Текст книги "Интервенция и Гражданская война"

Автор книги: Василий Галин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 46 страниц)

Белый террор носил не менее, если не более ожесточенный характер. Только в Екатеринбургской губернии, например, колчаковцы расстреляли и замучили более 25 тыс. человек ⁷⁶⁸. В Архангельске Северным правительством лишь по приговорам военно-полевых судов было расстреляно около 4 тыс. человек, еще больше было убито без суда. Количество погибших от белого террора, очевидно, было больше, поскольку шире была социальная база для террора. Всего число погибших со всех сторон белого, красного и стихийного террора во время Гражданской войны в России составило максимум 1,5-2 млн. человек (даже если уничтожались поголовно целые социальные группы, чего никогда не было).

Наибольшие потери дали инфекционные и эпидемические заболевания за 1918-1922 гг.– от них умерло около 3 млн. человек ⁷⁶⁹. Голод 1921-1922 гг. унес примерно 1 млн. жизней ⁷⁷⁰. Таким образом, общие потери за время Гражданской войны 1918-1922 гг., включая все потери белых, красных, зеленых, гражданского населения и голод 1921-1922 г. в России не превысили 8 млн. человек. Из них как минимум ²/ ₃– это потери мирного населения от болезней, эпидемий и прочих косвенных причин, не связанных напрямую с боевыми действиями и революционным террором. Около 1,5-2 млн. эмигрировало. Таким образом, общее сокращение численности населения составило примерно 10 млн. человек – без учета снижения рождаемости и роста смертности от прочих причин.

Абсолютное количество погибших в гражданских войнах и последовавших репрессиях с обеих сторон, в тыс. человек

Боевые потери в граждан. войне Погибшие и умершие с обеих сторон Потери гражданского населения от военных действий, голода и эпидем. заболеваний

От болезней в армии От репрессий во время войны От репрессий после войны В концлагерях и тюрьмах

Россия 700 1100 2000 100 50 4000

Финляндия 4 н/д 0-10 8-15 12,5-15 н/д

Испания 300-320 150-220 300 100 н/д н/д

Высокая смертность от прочих причин – от болезней и голода – во время Гражданской войны в России крылась не столько в ее ожесточенности, сколько в ее продолжительности, наложившейся на разруху, оставленную Первой мировой войной и Временным правительством. Разруха несла с собой голод, холод, ожесточенную борьбу за элементарное выживание…

Для сравнения: во время гражданской войны в США погибло 610 тыс. человек ^I, что составляло 19,7% от общей численности населения. Прочие потери неизвестны. В Чили в 1973 г. было замучено около 30 тыс. человек, что составляет 3% населения ^II. При этом надо учитывать, что в Чили фактически не было гражданской войны, террор и репрессии чаще всего осуществлялись против тех, кто никогда не держал в руках оружие. Примерно 300 тыс. прошли сквозь лагеря и тюрьмы, т. е. около 3% населения, 500 тыс. чилийцев были высланы из страны.

Относительное количество погибших в гражданских войнах

и последовавших репрессиях с обоих сторон,

в % от общей численности населения

Боевые потери в гражд. войне Погибшие и умершие с обеих сторон Потери гражд. населения от военных действий, голода и эпидем. заболеваний

От болезней в армии От репрессий во время войны От репрессий после войны В концлагерях и тюрьмах

Россия 5 7,8 11 0,7 0,3 30

Финляндия 1,3 н/д 0-3 3-5 4-5 н/д

Испания 8,6 5-6 8 2,7 7 15

Данная таблица требует комментариев.

¹Население Юга – 9 млн., из них 4 млн. рабов, Севера – 22 млн. Погибло на Юге – 250 тыс., на Севере – 320 тыс. (Шубарт В… С. 20.)

^IIНаселение Чили составляло тогда 9,89 млн. человек.

Во первых, она показывает, что чем короче период террора, тем меньше количество жертв. Даже несмотря на то что интенсивность террора в этом случае в несколько раз выше. Пример Финляндии, в которой среднемесячное количество жертв в несколько раз выше, чем в России или Испании, весьма показателен. Но за счет короткого периода террора общие потери оказались меньше. Той же тактики, как мы помним, пытался придерживаться Столыпин во время первой русской революции, а позже большевики, объявив красный террор также всего на 2 месяца, но начавшаяся интервенция не позволила реализовать эти планы.

Во-вторых, огромные санитарные потери от болезней и голода в России были связаны прежде всего с совокупной продолжительностью Первой мировой и Гражданской войн, интервенции, общая длительность которых составила почти 80 месяцев. Полный развал экономики, сельского хозяйства привели к массовому голоду и болезням. Только от тифа погибло больше человек, чем непосредственно в боевых столкновениях. Так, например, вдоль «полотна Великого сибирского пути», писал очевидец, «эпидемия начала косить людей без жалости и без разбора. Тысячи больных в непосредственной близости со здоровыми увеличивали число жертв. Попытка сдавать тифозных в поезда не помогала, т. к. везде выяснялось отсутствие медицинской помощи и самого необходимого для ухода за больными. Здоровые бежали в панике, а больные оставались на произвол судьбы и гибли. Вскоре можно было видеть чуть ли не целые эшелоны, груженные окоченевшими трупами, которые стояли ужасающими привидениями на запасных путях железнодорожных станций» ⁷⁷¹.

Представители лейбористской партии Великобритании, посетившие Советскую Россию в 1920 г., в своем докладе говорили: «Транспорт, который должен доставлять продовольствие из сельской местности в города, занят перевозкой продовольствия, снаряжения и людских масс на фронт. Паровозы, которые могли быть использованы, простаивают на рельсах из-за нехватки запасных частей для их ремонта, которые не могут быть доставлены в Россию по причине блокады. Цеха, предназначенные для производства инструментов, сельскохозяйственной техники, станков, выпускают винтовки, снаряды… В 1918-1919 гг. имелось более миллиона случаев сыпного тифа, причем ни один город или деревня в России или Сибири не избежали заражения. Вдобавок к этому случались эпидемии холеры, испанки и оспы. Мыло, дезинфицирующие средства и лекарства, необходимые для лечения этих болезней, отсутствовали в России из-за блокады. 200 или 300 тысяч русских умерли только от сыпного тифа, половина докторов, осуществлявших уход за больными тифом, умерли при исполнении обязанностей» ⁷⁷².

Санитарные потери Финляндии и Испании неизвестны, но, судя по продолжительности гражданской войны и климатическо-географическим особенностям, они должны быть в несколько раз меньше.

В-третьих, сравнение потерь показывает, что от репрессий в Финляндии и Испании (относительно России) погибло в несколько раз больше человек, чем непосредственно от боевых действий, причем уже после войны. В России же боевые потери были соизмеримы с величиной потерь от репрессий, причем большая часть их приходилась на период террора, осуществлявшегося непосредственно во время войны. При этом необходимо учитывать, что Гражданская война в России началась как продолжение Первой мировой войны, т. е. с радикализованным и вооруженным населением – в отличие от Финляндии и Испании, на территории которых мировой войны не было.

В результате в Испании и Финляндии удельная доля потерь, непосредственно связанных с террором и репрессиями, была в несколько раз выше, чем в России. Что же в итоге? После победы и в Испании, и в Финляндии правые правительства были вынуждены проводить «левую политику правыми руками»; конечно, особенности стран и время расставляли при этом свои акценты. В Финляндии стало строиться социально ориентированное общество, получившее впоследствии название «скандинавский (шведский) социализм» или, по Л. Эрхарду, 40 лет спустя,– рыночный социализм. В Испании установилась фашистская диктатура, в основе которой лежали те же принципы социально ориентированного общества. Аналогичную политику, подаваемую как «белую альтернативу» большевизму ⁷⁷³, планировали вести в случае своей победы и белые в России, учитывая ее особенности и довоенные индустриальные тенденции развития. Большевистская Россия после революции и Гражданской войны также пришла к своему варианту «рыночного социализма» – нэпу, а затем индустриализации. Данное единообразие лишний раз подтверждает объективность действия политэкономических законов развития общества. Неважно, кто пришел бы к власти в России, белые или красные,– и те и другие были бы вынуждены вести одну и ту же политику; конечно, идеология расставляла бы при этом свои нюансы, и они порой носили бы весьма существенный характер, но не изменяли бы общей картины в целом.

Стоит остановиться и еще на одной жертве Гражданской войны, которую нередко относят к величайшему преступлению большевиков,– на казни царской семьи. Но, во-первых, арестовало царскую семью Временное правительство; во-вторых, «кроме Временного правительства, большая вина лежит и на высшем обществе, которое, вместо того чтобы единодушно возвысить свой голос за принятие каких-нибудь мер к спасению царя и его семьи, поддерживало лживые обвинения против царской четы. Лишив царскую семью свободы, возбудив против царя и царицы следствие по обвинению в государственной измене, члены Временного правительства сами подготовляли почву неслыханного преступления большевиков»,– пишет последний царский комендант В. Воейков ⁷⁷⁴. Со своей стороны, официальный Лондон, отдавая себе отчет, чем это грозит царской чете, заявил, что до окончания войны въезд царя и его семьи в пределы Британской империи невозможен ⁷⁷⁵.

Позицию Лондона в определенной мере может объяснить греческий опыт англичан. В июне 1917 г. союзники заняли Афины и организовали государственный переворот, приведя к власти своего старого протеже Венизелоса. Но «результаты выборов, оглашенные вечером 14 ноября,– пишет Черчилль,– стали для всех полной неожиданностью. Кандидатура Венизелоса была провалена». Союзная конференция, собравшаяся в Париже 3 декабря, уведомила греческое правительство, что «восстановление на троне короля, нелояльное отношение которого к союзникам во время войны причинило им большие затруднения и потери, может рассматриваться только как одобрение Грецией его враждебных действий…» Черчилль пишет: «Несмотря на эту декларацию, греки, запуганные монархистами-победителями, почти единогласно голосовали за возвращение Константина» ⁷⁷⁶. Киган отмечает: «Установление сильного националистского и антитурецкого правительства в Афинах привело к мобилизации Греции под флагом «великой идеи» – восстановления греческой империи на востоке»… ⁷⁷⁷Восстановление сильной Российской империи, которое могло начаться под монархическим флагом, было явно не в интересах союзников.

В самой России с началом Гражданской войны для офицерства, разочаровавшегося в либеральных и социальных идеях Временного правительства, основной движущей идеей стало не Учредительное собрание, а восстановление монархии. Об этом пишут практически все свидетели и участники тех событий. Например, Марушевский отмечал: «В офицерской среде отмечались прежде всего монархические устремления, причем к монархическому течению примыкали лучшие представители кадрового офицерства, наиболее подготовленные для строевой работы» ⁷⁷⁸. В. Голдин пишет: «Англичане также отмечали, что большинство русских офицеров были сторонниками монархии» ⁷⁷⁹. Сохранение царской четы делало ее заложником Белого движения, которое в любой момент могло снова поднять знамя монархии. Это, в свою очередь, вело к новому затягиванию Гражданской войны и к новым многочисленным жертвам. С другой стороны, монархи, поскольку их невозможно переизбрать, несут ответственность за свое правление головой. И поэтому голову своим монархам рубили и англичане, и французы во время своих революций. Последние отрубили голову и жене короля, а заодно адвокатам, защищавшим их. Кстати, сам Николай II воспринимал свою вероятную гибель как неизбежную жертву во имя спасения своего государства.

НАЦИОНАЛИЗАЦИЯ

Право государства на национализацию частной собственности вытекает из общепризнанного принципа международного права о суверенитете государства. Исходя из принципа суверенитета, только внутреннее право государства регулирует вопросы приобретения, перехода и утраты права частной собственности, в том числе и утраты этого права в силу закона о национализации ⁷⁸⁰.

Национализацию – «попрание священного права частной собственности» – часто рассматривают как одну из основных причин возникновения Гражданской войны и интервенции. И это мнение во многом справедливо. Большевистская идеология и пропаганда, провозглашавшие отмирание частной собственности, сыграли здесь, очевидно, одну из ведущих ролей. Между тем национализация во время Гражданской войны была не столько плодом идеологии, сколько результатом объективно складывающихся условий, тенденций. С другой стороны, национализация не была и чем-то экстраординарным, она во многом повторяла путь, которым прошли другие «цивилизованные страны». Для анализа можно выделить два основных типа принудительной национализации – реквизиционную и мобилизационную ^I.

Реквизиционная национализациясвойственна всем революциям. Так, во время французской и английской революций национализировали сначала земли и имущество церкви, затем короны и, наконец, побежденных врагов. Или, например, в США во время войны Севера и Юга собственность противников северян также была национализирована. Характерной чертой буржуазных революций был раздел и немедленная ре-приватизация конфискованной собственности между правящей и военной верхушками победителей. При этом использовались различные механизмы приватизации – от прямой раздачи до продажи за символическую цену. Даже в случае восстановления монархии после революции, например, в Англии и во

^IМы не рассматриваем здесь захватнические и колониальные войны, где право грабежа и передела собственности основывалось на праве сильнейшего. Лозунг Антанты «война за аннексии и контрибуции» есть, по сути, не что иное, как национализация, передел собственности побежденного противника в интересах победителей.

Франции, бывшие собственники национализированного и реприватизированного имущества, в том числе даже короли, получали в лучшем случае лишь сравнительно небольшие компенсации за утраченную собственность, но не более того. Одним из основных итогов любой революции был передел не только власти, но и в первую очередь собственности.

Реквизиционная национализация в период революции обладает правом «первичной легитимности», поскольку любые юридические нормы привязаны к определенному механизму хозяйствования, который в указанные моменты перестает действовать; следовательно, перестает действовать и соответствующее право. Деникин писал: «Революция, с точки зрения государственного строительства, есть разрыв непрерывности (переход «порядок – хаос»). В это время утрачивает силу старый способ легитимации власти» ⁷⁸¹. Можно добавить, что в том числе и собственности. Именно об этом на примере буржуазного строя говорил К. Маркс: «В каждую историческую эпоху собственность развивалась различно и при совершенно различных общественных отношениях. Поэтому определить буржуазную собственность – это значит не что иное, как дать описание всех общественных отношений буржуазного производства» ⁷⁸². После установления новых правовых норм, соответствующих новому общественному строю, приобретенные во время революции на основе «первичной легитимности» права собственности всегда корректировались в соответствии с правовыми основами нового строя для обеспечения его стабильности. Как правило, эти изменения всегда носили ограниченный характер по практическим соображениям, задевая в основном только наиболее одиозные случаи. Классическим примером приведенных рассуждений является период буржуазных революций в Англии и Франции, когда произошел переход от традиционных отношений к собственности – «естественного состояния», свойственного феодальному строю, которое Гоббс охарактеризовал, как «отсутствие собственности, отсутствие владения, отсутствие точного разграничения между моими твоим» ⁷⁸³ ,к гражданскому, буржуазному, частному праву собственности, присущему капиталистическим отношениям. В этот период наряду с изменением общественных отношений произошло и изменение статуса собственности, и ее «революционный передел» в пользу новых владельцев. Изменение статуса собственности выполняло при этом роль одного из основных механизмов «передела».

Реквизиционная национализация – это крайний случай, поскольку подрывает основы общества. Но она настолько же и неизбежна в случае исчерпания своего потенциала развития существующим институтом хозяйствования. Реквизиционная национализация в этом случае свидетельствует о наличии новых здоровых сил в обществе, способных обеспечить его дальнейшее развитие. Реквизиция возможна только тогда, когда собственность, используемая неэффективными собственниками, в масштабах государства заводит общество в тупик, и в этом случае она полностью справедлива и легитимна.

Мобилизационная национализацияявляется инструментом сохранения промышленного производства во время войн и кризисов, когда традиционные рыночные механизмы, экономические отношения, стимулы разрушаются, исчерпываются или перестают действовать и не могут обеспечить эффективного функционирования экономики государства.

Мобилизационная национализация – это естественная защитная реакция здорового общества на вынужденные неблагоприятные, форс-мажорные условия. Вариаций в данном случае множество. Собственность может быть национализирована навсегда или только на время действия неблагоприятных условий, права собственника могут быть ограничены полностью или частично и т. д. Все зависит от конкретных условий. Например, в Венесуэле в 2003 г., во время кризиса, для сохранения стабильности в стране была осуществлена временная национализация отдельных предприятий. Во время Первой мировой войны Англия и Франция проводили соответствующую мобилизационную политику, существенно ограничивающую права частной собственности. Но мобилизационная национализация не может в отличие от реквизиционной продолжаться достаточно долго. Она предназначена для реализации последних внутренних резервов общества в целях его выживания, а не для эволюционного развития.

Именно в этом заключалась ошибка большевиков. В. Ленин абсолютно правильно трактовал мобилизационную национализацию, но накладывал ее на базу своих идеологических воззрений и вследствие этого приходил в итоге к ошибочным выводам, воспринимая частное за общее. «Если подумать о том, что же лежало в конце концов в самой глубокой основе того, что такое историческое чудо произошло, что слабая, обессиленная, отсталая страна победила сильнейшие страны мира, то мы видим, что это – централизация, дисциплина и неслыханное самопожертвование… Рабочие, прошедшие школу капитализма, объединены капитализмом… собственность, капиталистическая собственность, мелкая собственность в товарном производстве разъединяет. Собственность разъединяет, а мы объединяем и объединяем все большее и большее число миллионов трудящихся во всем свете… Чем дальше, тем больше наши враги разъединились. Их разъединила капиталистическая собственность…» ⁷⁸⁴Однако мирное время свернуло даже коммунистическую идеологию, сам же Ленин привел на смену мобилизационной политике нэп.

Особый случай мобилизационной политики дает Германия. В кругу своих приближенных Гитлер не раз говорил, что он совсем не собирается истребить, как это было сделано в России, слой частных собственников. Сохранение собственности, утверждал Гитлер, не меняет сути дела. «Что значит владение собственностью,– продолжал он,– если я твердо охватил всех людей дисциплиной, из которой они не могут выбраться. Пусть владеют землей и фабриками, сколько им угодно. Решающий момент – это то, что государство распоряжается через партию всеми независимо от того, собственники они или рабочие. Наш социализм изменяет не внешний порядок вещей, а только отношение человека к государству. Собственность и доходы – экая важность, очень нужна нам социализация банков и фабрик! Мы социализируем людей» ⁷⁸⁵. Очевидно, что здесь Гитлер придавал лишь новую идеологическую форму старому содержанию, которое Германия с успехом использовала во время Первой мировой войны – мобилизационную политику «военного социализма». Мало того, в плане реализации «программы Гинденбурга» в сентябре был принят «Закон о конфискациях и реквизициях в военное время», практически перечеркивавший право собственности. Очевидно, что начала этой политики уходят корнями в глубь веков, и ее элементы еще до XX века не раз использовались прусским государством. Ленин использовал немецкий «военный социализм» как образец построения мобилизационной экономической политики России во время Гражданской войны.

Социалистическая национализация.Национализация, проведенная большевиками, имела свои особенности по сравнению, например, с буржуазными революциями. Буржуазные революции ввели новое понятие – частная собственность, социалистическая революции ввела понятие общенародной, социалистической собственности. Именно появление этого нового вида собственности было ключевым моментом русской революции. Новый вид собственности одним своим появлением угрожал существованию частной собственности во всем мире. Маркс писал: «Так как частная собственность, например, представляет собой не простое отношение и уж совсем не абстрактное понятие или принцип, а всю совокупность буржуазных производственных отношений… то изменение или вообще уничтожение этих отношений может, конечно, произойти лишь в результате изменения самих классов и их взаимных отношений…» ⁷⁸⁶Вполне понятно, что для владельцев собственности такие формулировки были страшнее, чем фашистская диктатура. Очевидно, что именно в этом смысле Бердяев понимает появление фашизма: «…Возникновение на Западе фашизма, который стал возможен только благодаря русскому коммунизму, которого не было бы без Ленина… Вся западная история между двумя войнами определилась страхом коммунизма» ⁷⁸⁷. Введение нового понятия собственности действительно изменяло и общественные отношения, и весь механизм хозяйствования. Чтобы разобраться в вопросе общенародной собственности, мы вынуждены вернуться к современным понятиям самой теории собственности.

Первенство в установлении правовых основ гражданского общества обычно отдают Дж. Локку. По его мнению, естественными правами личности являются свобода, равенство и собственность. Однако в естественном состоянии права собственности не гарантированы, поэтому для их обеспечения человеку необходимо отказаться от части своей свободы и передать ее обществу. То есть причиной перехода от естественного состояния к гражданскому обществу является ненадежность прав человека. «Взгляды Локка,– писал К. Маркс,– имеют тем более важное значение, что он является классическим выразителем правовых представлений буржуазного общества в противоположность феодальному; кроме того, его философия служила всей позднейшей английской политической экономии для всех ее представлений» ⁷⁸⁸.

А. Смит развивал идеи Дж. Локка: «Сообразно этому наилучшей экономической системой может быть только система «естественной свободы», где наиболее полно реализуется право частной собственности. В ней «каждому человеку, пока он не нарушает законов справедливости, предоставляется совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и целого класса» ⁷⁸⁹. «Это, собственно, и есть система рыночной экономики, которая представлялась А. Смиту изначально данной и разумной, развивающейся по своим естественным законам. Государство не должно вмешиваться и диктовать свою волю ее субъектам; задача государственной власти состоит в том, чтобы создавать и поддерживать надлежащие условия для их предпринимательской деятельности» ⁷⁹⁰.

Значительное влияние на А. Смита оказали французские философы Ж. Лаиетри, Д. Дидро, К. Гельвеций, П. Гольбах и физиократы – представители французской школы политической экономии Ф. Кенэ, А. Тюрго и др. Разделяя теорию «общественного договора», они считали, что общество возникло путем договора объединившихся людей. В соответствии с этим договором люди обязались оказывать друг другу взаимные услуги. Вступая в общественную жизнь, они отказываются от части своей свободы в предвидении выгод, которые должна им дать жизнь в обществе. Они берут на себя определенные обязательства в отношении общества при условии обратных обязательств общества по отношению к своим членам. Люди объединились в общество, следуя чувству самосохранения и стремления к счастью. Права на жизнь, свободу и собственность – это основные, естественные и неотъемлемые права, отвечающие природе человека. В конечном счете, эти права могут быть сведены к праву собственности. Государство обязано гарантировать его своим членам и защищать с помощью законов, ибо собственность – первоначало и основа общественной жизни» ⁷⁹¹.

Все права собственности трактуются как санкционированные обществом (законами государства, административными распоряжениями, традициями, обычаями и т. д.) поведенческие отношения между людьми, складывающиеся в связи с существованием благ и касающиеся их использования. То есть, согласно основоположникам гражданского общества, «общественный договор, лежащий в основе происхождения государства, не создал никакого права. Он был заключен между людьми для того, чтобы гарантировать им соблюдение и защиту их естественных прав, в том числе и права собственности» ⁷⁹². Еще дальше пошли термидорианцы времен французской революции, которые считали, что собственность – не естественное, а социальное право. Если правом голоса обладает тот, кто платит 10 ливров, писал один из современников, то у того, кто платит 20, должно быть 2 голоса, а 1000 ливров – 100 голосов. Если можно избирать того, кто платит 20 ливров, то тому, кто платит 40, надо отдавать предпочтение ⁷⁹³. На что один из памфлетов той эпохи гласил: «Природа, без сомнения, не в большей мере создала собственников, чем дворян» ⁷⁹⁴. Но вернемся к «естественному праву». Раз существование частной собственности обеспечивается только в рамках общественного договора, т. е. всем обществом, значит, частная собственность, сконцентрированная у немногих, должна приносить положительный эффект для всего общества. Здесь мы уходим еще глубже в теорию. Известно, что распыленная собственность идет в первую очередь на потребление, тем более в условиях полунатурального хозяйства феодального строя. Развитие промышленности, особенно на первоначальном этапе накопления капиталов, требует огромных инвестиционных ресурсов, которые можно получить только за счет сжатия потребления большинства общества для концентрации капиталов в руках немногих, мало того – уход от натурального хозяйства к рынку требует резкого повышения интенсификации труда – эксплуатации. На каких правовых основаниях меньшая часть общества может изъять средства у подавляющего большинства, обрекая его тем самым на нищету? Джон Локк дал ответ на этот вопрос в следующей формулировке: 1) индивиды имеют естественные права, которые превосходят по важности государственные; 2) правительство существует для обеспечения этих прав и обретает свою власть с согласия тех, кем оно управляет; 3) большинство не может изменить данные права, не нарушив принцип справедливости ⁷⁹⁵. Противоречия этой формулировки Дж. Локка объясняются тем, что под индивидами, меньшинством он понимал только собственников, остальное большинство было только бесправной массой, оно не имели естественных прав. Таким образом, в гражданском обществе правительство да и само государство становится прислугой собственника и служит только для обеспечения его прав.

Мэдисон, «главный архитектор конституции» США, в 1829 г. декларировал: «Человек и собственность – это два важнейших субъекта, для которых должно функционировать правительство; права человека и права собственности – два объекта, для защиты которых должно быть учреждено правительство» ⁷⁹⁶. И тут же Мэдисон указывал: «Единственная эффективная гарантия прав меньшинства должна базироваться на таких основаниях и структуре самого правительства, какие могли бы сформировать в определенной степени, прямо или косвенно орган защиты прав меньшинства» ⁷⁹⁷. То есть Мэдисон, декларируя святость принципа прав человека, тут же противопоставлял их незыблемости прав меньшинства, владеющего собственностью. Права человека и права собственности вступали друг с другом в конфликт с первого же дня их появления на свет. Адам Смит писал об этом: «Приобретение крупной и обширной собственности возможно лишь при установлении гражданского правительства. В той мере, в какой оно устанавливается для защиты собственности, оно становится в действительности защитой богатых против бедных, защитой тех, кто владеет собственностью, против тех, кто никакой собственности не имеет».

Правовым основанием частной собственности стал институт либерального гражданского правительства. Очевидно, что на том этапе развития общества институт абсолютной частной собственности, несмотря на все его издержки, был так же неизбежен, как и необходим для всего общества, ибо обеспечивал его общее развитие. По сравнению с предыдущим феодально-монархическим строем радикальный либеральный капитализм был огромным прогрессом – для своего времени. Но уже с середины XIX века с развитием индивидуума и общества стали все ярче проявляться родовые противоречия гражданского общества. О какой демократии – власти народа можно говорить, если либерально-капиталистическое государство защищает и обеспечивает права только меньшинства и дико боится большинства, т. е. того самого народа, от имени которого оно говорит. В речах основоположников либерализма Джона Локка, Мэдисона сквозит откровенный страх перед неимущим большинством – народом, от которого надо защищаться посредством всей мощи государственной машины. Энгельс в полном соответствии с «архитекторами» либерального гражданского государства утверждал: «Государство есть «особая сила для подавления». В. Ленин был ближе к практической деятельности и поэтому более прагматично определял смысл гражданского государства: «Формы буржуазных государств чрезвычайно разнообразны, но суть их одна: все эти государства являются так или иначе, но в последнем счете обязательно диктатурой буржуазии» ⁷⁹⁸.

Демократия стала возможна только и исключительно с появлением социального ориентированного общества, когда государство стало служить большинству народа, лишь в этом случае вообще возможна та реальная, а не пропагандистско-либеральная демократия, которая лежала в основе становления капиталистическо-буржуазного строя. Сам Мэдисон был против перераспределительных функций государства. Конституция как «хартия свободы» предполагала предотвращение «произвольных изъятий у одних граждан ради блага других» ⁷⁹⁹. И если за 100 лет до рассматриваемых событий эти принципы еще можно было считать прогрессивными, то уже в начале XX века эти либеральные принципы были уже не столько прогнившим реакционизмом, сколько откровенным преступлением перед обществом. Не зря именно на защиту этих принципов встал фашизм.