Текст книги "Бестселлер по случайности"
Автор книги: Венди Уэкс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
Глава 41
Критиков сравнивают с теми, кто выходит на улицу после боя и добивает раненых.
Элинор Липман
Самолет приземлился в международном аэропорту Хартсфилд-Джексон в семь вечера, а к половине восьмого Кендалл получила багаж в зале прилета и встретилась с Кэлвином. От шока и усталости она не чувствовала ничего, кроме тугого узла беспокойства, образовавшегося внизу живота еще перед утренней записью.
Кэлвин уложил сумки Кендалл в багажник «БМВ» и повез ее из аэропорта на север по шоссе номер 85. Дорога до Атенса, расположенного к северо-востоку от Атланты, занимала около полутора часов.
За окном мелькал хорошо знакомый пейзаж. Кендалл пыталась осмыслить страшные события уходящего дня – неожиданную атаку Кристен Колдер, еще более неожиданные разоблачения и крах дружеских отношений с Мэллори, Фэй и Таней.
Больше всего ее волновал предстоящий разговор с детьми – придется объяснять вещи, непонятные ей самой.
Кендалл закрыла глаза и попыталась успокоиться.
– Дозвонился до близнецов? – спросила она Кэлвина. – У меня так и не получилось.
– Дозвонился, – кивнул Кэлвин. – Они здорово злятся на нас обоих. На меня за то, что я – цитирую Мелиссу – «полный кретин, у которого мозги не в голове, а в головке», на тебя за то, что не объяснила, какой я кретин. Сама Мелисса во время шоу была на занятиях, но подружки по общежитию сидели у телевизора и потом описали ей все в подробностях.
– Что же это такое?! – простонала Кендалл. – С прошлой конференции «ВИНК» чувствую, что попала в кошмарный сон, и никак не могу проснуться.
– Прекрасно тебя понимаю, – вставил Кэл.
Кендалл повернулась к нему и смерила пристальным взглядом, чего давно намеренно не делала. Рубашка мятая, на галстуке жирное пятно. Господи, да ему стричься пора!
– Что значит «понимаешь»? – переспросила она.
Кэлвин пожал плечами, но гораздо менее уверенно, чем прежде.
– Все получается совсем не так, как я ожидал.
От гнева у Кендалл даже апатия отступила.
– Как трогательно! – процедила она. Кэлвин густо покраснел – Кендалл искренне надеялась, что от стыда. – Только не вздумай сказать, что твой уход из семьи подкосил тебя так же, как меня. Или как детей подкосит… Не смей, слышишь?
На миг Кэлвин перестал следить за дорогой и взглянул на Кендалл. Свет мелькающих за окном фонарей озарял его впалые щеки.
– Теперь понимаю, что ошибся, – промямлил он. – Я… Мелисса права: я думал не головой.
Кендалл зажмурилась, не желая слушать, какая часть тела управляла его мыслительным процессом. Для Кэлвина существовало лишь два варианта – голова и головка. Когда же он перестал прислушиваться к зову сердца?
– А теперь ты головой думаешь? – уточнила она.
– Лора и вся эта… затея – большая ошибка, – тихо произнес Кэлвин. – Жалею, что с ней связался. – Кэлвин сглотнул. – Я не должен был этого делать.
Фары едущих на запад машин то и дело освещали его лицо. Яркий свет и тьма. Правда и последствия.
Кендалл догадалась, что сейчас услышит очередную порцию ненаучной фантастики, на которую этот день оказался столь щедр.
– Кендалл, мне очень стыдно! Правда, стыдно. Хочу, чтобы все стало как раньше. – Кэлвин сделал паузу, ожидая какой-то реакции. Ее не последовало, и он запел дальше, только Кендалл чувствовала, что песня сочиняется на ходу.
– Давай сегодня же начнем все сначала! – Судя по тону, Кэлвин уговаривал не только ее, но и себя. – Я попрошу у детей прощения. И у тебя тоже! – поспешно добавил он.
Кендалл догадалась: перед ней Кэлвин извиняться не планировал, считал, что уговаривать не придется, и наверняка верил, что она каждый божий день молится о его возвращении.
– Что случилось с Лорой? – поинтересовалась Кендалл. – Как она относится к твоему… желанию начать все с чистого листа? – От усталости едва удалось наскрести желаемую дозу сарказма (ключевое слово не «едва», а «удалось»).
– Мнение Лоры меня не волнует. – Кэлвин пожал плечами, и Кендалл представила, как девять месяцев назад он говорил то же самое любовнице, отмахиваясь от затурканной опостылевшей жены. – Все кончено, – объявил Кэлвин таким тоном, словно о подобных мелочах и упоминать не стоило. – Хочу, чтобы мы снова жили вместе. Я уверен, и дети о том же мечтают.
Кендалл повернулась к окну. После всех сегодняшних испытаний самоуверенность Кэлвина казалась булавочным уколом. Кэлвин считал, ему достаточно сказать: «Прости, ошибся!» – словно не тот шампунь в супермаркете купил. А уж если прибавить: «Давай забудем о случившемся», – жена с радостью примет его обратно. «И ведь еще пару месяцев назад вышло бы именно так!» – с ужасом подумала Кендалл.
Они четверть века вместе, а Кэл совершенно ее не знает и узнать не пытается: лень.
Кендалл зажмурилась, вспоминая боль и потрясения последних девяти месяцев: крах карьеры и распад семьи выбили ее из привычной колеи и столкнули в пропасть отчаяния. Она ведь сама не верила, что выкарабкается, однако выкарабкалась…
Кендалл открыла глаза, чувствуя, что поняла главное. Она слишком полагалась на подруг и зациклилась на электроинструментах, но справилась. Душа в шрамах и синяках, зато Кендалл жива и стала куда сильнее, чем прежде.
Кэлвин терпеливо ждал ее ответа и, судя по выражению лица, строил дальнейшие планы. Кендалл мешкала: ей не хотелось, чтобы ответ стал непроизвольной реакцией на эти планы или глупой попыткой отомстить.
Нет, она не ошибается. Страшно портить отношения с детьми, неизвестно, как жить без Фэй, Мэллори и Тани, но справляться без Кэлвина она уже научилась. Без него быть собой куда проще, чем с ним. Да и слово «дом» ассоциируется уже не с семейным гнездом в пригороде Атланты, а с горной фермой и бесконечной тишиной, периодически нарушаемой визгом циркулярной пилы.
Кендалл решительно покачала головой.
– За последние девять месяцев я твердо усвоила одно: притворство до добра не доводит. – В глазах Кэлвина она прочла искреннее удивление. – Нашему браку конец. Но мы навсегда останемся родителями Джеффри и Мелиссы. Дети страдать не должны.
В Атенсе они провели сорок пять нелегких минут. Близнецы не пытались ни понять родителей, ни простить. Зато они заявили, что молчание матери так же отвратительно, как решение отца бросить семью. Самым гадким дети считали то обстоятельство, что правду им пришлось узнать из шоу Кристен Колдер.
– Даже разговаривать с вами не хочу! – раздраженно заявила Мелисса. – Представить только: Кристен Колдер перетряхивала грязное белье нашей семьи! – По щекам девушки струились злые слезы.
Джеффри был менее эмоционален, но не менее обижен.
– Весь колледж узнал о вашем разводе раньше, чем мы с Мелиссой. Думаете, приятно?
На этом разговор закончился.
На обратном пути опустошенная Кендалл спала. Когда Кэлвин привез ее домой – перед началом промотура она оставила свою машину в гараже, – Кендалл упала на кровать Мелиссы и закрыла глаза. Завтра с утра она вернется на ферму и залижет раны. Хотелось надеяться, что дети сменят гнев на милость и все-таки ее выслушают.
* * *
Поздно вечером Мэллори вернулась в свой особняк, надела пижаму, легла в постель, но тут же поняла: заснуть не получится, как ни старайся.
Их скандальное разоблачение на шоу Кристен Колдер обсуждалось во всех новостях и стало главной темой программы «Энтертейнмент тунайт». Лено и Леттерман дружно подшучивали над ее тайным прошлым. Комик Конан О'Брайан придумал целый номер о том, что заставляет жену пастора писать эротические романы. «Сколько писателей нужно, чтобы создать один роман?» – вопрошали ведущие еще одного сатирического шоу.
Утром Мэллори наложила обильный макияж и надела темные очки, чтобы скрыть разрушительные последствия минувших суток. Увы, первая же фраза ее агента, когда они встретились в ресторане, прозвучала совершенно неутешительно:
– Выглядишь так, словно всю ночь не спала. Впрочем, чему удивляться?! – Патриша Гилмор всегда говорила то, что думала. Раньше Мэллори считала это положительным качеством.
– Как у нас дела? – спросила Мэллори, чувствуя, что в желудке образуется комок. – Все плохо?
– Угу, – кивнула Патриша. – «Патридж энд Портман» хочет взыскать со «Скарсдейла» процент прибыли; думаю, что и «Маска» тоже. «Глас верующего», издательство Фэй Труэтт, потребует в ближайшее время изъять книгу из продажи. Короче, грядут долгие судебные разбирательства. Литературные обозреватели и блоггеры только тебя и обсуждают. Сплошной негатив. Крупные ритейлеры поговаривают о сокращении заказов.
– Как по-твоему, почему я молчала все эти годы? – с горечью спросила Мэллори. – Люди не хотят знать правду. Если знают, они на части тебя рвут. Им нужна красивая сказка и обязательно…
– Мэллори, – перебила Патриша, – правда о твоем прошлом читателей не отвратила. Думаю, теперь, когда ты рассказала, через что прошла, поклонников и фанатов даже прибавится. Люди проникнутся к тебе, как прониклись к Миранде, твоей героине в «Брани на вороте». – Патриша сделала паузу, чтобы смысл ее слов дошел до Мэллори, но та их даже слушать не желала, не то что осмысливать. – Читателям нравится думать, что они знают своих любимых авторов. Все эти годы они верили в твой растиражированный образ, а теперь злятся и чувствуют себя обманутыми.
Слова Патриши стучались в сознание Мэллори, но не могли в него проникнуть.
– Я прекрасно понимаю их чувства, – подытожила Патриша. – Десять лет с тобой работаю, а теперь выходит, что совершенно тебя не знаю.
Голос Патриши звенел от горечи и разочарования. А ее упреки… Примерно то же самое говорили Таня, Фэй и Кендалл. Мэллори представила, каково было Крису узнать о ее тайном прошлом от посторонних. Небрежное «Ба, да ты жену свою не знал!» или даже восхищенное «Молодец, настоящей звездой стала, с таким-то прошлым!» ранили бы его в самое сердце.
Крис честно объяснил, что хочет больше внимания с ее стороны, и, не получив такового, ушел из дому. Что он чувствует теперь, когда понял, как мало знает свою жену? Об этом Мэллори даже думать боялась.
– Послушай, Пат, – начала она, – ты здорово мне помогаешь, только ведь стараешься не бесплатно, а очень неплохо зарабатываешь. Извини, но что говорить людям, а чего не говорить – исключительно мое дело.
– Уже нет, – загадочно улыбнулась Патриша.
Когда подошел официант, Патриша заказала яичницу и тост, а Мэллори – только кофе: ее мутило, и есть было страшно.
– Хочешь, скажу, как быть дальше? – спросила Патриша.
– Не надо, – буркнула Мэллори. Хотелось одного – доползти до своей кровати и накрыться с головой одеялом. Она бы поговорила с Кендалл, Фэй и Таней, но они поссорились. Крах дружбы оставил в душе зияющую рану, рядом с той, что появилась после ухода Криса.
Мэллори со звоном поставила чашку на блюдце. К восемнадцати годам она потеряла все самое дорогое, но руки не опустила. Сейчас она куда старше и куда пессимистичнее. Она научилась сочинять счастливые финалы, но не научилась воплощать их в жизнь.
– Понимаю, ты расстроена, – сказала Патриша. – Пару дней вполне можешь рыдать, жалея себя, несчастную. – В голосе Патриши появилось сочувствие. Мэллори подняла голову и сжала ладони коленями, чтобы не дрожали. – Хотя, знаешь, мне тут звонили из «Патридж энд Портман», – вкрадчиво проговорила Патриша. – Их пиарщики хотят, чтобы ты вела блог. Покайся, пооткровенничай с читателями, душу им излей. Пиарщики составляют примерный список сайтов и график твоих «откровений»…
Мэллори уже качала головой. Интуиция подсказывала, что нужно лечь на дно, успокоиться, взять себя в руки…
– Они шутят.
Официант долил кофе и принес яичницу и тост. Патриша окинула Мэллори невозмутимым взглядом.
– Мэллори, читателей лучше не злить. Твои продажи уже сокращаются. Самому звездному писателю не пожелаешь допустить серьезного падения!
– Не дай Бог, продажи сильно упадут! – с горечью воскликнула Мэллори. – «Патридж энд Портман» сделает меня козлом отпущения – именно так в «Скарсдейле» поступили с Кендалл.
Патриша набросилась на завтрак, а Мэллори едва пригубила кофе. Казалось, всех близких она уже растеряла, а теперь в издательстве хотят, чтобы она бежала за читателями и молила: «Не бросайте меня! Ну пожа-а-а-а-луйста!»
– Знаешь, все могло быть и хуже, – заявила Патриша, запивая тост из цельнозерновой пшеницы апельсиновым соком. – Ты могла оказаться на месте Фэй Труэтт. Или директора ее издательства. – Патриша сокрушенно покачала головой. – Или ее мужа, харизматичного пастора Стива.
* * *
С мужем Фэй не разговаривала со вчерашнего шоу Кристен Колдер. Стив звонил из Калифорнии столько раз, что вспоминать не хотелось, но Фэй не брала трубку. Обсуждать случившееся по телефону не было никакого желания. Разоблачение Шэннон ЛеСад требовало разговора с глазу на глаз.
Прогуляться бы сейчас, поехать хоть куда-нибудь! Увы, Фэй не могла выйти из дому: шумная толпа репортеров со вчерашнего вечера караулила ее на подъездной аллее. Утром Фэй включила новости, увидела собственный дом с плотно зашторенными окнами и услышала рассуждения о том, что «Фэй Труэтт от всех прячется». Что пишут в «Чикаго трибюн», она понятия не имела, а встречаться с папарацци и выяснять не собиралась.
От звонков, на которые Фэй ответила, настроение испортилось окончательно. Ровно в десять утра позвонила агент и сообщила, что «Глас верующего» разорвал договор с ней сразу после шоу и намерен через суд взыскать упущенную прибыль.
Даже «Шалунья», издательство, печатавшее Шэннон ЛеСад, не одобрило признания Фэй. Новость о том, что их лучший автор – супруга известного пастора, в издательстве сочли «сексуально деморализующей»; такого выражения Фэй еще не слышала. Якобы поклонники ЛеСад чувствуют себя обманутыми и сбитыми с толку. Руководство «Шалуньи» боялось, что продажи теперь начнут стремительно падать.
Когда определитель высветил номер Сары, Фэй тут же сняла трубку – и услышала, что дочь вовсе не намерена поддерживать ее в трудную минуту.
– Как ты могла так со мной поступить?! – вместо приветствия завизжала Сара. – Так меня унизить?!
В голосе дочери было столько злобы, что Фэй содрогнулась.
– Никогда тебя не прощу! Никогда!
– Сара, милая, – начала Фэй, – ты не понимаешь…
– И понимать не хочу! Меня тошнит при мысли, что ты писала такую мерзость! Тошнит!
– Приезжай, и я все объясню. Возьми с собой Бекки, чтобы…
– Ты впрямь думаешь, что я впутаю дочь в эту историю? – Сара сделала паузу, чтобы Фэй прочувствовала ее осуждение и угрозу. – У меня больше нет матери, а у Бекки нет бабушки! – Сара повесила трубку, но Фэй успела расслышать ее жалобные всхлипы. От резкой боли в сердце стало трудно дышать.
Фэй оставила трубку рядом с базой. Страшно хотелось позвонить Мэллори, Тане или Кендалл, но эта дверь наглухо закрылась.
Не зная, на что решиться, Фэй расхаживала по дому как загнанный зверь. Едва перевалило за полдень, на крыльце заскрипели шаги – вернулся муж.
– Ты понимаешь, что натворила? – вместо приветствия спросил Стив тоном родителя, разговаривающего с неразумным ребенком, или физически полноценного взрослого, обращающегося к инвалиду. – Я сейчас объясню, – не дождавшись ответа, проговорил он. – Ты поставила на карту все, что мы создали: нашу церковь, мое пасторство, свои благотворительные проекты. Все!
Фэй чувствовала, что муж отчаянно сдерживается. На его правом виске билась жилка, правая щека дергалась, но он не кричал.
– Все, что мы создали, оказалось на грани краха потому, что ты решила писать порнографию.
– Это не порнография! – машинально ответила Фэй.
– Мои прихожане считают иначе. – Стив смотрел на жену и словно не узнавал ее.
К своему вящему ужасу, Фэй поняла, что тоже его не узнает. Прежде она видела Стива, своего мужа, в обличье пастора Стива. Сейчас перед ней стоял холеный вылощенный телепроповедник, а муж безвозвратно исчез.
– А как насчет тебя? – спросила Фэй. – Тебе самому не интересно узнать, что я пишу и почему?
– Было бы интересно, доверься ты мне прежде, чем выступить на национальном шоу. Твоя тайная жизнь… и признание на всю страну демонстрируют полное неуважение к моей церкви и всему, что мне дорого! – Руки Стива сжались в кулаки, глаза смотрели строго, даже неумолимо, будто из их с Фэй отношений неожиданно исчезло все тепло.
– Ты так не думаешь! – прошептала Фэй. – Я помогала создавать «Клирвью» потому, что тебе это дорого. – Она прищурилась, но не от злобы и обиды, которые раздирали душу, а в попытке разглядеть настоящего Стива.
– А сейчас ты решила собственноручно все разрушить, – процедил Стив.
– Неправда! – Фэй попятилась от мужа, отчаявшись разглядеть то, что сохранилось за благообразным фасадом пастора Стива.
– Неужели?
Фэй сильно обидело и разочарование, большими буквами написанное на лице Стива, и готовность ее осудить.
– Рядом с Шэннон ЛеСад тебе жилось вполне комфортно, – напомнила Фэй. – Она отправила твоих детей в колледж, помогала строить церковь, заработала стартовый капитал для благотворительных проектов. – Фэй смотрела в глаза Стива, по-прежнему надеясь разглядеть мужчину, за которого она вышла замуж. – А как насчет нашего искрометного секса? – Она улыбнулась, но ответной улыбки не дождалась. – Никогда не удивлялся, почему нам в постели становится все лучше, хотя с возрастом у большинства пар получается наоборот?
Глаза Стива вспыхнули, но лицо ничуть не смягчилось. Губы превратились в тонкую, еще более категоричную, по мнению Фэй, полоску.
– Да, рядом с Шэннон ЛеСад тебе жилось комфортно, а в подробности ты не вникал. – Фэй стиснула зубы, стараясь не зацикливаться на своем разочаровании. – Знаешь, почему я тебе ничего не рассказывала? – спросила Фэй, поняв наконец истинную причину своего многолетнего молчания. – Потому что ты не желал слушать. Не желал слушать ни о чем, что не соответствовало образу супруги пастора, застегнутого на все пуговицы!
Стив не стал ни оправдываться, ни спорить.
– У меня нет времени на пространные рассуждения, – сухо и холодно проговорил он. – Сейчас нужно свести к минимуму негативные последствия. Мои прихожане в смятении, зато репортеры налетели как стервятники и пируют. Нам нужно сделать совместное заявление.
Лишь тогда Фэй поняла, как сильно харизматичный пастор подавил настоящего Стива Труэтта. Муж захотел бы понять ее побуждения и чувства. Он счел бы их важными уже потому, что они важны для нее.
Пастор стремился лишь уладить и загладить то, что могло повредить его репутации и расстроить его прихожан. Одной из проблем, которую следовало срочно уладить, стала она, его супруга.
Глава 42
Все, что не убивает, делает нас сильнее. А после на этом можно построить сюжет.
Тапани Багге
По утрам Тане не хотелось просыпаться. Труднее и труднее становилось вовремя заступать на смену в закусочной «Даунхоум», а ведь, казалось, она генетически приспособлена к этой работе. Да что говорить, сама жизнь стала невыносимо трудной!
Через день после возвращения из Чикаго позвонила Дарби и с сожалением сообщила, что «Маска» расторгает договор. Разумеется, ни об участии в антологии, ни о привилегиях самой продаваемой писательницы речь уже не шла.
– Таня, мне очень жаль, – искренне проговорила Дарби. – Этим летом, перед конференцией в Атланте, я хотела взять тебя на Аппалачскую тропу. А еще… – Дарби откашлялась. Добрейшая душа, она жила в постоянном страхе, что об этом все узнают. – А еще ты одна из самых популярных и самых приятных в общении писательниц «Маски». – Дарби снова откашлялась, и Таня представила, как ее редактор ерошит короткие белокурые волосы. – Я буду скучать.
Таня повесила трубку и осталась один на один с правдой – она больше не профессиональная писательница. Теперь она всего-навсего официантка в закусочной и администратор в прачечной. Таня машинально взяла сотовый. Надо позвонить Кендалл. Или Мэллори. Или Фэй.
Ой, да они же бойкотируют друг друга! Таня закрылась в уборной трейлера и долго рыдала.
К концу недели Танины постоянные клиенты стали косо на нее смотреть. Таня понимала: нужно срочно взять себя в руки, не то всех распутает, но собраться никак не получалось.
– Солнышко, я заказывал бифштекс и яичницу, – осторожно проговорил Джейк Хэрроу.
– Что? – рассеянно переспросила Таня, мысли которой крутились вокруг разоблачения Фэй и слухов об ее отказе извиниться перед прихожанами «Клирвью» и «покаяться». Накануне вечером Таня просматривала сайты книжных клубов и увидела новые сообщения в блоге Мэллори вместе с целой волной читательских откликов. Мнения разделились: половина пишущих прощали Мэллори нежелание откровенно говорить о личной жизни, половина чувствовали себя обманутыми и клялись, что больше не купят ни одной книги Мэллори/ Мариссы.
– Я, конечно, не спец, – продолжал Джейк, – но, думаю, на тарелке у меня хэш из солонины. Щедро политый кленовым сиропом! – обиженно добавил он.
– Черт! – выругалась Таня, взглянув на тарелку Джейка. – Простите, я немного… – К ее ужасу, глаза заволокло слезами.
– А я, э-э-э, кофе заказывал. – Водитель-дальнобойщик, сидевший рядом с Джейком, растянул губы в извиняющейся улыбке, хотя извиняться следовало Тане. – По-моему, это кола. – Он скорчил выразительную гримасу и пододвинул стакан к Тане. – Причем диетическая.
– Господи, простите! Я… – Таня потянулась за тарелкой и стаканом, но их перехватила возникшая словно из-под земли Белль.
– Таня, сходи на кухню и приведи себя в порядок! – велела она, одним взглядом добавив: «И поживее». – Я позабочусь, чтобы Джейк и Грэм получили то, что любят. – Белль вручила Тане тарелку со стаканом и обратилась к завсегдатаям: – Сейчас мы все уладим. Позавтракаете за мой счет!
Таня услышала, как Джейк с Грэмом отказываются, но оба были явно довольны и удивлены щедростью Белль. Поговаривали, что в середине семидесятых она подарила клиенту пластинку жвачки, но Белль от этих слухов всегда открещивалась.
Таня выскребла хэш в помойное ведро, поставила тарелку со стаканом в лохань для мытья посуды, устроилась на табуретке возле черного хода на кухню и стала гадать, почему чувствует себя такой усталой и подавленной, если больше не просиживает до рассвета за ноутбуком и каждую ночь спит по целых семь часов.
Подошел Бретт и прислонился к высокому металлическому стеллажу с консервами в больших банках. «Верх» – прочла Таня на банке, маячившей над его макушкой. Всю неделю Таня избегала или подчеркнуто игнорировала Бретта, но сегодня сил вообще ни на что не хватало.
– Выглядишь так, будто тебя взрывом оглушило, – проговорил он.
– Кто, я? – переспросила Таня. Ну вот, ослабила самоконтроль и сразу попала в дурацкое положение. Если Бретт ее пожалеет, она и пошевелиться не сможет!
– Ты, черт подери! – Бретт скрестил руки на мускулистой груди. – Всю неделю ходишь как в трансе, будто не понимаешь, кто ты и откуда. – Он внимательно смотрел на нее – старался заглянуть в душу. – Что случилось?
– Ничего, кроме того что я опозорилась на национальном телевидении, потеряла подруг и работу, да еще разозлила Труди, объявив на весь мир, что она алкоголичка и никудышная мать.
– Рода действительно получилась не слишком симпатичной, – отметил Бретт, в очередной раз удивив Таню.
– Ты… прочел «Брань на вороте»? – Таня подняла глаза на Бретта. Не иначе он шутит. – Когда?
– Как только мама сообщила, что один из героев – я.
– Ну давай! – простонала Таня. – Подколи меня, подай в суд, заяви, что я не имею права предавать огласке события твоей жизни и использовать их в художественном произведении. – «Каков наглец! – подумала Таня. – Лыбится, когда моя жизнь летит под откос».
– Когда тебя называют «диким красавцем», мысли подать в суд почему-то не возникает. Я, конечно, краснел, читая про свои сексуальные подвиги, но… – Бретт пожал плечами. – Наверное, это цена славы.
– Смотри не лопни от гордости! – посоветовала Таня. Она злилась, но, как всегда с Бреттом, чувствовала любопытство вперемешку с возбуждением. – Хотя, пожалуй, тут я сама виновата.
Бретт захохотал и показался Тане еще красивее. Господи, ну почему он так хорош собой?!
– Жаль, что «Маска» расторгла договор: твои главы в «Брани на вороте» просто великолепны. Впрочем, уверен, ты легко найдешь другое издательство. Тебе обязательно надо заниматься литературным творчеством! – Бретт снова пожал плечами, на этот раз давая понять, что иначе и быть не может.
– Сейчас в издательском бизнесе я персона нон грата. «Маска» расторгла договор, значит, мне придется либо больше вкалывать на этих двух работах, либо искать третий источник дохода. Поэтому писать у меня не получится, даже если очень захочу. – Таня умолчала о том, что без советов и помощи подруг писать будет мучительно трудно. Вероятно, она сможет себя пересилить. Только хочет ли она этого?
– Если дело в деньгах, я мог бы…
– Нет-нет, спасибо! – Таня энергично замотала головой. – Я справлюсь, без посторонней помощи обойдусь.
Бретт как-то странно на нее посмотрел.
– Ну и характер! Принять дружескую помощь вовсе не значит расписаться в собственной никчемности или слабости. Если переживаешь за человека, то по возможности стараешься помочь. А у меня есть такая возможность.
– Спасибо, Бретт, ты очень славный. Но я не хочу ни от кого зависеть.
– Мы все от кого-нибудь да зависим.
– А я не завишу и впредь не намерена. – Таня заглянула Бретту в глаза. Как бы ей хотелось принять его помощь и верить, что не придется об этом жалеть! Увы, она знала, чем такое чревато. – Стоит на кого-то положиться – случается катастрофа, – глухо проговорила она. – Человек внушает тебе ложное чувство защищенности, делает вид, что заботится о тебе и никогда не бросит. Только все это ложь! Труди произвела меня на свет и с тех пор по собственной воле палец о палец ради единственной дочери не ударила. С Кайлом, моим бывшим мужем, получилось так же. «Таня, крошка, ни о чем не беспокойся! Зачем столько работать? Я позабочусь о тебе и девочках». А потом удрал на очередные гонки – там пахло не пеленками, а машинным маслом! Время от времени он вспоминает, что у него двое детей, и присылает мне пятьдесят баксов. По-твоему, мне следовало ему верить? – Таня разошлась настолько, что не остановилась бы, даже если бы Бретту было что сказать, а он слов подобрать не смог. – Потом я встретила Мэллори, хотя по-настоящему ее зовут иначе. И Фэй – разумеется, она тоже не та, за кого себя выдавала. И Кендалл – она ничего о себе не придумывала, но слишком привязала меня к себе. Эти трое спасли меня, разглядели во мне писателя и человека. Я считала их лучшими подругами и наставницами. – Таня грустно улыбнулась, уверенная, что раз чувствует себя глупой и жалкой, значит, так и выглядит. – Они стали моими «сестрами». – Таня разрыдалась, чего не следовало делать ни в коем случае. – Где же они сейчас, когда мой мир рушится? Я их потеряла! – воскликнула она, ненавидя свой хнычущий голос. Лучшие подруги не потрудились даже объяснить мне, кто они такие! Зачем мне снова наступать на те же грабли?
Какая она идиотка: рыдает на кухне закусочной! Бретт думал, все так просто? Думал, скажет: «Вот он я», – и она повиснет у него на шее, а потом лишится чувств от восторга?
– Затем, что нам хорошо вместе, – ответил он. – Затем, что я не твоя мать, не бывший муж и не подруги-писательницы. Затем, что если я даю слово, то стараюсь его сдержать.
Таня покачала головой и быстро вытерла слезы. Как здорово было бы поверить Бретту…
– Никогда бы не подумал, что ты трусиха! – холодно проговорил Бретт. – Строишь из себя сильную и бесстрашную, а сама боишься мне поверить!
Тане хотелось возразить, бросить вызов, назвать его самоуверенным хлыщом, только Бретт был прав. Она отчаянно цеплялась за жизнь и рисковать не желала.
Хватит с нее боли и страданий! Повторений не нужно.
* * *
За три с лишним недели, прошедшие с приснопамятного шоу Кристен Колдер, на долю Фэй Труэтт выпало столько неодобрения, что хватило бы на целую жизнь. Дочь отказывалась с ней разговаривать и не позволяла навещать внучку. Муж, практически растворившийся в ипостаси пастора Стива, приходил и уходил. Они жили в одном доме, спали на одной кровати, иногда перекидывались парой слов, но по-настоящему не общались.
Фэй, всегда считавшая себя деятельной, понятия не имела, что делать дальше.
Впервые за тридцать лет Фэй не поджимали сроки, обещания и договорные обязательства. Ее не привечали в церкви, которую она помогала строить, а почувствовав неловкость сотрудников и волонтеров приюта «Радуга», она перестала бывать и там.
Больше всего хотелось позвонить Мэллори, Кендалл и Тане: поговорить о том, что случилось и, возможно, случится дальше, – но Фэй стыдилась своего многолетнего молчания о Шэннон ЛеСад и все глубже увязала в болоте отчаяния.
Она, всегда чем-то занятая, теперь целыми днями расхаживала по дому либо гуляла в Ботаническом саду и по Лейк-шор-драйв.
В среду, во время одной из таких прогулок, зазвонил сотовый. Фэй почти перестала брать его с собой, потому что звонки сошли на нет. Увидев на дисплее номер Сары, она искренне понадеялась на примирение, но в трубке раздался не осуждающий голос дочери, а тоненький голосок внучки.
– Бабуля? – испуганно пролепетала девочка. – Ты где? Почему в гости ко мне не приходишь?
Фэй застыла как вкопанная. В голосе Бекки было столько боли и обиды, что стало трудно дышать.
– Привет, солнышко! Как я рада тебя слышать!
– Но где ты? – жалобно переспросила девочка. – Я так соскучилась! Ты меня больше не любишь?
– Бекки, милая, ну конечно, люблю! – Фэй глотала непрошеные слезы. Ей стало стыдно: надо же было так все запустить! Конфликт с Сарой – это одно, а страдания внучки – совсем другое. – Просто я… много работала, хотя вполне могла тебе позвонить. – Фэй сделала паузу, догадавшись, что пятилетняя Бекки впервые позвонила самостоятельно. – Солнышко, где ты? Кто-то набрал тебе номер?
– Няня помогла, – призналась Ребекка. – Я показала ей список этих… екстренных телефонов, а там твой номер. Маме говорить не буду. Она в своей… йогурт-школе. – Повисла тишина: девочка задумалась. – А не сказать правду значит обмануть?
Вот так вопрос! Еще недавно Фэй считала, что ответ отрицательный, что ее сомнительные средства оправдываются благими целями, что грех умалчивания не столь тяжек, сколь грех откровенной лжи. Но это же чистой воды рационализация, прикрытие для трусливых, которым только бы делать что вздумается и не отвечать за последствия. Да и правду Фэй сказала, лишь стремясь выгородить Кендалл и Мэллори, а не по велению сердца.
– Бекки, от мамы лучше ничего не скрывай. Обязательно скажи, что мы с тобой разговаривали, – посоветовала Фэй. – Я так по тебе соскучилась! Знаешь что? – Ступора как не бывало – Фэй начала строить планы, обдумывать и размышлять. – В воскресенье мы с тобой встретимся в церкви. После службы я загляну к тебе в воскресную школу, и мы поговорим.
