Текст книги "Последний год"
Автор книги: Василий Ардаматский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)
Первые большие огорчения ждали его сразу после возвращения из Москвы.
Чехарда в правительстве продолжалась… Третьего марта царь убрал Хвостова с поста министра внутренних дел. В английском и французском посольствах переполох – убран министр, который был открытым врагом всего германского!
Меж тем если восхождение Хвостова на сей пост еще имело некую связь с германским вопросом, то его падение уже никакого отношения к нему не имело. А сама история карьеры Хвостова весьма примечательна – в ней как в капле воды отражен мир царской власти того времени…
К этому высокому посту Хвостов рвался давно и издалека. Еще в самом начале века, будучи вологодским губернатором, он сумел добиться благорасположения царя. Позже, будучи уже нижегородским губернатором, он с особым блеском и шумом провел традиционную нижегородскую ярмарку. И снова царь был им доволен. Хвостов решил: пора…
Друзья Хвостова, имевшие возможность бывать во дворце матери царя, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, начали рекламировать его как самую подходящую фигуру для укрепления правительства.
Вскоре к Хвостову в Нижний нагрянул «святой старец» Григорий Распутин, но Хвостов решил обойтись с ним круто, он хотел, чтобы его министром назначил царь, а не Распутин, он знал, что за всеми ставленниками «святого старца» ходила злая молва…
Распутин повел себя нагло и заявил Хвостову, что послан Царским Селом посмотреть его душу.
– Ну что ж, смотрите, смотрите, если увидите, – рассмеялся Хвостов, и, как потом ни старался Распутин перевести разговор на серьезный лад, это у него не получилось. Хвостов отшучивался, ерничал. Прикидывался то глухим, то неразумеющим. Распутин в тот же день уехал. Проводы его Хвостов поручил рядовому полицейскому.
Не прошло и часа после отъезда Распутина, как с нижегородской почты Хвостову доставили подлинник телеграммы, отправленной Распутиным из Нижнего в Царское Село Вырубовой. Хвостов, с трудом разбирая каракули Гришки, прочитал: «Хотя бог на нем и почиет, плохое на нем густо».
Хвостов рассмеялся – он думал, что не так-то легко людям Вырубовой изменить хорошее мнение о нем самого царя.
Он ошибся… Когда спустя месяц он приехал в Петроград и попросил аудиенцию у царя, Николай в отличие от прежнего принял его стоя, холодно слушал, не вступал в разговор и вскоре дал понять, что прием окончен.
Хвостов вернулся в Нижний, ясно понимая, что его восхождение наверх не состоялось. Но не таков был Хвостов, чтобы капитулировать. Он начинает новый штурм столицы совсем с другой стороны и добивается своего избрания в Государственную думу от Орловской губернии, где у него было огромное имение.
В те времена злоязычные утверждали, что наиболее краткий путь в Думу устлан крупными кредитными билетами. Путь туда Хвостова тоже не был длинным – в 1912 году он уже занял свое кресло в правом крыле думского зала Таврического дворца.
Тщательно все обдумав, Хвостов выбирает себе верного коня для въезда в большую политику. Что он учитывал? На Балканах уже пылал очаг войны, и, поскольку в нее была вовлечена Болгария, война не казалась очень далекой. В России стали модными разговоры о русском патриотизме и об исторической верности России славянству. А явное вмешательство в балканскую войну Германии породило антинемецкие настроения. Учтя все это, Хвостов для своей думской деятельности избрал разоблачение опасности засилья в России немецкого капитала. Он не спешил. Выяснял обстановку. И наконец подал голос. Сначала он осторожно заговорил об опасности широкого проникновения в русскую экономику немецкого капитала. Позже он скажет и о влиянии немцев на русскую политику. Тема была выбрана правильно. Его интервью вышли на первые страницы газет. Появились его фотографии. Читатели газет вглядывались в туго налитое шарообразное лицо, чуть удлиненное с помощью аккуратной бородки и стоявших ежиком волос над мыслительно сдвинутыми бровями и выпуклыми глазами. В черносотенной газете князя Мещерского «Гражданин» в заметке о новых думцах было сказано о Хвостове как о зрелом и смелом политическом деятеле, который принес в Думу мысли народа из его глубин.
Свою новую грандиозную спекуляцию он рассчитал точно – когда началась война с ее сразу же последовавшими неудачами, Хвостов на своем коне оказался в центре внимания. Свалить вину за военные провалы на немецкое влияние, на подрывную силу немецкого капитала, на пронемецкую агентуру – это устраивало и военное командование, и так называемое общественное мнение, и черносотенную клику.
Когда английский посол Быокенен обратил внимание монарха на достойные истинного патриота России речи Хвостова в Думе, царь согласился с ним и сказал:
– Я давно имею в виду этого человека…
– Да, да, именно такие люди нужны сейчас трону, – воодушевленно подхватил Быокенен…
На другой же день Хвостов узнал о расположении к нему Николая. Об этом позаботился Быокенен. Под большим секретом он передал мнение царя о Хвостове одной великосветской даме, которая – посол это хорошо знал – была близко знакома с Хвостовым. Бьюкенену было выгодно, чтобы Хвостов не терял времени и воспользовался благоприятными обстоятельствами.
Хвостов немедленно произносит в Думе еще одну антинемецкую речь, еще более острую, вызвавшую еще больший резонанс в печати.
Царю давно хотелось убрать из кресла министра внутренних дел Щербатова, которого он невзлюбил с первого знакомства, и, может быть, только потому, что в свое время заменил им Макла-кова, а того царь любил за веселый нрав и покладистость. Но дать отставку Маклакову и назначить Щербатова потребовала царица. Маклаков вдруг вызвал неприязнь у Распутина, и этого оказалось достаточным. Теперь и царица была недовольна Щербатовым. Царь решил воспользоваться этим и сообщил жене, что собирается сделать Хвостова министром внутренних дел. Царица уступила, но прежде пожелала поговорить с Хвостовым…
Хвостов отправился в Царское Село с портфелем, набитым материалами о немецком проникновении в русскую экономику, политику, и всю дорогу репетировал, как покороче и поэффектнее сказать об этом русскому монарху. Во дворце ему объявили, что принимать его будет не царь, а Александра Федоровна. Это повергло его в растерянность – ведь именно царица прервала его первое восхождение к власти. Кроме того, говорить ей то, что он собирался сказать царю, неразумно – молва о ее пронемецких связях не затихала. Но о чем же тогда говорить с царицей?
Александра Федоровна сразу заговорила о возможном его назначении министром внутренних дел.
– Вас очень хвалит мой муж, – начала она, расправляя на коленях белое платье и не глядя на Хвостова. – Я тоже рада увидеть вас на этой высокой должности, – добавила она скороговоркой и посмотрела на его круглое гладкое лицо. – Но мне очень хотелось, чтобы вы взяли товарищем министра сенатора Белецкого. Сделайте это для меня. Нам будет спокойнее, если охранять нас будет человек опытный, которого мы хорошо знаем, которому верим. Тем более что вы сами в этих делах… пока не имеете опыта.
Хвостов молчал, не зная, что ответить. Глупо говорить по поводу назначения заместителя министра, когда сам еще не министр. Сбивали с толку устремленные на него холодные, с расширенными зрачками голубые глаза царицы, ее красивое лицо, не выражавшее, однако, ничего, кроме злости.
– Всякое ваше желание, ваше величество, для меня закон, – ответил он наконец.
– Хочу, чтобы вы знали – не все одобряют ваше назначение, – сказала царица, освободив его наконец от леденящего взгляда.
– Догадываюсь, – склонил голову Хвостов. – Очень об этом сожалею… – Он многозначительно помолчал, поднял голову и, смело смотря в глаза царице, сказал клятвенно – Я сделаю все, чтобы мнение обо мне изменилось.
– Ну вот и прекрасно, – бесстрастным, холодным голосом произнесла царица и встала. – Желаю вам успешно служить России и трону…
Хвостов возвращался в Петроград и думал о том, что на сей раз барьер, кажется, преодолен. Но что же дальше? Почему царь не пожелал говорить с ним? Может быть, есть на этот пост кто-то еще? Пожалуй, нет. Вряд ли он захочет предложить кому-нибудь после того, как Александра Федоровна явно одобрила его кандидатуру и даже сказала: «Вот и прекрасно». А то, что Белецкий станет товарищем министра по всем этим хитроумным и опасным делам, это даже хорошо. В случае чего он, Хвостов, всегда может напомнить, кто пожелал видеть на этом посту именно Белецкого…
Теперь предпринимать что-либо было невозможно и оставалось только терпеливо ждать. Спустя три дня его вызвали к царю. Он снова взял с собой тяжелый портфель, желая многое рассказать царю, но Николай начал говорить сам.
– Я внимательно читаю ваши речи, – говорил царь ровным и глуховатым голосом. – Вы давно заинтересовали меня. Похвально, что вы всегда и теперь смело беретесь за крупные дела. Иные не понимают, что нельзя быть политиком и государственным деятелем, распыляя себя на мелкие дела. Я думаю, что многие наши беды оттого, что мы не умеем отыскивать смелых, энергичных людей.
Хвостов внимательно слушал и молчал. Поддерживать эту мысль царя было бы опасной нескромностью. Он только страстно хотел, чтобы царь не затягивал эту вступительную часть аудиенции. Ведь все уже ясно. Энергичный, смелый человек найден, надо объявлять назначение его министром.
– Что вы думаете о продовольственном положении? – вдруг спросил царь.
Хвостов опешил. Неужели он хочет сунуть его в министерство торговли или – не дай того бог – земледелия?..
– Частная инициатива, ваше величество, только это – главный ключ к проблеме, – подумав, ответил Хвостов. Он считал, что этими словами как бы осуждает бытующую в последнее время идею передать продовольственное дело министерству внутренних дел. И царь должен понять, что он говорит уже как возможный министр внутренних дел, который не хочет брать в свои руки продовольственное дело. Но царь сказал:
– Насколько я знаю, вас в Думе поддерживают многие, но не все. – Он помолчал и спросил – Что следует, по-вашему, сделать, чтобы в Думе такие, как вы, народные представители получили поддержку абсолютного большинства? – Говоря это, царь опустил пухлые веки и смотрел на свои сцепленные на столе руки.
Хвостов напряженно думал – у него и в мыслях не было продолжать карьеру в Таврическом дворце. Дума для него не больше как трамплин. И он решает сыграть ва-банк, зная, однако, что царь гневается на Думу.
– Ваше величество! – проникновенно сказал он. – Что есть Дума в наши тяжкие дни? Народное представительство? Как бы не так. Народ, который нас выбрал, находится сейчас на фронте и там с оружием в руках вершит наиглавнейшее государственное дело – защищает отчизну, трон, громит врага. А что делает в это время избранная им Дума? Что делают многие господа депутаты? Помогают вести священную борьбу тем, кто вручил им мандат в Думу? Отнюдь, ваше величество. Мне стыдно – я каждый день вижу, как Дума отдаляется от тех, кто ее избрал. Мне стыдно, ваше величество, – повторил Хвостов тихо и низко опустил голову.
Когда он ее поднял, то увидел, что монарх, нахмурясь, смотрел в полированный стол и, казалось, тяжело думал. И тогда Хвостов добавил негромко и проникновенно:
– Не нужно мне, ваше величество, большинства в этой Думе. Царь движением головы освободился от своих мыслей и, слабо улыбнувшись глазами, сказал:
– Я все же буду с интересом наблюдать вашу деятельность в Думе и читать ваши речи…
Хвостов и на этот раз вышел из дворца в смятении. Он остановился на площадке подъезда, не в силах сделать шага. Значит, все было блефом? И все, что он во второй раз так умно и ловко строил, снова рассыпалось как карточный домик? И значит, ничего не стоит мнение императрицы с ее хваленой властью над мужем? Кому же тогда верить? На кого полагаться?
Он боялся сойти с площадки подъезда. Ему казалось, что потом он уже никогда не поднимется по этим ступеням.
Поезд двигался медленно. Хвостов тупо смотрел в окно, за которым медленно поворачивалась унылая равнина. Паровоз сильно дымил, и окно то и дело закрывало грязной пеленой.
Что он будет делать завтра, неизвестно. Сегодняшний день он считал важнейшим рубежом всей своей жизни. Он шел к нему издалека и был слишком уверен, что завтра у него начнется совсем другая жизнь, и оттого сейчас с ужасом хоронил все свои надежды.
Он глубоко забился в раковину пролетки, когда ехал с вокзала к себе домой, на Мойку, ему чудилось, что все знают о его катастрофе и смеются над ним. Позже он признался своему другу, что в этот день увидел собственную смерть…
Около десяти часов вечера Хвостову позвонил домой премьер Горемыкин. Он сообщил, что только что получил повеление его величества о назначении его управляющим министерством внутренних дел.
– Да, я уже знаю об этом, – с нахальной небрежностью ответил Хвостов. Он даже не обратил внимания на то, что назначен не министром, а управляющим министерством. Впрочем, в ноябре он уже станет министром…
…И вот летом 1915 года он вошел в свой министерский кабинет: просторный, устланный коврами, с белыми колоннами позади огромного письменного стола, с глубокими стегаными креслами, с несколькими телефонами на специальном столе и массивной люстрой, подвешенной к центру лепного медальона.
Отпустив встречавших его чиновников, он сел в кресло и громко произнес: «Отсель грозить мы будем шведу…»
Поначалу Хвостов продолжал свою антинемецкую деятельность, хотя прекрасно понимал всю ее опасность для своей новой карьеры. Ведь теперь со всем враждебным России он должен бороться сам. Но не мог же он сразу заклать своего коня, на котором въехал наконец в большую политику. Он решил действовать осторожно. Никаких антинемецких заявлений общего характера. Целью для атак он избирает только так называемое «Электрическое общество», в котором засилье немецкого капитала было слишком явным, между тем как опасных связей наверху у этого общества вроде не было.
А главное, нужно было забирать в руки всю грозную власть российского министра внутренних дел…
Друг Хвостова Шадурский свидетельствовал, что в его характере большой бедой была склонность переоценивать свои возможности и зарываться. И еще мешала ему никогда не оставляемая им забота о чисто личных выгодах…
Зарвался Хвостов и на этот раз… Он поставил перед собой сразу две задачи: провести активную разведку всех опасных для него сил, действовавших на вершине государственной власти, и найти наиболее выгодное и надежное применение своему собственному немалому капиталу. Вторая задача была связана с первой, точнее, первая служила второй. Наконец, он собирался довести до конца разоблачение «Электрического общества». Это было уже делом принципа.
Начав разведку сил возле трона, он сразу же столкнулся с сильными препятствиями, за которыми без труда мог разглядеть своего заместителя Белецкого. Исполнив волю императрицы, Хвостов сам вручил ему все ключи от внутренней разведки, а теперь не мог получить от него необходимую полную информацию. Белецкий работал на царицу, а своего министра считал с самого начала временщиком, ибо знал, что Александра Федоровна была против этой кандидатуры и только уступила царю, получив за это его, Белецкого.
Хвостов установил, что в столице действует несколько кружков, имеющих для обделывания своих дел прямые связи с царским двором или чинами правительства. Собственно, о существовании этих кружков он знал и раньше, но теперь с большим трудом все-таки вырвал некоторые данные у Белецкого и от аппарата министерства и получил более точное о них представление. Сильно помог его друг Шадурский, которого он назначил начальником департамента общих дел.
Самым могущественным и опасным был кружок распутинский. К нему шли нити из других кружков, а главное, и к крупным финансовым воротилам. Кроме того, через разных лиц эти кружки были связаны и между собой. Это, однако, не устраняло их жестокой конкурентной борьбы.
Хвостов решил начать с распутинского кружка. Взвесив все, он вовсе не собирался его разгонять или выводить на чистую воду. У него был план добыть материал, изобличающий участников этого кружка в неблаговидных делах, и таким способом обрести власть над ними, закрыть им доступ к царской семье и затем сделать их исполнителями своих замыслов. Кроме того, он решил заняться князем Андронниковым, потому что получил данные о его связях с «Электрическим обществом».
Шадурский предупреждал его о могуществе распутинского клана, имеющего своих людей везде, и советовал не торопиться, хорошо подготовить удар. Но Хвостов резонно возражал, что, если они будут долго готовиться, об этом пронюхают распутинцы, которые есть и в министерстве. Тот же Белецкий может захотеть выслужиться перед царицей. И наконец, Хвостов заверил Шадурского, что царь будет на их стороне.
Он решил, что самого Распутина ни в чем обвинять не будет, это вызвало бы опасный гнев царицы. Он представит его в роли наивного и чистого человека, который невольно стал оружием в руках негодяев. И собирался показать царю, сколь это опасно для трона, для государства, ведущего войну.
Хвостов не мог положиться на предоставляемую ему агентурную информацию – ее было мало, и он боялся, что Белецкий нарочно снабжает его неточными сведениями. Воспользовавшись отсутствием Распутина в столице, Хвостов отдал приказ произвести тайные обыски у всех его секретарей, которые знать об этом не Должны. С помощью Шадурского были подобраны верные и опытные сотрудники, и спустя неделю в руках Хвостова были документы о многих грязных делах, проворачиваемых через Распутина. Только у одного из трех распутинских секретарей, Симоновича, было обнаружено и сфотографировано около тридцати явно преступных коммерческих дел и заготовленные собственноручные письма Распутина на имя различных государственных деятелей и крупных чиновников. Эти распутинские записки были волшебным ключом к государственным сейфам, к огромным барышам. Хвостов отдал приказ арестовать секретарей Распутина. Он считал, что распутинская шайка уже в его руках.
Немедля Хвостов отправился к Вырубовой – самой близкой к царской семье фрейлине императрицы и самой истовой поклоннице Распутина. Всеми своими связями она представляла для Хвостова грозную опасность. Он хотел заверить ее, что он не против Распутина, а хочет только охранить его от всяких проходимцев.
Ничего у него из этого не вышло – Вырубова не только не пожелала иметь с ним дело, но и дала понять, что ему не верит сама императрица.
Но Хвостов зарвался и остановиться уже не мог…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
На другой день, вернувшись после обеда в министерство, Хвостов обнаружил на своем столе письмо из личной кан– целярии императрицы. Распечатал, а там записочка от руки и подпись – Вырубова. Текст короткий – по повелению императрицы немедленно прекратить преследование секретарей Распутина. И все.
Так вот отчего толстая баба была вчера такая бешеная! Может быть, она думала, что он, Хвостов, поехал к ней, уже получив это письмо?..
Прочитав записку еще раз, Хвостов пришел в ярость, порвал ее в клочья и швырнул под стол, в корзину. Он имеет полное право не считать эту записку официальным документом и реагировать на нее не станет. Посмотрим, что они придумают еще. Но, по-видимому, он попал им в самый глаз. Ничего, есть еще царь…
Он еще не успел остыть, как в кабинет к нему ворвался премьер Штюрмер – громадный и грозный со своими усами, которые, как два черных меча, торчали в стороны, с бородой лопатой. На нем был расшитый золотом мундир, наверное, с какого-то приема пришел.
– Алексей Николаевич, вы с ума сошли, – выдохнул он, держась рукой за сердце.
Хвостов стоял и молча исподлобья смотрел на премьера. Возражать на такое заявление премьера было нелепо, а возмущаться нельзя.
– Как вы могли пойти на арест секретарей Распутина, не посоветовавшись со мной?
– Арест аферистов в моих прерогативах, – сдерживая гнев, ответил Хвостов. – И если я по поводу каждого афериста стану советоваться с вами, у вас, Борис Владимирович, не останется время управлять державой.
– Абсурд, абсурд! – крикнул Штюрмер. Последнее время это было его любимое словечко, когда он гневался и все время переступал своими согнутыми подагрой длинными ногами.
– Где вы были утром, я звонил вам из Царского? Словом, я приказал Белецкому освободить их. Это нужно было сделать немедленно. Немедленно. Вы получили распоряжение ее величества?
– Была записка госпожи Вырубовой, – ответил Хвостов.
– Где она?
– Я не засоряю архив подобными бумагами. Я ее порвал и выбросил в корзину.
Огромный Штюрмер протиснулся за стол Хвостова, выгреб ногой из-за его кресла корзину и, опустившись на колени, стал вынимать оттуда клочки бумаги. Потом кряхтя поднялся и принялся раскладывать клочки на столе.
– Нужно записку подклеить, – бормотал он, раскладывая клочки по смыслу. – Ее следует в любом виде немедленно вернуть Александру Сергеевичу Танееву.
– Он что, коллекционирует записки своей дочери? – усмехнулся Хвостов, понимая, однако, что дело очень серьезно.
– Боже праведный, неужели вы ничего не понимаете? – тихим голосом спросил Штюрмер, вытаращась на своего министра. – Дайте клей.
– Ну положим, эту работу у меня есть кому сделать. Присядьте, Борис Владимирович.
Хвостов взял разложенные на какой-то папке клочки записки и прошел в соседнюю комнату, где работал его личный и верный адъютант.
– Немедленно склейте и сделайте фотокопию, подлинник принесете мне, – шепотом распорядился Хвостов и вернулся в кабинет.
Штюрмер сидел в кресле, вытянув длинные ноги, жесткий ворот его форменного мундира был расстегнут, он шумно дышал. Хвостов сел за свой стол.
– Через пять минут записка будет реставрирована, – сказал Хвостов и, подождав немного, спросил – Может, вы мне все-таки что-нибудь объясните?
Штюрмер отрицательно повел головой и сказал с укоризной:
– Алексей Николаевич, Алексей Николаевич, что же вам надо пояснять? И вы и я крещены на свои посты Григорием Ефимовичем.
– Положим, я крещен им совсем в другую сторону, – возразил Хвостов. – Он до сих пор не простил мне, как я его выставил из Нижнего.
Штюрмер посмотрел на него с откровенным сожалением:
– Неужели мне нужно вам объяснять, что, если бы он не простил, вы бы здесь не сидели.
– Меня назначил государь.
– Меня тоже, – кивнул Штюрмер. И вдруг наклонился к Хвостову через стол и спросил тихо – Неужели вы против Григория Ефимовича?
– Нет, Борис Владимирович, – так же тихо ответил Хвостов. – Я только хотел устранить от него лиц, которые его дискредитируют. Он просто не знает, кто пользуется его именем.
– Боже мой, какое вам до этого дело, – замахал руками Штюрмер. – Допустим, кто-то пользуется его поддержкой, ведет там свои коммерческие дела. Какое это имеет отношение к высокой дружбе Григория Ефимовича? Там его любят, уважают его народный ум. Он спас нам всем наследника. Задумайтесь наконец – эта высота и какие-то мелкие аферисты, которые лезут со своими делами к Григорию Ефимовичу. А куда Они не лезут? Думаете, к вам не лезут? Думаете, ко мне не лезут? Еще как лезут. Их вынуждены принимать мои секретари. Так что же, моих секретарей тоже за решетку? Абсурд!
Хвостов внимательно слушал Штюрмера и думал: «Дурак, дурак, а какую хитрую защиту придумал». И сказал печально:
– Не подумал об этом, Борис Владимирович.
– Хочу вам дать совет. – Штюрмер принялся застегивать мундир. – В Царском к вам относятся по-разному, и вы, принимая серьезные решения, всегда должны об этом помнить. Вы не имеете права обмануть доверие государя.
Хвостов понял: Штюрмер оттого так в общем мягко говорит с ним, что там, в Царском Селе, сегодня он, наверно, еще раз убедился, что царь ему, Хвостову, доверяет. И все же, решив, что неразумно получить в стан своих противников еще и Штюрмера, сказал:
– Я благодарен вам, Борис Владимирович, за государственный урок.
– Дай бог, дай бог, – пробормотал Штюрмер.
Адъютант принес конверт с реставрированной запиской и протянул его Хвостову.
– Дайте сюда, – приказал Штюрмер. – Так-то будет лучше… – Он спрятал конверт в свою папку.
Хвостов все же понял, что его власть министра внутренних дел, издали видевшаяся ему всесильной, оказалась ограниченной со всех сторон. Даже Вырубова может им командовать, куда уж дальше…
Это ставило под сомнение все его планы. Совсем не безграничными оказались возможности и в отношении собственного капитала, который он собирался вложить в перспективные дела государственного масштаба, – куда он ни сунется, а там уже сидит или Манус, или Рябушинский, или кто еще из когорты, которую трогать было опасно.
Правда, Хвостов не зевал в своем министерстве – залез в его гигантские секретные фонды, несколько сот тысяч рублей он попросту присвоил, а около миллиона истратил на подкуп людей, которые могли оказаться ему полезными. Он видел беспомощность Штюрмера, его непопулярность в обществе и решил его свалить. Государственная машина России была в полном расстройстве, все вокруг было неустойчиво, нужно только выбрать момент, проявить энергию и решительность, показав, на что он способен.
Но для начала ему следовало расположить к себе все слои общества. Тщательно обдумав все возможности на этот счет, он остановился на устранении Распутина.
Сама эта идея была изобретена не им, об этом почти открыто говорил повсюду депутат Думы Пуришкевич, на это возлагали последние надежды в салонах, принадлежащих лицам царского рода. На днях Хвостов читал секретное донесение агента о том, что великий князь Николай Николаевич в узком кругу друзей говорил о готовности пожертвовать своим состоянием, чтобы не стало Гришки Распутина. Вся Россия и фронт с ненавистью поминали Распутина. И Хвостов решил, что, если устранение Распутина окажется связанным с его именем, это возвысит его над всеми и поможет ему взять в свои руки полную власть.
Хвостов решил рискнуть и вовлечь в операцию по устранению Распутина своего заместителя Белецкого. Учитывая, что Белецкий по поручению царицы ведал охраной Распутина, важно было добиться хотя бы того, чтобы он не мешал. Хвостов рассчитывал на то, что этот опытнейший полицейский деятель не мог быть удовлетворен постом начальника департамента…
Хвостов доверительно раскрыл Белецкому свой расчет в скором времени стать премьером и что тогда он хотел бы видеть Белецкого на посту министра внутренних дел. Белецкий решил, что и этот шанс тоже упускать нельзя, и обещал свою помощь…
О физическом устранении Распутина пока речи у них не было. Для начала сговорились, как его изолировать: Хвостов разрешил Белецкому ежемесячно выдавать Распутину полторы тысячи рублей из секретного фонда министерства. За это Распутин должен был прекратить толкать к царю темные делишки своих клиентов, на чем он, кстати, зарабатывал гораздо меньше. Кроме того, в день рождения и в день своего ангела Распутин будет получать еще по три тысячи рублей. За все это он будет преданно служить Белецкому, а значит, и Хвостову в рассуждении их дальнейшей карьеры. Белецкий должен был прибрать к рукам и Анну Вырубову, на что Хвостов также выдал ему немалые деньги.
Однако, не полностью доверяя Белецкому, Хвостов подсадил к Распутину некую мадам Червинскую – бойкую и хитрую даму полусвета, способную на любую авантюру. С ее помощью Хвостов знал все, что делается возле Распутина, и мог частично контролировать Белецкого. Частично потому, что Хвостов не мог не думать о способности Белецкого разгадать роль этой дамы. Кроме того, Хвостов возлагал надежды на появившегося возле Распутина в роли начальника его охраны полковника Комиссарова, которого привлек туда с согласия Хвостова Белецкий. Хвостов отлично знал этого полковника и был уверен, что верно он будет служить тому, кто больше заплатит, а в этом Белецкий с министром тягаться не мог… Распутин, казалось Хвостову, был обложен со всех сторон, был известен каждый его шаг, уши филеров слышали каждое его слово…
Хвостов произвел обыски у секретарей Распутина, когда Распутина в столице не было. Поступило сообщение, что Распутин уже знает про это и торопится в Петроград. Как заставить его не мстить? Об этом Хвостов сговаривается с Белецким. В сейфах министерства находились два страшных для Распутина документа. Во время поездки на пароходе по Волге пьяный Распутин устроил дебош в ресторане. А когда его призвали к порядку, он кричал на весь ресторан: «Кого трогаете? Со мной спит сама императрица Александра Федоровна…» Это было зафиксировано в полицейском протоколе, который в свое время доставил в министерство перепуганный насмерть саратовский губернатор… Вторая история была того же порядка. Пьяный Распутин, похваляясь перед своими гостями, заявил, что царская дочь Ольга бегает к нему по первому зову. В подтверждение он тут же позвонил по телефону и действительно говорил с Ольгой, сказав ей, чтобы она мигом была у него, так как «мочи нет». Не прошло и часа, как в автомобиле приехала укутанная в меха женщина, которую Распутин увел в свою спальню… Но охранка без особого труда установила, что приезжала к нему известная дама полусвета, которую звали Ольга…
Хвостов договорился с Белецким, что тот предъявит Распутину эти документы и предупредит его: если он хотя бы пальцем шевельнет против министерства внутренних дел, эти документы будут переданы царю. Но Хвостов не был уверен, что Распутин испугается. Он скрыл от Белецкого, что историю с Ольгой не так давно рассказал царю, а тот на это никак не реагировал, только пожал плечами. Но Хвостов не знал, что царь был страшно разгневан и устроил Распутину взбучку. Распутин нашел нужным после этого уехать на некоторое время из Петрограда.
Распутин испугался и клятвенно пообещал Белецкому ничего не предпринимать против министерства внутренних дел и его руководителей. Пообещал он привести к смирению и Вырубову. А за выплаты, установленные ему Хвостовым, просил сердечно его поблагодарить. Но Хвостов все же тревожился, считая, что клятвы Распутина стоят недорого, а злобная его мстительность обидчикам была хорошо известна. Чтобы знать настроения Распутина, Хвостов решил сам встретиться с ним на конспиративной квартире.
Квартира была оборудована в полузаброшенном угловом доме на Мойке. Вход туда был совершенно отдельный и находился в туннеле ворот, что делало невозможным с улицы наблюдать за входящими. Распутин иногда устраивал в этой квартире дикие оргии, но толстые каменные стены старого дома надежно глушили все звуки, а на втором этаже дома никто не жил. При квартире находился слуга – опытнейший агент Белецкого.
Здесь и состоялась последняя встреча Хвостова с Распутиным…
Первым туда пришел Хвостов. По его распоряжению слуга подал на стол бутылку любимой Распутиным мадеры и вазу с пирожными. Распутин опоздал на целых полчаса, но Хвостов будто не заметил этого – был оживлен и доброжелателен. Выпили за здоровье царя и царицы.
