Текст книги "Интервенция и Гражданская война"

Автор книги: Василий Галин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 46 страниц)

Провал интервенционистских планов объяснялся не только настроениями местного населения. Оценивая действия большевиков, У. Ричардсон писал: «Можно предполагать, что Ленин имел достаточно политической дальнозоркости, чтобы понять, что полное уничтожение союзных войск на севере России могло бы вызвать взрыв негодования в Англии, Франции и Америке и требование реванша. Лучше было остановиться на методе постепенного оттеснения союзных сил» ¹¹⁸⁶. Действительно стратегия большевиков отчасти основывалась на их уверенности, что открытая война с Западом означает верную гибель Советской власти. Наркоминдел Чичерин в начале интервенции на Севере, в августе 1918, заявлял, что Россия находится «в состоянии скорее обороны, чем войны»с Антантой и Советское правительство желало бы «продолжения отношений с союзными державами» ¹¹⁸⁷ .

У. Ричардсон продолжал: «В ста восьмидесяти милях от Архангельска противник стал внезапно проявлять признаки пробуждения от первоначальной неподвижности. Он преобразился и показал свои когти; преследование противника прекратилось. Теперь становилось очевидным, что отступление противника не было беспорядочным бегством, как это предполагалось раньше, а частью стратегического плана большевиков, в который входило… решение принять бой внутри страны» ¹¹⁸⁸. Э. Айронсайд тоже отмечал, что: «Руководство боевыми операциями у противника значительно улучшилось, возросла и его уверенность в своих силах». Позже он отмечает, что «через несколько месяцев (после революции) красные открыли в Троцком гениального военного министра» ¹¹⁸⁹.

Другую сторону проблемы освещал В. Марушевский, который писал: «Союзные силы (англо-американцы) не выражали особого желания драться, и когда обнаружили более или менее серьезный натиск, просто-напросто ушли (также ушли американцы под Пинегой). Маленькое ядро партизан было отрезано и брошено на произвол судьбы» ¹¹⁹⁰. В. Игнатьев отмечал, что: «Единственно разумным способом борьбы англичане считали позиционную борьбу, на манер западного фронта» ¹¹⁹¹. Б. Соколов вспоминал: «Пассивность англичан служила неоднократно предметом обсуждений в русской военной среде. Большинство обвиняло англичан не только в пассивности, но даже в трусости. Более того, уверяли, что английское командование мешает проявлению активности русских воинских частей, что оно парализует волю русского командования» ¹¹⁹². Полковник Л. Костанди приходил к выводу, что: «Англичане не хотят особенного успеха русского оружия» ¹¹⁹³. Сам Э. Айронсайд объяснял пассивность союзной армии тем, что «русские войска были ненадежны, а нас было очень мало. Это был риск, к тому же имели место беспорядки…» ¹¹⁹⁴

Действительно «Силы союзников, высадившихся в начале августа 1918 г. в Архангельске, были трагически малочисленны…, указывал В. Марушевский, – Отдельные группы этих войск… закупорили все подходы к Архангельску по долинам рек, являющихся сосредоточием возможных на севере путей сообщения. Этим свойством и объясняется тот секрет, что небольшие части могли удержать область в своих руках в течение 1,5 лет» ¹¹⁹⁵. Г. Чаплин писал: «союзники пришли с более чем недостаточными силами…» ¹¹⁹⁶В. Игнатьев: «Союзнический «десант» состоял… в количестве, которое скорее говорило об авантюре, чем о серьезных намерениях…» ¹¹⁹⁷У. Ричардсон по этому поводу высказывал свое мнение: «Тщетность достичь Сибирской железной дороги до смешного малыми силами, которые находились в распоряжении союзного командования, была очевидна для каждого солдата. Почему же Пул не отозвал свои войска к Архангельску, чтобы держаться там до тех пор, пока подойдет весной подкрепление или будет окончательно определена линия поведения по отношению к России? Много жизней было бы сохранено и многих бедствий можно было бы избежать благодаря этому, но подобные вопросы не имели достаточного веса в сознании тех людей, которые заседали в союзных штабах и для которых было привычным делом пожертвовать дивизиями или даже целой армией. Возможно, это объяснялось тем громадным англосаксонским высокомерием, которое не позволяло британскому командованию принять оборонительную тактику по отношению к столь ничтожному народу, как эти славяне, которые должны быть приведены к покорности решительно и быстро» ¹¹⁹⁸.

Наблюдения генерала В. Марушевского, подтверждали мнение американского генерала: «Англичанам просто не доверяли, не доверяли инстинктивно и будущее показало, насколько верно было это «верхнее чутье» у всех русских… За немногими исключениями… английская политика в крае была политикой колониальной, т. е. той, которую они применяют в отношении цветных народов» ¹¹⁹⁹. Русский генерал приводил примеры внешнего проявления этой политики: «Роулинсон принял нас как какой-нибудь вице-король принял бы негритянскую депутацию» ¹²⁰⁰. В. Игнатьев так же отмечал, что чины английского командования, держали себя «крайне нагло, точно среди туземцев завоеванной колонии» ¹²⁰¹. Б. Соколов отмечал: «Английские войска были приглашены правительством Северной Области… их просят не уходить… и просит об этом и население, и армия, и правительство, и в то же время к ним, несомненно, полускрытое, а порою и явно враждебное отношение, начиная с командиров отдельных частей, и кончая крестьянами окрестных деревень» ¹²⁰². «…Русские, как солдаты, так и офицеры, и офицеры более, чем солдаты, были преисполнены какой-то инстинктивной бессознательной враждебности к англичанам» ¹²⁰³. В. Марушевский писал, что взаимным недоразумениям и столкновениям между русскими и английскими офицерами не было конца. При этом он же отмечает, что полностью противоположными – дружественными были отношения с французским иностранным легионом и американцами ¹²⁰⁴.

Агония интервенции на Севере наступила с заключением перемирия с Германией.

В начале 1919 г. генерал Айронсайд дал интервью Парижской газете «Information»: «Союзные войска прибыли на Север России по просьбе Верховного Управления… Они прибыли тогда, когда общеевропейская война еще продолжалась и союзники боялись взятия немцами Петрограда. Таким образом, первоначальная цель (интервенции) – создание проти-вогерманского фронта и охрана Архангельского и Мурманского портов. После, перемирия с германцами встал вопрос о нашем уходе из Северной Области, но по просьбе правительства Северной Области… Союзные войска остались, чтобы помочь русским сформировать свою армию, а отнюдь не для того, чтобы развивать военные операции и вмешиваться в русские дела. Однако, приходится констатировать печальный факт. Скоро год, как союзники здесь, а русской армии как боевой единицы еще не существует. Те несколько полков, что сформированы при нашей помощи, решительно никуда не годятся. Офицеры держат себя недостаточно корректно, а солдаты-большевики устраивают бунты. Недавно были восстания и заговоры в 3, 1, 6 и 5 полках. Как видите, чуть ли не во всех, имеющих налицо полках. Главный Русский Штаб сорганизовался плохо и не пользуется авторитетом у своих войск. Создается безнадежное положение… Мое мнение – надо ликвидировать Северный фронт. Он совершенно и никому не нужен. До недавнего времени я был горячим сторонником того, чтобы сохранять Северную Область, чтобы продолжать помогать здешним русским бороться с большевиками. И всеми силами я защищал эту позицию перед Foreign Office. Но теперь я больше не могу этого делать. Эти бунты в полках, а особенно настроение населения г. Архангельска и деревень, убедили меня, что большинство сочувствует большевикам. Так к чему же тратить такую уйму денег, да к тому же совершенно без пользы? Для меня ясно, что русские не хотят воевать с большевиками. Да и правительство Королевства считает по-видимому нужным ликвидировать Северный фронт, чтобы успокоить общественное мнение Англии». – «Что же будет с Северной Областью, когда вы уйдете?» Айронсайд как будто удивлен. «Когда мы уйдем? Но конечно вслед за нами придут большевики. И чтобы было меньше жертв, надо чтобы русские офицеры и вообще все противо-большевики уехали вместе с союзными войсками…» ¹²⁰³

У. Ричардсон указывал и на другие причины эвакуации союзников: «Британцы в Монсе, французы в Вердене, американцы в Шато-Тьери знали или по крайней мере предполагали, что знают, за что они сражаются. В России ни один солдат союзных войск не знал этого. Правда, штаб, заботясь о боевом духе войск, выпускал время от времени листовки с разъяснением целей экспедиции, но они нервировали солдат гораздо больше, чем приходившее на смену длительное молчание. В то же самое время к американским солдатам доходили из дома газеты, в которых приводились речи, превозносившие большевизм как героическое движение на пользу всего человечества. Единственное, что поддерживало моральную устойчивость американских солдат, – это товарищеская спайка, сознание, что все они в одинаковой степени приняли участие в лотерее смерти, ставкой в которой является жизнь каждого из них» ¹²⁰⁶.

В. Марушевский в этой связи совершенно точно прогнозировал: «долгожданное перемирие на европейском фронте не послужит успеху дела Северной области. Измученные войной войска, заброшенные на далекую, чуждую им русскую окраину, не связанные военными обстоятельствами, будут тяготиться их ссылкой. А без этих войск никакая работа долго еще не будет возможна» ¹²⁰⁷. «Все эти соображения уже тогда заставили меня придти к заключению, что если союзные войска будут отозваны, наша молодая армия, лишенная к тому же и материальной поддержки, в виде иностранного пайка, муки и т. д., не устоит» ¹²⁰⁸. «Пригласивший» интервентов капитан Г. Чаплин обреченно писал: «с заключением мира с Германией у союзников интерес к России, естественно, пропал, в ней они больше не нуждались, и нет ничего удивительного, что осенью 1919 года они эвакуировали область и предоставили нас собственной участи» ¹²⁰⁹.

События разворачивались стремительно. «Шел только октябрь месяц, но какими-то загадочными путями французы узнали о переговорах относительно перемирия на германском фронте; не обращая внимания на то смятение, которое должен был вызвать их уход среди покинутых товарищей, они оставили фронт и ушли обратно в Обозерскую… Девяносто мятежников были арестованы и возвращены в Архангельск, где их заключили в тюрьму» ¹²¹⁰. О том же пишет и американский посол: «Французы, прослышав о заключении перемирия, открыто заявили, что не собираются сражаться в России,… так как не понимают, почему они должны воевать в России за британские интересы. Часть американских солдат и офицеров также заражена этими настроениями…» ¹²¹¹У. Ричардсон отмечал, что вскоре: «английские солдаты обнаружили нежелание сражаться, пока им не будут даны ответы на вопросы, бывшие у всех на устах, относительно целей войны с Россией» ¹²¹², а «В последних числах марта начались трудности среди американских солдат, отказавшихся выполнять распоряжения начальников…» ¹²¹³

Айронсайд вспоминал: «Мирная эвакуация становилась несомненной… мне предстояла трудная задача вывести архангельские русские войска на позиции, где они смогут продолжать борьбу и после нашего ухода. Наша мирная эвакуация во многом зависела от их боевого духа. С этой целью я постепенно подключал русские соединения к боевым действиям на фронте, что было весьма рискованно, с точки зрения некоторых офицеров нашего штаба. Но я считал очень важным, чтобы их надежды на соединение с сибирскими войсками, хотя и призрачные, сохранялись как можно дольше…

Далее, я велел им делать все возможное, чтобы поддержать боеспособность русских войск. Всякое проявление пренебрежительного отношения к русским со стороны наших офицеров или солдат должно решительно пресекаться» ¹²¹⁴. «В глубине души мы сознавали, что постоянно рискуем, и в любой момент, если из Сибири поступят плохие новости, боевой дух русских войск испарится. Мне пришлось ввести строжайшую цензуру всех поступающих из Европы сообщений, но я знал, что с началом навигации у меня не будет возможности помешать распространению газет и писем, – пишет Айронсайд. – Поскольку в Англии отменили цензуру, я просил не давать в газетах информацию о неудачах сибирских армий» ¹²¹⁵. Для того чтобы еще больше скрыть истинное положение дел, был издан секретный приказ: «Все действия должны быть наступательными. Должно быть внушено всем солдатам, что мы ведем наступательную, а не оборонительную войну» ¹²¹⁶. К лету 1919 г. скорая эвакуация интервентов перестала быть секретом.

«В середине августа 1919 года… на совещании всех командиров полков Архангельского фронта, – вспоминал, ген. Миллер, – было высказано единогласное мнение, что с уходом союзных войск с фронта в наших полках будут всюду бунты, будут перерезаны офицеры, как элемент пришлый, не имеющий связи с населением, и, таким образом, желание продолжить борьбу после ухода англичан приведет лишь к бесполезной гибели нашего многострадального офицерства» ¹²¹⁷. Мало того, по воспоминаниям генерала С. Добровольского, офицерский корпус считал, что «без англичан никакая (самостоятельная) эвакуация немыслима, ибо солдаты их не выпустят и выдадут, как виновников войны большевикам» ¹²¹⁸. Эсер Б. Соколов писал, что фронтовые офицеры «чувствовали себя обреченными» ¹²¹⁹. Полковник Н. Зеленов отмечал, что почти все начальники частей заявили, что «с уходом союзников борьба на Севере становится бессмысленной и обречена на неудачу» ¹²²⁰. Фронтовое офицерство практически единодушно выступило за эвакуацию вместе с англичанами, против выступили тыловые офицеры и штабные генералы.

Б. Соколов писал: «Декларация ген. Миллера – оставаться в Северной Области была встречена угрюмо фронтом, который расценивал это как «бонапартизм тыловых генералов, которые на крови фронта хотят построить свою славу. После… этот антагонизм все рос и рос. Насколько он был велик показывает то обстоятельство, что тыловики не рисковали даже приезжать на фронт, так как там им обещали «вывести в расход». Это нисколько не смущало тыл. Жизнь в Архангельске шла своим чередом. Торжественные обеды, гостями которых бывал весь генералитет, сменялись один за другим» ¹²²¹. Тыл «являл собой все признаки разложения, которое было характерно и для Самары и для Омска перед их падением, и для многих других городов, служивших тылом белых армий. Ни тревожное состояние, ни дурные вести с фронта, ничто не могло нарушить ураганной жизни Архангельска. Люди словно хотели взять от жизни то немногое, что она им давала: вино и снова вино… чем грознее становилось в области, тем безудержнее жил военный тыл» ¹²²². «Ни для кого не было секретом, что недовольство фронта тылом грозило вылиться до размеров военного заговора…» ¹²²³

При этом С. Добровольский указывал, что: «Справедливость требует снять с английского командования обвинение, что оно, создав Архангельский фронт, бросило его на произвол судьбы, обрекая своих товарищей по оружию на гибель. Английское командование предложило эвакуироваться…, считая оставление в Архангельске после их ухода чистейшей авантюрой… Наше командование категорически отказалось от этого и тем приняло всю ответственность за дальнейшую судьбу оставшихся войск на себя…, – в последующем самостоятельном существовании области, после ухода англичан не было принято никаких разумных мер к обеспечению в нужный момент эвакуации войск и лояльных элементов населения» ¹²²⁴. В синей книге английского правительства ¹²²⁵говорится: «Оба ген. Роуленсон и Айронсайд были уверены…, что всякая попытка одними русскими силами оборонять Архангельск… – обречена на неудачу… Северная Россия не давала надежд на самостоятельные результаты, а с неудачей генерала Колчака все военные действия на этом участке были обречены на бесплодность и даже более того – положение там было обескураживающим» ¹²²⁶. «Английское командование настаивало на совместной эвакуации, указывая на бесполезность отстаивания Северной Области и даже невозможность этого и неизбежность ее падения» ¹²²⁷. Англичане самым добросовестным образом оповестили местное население и русскую армию о своем предложении эвакуировать 14-30 тыс. человек. Но Главнокомандующим русскими войсками в Северной области генерал Миллер приказал защищать область и запретил покидать ее пределы мужчинам мобилизационных возрастов ¹²²⁸. Нач. штаба ген. Квецинский призвал защищать Область «до последней капли крови». Генерал Айронсайд по этому поводу заявлял что «русские генералы делают преступление» ¹²²⁹.

Пять месяцев спустя генералы Миллер и Квецинский тайком бежали на ледоколе «Минин» бросив свою армию на произвол судьбы ¹²³⁰, а офицеров на неминуемую гибель [Это был не первый случай, который офицеры ставили в вину ген. Квецинскому, еще раньше он выдал офицеров добровольческой армии Петлюре, а сам скрылся. (Данилов И.А…, с. 286; о том же пишет Соколов Б.Ф…, с. 344;) Еще одному «Генералу Клюеву никто не хотел «простить катастрофы со сдачею в плен всего его корпуса в самом начале Великой войны» (Марушевский В.В…, с. 332.)]. Четыре дня спустя так же бежало командование Мурманского фронта, бросив вверенные войска. Многие из офицеров в Архангельске и Мурманске приходили к выводу, что «Нас снова предали, после этого позора не стоит и жить» и кончали жизнь самоубийством ¹²³¹. Мало того, как пишет генерал И. Данилов  [Данилов И.А. генерал, командующий войсками Двинского района. В феврале 1920 г. взят в плен и вступил в Красную Армию. После выхода в отставку в марте 1922 г. бежал в Финляндию. (Белый Север, т. 2, с. 243)]штабные: «Не потрудились не только вывезти, но даже сжечь штабные дела и переписку по тем вопросам, которые в глазах большевиков были обвинительным актом нашим офицерам… оставление этих документов будет предательством тех, которые в данное время, там далеко на фронте, жертвуя собой, прикрывали их бегство» ¹²³².

Следует отметить роль полковника Леонида В. Костанди, который после бегства главнокомандующего и штаба по просьбе профсоюзов добровольно остался в Архангельске, чтобы подготовить область к сдаче и избежать при этом стихийного насилия, грабежей и анархии [Л. Костанди лично поехал к большевикам и пригласил их в Архангельск, позже он был расстрелян ВЧК].

С какими настроениями заканчивали интервенцию на Севере России ее участники?

Американский генерал У. Ричардсон: «когда последний американский батальон уходил из Архангельска, ни один солдат не имел даже смутного представления о том, за что он сражался, почему он уходит теперь… Война Америки с Россией даже не была войной. Это была преступная затея, так

как она не получила санкции американского народа» ¹²³³. «Всем известно, что политика этого правительства (пришедшего в результате переворота в Архангельске) направлялась союзниками, вследствие чего оно в действительности лишь маскировало союзный протекторат. Это правительство пригласило на русский север иностранные войска. И если бы по этому вопросу был проведен плебисцит среди населения, оно, несомненно, возвысило бы свой голос и твердо заявило: «Оставьте нас в покое». Эта война на севере России вдохновлялась главным образом Англией и являлась с ее стороны попыткой навязать свою волю русскому народу. Эта кампания была продолжением той политики, которую Англия проводила в Южной Африке, Египте, Месопотамии и в Индии» ¹²³⁴.

Английский генерал Э. Айронсайд: «У нас не было столкновений с русскими в Архангельске, но до отъезда со мной произошел один неприятный случай. Выдающийся русский полковник, доблестно сражавшийся под началом союзников и хорошо мне знакомый, попросил разрешения встретиться со мной. Он был награжден британским орденом, которым очень гордился. И вот этот офицер вошел в мой кабинет и отдал мне честь. Затем он положил свой орден на стол, разделявший нас. За две минуты он высказал мне все, что думает о союзниках и их поведении. Потом снова отдал честь и вышел вон. Долго я сидел в полном молчании, глядя на отвергнутый орден, которым в свое время была отмечена беспримерная доблесть» ¹²³⁵.

Военный министр Великобритании У. Черчилль: «Я, как сейчас, вижу бледные лица и грустные глаза членов депутации архангельских граждан, явившихся в конце июля 1919 г. ко мне в Военное министерство просить о дальнейшей защите со стороны англичан. Мне пришлось дать всем этим жалким лавочникам, которым предстояло вскоре очутиться перед лицом смерти от расстрела большевиков, отрицательный ответ. Ответственность за их судьбу падает на те могущественные и великие нации, которые в ореоле победы оставили свою задачу незаконченной» ¹²³⁶.

Министр иностранных дел Великобритании А. Бальфур признал опрометчивыми обязательства, «взятые на себя российскими друзьями союзников. Было бы прискорбно, если бы небольшевистские, умеренные силы в России почувствовали себя не только брошенными, но и пострадавшими от рук союзников» ^1237.На самом деле наиболее пострадавшим оказалось именно небольшевистское гражданское население. Интервенты бросили на произвол судьбы разоренные войной города и села, истощенную русскую экономику, радикализованное население… Не случайно накануне своего падения небольшевистское правительство Северной области послало У. Черчиллю телеграмму в которой писало, что борьба на Севере «с большевиками была начата по инициативе союзников» ¹²³⁸.