Текст книги "Миссия ранга «Жизнь». Дилогия (СИ)"

Автор книги: Василий Панфилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 57 страниц)

– Что там, Мартынов?   подошёл взводный прапорщик Корнеев, знающий о моём остром зрении и слухе (спасибо нехитрым ирьенинским фокусам, доступным даже без магии и без чакры).

– То ли турки, то ли зуавы, Вашбродь. В фесках красных.

– Зуавы, – авторитетно сказал прапорщик, – здесь французы наступают.

Он ещё некоторое время разглагольствовал, а мы вежливо слушали, но тут зуавы метким огнём начали теснить Минский полк и  Командир батальона подполковник Ракович приказал отступить.

Сплёвываю на землю.

– Сейчас отходить будем, Минский полк отступил, диспозицию порушил.

– Да откуда ты , – начал было Корнеев, но прискакавший вестовой передал приказ отступать.

– Я ж писарь, – поясняю непосредственному командиру, – вот и нахватался всякого.

Недолгое отступление, которое можно было бы обозвать перегруппировкой и  Провинившийся Минский полк бросают в атаку. Стискиваю челюсти и прапорщик вопросительно смотрит на меня.

– Не дойдут, Вашбродь. Им туда под бомбами корабельными идти, а как ближе подойдут, так залпы из штуцеров встретят.

Корнеев кивает задумчиво  Он вообще какой-то «ни рыба, ни мясо». Вроде бы и мягкий человек, который не лезет в душу и от которого нет неприятностей  Но и пользы от него нет. Да и сейчас, когда нужен твёрдый командир, он ведёт себя как  интеллигент паршивый! Право слово, не годится он в офицеры! В принципе.

Как и ожидалось, Минский полк не дошёл до зуавов

– В штыки!

Настал наш черёд  Выравниваемся и под мерный грохот барабанов идём под пули. Страшно  даже мне, хотя я знаю, что если меня убьют, я воскресну в другой Реальности   и так до тех пор, пока не покажу Судьбе, что готов

– Ах мать же твою курву за ногу да в колодец головой вниз, чтобы жопа её толстая в срубе застряла, да вороны её обосрали, а свиньи облизали, а потом верблюд вы , – начинает ругаться фельдфебель, накручивая себя перед боем.

Глаза у окружающих делаются отчаянно-стеклянными   сейчас от побега с криком «аа » удерживает только Присяга, дисциплина и  привычка повиноваться.

– Бах! Бах! Бах!   гремят выстрелы и товарищи начинают падать на землю.

– Не стрелять!   орёт фельдфебель, – ближе подходим!

Орёт правильно   ружья у нас гладкоствольные, изношенные  пули просто не долетят.

– Шире шаг!   орут командиры и я дублирую приказ.

– Стой! Целься! Пли! В штыки!

– Ааа!

– Рра!   отбив штык француза, вспарываю ему горло своим штыком.

Отбить направленный в Сашку  ударить штыком в живот врагу. Привычный нутряной запах вспоротых животов и пролитой крови начинает вставать над полем боя.

Выпад! Чуть качнувшись, пропускаю штык под мышкой и бью в ответ   снова в горло.

Начинается свалка, в которой ружья неудобны. Привычная стихия  Вытаскиваю тесак и  начали!

Очень быстро я оказываюсь этаким острием копья и отделение «вгрызается» следом за мной во вражеские ряды, ломая построение. А там и взвод, рота  Получился этакий клин, медленно продавливающий лягушатников.

Левой ладонью в висок молоденькому вольтижеру, зажатым в правой руке тесаком-полусаблей полоснуть по запястью немолодого французского сержанта   да так, что рука распахана до кости.

– Мартынов , сзади!   орёт Левашов, оборачиваюсь и вижу (собственно говоря, видел их и раньше боковым зрением) двух французских офицеров с саблями. Пробиваются ко мне

Носком левой ноги бью в колено уже раненого вражеского пехотинца, ломая конечность   и выхватываю у него из рук ружьё. Короткий бросок  и один из французских офицеров оседает на трупы со штыком в груди. Бросок засапожника   и оседает второй.

Руки привычно собирают трофеи   из тех, что бросаются в глаза. Медальоны, кресты, часы  Автоматически   и незаметно, ибо «низзя». Но привычка. Да и ценности пригодятся. Наверное.

Забираю свой тесак, вытаскивая его из живота хрипящего вражеского офицера, беру заодно и его валяющуюся рядом пехотную саблю. Начинаю пробиваться к Левашову   комроты рядом с полковником Львовым и не мешает «засветиться» перед командиром полка

Рядом с ними сравнительное затишье   у Львова (как и у каждого нормально старшего офицера) есть этакие «триарии»-телохранители из ветеранов. Бывший гвардеец

– Вашбродь!   ору я поручику, – надо отходить, там другие наши полки отходят, а к вражинам подкрепление идёт, сейчас зажмут!

В глазах офицера вспыхивает бешенство   на мгновение. Затем он вспоминает, что я сегодня проявил себя «молодцом» и потому имею право дать совет   неписанный кодекс пехоты.

– Много? Врагов подходит?

– Ежели по форме судить, то из трёх полков французы на подходе. Я там в задние ряды уже пробился  в горячке   и оторопел.

Не медля, Левашов подскакивает к полковнику, стоящему в картинной позе   окровавленная голова, опирается на саблю  К чести Львова, медлить тот не стал и отдал приказ на отступление.

Наша рота была в арьергарде, отражая атаки противника. Но к счастью, местность, по которой мы отступали, была «складчатой» и дальнобойные штуцера французов не имели особого преимущества.

Нужно сказать, что враги скорее имитировали ожесточённое преследование   кому охота рисковать, если победа в сражении уже состоялась? Так что я, державшийся в компании офицеров роты (вроде как охраняю их, да) заработал «очки».

Сражение при реке Альме мы в итоге проиграли, но не разгромно   врагов было почти в два раза больше, да вдобавок они пользовались поддержкой корабельной артиллерии. Но разгрома не было скорее «вопреки» действиям старших командиров   часть русских войск так и простояла без толку. Были и откровенно глупые приказы  В общем, можно было констатировать, что «выехали» скорее на героизме солдат и профессионализме младших и средних офицеров.

Я же

– Поздравляю чином младшего унтера, – сказал Левашов перед строем уже на следующий день. А ещё через два сияющий Львов вручил мне и нескольким отличившимся георгиевские медали. Сиял он потому, что наш полк был одним из немногих, к кому не были никаких претензий, а героизм отметил сам командующий. А что погибло в полку более тысячи солдат  Бабы ещё нарожают. Благоволение командующего много выше «мелких неприятностей».

Кавказских землях, неподвластных России* – до русско-турецкой войны 1877-1878 года под властью Турции были достаточно значительные земли на Кавказе. К примеру, Батум и целый ряд других. И пока турок не выбили окончательно, с этих «плацдармов» поступала регулярная помощь разбойникам   вплоть до военной поддержки регулярных турецких частей. Существовала ещё и проблема работорговли   именно «плацдармы» служили перевалочными базами для неё. Работорговля (и сопутствующее похищение людей) у протурецких сил было поставлено буквально «на поток» – речь идёт о десятках тысяч людей ежегодно. Собственного говоря, похищение людей с последующей продажей или выкупом были главным источником дохода сторонников турецкого присутствия на Кавказе.

Фланкирование** – фехтование на древковом оружии, как-то пиках, алебардах, ружьях.

Светлейшего*** – Меньшикова Александра Сергеевича. Лично храбрый и далеко не глупый, но и гением администрирования его нельзя назвать. Достаточно рядовой по талантам чиновник (несмотря на великое множество занимаемых постов), который «хотел как лучше, а получалось как всегда». Ошибок он сделал достаточно много (не только в Крымской войне) и ошибки эти усугублялись тем, что был князь прежде всего царедворцем и передвижение врагов/друзей/союзников при Дворе были для него важнее всего. Потому некоторые его поступки шли во вред Делу, зато укрепляли позиции при Дворе.

Неумный царь**** – Николай Первый сделал немало полезного для России. НО! Вреда от него было пожалуй больше, причём значительно   даже полезные начинания Николай делал «через жопу» (иначе его действия обозвать сложно). Так, он в 1830/1831 году предотвратил захват Турции восставшим правителем Египта (захват вряд ли получился бы, но полноценная Гражданская война   несомненно). В 1848   весьма неуклюже спас Австро-Венгрию от распада. Неуклюже действовал он и в Крымской войне   сперва САМ (!) влез в противостояние с Англией/Францией/Турцией, а затем действовал крайне нерешительно во всех смыслах. Неумной была и внутренняя политика   так, с одной стороны он не любил евреев и всячески «давил» их, а с другой   проводил фактически насильственные (!) крещения оных, после чего перед выкрестами были открыты карьерные возможности. Выкрестов из евреев принимали в гимназии, училища, институты   существовали даже специальные льготные квоты для них. Вдумайтесь: «зелёный свет» давали евреям-выкрестам, которых зачастую крестили под страшным давлением – к примеру, к евреям-рекрутам или евреям-кантонистам ПРИКАЗАНО было относиться как можно более жестоко, пока они не крестятся. Как вы думаете, все ли «облагодетельстванные» испытывали благодарность к царю и России? И подобных примеров   великое множество.

Глава восьмая

После неудачной для русских войск отбить в начале февраля Евпаторий, мне на грудь упала четвёртая солдатская медаль и звание старшего унтер-офицера. Помимо того, что заслуги у меня были по-настоящему весомые, я стал «любимчиком» командира полка. Львов, как бывший гвардеец, ценил «лихость», а уж под это определение я подходил как нельзя лучше.

Но не скажу, что сильно в восторге от карьерного роста   полк за это время потерял более трёх тысяч человек и из старого состава нас осталось сравнительно немного. А война, когда ты не боевой маг или не офицер, очень сильно «давит». Не только опасность получить пулю, осколок ядра или штык в живот, но и трупы как источник заразы. И запаха. Ещё начались серьёзные перебои с едой. И раздражали заведомо глупые распоряжения некоторых офицеров

В общем, когда ты мелкая сошка, от которой мало что зависит  Или когда ты Патриарх могучего Клана  Разница ощутимая.

– Иван Фёдорович*, – обращается ко мне солдат из недавнего пополнения, – дозвольте обратиться.

Вместо ответа хлопаю ладонью по бревну, на котором сижу. Цыганистого вида солдат лет тридцати с георгиевской медалью за Кавказ, прокашливается.

– Я это  по трофеям спросить хочу. Их приказано собирать, да в интендантство сдавать

– Нехер, – коротко прерываю его, – интенданты   воры. Ежели нет посторонних, то собирая всё, да в роту тащи. А то вона я сколько штуцеров приволок   и что? Сдали в интендантство и ржавеют они на складах**, а какие ружья у нас, рассказывать не буду   сам знаешь. С остальным добром также, да не стесняйтесь их до исподнего раздевать!

– Мы на Кавказе так жа, – кивает цыганистый, – но там к этому попроще, даже охфицеры не брезговали.

– Матрёна!   раздаётся истошный вопль-визг и мы бросаемся врассыпную. Через несколько секунд на позиции падает здоровенная бомба из мортиры. Жертв нет.

Почему в Севастополе мортирные снаряды прозвали «Матрёнами», ясно   созвучие. Но «Матрёна» ещё ладно, а «Маркела» не хотите?

Укрепления у нас  руки бы поломал проектировщикам и строителям. Пришли мы «на готовое» – и тут же пришлось переделывать. Доходило до невероятного   в некоторых местах стены укреплений были такие, что их  разносили бодучие козы***, решившие почесать рога. Вообще, Севастополь оказался «бездонной дырой» по части потребления средств. К примеру, менее двух десятилетий назад на строительство укреплений в нём выделили колоссальную сумму   свыше миллиона рублей. Ничего, «освоили» – да так, что незадолго перед войной пришлось выделять новые средства

Система укреплений с инженерной точки зрения тоже на фонтан   слишком широкие «окопы», к примеру. Землянки недостаточно защищённые  от нормального ядра, Складские помещения бестолково расположены  Но это мне понятно.

Хотя с приходом Тотлебена и накоплением опыта ничего так получается, грамотно   для местных условий, я бы всё сделал иначе  Ну да неважно.

Потягиваюсь и иду к Левашову   ротный фактически «рулит» не только ротой, но и батальоном. Как-то так сложилось, что не везёт нам на комбатов   то убьют, то ранят, то дизентерию подхватят. Восемь человек сменилось   и теперь сюда никто не хочет идти, место считается «несчастливым». Можно было бы назначить Левашова, но   вполне боевой капитан (недавно звание дали) и без того «непозволительно молод», да и числится за ним немало историй. Там и дуэли (именно во множественном числе), и мордобой (в том числе и чиновникам) и хамство и  Много, в общем. Но на «Ржевского» не тянет   очень суров и брутален. Такой если и станет героем анекдотов, то смеяться будут не над ним, а над другими персонажами оных.

– Илья Спиридонович, дозвольте?   стучусь я в дверь землянки. Ротный сидит в расстёгнутом грязном мундире и пишет что-то на листке. Опять стихи? Или письмо?

Недовольный взгляд

– Хочу сходить ночью к вражинам, – без обиняков сообщаю ему.

– Отпросись у подпоручика Корнеева.

– Не могу, Вашбродь, тот в город ушёл.

Морщится  Корнеев  «ни рыба, ни мясо», что он есть, что его нет. В бою не трусит, но решения принимать не любит, всячески ускользая от малейшей ответственности.

– Нашёл что-то или так, пошалить?

– Наметить хочу, что там вообще есть и куда стоит с робятами сходить потом.

Откидывается, опираясь спиной на сырую стенку землянки, жуёт губы

– Сходи. Только осторожно давай, без риска. И эта, если попадётся офицер какой, приволоки. Но писарь там или унтер не нужен.

Выхожу ночью, скользнув ящеркой после напутственного шёпота сослуживцев и  После сворачиваю в Севастополь. Иду не таясь. В смысле   не изображаю из себя кинематографического «спицназовца» в камуфляже, бегающего по кустам. Спокойно шагаю, включив «отвод глаз» – благо, магии или чакры это не требует. Прохожие видят меня, но пропускают мимо сознания, что ли. Это скорее из области НЛП****  они– видят, но моя моторика и поведение сигнализируют им, что я свой/не интересный, поэтому сознание «не запоминает» меня.

Но и не дуркую понапрасну   для таких вот случаев есть мундир «ранетого солдата» из невнятного полка. Снабжение «благодаря» воровству интендантов и отвратно поставленной логистике у нас сквернейшее, так что раненых часто наряжают в некое подобие больничных халатов. Пару повязок, халат, страдальчески перекошенная физиономия  И вот перед вами «человек-невидимка» без всякого НЛП.

А вот и нужный дом  Сравнительно небольшой, не в самом престижном районе   но зато и обстрелов здесь почти не бывает. А запущенный, сильно заросший сад скрывает и кутежи получше любой охраны. Обхожу несколько раз

– Чегой тебе, – выходит недружелюбный откормленный  слуга в полувоенном мундире.

– Табачку бы, братец.

– Сатана в аду подаст, пошёл вон, побирушка.

Никого  удар по нервным узлам и слуга оседает. Подхватываю его дружески, практически обнимаю   и веду к дому. Уложив в кусты, втыкаю несколько сенбонов, парализуя его.

– Ты один в доме?   и смотрю на реакцию зрачков, – кто ещё   твой барин? Венедиктов Иван Карлыч? Гости будут? Сам барин вечером придёт? Днём? Скоро?

Узнав всё нужное, имитирую смерть от сердечного приступа. Не то чтобы это очень нужно, особенно если учесть следующие события

Интендант Венедиктов Иван Карлович возвращался в хорошем расположении духа   сегодня он получил чистой прибыли на несколько тысяч рублей серебром***** – и это именно его прибыль! Если война продолжится  Иван Карлович аж зажмурился, предвкушая перспективы   уже сегодня он, вполне рядовой чиновник, смог всего через несколько месяцев нахождения в Севастополе выкупить заложенное папенькино поместье, прикупить соседских, да доходный дом в Петербурге  Эх!

Мечты прервались темнотой и над молодым, но уже изрядно упитанным коллежским асессором****** возникло усатое лицо и лицо это принялось СПРАШИВАТЬ.

– Где деньги? Кто с тобой в доле? Где остальные деньги? Как вы воруете?

А самое страшное, он не давал ответить   только в голове чиновника зарождался ответ, как усатая рожа задавала другой вопрос  и ещё и ещё  Он не мог пошевелиться, не мог ничего сказать   и страх нарастал. Это было что-то  запредельное. Не жандармерия, не пластуны из казаков  Непонятно, а это пугает.

Затем пришла боль   страшный усатый человек что-то выжигал у него на лбу. А коллежский асессор не мог даже пошевелиться, только сфинктер расслабился. Затем были отрезаны большие пальцы на руках и  Вот с него стягивают штаны. Холодный сквозняк прошёл по сморщившимся гениталиям и даже пушистый персидский ковёр, на котором лежал Венедиктов, не спасал.

«Что он собирается делать?» – пришла мысль, а затем интендант понял   что, и мысленно заорал. При этом он оставался в сознании и всё прекрасно чувствовал. Взмах острым клинком   и вот в руке страшного усача покачивается мужское достоинство Ивана Карловича. Чиновник чувствует боль и ужас, но всё прекрасно осознаёт. А усач, позёвывая, поставил на огонь в камине маленькую кастрюльку, куда бросил горсть серебряных монет, найденных в одном из тайников.

Потянуло плавящимся металлом*******, а усатый, позёвывая, подошёл к чиновнику, приподнял голову и  Смерть от расплавленного металла в глотке была крайне болезненной, но быстрой.

***

Найденные ценности, которых набралось в общей сложности как минимум тысяч на пятьдесят серебром, отправились в просмолённый бочонок, который упокоился на дне укромной бухточки. Я же, раз время есть, и в самом деле проскользнул во вражеский тыл

Вернулся незадолго перед рассветом.

– Держите, олухи, – передаю часовым связку из пяти штуцеров, затем торбу со съестным. На восторженные вопли подтянулся сперва Корнеев, в кои-то веки ночевавший не в городе, а затем и другие офицеры батальона.

– Пять штуцеров, – восторженно сказал подпоручик, – это ты как минимум пятерых упокоил?

– Больше, Вашбродь. Я сперва на турок наткнулся  вот вам ятаган, кстати  Вы с месяц назад говорили, что вам хочется севу

– Сувенир, Мартынов!   Смеётся взводный, – спасибо. Ай какая сталь, знатная работа!

– Я смотрю, ты хорошо  пошалил?

– Да, Илья Спиридонович, размялся. Ну, турок прихлопнуть было несложно   почитай каждый из нашего полка справился бы. Но чтоб они пискнуть не успели, тут да

– Да ты, брат, настоящим пластуном становишься, – улыбнулся Левашов.

– Обижаете, Вашбродь, – перешёл я на официальный тон, – вино-то, что я давеча притащил, как раз у пластунов и свистнул.

– У пластунов?!   неверяще восклицает капитан и на его возглас подтягиваются почти все офицеры полка, включая Львова.

– Ну так  шёл мимо, они дразняца. Я им по мордам настучал

– Сколько их было-то?!

Отмахиваюсь пренебрежительно

– Да всего пятеро

– Пятеро пластунов!   восхищается Львов, – какого воина в нашем полку воспитали! Но ты дальше давай.

– Настучал я им по мордасам легонечко, а там их главный выскочил   есаул какой  Что-то там со шкурой фамилиё его. Ещё и он обхамил. Ну думаю  И влез, значит   вино утащил   тот бочонок, помните? Я ещё сказал, что от казаков

И носком сапога этак стеснительно землю поковырять  Хохот стоял оглушительный.

– Нет, такого орла в унтерах держать не дело, – слышу голос удаляющегося полковника, – грамотный, да вояка хороший  Государь недавно издал указ, согласно которому месяц в Севастополе за год приравнивается********, так что теперь нужная выслуга у него будет   пора и в офицеры выдвигать!*********

Иван Фёдорович* – по уставу требовалось козырять и орать «Ваше благородие» или там «Господин унтер-офицер», но в быту обращение было более человечным. Хотя и здесь были нюансы. К примеру, к вышестоящему командиру по имени-отчеству мог обратиться только вояка «с именем», заслуженный.

И ржавеют они на складах** – к сожалению, не фейк. Долгое время трофейные ружья было приказано «сдавать в казну». Сперва на передний план была выдвинута идея «единообразности» вооружения, затем   что этими ружьями вооружат отдельные части отборных стрелков. Но в итоге ружья так и ржавели, пока офицеры чинами помладше не начали на свой страх и риск разрешать солдатам оставлять их себе.

Разносили бодучие козы*** – к сожалению, не анекдот.

НЛП**** – Нейро-лингвистическое программирование – направление в психотерапии и практической психологии, не признаваемое академическим сообществом, основано на технике моделирования (копирования) вербального и невербального поведения людей, добившихся успеха в какой-либо области, и наборе связей между формами речи, движением глаз, тела и памятью. Считается, что адепты НЛП способны «программировать» людей на нужное им поведение   купить товар, заключить нужную сделку, «воспылать желанием» и т.д. Существует великое множество курсов, обещающих научить этому любого. Однако в реальностиэто как с гипнозом   научить «в принципе» можно каждого, просто один будет в итоге вводить человека в транс после длительной подготовки и его максимумом будет «вы хотите спать», а другой «на ходу» введёт человека в транс и «запрограммирует» на нужное поведение.

Серебром***** – курс серебра и ассигнаций в то время в России совершенно официально отличался и серебро, как легко догадаться, стоило больше. То есть за три рубля ассигнациями давали около двух рублей серебром. А в РИ как раз после Крымской войны курс скакнул так сильно, что разница доходила до 300%

Коллежским асессором****** – то есть майором в переводе на военные чины.

Потянуло плавящимся металлом******* – температура плавления чистого серебра довольно высока, но в монетах обычно использовался сплав с медью, а они достаточно легкоплавкие.

Месяц в Севастополе за год приравнивается******** – как и в РИ.

Нужная выслуга у него будет   пора и в офицеры выдвигать!********* – офицеров из нижних чинов было в Российской Империи предостаточно. Достаточно было отслужить восемь лет безпорочно (то есть без серьёзных «косяков») и обладать достаточной грамотностью   и всё. В генералы такой офицер выходил нечасто (но были, причём немало!), но дослужиться до капитана было вполне реально.

Глава девятая

Экзамены на офицера я сдал на удивление легко   офицеры в штабе Горчакова немного погоняли меня по уставу, тактике, задали ряд практических вопросов   и вот здесь «споткнулись» о разницу взглядов.

– Ну вестимо, горло перерезать, – с долей хорошо рассчитанного недоумения отвечаю упитанному полковнику с черезчур холёными руками, – зачем нянькаться, ежели пленного до расположения части дотянуть не могу.

– Варварство!   Вскочил лощёный (он не представился).   это до какой степени низости

– Степан Ильич, – мягко успокоил его ротмистр Цезарин (который как раз выглядел как боевой офицер), – наверняка здесь какое-то недоразумение.

– Иван  Фёдорович, – слегка запнулся ротмистр, – вы  вообще говорите или о каком-то конкретном случае?

Моргаю глазами недоумённо

– Ну меня же спрашивали о том случае с турками   давеча наткнулся на них, ну и прирезал.

– Видите, Степен Ильич, тут просто небольшое недопонимание, – мягко сказал Цезарин.

– Действительно, – пробурчал успокоенный лощённый, – да ещё и с турками  Всё едино те слова не держат.

Решив несколько достаточно простеньких математических задачек и ответив на ряд вопросов по географии

– Поздравляю званием прапорщика, – доброжелательно сказал лощённый Степан Ильич, – надеюсь, вы и в офицерском чине будете служить Русскому Государству столь же славно.

Далее последовал разрыв шаблонов   лощённый, оказавшийся аж целым князем Долгоруким (хотя из какой ветви, я не уловил, а их было много и влияние было различным) и  на удивление симпатичным человеком.

Как поведал мне Цезарин после символической пьянки (офицер родился!), Степан Ильич и правда в недавнем прошлом был гражданским, которому пришлось надеть погоны по прямой просьбе (!) императора, дабы проще было расследовать злоупотребления интендантов. И эта «канцелярская крыса» обладала немалым личным и гражданским* мужеством, отправив под суд больше двадцати интендантов. Но увы, усилия его были сродни попытки вычерпать море ведром: для того, чтобы осудить вора, требовались неоспоримые доказательства, а воров было очень много. И что хуже всего   воровство это покрывалось на самом верху, что лично мне (да и нетолько) говорило о прямой измене

Были ещё и забавная неожиданность   ну то есть офицеры при штабе Горчакова думали, что это будет для меня неожиданностью

– Раз уж пошли за Мартынова, – подмигивает лукаво Цезаринов, – то и будете теперь Мартыновым официально.

– Кхе

Улицы Севастополя, в который уже пришла весна, поражают развалинами. Это далеко не «Сталинградский пейзаж», но город разрушен основательно. Повсюду обломки, следы пожаров, очень много раненых. И тут же   множество бездельников. Добрая половина офицеров и чиновников военного ведомства к бастионам или не приближается вовсе или спешит туда исключительно при штурме   тогда можно «показать себя» и заработать орден. Расслоение общества колоссальное. Честно говоря, начинаю понимать, что таких «Благородий» я бы и сам на штыки в семнадцатом

По вполне понятным причинам, в полку меня не оставили   ну неприлично офицеру оставаться там, где его «цукали» и «ставили во фрунт». Попрощавшись с бывшими сослуживцами (а особенно тепло с фельдфебелем), забрал нехитрые пожитки, коих набралось на удивление много. Одних только трофейных ружей, среди которых были и дорогущие охотничьи** ружья, которые не хотелось сдавать в интендантство или продавать за символические цены офицерам, пистолеты, клинки, ткань  Запасливый я, да.

Офицеры моего бывшего полка провожали очень тепло   я бы зримым доказательством того, что они лучшие   в своей среде воспитали! Были и подарки

– Мы тут скинулись и построили*** вам мундир, – вальяжно сообщил Львов, – ну и по мелочи.

«По мелочи» оказался несессер**** с полным «джентельменским набором» в виде «рыльно-мыльных» принадлежностей, ниток-иголок, зубной щётки и тому подобного. Поблагодарил, но праздновать не стали   наш Львов с началом войны преобразился из «вялого» командира, который по большей части отсутствует в расположении полка, в настоящего «отца солдатам». Чудеса героизма он не демонстрировал, но тягот военной жизни не избегал и жил вместе с офицерами на передовой. Причём если солдат и офицеров время от времени меняли, отводя в город на несколько дней или недель, то Львов крайне редко покидал укрепления. Такие гвардейцы тоже есть

Перевели меня в отдельный батальон капитана Свиридова Михаила Евграфовича. Он тоже выслужился из рядовых сейчас, будучи в весьма почтенном пятидесятилетнем возрасте, считался (по мнению штабных, кои были ко мне настроены удивительно благодушно) лучшим учителем для меня, вчерашнего унтера. Комбат на диво моложав, силён и вынослив и считает это заслугой ЗОЖа. Не скрывает он и того, что является старообрядцем*****.

Собственно говоря, именно из-за старообрядчества его карьера не слишком задалсь   звание капитана для командира батальона, который вдобавок командует им больше десятка лет   нонсенс. Правда, батальон был сокращённого состава   не тысяча человек, а чуть более четырёхсот.

– Вот значит и наш четвёртый бастион, – повёл рукой капитан, – землянка для вас приготовлена. Точнее, место в землянке, офицеры у нас тут по несколько человек обычно селятся.

– Да уж ничего страшного, – с лёгкой улыбкой отвечаю командиру.

– Ну вот и славно. Положите пока вещи, да пойдёмте, я вас проведу, познакомлю с обстановкой да офицерами.

– Толстой Лев Николаевич   офицер храбрый, но с несколько завиральными идеями. Прапорщик, как и вы, хотя уже подали на подпоручика.

Крепкий молодой парняга насмешливо приподнимает бровь, но слегка кланяется. На «солнце русской литературы» он пока никак не тянет, хотя в городе его знают. Тип он довольно странный   одновременно «шалун», любящий пробежаться по борделям и моралист, учащий солдат не ругаться. Уже известен как писатель, но как офицер  Не фонтан****** – то, что он любит «погудеть» в городе, это полбеды, но  солдаты его не воспринимают. Вроде как лезет воспитывать, помогать, но  «Дуркует барин». Не дурак, не трус, порядочный, но   в армии ему не место.

С солдатами моего взвода сошлись легко.

– Из низших чинов выслужился, – коротко сообщаю «истэблишменту» в виде унтеров-ефрейторов-писарей, покачиваясь на носках, – за храбрость, смекалку и грамотность.

– Так это , – пробует меня на слабину старший унтер, – Вашим благородием звать или

Усмехаясь и начинаю давить взглядом. Через несколько секунд все стоят в строю по стойке смирно и что характерно, попыток проверить на слабину больше не было.

– Ружья разберите, – я там приволок с десяток штуцеров, раздадите их лучшим стрелкам взвода.

–Так это , – всё тот же унтер, – мы трофеи себе будем оставлять?

– Себе. Ну и с ротой-батальоном делиться.

Загомонили радостно.

– А

– А ежели кому не по нраву, посылайте их ко мне   я и до самого командующего дойти не постесняюсь.

Несколько дней потратил на знакомство с новыми подчинёнными и сослуживцами. Ротный, Суворин Игорь Николаевич, оказался вполне дельным офицеров в чине капитана, а коллеги-взводные  так, «серенькие».

Затем началось привычное   вылазки в тыл врага

– Да тише ты, чёрт косорукий, – негромко говорю унтеру Савве Воскобойникову, молодому ещё рыжеватому мужчине с тараканьми усами, – не нервничай.

– Так оно само, – оправдывается тот, – обильно потея. Потеют и двое рядовых, как и Лев Николаевич, взятый в вылазку после многочисленных просьб и прямого приказа из штаба Горчакова. Вот как не хотел тащить за собой будущее «Солнце русской литературы»

А приходится   я самый знаменитый «охотник», сиречь разведчик, в русской армии. По крайней мере, в крымских частях. За три месяца после становления прапорщиком получил «Станислава», «Владимира» и «Анну» с мечами, но почему-то исключительно четвёртых степеней. Правда, звание подпоручика дали и на самовольство с трофеями смотрели сквозь пальцы

Ну да ладно  Так вот таких вот «Львов Николаевичей» мне навязывают уже в третий раз. И в предыдущие два из-за их неумелых действий у меня гибли солдаты  Зато «храбрецы-пластуны» по возвращении получали ордена. Но Толстой ничего так, держится   видно, что на Кавказе воевал и понятие о пластунской науке имеет. По крайней мере, передвигается достаточно бесшумно, не гонорится, что «Эти действия невместны для дворянина». Нормальный, в общем, мог бы получится пластун.

С ейчас несколько бледный сидит   как же, самостоятельно перхватил горло одному из охранников порохового склада

– Вы по карманам-то пошарьте, – приказываю солдатам, показывая на трупы часовых, – да не стесняйтесь.

– Иван Фёдорович!   Всё-таки вскидывается Толстой.

– Лев Николаевич, а с каких шишей наш взвод может питаться нормально? Сами знаете, как с едой в городе обстоит,   говорю ему, прищурив глаза. Взгляд писателя сразу делается серьёзным и каким-то беззащитным, Толстой медленно и очень серьёзно кивает, дискуссия прекращена не начавшись.