Текст книги "Бестселлер по случайности"
Автор книги: Венди Уэкс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
– Правда, бабуля? Ты обещаешь?
– Конечно, обещаю! – заверила внучку Фэй, очень радуясь, что наконец приняла решение. Теперь ее никто не остановит! – Мне не терпится тебя обнять!
Фэй зашагала дальше, думая, как привести в исполнение новый план. В одном она не сомневалась: прятаться, будто совершила смертный грех, она больше не станет.
Сара и ее единомышленницы требовали, чтобы Фэй осудила то, что они упорно называли порнографией, и извинилась перед прихожанами «Клирвью». Стив тоже хотел, чтобы она выступила, поэтому последние три недели Фэй в церкви не показывалась. Зато сейчас она была готова к возвращению.
Она обратится к прихожанам, но скажет совсем не то, на что рассчитывают муж и дочь.
Глава 43
Как понять, что у меня в голове, не выяснив, что у меня на языке?
Э.М. Форестер
Мэллори до смерти надоело рассылать извинения по всему Интернету и через блог делиться мыслями с каждым, у кого есть компьютер. Еще больше надоело томиться в безмолвном особняке.
Ссора с Кендалл, Таней и Фэй очень выбивала из колеи, а уж как Мэллори скучала по Крису! Сколько раз собиралась ему позвонить, но до конца его номер ни разу не набрала.
Сразу после скандального разоблачения на шоу Кристен Колдер перепуганная Мэллори не могла рассуждать здраво. Она боялась, что читатели от нее отвернутся, что издательство расторгнет договор, что признание в творческом кризисе – перегорела, до самоплагиата скатилась – перечеркнет все ее достижения и исключит ее книги из списков бестселлеров.
Одно время факты говорили в пользу того, что надуманные страхи материализуются. Читатели негодовали – и беззастенчиво выплескивали свои эмоции. Впервые за десять лет резко упали продажи ее книг. В «Патридж энд Портман» сильно беспокоились, а юридических проблем было куда больше, чем решений. Но в итоге кошмарная перспектива потерять «все», как случилось после самоубийства родителей, обернулась не более чем кошмарным сном.
Только сейчас, убедившись, что на улице не окажется, Мэллори выяснила, что один эпизод кошмара при дневном свете не исчезает. Никакой свет не спасет от одиночества. На сей раз Мэллори была одинока не потому, что ее бросили близкие, а потому, что близкие почувствовали: их разлюбила и бросила она, Мэллори.
Словно владелец тонущего корабля, который, зациклившись на отделке и полировке, проглядел огромную брешь в корпусе, Мэллори так стремилась к финансовой стабильности, что проглядела главное, точнее – самых главных людей в своей жизни.
Мэллори слышала, что Крис приезжал в Нью-Йорк, но от него не получила ни одной весточки. Она даже не знала, где он остановился. Слышала она и о том, что издательства Тани и Фэй расторгли с ними контракты и что из-за юридических разногласий «Скарсдейл» изымает «Брань на вороте» из продажи. Мэллори бы дорого отдала за откровенный разговор с подругами, но до сих пор не забыла ни шок на их лицах, когда она раскрыла карты, ни собственный шок, когда карты раскрыла Фэй.
В самую трудную минуту они, вместо того чтобы, как всегда, занять круговую оборону, набросились друг на друга. Разве после такого можно реанимировать дружбу? Мэллори не знала. Теперь казалось, она не знает самых важных вещей. Однажды она уже отстроила свою жизнь заново, ради чего упорно работала, лепила себе новый образ, пока, благодаря ежедневному притворству, окончательно в него ни вжилась.
Настоящую себя Мэллори всегда прятала и не показывала ни мужу, ни подругам. Даже помогая Кендалл, она отчаянно боролась с творческим кризисом, о котором никому не могла рассказать. Она принимала любовь и внимание Криса как должное, а его держала на «голодном пайке». Неудивительно, что Крис ее бросил!
От тоски Мэллори залезла в шкаф мужа, но там, разумеется, остались только вещи. Отсутствие Криса раздражало и выбивало из колеи настолько, что она думала лишь о нем.
Разглядывая вещи мужа, Мэллори поняла: гордость не залечит зияющую рану, образовавшуюся в ее душе. Если она любит мужа и подруг, то должна показать свою любовь, а главное – настоящую себя.
Мэллори со всех ног бросилась в спальню, схватила телефон и, позвонив Патрише Гилмор, объявила, что берет месячный отпуск, а после него намерена в корне изменить свой график. Она попросила Патришу связаться с Зоей и юристами «Патридж энд Портман». Следовало спасти «Брань на вороте», чтобы популярная книга обогатила всех авторов. Мэллори поручила Патрише об этом позаботиться, а сама связалась с Лейси Сэмюэлс, желая выяснить обстановку в «Скарсдейле».
Как здорово, что все сдвинулось с мертвой точки! Ободренная Мэллори позвонила в турагентство, рассказала о своих планах и попросила прислать ей билеты сегодня же вечером. Оставался последний звонок. Не давая себе передумать, она набрала номер секретарши Криса и назначила мужу встречу на следующий день за ленчем.
Говорят, что спектакль не кончается, пока не сыгран последний акт. Для Мэллори любовная история не кончалась, пока главные герои не клялись друг другу в любви и не обещали жить долго и счастливо.
* * *
Лейси Сэмюэлс сидела в осиротевшем кабинете Джейн Дженсен и гадала, не вызвать ли шамана или священника, чтобы уничтожил темную ауру бывшей шефини.
Лейси поручили собрать и упаковать в коробки все вещи и бумаги, оставшиеся после шестнадцатилетней работы Джейн в «Скарсдейле», чтобы кабинет смогла занять Ханна Сатклифф, которая заинтересовалась и им, и лучшими авторами Джейн.
Лейси поставила на стул пустую коробку и начала перебирать вещи Джейн, понимая, что ищет объяснение высокомерию и надменности бывшей шефини. Перебирала осторожно, даже опасливо: во-первых, потому что вещи принадлежали Джейн, во-вторых, из страха, что бывшая шефиня неким образом застигнет ее за этим занятием и накажет.
Ханна с Кэшем хором уверяли, что это невозможно, да и Джейн сейчас наверняка ходила по собеседованиям, но Лейси чувствовала: ее внутренний механизм «бей или беги» в полной боевой готовности.
На столе ничего интересного не попалось. Старая кружка, набитая ручками и карандашами, электрический подогреватель, бумага для заметок, испещренная злыми каракулями Джейн, почти засохшее растение, которое от нехватки света согнулось пополам. Все это немедленно отправилось в коробку.
Лейси выдвинула верхний ящик стола и сперва решила рассортировать содержимое: канцелярские принадлежности вроде скрепок, стикеров и красных карандашей она оставит, а все личное сложит в коробку. Личных вещей оказалось очень немного – ни тебе сувениров, ни снимков. Неужели Джейн не фотографировалась со знаменитостями, которых редактировала? Лейси обнаружила лишь служебки, списки внутренних телефонов, производственные графики, мятые обертки и так далее.
Почему Джейн, бесспорно талантливый редактор, так презирала писателей? Почему мучила окружающих? Даже серийные убийцы не рождаются преступниками – значит, и у Джейн Дженсен имелись мотивы.
Лейси встала из-за стола и повернулась к шкафу с книгами, которые Джейн редактировала в последние годы. В основном там хранились свежие произведения лучших авторов «Скарсдейла» – Джейн как-никак была ответственным редактором. Книги Лейси перебирала с благоговейным трепетом и радовалась, что участвует в их создании. Она теперь младший редактор и ждет не дождется очередного литературного «алмаза», чтобы отшлифовать его до бриллиантового блеска.
На нижней полке обнаружилось несколько экземпляров «Брани на вороте», и Лейси почувствовала восторг вперемешку с разочарованием, как всегда, когда слышала об исках и встречных исках, связанных с этой книгой. Несмотря на разоблачение Кристен Колдер, или, скорее, благодаря ему, «Брань на вороте» до сих пор поднималась в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». До сих пор поговаривали об изъятии книги из продажи из-за споров об авторском праве. Сама Лейси считала, что терять столь прибыльную книгу ни в коем случае нельзя.
В глубине души девушка верила, что можно найти решение, которое устроит все стороны, и при этом не изымать книгу из продажи. После звонка Мэллори Сент-Джеймс решимости у Лейси значительно прибавилось, но, стоило ей заговорить о компромиссе, Ханна и Кэш в один голос заявляли, что это фантазия. Только разве не фантазии, помноженные на упорство, спасли «Брань на вороте» от безвестности? Вдруг такая же фантазия, порожденная нестандартным мышлением, удержит книгу на полках?
Об этом и размышляла Лейси, когда в углу нижнего ящика обнаружила потрепанную рукопись. «Одна жизнь, одна мечта» – было выведено на титульном листе крупным старомодным шрифтом. Ниже стояло имя автора. Лейси прочла его и обмерла: «Джина Джонстаун». Наверняка псевдоним «той-что-не-должна-быть-названа». Сопроводительное письмо, прикрепленное к титульному листу, датировалось 1983 годом. Примерно в это время Джейн и появилась в «Скарсдейле».
Любопытная Лейси перелистала рукопись, пробегая глазами абзац за абзацем, сцену за сценой. При упоминании «пульсирующего мужского достоинства» главного героя девушка поморщилась, но попадались и вполне приличные эпизоды. В целом рукопись показалась Лейси неплохой, однозначно лучше большинства опусов, которые ей всучила Джейн. Отдельные главы получились хорошими – но, увы, недостаточно хорошими для публикации.
Письма-отказы, приложенные к рукописи, только подтвердили оценку Лейси. Уважаемые нью-йоркские редакторы хором говорили, что Джейн не следует бросать нынешнюю работу. К совету Джейн прислушалась, но обиду явно не забыла.
Выходит, Джейн из зависти унижала писателей, вместо того чтобы им помогать? Неужели зависть в итоге превратилась в горечь и злобу, которую она изливала на окружающих?
Лейси разгладила и скрепила страницы, а письма-отказы положила сверху – пусть Джейн видит, что рукопись читали. Девушка быстро заклеила коробку. «Так это затаенная злоба расшатала психику? – думала она. – Или, наоборот, расшатанная психика превратила зависть в нечто уродливое?» Лейси прилепила стикер с адресом. Какая разница, что было причиной, а что следствием! Впрочем, сплетен о несостоявшейся литературной карьере Джейн она не хотела. Дело не в причине, заставившей Джейн унижать писателей и подчиненных, а в самом факте унижений.
Лейси вынесла коробку из опустевшего кабинета. Хватит думать о Джейн, лучше поразмыслить о том, как спасти «Брань на вороте»! Звонок Мэллори Сент-Джеймс навел на мысль, что остальные писательницы тоже хотят достичь соглашения.
Погруженная в размышления, Лейси занесла коробку в лифт и спустилась в комнату для почты. Вдруг старое доброе упорство удержит «Брань на вороте» на полках? Упорство плюс немного любви и заботы…
* * *
В воскресенье утром Фэй дождалась, пока Стив уедет в церковь, и лишь тогда встала под душ, уложила волосы, подкрасилась и надела заранее приготовленный костюм, черный в тонкую полоску.
Фэй припарковалась на зарезервированном месте церковной стоянки, мысленно прокручивая в уме свою речь. Впрочем, четкого плана не было: повторять заученные фразы совершенно не хотелось. Фэй решила: сегодня она выступит экспромтом, прислушается к голосу сердца, а не рассудка.
Когда она переступила порог церкви, камеры уже работали, а большинство прихожан расселись по местам. У массивных дверей современного религиозного центра Фэй на секунду застыла, собирая волю в кулак. Она помогала строить эту церковь и делала все, чтобы приход мужа рос и развивался. Сама она мечтала не об этом, но хотела, чтобы осуществилась мечта Стива.
Фэй подняла голову и расправила плечи, как бы говоря самой себе: «Забыть проще всего, не смей это делать! Церковь основали, чтобы творить добро и помогать нуждающимся». У Фэй получилось и то и другое, и никто, включая родную дочь, не в праве ее осуждать.
Фэй направилась к скамье, где сидела ее семья, и прихожане затихли. Она чувствовала их пристальное внимание, отвечала на редкие улыбки и приветствия. Увы, подавляющее большинство знакомых демонстративно опускали глаза: мол, мы тебя не видим и видеть не желаем.
А вот и нужная скамья! По внезапно воцарившейся тишине Сара и ее муж поняли: что-то не так, – и обернулись. В Сариных глазах мелькнуло удивление, и она схватила мужа за руку, словно ища поддержки. Вокруг зашептались, только Фэй не обращала внимания. Она заняла свое обычное место в первом среднем ряду и стала смотреть на кафедру. Вскоре со стороны алтаря показался пастор Стив и бодро зашагал к кафедре. Хор запел первый гимн. Прихожане встали.
Фэй сначала показалось, что служба затягивается, а через секунду – что, напротив, идет слишком быстро. Прихожане поглядывали на нее, очевидно, гадая, выступит ли она в конце службы, когда к микрофону приглашают всех желающих.
Когда Стив не работал на камеру и не обращался к Богу вместе с прихожанами, его взгляд то и дело останавливался на жене. Фэй и Сара читали молитвы, пели с хором, молчали во время проповеди, но старательно игнорировали друг друга.
Наконец истекли долгие минуты медитации, пастор Стив открыл «свободный микрофон», которым обычно заканчивалась служба, и спросил, есть ли желающие выступить.
Вокруг снова зашептались. Фэй встала, глядя прямо перед собой, поднялась к алтарю и прошла к свободной кафедре. Ни записей, ни четких мыслей она не приготовила и, глядя в лица прихожан, обратилась к Богу с безмолвной молитвой: «Помоги мне высказаться просто и ясно. Пожалуйста, помни, что по-своему я тебя люблю».
Приблизился красный огонек камеры, и Фэй, не дожидаясь подсказки, начала:
– Многие прихожане, в том числе и члены моей семьи, расстроились, узнав, что под псевдонимом Шэннон ЛеСад я пишу романы о плотских наслаждениях. – Она сделала паузу, увидев, как переглядываются собравшиеся. – Они неоднократно просили меня извиниться перед всеми вами, так как считают, что я совершила нехороший, даже постыдный, поступок. – Фэй дождалась, когда Сара поднимет на нее глаза. – Я начала писать под псевдонимом Шэннон ЛеСад, чтобы отправить детей в колледж и помочь строительству этой самой церкви. Я не раскаиваюсь ни в одном написанном мной слове. – Фэй оглядела собравшихся: кто-то сидел с каменным лицом, кто-то демонстративно отвернулся, но подавляющее большинство слушали с неподдельным интересом. Фэй не собиралась никого переубеждать, она хотела только высказаться. – Я не верю, что Господь осуждает романы о физической близости между любящими друг друга людьми. Когда-то мой муж тоже их не осуждал. Не знаю, когда их начала осуждать моя дочь, ведь мы учили ее терпимости. – Фэй снова остановилась, но на этот раз не взглянула ни на Стива, ни на Сару. – Во Второзаконии сказано: «Не бойтесь лица человеческого, ибо суд – дело Божие»[4]4
Ветхий Завет, Книга Второзаконие, глава 1.
[Закрыть]. Думаю, некоторые наши прихожане и прихожане других церквей взяли на себя роль верховного судьи, которая принадлежит Богу. Не верю, что Господь поручил нам судить то, что другие делают, думают, чувствуют, пишут или читают.
Слова текли сами собой, причем с каждой секундой все быстрее. То же самое случалось, когда Фэй писала: она распахивала душу и изливала чувства на чистую страницу.
– Я извиняюсь за то, что так долго хранила тайну. Понимаю, мое откровение стало шоком для родных и близких, которым кажется, что я их предала. Простите, мне очень, очень жаль!
Стив неподвижно стоял за соседней кафедрой. Он спокойно встретил ее взгляд, но о чем думал, Фэй не знала. Она напомнила себе, что пришла не покаяться, а объясниться.
– За книги Шэннон ЛеСад я извиняться не намерена. Как и за то, чего мы добились с их помощью.
Стив не сводил с нее глаз, но упорно молчал. В огромной церкви воцарилась полная тишина – ни шороха, ни шепота, ни скрипа скамей. Фэй представила, как пять миллионов телезрителей замерли у телеэкранов, как они обдумывают ее слова и ждут продолжения.
Сара сидела потупившись, но Фэй не знала – от стыда или от смущения.
Ну вот, она сказала все, что хотела. Можно уходить. Нужно только сдержать слово и заглянуть в класс к Бекки. Потом стоит позвонить подругам, извиниться и, с Божьей помощью, все им объяснить. Еще неплохо бы связаться с той приятной девушкой из «Скарсдейла», как ее, Лейси Сэмюэлс?
В церкви до сих пор царила жутковатая тишина. Напоследок кивнув камере, Фэй спустилась с подиума и решительно зашагала к двери. После «исповеди» на душе стало легче, сознание прояснилось, только проход между рядами показался бесконечным, словно от двери ее отделяло миль двадцать. Фэй дошла почти по половины, когда звенящую тишину нарушил голос пастора Стива.
– Моя жена – храбрейшая из всех женщин, которых я знаю, – убежденно заявил он. – И все сказала правильно.
Фэй обернулась. Пастор Стив стоял в луче «солнечного» прожектора и смотрел не в камеру, а на нее.
– Мне нужно извиниться перед ней и сказать «спасибо». – Теперь пастор говорил голосом настоящего Стива. – Фэй права: судить – не наша привилегия. – Он посмотрел на Сару. – Так же как жечь книги и критиковать то, что читают другие. – Стив снова взглянул на Фэй, и ее сердце наполнилось нежностью, любовью и бесконечной благодарностью Господу, который не только услышал ее молитвы, но и ответил на них. – Фэй была права, когда сказала, что я не желаю слышать и знать правду. Любить человека значит любить его со всеми недостатками и правдой, которую порой непросто принять. С тайнами, которых удобнее не знать. – Стив протянул к Фэй руки, и камера крупным планом показала, как она поднимается на подиум, чтобы вместе с мужем прочесть заключительную молитву.
Достучалась ли до сердца дочери, Фэй не знала, а ей еще с подругами объясняться… Не беда – главное, начало положено.
Фэй Труэтт замерла в руках мужа, пока тот обращался к Господу от своего имени, ее имени и имени всех прихожан.
Когда молитва кончилась, Фэй опустила голову и зарыдала.
Глава 44
Написать хорошую книгу все равно что нырнуть на глубину и не задохнуться.
Ф. Скотт Фицджеральд
– Таня! – позвала из гостиной Труди. – Скорее сюда, ты должна это увидеть!
Тем воскресным утром Таня проснулась после десяти и еще добрых полчаса лежала в постели и притворялась спящей. Теперь, едва вернувшись с работы, она ложилась спать, точно решила восполнить дефицит сна.
Таня понимала: нужно искать третью работу, чтобы компенсировать потерянный писательский гонорар. «Брань на вороте» из продажи не изъяли, только Таня очень сомневалась, что получит причитающуюся ей сумму. «Маска» присоединилась к совместному иску против «Скарсдейла», но, если не нанять агента, защищать свои интересы придется самостоятельно.
Несмотря на долгий сон, Таня становилась все раздражительнее. В закусочной они с Бреттом лишь кивали друг другу – ни словом не перекинулись после того, как Таня категорически отвергла его помощь. Приглашение на воскресный ужин Бретт не отменил, и Лоретта с Кристал умоляли согласиться, но при одном упоминании Адамсов у Тани слипались глаза.
Когда дочери спрашивали: «А когда мы снова пойдем к Адамсам?» – Таня обрывала их гневным: «Не донимайте глупыми вопросами!» Не объяснять же, что она боится Бретта, потому что он ей очень симпатичен. Что ни в коем случае нельзя мечтать о жизни в его уютном доме с соблазнительными запахами с кухни. Ведь если Бретт Адамс взвалит на себя часть ее ноши, она расслабится и больше никогда не соберется.
– По телику показывают твою подругу! – снова закричала Труди.
В пижаме и тапочках Таня поплелась в гостиную, беззвучно проклиная Труди, а заодно и весь мир.
Труди смотрела «Час молитвы» с пастором Стивом.
– Это же твоя подруга? – уточнила мать. – Та, что эротику пишет? Я смотрю этот канал исключительно ради пастора Стива. Настоящий красавец!
Таня села на диван и подалась вперед, чтобы разглядеть зернистую картинку на экране их древнего телевизора. Судя по виду, Фэй не хандрила сутки напролет в пижаме и тапочках. Аккуратная стрижка и черный в тонкую полоску костюм делали ее похожей на директрису. Все присутствующие на службе, включая красавца проповедника, смотрели ей в рот.
– Небось жалеешь, что связалась с ней и с двумя другими? Они же на произвол судьбы тебя бросили!
Таня промолчала. Она наблюдала, как Фэй кивает оператору, как Стив сжимает ее в объятиях, читая последнюю молитву.
– Полагаться ни на кого нельзя, – продолжала Труди, – иначе проблем не оберешься. Я с колыбели тебя этому учила. Родную дочь, конечно, не бросишь, да только я не хотела, чтоб ты слишком на меня полагалась. Ну… – Труди замялась. – Вдруг бы я не выдержала и с места сорвалась?
Таня замерла, потом медленно отвернулась от экрана, от Фэй Труэтт, склонившей голову в молитве, и посмотрела на мать. Труди украдкой глотнула апельсинового сока, по случаю воскресенья наверняка сдобренного водкой. Слушать, как собственная мать признается, что хотела тебя бросить, – это не для слабонервных! С другой стороны, разве Таня об этом не догадывалась?
– Хорошо, что ты не послушала, когда я толкала тебя к Бретту Адамсу. Таким, как мы, никогда не везет. Может, у этих все всегда идет по плану, – Труди кивнула на экран, где в стоп-кадре застыли Фэй и Стив Труэтт, – а у нас – нет. – Труди хлебнула «отвертки». – Боль каждый прячет и глушит по-своему, – рассуждала она. – Я – с помощью выпивки. А что, очень быстрый и надежный способ… Ты, – Труди показала стаканом на Таню, – забывалась работой и детьми.
Таня схватила пульт и выключила телевизор. Какого черта мать валит себя и ее в одну кучу?! Разве Таня всю жизнь не доказывала, что она не такая, как Труди?
Таня хотела вернуться в спальню, только Труди болтала без умолку.
– Я тут подумала, и знаешь, что получается? Мои… хм, проблемы сделали тебя сильнее. Это я научила тебя твердо стоять на ногах.
Оказывается, депрессия не самое страшное! Сейчас Таня чувствовала себя в сто раз хуже, чем несколько минут назад. Теперь апатия сменилась негодованием. Труди что, последние мозги пропила, раз считает себя хорошей матерью?
– Значит, ты стала безвольной пропойцей, чтобы закалить мой характер?
– Честно говоря, планов я не строила, – потупилась Труди. – Все само собой вышло.
Тане хотелось плакать, как Фэй по телевизору, хотелось рыдать в голос, выть – что угодно, только бы заглушить жуткую сердечную боль.
– Правильно делаешь, что показываешь Кристал и Лоретте: никому доверять нельзя. В один прекрасный день девочки тебя за это поблагодарят.
– Ах, мама! – Таня почувствовала, что все ее жизненные принципы летят к черту. Она из кожи вон лезла, чтобы не повторять ошибок матери, а сама преподала дочерям тот же урок? Нет, она слышать об этом не желает, и думать тоже!
Бретт сказал, она его боится. Боится рискнуть. Боится к себе подпустить. И он совершенно прав.
Мысли неслись бешеным потоком, и Таня, не усидев на диване, вскочила.
– Думаешь, я права, что перестала писать, когда «Маска» разорвала договор? Думаешь, без договора и пробовать не стоит? Не стоит написать роман, допустим, под вымышленным именем и предложить другому издательству?
Таня нервно мерила гостиную шагами и бомбардировала мать вопросами, хотя прекрасно знала, как она ответит.
– Думаешь, мне не стоит встречаться с Бреттом – а мне он очень нравится! – из страха, что разочаруюсь? Думаешь, не стоит браться за что-то новое, потому что может не повезти?
От горькой обезоруживающей правды Тане стало трудно дышать. Надо же, всю жизнь хотела быть не такой, как Труди, а превратилась в ее копию за минусом лености и пристрастия к спиртному. Дочерей она учит тому же, чему мать учила ее.
Не дождавшись формального «да» от матери – оно, впрочем, и не требовалось, – Таня вылетела из гостиной и распахнула дверь трейлера.
– Собирайтесь, мы идем к Адамсам! – крикнула она девочкам, которые играли на улице. – Я одеваюсь.
Таня вытащила сотовый и набрала номер Бретта, затем бросилась в спальню и, пока раздавались гудки, достала из стопки чистого белья нужные вещи.
– Это я! – выпалила она, когда Бретт наконец ответил. – Я передумала. Если приглашение в силе, мы с девочками придем.
– Приглашение, конечно же, в силе, – отозвался Бретт. – Это ведь Таня Мейсон, заявившая, что я внушаю ложное чувство защищенности?
– Пенять женщине на старые ошибки не по-джентльменски, – заявила Таня. – Когда приду, поговорим и об этом, и о другом.
За двадцать минут Таня успела принять душ и одеться. Вообще-то Труди она брать с собой не планировала, но настырная мать увязалась за ними.
У Адамсов девочки отправились в комнату Валери, Труди занялась блоком из шести бутылок «Будвайзера», а Таня выволокла Бретта на крыльцо. По пути из дома она репетировала предстоящее объяснение, а теперь не могла вспомнить, с чего хотела начать. Таня точно знала одно – негативизм матери не отравит ей жизнь и детям она его не передаст.
Бретт такой милый, восторгается ею и открыто об этом говорит. Он прекрасный отец, интересный собеседник, а в постели – настоящий ураган. Даже если их отношения не навсегда, что страшного? Даже если он решит уйти – ничего страшного, она справится. Почему бы после долгих мытарств не насладиться приятной компанией? Разве она не заслужила немного счастья?
Бретт насмешливо смотрел на нее и, казалось, едва сдерживал улыбку. При иных обстоятельствах это бы Таню покоробило, но сейчас все мысли были о том, что и как сказать.
– В общем, я решила, что мы может встречаться, если захотим.
– Угу, – отозвался Бретт.
– Это не значит, что ты будешь командовать, а я превращусь в безмозглую куклу. Никаких обмороков, хлопанья ресницами и прочих глупостей.
– Угу.
– Если отношения не сложатся, ничего страшного, это еще не конец света, – твердо проговорила Таня.
– Согласен целиком и полностью.
– А ты ничего не скажешь?
– Ой, у меня тоже есть право голоса? – притворно удивился Бретт и наконец улыбнулся, а Таня толкнула его в плечо. – Подними правую руку и повторяй за мной.
Таня не пошевелилась, тогда Бретт сам поднял ее руку.
– Я, Таня Мейсон, – начал он и подождал, пока Таня не сдалась и не повторила свое имя, – торжественно клянусь…
Бретт многозначительно поднял брови, и она проговорила:
– Я торжественно клянусь…
– Что позволю Бретту Адамсу…
Он знаком велел повторить, и Таня послушалась.
– …время от времени устраивать мне сюрпризы, готовить, присматривать за моими дочерьми…
Таня закатила глаза, но послушно повторила.
– …и не стану упрекать его в том, что он пытается сделать меня зависимой и/или по гроб жизни ему обязанной.
Таня повторила конец фразы, расплываясь в улыбке.
– И да поможет мне Бог!
К удовольствию Бретта, Таня повторила и последнее обещание и опустила руку. Бретт целую минуту смотрел на нее, поигрывая ямочками на щеках.
– Думаешь, стоит скрепить клятву поцелуем? – спросил Бретт, по-прежнему улыбаясь.
– Думаю, да, – ответила Таня, которой хотелось именно этого. – Если ты не считаешь, что надежнее проколоть себе палец и расписаться кровью.
К счастью, Бретт так не считал. Он поднял Таню на руки и крепко поцеловал, не хуже, чем герои ее романов. Таня неожиданно поняла, о чем хотела бы написать новую книгу.
Еще она подумала, что, вероятно, есть способ связаться с Кендалл, Фэй и Мэллори – может, через Лейси Сэмюэлс? – и не перелопачивать события, из-за которых они поссорились.
* * *
Когда Мэллори вошла в «Пятнистую свинью», Крис уже сидел за одним из лучших столиков в глубине обеденного зала. Его пристальное внимание Мэллори почувствовала чуть ли не с порога, но, вглядевшись в лицо мужа, поняла, что какая-то часть его души для нее закрыта. Крис казался абсолютно невозмутимым. Он поднялся, отодвинул стул и подождал, пока она сядет.
Откуда такая нервозность? Руки Мэллори дрожали так, что пришлось держать их на коленях. Модный ресторан она выбрала за теплую, непринужденную обстановку. Неужели рассчитывала, что чужая энергия и веселье развеют мрачные мысли?
– Даже не знаю, как тебя называть, – начал Крис, когда оба уселись. – Представь, каково было понять, что собственная жена скрывала от меня свое настоящее имя!
Мэллори расстроенно кивнула, услышав в его голосе боль, которую причинила сама.
– Представляю. – Она заставила себя заглянуть Крису в глаза. – Очень жаль, что правда открылась тебе при таких обстоятельствах!
Крис промолчал, а Мэллори отчаянно захотелось сбежать. Извиниться, признать, что погубила их брак, и махнуть на все рукой. «Неразрешимые разногласия» звучит куда лучше «невыполнения супружеских обязанностей».
Одна загвоздка: жизни без Криса Мэллори не представляла. Только не сейчас, когда все остальное рухнуло и она наконец поняла, что успех и финансовое благополучие нужны ей только в комплекте с Крисом.
Официант принес хлеб и принял заказы на напитки. Он был очень милый, а хлеб – теплый и ароматный, но Мэллори не терпелось остаться наедине с Крисом и излить душу.
– Я поняла, что к писательству меня тянуло отчаянное желание контролировать свою неконтролируемую жизнь.
Подробности ее тайной биографии Крис наверняка слышал по телевизору или читал в газетах – пересказывать смысла не было, – но Мэллори хотелось, чтобы он понял ее мотивы.
– Видишь ли, писатели всемогущи. Это единственная гарантированная награда за мучительно долгие часы работы над книгой. Неизвестно, станет ли писатель богатым и знаменитым, зато он вправе решать, кто из его героев выживет, кто умрет; кто добьется успеха, а кто нет. – Мэллори улыбнулась. – Представь, как манит такая власть человека, прошедшего через то, что выпало на мою долю. – Она отвела взгляд, тщательно подбирая каждое слово. Эти слова были важнее всех ею написанных. – Когда мы встретились, мысленно я уже была Мэллори Сент-Джеймс. Марисса умерла вскоре после моего восемнадцатилетия и не оставила после себя ничего достойного внимания. Не девушка, а сгусток страха, неуверенности и… слабости. От одного взгляда на нее любой нормальный мужчина, даже добродетельный сэр Галахад[5]5
Один из рыцарей круглого стола.
[Закрыть] вроде тебя, сбежал бы без оглядки.
Крис не возразил и, как показалось Мэллори, немного оттаял.
– Поверить не могу, что женился на женщине, которую совершенно не знал.
Принесли салат, и Крис начал есть, а Мэллори к своей порции не притронулась: разве в таком состоянии она сможет жевать и глотать?
– Настоящую меня ты знал. Ты знал меня такую, какой я решила стать. Ты не знал лишь о моем прошлом.
Мэллори не представляла, изменит ли что-нибудь эта исповедь: сможет ли Крис ее простить, да и захочет ли. Глядя в его глаза, она поняла, что не случайно изображала своих героинь сильными и решительными. Дело не в знании спроса и не в деловом чутье. Мэллори создавала сильные образы из желания верить, что для успеха вполне достаточно находчивости и силы воли, которыми ее героини были наделены с избытком. Еще Мэллори верила в спасительную силу любви, а сейчас отчаянно хотела верить в счастливый конец.
