Текст книги "Вечернія часы, или Древнія сказки славян древлянских"

Автор книги: Василий Левшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Продолженіе Вадимовых приключеній.

Когда Арпад кончил свою повесть, Вадим возобновил свои обниманія и уверенія о вечном к нему дружестве; он пенял ему за недоверчивость, принудившую его скрыть свое имя после морскаго сраженія.

Не думай, светлейшій князь, чтоб когда нибудь имел я жаланія пріобресть престол, вам надлежащій, говорил он ему. Естьли и соглашался я на то по воле вашего родителя, так не по иной причине, кроме той, что все считали вас за погибшаго. Но с какою радостію готов я возвратить, право, мне непринадлежащее, законному онаго стяжaтелю! Арпад с своей стороны извинялся в своем подозреніи, клялся своему зятю вечным дружеством, и уверял, что не желает Дакскаго княженія в ином виде, как разделить оное с ним.

По таковых взаимных увереніях, Арпад с Вадимом возобновили свое дружество. Бурновей, быв допущен к поверенности от сих высоких особ, убеждал их принять его в сотoварищи щастливых и противных могущих приключиться им случаев. Естьли природа моя, говорил он, не быв равна вашему произхожденію, являет меня недостойна вашего дружества, так усердіе, производимое во мне таинственным притяженіем, влечет меня посвятить жизнь мою вашим услугам. Вадим и Арпад, чувствуя к нему взаимную склонность, не отреклись принять его в свое дружество. Они учинили друг другу богатырскую клятву чрез свое оружіе быть во всю жизнь верными друзьями, не остaвлять друг друга в нещастіях, и неразлучаться, пока судьбе угодно будет оставить то в их воле. С того часа сіи три богатыря явили опытами, сколько свято сохранили они свою клятву, и дружество их уподоблялось, естьли токмо не превышало, Палладово с Орестом.

Утвердя таковым образом союз, три друга начали разговаривать о состояніи наследія Арпадова. Любовь тому причиною, говорил Вадим, что оставили мы общаго нашего родителя в дряхлости, запутаннаго в тяжкую войну с опаснейшим непріятелем. Слышно, что Римляне готовятся всеми силами отмстить урон свой, претерпенный ими от Дакскаго оружія в Паноніи; что оные овладели вновь сею страною; и что хотя Дeкeвaл имеет некоторыя над ними выгоды, но ожидают главнаго сраженія. Непростительно нам будет медлить, продолжал он, и заниматься суетными забавами, когда присутствіе наше нужно в нашем отечестве. Арпад не нашел причин, чем опровергнуть слова Вадимовы,которыя притом возхвалял жаждущій к славе Бурновей; они заключили немедленно оставить Двор Полянскаго Государя, и поспешить в Дакію.

Арпад и оба друга его в тот же день, принесши благодарность Полянскому государю, испросили позволенія оставить двор его. Монарх сей, узнав об настоящем имяни Арпадовом и выслушав приключенія его, не мог их далее удерживать. Он обещался исполнить немедленно данное слово дакскому Князю в доставленіи выкупа Нуредину, и отпустил трех соединенных, наградив щедро подарками! Они остaвили Вандал, и воспріяли путь чрез Ясскую землю к Брасову.

–

Оставим их в дороге, сказал Избор; я опасаюсь, чтоб ты не довел ныне опять до рубки с римлянами, и я во сне не попал бы в сраженіе сам. Сказав сіе, пошел он во дворец, и сказывальщик отдыхал до обыкновеннаго времяни, пока настал.

ВЕЧЕР XI.

Наши соединенные сокращали путь свой разговорами; Арпад, у коего из мыслей не выходила возлюбленная его Предслава, говорил не редко, что можно бы им ехать, не сделав крюка, чрез область Квадов, где бы мог он проведать о участи нещастной своей княжны. – Сіе помешало бы нашему намеренію, подхватил Бурновей; естьли бы вы узнали, что Раслав находится в своем отечестве, мщеніе родило бы в вас новыя предпріятія. Но когда собственное ваше отечество страждет, тогда любовь и частныя пристрастiя молчать должны. Я не меньше вашего имею причин возвратиться в Бастарнію: оставил я оную, когда любовь меня из оной изгоняла; но ныне хотя призывает, я стыжусь, пожертвовать моей страсти тем времянем, кoтoрое могу посвятить пользам моего друга. Вадим держал сторону Бурновееву; хотя сам имел причины поспешать в Дакію, уповая найтить там свою Брячиславу. Но в утешеніе своего друга обещал при первом свободном случае сам отмстить за него злому Раславу. Три друга сіи заключили, по приведеніи в безопасность Дакіи, не мешкав следовать в Квады, и мстить над виновником похищеніе Княжны Булгарской.

Следующій за ними Простай, вслушавшись, что они предпринимают новое путешествіе, закричал к Вадиму: господин! а далеко ли еще до край света? Будет ли еще больше половины? – Без сомненія, отвечал Вадим; кажется, что не естестенно человеку объехать половину света.

– Ну! подхватил Простай, по этому я очень естествен! Когда счесть от того Дубоваго куста, где вы родились, до сего места, то конечно осмотрел я больше половины света. Разговор сей развеселил путешествующих, и Бурновей взялся оной продолжать. Ты ошибся, господин Простай, сказал он ему; ты не видал еще и восьмой доли Европы, но хвастаешь, что половину света переехал. Ведай, что часть Италіи, Бастарнія и Полянія не составляют еще целой Европы; равно как и Азія с Африкою не есть еще весь свет. Весь свет называется вообще обширное Небо, противу котораго наш земной шар можно почесть со всеми морями только за малую точку. – Простай выслушав это, начал хохотать; спрашивали у него о причине его смеху, на что он отвечал: как не смеяться таким безразсудным словам! ежелиб земля наша была только маленькая точка, я в один день бы чрез нее раз пять перепрыгнул. Как и тому поверить, чтоб земля наша была шар! А когда это и так, то разве этот шар втрое больше той горы, что близ города, из котораго мы поехали? – ... Но скажите пожалуйте, продолжал он обратясь к Вадиму, куда мы едем? Не лучше ли возвратиться? Что будет барыша, когда мы доедем до край света, ведь и по неволе назад воротимся! куда тогда будет ехать? – Не опасайся, сказал ему Арпад, у земли нет края: почему и доехать до онаго не льзя.

– А! а! Господа! закричал Простай; вот я поймал вас в неправде! Сами вы называли землю шаром, а теперь говорите, что ей и конца нет. Арпад показал ему бранную булаву, видишь ли, сказал он, сей круглой шар? сколько ни переворачивать, конца в нем нет; равное обстоятельство и с земным шаром. Простай от удивленія покачав головою, согласился; вижу, говорил он, что у этого шара везде край, где ни хватишь! Но скажите мне: под исподним краем земли такое же ли небо? – Без сомненія! ответствовано ему. – Я этому скорее поверю, говорил Простай. В той деревне, где я родился, видел я своими глазами в глубоком колодязе, котoрой без сомненія прокопан сквозь всю землю, исподнее небо. Всегда, когда я к нему прихаживал, казалось оттуда такое же небо, как у нас, и такія же облака по нем ходяще. Там есть и свое другое солнце. Токмо я думаю, что испод земли, не так во всем изобилен, как наш верх: у тамошних людей хлеба нет, а питаются они одною водою. Вот я донесу вам, почему узнал я эту премудрость: однажды стоял с братoм моим близ этого глубокаго колодязя. Мы заглянув в него, увидели, что на исподнем краю земли стоят два человека точно в таком же платье, как имы, и очень на нас похожи. Мы тотчас догадались, что не кому то иным быть, кроме наших больших брaтьев, которые лет за пять пред тем померли. Люди, которыя рыли для них могилы, были тaк глупы, что прокопали насквозь землю, братья наши туда выдрались; но как они там ожили, мы не ведаем; надобно думать, что тамошніе лекари умеют людей оживлять. Узнав братьев своих, тотчас начали мы их руками к себе манить, чтоб они к нам вылезли, и кричали им, чтоб помогли нам искать нашего отца, которой у нас недель с шесть назад пропал. Но они не отвечали нам ни слова, а только манили нас к себе, тaкже как и мы их, как бы дураков передразнивали. Когда я один махал рукой; и там один махал рукою ж; мы им оба грозили, они оба тож делали. Брат мой за это на них осердился, и подхватя камень грозил бросить в них. Один из них также схватил камень, и замахнулся в нас. Они бросили друг в друга но по щастью друг в друга не попали; а снизу камень до нас не долетел. Тут и мне стало досадно; мы стали их вызывaть биться на кулаках, однако они все молчали, дразня нас руками. Не льзя уж было далее сносить такова ругательства, а особливо середний мой брат Миян, которой со мною был, очень разсердился. Он хотел броситься к нему, но только пожалел платье обмочить: и для того начал раздеваться. Приметив это и из тех наших братьев, один, тaкже начал раздеваться, и готовился Міяна с кулаками встретить. И тaк оба они друг на друга бросились, один сверьху, а другой снизу. Я не охотник от природы драться, а люблю только смотреть, как другіе бьются: и для тoго смoтрел, что будет. Я и наперед догадывался, что Мiяну худо будет; за тем что он один на двух пошел. Однако я ничего разсмотреть не мог; и как надобно думать потому, что те братья не допустили его на свой край, и встретив в воде, начали драку; от чего вода взмутилась, и начала из краю в край болтаться. Мне соскучилось стоять долго, пошел домой и сказал об этой ссоре моей матери. Она не унывала, надеясь на силу и отважность Міянову. Конечно они у него не выиграюь, говорила она; он осилевши приведет своих брaтьев к нам жить, на нашу землю. Чрез несколько дней брат мой Міян не возвращался, почему я пришел к тому колодязю проведать; но увидел только одного брата, Міяна же с другим братом не было. Сколько раз я туда ни прихаживал, показывался мне только один брат; а когда приводил я с собою товарищей, и он приводил такоеж число с собою. Вошло мне после того в голову, чтoб всю воду вычерпать вон ведром. Но лишь я стал опускать ведро, он стале меня передразнивать, и сам опускал такоеж ведро. Разсердясь, схватил я большой крюк, и хотел его оным ударить; но и он уставил против меня такой же крюк. Дошло дело до драки! Мы начали друг в друга крюками совать сквозь воду; от чего вода взмутилась. Однако я не оробев и продолжал доставать его на удачу. Тут послышал я, что попал моим крюком в нечто мягкое. Я догадался, что его зацепил, и начал тащить к себе из всех сил. Я, в самом деле вытащил, только на его, а брата моего Мияна. Чуден он мне показался, что в такое короткое время перенял он у живущих на исподи людей все обычаи: он тaкже, как и они, не говорил ни слова, и ни рукою, ни ногою не шевелился. Когда же я потряс его за голову, то ему стошнило и он выпустил из себя столько воды, сколько я в целой день не могу выпить. Из того я заключил, что живущіе на исподнем краю земли не едят хлеба, а питаются токмо одною водою.

Таковое повествованіе увеселило слушателей, и тем больше, что Простай разсказывал оное с важным видом и сердился за то, что ему смеются. Спрашивали у него, что сделал он с своим братом, и нашел ли отца своего? – Я скоро нашел его, отвечал Простай: он лежал в лесу под большим деревом, и близ него старая полусогнившая и надрубленная ветвь! Я привел к нему мать мою; но он также ничего не хотел говорить с нами: и для того мы ево с Міяном пхнули в тот наш глубокой колодязь. Мы сочли, что им лучше там будет жить, когда уже они у живущих на исподи все обычаи переняли. Мать моя хотела их проводить туда, и повидавшись с своими сыновьями, назад ко мне возвратиться. Токмо надобно думать, что и ей там житье полюбилось; она уже назад не возвращалась. Я и сам хотел у них побывать, но опасаясь, что не могу привыкнуть питаться одною водою, раздумал. С тех пор от них нет ни слуху, ни вести. Мне соскучилось жить одному; я пошел по дороге. Тут встретился со мною какой-то господин, которой меня полюбил, и завел с собою в ту землю, где мой господин родился под дубовым кустом.

В подобных разговорах путешествующіе сокращали время; они приближались уже к жилищам Ясов, как неожидаемая встреча, подвергши их жестoкой печали, пременила все их намеренія. Проезжая некоторый лес, увидели они проезжаго обороняющагося с неустрашимостію противу десяти человек разбойников; они бросились к нему на помощь. Подлые грабители от одного виду вооруженных богатырей пришед в трепет, разбежались, и оставили проезжаго. Сей хотел приносить благодарность своим избавителям; но сколько изумлен был Вадим, познав в нем вернаго своего Урмана! Боги! каким случаем вижу я тебя в сем месте? вскричал Славянскій Князь. Какая причина понудила тебя оставить Двор Декевлов? – Увы! отвечал Урман; боги сохранили меня для принесенія плачевнейшаго известія. Дeкевал погибе с своим престолом, и вся Дакія учинилась добычею Римлян. Таковое известіе поразило как бы громом Вадима и Арпада. Надолго не могли они произнести ни одного слова от жестокой горести, и изъявляли страданіе сердец своих в одних жалостных возклицаніях. Когда же прошли первыя стремленія печали, приказали они Урману разсказать подробности сего бедственнаго приключенія.

Вскоре по отъезде вашем (говорил Урман Вадиму) услышали мы, что легіоны Римлян собираются в намереніи опять напаесть на Панонію. Декевал, сетуя, об вашем отсутствии, не взирая на глубокія лета свои, принужден был взять сам начальство над войском. Пользуясь милостію и доверенностію сего Государя, советовал я ему, не допуская усилиться непріятелям, соединиться с Сикулами, и встретить Римлян в Паноніи. Я представлял ему, что когда непріятели вновь овладеют его страною, тогда неминуемо внесут они пламень войны в самую Дакію. Совет мой принят: мы собрав рать вступили в поход; но между тем Римляне успели уже овладеть всеми укрепленными городами в Паноніи. Не взирая на то, искали мы Римлян, и отряды войск наших побивали их всюду. В продолженіи сих успехов наших услышали мы, что главное Римское войско под предводительством самаго Трояна (императора) вступило в границы Дакіи, и не находя препятствій шествует прямо к столичному городу. Декевал тогда собрав все силы, следовал к освобождению своего владения. Мы нашли римское ополченіе, осаждающее Брасов. Тогда произошло кровопролитное сраженіе, котoрому подобнаго может не было с начала міра. Даки явили невероятныя чудеса храбрости; всяк, защищая отечество, желал умереть, или победить. Но боги определили противное ожиданію. Бой продолжался с начала утра чрез весь день; ночь не прекратила кровопролитія, и разъяренные воины с обеих стороне дралися смешавшись. В толпах разсеянных видимы были Римляне и даки вместе; была по сеча, а не порядочное сраженіе. По возхожденіи солнца Траян начал собирать своих воинов; пріобыкшіе к устройству Римляне немедленно собрались по звуку бубнов под свои знамена. Дeкевал не мог учинить того: раздраженные Даки, услышав вопль жен своих со стен градских, не слушали своих начальников, и бросались, как ослепленные, разсыпавшись на соединенные и прикрытые щитами и копіеносцами фаланги; многократно, и в своем безпорядке сдвигали оные с мест. Но словом сказать, почти все пали на месте сраженія, явив неподражаемую храбрость. В тож самое время, когда наша рать начала ослабевать, отряд войск Римских овладел столицею, и зажег оную со всех сторон. Отчаянный Дeкeвал, увидев погибель всего войска и столицы, не хотел искать спасенія своего в бегстве; он пал на мечь свой, и испустил геройскую свою душу. Я принужден был тогда спасаться бегством, чая, приспев к Ясам, собрать рать, и, естьли можно будет, удержать сію оставшуюся часть Дакіи. Но Римляне подобно жестoкому наводненію произвели вдруг свое завоеваніе. В тот же почти день, когда проиграли мы сраженіе, легіоны их заняли всю Дакію, лежащую за Дунаем. Я принужден был переодевшись пробираться глухими дорогами. Во время бегства моего слышал я, что Траян наехав на тело Дeкeвaлово, почтил слезами память сего храбраго монарха, и учинил телу его великолепное погребеніе. Таковым образом Дакія присоединена к Паноніи, и учинена Римскою провинціею. Римляне дорого купили сію победу; они потеряли под Брасовом шестьдесят тысяч воинов, и столько имели раненых, что Траян принужден был раздать все свое белье для перевязки ран их. – Урман кончил свою плачевную весть; Арпад и Вадим проливали слезы; но геройскія их сердца принуждены были покориться необходимости. Они отерли оныя, и положились на власть богов, пока угодно им будет доставить средства отмстить их врагам.

Вадим при всей своей печали не пропустил спросить о своей возлюбленной Брячиславе; но к умноженію своей печали узнал от Урмана, что об ней с самаго ея отлученія нет в Дакіи никакого слуху. Надежда, утверждающая его во мненіи, что любезная его спаслась при погибели Геркуланы, доставила ему хотя ту отраду, что не досталась она в добычу Римлянам. Он утешал Арпада, и советoвал ему искать помощи к возвращенію своего наследія у Государей северных; он напоминал ему и о Князе Булгарском. Арпад находил прибежище свое достоверным, но страсть к Предславе полагала тому препятствіе; он не хотел прежде остаться в покое, доколе ее не сыщет, и не отмстит ея похитителю. Вадим принужден был удовольствовать в том желаніе своего друга, и наши соединенные отправились в область квадов; они клялись имянем Чернобога исторгнуть Раслава из недр Дворца его, и пронзить тысячею ударов, естьли токмо онаго там найдут. —

В сей вечер в числе слушaтелей находился и Славомір. Ему давно хотелось войти в благосклонность Изборову хотя чрез сказки; он уповал, что скрывая полезныя нравоученія под выдуманными видами, может более принести пользы сердцу юнаго государя, нежели его ласкатели. Не хочу я быть безполезным членом в сей беседе, говорил он Избору; и естьли вы, Государь, позволите, завтрашній вечер намерен я разсказать вам сказочку, которую я слыхал еще рабенком он моей бабушки. Охотно! охoтно! вскричал Избор; дедушко слыхал от бабушки: это настоящая древность! надобно быть тут чему нибудь забавному... Правду сказать, мне уже и надоело несколько равнословное повтореніе Голованово о богатырях и побоищах. Бабушка твоя без сомненія была щеголиха в свое время, и сказочка ея наверное содержит какое нибудь любовное похожденіе. Завтра Славомір, завтра в назначенный час! а поутру я на охоту не поеду, и в удовольствіе твое готов подписывать бумаги, хотяб ты, принес их более вчерашняго. – Славомір поклонился; он в наставшій вечер явился по условію, и сказывал следующее:

ВЕЧЕР XII.
Сказка о Князе Медорсусане.

В той северной части Руси, где во время зимы не всходит солнце, где горы покрыты вечным снегом, и где весною обледеневшія ветви древес пред восходящим световидoм сіяют подобно алмазам, находятся леса безконечной обширности, служащіе убежищем белым медведям. Сраженіе с сими зверями, соединенное с немалою опасностію и трудами, составляет почтенное упражнение благородных особ в тех странах обитающаго Народа; ни один юноша, не имеющій еще кожи убитаго им медведя на седле своем, не смеете там открывать любовь свою никакой красавице. Убившій довольное число зверей составляeт тaм щастливейшаго волокиту. И народ сей находился некогда под владеніем Князя Медорсусана, Государя юнаго, но рожденнаго под щастливым созвездіем, прекраснаго, остроумнаго и столько просвещеннаго, что можно было считать за удивленіе, видя столь совершеннаго монарха в стране суровой и среди народа дикаго. Ему не исполнилось еще дватцати лет, но он выдержал уже опасную войну с славянами, в которой явил себя столькож искусным приводцем, как и неустрашимым витязем. Когда рать его в мирное время польвовалась покоем, он не имел онаго сам, выходя безпрестанно на опасный лов медведев.

В некоторой день выехал на охоту со множеством своих придворных, предался он благородному своему рвенію до того, что погнавшись за зверем, от всех удалился, наскакал в дремучій лес и потерял дорогу. Он осмoтрел себя, что он один, уже тогда, как смерклось, в месте незнакомом, и захваченна жестокою метелью; сіе принудило его понуждать коня своего к бегу. Он подавал в рог голос своим охотникам, однако безполезно; никто не слыхал его. Усиліе ветров почти срывало его с лошади, снег залеплял глаза ему, и к дополненію всего ночь учинилась столь мрачною, что на сажень впереди не можно было ничего видеть. Он искал убежища под густoтoю сосен, но буря, вырывающая древа из кореня, и самое пребываніе в лесу учинила опасным. Принужден был он скакать из лесу; удалось ему выбраться на поле, но тут предстояла новая опасность быть занесену снегом. В сей крайности озирался он на все стороны, не зная что начать, и вдруг на возвышенном месте увидел лучи от огня. Не медлил он следовать на оный, и по великим затрудненіям достиг почти невосходимой горы, составленной из утесов, пропастей и крупных скал; виденный им огнь сіял с верху оной. Он громостился на гору около двух часов, то верьхом, то сходя с коня своего, и тащив онаго за собою за повод. Наконец приближился он к великой пещере, в отверзтіе которыя исходил виденный им огонь. Он размышлял, остановясь, входить ли ему в оную; не можно было считать место сіе, опричь убежища разбойников, коим показаться нельзя было без опасности. Но понеже души Монархов имеют в себе пред обыкновенными человеками нечто благороднейшее и возвышенное, то вошел он без ужасу в пещеру, держа в руке обнаженную саблю в предосторожность от нападенія. Едва ступил он несколько шагов, объят был такою стужею, что занимало ему дыханіе.

На шорох его шествія выступила из внутренности пещеры старуха, коея седые волосы и морщиноватое лице являло глубокія лета; она, взглянув на него с великим удивленіем, сказала: ты первый смертный, котораго вижу я в сем месте! знаешь ли ты, кто здесь обитает? нет, отвечал Медорсусан; я не ведаю и того, где я нахожусь. Это жилище, подхватила она, Позвиста, бога ветров: сюда приходит он успокоиться со всеми детьми своими; я оных мать, и ты находишь меня здесь одну по той причине, что все они в разных частях света заняты особливыми упражненіями, делать добро и зло в міре. Но ты, продолжала она, иззяб и обмок; я разведу огонь для твоего обогренія и осушенія одежд. Жаль мне лишь того, что ты будешь иметь худой ужин: господа ветры довольствуются самою легкою пищею; а для человеков потребно что нибудь посвязнее. Князь благодарил ее за приветствіе; он приближился к огню, которой разгорелся в одно мгновеніе ока от того, что возвращающійся домой Западной ветр поддувал оной. Не успел еще вступить сей ветр в пещеру, как следовали за ним ветры Северовосточный и несколько Аквилонов; Борей, Югозападный и северный также не замешкались; сам Позвист вступил в их препровожденіи. Они все были с ног до головы мокры, имели щеки надутыя, волосы всклокоченные: поступки их не имели в себе никакой вежливости; и когда начали они говорить с Медорсуаном, едва не заморозили его своим дыханіем. Один из них разсказывал, что он разнес врознь военные корабли; другой, что он потопил несколько судов; третій, что благопріятствовал некотoрым плавателям, и погубил гнавшихся за оными разбойников. Другіе хвастали, что порвали много деревьев из кореня, опровергали зданія, обрушили стены; словом сказать, всяк из них щеголял своим подвигом. Старуха слушала их со вниманіем; но вдруг оказала на лице своем великое безпокойство: ах! вскричала она, да гдеж делся маленькой Зефир? не видалиль вы его? Уже очень поздно; я боюсь, чтоб не приключилось ему какого нещастія. Все отвечали ей, что нигде с ним не встречались. В самое то время Медорсусан увидел входящаго в пещеру прекраснаго юношу, столь лепообразнаго, как изображают Леля, бога любви. Перья крыл его были белыя, перемешанныя с алым, и столь нежныя и тонкія, что казались быть в безпрестанном движеніи; светлые его волосы, свиваясь в тысячу кудрей, разсыпались по плечам его; на голове он имел венок из роз и жасминов; и взгляд его сопроваждался прелестною усмешкою. Где ты засовался, маленькой своевольник? закричала на него грозно старуха. Уже все твои братья здесь, а тебе бы и давно быть надлежало. Разве не знаешь ты своей поры? ты не думаешь о том, что я об тебе безпокоюсь. Матушка, сударыня! отвечал он, я старался не замедлить, ведая, что впрочем могу заслужить ваше неудовольствіе; но я находился в садах княжны Щастливаго острова: оная прогуливалась со всеми своими девицами. Одни из них плели цепи из цветов, прочія лежали на мураве, разпахнувши грудь свою для свободнаго мне достиженія и лобзанія их. Некоторыя из них увеселялись плясаніем под пеніе своих подруг. Прекрасная Княжна находилась в скрытой померанцовой дорожке: дыханіе мое простиралась до уст ея, и я полегоньку колебал на ней покрывало. "Зефир! сказала она, я нахожу тебя пріятным! ты меня утешаешь! Во все время, когда ты здесь присутствуешь, не остаявляю я прогуливанія в садах". Признаюсь, что ласки, произносимыя столь прелестною особою, меня обворожили; я не мог владеть собою, и не разстался бы с нею, естьлиб не поопасся вас прогневать.

Медорсусан слушал повествованіе сіе с таким удовольствіем, что жалел, когда Зефир оное кончил. Позволь, любви достойный Зефир, сказал он, спросить, в какой стране владычествует княжна, о которой вы упоминали? Я сказал уже, что в Щастливом острове, отвечал Зефир: но никто из смертных на оный взойти не может. Между тем не пропускаюте они искать онаго, хотя старанія те безплодны. Разъезжают безпрестанно вокруг онаго; многіе льстили себе сысканіем пристани его. Но были то другіе маленькіе островка, на коих находятся некоторыя утехи, с которыми обретатели в радости обитaть оставались. Но блаженство в тех островках весьма далеко различествует от находящагося на острове Княжны Прелепы (так оная называется). Все искатeли теряют остров сей из виду, и бодрствующая при входах к оному Зависть, прогоняет их от онаго. Видал я там ежедневно погибающих людей редких достоинств. Медорсусан сделал ему еще множество вопросов, на которые ветeрок отвечал с великим остроуміем и ревностiю.

Уже было очень поздно, когда престарелая богиня повелела своим детям удалиться в их опочивальни. Зефир предложил свою маленькую постель Медорсусану; оная находилась в местечке опрятно прибранном, и не столько холодном, как прочих поселяне сей пещеры. Комната Зефирова была устлана мягкими и благовонными травами,и распещрена цветами. Медорсусан лег, и препроводил остаток ночи с Зефиром, занимаясь безпрестанно разговорами о княжне Щастливаго острова. Ах! сколько горю я нетерпеливостію, сказал он, ее увидеть! вещь эта невозможная, и щастіе мое зависит от вашей помощи. Зефир представлял ему, что предпріятіе его довольно опасно; но естьли имеeт он в себе столько неустрашимости, чтoб предaться его водительству, то выдумал я, говорил он, к тому средство. Надлежит вам сесть между моих крыл, и лететь со мною чрез пространство воздуха. Я дам вам, продолжал он, мою епанчу; когда вы наденете оную зеленою стороною вверьх, будете от всех невидимы, и сіе обстоятельство необходимо нужно к сохраненію вашей жизни; ибо когда стражи острова, кои суть страшныя чудовищи, усмотрят вас, нападут на вас, и сколько бы ни храбры вы были, трудно вам от них защититься, и должно вам опасаться крайняго бедствія. Медорсусан имел такое непреодолимое желаніе достигнуть конца сего похожденія, что хотя бы Зефир представлял ему стократно опаснейшія встречи, подвергся бы он им без размышленія.

Едва только Зимцерла начала показываться в своей жемчужной колеснице, нетерпеливый Князь разбудил утомленнаго Зефира: я не даю вам покою, говорил он, обнимая его; но великодушной мой угоститель, мне кажется, что уже время к отправленію нашему в путь. Полетим, сказал он; я вместо досады за пробужденіе мое остаюсь вам благодарен; ибо надлежит признаться вам, что я влюблен в Розу, столь строгую и хлопотливую, которая тотчас разгневается, ежели не явлюсь я к ней при самом начале дня. Она обитает в цветниках княжны Щастливаго острова. Кончая слова сіи, подал он Медорсусану епанчу свою, и хотел нести его на плечах своих; но нашел способ этoт несколько безпокойным. Я подхвачу и понесу вас так, сказал он, как нес я прекрасную Псишу в палаты, для нее построенныя. Тогда схватил он его в свои объятія, и вскоча на верьх невосходимаго каменнаго утeса, начал раскачиваться равным движеніем, распростер крылья свои, и полетел по пространству воздуха. Сколько ни отважен был Князь сей, но не мог не иметь ужасу, видя себя несомаго руками слабагаго юноши: он помышлял для своего ободренія, что был то Бог, и что Леля, коего избражают слабейшим младенцем, ест сильнейшее и опаснейшее существо на свете. И так предавши себя во власть своей участи, начал приходить в смелость, и с прилежаніем разсматривать места, над коими они летели. Но было ли средство исчислить все места? Сколько видел он городов, царств, морей, рек, полей, пустынь, лесов и земель не известных, равно и различных народов! Все сіе повергало его в удивленіе, лишавшее его употребленія слов. Зефир разсказывал ему об названіях, и нравах обитателей всех оных Земель. Они летели тихо, и отдыхали на невосходимых верьхах гор Рифейских, Тавра, и прочих встретившихся им на пути. Естьлиб прекрасная обожаемая мною Роза, говорил он, почасту колола меня своими иглами, немог бы я перенести вас чрез таковое пространство без того, чтоб не опускать вас для разсмотренія некоторых из земель сих. Медорсусан приносил ему благодарность за таковую к нему благосклонность; изъявлял притoм безпокойство свое о тoм, что княжна Прелепа, может быть не разумеeт языка его, и он не в состояніи будeт объяснить себя пред нею. Не безпокойтeсь о том, отвечал Зефир; княжна говорит всеми наречіями, и вы тотчайс уразумеете природный ея язык.

Они летели до тех пор, что наконец столько желаемый остров предстaл глазам их, и Медорсусан, вразсужденіи всех красот, оный составляющих, имел причину почесть его очарованным, весь воздух, оный окружающій, наполнен был ароматным уханіем роз, жасминов и прочих благовоній, приносимых щастливою Аравіею: дождь там падал в каплях пахнущих гвоздиками; водометы били почти до облаков; рощи состaвлялись из редких и отборных древес, а цветники наполнены были невообразимо прелестными цветами; ручьи прозрачной воды катились повсюду, производя усыпляющее журчаніе. Пеніе птиц состaвляло согласіе, превозходящее концерты лучших сочинителей; плоды родились сами собою без всякаго прилежанія, и по всему острову видимы были готовые и устaвленные отборными яствами и напитками стoлы для всякаго желающаго кушать. Но дворец Княжны превозходил всякое описаніе: стены в нем были алмазныя, полы и потолоки из смеси других дорогих камнев; золото считалось там последнею вещію; уборы казались быть сделанными руками волшебниц, и притом самых роскошнейших; ибо все было так распоряжено, что трудно было отдать преимущество богатству пред искусством. Зефир опустил Князя на красивом холме. Я сдержал мое слово, сказал он ему; о прочем старайтесь сами. Они обнялись и разстались. Медорсусан благодарил его из всех сил; но Зефир удалился на свиданіе к своей любовнице.