Текст книги "Интервенция и Гражданская война"

Автор книги: Василий Галин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц)

Позже Деникин в который раз будет раскаиваться: «И жалки оправдания, что там, у красных, было несравненно хуже. Но ведь мы, белые, вступали на борьбу именно против насилия и насильников!… Что многие тяжелые эксцессы являлись неизбежной реакцией на поругание страны и семьи, на растление души народа, на разорение имуществ, на кровь родных и близких – это неудивительно. Да, месть – чувство страшное, аморальное, но понятное, по крайней мере. Но была и корысть. Корысть же – только гнусность. Пусть правда вскрывает наши зловонные раны, не давая заснуть совести, и тем побудит нас к раскаянию, более глубокому, и к внутреннему перерождению, более полному и искреннему…» ⁶⁰⁴О том же пишет и Шульгин, который находит причины поражения Белого движения в том, что «нас одолели серые и грязные… Первые – прятались и бездельничали, вторые – крали, грабили и убивали не во имя тяжкого долга, а собственно ради садистского, извращенного грязно-кровавого удовольствия…» ⁶⁰⁵В. Шульгин приводил пример: «В одной хате за руки подвесили… «комиссара»… Под ним разложили костер. И медленно жарили… человека… А кругом пьяная банда «монархистов»… выла «боже, царя храни». Если это правда, если они есть еще на свете, если рука Немезиды не поразила их достойной их смертью, пусть совершится над ними страшное проклятье, которое мы творим им, им и таким, как они,– растлителям Белой армии… предателям Белого дела… убийцам Белой мечты…» ⁶⁰⁶

Социальную базу белого террора, как это ни парадоксально звучит, составляла элита общества – офицерство и либеральная интеллигенция. На интеллигенцию прямо указывает А. Деникин: «Был подвиг, была и грязь. Героизм и жестокость. Сострадание и ненависть… на почве кровавых извращений революции, обывательской тины и интеллигентского маразма…» ⁶⁰⁷ Именно либеральная интеллигенция, ставшая идеологом Белого движения, стала идеологом войны против собственного народа.Как могло случиться, что наиболее образованная, обеспеченная часть общества, «защитница» прав человека, стала во главе массового террора? Либеральная интеллигенция, сама, по сути, являясь мелкобуржуазной средой, при этом обеспечивала интересы и потребности, а зачастую просто прислуживала крупной и средней буржуазии; с ее исчезновением она теряла свой статус и единственный источник привилегированного социального и материального положения, что в сочетании с крайним обострением за время революции «социального расизма» образованных классов к низшим слоям общества создавало основу ничем не ограниченной ненависти и террора – трагичный итог благих начинаний и идей либерально-демократической интеллигенции в России…

Интервенты старались не «пачкать перчатки» открытым террором, предоставляя «грязную работу» своим белым союзникам, но нередко сами были вынуждены показывать пример. На Севере: «Красноармейцы, бежавшие из британского плена, сообщали, что многие из их товарищей были расстреляны после взятия в плен, и что их самих бесчеловечно избивали прикладами, бросали в тюрьму и принуждали к работе, доводившей их до полнейшего истощения, при совершенно недостаточном питании, причем им постоянно грозили расстрелом за отказ от вступления в славянско-британский контрреволюционный легион и нежелание изменить своим товарищам по оружию, что во многих случаях эти угрозы были приведены в исполнение» ⁶⁰⁸. Традиционно первенство в создании концлагерей приписывают большевикам, между тем первый концлагерь был организован англичанами 23 августа 1918 г. на острове Мудьюг в Белом море. Местное население за порядки, царившие на нем, назвало его «островом смерти». Англичане имели большой опыт использования концлагерей, жертвами которых стали десятки тысяч человек гражданского населения, они широко применяли их во время англо-бурской войны. Командующий войсками интервентов в Архангельске английский генерал Пул, как и его наследник генерал Айронсайд, был участником той самой африканской войны.

Арест и расстрел «бакинских комиссаров» был осуществлен эсеровским «Закаспийским временным правительством» с ведома английского командования ^I. На Дальнем Востоке жестокость японцев приобрела нарицательный образ, вот только один пример: «Пятеро русских были приведены к могилам, вырытым в окрестностях железнодорожной станции: им были завязаны глаза и приказано встать на колени у края могил со связанными позади руками. Два японских офицера, сняв верхнюю одежду и обнажив сабли, начали рубить жертвы… и в то время как каждая из жертв падала в могилу, от трех до пяти японских солдат добивали ее штыками, испуская крики радости» ⁶⁰⁹.

¹Это подтверждают, в частности, опубликованные в 1990 г. мемуары участника этой акции капитана Тиг-Джонса.

Красный террор должен был стать встречной волной, призванной погасить разгоравшийся пожар «белого террора», загнать разгулявшуюся стихию в берега.Он был последней попыткой удержать страну в рамках, пускай и ограниченной, но демократии. Психологию красного террора передает П. Лавров: «Именно те люди, которые дорожат человеческой жизнью, человеческой кровью, должны стремиться организовать возможность быстрой и решительной победы и затем действовать как можно быстрее и энергически для подавления врагов, так как лишь этим путем можно получить минимум неизбежных жертв, минимум пролитой крови» ⁶¹⁰. Троцкий в связи с этим указывает: «В революции высшая энергия есть высшая гуманность» ⁶¹¹.

Однако продолжение интервенции бросало экономику страны за грань биологического выживания. Локальный террор, отдельные акции насилия уже не могли сдержать разгулявшейся стихии насилия и обеспечить выживание государства, и тогда к власти пришла система, основанная на насилии – диктатура пролетариата. О ней говорил еще Маркс, Ленин считал ее одним из основных условий победы пролетариата, но до конца 1918 г. диктатура пролетариата носила еще весьма ограниченный, в большей мере теоретический характер. Несмотря на грозные лозунги типа «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить: какого он происхождения, воспитания, образования или профессии? Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора». Жертвами террора стало всего около 10 тыс. человек. И только после того, как попытка остановить распространение Гражданской войны и насилия с помощью красного террора потерпела неудачу, с конца 1918 г. начинается настоящий террор, жертвами которого становятся уже сотни тысяч… Именно тогда начался, как пишет ЧКК, «логический и последний этап «ликвидации буржуазии как класса» – казни заключенных в тюрьмах, «подозреваемых» и заложников…» 25 июля 1919 года в «Известиях ВЦИК» было объявлено, что по всей Украине организуются комиссии красного террора, и предупреждалось, что «пролетариат произведет организованное истребление буржуазии».

ЧКК, С. Мельгунов, С. Волков и др. приводят многочисленные данные о терроре. Так, только в Харькове, Одессе Киеве, Армавире было убито около 10 тыс. человек ⁶¹². В Екатеринодаре, Екатеринославе, Кременчуге – в среднем по 3 тысячи ⁶¹³. В Екатеринбурге – 2,8 тыс., при этом все население города составляло до войны менее 30 тыс. человек… В Ростове-на-Дону – около 1 тыс. в январе 1920 года. В Петрограде за три месяца (июль, август, сентябрь) расстреляны 5 тыс. человек ⁶¹⁴. Много офицеров погибло при расправах во время занятия красными Дальнего Востока; так, например, в Николаевске-на-Амуре с 1 марта по 2 июня 1920 г. погибло свыше 6 тыс. человек… ⁶¹⁵В июне 1920 года офицеры, содержавшиеся в Покровском лагере (1092 человека) были отправлены на Север и расстреляны ⁶¹⁶.

«Когда тюрьмы оказались наполненными до отказа, забастовщиков и солдат бунтарей погрузили на баржи и с привязанными на шею камнями сотнями сбросили в Волгу. От двух до четырех тысяч пленных было расстреляно и утоплено в дни 12-14 марта. Начиная с 15 марта, взялись за городскую буржуазию… За два дня дома богатых торговцев Астрахани были разграблены, а их владельцы арестованы и убиты. Точное количество убитых в Астрахани «буржуев» установить трудно, но оценки колеблются между 600 и 1000 человек. А в общей сложности за одну неделю было расстреляно и утоплено от 3 до 5 тысяч человек ⁶¹⁷. Джон Рид писал: «По колориту, ужасу и величию то, что мы видим здесь, далеко превосходит Мексику (революция в Мексике 1910 г.)» ⁶¹⁸.

Несмотря на широту использования террора, наиболее пострадавшей от него социальной группой были белые офицеры. «Везде на занятых после отхода белых войск территориях применялся один и тот же прием: объявлялась регистрация офицеров, после чего явившихся тут же арестовывали и отправляли в лагеря… где их постепенно расстреливали» ⁶¹⁹. «Холмогорского лагеря, в который отправляли офицеров, до мая 1921 года фактически не было… прибывших просто расстреливали… в том числе и 800 офицеров Северной армии, и множество привезенных с юга. В самом Архангельске 120 офицеров были утоплены на барже. В 1921 году 600 заключенных петроградских тюрем были утоплены на барже по пути в Кронштадт» ⁶²⁰. Как сообщал лорду Керзону английский священник Ломбард, «в последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены, и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на финском заливе; многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой» ⁶²'. В Киеве в один день были убиты 2 тыс. бывших офицеров, вызванных для регистрации в городской театр. В Краснодаре под видом регистрации было собрано 7 тысяч ранее сдавшихся по манифесту о гарантии полной безопасности в случае сдачи оружия врангелевских офицеров ⁶²²и отпущенных для свободного проживания, все были расстреляны. «…Уничтожению офицеров большевиками придавалось большее значение, чем даже их использованию в целях сохранения своей власти,– пишет С. Волков,– (когда отвечавший за комплектование армии Троцкий в октябре потребовал освободить всех офицеров, арестованных в качестве заложников, ЦК 25 октября отверг это требование)» ⁶²³. То же самое произошло под Царицыном: когда Троцкий потребовал сохранить арестованных военспецов, запертых на барже, Сталин в ответ затопил их.

Заместитель Реввоенсовета Склянский заявлял, что «война продолжится, пока в красном Крыму останется хоть один белый офицер». Это произвело такое впечатление, что назывались цифры даже в 100-120 и 150 тысяч расстрелянных… Несомненно только, что все зарегистрированные офицеры, военные чиновники и солдаты «цветных» частей были расстреляны поголовно… ⁶²⁴Приказ о первой регистрации был составлен в таком тоне, что большинство оставшихся истолковало его как амнистию (которая и была объявлена) и почти все зарегистрировались в первые же дни ⁶²⁵. По мнению С. Волкова, в Крыму было убито до 52 тысяч человек. ⁶²⁶Террор и насилие в данном случае превышали границы, допускаемые логикой, чувством самосохранения или самообороны, они приобретали уже характер геноцида против определенных социальных групп. Хотя если бы победили белые, навряд ли они вели себя иначе в отношении красных.

Русское офицерство стало одной из наиболее трагичных фигур Гражданской войны, именно оно сражалось за великую Россию и, пускай на словах, за «демократические» ценности, но их бросили все: буржуазия которую они защищали, либералы, за которыми они шли, народ, во имя которого они жертвовали собой, и даже союзники, до времени поддерживавшие их и тем самым спровоцировавшие широкомасштабную Гражданскую войну и массовое насилие. Так, при эвакуации французских войск«в руках большевиков осталась значительная часть населения, имевшего основания опасаться преследования со стороны советской власти… Непонятное отношение французского командования к добровольческой бригаде, которая подверглась ряду тяжелых оскорблений и была вынуждена оставить в Румынии почти всю свою материальную часть…» ⁶²⁷

Румыния, чью армию всего несколько лет назад спасла от уничтожения русская армия, закрыла свои границы для отступавших белых армий. Шульгин вспоминал, что, несмотря на полученную визу, на румынской границе он получил ответ: «Вам как русскому въезд в Румынию воспрещен» ⁶²⁸. «Когда наступил вечер, румыны развернули свою настоящую природу. Они приступили к нам с требованием отдать или менять то, что у нас было, т. е. попросту стали грабить…» ⁶²⁹«На следующий день после нашего ухода румыны выгнали из своей страны оставленных нами женщин и детей… К чести «товарища Котовского», надо сказать, что его штаб принял этих несчастных прилично…» ⁶³⁰Деникин также писал: «…Изменилось в корне отношение румын к русским, которых они считали единственными виновниками своих бедствий; широкою волною разлилась ненависть ко всему русскому, не раз проявлявшаяся в насилиях и оскорблениях, которые трудно будет когда-либо забыть неповинному, и без того исстрадавшемуся тогда русскому офицерству…» ⁶³¹«Русские отряды, беженцы, женщины и дети, искавшие спасения в пределах Румынии, были отброшены… пулеметным огнем» ⁶³².

В Польше отступившие остатки Белой армии «ждало разоружение, концентрационные лагеря с колючей проволокой; скорбные дни и национальное унижение» ⁶³³. В Прибалтике «от болезней вследствие тяжелейшего положения армии в Эстонии и отношения к ней эстонских властей умерли тысячи людей, в т. ч. и офицеров. В полках насчитывалось по 700– 900 больных при 100-150 здоровых, количество больных, не помещенных в госпитали, достигло 10 тысяч, общее число заболевших составляло 14 тысяч» ⁶³⁴. «Более того, эстонское правительство объявило призыв на принудительные лесные работы 15 тысяч человек – «лиц без определенных занятий» (т. е. ровно столько, сколько было тогда работоспособных чинов армии), фактически установив таким образом институт рабства для русских офицеров и солдат» ⁶³⁵.

Что ждало белых офицеров в эмиграции? Деникин писал: «Тех немногих, кто уцелел в ней, судьба разметала по свету: одни оказались в рядах полков, нашедших приют в славянских землях; другие – за колючей проволокой лагерей – тюрем, воздвигнутых недавними союзниками, третьи, голодные и бесприютные,– в грязных ночлежках городов Старого и Нового Света» ⁶³⁶. Шульгин вспоминал про русских эмигрантов: «Так как русские, не имеющие уголовного прошлого или коммунистического настоящего, могут, не встречая препятствий со стороны международного права, отправляться без визы только на тот свет, им приходится для получения виз быть в полной зависимости от произвола представителей стран, в которые желают попасть. По окончании мытарств беженцу выдается бумажка согласно резолюции правительственной конференции, возглавлявшейся ныне умершим доктором Нансеном, верховным комиссаром по делам русских эмигрантов при Лиге Наций (бумажка эта получила в эмиграции название «нансеновского патента на бесправие)» ⁶³⁷.

Единственной страной, которая приняла русских эмигрантов, была Турция, с которой Россия воевала последние несколько веков. «Буквально за 5 ноябрьских дней 1920 г. к берегам Турции прибыло около 150 тыс. эмигрантов, 70 тыс. из которых являлись офицерами и солдатами врангелевской армии» ⁶³⁸. И тут, пишет Шульгин, турки и русские «точно нашли друг друга… Русские и турки сейчас словно переживают медовый месяц… Случаев удивительно доброго, сердечного отношения – не перечесть… Русским уступают очереди, с русских меньше берут в магазинах и парикмахерских, выказывают всячески знаки внимания и сочувствия» ⁶³⁹. По воспоминаниям очевидцев, неплохо отнеслись к русским офицерам, эвакуированным с Севера России в Англию, также исторически воевавшую против России…

Большевики на другой день после окончания Гражданской войны приступили к целенаправленному подавлению преступности, террора и насилия. Шульгин свидетельствовал: «В направлении «смягчения» были даже довольно странные факты. В один прекрасный день пришел циркуляр из Москвы, по-видимому, от Луначарского, предписывающий читать лекции рабочим и солдатам с целью развития в них «гуманных чувств и смягчения классовой ненависти». Во исполнение этого те, кому сие ведать надлежит, обратились к целому ряду лиц с предложением читать такого рода лекции и с представлением полной свободы в выборе тем и в их развитии. Этилекции состоялись. Одна из них имела особенно шумный успех и была повторена несколько раз. Это была лекция об Орлеанской Деве. Почему коммунистам вдруг пришла мысль поучать «рабочих и крестьян» рассказами о французской патриотке, спасавшей своего короля, объяснить трудно. Но это факт…» ⁶⁴⁰И снова Шульгин: «Как он (Котовский)стал командиром дивизии, я не знаю, но могу засвидетельствовать, что он содержал ее в строгости и благочестии, бывший каторжник,– «honny soit, qui nial y pense». В особенности замечательно его отношение к нам, «пленным». Он не только категорически приказал не обижать пленных, но и заставил себя слушать. Не только в Тирасполе, но и во всей округе рассказывали, что он собственноручно застрелил двух красноармейцев, которые ограбили наших больных офицеров и попались ему на глаза. «Товарищ Котовский не приказал» – это было, можно сказать, лозунгом в районе Тирасполя. Скольким это спасло жизнь…» ⁶⁴¹

Внимательный читатель уже, наверное, заметил еще одну особенность взаимного насилия между белыми и красными – обе стороны в определенном смысле оказались жертвами, заложниками некой третьей силы, которая по своей мощи превосходила обе противоборствующие стороны и за которой они были вынуждены были следовать и одновременно против которой были вынуждены вести бескомпромиссную войну на уничтожение. Этой силой была стихия «русского бунта», разбуженная Февральской революцией…

Стихийное насилие «бессмысленного и беспощадного русского бунта»

Мы не учли элемента времени и степени напора народной стихии. Правители желали приостановить временно течение жизни в создавшихся берегах, покуда некая высшая власть не разметет новое русло, а жизнь бурно рвется из берегов, разрушая плотины и сметая гребцов и кормчих.

Деникин ⁶⁴²

«Русский бунт» и сопровождавшее его стихийное насилие в 1917 г. точно так же, как и в 1905 г., были разбужены либерально-демократической революцией.

Наглядную картину «русского бунта» 1905 г. рисуют письма саратовского губернатора П. А. Столыпина своей жене: «В уездах все та же пугачевщина, каждый день несколько убитых и раненых. Точно война…» ⁶⁴³«Пугачевщина растет – все уничтожают, а теперь еще и убивают… Войск совсем мало, и я их так мучаю, что они скоро совсем слягут. Всю ночь говорил по аппарату… с разными станциями и рассылал пулеметы. Сегодня послал в Ртищево 2 пушки. Слава Богу, охраняем еще железнодор. путь. Приезжает от Государя ген. ад. Сахаров. Но чем он нам поможет, когда нужны войска – до их прихода если придут, все будет уничтожено. Вчера в селе Малиновка осквернили Божий храм, в котором зарезали корову и испражнялись на образе Николая Чудотворца. Другие деревни возмутились и вырезали 40 человек. Малочисленные казаки зарубают крестьян, но это не отрезвляет…» ⁶⁴⁴Спустя несколько дней Столыпин снова пишет: «Кажется, ужасы нашей революции превзойдут ужасы французской. Вчера в Петровском уезде во время погрома имения Аплечева казаки (50 чел.) разогнали тысячную толпу. 20 убитых, много раненых. У Васильчиков 3 убитых, еще в разных местах 4» ⁶⁴⁵. «Дни идут плохо. Сплошной мятеж: в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими… Войск мало и прибывают медленно. Пугачевщина!…» ⁶⁴⁶

П. Столыпин в своих письмах снова и снова возвращался к теме «русского бунта»: «Соседние деревни терроризированы, так как и их хотели сжечь, если они не примкнут к движению. Помещики в панике отправляли в город имущество, жен и детей. В других уездах тоже вспыхивает то тут, то там. Еле поспеваешь посылать войска, которых мало. И долго ли еще можно рассчитывать на войска после «Потемкина»? А господа земцы готовят сюрприз: врачи в Балашовском уезде решили, что недовольны тем, что я не исполнил их требования, и все с 15 июля выходят в отставку – бросают больницы, амбулатории, уходят все 40 фельдшеров. К ним присоединяются 3 уезда, а затем, вероятно, вся губерния» ⁶⁴⁷.

П. Столыпин одновременно описывает методы борьбы с «крестьянским бунтом»: «Все село почти сидело в тюрьме по моим постановлениям… Я занял два дома наиболее виновных казаками, оставил там отряд оренбуржцев и учредил в этом селе особый режим» ⁶⁴⁸. Активность Столыпина в подавлении беспорядков далеко не в последнюю очередь привела его на пост министра внутренних дел. Уже 11 июля 1906 г. Столыпин рассылал всем губернаторам телеграммы: «Борьба ведется не против общества, а против врагов общества. Открытые беспорядки должны встречать неослабный отпор. Революционные замыслы должны преследоваться всеми законными средствами»… «Дабы не препятствовать умиротворению страны и спокойному ожиданию реформ, строго следить за населением, не разрешая ему ни собраний, ни митингов, возбуждающих к противозаконным деяниям» ⁶⁴⁹.

14 августа 1906 г. Николай II писал Столыпину: «Непрекращающиеся покушения и убийства должностных лиц и ежедневные дерзкие грабежи приводят страну в состояние полной анархии. Не только занятие честным трудам, но даже сама жизнь людей находится в опасности. Манифестом 9 июля было объявлено, что никакого своеволия или беззакония допущено не будет, а ослушники закона будут приведены к подчинению царской воле. Теперь настала пора осуществить на деле сказанное в манифесте. Посему предписываю Совету министров безотлагательно представить мне: какие меры признает он наиболее целесообразными принять для точного исполнения моей непреклонной воли об искоренении крамолы и водворении порядка. P. S. По-видимому, только исключительный закон, изданный на время, пока спокойствие не будет восстановлено, даст уверенность, что правительство приняло решительные меры, и успокоит всех» ⁶⁵⁰.

«Вот будничный фон того периода. 1 мая 1906 года убит начальник петербургского порта вице-адмирал К. Кузьмич. 14 мая не удается покушение на коменданта Севастопольской крепости генерала Неплюева, убиты семь человек, в том числе двое детей, Всего в мае убито 122 человека, в июне – 127. В июле – восстание в Кронштадте. 2 августа боевики Ю. Пилсудского провели в Польше ряд терактов… Убито 33 солдата и полицейских.

14 августа в Варшаве убит генерал-губернатор Н. Вонлярский.

15 августа группа боевиков… стала разъезжать по Москве и расстреливать стоявших на посту городовых» ⁶⁵¹. В 1906-1909 гг. от рук террористов погибло 5946 должностных лиц. За тот же период к смерти было приговорено не более 5086 человек… ¹

¹По другим данным, военно-полевыми судами с 1905 г. по март 1909 г. приговорено к смертной казни 4797 человек, повешено и расстреляно 2353-2825 человек. В то время как только в 1906 г. революционеры совершили убийство 1126 официальных лиц (еще 1506 человек было ранено), в 1907 г. эти цифры удвоились. Приводятся и другие цифры: в 1905-1907 гг.– 9000 жертв революционеров, в период с 1908 г. до середины 1910 г.– еще 7600 жертв. (Федоров Б. Г. Петр Столыпин и Ruud С. А., Stepanov S. A. Fontanka 16, Montreal, 1999, p. 278).

Шульгин в связи с этим писал про Столыпина: «Он понимал, что несвоевременная жалость есть величайшая жестокость, ибо та жалость, понимается как трусость, окрыляет надежды, заставляет бунт с еще большей свирепостью бросаться на власть, и тогда приходится нагромождать горы трупов там, где можно было бы обойтись единицами. Он сурово наказывал, чтобы скорее можно было бы пожалеть… Он был русский человек… Сильный и добрый…» ⁶⁵²Сам Столыпин говорил с думской трибуны: «Господа, в ваших руках успокоение России, которая, конечно, сумеет отличить кровь, о которой так много здесь говорилось, кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей, применяющих самые чрезвычайные, может быть, меры с одним только упованием, с одной только надеждой, с одной верой – исцелить трудно больного» ⁶⁵³.

«Крестьянский бунт» 1905 г. был широко поддержан в армии и особенно флоте. Так, Свеаборгское восстание сопровождалось поразительной жестокостью, некоторых офицеров бросили в котлы с кипящей водой. П. Столыпин потребовал, чтобы всех связанных с восстанием лиц (примерно 1200 человек), в том числе гражданских, судил военный суд… «Из ведения обычных судебных инстанций изымались дела гражданских лиц, совершивших преступные деяния «настолько очевидные, что нет надобности в их расследовании».На рассмотрение таких дел отводилось не более 48 часов, приговор приводился в исполнение по распоряжению командующего округом в течение 24 часов. В состав судов назначались строевые офицеры» ⁶⁵⁴. Витте возмущенно писал по этому поводу: «Подобный суд недопустим в стране, в которой существует хотя бы тень гражданственности и закономерного порядка» ⁶⁵⁵.

Другим примером стал бунт на Сибирской железной дороге в выводимой после русско-японской войны из Маньчжурии русской армии. В начале февраля 1906 года благодаря энергичным действиям карательных войск порядок был восстановлен. «Задача, казавшаяся столь трудной и опасной,– вспоминал Редигер,– была разрешена гладко и просто, с ничтожными силами. Главная заслуга в этом деле принадлежала лично ему (Меллеру-Закомельскому.– О. А.),так как только при его характере палача можно было столь систематическим бить и сечь вдоль всей дороги, наводя спасительный ужас на все эти бунтующие и бастующие элементы» ⁶⁵⁶.

А вот как описывал Милюков 14 декабря 1905 г. подавление революции в Москве: «В древней столице России происходят невероятные события. Москву расстреливают из пушек. Расстреливают с такой яростью, с таким упорством, с такой меткостью, каких ни разу не удостаивались японские позиции. Что случилось? Где неприятель?»… «Если восстановить порядок можно, только приставив к каждому обывателю солдата с ружьем и поставив у каждого дома пушку, то, значит, солдаты и пушки охраняют не тех, кого следует. Если все против власти, это значит, что власть против всех… Вот почему эта власть принуждена напрягать всю свою силу, чтобы произвести самое маленькое действие. Вот почему она ставит свои пушки на пустой площади и стреляетцелыми часами вдоль пустых улиц. Вот почему она не может овладеть человеком, не разрушив пушечными гранатами дома, в котором он находится». Еще Монтескье выразил в притче, что это значит: «Человекхочет достать яблоко. Для этого он рубит дерево. Вот вам определение деспотии» ⁶⁵⁷.

Милюков был отчасти прав: именно царский режим всей своей эгоистично-недальновидной политикой завел общество в тупик и не оставлял другого выхода, кроме революции. Так, например, уже с конца XIX века «постоянно наблюдался рост числа крестьянских восстаний и бунтов. В 1900-1904 гг. таких событий было отмечено 1205 (столько же, сколько за предыдущие 20 лет). Затем в 1905-1907 гг. их число достигло в среднем 8,6 тысяч в год! Более 70% из них были связаны с земельными отношениями, и главным требованием крестьян был захват помещичьих земель. За эти три года было сожжено и уничтожено около 4000 имений» ⁶⁵⁸. Витте, в свою очередь, писал: «Я уверен, чтоистория заклеймит правление императора Николая при Столыпине за то, что это правительство до сих пор применяет военные суды, казнит без разбора и взрослых и несовершеннолетних, мужчин иженщин, что политическим преступлениям, имевшим место даже два, три, четыре и даже пять лет тому назад, когда всю Россию свел с ума бывший правительственный режим до 17 октября и безумная война, затеянная императором Николаем II» ⁶⁵⁹. В. Коковцев в эмиграции, со своей стороны, издал два тома воспоминаний ⁶⁶⁰, которые по отношению к царю и его ближайшему окружению могли быслужить настоящим обвинительным актом ⁶⁶¹. Как ни странно, но, по сути, с Коковцевым, Витте и Милюковым был согласен и Столыпин, который сразу после прихода к власти приступил к крестьянской и государственной реформам. Но ни одна реформа невозможна до тех пор, пока в стране не наступит успокоение, мирное строительство невозможно на действующем вулкане, стихия должна была быть загнана в берега нормальной созидательной жизни любыми средствами.

Наряду с царским режимом радикальные либералы и социалисты полностью разделяют ответственность за взрыв стихийного «крестьянского бунта» и за его жертвы, поскольку именно они спровоцировали, организовали и питали его. Столыпин же выступал врачом, хирургом, отсекавшим больные ткани, зараженные гангреной разрушения, одновременно удаляя болезнетворных вшей, паразитировавших на гниющей ране. Он же и нес исцеление больному, предлагая и реализовывая те методы лечения, которые могли спасти его.

«Крестьянский бунт» вызванный Первой русской революцией 1905-1907 гг., был подавлен за счет сравнительно небольшого количества жертв, особенно по сравнению с революцией и Гражданской войной 1917-1921 гг. Но первая русская революция принципиально отличалась от рассматриваемого времени. Если в 1902 г., когда «крестьяне в различных местностях бунтовали и требовали земли, бывший в то время в Харькове губернатором князь Оболенский вследствие крестьянских беспорядков произвел всем крестьянам усиленную порку, причем лично ездил по деревням и в своем присутствии драл крестьян» ⁶⁶², то в 1917 г. Оболенский не смог выйти бы даже из Харькова – ведь уже к Февральской революции деревня за счет дезертиров была поголовно вооружена и радикализована тремя годами изнурительной и кровавой Первой мировой войны. Крестьяне, одетые в солдатские шинели, привыкли к смерти и худо-бедно научились воевать, и их как крестьян начала века уже невозможно было безнаказанно драть, расстреливать из пушек или разгонять казаками.

Именно поэтому «крестьянский бунт», вспыхнувший в феврале 1917 г., коренным образом отличался от того, который стал движущей силой первой русской революции. В 1905-1907 гг. крестьянство проявило поразительную организованность и культуру: в ходе уничтожения около 3 тыс. поместий (15% их общего числа в России) практически не было случаев хищения личных вещей и насилия в отношении владельцев и их слуг. Так, английский историк русского крестьянства Т. Шанин писал; «Поджоги часто следовали теперь особому сценарию. Решение о них принималось на общинном сходе, и затем при помощи жребия выбирались исполнители из числа участников схода, в то время как остальные присутствующие давали клятву не выдавать поджигателей… Крестьянские действия были в заметной степени упорядочены, что совсем не похоже на безумный разгул ненависти и вандализма, который ожидали увидеть как враги крестьян, как и те, кто превозносил крестьянскую жакерию… Крестьянские выступления России оказались непохожими на образ европейской жакерии, оставленный нам ее палачами и хроникерами» ⁶⁶³. Выводы Т. Шанина подкрепляются воспоминаниями меньшевика Мартынова: «Помню, как во время революции 1905 года у меня раз завязалась в вагоне беседа с каким-то пассажиром французом. «Удивительно благодушный ваш народ! – говорил он мне.– Если бы у нас во Франции разыгралась такая революция, то уже успели бы пролиться реки крови…» ⁶⁶⁴