Текст книги "Интервенция и Гражданская война"

Автор книги: Василий Галин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 46 страниц)

БЫЛ ЛИ ДРУГОЙ ВЫХОД, КРОМЕ ИНТЕРВЕНЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ?

Ничего существенно нового не произошло в моем отношении к Советской России. Советскую власть я считал единственной русской национальной властью, никакой другой нет, и только она представляет Россию в международных отношениях ¹⁷⁶⁰.

Н. Бердяев

Внезапно появившиеся на сцене истории из крови и насилия мировой войны и революции, с радикальными лозунгами отмены частной собственности, диктатуры пролетариата, мировой революции, большевики, вполне естественно, должны были вызвать если не реакцию отторжения, то, по крайней мере, опасения западной цивилизации за свое будущее. Ожидать немедленного признания большевистской России в этих условиях было бы по крайней мере наивно. Коммунисты должны были на практике доказать свое право на существование, на прогрессивность выдвигаемых ими идей и приверженность если не ценностям цивилизации, то хотя бы свою неагрессивность по отношению к ним. Но для этого необходимо было время, которого большевикам не дали – интервенция началась раньше, чем они успели встать на ноги.

Был ли другой выход? Один из альтернативных вариантов предложил консул США в Архангельске Коул. Отдадим этот параграф ему. Спустя два месяца после начала интервенции, 1 июня 1918 г., Коул писал своему послу Фрэнсису:

«…5. Социалисты-революционеры, меньшевики и кадеты, которые сейчас поддерживают идею интервенции, дискредитировали себя и сейчас стремятся вернуть себе власть. Они могли «руководить» народом только тогда, когда провозглашали лозунги: «Мир» (прекратить военные действия), «Анти-империализм» (предлог для дезертирства с фронта) и «Социализм» (предлог для того, чтобы неопределенно поднимать цены и присваивать землю или собственность, принадлежащие другим,– таково невежественное понимание крестьянина). Те самые люди, которые сейчас молятся о том, чтобы наши штыки восстановили их власть, сделали даже больше, чем большевики, чтобы разрушить русский фронт и общее дело союзников в России. Они в большей степени, чем большевики, несут ответственность за сегодняшние ужасные сражения во Франции. Большевики не губили армию. Они просто воспользовались ее крушением, чтобы захватить власть. Эсеровская, меньшевистская и кадетская «интеллигенция» никогда не будет править в России. Их место у дымящегося самовара, а не в залах правительства. Их приглашение вступить в Россию не исходит от русского народа. Сегодня, как и год назад, они неправильно судят о его настроении…

7. Ребенок никогда не сможет понять, что его шлепают для его же пользы. Массы русских из низших слоев все еще верят в большевиков. Интервенция отпугнет тысячи антигермански настроенных большевиков, а мы получим поддержку лишь со стороны дискредитировавшей себя «интеллигенции» и буржуазии. Буржуазия же вскоре потеряет к нам интерес, если мы не восстановим ее банковские счета.

8. Любое иностранное вторжение в глубь России терпело поражение. Немцы это знают, и они заняли только ближайшие и самые плодородные районы, они не пошли на бесперспективный Север. Если они пойдут дальше, это приведет их лишь к гибели, если только они не вступят в союз с советским правительством против союзников. Если мы войдем в Россию и будем продвигаться в глубь ее, мы потерпим неудачу. Ради будущего я считаю, что в настоящий момент Россия не представляет для нас выгоды с военной точки зрения… союзникам очень важно, чтобы любое сотрудничество между русскими и немцами было тайным и чтобы оно было осуществлено либо при помощи грубой силы со стороны Германии против воли России, либо подкупом со стороны Германии и предательством со стороны России. Действия союзников не должны послужить поводом для оправдания такого сотрудничества…

11. Интервенция будет противоречить всем нашим обещаниям, которые были даны русскому народу с 26 октября 1917 года.

12. Мы потеряем моральное превосходство над Германией, которое везде для нас является источником силы, поскольку мы опустимся до методов Германии, а именно – интервенции и силы…

13. Мы продадим наше право первородства в России за чашку похлебки. Право первородства – это будущее дружественное экономическое сотрудничество с великой и свободной демократией, контролирующей несказанные богатства. Похлебкой будет возвращение нескольких тысяч тонн грузов, которые мы когда-то отправили в Россию, решив, что сами сможем обойтись без них; временный контроль (потому что мы не хотим аннексии) над несколькими сотнями квадратных миль леса и бесплодной северной тундры, бездорожной и пока непродуктивной. Новый фронт будет отвлекать наши и без того скромные военные ресурсы, а взамен мы получим лишь благодарность нескольких дискредитировавших себя политиков, не имеющих избирателей.

Я оставляю без внимания точку зрения, которая, на мой взгляд, должна в конечном счете оправдать интервенцию, а именно: наша политика в России должна быть такой, чтобы последняя оставалась в разрухе. Это помешает Германии использовать Россию так же, как после революции Германия помешала союзникам использовать Россию, способствуя сохранению там разрухи и беспорядка.

А сейчас о том, как я считаю лучше всего встретить Германию в России и сразиться с ней.

Россия уже давно окончательно и определенно вышла из войны. Следовательно, союзники в России ведут с Германией экономическую борьбу, которую называют «войной после войны». Частично благодаря экономической отсталости России, частично благодаря самой войне, частично благодаря экономической недальнозоркости большевиков Россия истощена в экономическом и финансовом отношении. Она во власти Германии – сейчас и еще на долгие годы. Это совсем невыгодно союзникам, потому что и сейчас, и в будущем это укрепляет Германию. Следовательно, наша задача – сделать Россию независимой от Германии, посылая, насколько позволяют наши потребности, все, что ей необходимо для фабрик (оборудование и материалы), а также сельскохозяйственные орудия для полей. Если это приведет к получению избытков зерна, нам нужно будет купить его для собственного потребления, чтобы помешать Германии воспользоваться им.

Мы в лучшей степени сможем установить дружеские отношения в России, торгуя сахаром, обувью, рыболовными сетями и машинами, чем введением туда двухсот-пятисоттысячного войска… Торговля с Россией возможна через различные внешнеторговые советы и комитеты, а также через другие правительственные учреждения. Фактически такие учреждения очень выгодны для нас, так как они будут гарантировать поступление товаров к действительным потребителям, чего не сможет сделать торговля с частными фирмами. Россия и большевики хотят торговать с нами. Нам нужны многие продукты, которые Россия уже имеет в изобилии. Кроме всего этого, торговля должна помочь России снова поставить на ноги ее промышленность и предотвратить усиление ее зависимости от Германии.

Короче говоря, интервенция – в этом можно быть уверенным:

1) будет развиваться дальше, чем первоначально запланировано, вовлекая непредсказуемое количество судов, людей и материалов;

2) не сможет восстановить Россию как военный фактор в войне с Германией, так как в России нет военных действий, кроме небольших спорадических классовых или партийных столкновений…

7) нарушит наше официальное обещание России не вмешиваться;

Продолжение настоящей политики:

1) не создает для нас новых врагов в России, кроме буржуазии, которая считает, что наша обязанность – спасти ее банковские счета;

2) усилит контраст между союзниками и Германией; союзники примирятся с ущербом (аннулирование займов) и оскорблением (опубликование секретных договоров) без использования грубой силы в виде возмездия, в отличие от Германии;

3) сохранит наши скромные людские и материальные ресурсы; если же их придется делить на два фронта, объем такого деления невозможно предугадать.

Продолжение нашей настоящей политики непризнания, но участия в широком торговом сотрудничестве, насколько позволяет количество наших судов и материальные ресурсы…

2) даст возможность приостановить отправление груза или возвратить его в любой момент по нашему желанию…

4) поможет России в какой-то степени встать на ноги в промышленном, экономическом и финансовом отношении;

это, на мой взгляд, является самой важной задачей в данный момент, в противном случае мы всегда будем на втором месте в России после Германии; после войны германский милитаризм, если не будет полностью сокрушен, будет иметь неиссякаемый источник ресурсов.

Сегодня нет большей опасности в мире, чем та, что Россия будет германизирована, за исключением той опасности, что Германия победит на Западном фронте. Политика создания сильной и независимой в коммерческом, финансовом и промышленном отношении России будет задачей всей политики союзников в России в будущем, и сейчас пора к этому приступать. Время для солдат в России ушло безвозвратно. Союзники должны сразиться с Германией в России через торговлю…

Ни одно из приведенных соображений не приуменьшает ни в малейшей степени необходимость иметь мощные морские силы в гавани Архангельска, в Мурманске и Белом море, чтобы укрепить Россию и в целом упрочить наше положение здесь. Это принесет большую помощь, но не причинит ущерба в отличие от интервенции. Морские силы во всех перечисленных пунктах должны быть значительны» ¹⁷⁶¹.

Предложения Коула были базой для реального решения «русского вопроса», они очень тесно переплетались с тезисами советника президента США Хауза, американских представителей Джадсона и Робинса, да и самого президента В. Вильсона. Киган пишет о схожих настроениях и в Великобритании и Франции: «Изначально у союзников не было никакого стремления сделать большевиков своими противниками. На то была серьезная и хорошо известная причина – искренняя ненависть большевиков к немцам, австрийцам и туркам как к завоевателям, расхищающим историческую российскую территорию…» ¹⁷⁶²«22 июля 1918 года премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж сообщил Военному кабинету, что «Британии нет дела до того, какого рода правительство установилось в России – республика, большевики или монархия». Есть все основания считать, что президент Вильсон разделял это мнение. Такой точки зрения до определенного времени придерживалась и Франция. До апреля 1918 года наиболее влиятельные партии во французском Генеральном штабе отклоняли предложения оказать поддержку антибольшевистским силам, так называемым «патриотическим группам», на том основании, что они предпочли германскую оккупацию по классовым соображениям, в то время как большевики стали жертвами обмана союза центральных держав и теперь, возможно, поняв свои прошлые ошибки, по крайней мере, обещали продолжать борьбу. Позже Франции было суждено отказаться от этой точки зрения и занять наиболее твердую антибольшевистскую позицию среди всех союзных держав» ¹⁷⁶³. Но почему?

Киган объясняет: «…В течение весны 1918 года Великобритания и Америка питали надежды на то, что при помощи большевиков им удастся восстановить Восточный фронт, военные действия на котором должны были облегчить немецкое давление на Западе, где союзникам угрожало поражение. С этой целью – вновь открыть Восточный фронт – они имели все виды и на чехов. Но союзники позволили себе постепенно все больше оказывать поддержку белым войскам, что окончательно запутало положение, которое Ленин и Сталин позже стали представлять как изначально проявленную враждебность западных держав к делу революции. На самом деле союзники, отчаявшиеся предотвратить новое наступление немцев, не совершали никаких антибольшевистских акций вплоть до середины лета 1918 года. С этого времени поступающие сведения неоспоримо указывали на то, что большевики отказались от своей первоначальной антигерманской политики и стали принимать милости от германской стороны ради собственного выживания» ¹⁷⁶⁴.

Оправдания Кигана, защищающего реноме своей страны, несущей основную ответственность за интервенцию, вполне понятны. Но ведь массированная интервенция началась уже после мировой войны. И ее нельзя было просто объяснить угрозой большевизма – война велась на российской территории и большевики неоднократно демонстрировали готовность к мирным переговорам, отказу от лозунгов мировой революции и пропаганды в странах Запада. Очевидно, что причиной интервенции были не только Брестский мир и большевики. Целью агрессии была еще сильная Россия как государство, как конкурент в глобальной мировой игре, и новая идеология которая представляла угрозу положению «привилегированным принцам новых экономических династий» и «диктатуре капитала», царившей в самых передовых странах мира.

На Западе действительно были силы которые выступали против интервенции и сразу после окончания Первой мировой войны шли еще дальше, чем предлагал Коуэл. Так, президент США В. Вильсон с первых дней выступал против интервенции и за признание большевистской России. Ллойд Джодж, сначала будучи апологетом интервенции, уже в начале 1919 г. стал ее противником и сторонником признания. Но даже британский премьер-министр и американский президент оказались бессильны против тех сил, которые чувствовали угрозу в русской социалистической революции и объявили ей бескомпромиссную войну на уничтожение…

ОКТЯБРЬ 1917 г. РУССКАЯ И МИРОВАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

В 1923 г. один из вдохновителей Гражданской войны П. Милюков будет доказывать, что к власти в России пришла не кучка насильников большевиков, а новые слои народа. «Интеллигенция должна научиться смотреть на события в России,– говорил он в своей лекции «Россия и русская эмиграция» в Праге,– не как на случайный бунт озверелых рабов, а как на великий исторический поворот, разорвавший с прошлым навсегда» ¹⁷⁶⁵. «Отойдя на известное расстояние от событий,– напишет Милюков,– мы только теперь начинаем разбирать… что в этом поведении масс, инертных, невежественных, забитых, сказалась коллективная народная мудрость. Пусть Россия разорена, отброшена из двадцатого столетия в семнадцатое, пусть разрушена промышленность, торговля, городская жизнь, высшая и средняя культура. Когда мы будем подводить актив и пассив громадного переворота, через который мы проходим, мы, весьма вероятно, увидим то же, что показало изучение Великой французской революции. Разрушились целые классы, оборвалась традиция культурного слоя, но народ перешел в новую жизнь, обогащенный запасом нового опыта…» ¹⁷⁶⁶

С. Павлюченков сделает еще более смелое обобщение: «Человечество коллективно шло к русской революции, и ее результаты, как в свое время революции французской, принадлежат всему человечеству и повлияли на цивилизацию теми или иными способами, продвинув ее далеко вперед по пути гармонизации общественных отношений» ¹⁷⁶⁷.

В чем же заключались эти результаты и громадный переворот, и вообще было ли оно, общемировое значение Русской социалистической революции?

Заслугой Маркса, которую он сам определял как главную, является выявление способности буржуазного общества к эволюционированию. «Маркс был, безусловно, гением,– пишут американские экономисты Р. Хайлбронер и П. Туроу,– человеком, изменившим характер нашего мышления об обществе (во всех аспектах, как историческом и социологическом, так и экономическом) столь же радикально, как Платон изменил характер мышления философского, а Фрейд – психологического. Очень немногие экономисты сегодня прорабатывают всю необъятную массу работ Маркса, но так или иначе его воздействие затронуло большинство из нас, даже если мы не отдаем себе отчета в этом. Марксу мы обязаны фундаментальной идеей о том, что капитализм – развивающаясясистема, вышедшая из конкретного исторического прошлого и медленно, неравномерно двигающаяся к иной, неясно различимой форме общества» ¹⁷⁶⁸.

К XIX веку развитие капитализма и демократии образца XVIII века достигло стадии своего «насыщения», и они постепенно выродились в «диктатуру капитала». Об этом писали даже яростные оппоненты Маркса: «…Начиная с 1850 года, в викторианскую эпоху, институты капитализма на некоторое время стали господствующими не только в экономической, но и политической, религиозной и культурной жизни, что напоминает о временах господства феодальной аристократии» ¹⁷⁶⁹. Ницше по этому поводу совершенно точно писал: «Теперешняя же так называемая демократия отличается от старых форм правления единственно только тем, что едет на новых лошадях; дороги же и экипажи остались прежние. Но меньше ли от этого стала опасность, грозящая народному благосостоянию?» ¹⁷⁷⁰

Либеральные экономисты В. May и И. Стародубровская пишут: «Первая мировая война, а затем Великая депрессия 1929-1933 годов в полной мере продемонстрировали нестабильность и неспособность к саморегуляции капиталистического общества на его монополистической стадии. Существуют многочисленные свидетельства, что кризис конца 20-х – начала 30-х годов воспринимался многими как неизбежный конец капитализма» ¹⁷⁷¹. A. Barkai и A. Ekirch утверждают, что по мере своего углубления экономический кризис во время Великой депрессии в Европе и в США «широко воспринимался как признак конца капитализма» ¹⁷⁷². Капиталистическое общество зашло в тот же тупик, в который в свое время зашло феодальное. Критики скажут что капиталистическое общество хоть и медленно, но все же эволюционировало в социальном (демократическом) направлении. Безусловно да, но не больше, чем абсолютная монархия, которая в свое время также эволюционировала в сторону капитализма. Однако для того, чтобы совершить качественный переход к капитализму, потребовалась буржуазная революция.

В XX веке место абсолютной монархии (аристократии нового типа) заняла «диктатура капитала». К. Маркс олицетворял «диктатуру капитала» с властью государственной административно-бюрократической машины. «По мере того как прогресс современной промышленности развивал, расширял и углублял классовую противоположность между капиталом и трудом, государственная власть принимала все более и более характер национальной власти капитала над трудом, общественной силы, организованной для социального порабощения, характер машины классового господства. После каждой революции, означавшей известный шаг вперед классовой борьбы, чисто угнетательский характер государственной власти выступает наружу все более и более открыто» ¹⁷⁷³. Американский экономист Е. Хант пишет: «Несмотря на то что имя Маркса было использовано многими силами, враждебными свободе, я верю в то, что если когда и будет создано общество, основанное на принципах истинного равенства и свободы, его создатели будут многим обязаны идеям К. Маркса» ¹⁷⁷⁴. Е. Хант был прав в плане признания идей Маркса, но относительно «сил, враждебных свободе», впадал в привычные для его круга заблуждения. Сам К. Маркс утверждал: для того чтобы сломить «диктатуру капитала», необходимо установить новую диктатуру противоположного свойства – «диктатуру пролетариата». Именно «диктатура капитала», по Марксу, выступала в виде «сил, враждебных свободе». Радикализм Маркса объяснялся радикализмом условий, в которых он работал, и объективной невозможностью точно предсказать будущие формы общественного развития. Он рисовал идеализированную картину, и поэтому его идеи были ближе не столько к практическим рекомендациям, сколько к идеологическим (религиозным) постулатам.

Для наглядности дальнейших рассуждений вернемся к нашему графику.

Противоборство двух диктатур должно было привести к переходу на новый уровень развития и смещению общественного строя в зависимости от располагаемых экономических ресурсов развития в сектор либеральной или социальной демократии. Так и получилось – развитие Запада вдоль кривой (АВ), продолжавшееся с XVII по XIX в. и приведшее к установлению «диктатуры капитала», под влиянием «диктатуры пролетариата» в XX веке изменилось на движение вдоль кривой (ВС). Под влиянием этих сил Запад снова оказался в секторе Демократии, но уже образца XX века.

В первой половине XX века к «диктатуре капитала» пришли не только несшие остатки феодализма и разоренные Первой мировой страны Европы, но и США – страна передового либерализма и демократии, выращенных в тепличных условиях мирной жизни, обильно удобренных европейским золотом. Об этом в начале 30-х говорили уже не марксисты, а президент США Ф. Рузвельт: «Это естественно и, возможно, в природе человека, что привилегированные принцы новых экономических династий, жаждущие власти, стремятся захватить контроль над правительством. Они создали новый деспотизм и обернули его в одежды легальных санкций. Служа им, новые наемники стремятся поставить под свой контроль народ, его рабочую силу, собственность народа. В результате обычный американец снова стоит перед теми проблемами, перед которыми стояли борцы за независимость страны… Эти роялисты экономического порядка согласны с тем, что отстаивание политической свободы– дело государства, но экономическое рабство, по их мнению, этого государства не касается. Они согласны, что государство должно защищать право гражданина голосовать, но они отрицают за государством право гарантировать гражданину право на работу и право на жизнь… Но мы считаем, что если гражданин имеет равные права на избирательном участке, он должен иметь равные права и на рынке труда». Эти экономические роялисты жалуются, что мы стремимся сокрушить базовые американские установления. На самом деле они боятся, что мы лишим их власти. Наша приверженность американским установлениям требует от нас изменить этот порядок вещей. Зря они прячутся за нашим национальным флагом и за конституцией». (Аудитория теперь слушала стоя.) «Демократия, а не тирания, свобода, а не подчинение… Враг стоит внутри наших стен» ¹⁷⁷⁵.Рузвельт совершенно четко выделял две крайности: «диктатуру капитала», с одной стороны, и «диктатуру труда», «русский большевизм» – с другой, между которыми он хотел провести свою страну. Рузвельт сдвигал точку, в которой находились США, в сектор Демократии образца XX века. Соединенные Штаты благодаря Первой и Второй мировым войнам прошли этот процесс значительно легче, чем европейские страны.

Защитной реакцией «демократии» образца XVII века в Европе стало установление фашизма, закончившееся Второй мировой войной. Интервенция в Россию, еврофашизм и Вторая мировая война были революционными войнами реакционной и отчаянно сопротивляющейся «диктатуры капитала» против демократии, соответствующей уровню развития XX века. Именно победа русской социалистической революции и победа СССР во Второй мировой войне открыли человеческой цивилизации новый демократический путь развития. Победа СССР, по сути, стала победой мировой социальной революции. Все страны мира в той или иной мере, не признавая их на словах, на деле были в той или иной мере вынуждены учитывать новые реалии.

Именно Октябрьская революция и победа во Второй мировой войне стали вкладом России в мировую цивилизацию. В этом смысле Л. Троцкий был абсолютно прав: «Мы далеки от мысли противопоставлять абстракцию диктатуры абстракции демократии и взвешивать их качества на весах чистого разума. Все относительно в этом мире, где постоянна лишь изменчивость. Диктатура большевистской партии явилась одним из самых могущественных в истории инструментов прогресса…» ¹⁷⁷⁶

Эти выводы подтверждаются организацией Freedom House, согласно данным которой если в 1900 г. в мире не было ни одной выборной демократии ¹, то уже в 1950-х их было 22 ¹⁷⁷⁷. По этому поводу интересны тезисы двух президентов США перед Версальской мирной конференцией. И. Бауман вспоминал: «…Президент (В. Вильсон) заметил, что на мирной конференции мы будем единственными незаинтересованными людьми и что люди, с которыми нам придется иметь дело, не представляют своих собственных народов» ¹⁷⁷⁸. Бывший президент Рузвельт грубо отвечал: «Наши союзники, и наши враги, и, наконец, сам Вильсон должны были бы понимать, что в настоящее время Вильсон совершенно не уполномочен говорить от имени американского народа» ¹⁷⁷⁹. Т. Рузвельт и В. Вильсон были правы: ни американская, ни европейская демократия после Первой мировой войны не могла заявить, что она говорит от имени всего своего народа.

После Второй мировой войны в 1949 году Й. Шумпетер писал: «Социализму перестали сопротивляться с той страстью, какую вызывает иной тип морали. Он стал тем вопросом, который обсуждают на базе утилитарных доводов. Остались, конечно, отдельные твердокаменные, но вряд ли они имеют достаточную поддержку, чтобы иметь политическое влияние. Это как раз и есть то, что висит в воздухе,– доказательство, что самый дух капитализма ушел в прошлое» ¹⁷⁸⁰. Дух капитализма образца XVII века…

¹Примером ограничения избирательных прав может быть женский вопрос. До 1917 г. только в 6 странах (Новая Зеландия, Австралия, Финляндия, Норвегия, Дания, Исландия) женщины имели избирательные права. Избирательное право для женщин было введено в Германии в 1919 г., в США – в 1920 г., в Англии – в 1928 г., во Франции – в 1944 г., в Швейцарии – в 1971 г. Политические права женщин были закреплены в Уставе и декларациях ООН в 1945-1967 гг., в начале 1970-х, по данным ООН, женщины имели избирательные права в 121 стране. В России избирательное право для женщин было введено сразу после Февральской революции 1917 г., а полностью женщина была впервые уравнена в политических и гражданских правах с мужчиной конституцией РСФСР 1918 г.

Чтобы не быть голословными, приведем пару примеров. Так, реформы Л. Эрхарда в Германии были основаны на работе К. Маркса «Заработная плата, цена и прибыль» ¹⁷⁸¹. Эта работа была посвящена анализу и критике концепций противников забастовочного движения, которые утверждали, что выполнение требований повышения заработной платы приведет к росту цен на выпускаемую продукцию и, как следствие, к сворачиванию производства и безработице. Если рабочие действительно хотят жить лучше, то они должны больше работать, быть бережливее, и тогда в результате общего улучшения жизни возрастут и их доходы.

К. Маркс показал, что цены на рынке товаров первой необходимости диктует не отдельный предприниматель, а рынок. Рост заработной платы вызовет рост цен на этом рынке, а капиталист компенсирует свои убытки и ликвидирует дополнительный доход рабочих. У капиталистов же, производящих предметы роскоши, дела будут обстоять иначе. Причем в обществе, где ²/ ₃национального продукта потребляется пятой частью населения, производителей таких предметов очень много, и они не смогут компенсировать падение прибыли повышением цен на свои товары, так как спрос на них снизится. В результате капитал начнет перетекать в те области экономики, где норма прибыли выше, что приведет к увеличению производства предметов первой необходимости и соответствующему снижению цен на них до уровня, обеспечивающего равную норму прибыли во всех областях экономики. Таким образом, следствием повышения заработной платы рабочим станет не только перераспределение доходов, но и переориентация экономики на удовлетворение нужд малообеспеченных слоев населения ¹⁷⁸².

В подтверждение своих слов Маркс привел пример принятого в 1848 г. билля о полуторачасовом сокращении рабочего дня при сохранении прежней заработной платы. Это сокращение, осуществленное принудительным образом во всех ведущих отраслях английской промышленности, соответствовало повышению почасовой заработной платы и рассматривалось тогда многими экономистами как подрыв конкурентных возможностей страны на мировом рынке и «похоронный звон» по ее могуществу. Однако в действительности этот знаменитый билль не только содействовал уменьшению безработицы и развитию производительных сил рабочих, но и привел к падению цен на фабричные продукты. В результате английские рабочие, доходы которых оказались одними из самых высоких в мире, смогли превзойти другие страны дешевизной своих товаров и благодаря этому создать условия для непрерывного расширения рынков сбыта. Таким образом, подвел итог Маркс, мы видим, что «за некоторыми, скорее кажущимися, чем действительными исключениями, в среднем высокооплачиваемый труд производит дешевые товары, а низкооплачиваемый – дорогие» ¹⁷⁸³.

Повышение заработной платы ведет к трем качественным изменениям экономической системы:

– увеличению внутреннего рынка сбыта, что соответственно стимулирует рост производства;

– более интенсивному внедрению трудосберегающих технологий, повышающих производительность труда;

– предъявляет более высокие требования к качеству рабочей силы, что, в свою очередь, стимулирует повышение качества производимой продукции.

Кривые предельных соотношений и «постулат Маркса»

Одновременно происходит качественное изменение самой политэкономической системы, она переходит на следующий уровень развития. Продемонстрируем это утверждение на нашем графике: в результате повышения заработной платы происходит не просто экстенсивное развитие экономической системы, а ее качественный переход на новый более высокий уровень с «а» на «в», а точка равновесия сдвигается вверх и вправо из точки «А» в точку «В». Происходит одновременный рост экономической эффективности и социальной справедливости [Из графика также видно, что повышение заработной платы имеет свой предел, ниже которого экономическая эффективность начинает снижаться].

Статистика, приводимая самим Л. Эрхардом, подтверждает эти выводы.

Экономические показатели результатов реформы Л. Эрхарда в Германии ¹⁷⁸⁴(темпы прироста в разах к соответствующему году)

С 1949 по 1955 г. потребление в Германии выросло на 75% ¹⁷⁸⁵. Л. Эрхард писал: «Мы снова и снова констатируем: то, что сегодня считается роскошью, завтра становиться предметом, спрос на который уже довольно широк, а послезавтра – товаром широкого потребления» ¹⁷⁸⁶. В Германии повышение потребления было проведено путем валютной реформы, подобной валютной реформе в Англии в XVIII веке, проведенной Исааком Ньютоном ¹⁷⁸⁷. Предложенная Л. Эрхардом реформа вызвала ожесточенные споры в бундестаге и Хозяйственном совете. Но социалистические реформы Л. Эрхарда были единственно возможным выходом… [Другим инструментом одновременного повышения заработной платы во всей экономике, который также использовал Эрхард, было увеличение налогов на заработную плату и перераспределение их к менее обеспеченным слоям общества через различные механизмы социальной помощи и соответственное повышение стандартов потребления менее обеспеченных слоев населения]

В 70-е годы нашего века, когда японские рабочие добились удвоения своей реальной заработной платы, многие экономисты предрекали, что это удвоение ликвидирует дешевизну японских товаров и тем самым подорвет конкурентные возможности страны. Вскоре, однако, выяснилось, что эти товары еще больше упрочили свои позиции на мировом рынке. Причем уже не только благодаря своей сравнительно более низкой, цене, но и благодаря своему ставшему легендарным качеству, которое обеспечивалось блестящей организацией труда, инициативой и технической оснащенностью высокооплачиваемых японских рабочих ¹⁷⁸⁸.