвердить своё право на меня, попыткой доказать, что он может быть не только защитником, но и чем-то большим. Его губы были горячими, вкус – горьким, отчаянным, и я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Много всего было в этом поцелуе, кроме одного – любви.

Когда он, наконец, отстранился, я резко повернула голову, избегая его взгляда, ощущая, как лицо пылает от эмоций. Всё внутри дрожало, как натянутая струна, готовая лопнуть.

– Дим… – голос сорвался, слова не шли на ум. В душе царил хаос, и я чувствовала, что не смогу подобрать правильные слова. – Это… не так должно быть. Не так.

Волна боли накрыла с головой. Он пытался удержать меня этим поцелуем, а на самом деле – дал понять, что никогда я не стану тем, кого он будет любить. Любить так, как хотелось мне.

Я столько лет жила без любви, полагаясь на самое себя, что не верила в нее. Но…. хотела.

– Айна, – наконец произнёс он, и его голос прозвучал странно сломленным, – я не знаю, как ещё. Я не умею по-другому. Я хочу… хочу, чтобы ты была со мной. Рядом. Мне больше ничего не нужно.

– Вот именно, Дим. Тебе больше ничего не нужно. Когда ты, наконец, посмотришь правде в глаза, а? Признаешь, кого видишь на моем месте? Кого, по-настоящему, хочешь сжать в объятиях? Меня, Дим? Или ты сейчас, глядя мне в глаза рискнешь сказать, что…. хотя бы влюблен в меня? А?

Мои слова повисли в воздухе, как раскалённый металл, и я видела, как Дима напрягся, его лицо побледнело. Он смотрел на меня, словно пытаясь найти в себе силы возразить, но в его глазах блеснула такая мучительная растерянность, что мне стало невыносимо больно. Эта боль была почти физической – она тянулась от его взгляда к моему сердцу, разрывая меня изнутри. Я видела, как его губы приоткрылись, готовые произнести что-то, но слова так и не прозвучали. Он просто сидел, сжав кулаки на руле, так, что костяшки побелели.

– Я… – наконец начал он, но голос сорвался, потеряв уверенность. – Айна, это не так просто….

– Правда? Почему я тогда могу сказать это, Дима? Почему я могу, глядя тебе в глаза, сказать: я влюблена в тебя. Влюблена настолько, что готова забыть и гордость, и свою свободу. Влюблена так, как никогда в жизни не была. Что меня тянет к тебе с невероятной силой. Что я думаю о тебе почти каждый день. Почему, Дим? Я не боюсь своих чувств к тебе, я признаю их… я ревную тебя, я смущаюсь тебя…. Не знаю, любовь ли это, но влюбленность точно. А ты что чувствуешь?

Мои слова, как удар по стеклу, разбивали тишину, звучали резко и безжалостно, но в то же время я чувствовала, как за каждой фразой внутри всё рушится. Я признавалась ему в своих чувствах, и это было трудно, но невыносимо тяжело было видеть, как его лицо искажалось болью. Его глаза метались, он не знал, куда спрятаться от моей искренности, от слов, которые обрушились на него, словно камнепад.

– Айна, – он снова сжал руль, так сильно, что побелели пальцы, и в голосе его прорезалась отчаянная нотка. – Я не могу тебе этого сказать, потому что… потому что не знаю, что я чувствую. Ты – важна для меня, чертовски важна. Но если бы всё было так просто… если бы…

Не находя слов, он снова рванул меня на себя. Я ощутила жар его дыхания на своей коже, его губы стремительно накрыли мои, и в этом поцелуе не было ни прежней осторожности, ни нежности – только стремление захватить, удержать, унять ту бурю эмоций, что разрывала его изнутри. Жар волной захлестнул нас обоих, и на мгновение, в этом безумии, я почувствовала, как все мои сомнения тают, отступают под напором того желания, которое вспыхивало между нами.

– Хочу тебя….– задыхаясь, прошептал он, – невероятно хочу…. Только об этом и думаю… ты меня с ума сводишь….

На какое-то мгновение я поддалась этому безумному вихрю – ответила на поцелуй, почувствовала, как внутри разгорается огонь, который можно утолить лишь его близостью. Это было так притягательно, так сладко и так обманчиво, что казалось, будто с каждой секундой я теряю контроль над собой, над своими желаниями. Когда мы коснулись друг друга, не смотря на одежду, разделяющую нас, я не удержала вскрик желания, пронзившего точно огнем. Внутри бушевало пламя, и я мечтала, чтобы оно дотла спалило все преграды между нами, одежду, сомнения, оставив только нас двоих. Мои руки срывали пуговицы с его рубашки, его дыхание становилось всё более прерывистым, и я ощутила, как его губы скользят по моей шее, оставляя следы горячих поцелуев.

Я поняла, что не хочу больше сопротивляться, у меня нет на это сил. Его горячее, твердое тело покоряло меня полностью, его запах оставил в голове лишь туман и страсть. Не было больше мыслей, не было больше сомнений. Он – мой, а я – его. Все равно, что происходит это в машине – место тоже не имело смысла. Пусть он любит другую – это совершенно не важно.

Его голос – хриплый, прерывистый, едва сдерживающий яростный ритм дыхания – прошептал моё имя, и в этом звуке было что-то первобытное, что-то, что пробирало до мурашек. Я чувствовала, как он срывается, как утрачивает контроль, как захлёстывает его, как слетает с нас одежда, как я тону в этом жаре, словно волна накрывает и увлекает за собой.

Внезапный звук ворвался в облако нашей страсти. Этот звук был как холодный удар по лицу – пронзительный, неуместный, будто реальность решила ворваться в наш мир безумия и страсти. Я замерла, сердце бешено стучало в ушах, а вокруг будто на мгновение повисла тишина. Дима тоже остановился, его дыхание рвалось с губ, его руки сжимали мои плечи, но на секунду он остановился.

Звук повторился снова – звонил мой телефон, выпавший из кармана на пол машины.

– Оставь…. – хрипло велел Дима, ловя мою руку, не давая взять трубку. – Выкинь, к чертовой матери….

Я посмотрела на Диму – его лицо было искажено напряжением и злостью, глаза полыхали тем самым диким огнём, который заставлял меня терять контроль. Но этот звонок, чёрт побери, всё равно не давал покоя. Телефон звонил и звонил, заставляя вернуться к реальности.

Я словно проснулась от сна, от того самого сна, в котором оказывалась каждую ночь всю прошлую неделю. Того сна, от которого меня будила моя кошка. Только на этот раз сон сном не был.

Я лежала на заднем сидении, в одном белье, Дима лежал на мне, без рубашки. Джинсы еще были на нем, но уже расстегнутые. Еще пять минут и….

Он смотрел на меня, словно и сам только что проснулся. Его глаза потеряли тот дикий блеск, который горел в них мгновение назад. Теперь в них была растерянность, словно он сам не мог понять, как мы оказались в этом положении – обнажённые, запутавшиеся в собственных желаниях и страхах. Я аккуратно оттолкнула его, чувствуя, как его руки на мгновение напряглись, но потом он всё-таки отступил, словно отпуская не только меня, но и все те эмоции, что рвались наружу. Внутри всё кипело, но я подавила в себе это пламя, потянувшись за телефоном.

Высветившийся номер заставил меня чертыхнуться, а щеки вспыхнуть огнем. Я сбросила вызов и повернулась к Диме.

– Прости…. Дим. Мне нужно домой…

Вид у Димы был потерянным, словно он пытался собрать разбитые осколки собственных мыслей и эмоций. Он сел, откинувшись на сиденье, пригладил растрепанные волосы и тихо выдохнул, будто искал в этом воздухе слова, которые могли бы объяснить всё, что произошло.

– Прости, – пробормотал он, глядя куда-то мимо меня, а потом с усилием закрыл глаза, как будто пытался стереть из памяти этот момент. – Это было…

– Я сама виновата, – попыталась я найти правильные слова, но они звучали фальшиво и сухо, и даже я сама в них не верила. – Забудь.

Сейчас, когда вихрь отступил, оставив нас обессиленными, я ощущала только опустошение и болезненное осознание того, что между нами не может быть ничего настоящего. Только этот сорванный поцелуй, этот взрыв страсти – но не любовь.

Быстро натянула на себя одежду и пулей вылетела из машины, одним прыжком перемахнув через забор и захлопывая двери дома. Тяжело дыша упала на пол и завыла от отчаяния, слыша как на улице Дима отъезжает от дома, резко вдавив педаль газа.

23

Июнь

Телефон зазвонил снова, а потом снова и снова. Такая настойчивость была совершенно не свойственна Андрею, но сил разговаривать с ним у меня не было совсем.

«Айна, я сейчас приеду!» – только это сообщение привело меня в чувства.

– Прости… – я набрала его номер. – Я…. спала.

– Айна… – он запнулся, снова подбирая слова. – Завтра будет разговор. Со специалистом. Думал, ты хочешь участвовать.

– Да, – я вытерла ладонью слезы, текущие по щекам. – Да. Я буду. Во сколько?

– Приходи к десяти. Могу заехать.

– Нет, нет…. Не надо. Я приду сама, Андрей. В селе черт знает, что происходит, не стоит привлекать лишнего внимания.

– Как скажешь, – его голос оставался напряжённым, но я уловила в нём отзвук той сдержанной заботы, что он всегда старался скрывать. – Жду.

– Хорошо… – я сдержала шмыганье носом.

– Айна….

– Что?

– Еще раз обманешь – на этом наши отношения закончатся. Поняла?

Его слова ударили, как холодный душ, заставив меня замереть. Резкость, почти угроза в его голосе, прозвучали неожиданно, и я почувствовала, как внутри всё сжалось от напряжения.

– Поняла, – наконец прошептала я, стараясь удерживать голос ровным, хотя внутри всё горело от острого чувства вины и боли.

Он молчал, и этот молчаливый момент растянулся, будто между нами пронеслось что-то важное, но невысказанное. Потом раздался его короткий вздох, словно он тоже пытался справиться с собственными эмоциями.

– Спокойной ночи, Айна. Завтра поговорим, – ответил он, и в его голосе снова появилась привычная холодная сдержанность, но в ней я уловила нечто новое – намёк на разочарование или скрытую боль.

Он отключился, а я так и сидела на полу, чувствуя, как разрывает меня на мелкие части.

– Как же вы меня все достали!!!!! – заорала я в темноту дома. – Не ты, Обжорка, – я погладила мягкую шерстку подошедшей кошечки. – Тебя единственную я люблю…. – уткнулась лицом в мягкую шерсть Обжорки, вдыхая её запах и ощущая, как хоть немного спадает напряжение в плечах.

Утром отправилась к дому Андрея рано, не хотела привлекать лишнее внимание местных к себе. Однако, первое, что нашла во дворе дома – большой кувшин с еще теплым молоком, корзину, полную яиц и рыбный пирог, накрытый полотенцем.

Находки были настолько неожиданными, что я даже остолбенела. Обжорка обнюхала еду с видом хозяйки, а потом нахально куснула румяный бок пирога, полностью оправдывая свое имя.

– Да ты обнаглела в край, я смотрю, – пробурчала я ей, забирая еду в дом и оставляя на столе. Пирог пах так аппетитно, что не удержалась и сама отрезала кусочек. – На, лопай, подруга, – кинула ей кусочек рыбы, который был проглочен с невероятной скоростью.

– Знаешь, Обжорка, – едва не облизывая пальцы, заметила я, – в этом селе на голову больны все, кроме тебя и меня. Хотя…. Насчет себя я уже сомневаюсь. Вот скажи, будет нормальный человек с кошкой говорить?

– Мяу, – ответила Обжорка, требуя добавки.

– Вот и я об этом, дорогая, – кладя ей еще рыбы, заметила я и невольно улыбнулась. – Все. Я к твоему хозяину, ты за старшую в доме. Если останусь – сожру пол пирога, бегай потом, жирок сгоняй.

Солнечный свет заливал село ровным, веселым светом, но я решила пройти не по дороге, а перепрыгнула через забор и пошла через поля. Джинсы и кроссовки в одно мгновение стали мокрыми от росы, но холодно мне не было. Все мысли занимал вчерашний вечер.

Думать о Диме и его порыве не хотелось совсем, однако и мысли об Андрее радости не приносили. Его неожиданное заявление и разочарование, проскользнувшее в голосе, ранили меня куда сильнее, чем я ожидала. Я и солгала-то ему в мелочи, просто не сказала, почему не ответила сразу, но…. откуда он вообще узнал? Невольно поежилась – вот реально ведьмак чертов! И почему я должна раскрывать ему все?

В душе боролись раздражение, злость и грусть.

Остановилась где-то на полпути, глянув на время и понимая, что таким темпом приду к нему почти за полтора часа до встречи. Солнце постепенно поднималось выше, нагревая воздух и заставляя пейзаж вокруг оживать. Вдалеке слышалось пение птиц, а земля под ногами казалась мягкой и теплой, несмотря на холод росы.

Посидела на старом камне у зарослей дикой малины, пытаясь успокоить нервную дрожь. А потом вдруг тихо засмеялась – все мои приключения в этом богом забытом селении напрочь выбросили из головы все проблемы, которые организовал мне Баринов. Может стоит спасибо сказать?

Не Андрею или Диме, не Надежде с её травами и даже не Обжорке, которая, в конце концов, всего лишь кошка, но этому месту, этому дикому, опасному и таинственному краю. Словно оно само приняло меня, втянуло в свои лабиринты и дало забыть на время о страхах, которые я привезла с собой. И может, в этом есть своя ирония – приехать сюда, чтобы скрыться от одной опасности и найти другую, чтобы понять, что я – не машина и умею чувствовать, что мой цинизм – всего лишь маска, одна из десятков, но маска. Увидеть себя настоящую – неуверенную, неопытную, в чем-то слабую, в чем-то глупую. Признать, что у меня до хрена слабостей, что вся моя уверенность в себе – всего лишь наносное. И понять, что я безмерна одинока. Совершенно одинока и ищу хоть кого-то, кто мог бы развеять это одиночество: Диму, его тетку, кошку в конце концов.

Может не так уж не прав Дима, предлагая мне этот странный и комичный союз – он тоже бежал от этого сжигающего душу одиночества. Его сила, как оказалось, стала и его наказанием – она делала его одиноким. Он был слишком могущественным для тех, кто жил вокруг, слишком прямым и строгим, чтобы они могли видеть в нём просто человека. Ему доверяли, но не пытались понять, боялись, но не любили по-настоящему.

Даже Наталья… она видела в нем лидера, сильного и уверенного, но в упор не замечала, как его душа тянется к ней, ослепленная собственными фантазиями и мечтами об Андрее, который стал для нее воплощением идеального образа, принцем из заколдованной сказки. Даже его дефект речи Наталья воспринимала как часть его загадочного образа, словно это был знак таинственной судьбы, добавляющий ему романтического ореола. Она не догадывалась, что за этой «сказочностью» скрывается тяжёлая реальность: последствия болезни или травмы, которые каждый день напоминают о себе. Для неё это была просто деталь, которая делала его особенным, выделяла среди других, но для него самого – это был постоянный источник дискомфорта, болезненное напоминание о том, чего он лишён. И каждый раз, когда Андрей говорил, когда подбирал нужные слова, преодолевая внутренний барьер, это причиняло ему не только физический, но и душевный дискомфорт. Какой-то маленький удар по его чувству собственной полноценности, невидимый окружающим, но такой ощутимый для него самого.

И в этом треугольнике, где каждый видел другого через призму собственных мечтаний и страхов, не было места для истинного понимания. Только ожидания, только иллюзии, которые рано или поздно должны были разбиться о реальность. И я тоже оказалась в этом замкнутом круге, между чужими чувствами и своими собственными ранами, которые всё никак не заживут.

Вздохнула, понимая, что сидеть тут могу целый день, и направилась к далекому дому на опушке леса.

Андрей во дворе колол дрова, возможно поэтому не сразу услышал мои шаги. На несколько секунд я замерла, наблюдая за ним издалека, прячась за пушистыми лапами ели. Невозможно было не признать правоту Натальи в одном – несмотря на свой возраст, Андрей был по-своему красивым. Его движения были чёткими, уверенными, он работал сосредоточенно, словно в каждом ударе топора было что-то медитативное. На его лице была та самая привычная отстранённость, которая давала ощущение, что он существует отдельно от остального мира, а его дом, лес и даже дрова были частью его личного пространства, куда никому не было доступа.

Его крепкая фигура, на которую падал утренний солнечный свет, выделяя каждую линию мышц, заставила меня на миг задержать взгляд. Обнажённая спина напрягалась от каждого удара, и от этого зрелища я вдруг ощутила лёгкое смущение. Горячая волна пробежала по щекам, и я поспешно отвела глаза, не понимая, почему мне вдруг стало так неловко. Казалось, что даже птицы вокруг затаили дыхание, словно подслушивая мои мысли.

Я глубоко вдохнула, стараясь вернуть себе самообладание, и решила наконец дать о себе знать, кашлянув и сделав шаг вперёд. Андрей обернулся на звук, его взгляд встретился с моим, и я снова почувствовала, как что-то внутри болезненно сжалось.

Он небрежно отбросил топор и осмотрел меня, мокрую почти по пояс.

– Ты рано.

– Прости, не хотела, чтобы местные знали куда я ушла, вот и пришлось уходить полями и огородами. А в поле роса, знаешь ли….

– Знаю. Подожди, дрова доколю.

– Я могу завтрак приготовить, – предложила несмело, как бы протягивая лавровую ветвь после вчерашнего…. недоразумения. – Если хочешь, конечно.

Его губы чуть улыбнулись, он стер пот со лба и кивнул.

– Иди. Где что лежит – знаешь.

Он снова поднял топор, вернувшись к своей работе, и его движения снова стали чёткими и отточенными, как будто этот короткий разговор позволил нам обоим чуть выровнять дыхание.

Я кивнула в ответ и пошла в дом, ощущая, как напряжение, которое висело между нами, стало немного слабее, словно трещина в стене начала понемногу расширяться, пропуская лучи утреннего солнца. На кухне, в привычном для него порядке, лежали продукты, которые он, как обычно, готовил для себя: яйца, хлеб, несколько простых ингредиентов. Я принялась за готовку, радуясь возможности занять руки делом и отвлечься от тревожных мыслей.

На этот раз решила поизгаляться и вспомнила редкие уроки кулинарии, которые давала мне тетка Маша, работавшая в кулинарном техникуме. Быстро приготовила тесто для сырников, открыла банку сгущенки, так любимую Андреем, и взбила ее со сливками.

Когда я выложила последние сырники на тарелку и полила их нежным сливочным кремом, Андрей как раз вошёл в дом, неся с собой запах свежего дерева и прохладу утреннего воздуха.

– Ого. Неожиданно.

– А для меня-то как… Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, так, кажется, говорят? – пропела я, улыбаясь и наливая в две кружки кофе.

На долю секунды черные глаза блеснули огнем. А потом он взял у меня одну из кружек.

– А к сердцу женщины какой путь?

– Ох, если бы я это знала, то, наверное, была бы черным властелином планеты!

Андрей тихо усмехнулся, а потом сделал глоток горячего кофе, сдерживая улыбку.

– Тебе бы подошло.

– Увы, власть меня никогда не прельщала, – пожала я плечами, садясь напротив него.

– А что прельщает?

– Свобода. Возможность заниматься тем, что люблю. Общаться с теми, с кем хочу. Ездить туда, куда хочу.

– А семья? – внезапно спросил он между делом.

– Я… Андрей, я не знаю, что такое семья, – внезапно я сказала ему правду, словно вырвала из себя эти слова, которые давно копились где-то внутри, глубоко спрятанные. – Я всегда одна, с самого детства. – Я посмотрела на свою кружку, не в силах встретиться с его взглядом. В этом признании было больше уязвимости, чем я была готова показать.

– То есть, у меня была опекунша, – продолжила я, стараясь держать голос ровным, – но вот любовь… Она, скажем так, была сильно сдержана. – Губы скривились в горькой усмешке, и я чувствовала, как дрожат пальцы, обхватывающие горячую кружку. – Она заботилась обо мне, но на её языке «любовь» была чем-то вроде упрёка. Если я ошибалась, то слышала это снова и снова, до изнеможения. Никогда не чувствовала, что достаточно хороша. Что заслуживаю тепла, понимаешь?

Я не знала, зачем рассказываю ему это, ведь с этим грузом я жила уже много лет, не пуская никого близко. Но сейчас, в этой кухне, с запахом свежезаваренного кофе и светом утреннего солнца, пробивающимся через окна, мне захотелось говорить.

– А потом, когда я выросла и решила, что буду строить свою жизнь сама… – голос дрогнул, и я глухо рассмеялась, вспоминая все эти неудавшиеся отношения, которые я пыталась склеить из осколков чужих ожиданий и своих неоправданных надежд. – Каждый раз, когда мне казалось, что вот оно, что я нашла кого-то, кто может стать близким… всё рушилось. Я снова и снова не оправдывала ожиданий, делала по-своему… не была… удобной.

Внезапно он поднялся со своего места и подошел ко мне со спины. Я вздрогнула, но не пошевелилась, зная, что ему можно доверять. А он просто встал сзади и положил свои руки на мои, сжимавшие кружку. Не объятия, но тепло. И защита. Почувствовала, как он лбом коснулся моего затылка. Не поцеловал, нет, просто прикоснулся, позволяя себе чуть больше, чем обычно, словно проверяя, соглашусь ли я на это.

Не было в этой близости ничего похожего на страсть или секс, это было прикосновение друга, может защитника. Одинокого человека, которому тоже хотелось почувствовать тепло другого.

Я чуть откинулась назад, позволяя нам быть еще чуть ближе друг ко другу. Сидела на высоком барном стуле, опираясь на его грудь и чувствовала себя почти счастливой. Как мало нужно для счастья – немного тепла… Всего лишь немного тепла….

– Пойдем, Айна, – прошептал Андрей, нехотя отстраняясь от меня. – Пойдем. Может получим ответы. Хотя бы на часть вопросов.

24

Июнь

Мы прошли в его рабочий кабинет, где на столе был выставлен большой монитор.

– Кофе можешь взять с собой, – заметил Андрей, когда мы выходили из кухни.

– Ты – золотой мужик, ты это знаешь? – хмыкнула я, забирая кружку. – А если пролью? Я три ноутбука за свою жизнь так запорола.

– Я – четыре. За последний год, – последовал невозмутимый ответ. – Технику можно восстановить, – он тихо вздохнул. – Человека – нельзя.

Он не жаловался, он просто констатировал факт, но в его словах прозвучала затаенная горечь и спокойное смирение. Я села на кресло, напротив монитора и отпила из чашки. Андрей быстро подключил к монитору маленький ноутбук и включил режим конференции. Сам сел не рядом со мной, а устроился на полу, возле моих ног, за низким журнальным столиком. Таким образом мы оба оказались в поле видимости камеры.