Текст книги "Знак Змееносца(СИ)"

Автор книги: Ватутин Алексеевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

   Когда-то, более двух тысяч лет назад тут находилось капище древних Балтов, восходящих к латенской культуре, точнее, впитавших в себя весь древний мистицизм северных кельтов. В последствии тут селились племена вятичей, которые так же не остались равнодушными к этому месту, и так же использовали его. Почти до двадцатого века в истории Земли, племена вятичей сохраняли древние языческие обряды, хотя уже многие их соплеменники давно исповедовали христианство. В частности любопытен был их обычий, так называемого "трупосожжения", то есть манера сжигать трупы сородичей, способ, привнесенный арийскими и прочими кочевыми народностями из районов Ирана и Индии. Так вот, прах с костями, вятичи помещали в глинянный сосуд, расписанный древними охранными рунами, после чего такой сосуд водружался на специальный деревянный столб, который вкапывали у дороги. Иногда эти стволы украшали ликами древнеславянских богов. По все вероятности, загробный путь человека, видился тогда таким же путем, вечным движением души умершего меж мирами, потусторонними обиталищами Великих Богов. Скорее всего идея деревянного столба, увенчанного сосудом с останками человека возникла из элементов культуры друидов, которые поклонялись священным деревьям.

   Позднее это место было заброшено, и потеряло своё былое значение: вокруг ставили бытовые постройки. Архитектор Жилярди в 1802 году возводивший Мариинскую больницу неподалёку, называл это место: "Чёрный двор".

   Когда в тридцатом году двадцатого века пролетал над столицей на правительственном самолёте Иосиф Сталин с Лазарем Кагановичем – по легенде он посмотрел на пустующее место и изрек: – Почему такое мэсто пустует? Надо тут построить что-то... что-то сильное, болщое...

   Правда есть и другая точка зрения – идею воздвигнуть на этом месте театр пришла знаменитому Глебу Бокию, "Красному Тарквемаде", как его называли некоторые за глаза. Правда он об этом знал и, по слухам искренне обижался, объясняя своим аппонентам, что великая сила непознанного должна служить на благо Советской страны. Глеб Иванович, с точностью корифея игры в бильярд расчитал комбинацию – высказав свою идею при Лаврентии Берии, который как раз в тот момент привлёк внимание генсека, он знал, что тот на ближайшей встрече со Сталиным, тот обязательно выдаст ее за свою, либо поделится ей с Кагановичем. Каганович тогда тоже находился в фаворе Вождя и Отца народов. В свою очередь, человек не глупый, хоть и своенравный Сталин поймет, откуда пришла мысль, так как общался с Бокием не раз и похвально отзывался о его методах, соответственно и скромность оценит и даст проекту "зеленый свет". Глеб Иванович, возглавлял на тот момент не только специальный шифровальный отдел ОГПУ СССР. Так же, он являлся членом тайного оккультного ордена ЕТБ (Единое Трудовое Братство), который занимался изучением "интуитивных" технологий, воздействующих на мозг человека, аномальными явлениями и прочими перспективными технологиями. В частности, в 1926 году, под эгидой ЕТБ состоялась экспедиция Николая Рериха на Тибет, в составе которой, под видом монгольского ламы присутствовал не безызвестный Яков Блюмкин – агент ОГПУ, посланный собирать секретную информацию о древних учениях, и участвовать в свержении Далай-ламы XIII. Свержение провалилось...

   И так, возвращаясь к театру, точнее, к его зданию. Бокий, к тому моменту владел достаточной информацией, для создания в Москве оккультного сооружения, не уступающего в масштабах и силе древним храмам. Верно выбранное место, нужный размер и форма, собранное необходимое количество артефактов, могли дать поразительный эффект. Выбранное им место, пропитанное древним мистицизмом, являло собой трещину земных пород, глубокого залегания, которая искажала электромагнитные линии поля планеты. Если построить на этом месте крупное каменное здание, пятиконечной формы в горизонтальном сечении, верно сориентированное по "линиям Леи", то есть лептонным потокам, можно сконцентрировать огромные объёмы энергии. И в древности, в этом районе часто возникали анимальные явления: в частности, выход из недр концентрированных плазмоидов, которые могли перемещаться в пространстве и времени, а главное, имели возможность влиять на людей, их мысли и самочувствие, или просто быть грозным наступательным или оборонительным оружием: этим свойством часто пользовались древние жрецы, хотя и не понимали всей сущности явления. Тогда ещё не знали о ЭОЛах – энерго– образующих личностях: это было известно только древнейшим, допотопным цивилизациям, угасшим с приходом последнего ледника.

   Во время войны (а театр строился в период с 1934 по 40 год), считалось, что лучи этой "звезды" направлены в сторону пяти московских вокзалов. Совпадение ли это, или же не совсем, но Бокий и эксперты из ЕТБ ставили задачи более глобальные. Новый Храм должен был ориентироваться на древние центры тех самых цивилизаций: один луч показывал направление к древнему центру царства Гипербореев, второй, на легендарную Атлантиду, третий направлен в сторону Аравийского полуострова, где существовал легендарный город Ирам Многоколонный, четвёртый же, проходил по современным на тот момент границам Индии и Китая, указывая на погибшую культуру Лемурии. Пятый, указывал на истоки легендарной Агарты, на северо-востоке Евразии, народы которой, по легендам, переселились позднее в район Тибета, основав подземное государство мудрейших правителей. Так же, лучи Нового Храма пересекали точкаи радиационных полюсов Ван Алена.

   Ну а как реализовать службы и инициации в Новом Храме, если в Советской России официально, религия была под строгим запретом? Конечно же, сделать театр, где люди перевоплощаются в героев или злодеев, где идёт, близкая к шаманству работа, и огромное выделение эмоциональных энергий. Кстати сказать, и артефакты вятичей в древних кувшинах, и амулеты, всё было собрано в глубоком подвале пятиконечной формы, для усиления энергии "концентратора" здания. Бокий считал, что и речка Напрудная и храм Иоанна Воина, что в Екатерининском парке – всё это даёт идеальные условия для нового Храма.

   Глеб Иванович уже имел в кармане проект, созданный архитекторами Каро Алабяном и Василием Симбирцевом. Театр считался уникальным сооружением своей эпохи: первый небоскрёб Москвы – 65 метров, естественный стилобат древнего капища, сложная и изощрённая архитектура, включающая в себя огромное количество лестниц, переходов, коридоров и тайных помещений. Многие актёры театра, проработавшие в нём по двадцать и более лет, признавались, что так и не изучили всех его помещений, а известный драматург и писатель Григорий Горин, даже заблудился в нём.

   Под уникальной вращающейся сценой снимался один из эпизодов культового советского фильма "Кин-дза-дза". Одна из интереснейших актрис той эпохи, Фаина Раневская, ушла из театра со словами: – "Я не играю на аэродромах!": настолько сцена и пространство театра поражали своими размерами.

   Первые изображения пятиконечной звезды известны ещё с три тысячи пятисотого года до нашей эры, найденные на глиняных табличках, в развалинах древнего шумерского города Урук. Египтяне называли пентаграмму "звездой псоглавого Анубиса", бога врачевания, покровителя усопших и одного из судий Загробного Мира. В Вавилоне (откуда родом Владыка его (Бебила) Нимрот, настолько верили в спасительную и охранную силу пятиконечной звезды, что чертили её на лавках, и складах, чтоб уберечь ценности от грабителей. Так же и вавилонские цари использовали её в своих печатях, как символ одного человека, покорившего четыре координаты – стороны света (возможно об этом знал и сам Сталин).

   Древние греки называли её "пентальфа": "пять букв альфа" – потому, что в эту фигуру вписывались именно пять первых букв греческого алфавита, а пифогорейцы считали её символом пяти изначальных элементов: воды, огня, воздуха, земли и духа. Пифагор утверждал, что пентаграмма, или, как он её называл, гигиея (в честь греческой богини здоровья Гигиеи), представляет собой математическое совершенство, так как скрывает в себе золотое сечение.

   Древние евреи почитали её на ряду со "звездой Давида", и называли обе фигуры "Печать Соломона", так же, считалось, что пятиконечная звезда олицетворяет "Пятикнижие" – священные тексты Моисея.

   У саамов русской Лапландии пятиконечная звезда считалась универсальным оберегом, защищающим оленей, – основу жизненного уклада большинства северян.

   В Эпоху Возрождения, Леонардо да Винчи вписал в пентаграмму силуэт своего знаменитого "витрувианского человека" – голова, руки и ноги.

   Многие тысячелетия, этот символ означал защиту и мудрость, целостность мировосприятия. Но тут в Европе возникла святая инквизиция, которая, борясь с "пережитками язычества", переименовала звезду в "Ногу ведьмы", а её перевёрнутый (двумя лучами вверх) вариант, вписывался с подачи Элифаса Леви, в главный символ сатанизма – сигил Бафомета: голову Чёрного Козла, олицетворяющего падшего ангела Сатанаила.

   Русский царь, Николай I своим указом от 1 января 1827 года ввёл звёзды на эполетах офицеров и генералов, 29 апреля 1854 года звёзды были добавлены на погоны. После февральской революции эти знаки были отменены. В Советской России под ней подразумевалось единство мирового пролетариата всех пяти континентов Земли: пять концов звезды – пять материков планеты. Красный цвет – цвет пролетарской революции, он должен был объединить все пять континентов единой целью и единым началом. Большая советская энциклопедия давала такую трактовку этому символу: "...красная пятиконечная звезда... – символ конечного торжества идей коммунизма на пяти континентах Земного шара...". Таким образом, красная звезда – знак Коминтерна.

   В общем – становится ясно, что именно этот символ, был избран для Нового Храма Искусств: и позитивная, и негативная его суть устраивала молодое советское государство, точнее, его тайных идеологов. В общем, хаос стал возникать во всём мире, в понимании древних принципов и символов – вспомним свастику, измаранную нацизмом, символ солнцеворота, и странный поступок товарища Войкова (в честь которого названа станция московского метрополитена), коий, после расстрела царской семьи начертал пентаграмму. Начало двадцатого века было суетливым...

   В общем, даже зная подоплёку всей истории Нового Храма, сложно однозначно трактовать его. Только одно можно сказать с большой долей вероятности: не могло сложиться иначе, в данном месте, и в те времена... По тому и сказано было в начале: место это имело странное воздействие. Иногда, человек, попадавший в этот район, словно уходил в себя, и мог запросто, будучи в здравом уме, и трезвой памяти, оказаться возле станции метро "Новослободская", а то и вовсе уйти к Савёловской. Случалось, даже просто попасть в аномальную зону пространства-времени. После этого люди уже не возвращались обратно...

   Возможно, я слишком подробно описываю это место, но поверьте, у нас не много специалистов по 20-му веку, и эти данные удалось раздобыть с большим трудом, так что минимальное присутствие самолюбования тут обусловлено. К тому же, как показалось нашим аналитикам из "ЦеРБеРа" – это даст ключ к пониманию событий, происходивших в дальнейшем.

   В прочем, простила нас редакция, и Вы, уважаемый читатель, простите (не верное использование стилей – прим. редакции)!

   Это был вторник, 20 марта, 2012 года. Прошло два дня с тех самых загадочных событий, возле поликлиники номер двадцать два.

   В тот день, по иронии судьбы, отмечался Всемирный День Астрологии, а с астрономической точки зрения был День Весеннего Равноденствия.

   К тому времени, театр уже назывался "Театр Российской Армии". Так вот, прямиком к нему, со стороны Институтского переулка, с ритмическим шумом подволакивая ногу, одетый в грязные лохмотья, и, наверняка пахнущий не приятными запахами, ковылял бездомный. В руках он сжимал потёртый, жёлтого цвета полиэтиленовый пакет, с огромной надписью "Распродажа в Стокман!". Время было раннее, около пяти утра, и, не смотря на загруженность центра города, прохожих и автомобилей, почти не было...

   – Ну, с Катькой-то у меня ничего нету, я тебе отвечаю!

   Рядом со входом в Екатерининский парк, прямо напротив Суворовской площади, возле ларька "Крошка-Картошка", сидел на асфальте довольно не трезвый человек, и разговаривал с вороной. Ворона внимательно слушала его, нагнув голову вбок, склевывая длинным, неторопливым клювом, кусочки ржаного хлеба, которыми человек, делился с птицей, сам заедая ими короткие глотки из коричневой пластиковой бутылки, с сорванной этикеткой. Он поморщился после очередного глотка, вытер нос грязным рукавом джинсовой куртки. Ворона же, внезапно повернув голову на семьдесят градусов против часовой стрелки, высунув из раскрытого клюва язык, прошипела:

   – Он приближается, Айзор: я чувствую его.

   Пьяница, не меняя сморщенного выражения лица, делал вид, что смотрит в горлышко бесформенной бутылки.

   – Ох, Катька-катька... Каларати, ступай за ним скрытно, на расстоянии, – прошептал он, почти не шевеля губами, и, на мгновение, его зрачки осветились голубоватым сиянием.

   – Да, брат мой!

   – Не рискуй понапрасну...

   – Да, брат мой...

   – Книга у него, забери или узнай, кто за этим стоит...

   Взмахнув крыльями, ворона поднялась над Суворовской площадью, а пьяница, прислонившись к ограде парка, казалось, уснул...

(Продолжение штурма больницы)

   Около сорока минут рабочие молчали. Молчали и бессмертные. Дрезина неслась по длинной галерее, потолком которой являлась часть огромной трубы газопровода. Мелькали будки компрессоров, из которых, будто ветви, тянулись жёлтые трубы, с редкими "плодами" красных вентилей.

   По всей вероятности, именно эта галерея соединяла центральную часть Нуванэми с внешней границей гигантского рва.

   Вот кончились те, немногие тускло-желтоватые фонари, и наступил мрак. Светилась только приборная доска дрезины и нашлемные фонари рабочих. И вдруг, вдалеке показалась полоска яркого света. Дрезина подкатила ближе, и все увидели, что это прорези в стенах галереи, которые давали свет днём, для экономии энергии. Теперь ехать стало интереснее – правда снаружи были видны в основном отвесные каменные стены гигантского рва, к которым изредка лепились стальные лестницы, заканчивающиеся поржавевшими люками, навесными наблюдательными пунктами, вокруг которых, как и галерее вились трубы, входящие в какие-то агрегаты, подвешенные над пропастью.

   На одной из площадок слепящим пятном сверкал огонёк сварочного аппарата – рабочие копошились вокруг стоек одной трубы. Со скрежетом и стоном поворачивалась стрела огромного подвесного крана, с контейнерами, закреплёнными на канате – они лениво покачивались. Неожиданно, мимо спикировал довольно крупный Сирин, громко выкрикнув что-то не разборчивое, и с шумом взмахнув кожистыми крыльями, он (она?) исчез за бортиком галереи.

   Но вот дрезина вновь въехала во мрак тоннеля, послышался гулкий стук колёс, отражённый от стен, и за поворотом уже тускло сияли фонари.

   Скорость движения стала постепенно снижаться – впереди, из кофейного полумрака показались створы огромных металлических ворот с гермозатворами. А по краям их, возвышались гигантские мохнатые статуи, покрытые серой свалявшейся шерстью. Именно в этот момент и стала очевидна разница между людьми и бессмертными: люди не сильно-то и отреагировали, им было привычно, хотя, возможно и страшнее, а бессмертные знали, что они тут гости незваные, они внимательно разглядывали фигуры. Это были сторожевые псы Мута. Их обличие напоминало лабрадоров, только ростом метров около восьми. Кобели... Да, причиндалы внушительных размеров... Они сидели симметрично, подобно двум статуям. То, что они живые, было понятно только по чуть качающимся, бледно-розовым языкам, больше напоминающим вывешенное на балконе одеяло: они шумно дышали, в глазах их отсвечивали оранжевые блики, а в воздухе стоял не очень приятный запах...

   – Чем они их кормят? – Шаба поморщилась.

   – Ой, лучше тебе не знать этого, моя богиня, – ответил Нимрот, – да, мне бы таких рассадить по границе Бебила – хрен кто сунется.

   Он начал возиться на узкой скамейке, активируя свои доспехи вновь, но уже на малой мощности.

   Собаки замерли, подобрали языки, и, наклонив головы в сторону дрезины, чуть оскалились, но молча. И хвосты их не шевельнулись.

   Марк остановил двигатель, и выпрыгнул из дрезины, двинувшись в сторону контрольно-пропускного сканера, держа в руках магнитный пропуск

   А Нимрот, встал во весь рост – вогнутые чаши на его доспехах сияли нежно голубым светом. В руке он держал небольшой серебристый свисток, почти как тренер в спортзале.

   – Милые дамы, заткните уши, – он поднёс свисток к губам и принялся в него дуть.

   Любой человек, не услышал бы никакого звука, но органы слуха бессмертных во много крат превосходят человеческий слух, по количеству диапазонов волн. Сам Нимрот, хоть и не был Древним Бессмертным, всё же одел звукопоглощающие наушники, а Шаба и Анат, крепко прижали ладони к ушам.

   Морды собак расслабились, языки снова вывалились из открытых пастей, а головы вернулись в прежнее положение – интерес к пришельцам у них абсолютно пропал. Было немного жутко наблюдать за их медленными и плавными движениями – эти звери непредсказуемы.

   Какое-то время, Нимрот ещё дул в свисток, а Шаба пихала его кулаком в ногу.

   Действия Марка возымели последствия – на стене зажёгся проблесковый красный маяк, и раздался трёх тоновой сигнал.

   Ворота заскрежетали, вырвались из поршней струйки пара, и с лязгом и шипением, они стали разъезжаться в разные стороны, открывая за собой ветвящиеся стрелками рельсы... Раздался грохот – створки зафиксировались в каменных пазухах.

   – Говорят, что где-то тут живёт ещё один Древний Страж, – почтительно прошептала Шаба, – Предвечная Агнесс.

   Все промолчали, глядя по сторонам, как огромные неподвижные мохнатые силуэты двинулись назад, в багровом мерцании маяка.

   А дрезина проплыла дальше, в черноту скалы Нуванэми...

   – Так это и есть генераторная? – волосы Анат трепетали на тёплом ветру, поднимающимся по стенам огромного круглого каменного колодца. Они стояли на сетчатом металлическом ржавом балкончике на высоте, примерно метров пятидесяти, а вверх было и того больше.

   По краям колодца шли фермы бокового обслуживания с подъемниками и з-D интерфейсами консолей управления. Вокруг ни одной живой души.

   По центру же шли рядами внушительных размеров стеклянные кольца, чуть запылённые снаружи. Было видно сквозь мутноватое стекло, как внутри них вращаются по кругу яркие светящиеся фиолетовые шары, от чего весь колодец был погружён в тёмно-синий полумрак. Всё это издавало изрядное гудение, на низких частотах, и глаза с трудом привыкали к темноте, после взгляда на ядро головного генератора Нувонэми.

   – Я вас умоляю: она самая, – кивнул Нимрот.

   – Грамотно Мут использует технологии, – с завистью произнесла Шаба, – с одной стороны у него зоо-псионика, с другой, не стандартные источники энергии. Я вот, например, такую модель генератора в первый раз вижу.

   – Ага, – кивнула Анат, – это, мне кажется одна из моделей плазмоидного генератора, только какая-то не обычная. Но при этом, подружка, всё предельно экономно: в галерее для света окна прорезаны, ржавчина и голые каркасы, двигатели на вагонетках слабенькие, зверей, наверняка эктоплазмой кормит, и отходами всякими...

   – Судя по запаху, больше отходами, – поморщился Нимрот.

   – Даже людей для работ использует, вместо сервов, потому, что человеческий труд менее затратный...

   – Жестокий, циничный и практичный тип, – Шаба поджала губы, – типичный злодей.

   – Это-то да, – согласилась Анат, – но такие, как он, мастерски плетут интриги, и неплохо захватывают власть.

   Могло показаться, что в нотках её голоса промелькнула зависть.

   – Значит, мы обязаны его остановить! – Шаба сняла шлем, и её золотистые волосы рассыпались по плечам.

   – Естественно! – Анат выкатила глаза, давая понять, что именно за этим она и пришла.

   – Милые дамы, – деликатно прокашлялся Нимрот, – я надеюсь, вы, таки, помните наш уговор? Мы стараемся никого не убивать, А Йамму и Мута – сильнее всех стараемся не убивать...

   – Нас же никто не узнает? – насмешливо вскинула левую бровь Анат.

   – Илу, Энлиль, политика, ядерный апокалипсис... – начал терпеливо перечислять Нимрот все возможные минусы не соблюдения соглашения.

   – И твоя бедная лысина, – закончила за него Анат, – я всё помню, владыка Бебила. Всё в порядке.

   – Ну, что, тогда в путь, друзья мои! – Нимрот пафосно вскинул руку, в приглашающем жесте.

   – А нельзя ли обойтись без пошлых клише? – поморщилась Шаба, одевая шлем, и пряча под него волосы.

   – Я просто пытаюсь разрядить обстановку, – обижено проворчал царь.

   – А она что, заряжена? – с присущей ей непосредственностью переспросила Шаба.

   – Я дико извиняюсь, богиня, – Нимрот вскинул брови, – но мы уже нарушили, как минимум пять планетарных законов: проникновение на территорию частного владения, применение технологий Древнейших,

   – Он и сам их применяет!...

   – Срыв графика работ ремонтной бригады, использование чужих документов...

   – Дорогой мой полу-бессмертный друг, – ухмыльнулась Анат, – если в мире существуют законы, значит должны существовать и их нарушители – иначе гармония Вселенной, будит нарушена...

   – Вы знаете, как я уважаю гармонию Вселенной, – царь положил руку на грудь, – но таких как я и вы осталось уже не много... и всё из-за того, что с нами борются. А, лично я не хочу, чтоб народ Бебила осиротел.

   – Ладно, шевелите коленками...

   – Вы кто такие, я вас спрашиваю? – тучный сатир с мохнатыми козлиными ногами в кожаном фартуке с нашивками службы безопасности и двое птиценогих гибридона Мута, со своими ДеМатами 3, стояли прямо на площадке, где только что остановился подъёмник, и буравили всех троих глазами.

   Для троих проникших на нулевой уровень, это было, в некотором роде, неожиданностью, не смотря на обострённые органы чувств бессмертных – объект не просто охранялся, но был напичкан различными экранирующими полями, флуктуациями и прочими системами нетрадиционной защиты.

   Некоторое время можно было видеть редчайшее зрелище – бессмертные были удивлены! Этим и объяснялась небольшая заминка в начале беседы.

   Конечно, против троих бессмертных, трое гибридонов: это не серьёзно, но вот если они поднимут тревогу... а сделать они могут это в любую секунду.

   – Как "кто такие"? – царь сердито пыхтел, пытаясь срочно активировать доспехи, – мы специалисты из смежной организации, НИИ Мрод, я и две физички, тфу, лаборантки – вам что, не звонили? Сейчас я покажу вам документы, и вам станет стыдно...

   – Гляди, как бы тебе стыдно не стало... – ехидно хрюкнул сатир, покачивая короткими рожками. Использовать сатиры, кстати, умели их мастерски – в рукопашной схватке это было большим подспорьем. А бессмертные совсем не желали портить свои бренные оболочки.

   Птиценогие подручные сатира, активировали на всякий случай оружие, как того требовал устав – на стволах забегали огоньки индикаторов магнитных ускорителей.

   Но стыдно царю, стать не успело – зеркала на груди загудели, и осветились ярко-зелёным сиянием.

   – Мы в доску свои ребята, – медленно проговорил Нимрот, – идём устранять утечку радиации. Вот, смотрите (царь протянул сатиру правую руку, сжатую в кукиш: на указательном пальце сиял перстень), вот тут всё написано...

   Сатир внимательно разглядывал царский кукиш и так же, как и кентавр Циллар, беззвучно шевелил губами, на поросшем густой щетиной лице. Изредка его верхняя губа задевала висящее из носа, серебряное кольцо, которое принималось качаться, как маятник.

   – Но я ничего не понимаю, – пробормотал сатир, продолжая рассматривать дулю.

   – А что тут не понятного? – Нимрот сам нагнулся, и посмотрел внимательно на собственную фигу, – вот ведь, тут, чуть правее, видите?

   – Бумагу-то я вижу, – жалобно произнёс сатир, – но нам действительно не звонили по поводу вас, и я обязан запросить руководство службы безопасности...

   – Понимаете ли, любезнейший, – Нимрот поджал губы, – пока вы будите запрашивать начальство, мы тут все, вместе с вами, кстати, хапнем такую дозу радиации, что у ваших детей не вырастут рога! Вы понимаете это? А потом, нас начальство, так же вместе, и посадит на кол: только вас за вашу же глупость, а нас, просто к вам, за компанию! У вас совесть-то есть?!

   Нимрот повысил голос: он стал грозным и обличительным.

   – С одной стороны, конечно же... – замялся сатир, – но с другой...

   – Не вещайте мне наноботов в кишки: я с вами, как с родственником, а вы... – Нимрот укоризненно покачал головой, – у правды только одна сторона, всё остальное, это попытка манипулировать вашим сознанием тёмными демонами Сринагара, – да вообще, что я вам тут объясняю, человеку с высшим образованием! Как пройти к реактору?

   Сатир сделал знак своим провожатым своей волосатой рукой, на которой виднелась сизая наколка "Орест-22".

   – Ладно, цыплятки, – примирительным тоном произнёс он, – не будим мешать работягам спасать наши задницы... (а, затем, обращаясь к бессмертным) к реактору, прямо, потом на дверь с кодом "16-73_симсим". Давайте скоренько, а то скоро вахта меняется...

   Неоново-синие мерцающие кольца медленно опускались вниз, отбрасывая живые блики, которые двигались, как бы, совершенно отдельно от почти не подвижных лиц. На мгновении могло бы показаться, что эти трое, и впрямь поднимаются в открытом лифте, в центре какого-нибудь крупного мегаполиса, типа Ирикелима... хотя – нет: Ирикелим, по крайней мере его центр, сгорел в огне ядерного распада... вобщем, любого такого же города, как и он. Яркие три-дэ рекламы, сияющие в темноте, каменные стены, лифты... не хватало только одного: бурлящей вокруг ночной жизни, снующих торговцев, извозчиков, патрулей... в этом месте не было ни Утренних, ни Вечерних Радуг, ни блуждающих по закоулкам Призраков, и прочих явлений Аттолана. Здесь царствовала холодная и сосредоточенная пустота. На открытых ярусах сияли в воздухе контрольные интерфейсы, вместо рекламы, мониторы с цепочками данных, словно терминалы кафе и транспортных узлов. Редкое движение видно было только в полумраке, да и то, чаще это были робототизированные узлы механизмов.

   – Странное место, – тихо сказала Шаба, – странное, и полумертвое...

   – В тебе проснулся лирик, – так же негромко ответила Анат.

   – Просто я богиня света и люблю настоящую жизнь, – в зрачках Шабы проскользнули золотистые искорки, – Мут всё заменил суррогатами...

   – Не преувеличивай, милая, – Анат обняла подругу за плечо, – наши секретные объекты не сильно отличаются от этого.

   – Я знаю, Ана, – Шаба грустно улыбнулась, – просто ощущаю, какой-то дефицит... не знаю, как правильно сказать. Дефицит жизни... нет... надобности... здесь нет гармонии...

   – Бедная моя маленькая девочка, – глаза Анат сверкнули синим, словно отразились в них яркие всполохи за стеклом, – я забываю иногда, сколько тебе пришлось вынести, не свойственных для тебя вещей... без тебя, я бы погибла...

   – Не говори так, Ана, – Шаба прислонилась щекой к её бронированному наплечнику, – разве могла бы я поступить иначе? Ты бы сделала так же для меня...

   – Ну, милая, ты же знаешь, как я люблю восстанавливать равновесие, – Анат усмехнулась.

   – Именно такой я и люблю тебя, – взгляд девушки поймал синие пятна глаз подруги.

   Нимрот деликатно прокашлялся.

   – Да, да, – Анат вдруг улыбнулась, – и без тебя, гражданин царь, не вышло бы так всё гладко...

   – Ну, пока ещё не вышло, – уклончиво отозвался Нимрот, но было видно, что от похвалы кончики его ушей порозовели.

   – Выйдет, – уверено кивнула Анат, – представляешь, как обрадуется Балу, когда увидит всех нас...

   – Мы принесём ему в жертву самого тучного быка... – Нимрот тоже улыбнулся.

   – Не нужно жертв, – сказала Шаба, – я чувствую, что не нужно...

   Они вновь стояли в темноте. Пусть она была и не кромешной, но какой-то, искусственно пустой.

   – Странно, – Анат пыталась хоть что-то увидеть вокруг, кроме чёрной вуали пространства, – мы ещё не попали в сам дурдом, но это место меня уже начинает утомлять...

   – Честно говоря, милые дамы, я и сам немного растерялся, – Нимрот одел свои тёмные очки, но кокон не активировал, – где мы, вообще?

   – Это дренажный отсек, – сказала Шаба глухо.

   – Склоняюсь перед всеведением богини, – Нимрот поклонился, и, кажется, даже не ёрничал.

   – Откуда ты знаешь? – удивилась Анат, – я вообще не могу тут подключиться ни к одному информационному каналу...

   – А я и не знаю, – ответила Шаба спокойно, – просто это словосочетание, единственное, что возникло у меня в голове, когда я смотрела в темноту.

   – По ходу, подружка, ты круче, чем я, – произнесла Анат с некой ноткой уважения, – я вот, к примеру, ни кванта тут не вижу... Я! Старик, а ты?

   – Между прочим, я на три тысячи лет Вас моложе, моя госпожа, – Нимрот обиженно хмыкнул.

   – Не цепляйтесь к словам, гражданин царь, – отмахнулась Анат, – просто меня тут охватывает, какое-то неприятное чувство... а вас, нет?

   – Да как сказать, – Нимрот задумался, – прошли давно те времена, когда я был воином, и моя интуиция меня выводила из любых подобных "карманов" – это ведь "карман", я правильно понимаю?

   – Похоже, да, – согласилась Анат, – поля и частицы тут здорово искажаются, даже и не знаю...

   В темноте замигал оранжевый индикатор на излучателе, осветившем, разве что, стройные ноги богини. Вновь зажужжали накопители антиматерии.

   – У меня такое ощущение, что нас внимательно разглядывают, – прикрыв веки сообщила Шаба.

   – Это хреново, – сплюнула Анат на каменный пол, – мы сейчас как в тире стоим. А сделать ничего не выйдет. Ты не можешь почувствовать, милая, это гибридоны, или системы охраны, или ещё что?

   – Животных я чувствую, – Шаба перешла на невербальное общение, говоря мысленно.

   Так же поступили и Анат с Нимротом: голоса друг друга они чувствовали внутри своих черепов.

   – Боги предвечные, – шептал царь, – кажется, этот сатир нас подставил...

   – Ты же великий Орион? – удивилась Шаба, – да и не способен гибридон обмануть бессмертного.

   – Тогда я не знаю...

   – Ребята, началось...

   Могло бы показаться постороннему зрителю, что темнота, вдруг ожила...

   Благо, что царь успел осветить полумрак зеркалами своих доспехов – всё роавно, даже их излучение терялось на расстоянии нескольких метров. А там...