Текст книги "Интервенция и Гражданская война"

Автор книги: Василий Галин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 46 страниц)

Для современного читателя наивный идеализм и радикализм классиков коммунизма покажется абсурдом, как, впрочем, многим и в те годы. Но, во-первых, необходимо учитывать, что он противостоял не менее радикальным и абсурдным претензиям меньшинства на свои исключительные права за счет других в период «диктатуры капитала», приведшим к двум мировым войнам. Во-вторых, любая идеология всегда обладает некой утопичностью и односторонностью, поэтому важно не принимать ее догматично, как руководство к действию, а относиться к ней именно как к некому религиозному идеалу, требующего непрерывного самосовершенствования общества. В этом заложен мощный источник развития, который несла в себе религия и взяла на себя пришедшая на смену ей идеология.

Именно идеалистичный марксизм заложил основы социал-демократической идеологии, ставшей одним из основных фундаментов любой современной развитой демократии. Постулаты Энгельса о местном (англосаксонского типа) самоуправления до сих пор остаются, например, для России верхом не утопичного коммунизма, а реального либерального демократизма. А что такое Евросоюз, как не прообраз «единой республики», уничтожающей противостоящие армии, устанавливающей выборное чиновничество, пускай хотя бы только и внутри единой Европы?

Идеалистический марксизм большевиков, столкнувшийся во время мировой войны с реальностью буржуазной революции, вполне естественно претерпел существенные изменения.

В конкретных условиях июля 1917 г. в работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции» В. Ленин определяет содержание термина «диктатура пролетариата» для текущего момента: «Решительная победа революции над царизмом есть революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства… И такая победа будет именно диктатурой, то есть неизбежно должна будет опираться на военную силу, на вооруженные массы, на восстание, а не на те или иные «легальным», «мирным путем» созданные учреждения. Это может быть только диктатура, потому что осуществление преобразований, немедленно и непременно нужных для пролетариата и крестьянства, вызовет отчаянное сопротивление и помещиков и крупных буржуа и царизма. Без диктатуры сломить это сопротивление, отразить контрреволюционные попытки невозможно. Но это будет, разумеется, не социалистическая, а демократическая диктатура. Она не сможет затронуть (без целого ряда промежуточных ступеней революционного развития) основ капитализма. Она сможет в лучшем случае внести коренное перераспределение земельной собственности в пользу крестьянства, провести последовательный и полный демократизм вплоть до республики,вырвать с корнем все азиатские, кабальные черты не только из деревенского, но и фабричного быта, положить начало серьезному улучшению положения рабочих и повышению их жизненного уровня, наконец – последнее по счету, но не по важности,– перенести революционный пожар в Европу. Такая победа нисколько еще не сделает из нашей буржуазной революции революцию социалистическую, демократический переворот не выйдет непосредственно из рамок буржуазных общественно-экономических отношений; но тем не менее значение такой победы будет гигантское для будущего развития и России и всего мира.Ничто не поднимет до такой степени революционной энергии всемирного пролетариата, ничто не сократит так сильно пути, ведущего к его полной победе, как эта решительная победа начавшейся в России революции» ¹⁰¹⁷. Л. Троцкий, в свою очередь, также указывал: «Каково будет социальное содержание этой диктатуры? Первым делом она должна будет довести до конца аграрный переворот и демократическую перестройку государства. Другими словами, диктатура пролетариата станет орудием разрешения задач исторически запоздалой буржуазной революции.Но на этом дело не сможет остановиться. Придя к власти, пролетариат вынужден будет производить все более глубокие вторжения в отношения частной собственности вообще, т. е. переходить на путь социалистических мероприятий» ¹⁰¹⁸.

За риторикой их фраз мы опять сталкиваемся с тем, что в планах большевиков на первом месте стояло не установление социализма или тем более коммунизма, а переход к некой форме социально ориентированного буржуазно-демократического государства. Именно этим целям и должна была служить «диктатура пролетариата»… Троцкий писал уже совсем парадоксальные вещи: «…Человеческое мышление консервативно, а мышление революционеров подчас – особенно. Большевистские кадры в России продолжали держаться за старую схему и восприняли Февральскую революцию, несмотря на то что она явно заключала в себе два несовместимых режима, лишь как первый этап буржуазной революции…

Все руководящие большевики без изъятия– мы не знаем ни одного– считали, что демократическая диктатура еще впереди. После того как Временное правительство буржуазии «исчерпает себя», установится демократическая диктатура рабочих и крестьян как преддверие буржуазно-парламентарного строя» ¹⁰¹⁹ .

Л. Троцкий вспоминал: «Диктатура рабочих и солдат была фактом, начиная с 27 февраля. Но рабочие и солдаты не отдавали себе в этом факте необходимого отчета… Расчет большевиков на мирное развитие революции покоился не на том, что буржуазия добровольно передаст власть рабочим и солдатам, а на том, что рабочие и солдаты своевременно помешают соглашателям переуступать власть буржуазии» ¹⁰²⁰. Но диктатура неорганизованной массы «рабочих и солдат», о которой писал Троцкий, есть не что иное, как всеразрушающая власть стихии, а отнюдь не «диктатура пролетариата». Опыт первых дней революции показал, что на переходном этапе пролетариат оказывается неспособным реализовать диктатуру пролетариата – ее осуществление брал на себя авангард рабочего класса, партия. Монополия партии была определена решениями VIII съезда РКП(б) (март 1917 г.): партия должна была добиваться «полного господства в современных государственных организациях, какими являются Советы, полного руководства всеми общественными организациями, и в первую очередь профсоюзами» ¹⁰²¹.

Механизм осуществления «диктатуры пролетариата» строился на принципах «демократического централизма», впервые упомянутых Марксом в 1847 г., но доведенных до логического конца В. Лениным в 1903-1908 гг. Принципы «демократического централизма» первоначально предназначались только для организации партии и включали в себя: «… а) выборность всех руководящих органов партии снизу доверху; б) периодическую отчетность партийных органов перед своими партийными организациями и перед вышестоящими органами; в) строгую партийную дисциплину и подчинение меньшинства большинству; г) безусловную обязательность решений высших органов для низших» ¹⁰²². После Октябрьской революции большевики распространили действие принципов демократического централизма на все области государственной жизни. Ленин писал: «Наша задача теперь провести именно демократический централизм в области хозяйства, обеспечить абсолютную стройность и единение в функционировании таких экономических предприятий, как железные дороги, почта, телеграф и прочие средства транспорта и т. п., а в то же самое время централизм, понятый в действительно демократическом смысле, предполагает в первый раз историей созданную возможность полного и беспрепятственного развития не только местных особенностей, но и местного почина, местной инициативы, разнообразия путей, приемов и средств движения к общей цели» ¹⁰²³.

Против демократического централизма в партии выступили троцкисты (левые коммунисты) под предлогом развития партийного демократизма в виде фракционности. X съезд РКП(б) (1921) решительно осудил всякую фракционность в партии и принял по предложению Ленина резолюцию «О единстве партии». Позиция Троцкого основывалась на том, что он, признавая правоту Ленина для конкретных исторических событий, видел в демократическом централизме при определенных условиях потенциальную угрозу обществу. Он писал: «Демократизм и централизм, сведенные к отвлеченным принципам, могут, подобно законам математики, найти свое применение в самых различных областях. Нетрудно чисто логически «предсказать», что ничем не сдерживаемая демократия ведет к анархии или атомизированию, ничем не сдерживаемый централизм – к личной диктатуре… Поскольку централист Ленин казался мне чрезмерным, я, естественно, прибег к логическому доведению до абсурда. Но дело шло все же не об абстрактных математических принципах, а о конкретных элементах организации, причем соотношение между этими элементами вовсе не оставалось неподвижным…

Сам Ленин говорил, что палку, изогнутую в одну сторону, пришлось перегибать в другую. Его собственная организационная политика вовсе не представляет одной прямой линии. Ему не раз пришлось давать отпор излишнему централизму партии и апеллировать к низам против верхов. В конце концов, партия в условиях величайших трудностей, грандиозных сдвигов и потрясений, каковы бы ни были колебания в ту или другую сторону, сохраняла необходимое равновесие элементов демократии и централизма. Лучшей проверкой этого равновесия явился тот исторический факт, что партия впитала в себя пролетарский авангард, что этот авангард сумел через демократические массовые организации, как профсоюзы, а затем Советы, повести за собой весь класс и даже больше – весь трудящийся народ. Этот великий исторический подвиг был бы невозможен без сочетания самой широкой демократии, которая дает выражение чувствам и мыслям самых широких масс с централизмом, который обеспечивает твердое руководство…» ¹⁰²⁴Несмотря на свои вполне обоснованные опасения и оппозицию, Троцкий в итоге безоговорочно принял ленинские принципы демократического централизма: «Советский централизм вообще находится еще в зачаточном состоянии, а без него мы ничего не создадим ни в продовольственной, ни в других областях, ни тем более в военной области. Армия, по своему существу, есть строго централизованный аппарат, тесно связанный нитями со своим центром. Нет централизма – нет армии» ¹⁰²⁵. При этом Троцкий указывает, что такой радикальный подход к централизму во время войны был вынужденной мерой: «Главкократический централизм в его нынешней форме может держаться лишь на основе чрезвычайного хозяйственного оскудения» ¹⁰²⁶.

Диктатуры Белого движения

…В этой отчаянной войне не может быть никакой середины, и для того, чтобы держаться, буржуазия должна расстреливать десятками и сотнями все, что есть творческого в рабочем классе. Это ясно видно на примере Финляндии, это показывает теперь пример Сибири. Чтобы доказать, что большевики несостоятельны, эсеры и меньшевики начали строить новую власть и торжественно провалились с ней прямо к власти Колчака… Это показывает, что между диктатурой буржуазии и диктатурой рабочего класса середины быть не может ¹⁰²⁷.

В. Ленин

Министр британского военного комитета лорд Р. Сесил 28 ноября 1917 г. писал, что вести переговоры с умеренными социалистами в России столь же бесполезно, как с большевиками, и какую-то надежду сулит лишь военная власть. Возможно, какой-нибудь генерал… возьмет на себя руководство, восстановит Восточный фронт и сбросит большевиков ¹⁰²⁸.

Госсекретарь США Лэнсинг убеждал Вильсона 10 декабря 1917 г., что «только военная диктатура, опирающаяся на поддержку войск, способна гарантировать стабильность в России и ее участие в войне» ¹⁰²⁹. Секретарь посольства Франции в России 17 апреля 1918 г. писал: «То и дело происходят тайные сборища различных партий оппозиции: кадетов, эсеров и т. д. Пока это только «rasgavors», и вполне вероятно, что люди, неспособные договориться между собой и совместно действовать, так и не смогут ничего добиться. Единственным режимом, могущим установиться в России, остается самодержавие или диктатура…» ¹⁰³⁰В это время все публичные лозунги союзников кричали о необходимости свержения большевиков и установлении демократического выборного правительства, однако между собой союзники и либералы были более откровенны: ни слова о демократии, главное – обеспечить свержение большевиков и обеспечить участие России в войне любыми средствами.

С Колчаком впервые о диктатуре говорил еще в августе 1917 года, т. е. еще до прихода большевиков к власти, начальник Морского генерального штаба Великобритании генерал Холл. «Что же делать, революция и война – вещи несовместимые,– сказал тогда Холл,– но я верю, что Россия переживет этот кризис. Вас может спасти только военная диктатура…» Очевидно, что это не было секретом. Н. Суханов пишет: «В кандидаты на диктатора она («Маленькая газета» Сувориных с тиражом несколько сотен тысяч экземпляров, со стоящими за ними деловыми кругами) – сначала полегоньку, а потом без околичностей – выдвигала не кого другого, а адмирала Колчака…» ¹⁰³¹Продолжение разговор с Колчаком получил 18 ноября 1918 г., когда в Сибири произошел переворот. «Кучка мерзавцев» арестовала законное Всероссийское правительство в Омске. Арестованные на следующий день были освобождены, а «посягнувшие на верховную власть» в тот же день «преданы чрезвычайному военному суду». Однако в тот же день все участники переворота секретным приказом по казачьим войскам за выдающиеся боевые отличия были повышены в звании» ¹⁰³². Одновременно в виду чрезвычайных обстоятельств А. Колчак «был вынужден» принять на себя обязанности Верховного правителя и Верховного главнокомандующего. Бывшие арестованные члены правительства, подписав письмо о неучастии в борьбе против новой власти, были с миром отправлены во Францию… Таким образом, соблюдя политес перед «демократическими союзниками» – оправдав себя тем, что диктатура была вынужденной мерой, А. Колчак фактически стал военным диктатором. «…Население ждет от власти ответа,– говорил Верховный правитель… Вопрос должен быть решен одним способом – оружием и истреблением большевиков. Эта задача и эта цель определяют характер власти, которая стоит во главе освобожденной России – власти единоличной и военной» ¹⁰³³.

В то время Колчак писал Деникину: «…Мною была отправлена на Ваше имя телеграмма через представителя Великобританского правительства… Здравый государственный смысл сибирского правительства признал невозможным существование социалистической партийной директории и остановился на военной диктатуре и единоличной военной власти как единственной форме правления в настоящее время. Я принял функции Верховного правителя и Верховного главнокомандующего, не имея никаких определенных решений о будущей форме государственного устройства России, считая совершенно невозможным говорить в период тяжкой гражданской войны о будущем ранее ликвидации большевизма» ¹⁰³⁴. Деникин пишет: «Я отнесся с большим удовлетворением и полным признанием к факту замены Директории единоличной властью адмирала Колчака» ¹⁰³⁵. Ростовская конференция кадетов (29-30 июня) постановила «в отношении общенациональной платформы считать руководящими начала, провозглашенные в декларациях адмирала Колчака и генерала Деникина» ¹⁰³⁶.

Военный переворот вызвал горячую поддержку союзников. Американский представитель Гаррис первым прибыл к Колчаку с визитом уже на следующий день после переворота. «Думаю,– сказал он,– что в Америке этому событию будет придано самое неопределенное, самое неправильное освещение. Но, наблюдая всю обстановку, я могу только приветствовать, что вы взяли в свои руки власть – при условии, конечно, что вы смотрите на свою власть как на временную, переходную. Конечно, основной вашей задачей является довести народ до того момента, когда он мог бы взять управление в свои руки, то есть выбрать правительство по своему желанию». В таком же духе говорил с Колчаком и Реньо. Навестил адмирала и Уорд. Английский полковник в разговоре с Колчаком подчеркнул, что установившаяся власть – это единственная форма власти, которая должна быть. «Вы должны нести ее до тех пор,– сказал Уорд,– пока наконец ваша страна не успокоится и вы будете в состоянии передать эту власть в руки народа» ¹⁰³⁷.

Полковник Уорд, командир английского батальона, прибывшего в Омск, писал: «Я, демократ, верящий в управление народа через народ, начал видеть в диктатуре единственную надежду на спасение остатков русской цивилизации и культуры. Слова и названия никогда не пугали меня. Если сила обстоятельств ставит передо мной проблему для решения, я никогда не позволю, чтобы предвзятые понятия или идеи, выработанные абстрактно, без проверки на опыте живой действительности, могли изменить мое суждение в выборе того или иного выхода» ¹⁰³⁸. Французский дипломат Л. Робиен, находившийся в Архангельске, писал: «…Переворот Колчака в Сибири встревожил умы… Впрочем, придется смириться с тем, что новый порядок опять устанавливается при помощи переворота. Но в России не привыкли действовать по-другому, иначе чем является Февральская революция и революция большевиков, как не государственным переворотом?… Я надеюсь, что он (Колчак) сумеет удержаться у власти и усмирит кнутом этих молодчиков: русские так устроены, что будут этому только рады» ¹⁰³⁹.

Участие союзников в перевороте и установлении военной диктатуры Колчака была столь очевидна, что ее никто особо и не скрывал. Французский посол утверждал, что «этот государственный переворот был осуществлен при соучастии английского генерала Нокса…» ¹⁰⁴⁰Нокс в принципе и не отказывался; он убеждал Военное министерство, что адмирал – единственная кандидатура для роли «военного диктатора» ¹⁰⁴¹. В июне 1919 года английский военный министр У. Черчилль, выступая в палате общин и говоря о правительстве Колчака, обронил фразу: «Мы вызвали его к жизни…»А Дж. Уорд не без оснований говорил, что Колчак ел «британский солдатский рацион» ¹⁰⁴² .Французский посол Ж. Нуланс отмечал при этом, что «англичане, имевшие большое влияние на Колчака, думали только о выгодах, которые они имели бы при эксплуатации золотых и медных рудников в Сибири благодаря рабочей силе, полученной в обмен на товары и поставку оружия» ¹⁰⁴³.

Благородство союзников, морально поддержавших установление военной диктатуры Колчака во имя спасения русской демократии, на этом и закончилось. «Союзные миссии, а через них и правительства Антанты молча примирились с переворотом. Однако своего официального признания новой власти они не высказали… вплоть до самого конца колчаковской эпопеи. Это тем более странно, поскольку они в полной мере оказывали омскому режиму материальную помощь» ¹⁰⁴⁴. Эта странность может объясняться тем, что интервенты смотрели на Колчака не как на равного союзника, а как на наемника, воюющего за их интересы. Другим объяснением является то, что Колчак даже с диктаторскими полномочиями не мог стабилизировать свою власть, т. е. доказать свои права на звание Верховного правителя России.

На Юге России события разворачивались не менее драматично, чем в Сибири. О ситуации на Кубани Деникин вспоминал: «Начавшаяся на Кубани задолго до июня кампания против южной власти приняла размеры угрожающие. Она не ограничилась отстаиванием областных интересов; в программу кубанской «революционной демократии» в соответствии с практикой российских социалистов входила «энергичная борьба со стремлением слуг царского режима, помещиков и капиталистов установить диктаторскую власть в освобожденных от большевиков местностях России, ибо эта власть есть первый твердый и верный шаг к установлению самодержавно-полицейского строя» ¹⁰⁴⁵.

Сам Деникин проводил «идею полной концентрации власти в виде диктатуры, признавая такую форму правления единственно возможной в небывало тяжелых условиях гражданской войны…» ¹⁰⁴⁶Так, первые шаги добровольцев в занятом ими Сочинском округе начались с того, что «все демократические организации – городская дума, земский комитет, профессиональные рабочие союзы – были распущены, а не успевшие вовремя скрыться члены этих организаций арестованы по обвинению в государственной измене… Все управление округом перешло к военным властям, которым были подчинены начальник округа и участковые пристава, на каковые должности были назначены опытные чины прежней жандармерии и полиции» ¹⁰⁴⁷. Деникин писал: «Безвластные формы управления» не получили никакого развития «по обстоятельствам военного времени». Напротив, жизнь ответила погромами, «добровольной» мобилизацией и самообложением по типу, принятому в современной Венгрии, и «добровольной» дисциплиной со смертной казнью за неповиновение…» ¹⁰⁴⁸В своем наказе Особому совещанию Деникин определял свой «политический курс»: «Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать, всякое противодействие власти – и справа и слева – карать…» ¹⁰⁴⁹П. Струве ^Iговорил А. Деникину, что все(и правые, и средние, и левые) ругают Особое совещание, что, по его мнению, надо положить руль направо и, отметая всякое соглашательство, твердо проводить военную диктатуру ¹⁰⁵⁰.

В. Шульгин разъяснял сущность национальной диктатуры: «Добровольческая армия, взявшая на себя задачу очищения России от анархии, выдвинула непреложный принцип твердого управления, диктаторскую власть главнокомандующего. Только неограниченная, сильная и твердая власть может спасти народ и развалившуюся храмину государственности от окончательного распада…» ¹⁰⁵¹

Но попытки добровольцев установить военную диктатуру заканчивались только еще большей анархией. 17 января 1920 г. в разделе «Восточные новости» консервативной «Дейли геральд» появилось сообщение, автором которых был корреспондент британской военной миссии на Юге России майор Годжсон. Он писал: «Условия, создавшиеся ныне на Юге России, не подходят ни к каким принятым нами до сих пор понятиями о цивилизации. Разница между Россией и Англией так велика, что я могу объяснить ее лишь примерно: если бы любой английский городской совет был призван управлять Россией, он справился бы лучше, чем все теперешние русские законодатели… Распущенность, спекуляция и пьянство в данное время такие же враги России, какими были и раньше… Россия никогда не переставала пить водку, поэтому она проиграла войну… Вся страна нуждается быть взятой в крепкие руки. По моему мнению, строгая и справедливая диктатура наиболее подошла бы моменту…» ¹⁰⁵²

Деникин, как и Колчак, вскоре был разбит Красной Армией. Им на смену пришел новый претендент на пост диктатора. «Все равно с властью Деникина покончено. Его сгубил тот курс политики, который отвратен русскому народу. Последний давно уже жаждет «хозяина земли русской»… Все готово: готовы к этому и генерал Врангель, и вся та партия патриотически настроенных действительных сынов своей Родины, которая находится в связи с генералом Врангелем. Причем генерал Врангель – тот Божией милостью диктатор, из рук которого и получит власть и царство помазанник…» ¹⁰⁵³Врангель заявлял: «Другого устройства власти, кроме военной диктатуры, при настоящих условиях мы не можем принять – иначе это было бысознательно идти на окончательную гибель того святого дела, во главе которого вы стоите». Однако, как пишет Оболенский, «сама собой подразумевающаяся диктатура выдвигалась не как временное необходимое зло, а как универсальное средство для спасения России» ¹⁰⁵⁴.

¹С т р у в е П. Б.– в то время один из лидеров кадетской партии.

На Севере России, в Архангельске, правительство Северной области Чайковского было свергнуто по омскому сценарию и установлена диктатура. Во главе переворота стоял русский морской офицер, служивший в штабе английского генерала Пула.Американский посол назвал переворот «простым похищением», явно указывая на участие в нем англичан и французов ¹⁰⁵⁵. Все правительство Северной области было арестовано и сослано на Соловки. Американский посол писал: «Для похищения было выбрано особенное время. Четвертого сентября в городе высадились американские войска, а переворот… произошел в ночь на 5-е. Он был приурочен, как я полагаю, ко времени этой высадки, чтобы произвести на людей впечатление, будто он одобрен или даже спровоцирован американским послом» ¹⁰⁵⁶. Свержение правительства Чайковского привело в Архангельске к массовым забастовкам. Английский главнокомандующий писал: «Взбешенные послы потребовали от генерала Пула их немедленного освобождения. Он сделал это, но доверие к военному командованию было сильно поколеблено… генерала Пула обвиняли в потворствовании заговорщикам. Конечно, подобные глупые обвинения были лживы насквозь» ¹⁰⁵⁷.

Между тем американцы однозначно указывали на то, что переворот – дело рук англичан. «Департамент получил весьма тревожные сообщения, касающиеся произвола, творимого в Архангельске генералом Пулом по отношению к местному правительству, чьи полномочия он явно игнорирует. Естественной реакцией на это русских станет рост возмущения и, возможно, неприкрытая враждебность к тем правительствам, чьи войска высадились в Северной России с целью помогать местным жителям, а не командовать ими. Курс, взятый, как сообщают, генералом Пулом, совершенно расходится с политикой нашего правительства… и с соглашением, достигнутым при отправке американских войск на территорию России…» ¹⁰⁵⁸

Представители французов, как и англичан, не страдали сентиментальностью Л. Робиен писал: «Я продолжаю придерживаться мнения, что исчезновение Чайковского и его шайки нам на руку. Они становились все более и более невыносимыми… Пусть остаются в Соловецком монастыре, где Чайковский найдет новые идеи для основания новой религии, и дадут союзникам заняться здесь делом… Протестуют лишь немногие: они снарядили делегацию к г-ну Фрэнсису с угрозами всеобщей забастовки в случае, если союзники не арестуют немедленно зачинщиков государственного переворота и не вернут марионеток Чайковского… Бедный американский посол пытался урезонить этих людей. Я еще никогда в жизни так не хотел оказаться на его месте – тогда бы я попросил господ делегатов немедленно выйти вон и благодарить небо за то, что им позволено удалиться, а также напомнил бы им, что если они не пошевелятся, то в Архангельске хватит стен, хоть и деревянных, но прочных, чтобы упрятать их куда следует. Напрасно пытаться спорить с русскими – надо дать им почувствовать свою силу, это единственный аргумент, который они признают на протяжении многих веков» ¹⁰⁵⁹. Л. Робиен продолжал: «Г-н Нуланс… полагает, что две ныне существующие партии тоже должны почувствовать нашу власть, а для этого надо вернуть банду Чайковского, чтобы продемонстрировать организаторам заговора, что для нас не существует того, что было проведено без нашего участия. Затем мы учредили бы новое правительство, где необходимо было бы объединить арестованных и арестовывающих, чтобы подчинить их своей воле…» ¹⁰⁶⁰

По требованию американцев англичане вернули Чайковского с правительством в Архангельск. Но, как пишет французский посол Ж. Нуланс, «мы сразу заметили, что г-н Чайковский и его сотрудники, вернувшись с Соловков, не извлекли никакого урока из происшедшего» ¹⁰⁶¹. Французский дипломат писал: «Сегодня мне посчастливилось увидеть банду Чайковского, вернувшуюся с Соловецких островов, и с жалким видом, опустив головы, сходящую с парохода. Г-н Нуланс взял на себя инициативу и расставил охрану перед правительственным дворцом, чтобы помешать им вернуть себе свои функции, прежде чем они получат от глав миссий предложение сформировать правительство» ¹⁰⁶². В итоге правительство Чайковского было вынуждено подать в отставку, а английский генерал Пул назначил военным губернатором Архангельска французского полковника. Новое правительство было образовано в виде «директории», в которой «члены правительства избраны из числа представителей торгового и финансового мира, то есть среди людей, обладающих скорее техническими знаниями, чем теми, что необходимы политику» ¹⁰⁶³. Одна из ключевых причин ненависти англичан и французов к Чайковскому заключалась в том, что он отказался по их требованию заключить договор с интервентами, аналогичный мурманскому, закаспийскому, сибирскому и т. д., т. е. официально подписать «приглашение» стран Антанты к интервенции.

Как видим, особого недостатка в «диктаторах» у белых и интервентов не было. Все они имели ту или иную помощь «союзников», но одинаково неизбежно потерпели поражение от большевиков. Почему? Эсер В. Соколов, представитель левого крыла правительства Северной области, писал в то время: «Гражданская война заставила меня довольно спокойно относиться к положению, что для победы необходима диктатура. Для меня стало более чем очевидным, что сила большевиков не только в их активности, которой были лишены их противники, но и в твердой, не отступающей ни перед чем власти. Но если твердая власть и есть необходимое условие для победы, то, во всяком случае, не ею одной куется последняя. Чего-чего, а твердой власти наши военные не были лишены. Но… условия гражданской войны,– продолжает Соколов,– требуют от ее вождей тех качеств, которыми генералы отнюдь не обладали: они требуют широкого ума, умения понять интересы и желания населения, умения повести их за собой – и все это наряду с существенно необходимым талантом стратегическим» ¹⁰⁶⁴. То есть, по Соколову, беда была в белых генералах? Действительно, например, «ген. Алексеев всегда считал, что армия должна командовать тылом, что армия должна командовать волей народа и что армия должна как бы возглавить собой и правительство, и все его мероприятия… Не забудьте,– говорил Родзянко кн. Львову,– что ген. Алексеев настаивал определенно на немедленном введении диктатуры»' ⁰⁶⁵. Но став верховным главнокомандующим, Алексеев, боевой генерал, покорно пошел на поводу у демагогов из Временного правительства и Советов.

Или беда была не в белых генералах, а более объективен был красный маршал А. Егоров? Он писал: «Совершенно ясно, что декретировать военную диктатуру нельзя. Военный диктатор силен и представляет собой власть не программными декларациями, а мощью штыков в первую очередь, а их-то как раз у Деникина не было. Армия безнадежно отходила и, отходя, распылялась. И власть Деникина пала, как только окончательно определилась невозможность продолжения вооруженной борьбы» ¹⁰⁶⁶. То же самое было у Колчака. Так, А. Колчак, став военным диктатором, свою охрану доверил не русской армии, на которую должна опираться его диктатура, а англичанам. Колчак, давая показания, говорил: «Я воспользовался близостью и знакомством с Уордом и просил его вообще дать мне конвой из 10-12 англичан, который в дороге гарантировал бы от каких-нибудь внешних выступлений против членов Директории…» ¹⁰⁶⁷Колчак оказался русским диктатором, установленным англичанами и охраняемым ими от собственного правительства. Все белые диктатуры оказались установленными интервентами и на их обеспечении.